Книги Времени Книга 2
ВРЕМЯ ПРОРОЧЕСТВ
Часть 1
Три фрагмента
Рашим сидел на своем обычном месте. Внизу в мягкой дымке утреннего тумана спряталось озеро. Поляна за озером была пуста. Восемь дней по четыре часа на ней собирались вместе двести пятьдесят шесть и пятьсот двенадцать, всего семьсот шестьдесят восемь тех, кто будет нести фрагменты Единой всю следующую эпоху. И что это означает, знает только Отец. Остальные выразят это своим проживанием в нескольких воплощениях. Непроницаемая полусфера укрывала их, напитывая своей плотностью. Она на короткое время делала их способными принимать огнеобразы, ранее недоступного человеку качества. Когда-нибудь это будет описано как восемь Дней Творения.
Солнце поднималось всё выше над горизонтом, и туман, уступая его желанию коснуться всего, менял своё содержание и утрачивал форму, а попросту говоря – переставал быть.
Рашим долго ждал этого момента Истины, момента, когда Она коснулась Земли и фрагментами растеклась по ней для того, чтобы в конце эпохи воссоединиться общечеловеческим опытом восхождения с максимально достигнутой глубиной и насыщенностью своею, дающей возможность проявлению еще неведомых ныне качеств.
Рашим ждал этого момента, памятуя, что именно в это время могли воссоединиться три фрагмента, одним из которых был он сам.
Первый фрагмент должен был создать условия воссоединения, второй – составить программу, а третий – вернуть память.
Рашим был вторым фрагментом, и множество жизней он составлял программы, множество программ, удостоверяясь в их жизнеспособности, пытаясь охватить все аспекты бытия, потому что он не имел представления о простроенных условиях и не мог вспомнить что, почему и как должно произойти. Но он знал, что первый его фрагмент так же упорно трудится над сложением условий, таких условий, над которыми не были бы властны ни пространство, ни время – одни из самых непреодолимых программ этого мира. Эти две программы постоянно меняли и условия, и возможность реализации других программ и безжалостно стирали память.
Только одно единственное место и только один единственный момент давали шанс на воссоединение трёх фрагментов. И этот момент был упущен.
Рашим не хотел этому верить, и он составил свою последнюю программу. Он впитал в себя часть пространства в тот самый момент и застыл, утвердив, что будет локально хранить его ровно столько, сколько сможет.
Ни то, что будет дальше, ни то, что было до этого, не могли прикоснуться к нему, ибо это означало бы забвение. Только еще два фрагмента. Вокруг застывшего Рашима витала мысль: «Это нереально». Она долго искала малейшую лазейку, чтобы проникнуть в его сознание, и, не найдя, затаилась.
Он уже ничего не мог изменить, но и ничто не могло изменить его. Единственное, что было неизбежно, так это все ускоряющееся движение к нему его архаической памяти. По мере того, как в его внутренней пустоте растворялось все больше и больше оболочек, созданных предыдущими воплощениями, все ближе становилось то время, когда она, эта память, хлынет на поверхность. В ней были все знания Зеркальносущего. И они готовились раздавить его хрупкое сознание. Или стереть, как несостоявшийся вариант. Но надежда еще была. Пророчества никогда не открывались без веского на то основания.
Мир Акль
Само существование этой Вселенной не предполагало наличие пространства и времени, ибо это могло породить внешнюю неоднородность в отражении внутреннего разнообразия и привести к возникновению противоречий. Любой элемент обитавшего в ней сознания имел возможность представить себя неповторимой формой бесконечности вариантов проявления своего содержания.
И всё же одна ее часть несла в себе противоречие отталкивающей притягательности бесконечно малой огромности.
Она была невидима и настолько же безобидна своим несуществованием в период сна, насколько непредсказуемо опасна в момент, когда просыпалась. Тогда вся Вселенная замирая, наблюдала, как чёрная точка становилась её центром и проявлялась видимой формой. Само восприятие этого было началом осознания пространственности.
Белое светящееся яйцо. Живое и манящее возникающим желанием раствориться в нём. Но как только один из огромных элементов своеобразно самосущих приближался к нему в желании хотя бы прикоснуться, все остальные знали, что «это» сейчас произойдет. И каждый раз неотрывно за «этим» наблюдали.
Элемент приближался к яйцу, стремясь его объять, и терял свои размеры, а потом и форму, превращаясь в маленькую капельку, достигавшую плотной поверхности яйца и со звуком «акль» исчезавшую в ней. Затем яйцо радостно вспыхивало, ослепляя всё вокруг своей благодарностью, после чего его не видели до следующего раза. Такое необычное, периодически повторявшееся действо и дало название необычному явлению – «Мир Акль».
В конце концов, эти ненасытные импульсы пространственно-временных проявлений пробудили во Вселенной желание внешнего познания, и совместными усилиями всех её элементов был определен наиболее подходящий для реализации этого кандидат. Им оказался Зеркальносущий, именно в силу того, что он был бесконечноизменчив в отражении внешнего. Правда, непонятно было, чем же это познание будет отличаться от предыдущих. Разве что поставленной целью. А, значит, шанс если и был, то невелик.
И вот момент настал. Яйцо проявилось своим притягательным светом в ожидании нового.
Зеркальносущий, отразив свой переход в каплю-точку, со звуком «акль» погрузился в иной мир.
Попав в поле влияния яйца, он сначала потерял свою форму, и обитавшее в ней содержание рассыпалось на несвязанные огнеобразы.
Затем в ячеистой структуре яйца огнеобразы эти послушно растеклись потоками энергий в межъячеистых лабиринтах, сдавливаясь и ускоряясь, пока не превратились в свет, который влился во множество ячеек, и, наконец, волевым действием духа был синтезирован в огонь. В огне Зеркальносущий растёкся по многомерной грани миров и, увлечённый множественностью восприятия, прозевал момент перехода. Объём задействованной памяти был настолько велик, что отстал от своего носителя, и лишь частично настиг его в самый последний момент.
Всё же, сумев сгруппироваться, Зеркальносущий, а, вернее, то, во что он был трансформирован, пошёл на воплощение всего тремя фрагментами, хотя и в разное время, в разном месте и разными способами, что для него было совершенно неожиданно, необычно, но не фатально.
Первыми ушли условия, вторыми программы и только третьими – компакты памяти, лишенные условий и программ. Только они помнили состоявшийся перед тем диалог, данные обещания, стяжённые поручения, и все последовавшие за сим бесчисленные трансформации, отсечения, упрощения, уплотнения, адаптации и привыкания. Только они зафиксировали сам проход, переход, просачивание и выпадение в физический мир из мира тонкого, когда рождённый в огне дух проявился светом в Северном Сиянии и незаметно перетек энергией в одну из линий магнитной сетки Земли.
Но Земля была слишком велика для всего того, что было задумано, её сознание слишком инертно. Нужен был объект более поворотливый, более мобильный, легко поддающийся изменениям, который бы не привлекал к себе внимания со стороны возможных наблюдателей в виду свой несущественности…
Компакты памяти долго петляли по той сетке, пока не нашли такой, подходящий для воплощения объект – человека, в зоне концентрации грозовых туч, одиноко стоящего босыми ногами как раз в точке выхода сетки на поверхность. Разместившись точно под ним, они, эти компакты, усилием воли притянули на себя разряд молнии…
…Заметка в газете:
«Группа геологов, ехавших в соседний райцентр, стала свидетелем редкого явления. Человек остался жив после удара молнии. Через полчаса он был доставлен в больницу без сознания».
Случай из практики
Поезд медленно набирал ход после очередной остановки. Мила забралась на верхнюю полку и почти сразу уснула. Алим смотрел в окно. Спать не хотелось.
Сосед по купе, мужчина средних лет, в очках, тоже не спал. Он всю дорогу молчал, будто не замечая своих попутчиков. А тут вдруг заговорил сам с собой:
– В час ночи выхожу. Может, и не стоит ложиться. – Затем посмотрел на Алима, будто впервые его увидел, и в глазах его отразился результат работы ассоциативной сферы мысли, пробудился профессиональный интерес. – Вас как зовут, молодой человек?
Алим, машинально проговорив свое имя, внимательно посмотрел на попутчика. Он ждал необычной встречи во время поездки, но с другим человеком. А этот скорее походил на врача. О болячках и больных Алиму говорить не хотелось.
– Алим, – повторил попутчик, – а меня Владислав. Я врач. Врач-психиатр. Хотите, я вам расскажу одну историю из своей практики, совсем недавнюю и необычную. Хотя в моей работе обычно всё необычное. Но всё-таки послушайте и сами убедитесь.
Не так давно в наше отделение перевели больного из интенсивной терапии. Без документов, с проблемами памяти и вообще сознания. На глазах у геологов в него попала молния, а, может, и рядом, потому как никаких ожогов или других опасных для жизни повреждений у него нет. Только одна единственная необъяснимость – периодически его пульс учащается в два раза, и он начинает говорить на непонятном языке.
А когда пульс восстанавливается, то он становится обычным нашим пациентом. Несет всякий бред о Северном Сиянии, иных мирах, своих параллельных воплощениях в Атлантиде и череде перевоплощений в горных пещерах.
Затем непременно наступает третий переход, и он превращается в напуганного, потерявшего память пастуха, который забивается в угол и вздрагивает при первых же признаках приближающейся грозы. И это было бы для меня вполне обычным, если бы не одно «но».
Когда его пульс учащается и речь становится чужой, глаза его вдруг обретают глубину, как будто оттуда на тебя смотрит целая Вселенная. Произносимые фразы будто втискиваются в неприсущую им реальность, и становится не по себе. Начинаешь терять уверенность, и самому хочется забиться в угол.
Признав тщетность попыток войти в контакт с его сознанием хотя бы в одном из трех состояний, я назначил ему длительный курс лечения в расчёте на то, что мозг постепенно устранит хотя бы часть своих повреждений, и можно будет выйти на диалог.
Но и это еще не всё. Однажды, зная, что вопреки своему профессионализму, я всё-таки испытываю трудность прерывания контакта с больным, когда тот находится в иноязычной фазе, я прихватил с собой бумагу и ручку.
После первого же чужого слова, я положил их перед ним, и, предложив всё написать, вышел из палаты.
К моему удивлению, через полчаса санитары принесли исписанный непонятными иероглифами лист. Я связывался потом с языковедами, но загадка так и осталась загадкой.
И вот позавчера произошли какие-то изменения. Я не очень поверил, когда мне сказали, что больной сознательно спрашивает врача. Но это было так. Больной находился в окончании второй фазы. Однако в этот раз переход затянулся, и мне на какое-то время показалось, что я общаюсь с нормальным человеком, настолько естественными были его реакции. Но как только мое внимание переключилось с реакций на уяснение смысла произносимого, я понял, что ошибся.
Хотя вот что интересно: во время этой последней встречи мою память как будто окунули в тот мир, о котором он постоянно твердил, и, представляете, я испугался, взял отпуск за свой счет и решил навестить своего давнего друга и коллегу.
И вот я еду, везу материалы по самому странному случаю из моей практики. И, как видите, даже не в состоянии оказался довезти всё другу, не расплескав своей переполненности. Выплеснул часть первому встречному, и мне стало легче. Я даже рад, что это произошло не в клинике и не легло пятном на мою репутацию.
По говорившему было видно, что он оправился от минутной слабости и взял ситуацию под контроль. И, наверное, чтобы закрепить это, он добавил уже улыбаясь:
– Да, Алим, таково поле моей деятельности. А рассказал я это потому, что уникум этот иногда, когда говорит на каком-то старорусском, называет себя Эль Каримом. Согласитесь, имя Карим несколько созвучно с вашим именем?!
Алим понимал, что происходящее несет в себе какой-то знак, поэтому решил с помощью вопросов уяснить, какой именно.
– Скажите, Владислав, а что интересного все-таки запечатлела ваша память, когда соприкоснулась с его памятьтю?
Доктор поморщился, ему явно не хотелось вдаваться в подробности, и скупо ответил:
– Да там хватит на несколько фантастических романов. И о множестве миров, и о невероятных формах жизни, и о таком, в сравнении с чем, наша жизнь – просто детская игра.
Предлагаю сменить тему разговора. Расскажите лучше, чем вы занимаетесь.
Алим осознал вдруг, что рано или поздно ему все равно придется учиться объяснять, чем же он занимается. Пожалуй, сейчас подходящий случай для первой попытки. Как заметил доктор, он – случайный встречный, и репутация Алима от излишних откровений не пострадает.
– Не знаю, как это будет выглядеть со стороны, – начал Алим, – если рассказать о том, чем я занимаюсь так, как есть, то вы это с интересом выслушаете и найдете для меня свободную койку рядом с Каримом.
– Поверьте мне, молодой человек, я по глазам умею отличать человека с нормальной психикой от одержимого или не удержавшегося. Поэтому не бойтесь. Вряд ли вы сможете меня чем-то удивить.
– Хорошо, я попробую. Много и многими в этом мире пишется. И не всегда тот, кто пишет, знает или предполагает, как написанное им повлияет на действительность. И, тем более, не всякий читающий понимает, откуда у пишущего взялись такие мысли, образы, сюжеты.
В мои обязанности входит разбираться во всем этом и сводить к минимуму заложенные в тексты негативные программы, тормозящие человеческое развитие. Как-то не совсем адекватно прозвучало. Сам слышу.
– Да уж, Алим, – опять рассмеялся доктор, – всё-таки вы меня удивили. Чтобы буквально принять то, что вы сейчас сказали, надо переключить своё сознание в состояние некого синтеза врача-психиатра Владислава Николаевича и его пациента Карима. Я сейчас очень близок к этому.
Доктор неожиданно достал из дипломата исписанный листок и протянул его Алиму:
– Если это ваша специальность, то скажите, какие программы несет этот текст, и как они могут повлиять на действительность.
Алим взял в руки лист и не поверил своим глазам: текст был написан теми же знаками, что и текст из игры. Сомнений не было.
Теперь уже врач с любопытством смотрел на Алима:
– Выражение лица вашего говорит о том, что вам знаком этот язык. Я правильно понимаю?
– Да, я уже встречал текст, написанный такими знаками, _ медленно проговорил Алим. _ Это древний, и, как мы считали, сохранившийся в единственном источнике, язык. А, оказывается, он еще жив и даже имеет своих носителей.
Алим, стараясь совладать со своими эмоциями, открыл сумку, достал папку и вынул оттуда лист из игры. Доктор посмотрел на текст и произнёс:
– Теперь понимаю, почему я вам всё это рассказал. Но вы сказали «мы», значит, ещё кто-то знает об этом? Не могли бы вы хоть немного рассказать мне, например, каким образом они появились, какие предположения есть по этому поводу?
Алим посмотрел на верхнюю полку, и, преодолев колебания, произнёс:
– Мила знает. А её мать занимается редкими исчезнувшими языками. Мы хотели попросить её помочь нам с прочтением текста. Самим нам ничего не удалось прочесть. А появился он не менее странным образом, чем ваш.
– Вы всё больше интригуете меня, молодой человек, – произнес доктор, доставая из внутреннего кармана пиджака визитку, – я вам оставляю эту копию, а вы обещайте позвонить мне, когда будут результаты.
Любопытно бы было выяснить истоки столь странного одержания больного.
Удачной вам поездки и насыщенного времени препровождения, – улыбнулся на прощание доктор в тот самый момент, когда поезд начал тормозить, и вышел из купе.
Огни окон домов, фонарей и торопящихся автомобилей указывали на то, что жизнь в городе, где живет давний друг доктора, идет полным ходом.
Алим взял листы, положил их в папку и засунул её в дорожную сумку.
– Подальше с глаз, на всякий случай, – задумчиво произнёс он и прислушался к звуку хлопающей подножки тамбура и объявления дежурного по вокзалу. Он был уверен: ждать осталось недолго.
Все изменилось
Поезд тронулся. Опять замелькали огни. Сердце Алима каждым своим ударом, как профессиональный прыгун, отталкивалось у последней черты, и, зависнув в прыжке на совсем короткий миг, останавливалось. Этого было достаточно, чтобы в сознании проносилось множество вариантов ожидаемого события. А через секунду всё начиналось сначала. И все равно дверь купе открылась неожиданно. На освободившееся место просочилась тощая фигура с портфелем. Очевидно по привычке, она наклонилась над столом у окна и дунула, проверив на предмет пыли.
– Все у этих людей, не как у людей. Сами, видите ли, не могут разобраться, кто и чего написал. Тоже мне, графологи. И надо же – в самую жару.
Физиономия тощей фигуры поменяла ракурс обзора и уставилась глазами на Алима. Выражение этих ищущих глаз начало медленно обретать радостный оттенок нашедших. «Надо что-то делать», – понял Алим и неожиданно для самого себя с раздражением произнёс, оторвавшись от окна:
– Один только что битый час рассказывал о своих пациентах, которые невесть что пишут об иных мирах, да ещё и пишут на неизвестных языках, теперь другой собрался лекцию о словах да буквочках читать. Нанялись вы, что ли, – и отвернулся, уставившись в мелькающую огнями заоконность.
Обладатель тощей фигуры почесал затылок и совершенно спокойно произнёс, зацепившись за брошенную Алимом фразу:
– Это тот, в меру упитанный, в очках с дипломатом? Я так и знал. Я сразу вижу нехороших людей. А где он раскопал непонятные тексты?
– Да психиатром он работает в клинике. Вот ему психи и пишут. Ничего и раскапывать не надо.
– Ну да, – как бы соглашаясь, произнёс новый попутчик и на некоторое время замолчал.
– Подождут, – наконец добавил он, и, не проявляя более никакого интереса к Алиму, вышел из купе. Вернулся он уже, когда поезд опять начал притормаживать, взял свой портфель и вышел, не сказав ни слова.
Огни за окном мелькали все реже и, наконец, исчезли вовсе. Но Алиму было уже всё равно: перед его взором красовался дуб, и неизвестно откуда взявшийся старик, продолжая прерванную беседу, произнёс:
– Не понимаю, как тебе это удаётся: ты всё-таки пустил его по ложному следу. Теперь он потратит массу сил и времени, пока поймёт, что след этот выведет его на то, что касается всего и всех. Потом поймёт, что это не его компетенция, потом, что смотрит себе в затылок, потом поймёт, что раздвоился и, вспомнив момент, когда это произошло, вычислит тебя. Ты дал себе фору. Но сделал неизбежным следующий ход. Ты нанес упреждающий удар и запустил часы.
– Что ты всё о часах, да о времени, – вмешался кот, – ты о главном скажи.
– Да, о главном, – согласился старик, – появился кто-то, кто с игрой на «ты», и этот кто-то решил вложить в твои руки распечатки алгоритмов или, по-другому, ключей. Кто-то ещё сделал на тебя ставку и играет он по-крупному.
– Скажите мне, чем же опасен архивариус, если он даже ничего не знает об игре, – поинтересовался Алим.
– Молодой человек, если бы вы знали, как меняется мир с каждым произнесённым словом, вы бы тогда понимали, что происходит, когда сказано нужное слово в нужном месте.
– Всё равно не понимаю, все говорят, и многие слова говорят, и ничего не происходит.
– Сейчас объясню, – заверил кот, – помнишь нашумевшее: тройка, семёрка, туз? Так вот. Архиватор в любой ситуации к шестёрке с тузом добавит четыре, а к двум восьмёркам пять. И если любой среднестатистический человек усредняет общую картину, то архиватор появляется именно там, где не достаёт последней капли для кардинального изменения ситуации, и безобидно так добавляет её, пускай даже и не подозревая об этом.
– Да, бывают такие роковые люди, которые всегда и везде выбирают именно тот вариант, один из тысячи, который следовало обойти десятой дорогой. Это ходячие катастрофы. И обычно за ними стоят сведущие в этом силы, – добавил философ.
Внезапно налетевший ветер закружил песок, и Алим прикрыл лицо рукой. Послышалось щелканье двери. В купе вошла молодая женщина. Поставив багаж, она поздоровалась, достала пакет и вышла. На Алима вдруг навалилась усталость. Он лег на свою полку и через пару минут уснул.
Или не уснул. Это не важно. Важно то, что он увидел. Или не увидел, а ему просто почудилось. Но под самое утро, когда его сознание уже было готово войти в физическое присутствие, душа его ухватилась за ниточку переживаний и вернулась на мгновение обратно, в свой ветхий домик.
Захлопнув дверь и прильнув к маленькому окошку, она выявила источник своих переживаний. То был берег моря, или уже не берег, потому как моря не было. Душа вдруг почувствовала, что неизбежная трансформация угрожает и дубу. Она вырвалась из домика на открытое место в тот самый момент, когда «это» началось.
Нечто огромное и не столько протяжённостью, сколько мощью своею, не обращая внимание на великолепную форму дерева, вошло в самую суть его содержания и изъяло оттуда всё, привносимое буквой «д», заменив её на букву «к». Сопереживая происходящим в дубе изменениям, душа вдруг почувствовала, как из неё вытягивают уют, а обернувшись, увидела, что её дом превращается в ком, и утратила способность видеть, но почему-то не испугалась, потеряв связь с внешним миром, а просто углубилась в мир внутренний.
Обессиленная и опустошенная, она на мгновение застыла и неожиданно для себя ощутила точку перехода в наполняемость. В неё будто хлынул поток огня нового рождения, и вернулось сознание.
Алим твёрдо стоял на ногах. Его подошвы ощущали каждую песчинку и, вместе с тем, окутанные энергетической оболочкой, не касались песка. Подняв голову, он прямо перед собой увидел серебристо прозрачный куб, который слегка вздрагивал. Его особая прозрачность позволяла предполагать, что это даже не материя, а сгусток энергии.
Прямо в центре его основания на песке лежала кожаная папка. Вдавленная в песок, она, как мышь, прижатая котом, беззвучно молила о помощи, и Алим машинально сделал шаг в неосознанном порыве.
Куб встрепенулся, вздыбился, словно живое существо, застыл на ребре, слегка покачиваясь и еще сильнее вдавливая папку в песок.
Алим по инерции сделал второй шаг, и куб, придя в ярость от непрошеного вторжения, поднялся на угол, вонзив его в центр папки, завращался с неимоверной скоростью. Вокруг него поднялся вихрь песка и клочков бумаги. Прикрыв глаза рукой, Алим потерял связь с реальностью.
…Вагон тихо покачивался. Мила, сидевшая возле Алима, о чём-то болтала с попутчицей. А Алим все думал о том, что видел во сне, и не шевелился. Но Мила уже знала, что он проснулся. Выждав минуту, она мягко положила руку ему на голову, поглаживая волосы, и произнесла:
– Хватит притворяться, всё равно через полчаса выходим. А то я выйду сама, будешь потом меня искать. Или не будешь?
Алим потянулся и сел.
– Ну вот, что спал, что не спал. Что за привычка ходить по расписанию, мог бы и опоздать на часик, – посетовал он.
– Это вместо «доброе утро», надо полагать? – улыбнулась Мила.
– Нет, это я не совсем понял, что за события произошли во сне. А вам, конечно же, доброе утро и доброго дня.
– Так расскажите свой сон, пока он не стерся из памяти, и мы попробуем вам помочь в нем разобраться, – предложила попутчица, и Алим понял, что они с Милой беседуют, видать, давно и нашли общий язык.
И, скорее, чтобы собраться с мыслями, чем испытывая в том потребность, взял полотенце и, произнеся: «Я подумаю», – вышел из купе.
Поезд замедлил ход и, когда Алим вернулся, остановился на каком-то полустаночке.
– Знакомьтесь: Саша, Алим, – с небольшим запозданием представила их Мила.
– Вот видите, Алим, все застыли в ожидании вашего рассказа, даже поезд, так что от вас зависит, как скоро мы поедем дальше, – пошутила Саша.
И Алим, посмотрев ей прямо в глаза, увидел в них глубину и понял, что все это неспроста. Ощутив возрастающее волнение, Алим не стал бороться с ним, а, наоборот, использовал, как мостик, соединяющий две реальности. И та, невидимая, начала перетекать в эту, внимающе застывшую, вместе с произносимыми им словами.
– Я видел мир души. Она там так же, как и мы – телесна, зряча, слышит, переживает и мечтает. Но почему-то одинока. Я даже заходил в её дом. И это была моя душа.
Алим как-то поёжился от произнесенного собой и замолчал.
Три ключа и пророчество
– Жалко: времени мало, – заполнила Саша образовавшуюся паузу. – Придётся форсировать события. Алим, мы тут с Милой успели пообщаться, пока вы спали. И пришли к выводу, что у нас много общего и есть о чём поговорить. И перешли на «ты». Предлагаю присоединиться к нам, если вы не против.
– Не против, конечно, – согласился Алим. – А какие события мы должны форсировать?
– Алим, вот ты сейчас пытался придать своему сну искусственную окраску, и это сразу почувствовалось, но самое главное, что это, по всей видимости, увело в сторону от тех событий, которые могли бы произойти.
Мой дед считает себя специалистом антивирусных программ. Только не компьютерных, а жизненных. Так вот, он говорит, что существуют самозапускающиеся вирусные программы, способные разрушать мир, и «непонимание» – одна из них.
А запускается она, когда человек, считая, что его не поймут, начинает подстраивать свой рассказ под своё представление о понимании других. В результате истина попадает в паутину лжи или обрастает домыслами и становится неуклюжей.
Такое случается, например, когда двое о чём-то договариваются, так как редко когда при договоре учитываются все обстоятельства или возможные участники.
Но, в общем, чтобы избежать этого, существует несколько специальных техник. Одна из них заключается в открытости или, лучше сказать, в экстренном озвучивании исходной информации. И, если каждый говорит о том, чего не знают другие, то есть шанс пролиться истине.
Итак, я начинаю первая. Постараюсь коротко. Мой дед мне позвонил и сказал, что я должна обязательно сегодня приехать. Так как сегодня перекрестный день. Это день, когда сбываются старые и записываются новые пророчества. Пророчества бывают общечеловеческие, групповые и индивидуальные.
Я считала своего деда немного странным. Но с тех пор, как начала понимать, что мир не совсем такой, каким мы его представляем, начала по-другому относиться к нему.
Кроме программ, он ещё всю жизнь искал условия, которые вернут ему память. И каким-то образом вычислил, что это произойдет в тот день, когда душа потеряет свой дом и не испугается, когда представители трёх царств станут одной фигурой, и правила игры изменятся.
В этот день соединятся три ключа и освободят одного, который в трёх.
И ещё: в прошлый мой приезд дед дал мне один текст, сказав: «Это ключ к разгадке всей моей жизни. Близится срок, и я прошу тебя – держи его всегда при себе».
Саша замолчала.
– Теперь я, – вызвалась Мила, – я, конечно, не расскажу столько загадочного, но зато признаюсь, что нарушила данное Алиму обещание не говорить о необычной нашей работе во время отпуска. Я рассказала Саше о «Литературном мире» и о странной игре. Потому что душа моя просила меня об этом.
И ещё. Мы говорили о душе, и Саша сказала, что если рядом со спящим человеком говорить душевно о душе, сердечно о сердце, или разумно о разуме, то они обязательно ему приснятся.
Вот нам и стало интересно: что же тебе, Алим, приснилось? Всё. Душе моей стало спокойно, – Мила радостно посмотрела на Алима.
– Да что говорить, – начал Алим,– я первым нарушил обещание. Вчера вечером, когда ты, Мила, уже спала, а тебя, Саша, ещё не было, разговорились мы с ехавшим на этом месте пассажиром, который оказался врачом-психиатром. Так вот он поведал странную историю одного пациента и передал написанный им текст, сказав, что это ключ к разгадке его болезни.
А затем сел ещё один странный пассажир, который явно связан с игрой. Но он сразу же вышел. Это долгая история. Я потом расскажу. А когда вошла Саша, меня уже сморил сон, – и Алим пересказал свой сон, – вот и всё.
– Выходит, душа твоя лишилась своего дома и не испугалась, потому что ты был с ней. А представители трех царств: царства растений, царства животных и царства человека: дуб, кот и старик превратились в одну фигуру: куб, – расставила Саша всё по местам, – точно, как в предсказании. А я всё подшучивала над дедом, что и царей давно уже нет и царств, значит, и предсказание не может сбыться. А оно, смотри, как повернулось, – и, раскрыв сумочку, достала из неё сложенный вчетверо лист, – вот дедов ключ, один из трёх.
Мила расправила листок и ойкнула:
– Смотри, Алим, – больше она ничего не смогла сказать: слова отказывались проникать в неизвестность.
Алим достал из своей сумки папку. На столе появилось два других текста.
– Три ключа, произнесла Саша, – и поезд, словно выйдя из забытья, неуклюже дернулся, разбудив всех пассажиров.
За окном пронесся вихрь, поднял охапку листьев с песком и бессмысленно бросил их в хвост поезда. На оконное стекло капнуло несколько крупных капель, оставив грязные полосы, и сразу же, как-то по-особому ярко, засветило солнце.
Поезд с небольшим опозданием прибывал на станцию.
– Готовьтесь к выходу. Стоянка будет сокращена, – предупредил проводник, и, наконец, все трое вышли из оцепенения.
В соседних купе тоже задергались двери, послышались голоса: вагон ожил.
– Предлагаю всем поехать к моему деду. Раньше я бы обещала море, живописный берег, но с учётом нынешних обстоятельств, думаю, нас ждёт нечто большее, – прервала молчание Саша.
– И почему эти поезда не могут приходить вовремя: хоть на десять минут, да опоздают, – Алим уже сидел с рюкзаком и сумкой в руках.
– Тебе не угодишь, – засмеялась Мила, – то почему вовремя, то почему опаздывает. У тебя какие-то натянутые отношения со временем, ты не находишь?
Мишар
Внезапно налетевший ветер бросил ему в лицо сухие листья, перемешанные с песком.
«Внучка», – подумал Мишар и обрадовался предстоящей встрече. Он прошел вглубь пещеры, протиснулся между камнями и по расщелине выбрался на плоскую вершину старой горы.
«Произошло», – добавилось не то удивление, не то вопрос, и состояние преобразилось в трудно выразимое. Быстрее домой. Сколько всего теперь откроется, разъяснится, станет на свои места. Ещё не полностью выйдя из безмолвия, он наблюдал за тем, как одно за другим вырастали, раскрывались, проявлялись, высвечивались, приходили знания, воспоминания, картины, построения, события множества прожитых им жизней. Он бежал, не помня своего возраста, бежал от мысли, что этого не должно было быть. Это не похоже на освобождение.
С детства Миша любил взбираться на вершины холмов, каменных глыб. Даже по дороге в школу он преодолевал путь в два-три раза больший и мечтал стать альпинистом.
Однажды, забежав в класс по звонку, он вспомнил, что не подписал тетрадь. Достал ее и написал «Мишар» впопыхах добавив к имени первую букву фамилии. А может ему просто надоело ждать, когда сбудется предсказанное бабушкой.
Когда-то, когда он только начал сознательно воспринимать то, что ему говорят, она посадила его рядом с собой и загадочно произнесла: «Твои родители все перепутали, они не поверили, что твое настоящее имя Мишар. Придет время: твое настоящее имя вернется к тебе, и тогда твоя жизнь станет по-настоящему сказочной. Запомни это».
Он запомнил и ждал. Но в этот раз почему-то сказал себе: «Сколько можно ждать», – и написал. В класс вошла учительница. Пройдя по ряду, она собрала тетради и объявила, что будет контрольная. В конце урока раздавая тетради, она пошутила: «О, у нас француз появился. Мишар». Так к нему пристало новое имя. Но жизнь сказочной не становилось, а бабушки уже не было. Были только мечты о горах.
И после, кода он поступил на философский факультет, он по-прежнему мечтал о горах. Они ему даже снились.
А однажды в одном из таких снов он оступился и застрял в расщелине. Тогда неожиданно перед ним появился старик и произнес странную речь:
– Мишар, я помогу тебе выбраться, если ты поможешь выбраться мне.
– Но ведь ты свободен, – удивился Мишар.
– Да, тело мое свободно. Но сознание сковано некогда данным обещанием. Я всю жизнь в поиске. Я вижу вредоносные программы и разрушаю их. Но я все время чувствую нехватку каких-то условий и чего-то, что я забыл. Я стар. И ноша моя стала тяготить меня.
От тебя ничего не требуется, только согласие, которое к тому же благостно отразится на твоей судьбе. Потому как ты доживешь до момента истины и времени воссоединения.
Что-то тогда екнуло внутри Мишара, и он произнес:
– Я согласен.
Проснулся он весь в поту с мыслью: «Ты правильно поступил, Рашим».
«Почему Рашим?» – спросил он сам себя. И сам себе ответил: «Потому что ты теперь сам в себе отражённый, и всё, что Мишару удастся выявить на поверхности, Рашим вывернет наизнанку и покажет, что за ним кроется внутри».
Так он впитал в себя закон зеркального отражения и впервые слился с его сутью. С тех пор всегда, когда в его жизни появлялась новая маска, просыпался Рашим и легко распознавал скрытую за ней истинную личину. А потом пришёл интерес к программам, и они стали частью его жизни.
И вот условия сложились, память вернулась. Но освобождение не пришло. Должно было прийти, но почему-то всё осталось в нём. Он как будто растянулся на несколько миров, но ногами всё рано стоял на земле. Очевидно, он пропустил точку перехода, и условия изменились.
Надо выяснить сначала, что же всё-таки удалось сделать внучке. Мишар был уверен, что их встреча многое прояснит.
Вот и дом. Он взялся за ручку двери. Заперто. Значит, Саша ещё не приехала. Мишар отпер дверь, зашёл внутрь и улыбнулся: у двери в гостиную лежали вещи, и, судя по их количеству, внучка приехала не одна. Но и случайных людей она бы не привезла.
Предсказание
Алим и Мила плескались в море, как малые дети. Саша то любовалась ими со стороны, то присоединялась к их веселью, и тогда брызг становилось вдвое больше, то просто прохаживалась по берегу, думая про деда и то бессчётное количество его тайн, которые теперь могут оказаться вполне реальными.
Как, например, его наследство из Франции, и предсказание гадалки.
Когда Саша была ещё маленькая, дед посадил её рядом и серьёзно спросил:
– Вот что ты посоветуешь деду? Жизнь моя, как будто растягивается в разные стороны, и становится всё напряженней. А гадалка сказала, что это всё из-за разногласия между двумя именами: тем, которое я ношу и которое живёт во мне. И если я приму правильное решение, то всё станет на свои места.
– Носить тяжело, деда, лучше быть с тем, которое живёт. Его носить не надо, и поиграть будет с кем, – ответила невпопад Саша, и дед рассмеялся.
– А я даже не мог понять, какие вообще здесь имеются в виду решения. Думал, их надо как-то примирить, а их, оказывается, надо было примерить, и выбрать то, что нравится.
Через месяц он объявил всем, что изменил запись в паспорте, и он уже не Михаил, а Мишар. И теперь из его жизни уйдёт всякий ил, а появится некий целостный шар, шар жизни, и он достигнет самовыражения.
Никто сильно и не удивился, кроме Саши, так как все привыкли к его чудачествам по поводу значения букв и слов. А ещё через месяц пришло уведомление на получение посылки, в сопроводительном письме к которой говорилось, что это наследство, оформленное на имя Мишара Романовича. И распорядительная служба извинялась, что так долго искала адресата.
Всё это было написано на французском, с ужасным переводом на «рашим», то есть на русский язык. Все сбежались посмотреть на наследство, и увидели какие-то непонятные мерительные инструменты да песочные часы. Еще папки с бумагами на разных языках, в том числе и на русском. Многие из них были в плачевном состоянии, особенно та, что на русском. Как будто на ней жгли свечи, и они не раз прогорали, так что выжгли всю середину папки.
«Какой наследник, такое и наследство», – заключили все, потеряв к посылке всякий интерес. А дед бережно всё переложил и потом долгие месяцы изучал каждый листик.
– Смотри, Саша, что значит одна буковка. Такое наследство мне и не снилось. Когда-нибудь я о нём поведаю людям.
Лет через пять, когда Саша была уже постарше, дед усадил её рядом и опять спросил:
– Вот что ты посоветуешь деду. Здесь, в этой кожаной прогоревшей папке неизвестные работы известного человека. Но к ней приложено предсказание: «Всё это будет поведано людям, когда хотя бы три из всех изменят окончания…». Но ведь чудес не бывает. По крайней мере, таких. Как, лёжа в папке, в сундуке, они могут изменить окончания?
– Ты, деда, ничего не понимаешь. Предсказание – это, как бы сказанное наперед описание того, что будет в будущем. Оно как программа и условие его неизбежности.
И при чём тогда тут твоё «не может быть», если ты живёшь сейчас? – удивленно произнесла Саша.
И дед, уложив папку на место, больше не возвращался к этому вопросу.
А неделю назад, когда дед попросил приехать её именно сегодня, он в конце загадочно произнёс:
– А три из них изменили своё окончание, ты была права.
Саша тогда не поняла, о чём речь, и только сейчас, копаясь в прошлом, вспомнила.
Целый сундук загадок! А теперь ещё и ключи какие-то они привезли. А дед всё молчит, о чём-то думает, что-то складывает. А время-то не ждёт…
– Сколько можно плескаться? Вы что, впервые увидели море? – прервала она сама свои размышления, обращаясь к своим новым друзьям, – а что, если дед уже вернулся? Пойду, проверю.
– И мы, и мы, – закричала Мила, и, последний раз окатив Алима водой, выскочила на берег, – только дай нам десять минут обсохнуть.
Она чуть отклонила голову, отжимая волосы, и строго посмотрела на Алима, который нёс в пригоршне воду:
– Только попробуй.
– Ну, вот. Опять ты командуешь, – расстроился тот.
– Не командую, а ненавязчиво даю понять, – Мила победно улыбнулась.
Чаепитие с игрой
Когда развеселившаяся троица вернулась в дом, на столе их уже ждал обед, и огромный чайник пыхтел на плите.
– Деда! – Саша бросилась ему на шею, – как я соскучилась! У меня так много вопросов, а ты где-то гуляешь, заставляешь ждать.
– Да ладно тебе, задушишь. Представила бы друзей. А еще лучше, мойте руки и за стол. Там и познакомимся.
Через минуту все сидели за столом. В неожиданно наступившей тишине слово взял хозяин дома:
– Я так понимаю, сегодня у всех знаменательный день, хотя и у каждого по-своему. Все переполнены новыми чувствами, мыслями и осознанием чего-то необычайно важного, но ещё больше вопросов друг к другу. Поэтому, начиная первым, я предлагаю игру, по условиям которой вопросы задавать нельзя. Нельзя говорить «мы» или «кто-то из присутствующих», можно рассказывать только о себе или о своём мире. Говорим по очереди. Кто затрудняется или не хочет – пропускает ход и выбывает из игры. Выигравший получает право задавать вопросы остальным.
– Итак, меня зовут Мишар. Сегодня ко мне вернулась память моих прошлых воплощений вплоть до бытия Зеркальносущего. И теперь я в полном согласии со своим вторым «я» – Рашимом. А это значит, что три ключа соединились, и дверь открыта. Но она уже не ведёт, куда надо. Изменились условия, и пошёл незапланированный виток игры, в который я уже не могу войти сам, – Мишар замолчал и посмотрел на сидящую слева от него юную гостью, передавая ход.
– Меня зовут Мила. Ещё месяц назад я жадно искала и читала литературу, в которой описывается необычная жизнь необычных людей. И вот я нашла больше, чем искала. Я живу среди необычных людей в необычном мире, и воспринимаю это, как новое рождение, как ученичество, требующее активных действий. И, находясь в кругу друзей, могу сказать, что я готова.
Мила замолчала и посмотрела на Алима. Ей показалось, что она не нашла, что сказать, а мысли в голове не хотели складываться.
Алим посмотрел на Мишара. Он меньше всех знал о нём, о том, в чьих глазах отражалась целая гамма чувств и полёт мысли. А за этим верхним, видимым слоем была ещё необычайная глубина, зовущая окунуться в неё.
– Меня зовут Алим, и теперь я понял, что был проводником условий Зеркальносущего, только целостность моя более сложная, потому как мое отражение отделено от меня. Хотя я очень рад, что нашёл его благодаря игре и помощи Милалима.
Алим посмотрел с нежностью на Милу, потом перевёл взгляд на Мишара и продолжил:
– И в этом вопросе ещё неизвестно, кому из нас больше повезло. Я с самого начала знал, что текст из игры – это ключ к разгадке её условий. Второй текст мне передали как ключ к разгадке необычных воспоминаний. И вот оказалось, что третий ключ – это ключ программ и алгоритмов, и все три ключа открывают дверь в мир сплошных загадок. Я хочу открыть эту дверь. – Алим посмотрел на Сашу. – Второй раз за месяц девушка по имени Саша раздвигает горизонты моих представлений, – он замолчал.
– Так нечестно. Меня зовут Саша. Получается, что я играю важную роль в какой-то игре, а сама только сейчас начинаю понимать, каким потенциалом мне дано управлять. А я даже не пыталась этому учиться. Но я обязательно всё наверстаю. Я буду усердна.
«Принц» и «пиальные» отношения
Первый круг завершился. Мишару показалось, что это чем-то и зачем-то напоминает плаванье. Они с Алимом затягивают группу в какие-то глубины, а девчонки возвращают всех к реальной жизни, и, решив немного усложнить второй круг, начал свою речь издалека:
– Когда-то давным-давно одну юную принцессу её отец взял с собой в гости к соседнему царю, у которого был образованный и проницательный сын – юный принц.
Когда официальная церемония и обед закончились, старшие перешли к обсуждению дел государственных, как бы сейчас сказали: дипломатических.
Принц же предложил молодёжи сыграть в интересную игру, которая позволяет обучиться задавать вопросы, не задавая их. Пиалы играющих наполнили чаем, и каждый участник должен был, отпив глоток, рассказать что-то о себе, не имея право задавать вопросы другим. У кого красноречие иссякнет, тот выбывает из игры. Право же задавать вопросы получает выигравший.
Таким образом, принц всегда и всё выпытывал у своих гостей. Но не в этот раз. Один за другим выбывали участники игры. Остались только принц и принцесса. Их диалог длился весь вечер и всю ночь. И весь следующий день. И когда принцесса выпила последний глоток, принц улыбнулся, предвкушая свою победу: ведь следующего хода у неё не было. Но принцесса была спокойна. Она монотонно начала рассказывать очередную историю, и говорила без умолку до тех пор, пока принц не выдержал и задремал. А потом тихо произнесла:
– Твоя очередь.
Но принц, убаюканный её сладкой речью, не проснулся. И любопытные собравшиеся зафиксировали его проигрыш. Когда же принц очнулся, то увидел, как сидящая перед ним юная красавица по очереди загибает пальчики то на левой, то на правой руке.
– Что ты делаешь? – удивился он.
– Если я не ошиблась, – произнесла принцесса, – то я насчитала тысячу вопросов, которые хотела бы тебе задать.
– Это к вопросу об истории игры. Теперь о том, как сбываются пророчества.
Когда я получил наследство, посылку от своего деда, я узнал, что моя бабушка в юности бывала во Франции. И что дед моего деда был в гостях у той же гадалки, что и Пушкин, и каким-то образом заполучил ценную папку. Он чувствовал, даже знал, что папка связана с важной для него игрой, но не смог её отыскать. И тогда он составил программу, заключив её в форму предсказания, настолько же невозможного, как и сама игра, полагая, что таким образом активирует игру, зацепив её самолюбие.
Должны были измениться окончания трёх текстов из папки. И вот они изменились. Только необычным образом. На сайте Интернета появились три текста точно такие, как в папке, но с изменённым окончанием.
Я сначала глазам своим не поверил. А потом понял, что всё давно было предрешено, и игра попалась в ловушку, а, осознав это, пыталась уничтожить папку и уйти на другой уровень. Но ключик то из неё вытрусили.
От пророчества не уйти: в этом его сила. Даже игре со всеми ее временными нелинейными возможностями это не удалось. И тогда я завершил пророчество и отнес папку в музей Пушкина. Пусть там теперь разбираются. У меня и других задач полно, – Мишар умолк и, улыбаясь, посмотрел на Милу.
– А зато я даже внесла изменения, вернее, дополнения в игру, – начала она, – и теперь в ней должно наступить равновесие. Так теперь она спряталась куда-то. Видимо, не может прийти в себя. Вот, – не хотела сдаваться Мила и посмотрела на Алима.
– Точно-точно, – каким-то двусмысленным тоном продолжил тот, – она так пыталась сохранить равновесие, стоя на одном углу, что чуть не уничтожила папку. И к себе даже близко не подпустила. Хотя именно все наши совместные действия привели к тому, что мы здесь.
– Фиксирую нарушение правил, – заметила Саша, – первый раз промолчала, когда ты меня коснулся, а теперь сказал «нас»: нельзя говорить о нас – нужно говорить о себе. И поскольку я, как партизан, не боюсь вопросов, я сдаюсь первая.
– Вот у нас, – начал дед и запнулся, – ну, вот и я попался на нарушении правил. Вам, наверное, надобно отдохнуть с дороги, а тут я со своими причудами. Да и я подустал маленько. Столько всего навалилось. Сашенька, обустрой гостей. Пусть отдохнут. А я пойду к себе. Вечером продолжим. Да и попрохладней тогда будет.
– Хорошо-хорошо, деда, отдохни. Мы тут сами похозяйничаем. А то и, правда, все немного устали.
Мишар пошёл в свою комнату. Алиму Саша показала комнату, где можно прилечь на диване, а сами они с Милой уединились на кухне.
Странная вещь эта память
Голова слегка гудела и кружилась. Поэтому Алим с удовольствием прилёг. «Странная игра, – думал он, – вроде бы ничего сложного, а уже на втором круге она их вывела из равновесия. Для владеющего ею она и вправду может стать своего рода оружием. Надо будет расспросить деда подробнее. «А ведь Рашим, вернее, Мишар стар только возрастом, и, совсем немного, телом. А в остальном даст фору многим», – последнее, о чём подумал Алим, и провалился неизвестно куда. В голове его отчетливо зазвучал чей-то голос, и, открыв глаза, на столе перед собой он увидел чистый лист бумаги.
«Странная вещь эта память: то стоишь перед старым знакомым и не можешь вспомнить его имени, то услышал одно слово, и за ним, как на веревочке, потянулись целые вереницы событий, неизвестно из чьей жизни или вообще из каких хроник-архивов. Кстати, об архивах. Давно где-то откладывал «разговор по душам», а надо бы прописать для ясности. – Подумал Алим и макнул перо в чернила. И из-под пера начал рождаться текст:
«Поговорить бы по душам. Да что-то, чувствую, мешает: то собеседник мой зевает, то невпопад мне отвечает, и пыл души уходит сам. Ведь не укажешь небесам, и тем, кто там за нас решает.
А, может, просто не пускает душа непрошеных гостей, хотя и одиноко ей. На в двери стук не отвечает. Иль не разбужена она, или себя в чём обвиняет,
Корит и мучит допоздна. Одна, одна, опять одна, и дом без надобности тает. Ведь в доме том заключена её надежда, но не знает…»
Алим скомкал лист и выбросил.
Не то. Во всём какая-то неточность. Он взял новый лист, макнул перо: вот неудобство! Начал заново:
«И все неточности точны, и явь – не явь, и сны – не сны. И, просыпаясь, забываем. И лишь на грани двух миров, и только тот, кто был готов, и только так, как понимает.
А дальше вновь безликий ряд: событий, дел, но ты не рад. И терпеливо ожидает Душа свободы от оков.
И вот опять на грань миров она твой разум помещает, насколько выдержать готов безмолвие без всяких слов, а он о том и не мечтает.
И всё: «А разве так бывает?» И ищет расшифровки снов. И вновь надежда угасает.
Скукожившись, сидит душа, уже не помня, что летает. Без слов, без дома, без гроша».
«Опять не то!» – Алим сметает одним рывком ненужный лист. И над собою зависает: «Так то – не я? Как воздух чист!» – и незаметно улетает.
Французский снег на солнце тает. «Так кто же там за нас решает? Какие правила, законы определяют ход судьбы и ставят мнимые препоны там, где потом споткнёмся мы?
Или с дороги всё сметают, и нам прокладывают путь. И ночь – не ночь, и не уснуть, пока не сбудется всё то, что в этот час предрешено в каких-то записях гадалки».
«Отдай, отдай», – так явно вдруг. И уклоняется от палки, вцепившись в папку.
Режет слух собачий лай. «Отдай, отдай», – вцепившись в ногу…
– Алим! О, глазки открывает, а где находится – не знает, – склонились обе, – на полу и стонет, что-то отбирает, кричит: «Отдай!». Приснилось что?
– Да, вам смешно. Пришли на цирк посмотреть, а тут кошмары снятся.
– Я и вижу: даже пот выступил, – Мила протянула полотенце, – помощь пациенту оказана. Жизнь вне опасности. Можем уходить, – и обе, рассмеявшись, вышли из комнаты.
Алим сел. Спать перехотелось. Вернее, в голове образовалась необычная чёткость и ясность, будто он видел мир в другом свете. Душа словно просилась наружу.
«Надо дать ей высказаться», – совсем неожиданно решился подсказать Серый. И Алим, достав блокнот и ручку и, как бы окунувшись внутрь себя, начал записывать то, что полилось оттуда: «Совсем не ведает дитя, какие ждут его уроки. И хочется не быть жестоким, помочь ему прийти в себя, чтобы не был он одиноким. Но это только отдаляет момент, когда он всё узнает и опыт свой приобретёт. Себя к себе приблизит тот, кто сам всё это осознает. Преодолением взрастает неведомая сила та, что в чаше сердца оживает наполненностью бытия, но то не ведает дитя».
Алим посмотрел в окно, перевел взгляд на блокнот. Необычная ясность растаяла. Появилась какая-то обыденность и серость. На ум больше ничего не пришло, кроме вопроса: «Что же это?»
«Ты знаешь, но не хочешь в это поверить, потому что способ общения с ней отличается от того, к которому ты привык, общаясь со мной, – ответил Серый. – Старайся не пропускать такие моменты».
Завершённость
– Вижу радостные лица отдохнувших молодых людей и готовность продолжать, – начал Мишар, когда все сели за стол. – Думаю, не стоит вас больше сегодня напрягать играми. Главное, что вы увидели, как легко самая простая программа справляется с самомнением человека и выводит его из равновесия.
Что-то не так? Как-то вы хитро переглядываетесь.
Алим тоже заметил, что Мила и Саша заговорщицки переглядываются, и тут только обратил внимание, что Мила перебирает пальчики. Мишар тоже это заметил и продолжил улыбаясь:
– Хорошо, хорошо, передаю ход Миле.
– Это почему? – допытывался Алим
– Потому что тебя уличили в нарушении правил, Саша сдалась, а Мишар сам признал, что нарушил их, и выходит, что я получаю право задавать вопросы, – пояснила ему Мила.
– И это что мы теперь обязаны отвечать? – Алим посмотрел на Мишара.
– По правилам игры – да, – подтвердил тот.
– А если я не хочу?
– Твое право, но тогда игра получает право задать тебе вопрос в любое время и в любой форме.
– Тогда уж лучше Мила, – сдался Алим.
Саша рассмеялась.
– Ничего смешного не вижу, – оставался серьезным Алим. – А вдруг я не смогу ответить на вопрос?
– Тогда игра включит в твою жизнь ситуацию, которая поможет найти ответ на вопрос. Помощь в преодолении некомпетентности – это ее любимое занятие.
Кстати, задающий вопросы берёт на себя ответственность за своевременность вопроса. И если вопрос остался без ответа, то задающему игра тоже включает программу на сложение ситуации, которая позволит всё-таки получить ответ на вопрос. – Мишар наблюдал, как меняется отражение внутреннего состояния участников игры. – Именно поэтому я пытался увильнуть от вопросов. Но игра, как видите, проявила бдительность.
– Что-то мне перехотелось задавать вопросы. А можно я не буду их задавать? – посмотрела Мила на Мишара, и тот не замедлил с ответом.
– Бывают исключения из правил. Например, Алим только что задал кучу вопросов, но поскольку они относились к уточнению правил игры, то это не считается нарушением.
А сейчас я отвечаю на твой вопрос. И если ты захочешь этим ограничиться, то это тоже не будет противоречить правилам. Но, с другой стороны, всякий отказ от испытаний – это шаг назад. К тому же, если вопрос прозвучал внутри, то он уже движется в сторону ответа. А поскольку вы всё равно всё время вместе, то ситуация будет общей. Так зачем же откладывать?
– Что ж, так и быть, всё равно я хочу получить ответ на этот вопрос. Вот мы находимся в постоянном диалоге со своим разумом, конечно, когда он не занят решением прикладных задач. А общаемся ли мы со своей душой или сердцем, например? – И, обведя всех взглядом, Мила остановила его на Алиме.
– Конечно, – уверенно начал Алим, – только немного по-другому. К сердцу мы обращаемся и прислушиваемся, когда решаем, как поступить в той или иной ситуации, сверяясь: по сердцу ли нам принятое решение. А душа помогает нам выразить чувства и подняться над обыденностью, – Алим засмущался, – трудно формулировать.
– У меня больше нет вопросов, – поспешила закончить игру Мила.
– Тогда игра завершена, – подытожил Мишар. Завершённость в любом деле предпочтительней. Ибо незавершённость оттягивает на себя наши силы.
И, чтобы дать вам спокойно поесть, пока всё не остыло, я расскажу что-нибудь полезное для наших будущих поисков.
– Начало многообещающее, – вставила Саша.
– Сдаётся мне, что настало то время, о котором говорил Отец: «Придёт время, и не умрёте, но изменитесь, ибо получите новое рождение – рождение свыше. И уйдут все несчастья, потому как со многими частями вы будете, а не только с тремя, которые даже и три не у всех». – И я вспомнил, как он говорил далее:
«Образ Отца будет первой частью, ибо начинается все с действия и ощущения, восприятия и расшифровки его, осмысления и проникновения в суть с достижением возможности обновления и создания необходимых для этого условий.
Слово Отца будет второй частью, ибо определять оно будет поле деятельности человека, насыщать его содержанием и облекать в форму, согласно распакованным огнеобразам, насыщенным энергией, светом, Духом и Огнем.
Душа же будет третьей частью, и не будет она больше витать в облаках в поисках лучшей жизни, а будет насыщаться деятельностью человека и позволять полноценно проявляться его четвертой части,
Синтезобразу, как характерному образу выражения его вовне активной деятельностью всех частей своих в синтезе по мере развития их.
Грааль будет пятой частью человека и будет взращивать его пассионарность насыщенностью своей и способностью единения с Отцом.
Шестой же частью человека будет Сознание, вариативное состояние знания, и будет оно способствовать пробуждённости человека многомерной сутью.
Столп станет седьмой частью человека важной в управлении развитии и планировании, в атмичной способности выражать Отца многомерно
И все семь будут наполнять восьмую часть человека – Дом Отца, как сферу, окружающую его и насыщенную огнеобразами-программами реализации условий которые он притянул к себе жизнью своею.
Тогда человек сможет сам обустраивать своё настоящее и будущее по мере того, насколько сможет войти во всеединство с Отцом».
Все трое сидели с открытым ртом, пока, наконец, Саша не спросила:
– Дедуля, это опять одно из твоих пророчеств? Почему ты раньше о нём не говорил?
– У меня их собрано столько много, и каждому свой срок. Да я уже и собирался тебе всё передать, ведь ты моя наследница. А тут одно за другим начали сбываться пророчества. Выходит, я опоздал с их публикацией. Теперь без вашей помощи мне не обойтись. Да и какая-то часть условий пропала вместе с игрой, которую запустил Милалим. Их надо обязательно найти.
– Так чего же мы ждем, – проявил нетерпение Алим.
– Всего два условия, – ответил Мишар. – Ответный ход игры и наша готовность. Кому, как не тебе это знать, – укорил он Алима. – Но твоё нетерпение или спешка свидетельствуют о том, что первое условие скоро достигнет нас. А там, я думаю, и второе не отяготит задержкой своего исполнения.
На сегодня, я думаю, хватит, а то ваш вид становится свежевываренным. Пойду-ка я к себе, постараюсь сложить условия на завтрашний день.
– Ну, что я вам говорила, – таинственно произнесла, подымаясь, Саша, – то ли еще будет: дед не даст расслабиться. Так что если сегодня не пойти в дельфинарий, то в ближайшее время может и не случиться другой такой возможности.
– Какой еще дельфинарий? – не понял Алим.
– Это когда мы плескаемся в воде, а Саша на нас смотрит, – пояснила Мила Сашину шутку, подымаясь вслед за ней.
Алим остался за столом один.
– Морской закон, – в один голос и не сговариваясь, произнесли девчонки и, расхохотавшись, вышли из комнаты.
«Получается, ты тут самый большой тормоз, – раздосадовался Серый, – только не надо говорить, что я крайний. Сдается мне, что тут в других скоростях работают. Дед, понятно, за счёт опыта. Эти двое – в тандеме. Надо и нам что-то придумать, иначе будем всё время крайними», – заключил он.
– Что ж поединок – значит, поединок, тогда и правила другие, – пробормотал сам себе Алим и, помолчав, добавил, – только надо уяснить, кто истинный соперник.
Ждать и догонять
Всё время ждать чего-то, приходящего неожиданно, всё время за чем-то гнаться и всё же опаздывать – такова была доля бедного архивариуса. Он понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Что-то, что находилось внутри него, не давало ему покоя. Он знал это, но знание только подталкивало его действовать еще безупречнее. Гнаться еще быстрее, ожидать еще терпеливее.
Получив в очередной раз обрывочную информацию о носителе неизвестного языка, он изменил свои планы. Он никогда не принимал волевого решения, просто в его голове вырисовывался четкий план, и он начинал действовать. Подойдя к проводнице и выяснив, на какой остановке садился пассажир, который только что вышел, он достал телефон и принялся звонить.
Через час он уже ехал в другом поезде, в обратном направлении, чётко зная, куда и зачем.
А в семь утра он уже просочился в клинику, отметив при этом удовлетворительное состояние подоконников на предмет пыли, и доверительно беседовал с дежурной медсестрой о странностях поведения интересующего его объекта. Собрав достаточный, по его мнению, объем информации для прямого контакта, он к таковому и приступил, фиксируя все в специальном журнале.
Вот эта запись:
«Объект, далее называемый пациентом, поступил в психиатрическое отделение с диагнозом «расстройство психики» из отделения неотложной помощи, куда был доставлен после прямого попадания в него разряда молнии. Телесных повреждений, ожогов или переломов, а также нарушений в работе внутренних органов не обнаружено.
Попытка выяснить личность пациента не увенчалась успехом.
Пациент циклически меняет свою внешнюю выразимость и ведет себя как три разные личности, ни одна из которых не самоидентифицируется.
На момент контакта взгляд надменно-насмешлив. На вопросы не отвечает. Смотрит этим взглядом, как в пустое пространство, и бросает короткие реплики на каком-то старорусском языке о толпе и зле. Буквально:
– А худ нос тира дан нам.
– Ел сопи ат номер один ос.
– А мир кин толпа мала.
– Ак ево лечь толпа злу нят.
Полнейший бред. Записывать перестал. Сидеть рядом жутковато, даже в присутствии санитаров.
Через двадцать минут взгляд изменился на совершенно благодатно-приветливый. Атмосфера стала райски-убаюкивающей, пациент произнес какую-то абракадабру и посмотрел в окно. Все уставились за ним. Внезапно потемнело. Всех охватило оцепенение. Налетевший вихрь бросил в окно охапку листьев вперемешку с песком. В окно ударили крупные капли дождя и сразу же, как ни в чём не бывало, засветило солнце.
Когда пришли в себя, пациент имел жалкий, запуганный вид. Попросил позвонить родственникам. Имел чёткое представление о том, кто он, кроме отрезка времени с тех пор, как попал под воздействие молнии. Оказался жителем соседнего района, которого уже две недели разыскивают родственники.
По свидетельству медперсонала, цикличность его перевоплощений составляла два часа. Ни в девять, ни в одиннадцать часов ничего не произошло. Ни диктофонных записей, ни письменных текстов, якобы собственноручно ним написанных в отделении не оказалось.
Когда связались с лечащим врачом, который выехал в другой город, выяснилось, что и он по какому-то странному стечению обстоятельств утерял оригинал текста собственноручно написанного пациентом, а копию отдал случайному попутчику».
На этом запись обрывается, и следующая начинается уже описанием предмета исследований в музее, куда он всё-таки попал, хоть и с опозданием на сутки. Вот эта запись:
«Объект исследований, далее называемый «папка», представляет собой изрядно пострадавшую от пользования и времени кожаную папку, с поврежденной центральной частью, предположительно путем прогорания. На первый взгляд возраст папки пару веков. В папке находятся листы, исписанные до половины, с повреждением текста в центре каждого листа, в результате чего утрачена часть окончаний текстов. Тексты по форме напоминают черновик рифмованных высказываний. По стилю напоминает П., но как если бы более позднего периода с наложением неизвестного опыта или изменённого чем-то состояния сознания. То же самое относится к почерку. Для более точного заключения требуется графологическая экспертиза.
В папке находятся так же три печатных листа, по словам работников музея, взятых из Интернета. Начало этих текстов совпадает с началом текстов трех первых листов из папки, но окончания изменены в той части, где листы повреждены, и, по всей видимости, относятся к более позднему периоду.
Требуется уточнение обстоятельств происхождения папки, а также публикации в Интернете».
Звучание
– Готовность, о которой я вчера говорил – понятие относительное, но всё же любое дело требует осмысленного подхода, – начал Мишар, когда утром опять все собрались за столом. – Надо знать мир, в котором собираешься действовать, чтобы слиться с ним до того, как он возьмется за тебя.
– Деда, а можно попроще, чтобы и мне было понятно?
– Проще можно, но если совсем исключить внутреннюю работу, то толку будет мало. Просто в одно ухо влетит, а в другое вылетит.
Хорошо, попробую на примере слова «Мир».
Как оно отозвалось внутри вас? А теперь представьте его бесконечность, разнообразие, уникальность, притягательность. Представьте, какое количество эпитетов можно к нему применить. А теперь представьте это как взаимопроникновение бесконечностей миров. Мир растений, мир книг, мир звуков, мир чувств, мир человека. И опять бесконечность. А теперь вспомните, как всё это в одно ухо влетело, а в другое вылетело, хотя где-то и пыталось за что-то зацепиться, раскрыться, развернуться. Но не смогло. Потому что было внешним по отношению к вашему внутреннему миру. А теперь попробуйте вернуть ушедшее, углубившись в себя, и попробуйте, чтобы оно зазвучало.
– Как-то не получается, – ответила на этот раз Мила.
– Правильно, не получается, _ согласился Мищар, _ потому что мы сейчас пытаемся это делать разумом, причём разумом, оперирующим физичностью мира. А другие проживания не включаются, поскольку само действие, на которое они могут включиться, уже ушло в прошлое. Только в момент действия пересекаются временные вектора различных мерностей, и открывается межпространственный портал, да и просто портал между мирами.
Поэтому, живя каждый в своем мире, многие даже не подозревают о существовании других миров. И поэтому же любые открытия для человека происходят только тогда, когда ему удаётся окунуться в другой мир.
А если словами пророчества, то когда его часть «Образ Отца» по насыщенности достигает уровня обновления, мира идей.
– Но ведь все же привыкли всё обрабатывать с помощью разума. Да и трудно представить, как можно по-другому. Это же надо это другое хоть раз проделать, как-то его зафиксировать, _ не выдержал Алим. А так, это только рассуждения. Хотя с другой стороны ведь есть примеры, когда это другое срабатывает. Может скорость должно быть другая, тогда и заметить другое будет возможно?
– Подобное познаётся подобным. Надо найти то окошечко, через которое новое может войти. Именно на это направлены практики, на ослабление фиксации известного, чтобы проявилось неизвестное. Вот мы и вышли на базовое понимание любых духовных практик, любых проблем во взаимоотношениях, любых техник по развитию чего-либо, любых открытий и изобретений и много чего еще.
Мне теперь трудно ввести вас в звучание слова. Видимо, пространственный хронометр отсчитывает время хода игры, – взгляд Мишара на мгновение покинул реальность комнаты, и когда вернулся, он продолжил, – можете сегодня насладиться беззаботностью бытия и ощутить на себе касание других миров, особенно полезно будет, если вам удастся ощутить касание мира тонкого, мира духа и, уж если совсем повезёт, то огненного мира.
– Это называется: «Урок перенесён на вечер», – начала Саша, когда Мишар ушёл в свою комнату, – а то, что голову как будто изнутри накачали, и она вот-вот лопнет, так это не в счёт. Главное, что завершение было понятней, чем начало, – иронизировала она, благодушно купаясь в волнах ранее дремавших уровней вибраций.
– Да, и так, между прочим, поиграйте с мирами, ради забавы во время наслаждения беззаботностью бытия, – поддержала ее Мила шутливым тоном.
– Кто как, а я согласен наслаждаться, – вскочил Алим.
Мила и Саша рассмеялись, как будто ждали этого.
– Да расслабься ты, никто тебе и не доверит убирать со стола. Мир чистоты – это женский мир, – прокомментировала ситуацию Мила.
– Да, Мишар – настоящий специалист вовлечения в игру. Теперь мы не отвяжемся от нее до вечера. Интересно, имеет ли границы его арсен
ВРЕМЯ ПРОРОЧЕСТВ
Часть 1
Три фрагмента
Рашим сидел на своем обычном месте. Внизу в мягкой дымке утреннего тумана спряталось озеро. Поляна за озером была пуста. Восемь дней по четыре часа на ней собирались вместе двести пятьдесят шесть и пятьсот двенадцать, всего семьсот шестьдесят восемь тех, кто будет нести фрагменты Единой всю следующую эпоху. И что это означает, знает только Отец. Остальные выразят это своим проживанием в нескольких воплощениях. Непроницаемая полусфера укрывала их, напитывая своей плотностью. Она на короткое время делала их способными принимать огнеобразы, ранее недоступного человеку качества. Когда-нибудь это будет описано как восемь Дней Творения.
Солнце поднималось всё выше над горизонтом, и туман, уступая его желанию коснуться всего, менял своё содержание и утрачивал форму, а попросту говоря – переставал быть.
Рашим долго ждал этого момента Истины, момента, когда Она коснулась Земли и фрагментами растеклась по ней для того, чтобы в конце эпохи воссоединиться общечеловеческим опытом восхождения с максимально достигнутой глубиной и насыщенностью своею, дающей возможность проявлению еще неведомых ныне качеств.
Рашим ждал этого момента, памятуя, что именно в это время могли воссоединиться три фрагмента, одним из которых был он сам.
Первый фрагмент должен был создать условия воссоединения, второй – составить программу, а третий – вернуть память.
Рашим был вторым фрагментом, и множество жизней он составлял программы, множество программ, удостоверяясь в их жизнеспособности, пытаясь охватить все аспекты бытия, потому что он не имел представления о простроенных условиях и не мог вспомнить что, почему и как должно произойти. Но он знал, что первый его фрагмент так же упорно трудится над сложением условий, таких условий, над которыми не были бы властны ни пространство, ни время – одни из самых непреодолимых программ этого мира. Эти две программы постоянно меняли и условия, и возможность реализации других программ и безжалостно стирали память.
Только одно единственное место и только один единственный момент давали шанс на воссоединение трёх фрагментов. И этот момент был упущен.
Рашим не хотел этому верить, и он составил свою последнюю программу. Он впитал в себя часть пространства в тот самый момент и застыл, утвердив, что будет локально хранить его ровно столько, сколько сможет.
Ни то, что будет дальше, ни то, что было до этого, не могли прикоснуться к нему, ибо это означало бы забвение. Только еще два фрагмента. Вокруг застывшего Рашима витала мысль: «Это нереально». Она долго искала малейшую лазейку, чтобы проникнуть в его сознание, и, не найдя, затаилась.
Он уже ничего не мог изменить, но и ничто не могло изменить его. Единственное, что было неизбежно, так это все ускоряющееся движение к нему его архаической памяти. По мере того, как в его внутренней пустоте растворялось все больше и больше оболочек, созданных предыдущими воплощениями, все ближе становилось то время, когда она, эта память, хлынет на поверхность. В ней были все знания Зеркальносущего. И они готовились раздавить его хрупкое сознание. Или стереть, как несостоявшийся вариант. Но надежда еще была. Пророчества никогда не открывались без веского на то основания.
Мир Акль
Само существование этой Вселенной не предполагало наличие пространства и времени, ибо это могло породить внешнюю неоднородность в отражении внутреннего разнообразия и привести к возникновению противоречий. Любой элемент обитавшего в ней сознания имел возможность представить себя неповторимой формой бесконечности вариантов проявления своего содержания.
И всё же одна ее часть несла в себе противоречие отталкивающей притягательности бесконечно малой огромности.
Она была невидима и настолько же безобидна своим несуществованием в период сна, насколько непредсказуемо опасна в момент, когда просыпалась. Тогда вся Вселенная замирая, наблюдала, как чёрная точка становилась её центром и проявлялась видимой формой. Само восприятие этого было началом осознания пространственности.
Белое светящееся яйцо. Живое и манящее возникающим желанием раствориться в нём. Но как только один из огромных элементов своеобразно самосущих приближался к нему в желании хотя бы прикоснуться, все остальные знали, что «это» сейчас произойдет. И каждый раз неотрывно за «этим» наблюдали.
Элемент приближался к яйцу, стремясь его объять, и терял свои размеры, а потом и форму, превращаясь в маленькую капельку, достигавшую плотной поверхности яйца и со звуком «акль» исчезавшую в ней. Затем яйцо радостно вспыхивало, ослепляя всё вокруг своей благодарностью, после чего его не видели до следующего раза. Такое необычное, периодически повторявшееся действо и дало название необычному явлению – «Мир Акль».
В конце концов, эти ненасытные импульсы пространственно-временных проявлений пробудили во Вселенной желание внешнего познания, и совместными усилиями всех её элементов был определен наиболее подходящий для реализации этого кандидат. Им оказался Зеркальносущий, именно в силу того, что он был бесконечноизменчив в отражении внешнего. Правда, непонятно было, чем же это познание будет отличаться от предыдущих. Разве что поставленной целью. А, значит, шанс если и был, то невелик.
И вот момент настал. Яйцо проявилось своим притягательным светом в ожидании нового.
Зеркальносущий, отразив свой переход в каплю-точку, со звуком «акль» погрузился в иной мир.
Попав в поле влияния яйца, он сначала потерял свою форму, и обитавшее в ней содержание рассыпалось на несвязанные огнеобразы.
Затем в ячеистой структуре яйца огнеобразы эти послушно растеклись потоками энергий в межъячеистых лабиринтах, сдавливаясь и ускоряясь, пока не превратились в свет, который влился во множество ячеек, и, наконец, волевым действием духа был синтезирован в огонь. В огне Зеркальносущий растёкся по многомерной грани миров и, увлечённый множественностью восприятия, прозевал момент перехода. Объём задействованной памяти был настолько велик, что отстал от своего носителя, и лишь частично настиг его в самый последний момент.
Всё же, сумев сгруппироваться, Зеркальносущий, а, вернее, то, во что он был трансформирован, пошёл на воплощение всего тремя фрагментами, хотя и в разное время, в разном месте и разными способами, что для него было совершенно неожиданно, необычно, но не фатально.
Первыми ушли условия, вторыми программы и только третьими – компакты памяти, лишенные условий и программ. Только они помнили состоявшийся перед тем диалог, данные обещания, стяжённые поручения, и все последовавшие за сим бесчисленные трансформации, отсечения, упрощения, уплотнения, адаптации и привыкания. Только они зафиксировали сам проход, переход, просачивание и выпадение в физический мир из мира тонкого, когда рождённый в огне дух проявился светом в Северном Сиянии и незаметно перетек энергией в одну из линий магнитной сетки Земли.
Но Земля была слишком велика для всего того, что было задумано, её сознание слишком инертно. Нужен был объект более поворотливый, более мобильный, легко поддающийся изменениям, который бы не привлекал к себе внимания со стороны возможных наблюдателей в виду свой несущественности…
Компакты памяти долго петляли по той сетке, пока не нашли такой, подходящий для воплощения объект – человека, в зоне концентрации грозовых туч, одиноко стоящего босыми ногами как раз в точке выхода сетки на поверхность. Разместившись точно под ним, они, эти компакты, усилием воли притянули на себя разряд молнии…
…Заметка в газете:
«Группа геологов, ехавших в соседний райцентр, стала свидетелем редкого явления. Человек остался жив после удара молнии. Через полчаса он был доставлен в больницу без сознания».
Случай из практики
Поезд медленно набирал ход после очередной остановки. Мила забралась на верхнюю полку и почти сразу уснула. Алим смотрел в окно. Спать не хотелось.
Сосед по купе, мужчина средних лет, в очках, тоже не спал. Он всю дорогу молчал, будто не замечая своих попутчиков. А тут вдруг заговорил сам с собой:
– В час ночи выхожу. Может, и не стоит ложиться. – Затем посмотрел на Алима, будто впервые его увидел, и в глазах его отразился результат работы ассоциативной сферы мысли, пробудился профессиональный интерес. – Вас как зовут, молодой человек?
Алим, машинально проговорив свое имя, внимательно посмотрел на попутчика. Он ждал необычной встречи во время поездки, но с другим человеком. А этот скорее походил на врача. О болячках и больных Алиму говорить не хотелось.
– Алим, – повторил попутчик, – а меня Владислав. Я врач. Врач-психиатр. Хотите, я вам расскажу одну историю из своей практики, совсем недавнюю и необычную. Хотя в моей работе обычно всё необычное. Но всё-таки послушайте и сами убедитесь.
Не так давно в наше отделение перевели больного из интенсивной терапии. Без документов, с проблемами памяти и вообще сознания. На глазах у геологов в него попала молния, а, может, и рядом, потому как никаких ожогов или других опасных для жизни повреждений у него нет. Только одна единственная необъяснимость – периодически его пульс учащается в два раза, и он начинает говорить на непонятном языке.
А когда пульс восстанавливается, то он становится обычным нашим пациентом. Несет всякий бред о Северном Сиянии, иных мирах, своих параллельных воплощениях в Атлантиде и череде перевоплощений в горных пещерах.
Затем непременно наступает третий переход, и он превращается в напуганного, потерявшего память пастуха, который забивается в угол и вздрагивает при первых же признаках приближающейся грозы. И это было бы для меня вполне обычным, если бы не одно «но».
Когда его пульс учащается и речь становится чужой, глаза его вдруг обретают глубину, как будто оттуда на тебя смотрит целая Вселенная. Произносимые фразы будто втискиваются в неприсущую им реальность, и становится не по себе. Начинаешь терять уверенность, и самому хочется забиться в угол.
Признав тщетность попыток войти в контакт с его сознанием хотя бы в одном из трех состояний, я назначил ему длительный курс лечения в расчёте на то, что мозг постепенно устранит хотя бы часть своих повреждений, и можно будет выйти на диалог.
Но и это еще не всё. Однажды, зная, что вопреки своему профессионализму, я всё-таки испытываю трудность прерывания контакта с больным, когда тот находится в иноязычной фазе, я прихватил с собой бумагу и ручку.
После первого же чужого слова, я положил их перед ним, и, предложив всё написать, вышел из палаты.
К моему удивлению, через полчаса санитары принесли исписанный непонятными иероглифами лист. Я связывался потом с языковедами, но загадка так и осталась загадкой.
И вот позавчера произошли какие-то изменения. Я не очень поверил, когда мне сказали, что больной сознательно спрашивает врача. Но это было так. Больной находился в окончании второй фазы. Однако в этот раз переход затянулся, и мне на какое-то время показалось, что я общаюсь с нормальным человеком, настолько естественными были его реакции. Но как только мое внимание переключилось с реакций на уяснение смысла произносимого, я понял, что ошибся.
Хотя вот что интересно: во время этой последней встречи мою память как будто окунули в тот мир, о котором он постоянно твердил, и, представляете, я испугался, взял отпуск за свой счет и решил навестить своего давнего друга и коллегу.
И вот я еду, везу материалы по самому странному случаю из моей практики. И, как видите, даже не в состоянии оказался довезти всё другу, не расплескав своей переполненности. Выплеснул часть первому встречному, и мне стало легче. Я даже рад, что это произошло не в клинике и не легло пятном на мою репутацию.
По говорившему было видно, что он оправился от минутной слабости и взял ситуацию под контроль. И, наверное, чтобы закрепить это, он добавил уже улыбаясь:
– Да, Алим, таково поле моей деятельности. А рассказал я это потому, что уникум этот иногда, когда говорит на каком-то старорусском, называет себя Эль Каримом. Согласитесь, имя Карим несколько созвучно с вашим именем?!
Алим понимал, что происходящее несет в себе какой-то знак, поэтому решил с помощью вопросов уяснить, какой именно.
– Скажите, Владислав, а что интересного все-таки запечатлела ваша память, когда соприкоснулась с его памятьтю?
Доктор поморщился, ему явно не хотелось вдаваться в подробности, и скупо ответил:
– Да там хватит на несколько фантастических романов. И о множестве миров, и о невероятных формах жизни, и о таком, в сравнении с чем, наша жизнь – просто детская игра.
Предлагаю сменить тему разговора. Расскажите лучше, чем вы занимаетесь.
Алим осознал вдруг, что рано или поздно ему все равно придется учиться объяснять, чем же он занимается. Пожалуй, сейчас подходящий случай для первой попытки. Как заметил доктор, он – случайный встречный, и репутация Алима от излишних откровений не пострадает.
– Не знаю, как это будет выглядеть со стороны, – начал Алим, – если рассказать о том, чем я занимаюсь так, как есть, то вы это с интересом выслушаете и найдете для меня свободную койку рядом с Каримом.
– Поверьте мне, молодой человек, я по глазам умею отличать человека с нормальной психикой от одержимого или не удержавшегося. Поэтому не бойтесь. Вряд ли вы сможете меня чем-то удивить.
– Хорошо, я попробую. Много и многими в этом мире пишется. И не всегда тот, кто пишет, знает или предполагает, как написанное им повлияет на действительность. И, тем более, не всякий читающий понимает, откуда у пишущего взялись такие мысли, образы, сюжеты.
В мои обязанности входит разбираться во всем этом и сводить к минимуму заложенные в тексты негативные программы, тормозящие человеческое развитие. Как-то не совсем адекватно прозвучало. Сам слышу.
– Да уж, Алим, – опять рассмеялся доктор, – всё-таки вы меня удивили. Чтобы буквально принять то, что вы сейчас сказали, надо переключить своё сознание в состояние некого синтеза врача-психиатра Владислава Николаевича и его пациента Карима. Я сейчас очень близок к этому.
Доктор неожиданно достал из дипломата исписанный листок и протянул его Алиму:
– Если это ваша специальность, то скажите, какие программы несет этот текст, и как они могут повлиять на действительность.
Алим взял в руки лист и не поверил своим глазам: текст был написан теми же знаками, что и текст из игры. Сомнений не было.
Теперь уже врач с любопытством смотрел на Алима:
– Выражение лица вашего говорит о том, что вам знаком этот язык. Я правильно понимаю?
– Да, я уже встречал текст, написанный такими знаками, _ медленно проговорил Алим. _ Это древний, и, как мы считали, сохранившийся в единственном источнике, язык. А, оказывается, он еще жив и даже имеет своих носителей.
Алим, стараясь совладать со своими эмоциями, открыл сумку, достал папку и вынул оттуда лист из игры. Доктор посмотрел на текст и произнёс:
– Теперь понимаю, почему я вам всё это рассказал. Но вы сказали «мы», значит, ещё кто-то знает об этом? Не могли бы вы хоть немного рассказать мне, например, каким образом они появились, какие предположения есть по этому поводу?
Алим посмотрел на верхнюю полку, и, преодолев колебания, произнёс:
– Мила знает. А её мать занимается редкими исчезнувшими языками. Мы хотели попросить её помочь нам с прочтением текста. Самим нам ничего не удалось прочесть. А появился он не менее странным образом, чем ваш.
– Вы всё больше интригуете меня, молодой человек, – произнес доктор, доставая из внутреннего кармана пиджака визитку, – я вам оставляю эту копию, а вы обещайте позвонить мне, когда будут результаты.
Любопытно бы было выяснить истоки столь странного одержания больного.
Удачной вам поездки и насыщенного времени препровождения, – улыбнулся на прощание доктор в тот самый момент, когда поезд начал тормозить, и вышел из купе.
Огни окон домов, фонарей и торопящихся автомобилей указывали на то, что жизнь в городе, где живет давний друг доктора, идет полным ходом.
Алим взял листы, положил их в папку и засунул её в дорожную сумку.
– Подальше с глаз, на всякий случай, – задумчиво произнёс он и прислушался к звуку хлопающей подножки тамбура и объявления дежурного по вокзалу. Он был уверен: ждать осталось недолго.
Все изменилось
Поезд тронулся. Опять замелькали огни. Сердце Алима каждым своим ударом, как профессиональный прыгун, отталкивалось у последней черты, и, зависнув в прыжке на совсем короткий миг, останавливалось. Этого было достаточно, чтобы в сознании проносилось множество вариантов ожидаемого события. А через секунду всё начиналось сначала. И все равно дверь купе открылась неожиданно. На освободившееся место просочилась тощая фигура с портфелем. Очевидно по привычке, она наклонилась над столом у окна и дунула, проверив на предмет пыли.
– Все у этих людей, не как у людей. Сами, видите ли, не могут разобраться, кто и чего написал. Тоже мне, графологи. И надо же – в самую жару.
Физиономия тощей фигуры поменяла ракурс обзора и уставилась глазами на Алима. Выражение этих ищущих глаз начало медленно обретать радостный оттенок нашедших. «Надо что-то делать», – понял Алим и неожиданно для самого себя с раздражением произнёс, оторвавшись от окна:
– Один только что битый час рассказывал о своих пациентах, которые невесть что пишут об иных мирах, да ещё и пишут на неизвестных языках, теперь другой собрался лекцию о словах да буквочках читать. Нанялись вы, что ли, – и отвернулся, уставившись в мелькающую огнями заоконность.
Обладатель тощей фигуры почесал затылок и совершенно спокойно произнёс, зацепившись за брошенную Алимом фразу:
– Это тот, в меру упитанный, в очках с дипломатом? Я так и знал. Я сразу вижу нехороших людей. А где он раскопал непонятные тексты?
– Да психиатром он работает в клинике. Вот ему психи и пишут. Ничего и раскапывать не надо.
– Ну да, – как бы соглашаясь, произнёс новый попутчик и на некоторое время замолчал.
– Подождут, – наконец добавил он, и, не проявляя более никакого интереса к Алиму, вышел из купе. Вернулся он уже, когда поезд опять начал притормаживать, взял свой портфель и вышел, не сказав ни слова.
Огни за окном мелькали все реже и, наконец, исчезли вовсе. Но Алиму было уже всё равно: перед его взором красовался дуб, и неизвестно откуда взявшийся старик, продолжая прерванную беседу, произнёс:
– Не понимаю, как тебе это удаётся: ты всё-таки пустил его по ложному следу. Теперь он потратит массу сил и времени, пока поймёт, что след этот выведет его на то, что касается всего и всех. Потом поймёт, что это не его компетенция, потом, что смотрит себе в затылок, потом поймёт, что раздвоился и, вспомнив момент, когда это произошло, вычислит тебя. Ты дал себе фору. Но сделал неизбежным следующий ход. Ты нанес упреждающий удар и запустил часы.
– Что ты всё о часах, да о времени, – вмешался кот, – ты о главном скажи.
– Да, о главном, – согласился старик, – появился кто-то, кто с игрой на «ты», и этот кто-то решил вложить в твои руки распечатки алгоритмов или, по-другому, ключей. Кто-то ещё сделал на тебя ставку и играет он по-крупному.
– Скажите мне, чем же опасен архивариус, если он даже ничего не знает об игре, – поинтересовался Алим.
– Молодой человек, если бы вы знали, как меняется мир с каждым произнесённым словом, вы бы тогда понимали, что происходит, когда сказано нужное слово в нужном месте.
– Всё равно не понимаю, все говорят, и многие слова говорят, и ничего не происходит.
– Сейчас объясню, – заверил кот, – помнишь нашумевшее: тройка, семёрка, туз? Так вот. Архиватор в любой ситуации к шестёрке с тузом добавит четыре, а к двум восьмёркам пять. И если любой среднестатистический человек усредняет общую картину, то архиватор появляется именно там, где не достаёт последней капли для кардинального изменения ситуации, и безобидно так добавляет её, пускай даже и не подозревая об этом.
– Да, бывают такие роковые люди, которые всегда и везде выбирают именно тот вариант, один из тысячи, который следовало обойти десятой дорогой. Это ходячие катастрофы. И обычно за ними стоят сведущие в этом силы, – добавил философ.
Внезапно налетевший ветер закружил песок, и Алим прикрыл лицо рукой. Послышалось щелканье двери. В купе вошла молодая женщина. Поставив багаж, она поздоровалась, достала пакет и вышла. На Алима вдруг навалилась усталость. Он лег на свою полку и через пару минут уснул.
Или не уснул. Это не важно. Важно то, что он увидел. Или не увидел, а ему просто почудилось. Но под самое утро, когда его сознание уже было готово войти в физическое присутствие, душа его ухватилась за ниточку переживаний и вернулась на мгновение обратно, в свой ветхий домик.
Захлопнув дверь и прильнув к маленькому окошку, она выявила источник своих переживаний. То был берег моря, или уже не берег, потому как моря не было. Душа вдруг почувствовала, что неизбежная трансформация угрожает и дубу. Она вырвалась из домика на открытое место в тот самый момент, когда «это» началось.
Нечто огромное и не столько протяжённостью, сколько мощью своею, не обращая внимание на великолепную форму дерева, вошло в самую суть его содержания и изъяло оттуда всё, привносимое буквой «д», заменив её на букву «к». Сопереживая происходящим в дубе изменениям, душа вдруг почувствовала, как из неё вытягивают уют, а обернувшись, увидела, что её дом превращается в ком, и утратила способность видеть, но почему-то не испугалась, потеряв связь с внешним миром, а просто углубилась в мир внутренний.
Обессиленная и опустошенная, она на мгновение застыла и неожиданно для себя ощутила точку перехода в наполняемость. В неё будто хлынул поток огня нового рождения, и вернулось сознание.
Алим твёрдо стоял на ногах. Его подошвы ощущали каждую песчинку и, вместе с тем, окутанные энергетической оболочкой, не касались песка. Подняв голову, он прямо перед собой увидел серебристо прозрачный куб, который слегка вздрагивал. Его особая прозрачность позволяла предполагать, что это даже не материя, а сгусток энергии.
Прямо в центре его основания на песке лежала кожаная папка. Вдавленная в песок, она, как мышь, прижатая котом, беззвучно молила о помощи, и Алим машинально сделал шаг в неосознанном порыве.
Куб встрепенулся, вздыбился, словно живое существо, застыл на ребре, слегка покачиваясь и еще сильнее вдавливая папку в песок.
Алим по инерции сделал второй шаг, и куб, придя в ярость от непрошеного вторжения, поднялся на угол, вонзив его в центр папки, завращался с неимоверной скоростью. Вокруг него поднялся вихрь песка и клочков бумаги. Прикрыв глаза рукой, Алим потерял связь с реальностью.
…Вагон тихо покачивался. Мила, сидевшая возле Алима, о чём-то болтала с попутчицей. А Алим все думал о том, что видел во сне, и не шевелился. Но Мила уже знала, что он проснулся. Выждав минуту, она мягко положила руку ему на голову, поглаживая волосы, и произнесла:
– Хватит притворяться, всё равно через полчаса выходим. А то я выйду сама, будешь потом меня искать. Или не будешь?
Алим потянулся и сел.
– Ну вот, что спал, что не спал. Что за привычка ходить по расписанию, мог бы и опоздать на часик, – посетовал он.
– Это вместо «доброе утро», надо полагать? – улыбнулась Мила.
– Нет, это я не совсем понял, что за события произошли во сне. А вам, конечно же, доброе утро и доброго дня.
– Так расскажите свой сон, пока он не стерся из памяти, и мы попробуем вам помочь в нем разобраться, – предложила попутчица, и Алим понял, что они с Милой беседуют, видать, давно и нашли общий язык.
И, скорее, чтобы собраться с мыслями, чем испытывая в том потребность, взял полотенце и, произнеся: «Я подумаю», – вышел из купе.
Поезд замедлил ход и, когда Алим вернулся, остановился на каком-то полустаночке.
– Знакомьтесь: Саша, Алим, – с небольшим запозданием представила их Мила.
– Вот видите, Алим, все застыли в ожидании вашего рассказа, даже поезд, так что от вас зависит, как скоро мы поедем дальше, – пошутила Саша.
И Алим, посмотрев ей прямо в глаза, увидел в них глубину и понял, что все это неспроста. Ощутив возрастающее волнение, Алим не стал бороться с ним, а, наоборот, использовал, как мостик, соединяющий две реальности. И та, невидимая, начала перетекать в эту, внимающе застывшую, вместе с произносимыми им словами.
– Я видел мир души. Она там так же, как и мы – телесна, зряча, слышит, переживает и мечтает. Но почему-то одинока. Я даже заходил в её дом. И это была моя душа.
Алим как-то поёжился от произнесенного собой и замолчал.
Три ключа и пророчество
– Жалко: времени мало, – заполнила Саша образовавшуюся паузу. – Придётся форсировать события. Алим, мы тут с Милой успели пообщаться, пока вы спали. И пришли к выводу, что у нас много общего и есть о чём поговорить. И перешли на «ты». Предлагаю присоединиться к нам, если вы не против.
– Не против, конечно, – согласился Алим. – А какие события мы должны форсировать?
– Алим, вот ты сейчас пытался придать своему сну искусственную окраску, и это сразу почувствовалось, но самое главное, что это, по всей видимости, увело в сторону от тех событий, которые могли бы произойти.
Мой дед считает себя специалистом антивирусных программ. Только не компьютерных, а жизненных. Так вот, он говорит, что существуют самозапускающиеся вирусные программы, способные разрушать мир, и «непонимание» – одна из них.
А запускается она, когда человек, считая, что его не поймут, начинает подстраивать свой рассказ под своё представление о понимании других. В результате истина попадает в паутину лжи или обрастает домыслами и становится неуклюжей.
Такое случается, например, когда двое о чём-то договариваются, так как редко когда при договоре учитываются все обстоятельства или возможные участники.
Но, в общем, чтобы избежать этого, существует несколько специальных техник. Одна из них заключается в открытости или, лучше сказать, в экстренном озвучивании исходной информации. И, если каждый говорит о том, чего не знают другие, то есть шанс пролиться истине.
Итак, я начинаю первая. Постараюсь коротко. Мой дед мне позвонил и сказал, что я должна обязательно сегодня приехать. Так как сегодня перекрестный день. Это день, когда сбываются старые и записываются новые пророчества. Пророчества бывают общечеловеческие, групповые и индивидуальные.
Я считала своего деда немного странным. Но с тех пор, как начала понимать, что мир не совсем такой, каким мы его представляем, начала по-другому относиться к нему.
Кроме программ, он ещё всю жизнь искал условия, которые вернут ему память. И каким-то образом вычислил, что это произойдет в тот день, когда душа потеряет свой дом и не испугается, когда представители трёх царств станут одной фигурой, и правила игры изменятся.
В этот день соединятся три ключа и освободят одного, который в трёх.
И ещё: в прошлый мой приезд дед дал мне один текст, сказав: «Это ключ к разгадке всей моей жизни. Близится срок, и я прошу тебя – держи его всегда при себе».
Саша замолчала.
– Теперь я, – вызвалась Мила, – я, конечно, не расскажу столько загадочного, но зато признаюсь, что нарушила данное Алиму обещание не говорить о необычной нашей работе во время отпуска. Я рассказала Саше о «Литературном мире» и о странной игре. Потому что душа моя просила меня об этом.
И ещё. Мы говорили о душе, и Саша сказала, что если рядом со спящим человеком говорить душевно о душе, сердечно о сердце, или разумно о разуме, то они обязательно ему приснятся.
Вот нам и стало интересно: что же тебе, Алим, приснилось? Всё. Душе моей стало спокойно, – Мила радостно посмотрела на Алима.
– Да что говорить, – начал Алим,– я первым нарушил обещание. Вчера вечером, когда ты, Мила, уже спала, а тебя, Саша, ещё не было, разговорились мы с ехавшим на этом месте пассажиром, который оказался врачом-психиатром. Так вот он поведал странную историю одного пациента и передал написанный им текст, сказав, что это ключ к разгадке его болезни.
А затем сел ещё один странный пассажир, который явно связан с игрой. Но он сразу же вышел. Это долгая история. Я потом расскажу. А когда вошла Саша, меня уже сморил сон, – и Алим пересказал свой сон, – вот и всё.
– Выходит, душа твоя лишилась своего дома и не испугалась, потому что ты был с ней. А представители трех царств: царства растений, царства животных и царства человека: дуб, кот и старик превратились в одну фигуру: куб, – расставила Саша всё по местам, – точно, как в предсказании. А я всё подшучивала над дедом, что и царей давно уже нет и царств, значит, и предсказание не может сбыться. А оно, смотри, как повернулось, – и, раскрыв сумочку, достала из неё сложенный вчетверо лист, – вот дедов ключ, один из трёх.
Мила расправила листок и ойкнула:
– Смотри, Алим, – больше она ничего не смогла сказать: слова отказывались проникать в неизвестность.
Алим достал из своей сумки папку. На столе появилось два других текста.
– Три ключа, произнесла Саша, – и поезд, словно выйдя из забытья, неуклюже дернулся, разбудив всех пассажиров.
За окном пронесся вихрь, поднял охапку листьев с песком и бессмысленно бросил их в хвост поезда. На оконное стекло капнуло несколько крупных капель, оставив грязные полосы, и сразу же, как-то по-особому ярко, засветило солнце.
Поезд с небольшим опозданием прибывал на станцию.
– Готовьтесь к выходу. Стоянка будет сокращена, – предупредил проводник, и, наконец, все трое вышли из оцепенения.
В соседних купе тоже задергались двери, послышались голоса: вагон ожил.
– Предлагаю всем поехать к моему деду. Раньше я бы обещала море, живописный берег, но с учётом нынешних обстоятельств, думаю, нас ждёт нечто большее, – прервала молчание Саша.
– И почему эти поезда не могут приходить вовремя: хоть на десять минут, да опоздают, – Алим уже сидел с рюкзаком и сумкой в руках.
– Тебе не угодишь, – засмеялась Мила, – то почему вовремя, то почему опаздывает. У тебя какие-то натянутые отношения со временем, ты не находишь?
Мишар
Внезапно налетевший ветер бросил ему в лицо сухие листья, перемешанные с песком.
«Внучка», – подумал Мишар и обрадовался предстоящей встрече. Он прошел вглубь пещеры, протиснулся между камнями и по расщелине выбрался на плоскую вершину старой горы.
«Произошло», – добавилось не то удивление, не то вопрос, и состояние преобразилось в трудно выразимое. Быстрее домой. Сколько всего теперь откроется, разъяснится, станет на свои места. Ещё не полностью выйдя из безмолвия, он наблюдал за тем, как одно за другим вырастали, раскрывались, проявлялись, высвечивались, приходили знания, воспоминания, картины, построения, события множества прожитых им жизней. Он бежал, не помня своего возраста, бежал от мысли, что этого не должно было быть. Это не похоже на освобождение.
С детства Миша любил взбираться на вершины холмов, каменных глыб. Даже по дороге в школу он преодолевал путь в два-три раза больший и мечтал стать альпинистом.
Однажды, забежав в класс по звонку, он вспомнил, что не подписал тетрадь. Достал ее и написал «Мишар» впопыхах добавив к имени первую букву фамилии. А может ему просто надоело ждать, когда сбудется предсказанное бабушкой.
Когда-то, когда он только начал сознательно воспринимать то, что ему говорят, она посадила его рядом с собой и загадочно произнесла: «Твои родители все перепутали, они не поверили, что твое настоящее имя Мишар. Придет время: твое настоящее имя вернется к тебе, и тогда твоя жизнь станет по-настоящему сказочной. Запомни это».
Он запомнил и ждал. Но в этот раз почему-то сказал себе: «Сколько можно ждать», – и написал. В класс вошла учительница. Пройдя по ряду, она собрала тетради и объявила, что будет контрольная. В конце урока раздавая тетради, она пошутила: «О, у нас француз появился. Мишар». Так к нему пристало новое имя. Но жизнь сказочной не становилось, а бабушки уже не было. Были только мечты о горах.
И после, кода он поступил на философский факультет, он по-прежнему мечтал о горах. Они ему даже снились.
А однажды в одном из таких снов он оступился и застрял в расщелине. Тогда неожиданно перед ним появился старик и произнес странную речь:
– Мишар, я помогу тебе выбраться, если ты поможешь выбраться мне.
– Но ведь ты свободен, – удивился Мишар.
– Да, тело мое свободно. Но сознание сковано некогда данным обещанием. Я всю жизнь в поиске. Я вижу вредоносные программы и разрушаю их. Но я все время чувствую нехватку каких-то условий и чего-то, что я забыл. Я стар. И ноша моя стала тяготить меня.
От тебя ничего не требуется, только согласие, которое к тому же благостно отразится на твоей судьбе. Потому как ты доживешь до момента истины и времени воссоединения.
Что-то тогда екнуло внутри Мишара, и он произнес:
– Я согласен.
Проснулся он весь в поту с мыслью: «Ты правильно поступил, Рашим».
«Почему Рашим?» – спросил он сам себя. И сам себе ответил: «Потому что ты теперь сам в себе отражённый, и всё, что Мишару удастся выявить на поверхности, Рашим вывернет наизнанку и покажет, что за ним кроется внутри».
Так он впитал в себя закон зеркального отражения и впервые слился с его сутью. С тех пор всегда, когда в его жизни появлялась новая маска, просыпался Рашим и легко распознавал скрытую за ней истинную личину. А потом пришёл интерес к программам, и они стали частью его жизни.
И вот условия сложились, память вернулась. Но освобождение не пришло. Должно было прийти, но почему-то всё осталось в нём. Он как будто растянулся на несколько миров, но ногами всё рано стоял на земле. Очевидно, он пропустил точку перехода, и условия изменились.
Надо выяснить сначала, что же всё-таки удалось сделать внучке. Мишар был уверен, что их встреча многое прояснит.
Вот и дом. Он взялся за ручку двери. Заперто. Значит, Саша ещё не приехала. Мишар отпер дверь, зашёл внутрь и улыбнулся: у двери в гостиную лежали вещи, и, судя по их количеству, внучка приехала не одна. Но и случайных людей она бы не привезла.
Предсказание
Алим и Мила плескались в море, как малые дети. Саша то любовалась ими со стороны, то присоединялась к их веселью, и тогда брызг становилось вдвое больше, то просто прохаживалась по берегу, думая про деда и то бессчётное количество его тайн, которые теперь могут оказаться вполне реальными.
Как, например, его наследство из Франции, и предсказание гадалки.
Когда Саша была ещё маленькая, дед посадил её рядом и серьёзно спросил:
– Вот что ты посоветуешь деду? Жизнь моя, как будто растягивается в разные стороны, и становится всё напряженней. А гадалка сказала, что это всё из-за разногласия между двумя именами: тем, которое я ношу и которое живёт во мне. И если я приму правильное решение, то всё станет на свои места.
– Носить тяжело, деда, лучше быть с тем, которое живёт. Его носить не надо, и поиграть будет с кем, – ответила невпопад Саша, и дед рассмеялся.
– А я даже не мог понять, какие вообще здесь имеются в виду решения. Думал, их надо как-то примирить, а их, оказывается, надо было примерить, и выбрать то, что нравится.
Через месяц он объявил всем, что изменил запись в паспорте, и он уже не Михаил, а Мишар. И теперь из его жизни уйдёт всякий ил, а появится некий целостный шар, шар жизни, и он достигнет самовыражения.
Никто сильно и не удивился, кроме Саши, так как все привыкли к его чудачествам по поводу значения букв и слов. А ещё через месяц пришло уведомление на получение посылки, в сопроводительном письме к которой говорилось, что это наследство, оформленное на имя Мишара Романовича. И распорядительная служба извинялась, что так долго искала адресата.
Всё это было написано на французском, с ужасным переводом на «рашим», то есть на русский язык. Все сбежались посмотреть на наследство, и увидели какие-то непонятные мерительные инструменты да песочные часы. Еще папки с бумагами на разных языках, в том числе и на русском. Многие из них были в плачевном состоянии, особенно та, что на русском. Как будто на ней жгли свечи, и они не раз прогорали, так что выжгли всю середину папки.
«Какой наследник, такое и наследство», – заключили все, потеряв к посылке всякий интерес. А дед бережно всё переложил и потом долгие месяцы изучал каждый листик.
– Смотри, Саша, что значит одна буковка. Такое наследство мне и не снилось. Когда-нибудь я о нём поведаю людям.
Лет через пять, когда Саша была уже постарше, дед усадил её рядом и опять спросил:
– Вот что ты посоветуешь деду. Здесь, в этой кожаной прогоревшей папке неизвестные работы известного человека. Но к ней приложено предсказание: «Всё это будет поведано людям, когда хотя бы три из всех изменят окончания…». Но ведь чудес не бывает. По крайней мере, таких. Как, лёжа в папке, в сундуке, они могут изменить окончания?
– Ты, деда, ничего не понимаешь. Предсказание – это, как бы сказанное наперед описание того, что будет в будущем. Оно как программа и условие его неизбежности.
И при чём тогда тут твоё «не может быть», если ты живёшь сейчас? – удивленно произнесла Саша.
И дед, уложив папку на место, больше не возвращался к этому вопросу.
А неделю назад, когда дед попросил приехать её именно сегодня, он в конце загадочно произнёс:
– А три из них изменили своё окончание, ты была права.
Саша тогда не поняла, о чём речь, и только сейчас, копаясь в прошлом, вспомнила.
Целый сундук загадок! А теперь ещё и ключи какие-то они привезли. А дед всё молчит, о чём-то думает, что-то складывает. А время-то не ждёт…
– Сколько можно плескаться? Вы что, впервые увидели море? – прервала она сама свои размышления, обращаясь к своим новым друзьям, – а что, если дед уже вернулся? Пойду, проверю.
– И мы, и мы, – закричала Мила, и, последний раз окатив Алима водой, выскочила на берег, – только дай нам десять минут обсохнуть.
Она чуть отклонила голову, отжимая волосы, и строго посмотрела на Алима, который нёс в пригоршне воду:
– Только попробуй.
– Ну, вот. Опять ты командуешь, – расстроился тот.
– Не командую, а ненавязчиво даю понять, – Мила победно улыбнулась.
Чаепитие с игрой
Когда развеселившаяся троица вернулась в дом, на столе их уже ждал обед, и огромный чайник пыхтел на плите.
– Деда! – Саша бросилась ему на шею, – как я соскучилась! У меня так много вопросов, а ты где-то гуляешь, заставляешь ждать.
– Да ладно тебе, задушишь. Представила бы друзей. А еще лучше, мойте руки и за стол. Там и познакомимся.
Через минуту все сидели за столом. В неожиданно наступившей тишине слово взял хозяин дома:
– Я так понимаю, сегодня у всех знаменательный день, хотя и у каждого по-своему. Все переполнены новыми чувствами, мыслями и осознанием чего-то необычайно важного, но ещё больше вопросов друг к другу. Поэтому, начиная первым, я предлагаю игру, по условиям которой вопросы задавать нельзя. Нельзя говорить «мы» или «кто-то из присутствующих», можно рассказывать только о себе или о своём мире. Говорим по очереди. Кто затрудняется или не хочет – пропускает ход и выбывает из игры. Выигравший получает право задавать вопросы остальным.
– Итак, меня зовут Мишар. Сегодня ко мне вернулась память моих прошлых воплощений вплоть до бытия Зеркальносущего. И теперь я в полном согласии со своим вторым «я» – Рашимом. А это значит, что три ключа соединились, и дверь открыта. Но она уже не ведёт, куда надо. Изменились условия, и пошёл незапланированный виток игры, в который я уже не могу войти сам, – Мишар замолчал и посмотрел на сидящую слева от него юную гостью, передавая ход.
– Меня зовут Мила. Ещё месяц назад я жадно искала и читала литературу, в которой описывается необычная жизнь необычных людей. И вот я нашла больше, чем искала. Я живу среди необычных людей в необычном мире, и воспринимаю это, как новое рождение, как ученичество, требующее активных действий. И, находясь в кругу друзей, могу сказать, что я готова.
Мила замолчала и посмотрела на Алима. Ей показалось, что она не нашла, что сказать, а мысли в голове не хотели складываться.
Алим посмотрел на Мишара. Он меньше всех знал о нём, о том, в чьих глазах отражалась целая гамма чувств и полёт мысли. А за этим верхним, видимым слоем была ещё необычайная глубина, зовущая окунуться в неё.
– Меня зовут Алим, и теперь я понял, что был проводником условий Зеркальносущего, только целостность моя более сложная, потому как мое отражение отделено от меня. Хотя я очень рад, что нашёл его благодаря игре и помощи Милалима.
Алим посмотрел с нежностью на Милу, потом перевёл взгляд на Мишара и продолжил:
– И в этом вопросе ещё неизвестно, кому из нас больше повезло. Я с самого начала знал, что текст из игры – это ключ к разгадке её условий. Второй текст мне передали как ключ к разгадке необычных воспоминаний. И вот оказалось, что третий ключ – это ключ программ и алгоритмов, и все три ключа открывают дверь в мир сплошных загадок. Я хочу открыть эту дверь. – Алим посмотрел на Сашу. – Второй раз за месяц девушка по имени Саша раздвигает горизонты моих представлений, – он замолчал.
– Так нечестно. Меня зовут Саша. Получается, что я играю важную роль в какой-то игре, а сама только сейчас начинаю понимать, каким потенциалом мне дано управлять. А я даже не пыталась этому учиться. Но я обязательно всё наверстаю. Я буду усердна.
«Принц» и «пиальные» отношения
Первый круг завершился. Мишару показалось, что это чем-то и зачем-то напоминает плаванье. Они с Алимом затягивают группу в какие-то глубины, а девчонки возвращают всех к реальной жизни, и, решив немного усложнить второй круг, начал свою речь издалека:
– Когда-то давным-давно одну юную принцессу её отец взял с собой в гости к соседнему царю, у которого был образованный и проницательный сын – юный принц.
Когда официальная церемония и обед закончились, старшие перешли к обсуждению дел государственных, как бы сейчас сказали: дипломатических.
Принц же предложил молодёжи сыграть в интересную игру, которая позволяет обучиться задавать вопросы, не задавая их. Пиалы играющих наполнили чаем, и каждый участник должен был, отпив глоток, рассказать что-то о себе, не имея право задавать вопросы другим. У кого красноречие иссякнет, тот выбывает из игры. Право же задавать вопросы получает выигравший.
Таким образом, принц всегда и всё выпытывал у своих гостей. Но не в этот раз. Один за другим выбывали участники игры. Остались только принц и принцесса. Их диалог длился весь вечер и всю ночь. И весь следующий день. И когда принцесса выпила последний глоток, принц улыбнулся, предвкушая свою победу: ведь следующего хода у неё не было. Но принцесса была спокойна. Она монотонно начала рассказывать очередную историю, и говорила без умолку до тех пор, пока принц не выдержал и задремал. А потом тихо произнесла:
– Твоя очередь.
Но принц, убаюканный её сладкой речью, не проснулся. И любопытные собравшиеся зафиксировали его проигрыш. Когда же принц очнулся, то увидел, как сидящая перед ним юная красавица по очереди загибает пальчики то на левой, то на правой руке.
– Что ты делаешь? – удивился он.
– Если я не ошиблась, – произнесла принцесса, – то я насчитала тысячу вопросов, которые хотела бы тебе задать.
– Это к вопросу об истории игры. Теперь о том, как сбываются пророчества.
Когда я получил наследство, посылку от своего деда, я узнал, что моя бабушка в юности бывала во Франции. И что дед моего деда был в гостях у той же гадалки, что и Пушкин, и каким-то образом заполучил ценную папку. Он чувствовал, даже знал, что папка связана с важной для него игрой, но не смог её отыскать. И тогда он составил программу, заключив её в форму предсказания, настолько же невозможного, как и сама игра, полагая, что таким образом активирует игру, зацепив её самолюбие.
Должны были измениться окончания трёх текстов из папки. И вот они изменились. Только необычным образом. На сайте Интернета появились три текста точно такие, как в папке, но с изменённым окончанием.
Я сначала глазам своим не поверил. А потом понял, что всё давно было предрешено, и игра попалась в ловушку, а, осознав это, пыталась уничтожить папку и уйти на другой уровень. Но ключик то из неё вытрусили.
От пророчества не уйти: в этом его сила. Даже игре со всеми ее временными нелинейными возможностями это не удалось. И тогда я завершил пророчество и отнес папку в музей Пушкина. Пусть там теперь разбираются. У меня и других задач полно, – Мишар умолк и, улыбаясь, посмотрел на Милу.
– А зато я даже внесла изменения, вернее, дополнения в игру, – начала она, – и теперь в ней должно наступить равновесие. Так теперь она спряталась куда-то. Видимо, не может прийти в себя. Вот, – не хотела сдаваться Мила и посмотрела на Алима.
– Точно-точно, – каким-то двусмысленным тоном продолжил тот, – она так пыталась сохранить равновесие, стоя на одном углу, что чуть не уничтожила папку. И к себе даже близко не подпустила. Хотя именно все наши совместные действия привели к тому, что мы здесь.
– Фиксирую нарушение правил, – заметила Саша, – первый раз промолчала, когда ты меня коснулся, а теперь сказал «нас»: нельзя говорить о нас – нужно говорить о себе. И поскольку я, как партизан, не боюсь вопросов, я сдаюсь первая.
– Вот у нас, – начал дед и запнулся, – ну, вот и я попался на нарушении правил. Вам, наверное, надобно отдохнуть с дороги, а тут я со своими причудами. Да и я подустал маленько. Столько всего навалилось. Сашенька, обустрой гостей. Пусть отдохнут. А я пойду к себе. Вечером продолжим. Да и попрохладней тогда будет.
– Хорошо-хорошо, деда, отдохни. Мы тут сами похозяйничаем. А то и, правда, все немного устали.
Мишар пошёл в свою комнату. Алиму Саша показала комнату, где можно прилечь на диване, а сами они с Милой уединились на кухне.
Странная вещь эта память
Голова слегка гудела и кружилась. Поэтому Алим с удовольствием прилёг. «Странная игра, – думал он, – вроде бы ничего сложного, а уже на втором круге она их вывела из равновесия. Для владеющего ею она и вправду может стать своего рода оружием. Надо будет расспросить деда подробнее. «А ведь Рашим, вернее, Мишар стар только возрастом, и, совсем немного, телом. А в остальном даст фору многим», – последнее, о чём подумал Алим, и провалился неизвестно куда. В голове его отчетливо зазвучал чей-то голос, и, открыв глаза, на столе перед собой он увидел чистый лист бумаги.
«Странная вещь эта память: то стоишь перед старым знакомым и не можешь вспомнить его имени, то услышал одно слово, и за ним, как на веревочке, потянулись целые вереницы событий, неизвестно из чьей жизни или вообще из каких хроник-архивов. Кстати, об архивах. Давно где-то откладывал «разговор по душам», а надо бы прописать для ясности. – Подумал Алим и макнул перо в чернила. И из-под пера начал рождаться текст:
«Поговорить бы по душам. Да что-то, чувствую, мешает: то собеседник мой зевает, то невпопад мне отвечает, и пыл души уходит сам. Ведь не укажешь небесам, и тем, кто там за нас решает.
А, может, просто не пускает душа непрошеных гостей, хотя и одиноко ей. На в двери стук не отвечает. Иль не разбужена она, или себя в чём обвиняет,
Корит и мучит допоздна. Одна, одна, опять одна, и дом без надобности тает. Ведь в доме том заключена её надежда, но не знает…»
Алим скомкал лист и выбросил.
Не то. Во всём какая-то неточность. Он взял новый лист, макнул перо: вот неудобство! Начал заново:
«И все неточности точны, и явь – не явь, и сны – не сны. И, просыпаясь, забываем. И лишь на грани двух миров, и только тот, кто был готов, и только так, как понимает.
А дальше вновь безликий ряд: событий, дел, но ты не рад. И терпеливо ожидает Душа свободы от оков.
И вот опять на грань миров она твой разум помещает, насколько выдержать готов безмолвие без всяких слов, а он о том и не мечтает.
И всё: «А разве так бывает?» И ищет расшифровки снов. И вновь надежда угасает.
Скукожившись, сидит душа, уже не помня, что летает. Без слов, без дома, без гроша».
«Опять не то!» – Алим сметает одним рывком ненужный лист. И над собою зависает: «Так то – не я? Как воздух чист!» – и незаметно улетает.
Французский снег на солнце тает. «Так кто же там за нас решает? Какие правила, законы определяют ход судьбы и ставят мнимые препоны там, где потом споткнёмся мы?
Или с дороги всё сметают, и нам прокладывают путь. И ночь – не ночь, и не уснуть, пока не сбудется всё то, что в этот час предрешено в каких-то записях гадалки».
«Отдай, отдай», – так явно вдруг. И уклоняется от палки, вцепившись в папку.
Режет слух собачий лай. «Отдай, отдай», – вцепившись в ногу…
– Алим! О, глазки открывает, а где находится – не знает, – склонились обе, – на полу и стонет, что-то отбирает, кричит: «Отдай!». Приснилось что?
– Да, вам смешно. Пришли на цирк посмотреть, а тут кошмары снятся.
– Я и вижу: даже пот выступил, – Мила протянула полотенце, – помощь пациенту оказана. Жизнь вне опасности. Можем уходить, – и обе, рассмеявшись, вышли из комнаты.
Алим сел. Спать перехотелось. Вернее, в голове образовалась необычная чёткость и ясность, будто он видел мир в другом свете. Душа словно просилась наружу.
«Надо дать ей высказаться», – совсем неожиданно решился подсказать Серый. И Алим, достав блокнот и ручку и, как бы окунувшись внутрь себя, начал записывать то, что полилось оттуда: «Совсем не ведает дитя, какие ждут его уроки. И хочется не быть жестоким, помочь ему прийти в себя, чтобы не был он одиноким. Но это только отдаляет момент, когда он всё узнает и опыт свой приобретёт. Себя к себе приблизит тот, кто сам всё это осознает. Преодолением взрастает неведомая сила та, что в чаше сердца оживает наполненностью бытия, но то не ведает дитя».
Алим посмотрел в окно, перевел взгляд на блокнот. Необычная ясность растаяла. Появилась какая-то обыденность и серость. На ум больше ничего не пришло, кроме вопроса: «Что же это?»
«Ты знаешь, но не хочешь в это поверить, потому что способ общения с ней отличается от того, к которому ты привык, общаясь со мной, – ответил Серый. – Старайся не пропускать такие моменты».
Завершённость
– Вижу радостные лица отдохнувших молодых людей и готовность продолжать, – начал Мишар, когда все сели за стол. – Думаю, не стоит вас больше сегодня напрягать играми. Главное, что вы увидели, как легко самая простая программа справляется с самомнением человека и выводит его из равновесия.
Что-то не так? Как-то вы хитро переглядываетесь.
Алим тоже заметил, что Мила и Саша заговорщицки переглядываются, и тут только обратил внимание, что Мила перебирает пальчики. Мишар тоже это заметил и продолжил улыбаясь:
– Хорошо, хорошо, передаю ход Миле.
– Это почему? – допытывался Алим
– Потому что тебя уличили в нарушении правил, Саша сдалась, а Мишар сам признал, что нарушил их, и выходит, что я получаю право задавать вопросы, – пояснила ему Мила.
– И это что мы теперь обязаны отвечать? – Алим посмотрел на Мишара.
– По правилам игры – да, – подтвердил тот.
– А если я не хочу?
– Твое право, но тогда игра получает право задать тебе вопрос в любое время и в любой форме.
– Тогда уж лучше Мила, – сдался Алим.
Саша рассмеялась.
– Ничего смешного не вижу, – оставался серьезным Алим. – А вдруг я не смогу ответить на вопрос?
– Тогда игра включит в твою жизнь ситуацию, которая поможет найти ответ на вопрос. Помощь в преодолении некомпетентности – это ее любимое занятие.
Кстати, задающий вопросы берёт на себя ответственность за своевременность вопроса. И если вопрос остался без ответа, то задающему игра тоже включает программу на сложение ситуации, которая позволит всё-таки получить ответ на вопрос. – Мишар наблюдал, как меняется отражение внутреннего состояния участников игры. – Именно поэтому я пытался увильнуть от вопросов. Но игра, как видите, проявила бдительность.
– Что-то мне перехотелось задавать вопросы. А можно я не буду их задавать? – посмотрела Мила на Мишара, и тот не замедлил с ответом.
– Бывают исключения из правил. Например, Алим только что задал кучу вопросов, но поскольку они относились к уточнению правил игры, то это не считается нарушением.
А сейчас я отвечаю на твой вопрос. И если ты захочешь этим ограничиться, то это тоже не будет противоречить правилам. Но, с другой стороны, всякий отказ от испытаний – это шаг назад. К тому же, если вопрос прозвучал внутри, то он уже движется в сторону ответа. А поскольку вы всё равно всё время вместе, то ситуация будет общей. Так зачем же откладывать?
– Что ж, так и быть, всё равно я хочу получить ответ на этот вопрос. Вот мы находимся в постоянном диалоге со своим разумом, конечно, когда он не занят решением прикладных задач. А общаемся ли мы со своей душой или сердцем, например? – И, обведя всех взглядом, Мила остановила его на Алиме.
– Конечно, – уверенно начал Алим, – только немного по-другому. К сердцу мы обращаемся и прислушиваемся, когда решаем, как поступить в той или иной ситуации, сверяясь: по сердцу ли нам принятое решение. А душа помогает нам выразить чувства и подняться над обыденностью, – Алим засмущался, – трудно формулировать.
– У меня больше нет вопросов, – поспешила закончить игру Мила.
– Тогда игра завершена, – подытожил Мишар. Завершённость в любом деле предпочтительней. Ибо незавершённость оттягивает на себя наши силы.
И, чтобы дать вам спокойно поесть, пока всё не остыло, я расскажу что-нибудь полезное для наших будущих поисков.
– Начало многообещающее, – вставила Саша.
– Сдаётся мне, что настало то время, о котором говорил Отец: «Придёт время, и не умрёте, но изменитесь, ибо получите новое рождение – рождение свыше. И уйдут все несчастья, потому как со многими частями вы будете, а не только с тремя, которые даже и три не у всех». – И я вспомнил, как он говорил далее:
«Образ Отца будет первой частью, ибо начинается все с действия и ощущения, восприятия и расшифровки его, осмысления и проникновения в суть с достижением возможности обновления и создания необходимых для этого условий.
Слово Отца будет второй частью, ибо определять оно будет поле деятельности человека, насыщать его содержанием и облекать в форму, согласно распакованным огнеобразам, насыщенным энергией, светом, Духом и Огнем.
Душа же будет третьей частью, и не будет она больше витать в облаках в поисках лучшей жизни, а будет насыщаться деятельностью человека и позволять полноценно проявляться его четвертой части,
Синтезобразу, как характерному образу выражения его вовне активной деятельностью всех частей своих в синтезе по мере развития их.
Грааль будет пятой частью человека и будет взращивать его пассионарность насыщенностью своей и способностью единения с Отцом.
Шестой же частью человека будет Сознание, вариативное состояние знания, и будет оно способствовать пробуждённости человека многомерной сутью.
Столп станет седьмой частью человека важной в управлении развитии и планировании, в атмичной способности выражать Отца многомерно
И все семь будут наполнять восьмую часть человека – Дом Отца, как сферу, окружающую его и насыщенную огнеобразами-программами реализации условий которые он притянул к себе жизнью своею.
Тогда человек сможет сам обустраивать своё настоящее и будущее по мере того, насколько сможет войти во всеединство с Отцом».
Все трое сидели с открытым ртом, пока, наконец, Саша не спросила:
– Дедуля, это опять одно из твоих пророчеств? Почему ты раньше о нём не говорил?
– У меня их собрано столько много, и каждому свой срок. Да я уже и собирался тебе всё передать, ведь ты моя наследница. А тут одно за другим начали сбываться пророчества. Выходит, я опоздал с их публикацией. Теперь без вашей помощи мне не обойтись. Да и какая-то часть условий пропала вместе с игрой, которую запустил Милалим. Их надо обязательно найти.
– Так чего же мы ждем, – проявил нетерпение Алим.
– Всего два условия, – ответил Мишар. – Ответный ход игры и наша готовность. Кому, как не тебе это знать, – укорил он Алима. – Но твоё нетерпение или спешка свидетельствуют о том, что первое условие скоро достигнет нас. А там, я думаю, и второе не отяготит задержкой своего исполнения.
На сегодня, я думаю, хватит, а то ваш вид становится свежевываренным. Пойду-ка я к себе, постараюсь сложить условия на завтрашний день.
– Ну, что я вам говорила, – таинственно произнесла, подымаясь, Саша, – то ли еще будет: дед не даст расслабиться. Так что если сегодня не пойти в дельфинарий, то в ближайшее время может и не случиться другой такой возможности.
– Какой еще дельфинарий? – не понял Алим.
– Это когда мы плескаемся в воде, а Саша на нас смотрит, – пояснила Мила Сашину шутку, подымаясь вслед за ней.
Алим остался за столом один.
– Морской закон, – в один голос и не сговариваясь, произнесли девчонки и, расхохотавшись, вышли из комнаты.
«Получается, ты тут самый большой тормоз, – раздосадовался Серый, – только не надо говорить, что я крайний. Сдается мне, что тут в других скоростях работают. Дед, понятно, за счёт опыта. Эти двое – в тандеме. Надо и нам что-то придумать, иначе будем всё время крайними», – заключил он.
– Что ж поединок – значит, поединок, тогда и правила другие, – пробормотал сам себе Алим и, помолчав, добавил, – только надо уяснить, кто истинный соперник.
Ждать и догонять
Всё время ждать чего-то, приходящего неожиданно, всё время за чем-то гнаться и всё же опаздывать – такова была доля бедного архивариуса. Он понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Что-то, что находилось внутри него, не давало ему покоя. Он знал это, но знание только подталкивало его действовать еще безупречнее. Гнаться еще быстрее, ожидать еще терпеливее.
Получив в очередной раз обрывочную информацию о носителе неизвестного языка, он изменил свои планы. Он никогда не принимал волевого решения, просто в его голове вырисовывался четкий план, и он начинал действовать. Подойдя к проводнице и выяснив, на какой остановке садился пассажир, который только что вышел, он достал телефон и принялся звонить.
Через час он уже ехал в другом поезде, в обратном направлении, чётко зная, куда и зачем.
А в семь утра он уже просочился в клинику, отметив при этом удовлетворительное состояние подоконников на предмет пыли, и доверительно беседовал с дежурной медсестрой о странностях поведения интересующего его объекта. Собрав достаточный, по его мнению, объем информации для прямого контакта, он к таковому и приступил, фиксируя все в специальном журнале.
Вот эта запись:
«Объект, далее называемый пациентом, поступил в психиатрическое отделение с диагнозом «расстройство психики» из отделения неотложной помощи, куда был доставлен после прямого попадания в него разряда молнии. Телесных повреждений, ожогов или переломов, а также нарушений в работе внутренних органов не обнаружено.
Попытка выяснить личность пациента не увенчалась успехом.
Пациент циклически меняет свою внешнюю выразимость и ведет себя как три разные личности, ни одна из которых не самоидентифицируется.
На момент контакта взгляд надменно-насмешлив. На вопросы не отвечает. Смотрит этим взглядом, как в пустое пространство, и бросает короткие реплики на каком-то старорусском языке о толпе и зле. Буквально:
– А худ нос тира дан нам.
– Ел сопи ат номер один ос.
– А мир кин толпа мала.
– Ак ево лечь толпа злу нят.
Полнейший бред. Записывать перестал. Сидеть рядом жутковато, даже в присутствии санитаров.
Через двадцать минут взгляд изменился на совершенно благодатно-приветливый. Атмосфера стала райски-убаюкивающей, пациент произнес какую-то абракадабру и посмотрел в окно. Все уставились за ним. Внезапно потемнело. Всех охватило оцепенение. Налетевший вихрь бросил в окно охапку листьев вперемешку с песком. В окно ударили крупные капли дождя и сразу же, как ни в чём не бывало, засветило солнце.
Когда пришли в себя, пациент имел жалкий, запуганный вид. Попросил позвонить родственникам. Имел чёткое представление о том, кто он, кроме отрезка времени с тех пор, как попал под воздействие молнии. Оказался жителем соседнего района, которого уже две недели разыскивают родственники.
По свидетельству медперсонала, цикличность его перевоплощений составляла два часа. Ни в девять, ни в одиннадцать часов ничего не произошло. Ни диктофонных записей, ни письменных текстов, якобы собственноручно ним написанных в отделении не оказалось.
Когда связались с лечащим врачом, который выехал в другой город, выяснилось, что и он по какому-то странному стечению обстоятельств утерял оригинал текста собственноручно написанного пациентом, а копию отдал случайному попутчику».
На этом запись обрывается, и следующая начинается уже описанием предмета исследований в музее, куда он всё-таки попал, хоть и с опозданием на сутки. Вот эта запись:
«Объект исследований, далее называемый «папка», представляет собой изрядно пострадавшую от пользования и времени кожаную папку, с поврежденной центральной частью, предположительно путем прогорания. На первый взгляд возраст папки пару веков. В папке находятся листы, исписанные до половины, с повреждением текста в центре каждого листа, в результате чего утрачена часть окончаний текстов. Тексты по форме напоминают черновик рифмованных высказываний. По стилю напоминает П., но как если бы более позднего периода с наложением неизвестного опыта или изменённого чем-то состояния сознания. То же самое относится к почерку. Для более точного заключения требуется графологическая экспертиза.
В папке находятся так же три печатных листа, по словам работников музея, взятых из Интернета. Начало этих текстов совпадает с началом текстов трех первых листов из папки, но окончания изменены в той части, где листы повреждены, и, по всей видимости, относятся к более позднему периоду.
Требуется уточнение обстоятельств происхождения папки, а также публикации в Интернете».
Звучание
– Готовность, о которой я вчера говорил – понятие относительное, но всё же любое дело требует осмысленного подхода, – начал Мишар, когда утром опять все собрались за столом. – Надо знать мир, в котором собираешься действовать, чтобы слиться с ним до того, как он возьмется за тебя.
– Деда, а можно попроще, чтобы и мне было понятно?
– Проще можно, но если совсем исключить внутреннюю работу, то толку будет мало. Просто в одно ухо влетит, а в другое вылетит.
Хорошо, попробую на примере слова «Мир».
Как оно отозвалось внутри вас? А теперь представьте его бесконечность, разнообразие, уникальность, притягательность. Представьте, какое количество эпитетов можно к нему применить. А теперь представьте это как взаимопроникновение бесконечностей миров. Мир растений, мир книг, мир звуков, мир чувств, мир человека. И опять бесконечность. А теперь вспомните, как всё это в одно ухо влетело, а в другое вылетело, хотя где-то и пыталось за что-то зацепиться, раскрыться, развернуться. Но не смогло. Потому что было внешним по отношению к вашему внутреннему миру. А теперь попробуйте вернуть ушедшее, углубившись в себя, и попробуйте, чтобы оно зазвучало.
– Как-то не получается, – ответила на этот раз Мила.
– Правильно, не получается, _ согласился Мищар, _ потому что мы сейчас пытаемся это делать разумом, причём разумом, оперирующим физичностью мира. А другие проживания не включаются, поскольку само действие, на которое они могут включиться, уже ушло в прошлое. Только в момент действия пересекаются временные вектора различных мерностей, и открывается межпространственный портал, да и просто портал между мирами.
Поэтому, живя каждый в своем мире, многие даже не подозревают о существовании других миров. И поэтому же любые открытия для человека происходят только тогда, когда ему удаётся окунуться в другой мир.
А если словами пророчества, то когда его часть «Образ Отца» по насыщенности достигает уровня обновления, мира идей.
– Но ведь все же привыкли всё обрабатывать с помощью разума. Да и трудно представить, как можно по-другому. Это же надо это другое хоть раз проделать, как-то его зафиксировать, _ не выдержал Алим. А так, это только рассуждения. Хотя с другой стороны ведь есть примеры, когда это другое срабатывает. Может скорость должно быть другая, тогда и заметить другое будет возможно?
– Подобное познаётся подобным. Надо найти то окошечко, через которое новое может войти. Именно на это направлены практики, на ослабление фиксации известного, чтобы проявилось неизвестное. Вот мы и вышли на базовое понимание любых духовных практик, любых проблем во взаимоотношениях, любых техник по развитию чего-либо, любых открытий и изобретений и много чего еще.
Мне теперь трудно ввести вас в звучание слова. Видимо, пространственный хронометр отсчитывает время хода игры, – взгляд Мишара на мгновение покинул реальность комнаты, и когда вернулся, он продолжил, – можете сегодня насладиться беззаботностью бытия и ощутить на себе касание других миров, особенно полезно будет, если вам удастся ощутить касание мира тонкого, мира духа и, уж если совсем повезёт, то огненного мира.
– Это называется: «Урок перенесён на вечер», – начала Саша, когда Мишар ушёл в свою комнату, – а то, что голову как будто изнутри накачали, и она вот-вот лопнет, так это не в счёт. Главное, что завершение было понятней, чем начало, – иронизировала она, благодушно купаясь в волнах ранее дремавших уровней вибраций.
– Да, и так, между прочим, поиграйте с мирами, ради забавы во время наслаждения беззаботностью бытия, – поддержала ее Мила шутливым тоном.
– Кто как, а я согласен наслаждаться, – вскочил Алим.
Мила и Саша рассмеялись, как будто ждали этого.
– Да расслабься ты, никто тебе и не доверит убирать со стола. Мир чистоты – это женский мир, – прокомментировала ситуацию Мила.
– Да, Мишар – настоящий специалист вовлечения в игру. Теперь мы не отвяжемся от нее до вечера. Интересно, имеет ли границы его арсен
Обсуждения Время пророчеств книга 2