"Смерть – предтеча и суть возрождения"
( Гимн жрецов храма Эррора.)
Криккрак проснулся с ощущением одиночества и незащищенности. Открывать глаза не хотелось. “Куда забросила меня Саттва, запретив колдовать под угрозой жизни?” Ласковый ветерок холодил голое тело, нашептывая бесконечную молитву тенистой чащи; босые ступни чувствительно припекали жгучие лучи светила. “Или светил?” Криккрак лежал на теплом песке и терзался догадками. Не ведая цели, не спешить с поступком – полезная привычка.
Мокрый сучок заскользил по ноге к животу, и мальчик радостно вздрогнул, предположив, что отдых прервали, а насмешник Костя нестандартным приемом намекает о своем присутствии. Действительность оказалась много прозаичнее.
– Чур, головень!..
На загорелом до бронзы животе не спеша, готовилась отойти ко сну пестрая двухголовая змеюка! Все, что взопревший Криккрак высказал непрошеной визитерше, приклеиваясь к скользкому стволу похожего на бамбук дерева, он вспомнит ближе к вечеру и устыдится сорвавшегося с уст потока непереводимых с языка будущего колкостей. Спрыгнув на землю, мальчик вздохнул и вынуждено признал, что сбежавшая рептилия в нем несколько разочаровалась.
– Ай, Саттва! Отправила нагишом гулять по свету, запретив колдовать! А куда я покажусь в таком виде? – Криккрак отряхнул налипший на тело песок и ущипнул себя за ухо. – Нет, не сплю! Впрочем, фея права, сложности выживания помогают набрать энергию. – С чего начнем-с? "Осмотреться, оценить обстановку", – полезли в голову строчки инструкции по технике безопасности.
– Спасибо за подсказку! – Криккрак не весело усмехнулся. Но, поскольку инструкция не противоречила здравому смыслу, осмотрелся.
“Желтое и зеленое солнца, их взаимное расположение соответствует Медвежьему, но небо ярче и местность чужая. – Мысли бежали взапуски в стиле Костиного репортажа. – Линия берега? Берег другой. На Медвежьем нет длинной лагуны в пятнах теней от прибрежного леса... А краски растительности? Краски Медвежьего! А обнаглевшая змеюка – мутант.… У кого бы спросить, куда меня занесло? "
Криккрак выбрался из тени леса и, настороженно ступая, пошел к зеленой воде. Узкая лента лагуны местами поросла остролистым камышом с высокими метелками соцветий. За поворотом, в размытой синей дали неожиданно прорисовались стены с белой башней. Криккрак поплыл к башне, постепенно укрепляясь в уверенности, что на этот раз судьба предложила ему открытие земель южнее Хрустального, о которых рассказывал сыч-ворон. Два солнца, фиолетовый и зеленый растительный мир, соленая близость моря исподволь цементировали уверенность. Лишь одно наблюдение напрочь отметало все выводы: на том, что неделю назад вышло из-под морской воды, не мог вырасти лес!
– Башня очень древняя. – Мальчик-робинзон говорил вслух, изгоняя из сердца ноющие волны тоски по друзьям. – Сквозь связки лиан отчетливо проступила грубая кладка стен. Пора вылезать на берег, а входа не видно. Бойницы с развалившимися зубцами – высоко, метров под тридцать!
Стараясь не наступать на острые половинки раковин, таких похожих на земных мидий, Криккрак выбрался на заросший ядовитым папортником и осокой берег. Вдруг он поежился и с досадой хлопнул себя по голому животу:
– С апофеозом встречи желательно повременить. Я не король из сказки!
Опрокинувшись переворотом, Криккрак нырнул и вернулся к башне. Сцементированные пожелтевшим раствором стены уходили в прозрачную глубину. Нити водорослей окрасили камень кладки возле воды в сиреневые и зеленые пятна. Пахло тиной, гнилью и птичьим пометом. Криккрак плыл, впритирку огибая стену и оставляя на шероховатой поверхности, моментально высыхающие следы мокрых ладоней. У кромки воды один из камней стены оказался установленным на ребро. Криккрак всмотрелся в шевелящуюся от водорослей глубину: вот он, широкий веер арки! Мальчик снова нырнул. Затопленный вход перекрывала железная решетка. Под аркой Криккрак попал в полосу тени и занырнул глубже, в самую черноту, предполагая сохранить приличную видимость, и не ошибся. Пугающая шевелящаяся мгла в смысле обзора, оказалась союзником.
Пловец раздвинул водоросли и удовлетворенно улыбнулся, выпустив жемчужные пузырьки воздуха. Заостренные стержни низа решетки упирались в хаос камней от рухнувшей стены, и не доставали дна. Пятно света сверху за толстыми прутьями не оставляло сомнений в наличии выхода по другую сторону препятствия.
"Необитаемая башня! Само небо предлагает мне укрытие на первое время". Внутри сооружение оказалось погруженным в песок, куда выше зеркала лагуны. По осыпающемуся склону Криккрак выкарабкался на сушу и осмотрелся. Похоже, башню засыпали нарочно. Лишние входы часто заделывали в дни осады. Позже вода размыла песок, образовав секретный подводный лаз. Не пройдя двух шагов из тени к солнечному свету, голый пловец споткнулся о присыпанный горячим песком позеленевший человеческий скелет.
– Намек понял! – собственный голос среди стен прозвучал траурно глухо. Не давая разыграться похоронному воображению, Криккрак вышел на середину песчаной площадки, сложил руки рупором и звонко прокричал в бирюзовую синеву над головой:
– Ищу выхо-оод! Что делать да-альше-е-е? – Дожидаться превращения в скелет Криккрак не собирался. Однако план действий, сколько он не издевался над скудной информацией своего пребывания черте где, не вытанцовывался. Зарывшись по шею в теплый песок, Криккрак смежил веки и начал прокручивать варианты продолжения, взяв за точку отсчета свое последнее свидание с Ягой.
О чем они тогда говорили? Фея, наверняка, не знала деталей. Утаивать сведения от своего сокола она бы не стала. Настораживал неопределенный промежуток времени до пробуждения в обществе двухголовой твари. Криккрака не покидала уверенность: что-то с ним происходило, похожее на сон ускользнувший от осознания. Криккрак приоткрыл глаза. Небо над головой оставалось по-утреннему ярким. Солнечный свет полумесяцем заливал песок, оставляя у воды влажный полумрак. В дырах бойниц и по обветшалым стенам вцепились в камень мертвой хваткой побеги кустарника. Пахло песочной пылью и плесенью. Вдруг взгляд мальчика наткнулся на железную дверь. Известковые потеки разукрасили ржавчину металла, отчего дверь напоминала кусок отвалившейся штукатурки. От воды по низу тянуло ленивой прохладой и настойкой йода. Подсохший песок осыпался, и Криккрак старался не шевелиться, сохраняя на груди холодящую кожу горку. Глаза слипались, мысли ползли, переваливаясь с боку на бок у самых висков.
"Причем здесь штукатурка? Эх, Костю бы сюда и Мику с Лешкой... Саттву... Отоспаться что ли?.. Вот оно, продолжение песни! – Открытие не будоражило воображения. Он засыпал. – Дорог хватает. Вопрос, по какой шагать?"
Сон слетел от ржавого взвизга петель. Толчки сердца отдались в пятках волнами адреналина. Процессия из четырех человек с факелами в руках вышла из стены и остановилась в косом десятке шагов от зарывшейся в песок головы.
"По сравнению с вами, ребята, я не так плохо одет!" Прибывший на отдых волшебник, имел ввиду свой песочный схрон.
Голый атлетического сложения старик, появившийся первым, устало опустил плечи и погасил чадящий факел небрежным тычком возле босой ноги, после чего воткнул рукоятку в глубокую щель рядом с дверью и, не оглядываясь, прошел на самый солнцепек в центре песчаной арены. Два простоволосых воина в алых юбках до колен с короткими дротиками, факелов не погасили. Настороженно угрюмо они проследовали за пленником и замерли в стойке, широко расставив босые ступни, выставив перед собой широкие лезвия.
Третий, оказавшийся мальчишкой одних с Криккраком лет в юбочке, отливающей сусальным золотом, и коротким мечом у тонкой талии, приблизился к старику степенным шагом господина: обещающие грозу черные тучи глаз, небольшой рот над упрямо выдвинутым подбородком, строгая стрелка бровей и тонкие крылья прямого носа, трепещущие от гнева. Пламя факелов колебалось. На смуглой коже мальчишки играли блики огня, освещающие лицо, но оставляющие ноги в тени, из-за чего тонкая фигурка казалась ступающей по воздуху.
– Мы в башне смерти, Тогул, – голос мальчишки дрогнул. Сердито сжав свободную от факела руку в кулак, он взмахнул ей, словно вколотил в пространство невидимый гвоздь. – Мы уйдем, ты останешься умирать. Скажи перед смертью правду!
Голый старик опустился перед юношей на колени.
– Я воин, я качал тебя на своем щите, не брезгуя мокрым исподним. Я клялся твоему отцу в верности и готов умереть за тебя, Рамон. Трон не для моих закатных дней, у меня довольно славы. Прости крамолу, но не я, твой дядя и регент Хаджох алчет трона! Много лет назад он извел твою мать. Благородный Ханжан, твой отец, не принял в те горькие дни моих доказательств. Твоя мать провидела правду! Сегодня, в отсутствие владыки, Хаджох вкусил сладость власти, он готов за нее драться. Твоими руками он убивает меня. Без защиты серебряных, тебя уби... устранить будет легче.
Старик стоял на коленях, не сгибая спины, с гордо вздернутой к лицу принца бородой и говорил со спокойной удрученностью. Криккрак проникся уважением к старому вояке. Но странное дело, к принцу, он ощущал воистину непреодолимое расположение и симпатию.
– Не лги перед лицом смерти, Тогул! – сердито допытывался правды Рамон. – Ты оскорбил недоверием царский род. Мой дядя – регент! Он имеет право на трон, и правит с согласия отца. Я верю, отец придет из похода, и Хаджох вернет трон без боя. – Кулак Рамона снова вбил в пространство невидимый гвоздь.
– Святая простота! Да не видать вам будет царства, как своей спины! Где верные трону "золотые"? Где непобедимые "серебряные"? Одни ушли в поход, других отослали на границу с Жабароном! Кому понадобились доблестные “серебряные” без флота перед рекой, такой ширины, что не виден другой берег? – Жесткая борода опустилась книзу, и Тогул тяжело оперся руками о песок.
– Отцу может потребоваться их помощь, у него есть флот. Отец пришлет его для переправы. Жабарон мощное государство, способное дать отпор.
Старый вояка, не слушая принца, продолжал свою мысль:
– Алые сомнут охрану твоих покоев, и твоя жизнь станет разменной монетой, когда речь пойдет о троне. Я учил тебя искусству войны. Вспомни все, что я тебе говорил о заложниках! Войны не будет. Беги! Спасай отца и царство!
Рамон молча и отрицательно покачал головой:
– Ты бредишь, Тогул!
Тогул снова выпрямился и устремил бороду кверху.
– Я все сказал. Дозволь умереть воином, принц! Уходи, оставь... копье.
Смуглое лицо Рамона посерело.
– Убейте его, – процедил он сквозь зубы и отвернулся, положив тонкую руку в золотом браслете на рукоятку короткого меча в дорогих ножнах.
Алые церемонно поклонились старику, воткнули факела в песок и подняли копья.
– Не сметь! – зарычал взбешенным волком Криккрак.
Воины шарахнулись от взметнувшейся тучи песка, и потеря равновесия после точных ударов мастера кулачного боя стоила им если не жизни, то бесславного барахтанья в соленой воде. Короткий меч Рамона сверкнул серебряной молнией, описав дугу вокруг головы хозяина, но вдруг замер и с глухим стуком удалился в свой дом на изящной талии.
– Откуда ты взялся, Кри? – Карие почти черные глаза царского отпрыска округлились. – Ты здесь скрывался? Ой, не могу... Ах-ха-ха-ха-ха…
Рамон смеялся долго и взахлеб. Факел принца оказался отброшенным и чадил на сырой кромке у самой воды. Правая рука растопыренными пальцами коснулась голой груди пришельца, в то время как левой он прижимал дрожащий живот, словно опасаясь, как бы кишки не вывалились и не испачкались о песок.
– Алые сбились с ног, а-ха-ха-ха, а он... а он в башне смерти!
Дротики алого конвоя косым крестом валялись за спиной Криккрака. Их хозяева тужились выбраться на сушу, но не обладали сноровкой пришельца, отправляя на дно килограммы сыпучего грунта безо всякого для себя толка. Отстоявшаяся годами вода превратилась в желтое месиво. На длинных ресницах принца показались капельки слез.
– Я тебя искал, чтобы спасти от казни. Помнишь, ты сбил меня с ног? Я подумал, свита ничего не поняла. А они заметили тебя! Тебя третий день подряд ищут, чтобы убить. Алые прикрываются законом, объясняя, что ты покушался на нашу особу. – Прочитав недоумение на синеглазом лице, принц расшифровал его по-своему. – Я понимаю закон по-другому: я задолжал тебе жизнь!
– Еще и тигр на мою шею! – охнул Криккрак, будучи не в силах припомнить, когда и при каких обстоятельствах пересеклись их дороги три дня тому назад. Миражи Зеленой планеты поплыли перед глазами: брат, друзья, мураши, кибелы... Криккрак провел рукой по глазам, прогоняя слишком яркое видение. “Здесь что-то не так!”
– Казнь – возвращение долгов по-царски. Привыкай, вьюнош! – Тогул неторопливо подобрал дротики и подошел к осыпающейся кромке берега. – Примите царскую награду, и доброго пути на дорогах теней, скоты предателя.
– Зачем? – Криккрак прокрутился на пятках, с опозданием поднимая руки для атаки и тотчас, обессилено их опустил. Старый воин умел выполнять работу гуманно, не оставляя жертве времени на осмысление происходящего. – Любая жизнь священна! Ты убил беззащитных детей, старик!
– На мне слишком много этих грехов, вьюнош. – Седая борода снова горделиво дернулась к небу. – Я не убил, а выполнил долг перед равными, я для себя не ищу другого.
– Прости, я молод, но мой отец назвал бы тебя спесивым ослом! – Криккрак потерял уважение к старику и отвернулся от него, чтобы сдержать, готовое к бою негодование. Трижды шумно вздохнув и выпустив воздух сквозь зубы, он успокоился и сказал, словно отрезал тонкий ломтик истины от огромного пирога Правды. – Никто из живущих, не в праве решать, кому и когда умирать. Ты обязан знать об этом, старик!
– Твой дядя не так уж не прав, Рамон. Перед нами гений или сумасброд. Оба качества опасны государству, и трону. А в каком государстве правят ослы? Это имя, чин, или должность? – Тогул говорил удивительно спокойно, и Криккраку стало неловко за свою бестактность, но смириться с уничтожением человеческих жизней он не мог и продолжал обличать преступление старика с прежним напором:
– Прости за резкость, но почему неугодное лично тебе надо резать, жечь, давить? Мы, – части Единого Мира! Убить человека, все равно, что правой рукой отсечь левую! Мы братья по цвету крови, нам одинаково светят солнца! – Рамон и старик смотрели на пришельца, не скрывая сожаления. Их непонимание подлило масла в огонь. – Ах, вы не в силах осмыслить! – Криккрак снова с шумом вздохнул и подошел к Рамону. – Вот, смотри. Из чего ты сотворен? Голова, руки, ноги, туловище, сердце внутри, легкие... – В руках гения или сумасброда оказался короткий меч Рамона. Принц отпрянул. Криккрак усмехнулся и протянул оружие владельцу. – Представь, твои рука или нога захватили власть над всем телом. На, отруби лишнее, что тебе не дорого...
Рамон вложил оружие в ножны и готов был поклясться, что не заметил, как меч перекочевал в руки, спасшего его от тигра мальчишки. К сожалению, глупого. В упоении боем, в наслаждении победой – радость жизни, в конце концов?
– Ты трус или глуп? – Широко распахнутые глаза принца выдали такую бездну отчаяния, что Криккрак стушевался.
– Незнакомец доказал смелость, преданность и мудрость. Он с легкостью мог убить тебя, не сделав этого. – Тогул говорил спокойно и очень тихо. – Мы прирожденные воины, не понимаем его. – Старик уселся на песке, скрестив жилистые руки на коленях. Суровое лицо в серебряном окладе пугающе заострилось и приобрело свинцовые оттенки собственной бороды. Глаза запали и утратили живой блеск. – И другой защиты принцу нет! Не обо мне твои заботы, вьюнош! – Остановил он жестом, кинувшегося к нему незнакомца. – Ты, послан небом, и сегодня единственный ангел хранитель Рамона. Я ухожу в другое государство и поручаю принца твоим заботам. И-щи-те го-су-да-ря! Отца... – Со стариком творилось неладное: язык переставал повиноваться, черные точки зрачков уплывали под брови. Усилием воли Тогул заставил себя закончить начатую мысль: – Перед смертью не лгут, принц. Трон в опасности... Беги... к...
Факел едва освещал длинный коридор, но пол был ровным и Криккрак трусил за Рамоном, который быстрой ходьбой, казалось, хотел убежать от всех напастей, свалившихся на него в этот злосчастный день. Измена зрела много раньше похода отцовского флота, что белыми бутонами парусов месяц назад растаял в сизой дымке, взяв курс на богатый Жабарон, и в верности Тогула, любимого полководца отца, Рамон не сомневался ни минуты. Оставленные в столице "серебряные" не подчинялись дяде-регенту. Они были несокрушимой личной охраной принца. И вот их убрали обманом!
Смерть Тогула сломала стратегический замысел царевича, догнать “серебряных”, обложить дворец по всем правилам военного искусства и заставить регента передать бразды правления ему, Рамону. Тогул пользовался у “серебряных” непререкаемым авторитетом. С ним он мог повернуть войска. Сейчас, когда Тогула не стало, возврат трона становился проблематичным. Малолетнему принцу без специального приказа “серебряные” не подчинятся. Конечно, если жизнь дофина вдруг окажется в опасности?
“Нет! – размышлял на ходу Рамон, стараясь сосредоточиться. – Побоится Хаджох мести брата Ханжана за единственного сына. Может самому попытаться догнать войско, и силе “алых” противопоставить мощь “серебряных? Надо им рассказать про Тогула и доказать, что указ отца – подлая фальшивка!”
Принц несся как угорелый, и Криккраку было не до расспросов.
“Вспомним по порядку! Запыленные гонцы в золотистых юбках привезли царский указ о пешем марше “серебряных” к Жабарону. Кто они, гонцы? Хаджох собрал совет, и формальная часть предательства обрела вид закона. Уход из города верного принцу войска мог означать только – смену власти. Почему на совет не пригласили Тогула? Кто отослал серебряных? Тогул – правая рука отца? Тогул скалой стоял на пути регента. Тогул пришел на совет без вызова. Один! Он объявил, что указ царя не подкреплен тайным знаком Ханжана, изображением змеи, обвивающей меч. Никто, кроме меня и Тогула, не знал о тайной печати? А Тогулу только и дали, что рот открыть. Верные “серебряные” охраняли покои принца, и полководец оказался один против стражи “алых”. За отказ повиноваться “царскому Указу” регент обвинил старого служаку в измене и приговорил к башне смерти. Потом позвали меня”.
Чтобы спасти старика от немедленной расправы Рамон разыграл неподдельный гнев на старинного друга отца, которого знал с колыбели. Хитрость удалась. Когда принц вызвался привести “семейный” приговор в исполнение лично, улыбка на жирном дядином лице расплылась до затылка.
– Ханжан оценит твой ум и волю...
Принц понимал, что в конвое Тогула не было простых солдат. Среди алых во всю хозяйничали секретные соглядатаи дяди. Но Рамон продолжал играть избранную роль, и ему удалось усыпить бдительность служак тайной опеки. Слугам Ханжана грозила смерть от его, Рамона, меча, прежде чем их копья погрузятся в сердце верного солдата. Нет, не напрасно молния-рука легла на меч в критическую минуту.
Возникший из песка Кри, помог замыслу принца. А Тогула спасти не удалось. Почему внезапно умер крепкий и выносливый воин. Неужели опытный в дворцовых интригах брат Хнжана так запросто переиграл его сына?
– Я верил и верю тебе, Тогул, но убить меня Хаджох не посмеет! – прошептал принц одними губами. – Не посмеет, не посмеет, не посмеет!
Рамон мысленно представил себе тронный зал, отца при короне, золотые и серебряные ряды воинов вдоль стен. Жирная туша опекуна у ног господина.
– Не посмеет! – Злые слезы мешали бегу. – А я так и не объяснил, тебе Тогул, что ради твоего спасения разыграл балаган... Не посмеет! “Бесстрашный Кри оказался рядом, поумнеть бы ему! Почему он мне так дорог?”
Подземелья остались позади. Принц взял себя в руки и величественным жестом приоткрыл последнюю окованную железом дверь.
– Здесь я хозяин!
“Был”, – хотелось добавить Криккраку. (Перед смертью не врут!)
С приближением Рамона одетые в серебро воины подняли копья и замерли неподвижно. Рамон, не замечая усердия горстки смертников, продолжал идти быстро, и Криккрак не успевал рассмотреть великолепия залов и мозаики пола под босыми ногами. Наконец принц и Криккрак остались одни в зале с цветными витражами стрельчатых окон и стенами, сплошь увешанными коврами пестрого ворса. Над низкой затянутой желтым шелком тахтой висела коллекция оружия и набор ярких золотых и серебряных юбочек мал, мала меньше.
– Ты беглый раб? Или кто? – Рамон подошел к коллекции и отцепил серебряный атрибут одежды. – Моя последняя. "Золотым" я стал перед уходом отцовского флота. Ты не ответил на мой вопрос!
– Я "или кто"! – Криккрак разглядывал сочетание юбки с плавками внутри, пытаясь понять, с какой стороны в подобный гардероб входят.
– Кто ты, на самом деле не имеет значения. Теперь ты мой "серебряный" и непобедимый. – Ножны принца коснулись голого плеча. – Я тебя посвящаю!
– Просто друг тебя не устраивает? – Криккрак полез в юбку ногами и не угадал, бедра застряли.
– Застежка на поясе, мой серебряный. – Рамон вышел на середину зала, дожидаясь пока Криккрак наденет блеснувшую перламутром юбочку и закрепит широкий ремень с золоченой пряжкой. – Я принц крови! – Грудь будущего помазанника пошла колесом.
– А я астронавт, – скромно представился Криккрак и завертел головой в поисках зеркала. Убедившись в том, что посмотреть на себя в новом одеянии ему не удастся, новый “серебряный и непобедимый” проделал несколько энергичных приседаний. Одежда принца не стесняла движений.
– Это царь? – Рамон несколько пообмяк лицом и смотрел на таинственного “серебряного” с плохо скрытым любопытством.
– Извини, принц; царь хорошему астронавту в подметки не годиться!
Криккрак выпалил это от души, но не пожалел. Принца не грех было щелкнуть по носу от зазнайства. Непонятное "астронавт" звучало солидно. Рамон смотрел на нахала, соображая сердиться ему на сверстника, что мнит себя выше царя или, плюнув на гордость, расспросить поподробнее.
– А впрочем, – слова сорвались с губ неожиданно для самого принца. Тот, кто называл себя Кри, нравился ему с каждой минутой больше и больше. – У меня такое ощущение, что мы с тобой одинаковые, Кри. Почему ты не просишь меч?
– Он мне будет мешать, Рамон. Стеснит движения.
Криккрак проделал показательную серию упражнений: при резком повороте, ножны чувствительно стукнули Рамона по бедру, потом зацепились за кружева подушки, перекрутили перевязь и оказались между ног. Криккрак устоял единственно потому, что все проделывал нарочно. Присоединяя бесполезное оружие к богатой коллекции на ковре, он вдруг заметил слабое его шевеление.
– Я пока тоже ничегошеньки не понимаю. Ты для меня, Рамон, точно я сам для себя. Похоже, мы с тобой одной ветки ягоды. – Разговор следовало поддерживать, не меняя темы. “Хорошо бы зацепить разговором, что-нибудь эдакое! Такое секретное, отчего враг навострит уши и прошляпит атаку! Наставление по Боевому искусству определяет ситуацию: “игра в кошки-мышки”. – А сержусь я, когда ты задаешься.
На уровне плеча в рисунке ковра проявилась черная точка.
– Ты сам задавака, Кри. На меч с голыми руками лезешь! – Рамон вынул меч из ножен и в царской опочивальне засверкал синий свистящий круг.
– Недурно, а жаль, что не знаком ты с нашим петухом. Нет не с петухом, с шимпанзе Микки я хотел сказать.
– Это твоя родственница? – Рамон спрятал меч, и брови над пушистыми ресницами взмахнули крыльями черной чайки.
У Криккрака запершило в горле от неожиданно мелькнувшей мысли.
– Д-да, сэра Дарвина, моего знакомого. – Неужели он в…. Догадка распадалась, оставляя осадок неясной тревоги на сердце. Только рассеять сейчас внимание за секунды до схватки могло оказаться равносильным смертельному приговору. – А Тогул был прав, тебя пасут вместо барана! – Криккрак потряс вихрами, изготавливаясь к броску. Промах мог стоить жизни Рамону... Сердце волшебника с острова Медвежьего стучало часто-часто. Крошечный ротик принца приоткрылся в потугах вскипевшей негодованием мысли, но Рамон не издал ни звука. “Астронавты... Бараны... Дарвин…Что за люди? Из какой страны?” Ковер перестал шевелиться. Криккрак, описав неторопливый полукруг, приблизился к смотровому глазку сбоку.
– Прочь сомнения! – Рамон принял слова новичка на свой счет, его темные глаза расширились от изумления. Криккрак стоял на исходной позиции для атаки против его обоюдоострого меча и, вдобавок, непринужденно весело помахал принцу руками. Ты, мол, готов к драке? – Я не спятил, Рамон! И у меня есть, чему научить тебя. Но не сейчас! – Криккрак действительно занял исходную позицию, неуловимым движением развернулся в противоположную от противника сторону и нанес молниеносный хук точно в подозрительный глазок за спиной. Раздался глухой хруст, "ковер" застонал и начал отделяться от стены.
– Т-ты волшебник, Кри? – изумление принца достигло предела. Рамон, опустив меч, подобрался к своему ложу, нащупывая его коленом, чтобы присесть. Отыскав, он мягко опустился мимо кровати на пол. "Ковер" на стене продолжал шевелиться и выл совершенно по-человечески.
– Волшебник в отпуске, без права колдовать, – совершенно искренне ответил Криккрак, безо всякого риска “засветиться”.
Смуглое тело в алой юбке выкатилось из-под ковра, и принц понял все.
– А! А! А! – истошным голосом орал шпион, размазывая по мозаике пола не предусмотренный строителями тошнотворный красный орнамент.
– Ты хорошо колдуешь! – Синяя молния злым вжиком рассекла податливую ткань в один прием. Открылась арка черного хода.
– Кто тебя послал?
Криккрак задал вопрос едва слышно, и Рамон вдруг увидел, что у его “серебряного” светятся глаза. Однако спросить было некогда.
– Ц-ц-ц-ц-царь, – поспешно выдавил шпион, у которого от вопроса почему-то остро заломило под ребрами, и перехватило дыхание.
– Отец в походе! – взвыл Рамон, замахиваясь на шпиона мечом.
– Р-ре-гент! Т-твой опекун...
– Зачем тебя послали? – Свечение глаз астронавта или барана усилилось.
– Убить... – сник наемный убийца.
От еле слышного убить надежды принца рассыпалась песком.
– Я убью Хаджоха! Убью! Убью! – Брезгливо перепрыгнув через окровавленный тюк на полу, Рамон устремился в черный проем.
За поворотом горел факел, и Криккрак едва успел выхватить его из расщепа, чтобы не отстать от принца, ориентирующегося в темноте, бог знает по каким приметам. Рамон рычал, несся вперед и кидался от стены к стене, точно загнанный в угол зверь. Короткий меч, во избежание нежелательных зацепов, царевич держал лезвием назад, отчего меч смотрелся волчьим хвостом-палкой. Отполированная сталь играла тусклыми бликами света. Как ни тренирован был астронавт, в коридорах дворцовых подземелий он нуждался в форе. Низкие деревянные крепи вынуждали беречь голову с особенной тщательностью.
– Убейте его! – визгливый бабий голос раздался совсем близко. Отставший волшебник, чудом сохраняя равновесие, влетел в просторный зал: золотой трон на широких ступенях, зеленые с голубым гобелены во всю стену, ощетинившаяся копьями стража в стальных нагрудниках и алых юбках...
Рамон вращая мечом, шел на стену "алых" и те, перестраиваясь на ходу, с размеренной неторопливостью охватывали разбушевавшегося принца кольцом.
"Если кольцо замкнут, Рамона не спасет и Яга”, – подумал Криккрак, обрушиваясь на фланг алых всей мощью астропилотской науки рукопашного боя.
– Переносица... шея... Н-не переживай, пальцем в глаз… не журись... ах, какой чудный медный лоб! – От ударов вихря пятый игрок в алой форме согнулся в позе вратаря, принявшего мяч на причинное место.
Как опытный боец, Рамон мгновенно оценил действия “серебряного” друга. Длинными шагами назад и в сторону, обманными движениями сея в рядах алых замешательство, ему почти удалось выйти из окружения. Напавший сбоку верзила вдруг заорал и упал под ноги стражи, зажимая руками брызнувший алый фонтан. К сожалению, принц не обладал прыжком пришедшего ему на помощь мастера схватки. Его положение продолжало оставаться крайне опасным.
– Почему твои падают молча? – поразился Рамон работе молнии на правом фланге, продолжая прорыв в сторону неожиданно мощного защитника.
– Убить обоих! – вопил голос на троне. – Перекрыть выходы, непобедимые!
– Беспроигрышная лотерея, ребята, одни непобедимые!
Воины личной охраны кинулись от трона, выполняя приказ, и Криккрак понял, пора сделать нечто из ряда вон! В три прыжка по плечам над частоколом копий юноша достиг трона, нырнув подкатом под взметнувшийся меч регента.
"Алые гвардейцы" заметили маневр и толпой шарахнулись назад.
– Не надо было торопиться покидать своего самозванца, – в подражание брату Кости, назидательно сказал им Криккрак, безо всякой, впрочем, надежды, что хотя бы один человек его услышит в орах, лязге и скрежете боя. – Перехватив пухлую руку у кисти, Криккрак рывком потянул ее на себя с ударом коленом в незащищенный пах, помогая мечу регента опускаться книзу. От приема, потерявший опору лжеопекун, послушно ушел головой вперед, в самую сердцевину алой толпы.
Смотреть, как многократно усиленная искусным бойцом энергия живого семипудового тарана расправляется с приближенными, оказалось решительно некогда. Меч Рамона расчистил путь к увитому плющом окну и его возбужденный дракой хозяин торопливо звал друга к единственному пути отступления. Плети широколистой лозы на стене дворца подсказали дальнейшее решение.
– Ты здорово дерешься! – Горячая смола крыши обжигала босые ступни, и Рамон, избрав причудливый прибамбас, призванный зодчим изображать рог изобилия, перебрался в его тень.
– Могу научить. Смотри и запоминай!
Раскрасневшаяся физиономия вынырнула, казалось, из чаши аляповатой керамики водостока. Криккрак нарочито замедляя движение, треснул ее железной пяткой в лоб. Рамон одобрительно крякнул:
– Так его!
Еще трое алых, показалось принцу, исчезли одновременно.
– Извини, не получилось притормозить. Увлекся, – искренне огорчился Криккрак, не понимая, какая пружина выбросила принца из тени на солнцепек.
Рамон, во время его тирады, бросил тревожный взгляд за карниз и, выхватив меч, не говоря ни слова, принялся обрубать шероховатые стволы лиан:
– Небо в спину, предатели!
– И мягкой посадки, – благожелательно заметил "ангел-хранитель". Потом добавил серьезно, без тени ерничанья. – Простите, духи лозы, простите убитые и искалеченные дары солнца, только сегодня нам надо выжить!
Вылезающие из окон люди, падающие плети, крики и разноголосые стоны переполошили дремавших в листве сизокрылых жуков. Над дворцом повис зудящий гуд.
– Удираем! – Криккрак оторвал от очередной лозы разошедшегося принца.
Возмущенный встречный взгляд рассмешил волшебника в отпуске.
– Не настырничай, Рамон. Лучше вовремя удрать, чем поздно отступить. Не придирайся к словам, показывай дорогу! Башня смерти единственно знакомое мне безопасное место, бежим к ней, если не возражаешь.
– Лучше в порт, найдем верных людей, разыщем отца. Тогул оказался прав: нельзя было возвращаться! Я не поверил...
– Налицо положительный сдвиг в твоих мозгах, – засмеялся Криккрак.
Рамон не понял или не расслышал. Он споро петлял среди изобилия украшений, и его “ангелу” снова пришлось туго. Очертания лагуны мельтешили сквозь кудрявые шапки крон. Бежали настолько быстро, что крыша вдруг будто обрушилась книзу. Толстый с гладкой корой ствол со знакомым узором листьев принял беглецов и лениво покачнулся под тяжестью разгоряченных стремительным спуртом тел.
– Голубой орех! – ухнул филином Криккрак. Круг его наблюдений замкнулся. Догадка напрашивалась, но анализировать или задавать наводящие вопросы времени не оставалось. "Мое сегодня возможно только в прошлом!"
– Я чуть, не проскочил его, а у тебя реакция!.. – Принцу казалось, назвавшийся астронавтом серебряный, умеет все. – Научишь, не сомневаюсь в твоих способностях, лазить по деревьям. Под нами старая стена крепости. – Рамон в одно касание оказался у корней. Фиолетовые лианы и высокие лопухи надежно укрыли беглецов от посторонних глаз. Подлесок у стены проскочили без приключений. Пробравшись сквозь присыпанный известняком лаз под землю, зашагали не торопясь.
– Ты вырос толковым парнишкой, Рамон! – Криккрак не мог удержаться от похвалы. Его царственный друг вторично показывал отличные способности в подземном ориентировании. – А по верху дорога к башне есть?
Рамон вышагивал в кромешной тьме своим стремительным способом, одной рукой придерживая Криккрака за пояс юбки, другой, ощупывая стену скользящими касаниями.
– Здесь везде высокие потолки. Нет ни ступенек, ни выступов. Из башни выберемся в лес, оттуда в порт. – Принц говорил громко. Пережитое волнение вызвало приступ слов. – Самые храбрые пугаются настоящей темноты! Я понимаю, в природе ее не бывает: одно солнце меняет другое, и все. Меня отец приучал к этим лабиринтам, когда я ходить не умел.
“А Волшебная ночь?” – едва не спросил Криккрак. Небрежно брошенное в природе... не бывает, укололо смертельной угрозой. Две тысячи лет назад орбита планеты сместилась! Пришельцу не хватало толики информации, чтобы окончательно разобраться в тревожных предчувствиях. “Неужели ты пережил кошмар Кометы, мой славный Рамон? А моя первая встреча с тобой и с тигром? Почему она выпала из памяти? Или у меня есть двойник? Костя, Лешка и Мика меня называют “Кри”, и Рамон сразу же”. Вопросов было много. Но Криккрак понял одно: его миссия в прошлое носила определенную цель, связанную... связанную.… Разобраться в замысле провидения предстояло самому.
Против ожидания, морской порт выглядел малолюдным. Остро пахло гнилыми водорослями и солью. Широкие юбки из листьев растений здесь встречались настолько часто, что друзья совершенно не выделялись из загорелой когорты босяков, которых во всех морских портах Вселенной превеликое множество. Перед выходом “в портовый свет” Рамону пришлось изрядно попотеть, вспоминая искусство плетения одежды из листьев ядовитой, но исключительно крепкой парчолы, что входило непременным атрибутом обучения военному ремеслу. Яд из растений удалили простым вымачиванием…
– Когда провожали отца, народу в порту было… не протолкнуться!
Мальчики устроились на укатанной волнами полоске песка и Рамон, как умел, изобразил карту похода отцовского флота на Жабарон. Ничего общего с линией берега Медвежьего рисунок не имел. Да и длиннее та линия была многократно. Криккрак снова ощутил в себе пугающую пустоту и тревогу.
– Про другие материки рассказать можешь?
– Сейчас войско в Жабароне... – Разглагольствования принца доносились до сознания “ангела” сквозь хаос собственных мыслей. – Купим лодку, и в путь!
– Сотворить бы жуколет. – Сверхлегкий аппарат, перекроенный мурашами под сенокосилку, возник перед глазами в такой четкой реальности, что Криккрак принялся тереть глаза, прогоняя призрак.
– Лететь на жуках? – встрепенулся Рамон. – Неужели, можно?
Пустынный полуденный берег остался позади. Ноги и запахи вынесли ребят к многоголосому базару, отгороженному от причалов стеной рыжего ракушечника. Восторженные вопросы принца вернули Криккрака на землю.
– Предлагаю потолкаться среди народа, не то придется питаться жуками и сырыми дарами моря, – предложил он. – Кроме того, на базаре легче спрятаться от шпионов регента. Собак-ищеек можно не бояться. Мы провоняли рыбой! Ни одна собака не учует дворцовых запахов.
Рамон остановился. Темные глаза под пушистыми ресницами светились восторгом и страхом.
– Ты бог, Кри?
– Бог в каждом из нас, Рамон! Я тебе говорил: я человек, астронавт.
Принц отвернулся и заговорил скороговоркой с нотками обиды и надежды:
– Тебе все-все удается, Кри. Ты очень многое знаешь наперед. Кто ты? В какой стране жил? Кто такие собаки, бараны, астронавты и шимпанзе? Ты видишь, я запомнил всех- всех. Кто научил тебя драться без оружия? Ты воин, не отнекивайся! Видно, что воин, а не убиваешь? Тебе претит убийство! Ты просишь за него прощения! Ты волшебник?
– Я не умею врать, Рамон. Разве что, храня тайну, совру врагу. – Прямые вопросы заставили стушеваться “серебряного”. – Я очень, очень издалека. Из такого далёка, что ты пока не в состоянии ни поверить, ни проверить. Оно для тебя – сказка. Криккрак сжал пальцами голое плечо принца и смотрел на море невидящим взором.
– Я люблю сказки!
– У нас с тобой есть, о чем поговорить, не торопи меня, Рамон. Мне совсем не просто жить, как тебе кажется, и не все понятно, что вокруг происходит.
– Вокруг измена! Я привык. – На сияющий восторг набежало облачко тревоги и тотчас рассеялось в ликующем ожидании чуда. – Расскажи о себе, Кри! Ты должен рассказать! Я думал... Мы почти одинаковые! Нет, разница есть, только мы как две половинки одного ореха... Мне тебя обмануть хуже, чем соврать себе! – Рамон потянул “хранителя” за локоть. – Расскажи о себе, Кри!
Криккрак, соображая, какой дать ответ принцу поднял глаза к небу и обмер. Багровый ответ судьбы висел над головой, распуская радужный хвост...
2
Хатджея – страна хаттонов. Хатжар – столица, а хажар – столичный базар.
– Народу, что людей! – сказал бы Костя.
– Это кто?
– Брат... хаттон... бывший. – Cеребряный снова ушел от объяснений, и принц потускнел лицом.
Ребята протискивались сквозь пеструю толчею базара, тоскливо пожирая глазами выставленные на продажу яства: горы овощей и фруктов, связки копченых колбас, розовые срезы ветчины, пирамиды ноздреватого сыра и гладких мраморной окраски яиц диких курочек – гордости гористой глубинки Хатджеи. И рыба! Рыба всех сортов и размеров: речная, морская, вяленая, соленая, жареная, копченая, маринованная, запеченная в тесте, фаршированная зеленью, грибами, морской капустой, устрицами и еще бог знает чем. О рыбе на столичном базаре можно было сочинять поэмы! Дымные, пряные, соленые, медвяные вышибающие слюну, запахи, яркая пестрота тканей: ковры, паласы, гобелены... Праздничный блеск столовой утвари. Рев и блеяние скота. Гомон, смех, плач – все в одном месте, и все сразу.
Столичный хажар ворвался в сознание гостя из будущего, и желудок его сразу же заурчал, отвлекая внимание Криккрака от невеселых размышлений о жестокой судьбе планеты. Рамон угомонился с вопросами и, судя по широко раздувающимся ноздрям, ароматы хажара раздразнили царственный аппетит. Вдруг принц заметил нечто, заставившее беглецов на время позабыть о тоскливых размышлениях об обеде.
– Смотри, Кри, факир!
На крошечном пятачке за мясной лавкой, подстелив под себя соломенный половичок с красными и синими зигзагами рисунка, сидел, скрестив тощие ноги, смуглый чернобородый человек в высоком колпаке. Длинную дудку или флейту с двумя раструбами факир держал перед собой, широко оттопырив локти и готовясь к выступлению. Заплетенная в тугую косицу борода висела между голыми руками красным вымпелом. Полоски татуировки на руках странным образом шевелились, и мальчишки вдруг с ужасом увидели отделившуюся от "рисунка" граненую головку змеи. Факир извлек из инструмента протяжный звук. Толпа зевак вокруг приучено подалась назад. Крик, ругань, свист: кого-то больно пихнули локтем, кому-то отдавили ноги, а кто-то создавал суматоху просто так, ради удовольствия.
Однообразные ноты следовали одна за другой с вызывающим тревогу ускорением. Толпа выжидающе замерла. На этот раз ожили краски циновки. Две плоские головы на грациозно откинутой плети общего тела, распахнув черную кайму пастей, замерли перед гипнотизирующими зрачками инструмента.
– Кофа!
Толпа попятилась, расширяя круг, на этот раз совершенно бесшумно.
– После укуса кофы не живут, – прошипел Рамон в ухо.
Криккрак поежился, припомнив утренний визит. “Ну, и денек!” Не прекращая игры, факир принялся раскачивать инструмент из стороны в сторону. Пресмыкающееся покорно следовало движениям, в свою очередь, раскачиваясь и гипнотизируя зрителей игрой изменяющихся узоров.
Кольцо вокруг фокусника, почти неприметно для глаз, шажок за шажком сужало круг. Люди все ближе и ближе придвигались к живому маятнику, не отрывая от него глаз, раскачиваясь и подпевая в такт завораживающей мелодии. Когда передний ряд приблизился к факиру на расстояние вытянутой руки, тот перестал играть, а змея упала, став почти неразличимой на фоне полосатого ковра. Зрители вздрогнули, останавливаясь. Серые лица не выражали ничего, кроме безразличной покорности судьбе. Но вот шок от танца смерти прошел, публика прянула назад, облегченно и весело загомонила, а к босым ногам факира посыпались медь и серебро.
– Это то, чего нам сейчас нужнее всего, – выдохнул Рамон, провожая голодными глазами каждую, уплывающую в бесконечный пояс монету. – Мои запасы во дворце, считай что, пропали.
– Тогда рискнем!
Не дожидаясь, пока зрители разойдутся, Криккрак протиснулся к факиру, громко, почтительно и, вместе с тем, вызывающе, приветствуя великого заклинателя змей.
– Кто ты и откуда? – Факир прикрыл улыбку концом ткани. Сегодня ему везло, был базарный день, и он остался доволен урожаем серебра и меди.
– Я знаменитый Драчун планеты по имени Земля со столицей Талдыбугоран. – Криккрак не рисковал, называя любые координаты Вселенной. Даже для Паучелло, случись ему шляться по базару, его откровение ничего бы не прояснило: поселиться на Земле, а тем более, заиметь противником внука Великих волшебников ему предстояло через две тысячи лет.
– Славная столица драчунов, – принимая игру, поддержал мальчика заклинатель, незаметно и пытливо присматриваясь к нему. – И любого побьешь?
– Пусть рискуют, если не трусы! Кто из вас крепкий, ребята? Выходи, померяемся силой. Кто упал, тот проиграл. Проигравший кормит меня и... вот его, моего брата. – Он ткнул пальцем в Рамона. – Бродяга тоже хочет есть!
Толпа, обалдевая от беспримерного нахальства мальчишки, остановилась. Наглость босяка ей нравилась и отталкивала одновременно. Тяжеловесная туша мясника из соседней лавки нависла над нахалом грозовой тучей. Жирняшка прозевал представление со змеей и надеялся наверстать упущенное. Круглая в розовых складках свиномордия на месте лица обернулась к факиру.
– Сколько ты получил за змею, заклинатель?
Взять с голодранца было нечего, но мясник относился к тому типу людей, которых задаром не заставишь приоткрыть рот. Жирняшка искал надежного поручителя. Факир оглядел мускулистую стать стоящего перед ним юноши, рыхлую тушу хозяина лавки и задорно хлопнул себя по коленям:
– Сто монет, приятель.
– Ты врешь, фигляр, но тебе же хуже. – Мясник снял фартук и неторопливо вытер об него засаленные руки. – Я готов!
– Он правильно сказал… Готов!
Криккрак поставил ногу на поясницу поверженного носом в базарную пыль Жирняшки. Мясистую кисть Драчун из далекого Талдыбугорана слегка придерживал за пальцы на коварном изломе, чтобы тот не спешил трепыхаться.
– Не честно! – завопил, разъяряясь, мясник, так и не успев понять, как очутился в пыли под ногами дерзкого проходимца.
– А как будет честно? – душевно спросила пришлая знаменитость, отпуская сальные пальцы противника и отодвигаясь от него в сторону зрителей.
– Честно будет, если он не станет платить! – загоготал кто-то в толпе, и публика принялась дразнить и поносить мясника на все лады.
Когда Жирняшкины “таланты” в устах толпы иссякли, публика вдруг начала понимать, что никто толком не успел разглядеть, как этот крепкий, но все же юнец, уложил тяжеленного мясника Жирняшку носом в пыль. Жирняшка славился на весь город своей жадностью и кулаками-кувалдами. Знаменитость же, не задаваясь и не выклянчивая свой законный выигрыш, спокойно стояла, плутовски улыбаясь толпе уголками губ. Золотые вихры бойца стягивал коричневый ремешок из натуральной кожи, бирюзовые глазищи лучились от счастья, а над ними парила черная чайка бровей. Завороженная красотой бойца, публика в миг оказалась на стороне победителя, прихлебывая слюни от жажды очередного небывалого зрелища.
– Честно будет, если я сделаю вот так! – Жирняшка резво вскочил на свои толстые ножки и, подняв над головой пудовые кулачищи, ринулся на обидчика разозленным до клочьев пены быком.
Криккрак повернулся к сопернику в последний момент, пронырнул под правым локтем мясника и неторопливо распрямился:
– Тебе вредно сильно волноваться, дядя. Сбегал бы ты лучше за обедом!
В то время как голос симпатичного Драчуна оставался ровным и презрительно спокойным, цвета побежалости на круглой физиономии его разжиревшего противника раззадорили толпу еще больше.
– Пусть побегает!
– Ему не вредно!
– Не лопни от жадности, Жирняшка!
Криккрак не любил издевок, но кушать хотелось и очень, он понимал – вторая быстрая победа подряд сейчас сработает против него. Не даром зритель и зрелище одного корня. Избежав очередной атаки простой подножкой, Криккрак пообещал намылить шею и насмешникам. Кое-как затормозивший перед толпой Жирняшка опешил. Чтобы его защищал безродный оборванец и сопляк!.. Мясник прямо-таки задохнулся от приступа ярости. Стряхнув пыль и резво растолкав шарахнувшуюся в стороны толпу, Жирняшка рванул к своей лавке.
– Улю-лю-лю-лю-лю! – понеслось ему в след.
– За деньгами побежал!
– За объедками!
– Окорока-то, окорока не растряси!
Криккрак без тени улыбки ждал продолжения. Двери лавки распахнулись, на порог выскочил Жирняшка с секирой для рубки мясных туш. Правая рука Рамона скользнула к мечу и застыла. Меч покоился на дне лагуны. Но бессознательное движение мальчика не осталось незамеченным... Насупив черные брови, на пути мясника вырос факир. Две плоских головы с тупым безразличием уставились в лицо не пожелавшего платить по счетам бойца. Раздвоенные язычки замельтешили перед враз округлившимися глазами. Жирняшка отпрянул.
– Пусть его... – Жесткая ладонь Драчуна опустилась на плечо заклинателя змей. – Нам бы с... братом поесть. С тупым и жадным справиться было легко.
За словами юноши последовали взрыв негодования толпы и долгожданный нежный перезвон монет потрясенных зрелищем, скромностью и благородством драчуна зрителей. Свежий боец не спешил на ристалище. Щедро расплатившись, публика потихоньку стала расходиться, шумно обсуждая новый аттракцион.
– Завтра заплачу! – В дверях снова объявился Жирняшка. – Приходите со своими фокусами к моей лавке.
Криккрак даже не повернул головы:
– Ты поможешь нам, повелитель змей?
– Не сердись на него, Драчун. К утру Жирняшка придет в ум и возместит вдвое. Жирняшка, когда не пьян, неплохой малый. А что умеет твой друг или... брат? – Лукавые искры заплясали в прищуренных угольках глаз.
– Работать мечом, – ответил сам за себя Рамон, невольно приосаниваясь.
– Не густо. Но что-нибудь придумаем! – засмеялся факир. Если вы раньше не дадите тягу, дети дворцов.
– Дадим, – честно признался Криккрак. – Только не сразу. Тебе нет смысла выдавать нас страже.
– Я не спятил. Правду говорю, сын Ханжана?
Рамон вздрогнул.
– Ты выдал себя, потянувшись к мечу. Будь осторожнее, принц!
Косматый шар на тоненьких птичьих ножках и с попугаичьим клювом под зонтиком-хохолком встретил хозяина у порога...
О непродолжительном пребывании принца и волшебника у гостеприимного факира кристалл показал до обидного мало. Прямодушный хозяин принял беду законного наследника, как собственную. Он помог избежать встречи с филерами регента, но еще больше в постройке жуколета, рассчитывая удивить мир небывалым фокусом полетов.
Работа на хажаре группой, значительно расширила программу и приносила небывалые доходы, сулившие одинокому заклинателю змей безбедную старость. Назвавшиеся братьями, торопились. Не открывая главного секрета конструкции, Криккрак подробно рассказывал, почему крылья поднимут жуколет в воздух, каким путем добиваются устойчивости летательных аппаратов, не скрывая, что могут быть самые разнообразные их конструкции.
А время поджимало. Вглядываясь в светлое ночное небо, Криккрак все чаще и чаще задавал себе вопрос:
– Почему я здесь? – И, не находил ответа. – Спасти Рамона? Цивилизацию? Дедушка Космос когда-то остановил вмешательство бабушки Время.… Но я должник неба!
Факир и Рамон помогали разведчику Вселенной, чем и как могли, доверяя своему Кри с очень большой долей натяжки. Несмотря на сомнения, они трудились на совесть. Рамон большей частью потому, что хотел как можно скорее вернуть трон. Факир из-за чистого любопытства и любви к диковинам. Идея свободного полета притянула смелого заклинателя змей подобно магниту.
Жуколет сработали в два быстрокрылых месяца из самых легких сортов дерева и тончайшей "военной" ткани. Той самой "золотой", что шла солдатам на юбки. Строили быстро, по рисункам Криккрака на сырой глине. Для изготовления настоящих чертежей не оставалось времени. Опыт Зеленой планеты надежно хранил характеристики каждой детали в тренированной памяти разведчика космоса. К тому же, он очень и очень спешил.
Попутно у кочующих купцов Криккрак выспрашивал картографический материал о местности, настойчиво обучая принца основам летного мастерства. Волшебник догадывался, что миссия его далеко не проста. Он помнил о долге небу и искал отправные точки платежа! Рисуя по рассказам карту, Криккрак надеялся отыскать контуры побережья Медвежьего, и в гроте Утеса укрыть Рамона от ужаса падения Кометы, радужный хвост которой разгорался ярче и ярче. Сказка дедушки Космоса утратила романтическое очарование, обернувшись жестоким лицом страшной Правды.
3
Рамон физически ощущал обеспокоенность друга, не предполагая истинных причин его торопливости в работе. Принц настолько привязался к “ангелу-хранителю”, что не мыслил продержаться в разлуке с ним и получаса. Позабыв о своем ранге, Рамон охотно подчинялся “серебряному”, испытывая трепетное уважение перед бесконечными познаниями Криккрака и беспроигрышной доблестью в ежедневных схватках.
– А ты сомневался! – кричал конструктор в самое ухо Рамона, когда его детище оторвалось от земли и поплыло над покосами, набирая высоту.
Рамон усердно крутил педали, с удивлением новичка разглядывая уменьшающиеся до размеров рисунка деревья, лагуну и как-то вдруг наплывшие из сумерек прибамбасы карнизов родного дворца. Неожиданно дворец встал на дыбы. Криккрак выполнил разворот и только тогда обратил внимание на побелевшее лицо друга:
– Тебе плохо, Рамон?
– Сейчас хорошо, а перед этим затошнило. Дворец перевернулся!
– Ты крепкий парень, и скоро привыкнешь. Это не дворец, это наш жуколет вертится. Смотри вниз! Я поворачиваю вправо, ты плечом ложишься на борт, и тебе кажется, что земля достала до неба... Возьмись за ручку. Чувствуешь? Я её наклоняю, а жуколет ложится на бок и мы вместе с ним. Возьми управление, держи плотно, но не напрягаясь! – Криккрак, преодолевая усилие неопытной руки, принялся перекладывать аппарат с крыла на крыло. – Прочувствовал? Пробуй, не стесняйся! Жуколет устойчивый.
Под прозрачными лимонными расцветками неба плыли постройки Хатжара, стольного града и родины Рамона. Отражением неба светилось море, наступая на берег с севера бесконечными белыми шеренгами. На юге, вырезанной из картона декорацией, в туманной сини высились отроги Великого Хеттского хребта.
– Эй! А что за фонарь в небе или я снова путаю верх с низом и там, наверху, море? – Рамона переполняло чувство восторга. Ему хотелось петь и смеяться.
– Комета. – Улыбающееся лицо “ангела-хранителя” враз поскучнело. – Если это та, про которую мне рассказывали, мы на пороге больших неприятностей.
– Будет ураган? – Рамон знал о последствиях появления небесного чуда.
– Много хуже! – Криккрак замолчал, не зная, посвятить одного из приговоренных к страшной смерти в истинное положение вещей или повременить. Пугать мрачными предположениями не хотелось, и теплилась надежда: – Зачем-то я здесь? – С момента на берегу Хатжарского порта, когда он увидел Комету, щемящая сила стянула обручем сердце и не отпускала. Сердце плакало от отчаяния, оставляя глаза сухими, голос ровным, а мозг горячим от напряженного поиска выхода. – Будем надеяться на лучшее. А сейчас держись! Садимся, забираем продукты, прощаемся с факиром, и в путь!
Уходя от расспросов, Криккрак резко бросил жуколет книзу. Застрявший в горле тошнотик не располагал к любопытству, и Рамон покорно переключился на борьбу с собственным желудком. Раскрыв рот от уха до уха, принц принялся заглатывать воздух "кусками".
Прощание не затянулось. Факир вздыхал от огорчения за потерянный аттракцион, но понимая нетерпение принца, не удерживая постояльцев. Расплатился щедро.
Вторая половина светлой Хеттской ночи пролетела за изучением приемов техники пилотирования совершенно незаметно. Прирожденным пилотом Рамон, разумеется, быть не мог. Разве что, вершины мастерства и две тысячи лет назад покорялись молодому задору да смелости духа. К утру, земля и небо прочно стали на подобающие им места, перестав пугать начинающего пилота непотребным своим поведением. До Рамона дошел смысл манипуляций с рукояткой управления. Криккрак, не прекращая давить на педали маховых крыльев, полностью переключился на штурманскую работу, наблюдая за местностью и сверяя с ней свои зарисовки. Изредка, скрывая тревогу, волшебник посматривал на сосредоточенное бронзовое лицо принца, успокаивая себя мыслью, что им суждено погибнуть вместе.
Принц самостоятельно и с видимым наслаждением заставлял послушный аппарат поворачиваться к земле то одним, то другим боком, любуясь проплывающим в сумеречной дымке пейзажем. Изредка он задирал капот к небу, тормозя жуколет почти до падения аппарата на "хвост" или, наоборот, опускал нос к земле и с волнением первооткрывателя до свиста в крыльях разгонял скорость, наблюдая, как вырастают валы окаменевшего моря. Так, во всяком случае, учили понимать природу гор его военные наставники.
Летели, обходя поселки, не упуская из виду береговой черты, скрупулезно сверяя путь с картой, нарисованной на куске золотистой ткани. Огромное количество неточностей Криккрак исправлял по ходу полета, и львиная доля работы по управлению жуколетом легла на смуглые плечи принца. Скоро оно стало для принца настолько привычным, что Рамон выполнял полет автоматически, искренне удивляясь своим недавним страхам и неприятным ощущениям.
Отсыпались днем, не забывая пополнять запасы еды у аборигенов. Рамону понравилось новое словечко, и он козырял им при всяком удобном случае:
– Эй, абориген! Нет ли у тебя еды для продажи, абориген? А что можно купить у других аборигенов? Спасибо, абориген. Держи монету, абориген.
Аборигены не понимали смысла слова, обозначающего их самих на языке пришельца из будущего, но едой делились охотно. Расплющенные кусочки серебра с изображением лукавой мордахи хаттона под зонтиком-хохолком всем приходились по нраву, делая понятным любой язык, будь он языком глухонемых.
Криккрака больше интересовали сами хаттоны, живущие бок о бок с человеком. Ласковые, сообразительные и в меру разговорчивые, хаттоны слыли незаменимыми помощниками, выполняя множество докучливых работ по хозяйству. Водилось их по деревням – несть числа! Лопали хаттоны все подряд и во всем зависели от людей. Правда, верещали хаттоны по-своему, писком далеким от речи, но понимали хозяев с полуслова. Их менее развитые собратья – хаттониды прятались в зарослях голубых орехов, удирали от людей без оглядки и панически боялись огня.
"Совсем как наши собаки и волки", – сделал вывод Криккрак, недоумевая, каким образом, изнеженное племя хаттонов протянуло два тысячелетия без людской опеки и кануло в вечность, одарив на прощание человечество говорящим зверьком, его будущим братом Костей.
Перетекали дни без начала и конца. Флота не было видно, и принц устал вздрагивать при виде рыбачьих посудин с растрепанными парусами и мачтами, пригодными скорее для растопки очага, чем к быстротечной ярости морских баталий. Миновали вулкан. Древний давно потухший кратер, с фиолетовой травой на дне и стадами ушастых длинношерстных животных, похожих на комолых (безрогих) коз. Склоны Великого Хеттского хребта по правую руку неторопливо набирали крутизну, но знакомых сочетаний рельефа не было и в помине.
А Комета становилась все прекраснее, пробуждая в памяти тревожные картинки дедушки Космоса, и Криккрак настойчиво продолжал искать Громилу, единственное место на планете, где он надеялся переждать катастрофу и сохранить... нечто большее, чем друг.
Наконец Великий хребет раздвинул скалы островерхих вершин и пропустил к морю полноводный пограничный Жабар. Бесчисленное количество больших и малых островков мелькали за кронами леса плоского берега. Узкие протоки между островами сверху смотрелись серебристой разноячеистой сетью, и русло реки напоминало громадную, запутавшуюся в тенетах, рыбину. Родина Рамона – Хатджея, поверженная к ногам сатрапа, осталась позади. С трудом, преодолев широченную водную преграду против ветра, жуколет распластал золотистые крылья над страной сказочных богатств Жабароном. Сюда, на эти равнины, за легкой добычей ушли непобедимые орды царственного Ханжана – отца Рамона.
– Откуда в воздухе столько гари? – Рамон закашлялся, и на его пушистых ресницах проступили капельки слез.
– Заморозки. Посевы дымом отогревают, – процедил сквозь зубы Криккрак и, не удержавшись, в сердцах бросил: – Предок твой во всю старается, чтобы тебе легче дышалось в жизни. Дыши глубже, набирай трофеи!
Рамон пристально вгляделся в напряженное лицо друга, ничего не сказал и отвернулся. Он привык к иносказательным выражениям “ангела”, не всегда их понимал, но обижался еще реже. В затянувшемся неловком молчании жуколет, набирая скорость, повернул к морю.
– Ушар! – побелевшими вдруг губами прошептал Рамон. – Столица. Город виноделов, ткачей, оружейников. Здесь Тогул подарил мне меч.
Сквозь серую пелену неясные очертания цитадели Жабарона напоминали древние руины из учебных фильмов по истории Земли. Криккрак сделал над окраиной небольшой вираж и решительно направил жуколет к небольшому полю у фиолетовой кромки леса.
– Садимся!.. Идем!
Принц молчал, и между этими двумя словами Криккрака пролегла вечность. До Рамона начал доходить жуткий смысл войны. "Военные подвиги" папенькиного войска говорили сами за себя.
Костюмы бродячих артистов, которыми снабдил ребят предусмотрительный факир, выдавали в мальчишках пришлых людей. Без них, ошибись друзья в обычаях страны или в своеобразной быстрой речи жабаронцев, могли возникнуть неприятности. А какой спрос с бродяги? Да и некому было в гнойном Ушаре разбираться в несущественных мелочах. Шпионят там, где полагают грабить.
К концу битвы за Ушар друзья опоздали на сутки. Войска Ханжана ушли на Чарог и Доре, оставив медленно умирать размолотый жерновом смерти город.
Догнать отягощенную трофеями армию на жуколете не составляло труда, но Криккрак упрямо водил друга среди руин, оказывая посильную помощь тем, кому в этой жизни бесконечно не повезло. Отцы и матери умирали на руках поседевших детей, а дети пред обезумевшими глазами пепельно-серых матерей, реже отцов. Здоровых мужчин в городе не осталось. Группы калек копошились в развалинах, пытаясь сохранить то, что всего несколько дней назад называлось полнокровной жизнью богатой столицы. Сострадание к чужому горю вело друзей сквозь дымы пожарищ, которые некому было гасить, и ужас смерти. К концу первого дня ребята отупели от бесконечных перевязок, поисков воды и скудного провианта. А раздувшиеся на жаре трупы смердели, не оставляя времени остановиться и сделать передышку.
– Нам не справиться вдвоем! – Криккрак вытер пот с почерневшего от гари лица. Погребальный костер разгорался с вызывающим омерзение шипением.
– Уйдем отсюда, Кри! – прошептал Рамон, потянув своего ангела-хранителя за руку. – Сейчас здесь начнется такое!..
– Придется формировать бригады из калек... – Криккрак не придал значения предостережению Рамона и осекся на полуслове. Горючий хлам, который удалось наскрести для костра, пришел в движение, и из него показалась пылающая факелом голова мертвеца. – О-о-он живой!
– Не смотри! – Ловкой подсечкой Рамон уложил “ангела” в горячую пыль поверх суреневой брусчатки. – Не смотри туда! Стошнит...
Пахнуло жутким смрадом, сквозь который пробивался тонкий аромат сурени. Перед войной улицы Ушара славились изумительным покрытием из самого прочного дерева на Хете. Засыпанные битым щебнем и пеплом, с обширными выбоинами, улицы сейчас представляли собой подобие просек в буреломе каменного леса. Суреневая брусчатка стала основным видом топлива – погребальной данью живых перед мертвыми.
– Бежим! Я видел раньше, они не оживают! Отец говорил, огонь заставляет плясать мертвецов последний танец, очищая их души от грехов. Бежим отсюда!
К середине второго дня “артистов” узнавали во всех кварталах. А Криккрак и Рамон на правах урожденных ушарцев просили горожан объединиться перед лицом новой беды. Началось повальное вымирание от заражения воды, пищи и самого воздуха трупным ядом. К утру третьих суток усилиями мальчишек двенадцать групп разбирали завалы, расчищали колодцы и водовод, что тянулся через равнину с отрогов Хеттского хребта и жгли, жгли, жгли смердящие смертью костры. Беженцы со стороны Чарога и Доре пополняли бригады свежими силами и, главное, приносили пищу. Но здоровых рук не хватало. Ребята уставали до тупого равнодушия ко всему на свете. В короткие сны с их воспаленным кошмарами воображением лезли мертвяки с лопнувшими от жара глазами, обезумевшие бабы с разлагающимися младенцами на отрубленных руках, поднятые к задымленному небу синюшные кулаки и... качающаяся в раскаленном небесном мареве роковая звезда.
Утро пятого дня застало друзей под стенами выгоревшего изнутри храма “Солнечных братьев”. Кровля придела, посвященная желтому солнцу, провалилась вовнутрь; некогда изумрудная крыша его огненного близнеца почернела и держалась на честном слове. Ночевали в глубокой нише, где изо рта зеленого божества сочилась по каплям родниковая вода. Сквозь сон Криккрак почувствовал приближение опасности и мысленно возблагодарил своих учителей боевых искусств на “Пионере Вселенной”. Прищуром без изменения положения тела он оценил обстановку: толпа калек с камнями, с подобранной на свалках домашней утварью и несусветным хламом молча ждала пробуждения артистов.
Рамон проснулся от щипка в руку. Едва он протер глаза, из толпы вышел изможденный старик с опаленной бородой. В единственном глазу парламентера не замаскировано читался смертный приговор. Другой глаз скрывала повязка.
– Ты, златоволосый балаганщик, уходи с миром! – Небрежный отпускающий грехи жест почерневшей от грязи руки должен был смотреться величественным, не прослеживайся в нем гнилая фальшь, но здоровый зрачок уже переместился на принца. – А сын Ханжана останется и примет смерть!
Крючок нестриженого ногтя разорвал бы Рамону веко, не отклони тот голову. Распрямившись пружиной, Криккрак заслонил друга:
– Уйди по-хорошему, дед! Дети – не отцы!
– Ах-ха-ха! Кто говорит об ответе сына? Доре и Чарог в осаде. Голова принца будет за них откупом, и пшел прочь, комедьянт! Я отнесу царю плату! – Старик гордо подбоченился и обвел полуслепыми глазами сподвижников. Толпа одобрительно загомонила.
– Вперед! – шепотом приказал Криккрак. – Не успеем, сомнут!
Друзья врезались в толпу пушечными ядрами.
– А-а-а! О-о-о! Уй, уй, уй!
Не ожидавшие решительного отпора калеки бросились врассыпную.
– К жуколету!..
– Почему они со мною так?
Рамон до пота крутил педали, трещали маховые крылья, поверженная столица Жабарона таяла в дымке. Слезы висели на пушистых ресницах, скатывались к ушам от скоростного напора ветра, рисуя на грязном лице веер светлых борозд. Его “ангел” не торопился с объяснениями, давая принцу возможность выговориться и, тем самым, несколько успокоиться.
– Я никогда не видел, что бывает потом, после битвы. Я помогал... Я старался!.. Я ненавижу войну!
– Ты ждал благодарности? – Криккрак перегнулся через капот, чтобы не мешало неподвижное крыло аппарата, и смотрел в небо с нарастающим ощущением подошедшей вплотную беды.
– А наши – гады, гады! Подлые гады! Могли взять… и у
( Гимн жрецов храма Эррора.)
Криккрак проснулся с ощущением одиночества и незащищенности. Открывать глаза не хотелось. “Куда забросила меня Саттва, запретив колдовать под угрозой жизни?” Ласковый ветерок холодил голое тело, нашептывая бесконечную молитву тенистой чащи; босые ступни чувствительно припекали жгучие лучи светила. “Или светил?” Криккрак лежал на теплом песке и терзался догадками. Не ведая цели, не спешить с поступком – полезная привычка.
Мокрый сучок заскользил по ноге к животу, и мальчик радостно вздрогнул, предположив, что отдых прервали, а насмешник Костя нестандартным приемом намекает о своем присутствии. Действительность оказалась много прозаичнее.
– Чур, головень!..
На загорелом до бронзы животе не спеша, готовилась отойти ко сну пестрая двухголовая змеюка! Все, что взопревший Криккрак высказал непрошеной визитерше, приклеиваясь к скользкому стволу похожего на бамбук дерева, он вспомнит ближе к вечеру и устыдится сорвавшегося с уст потока непереводимых с языка будущего колкостей. Спрыгнув на землю, мальчик вздохнул и вынуждено признал, что сбежавшая рептилия в нем несколько разочаровалась.
– Ай, Саттва! Отправила нагишом гулять по свету, запретив колдовать! А куда я покажусь в таком виде? – Криккрак отряхнул налипший на тело песок и ущипнул себя за ухо. – Нет, не сплю! Впрочем, фея права, сложности выживания помогают набрать энергию. – С чего начнем-с? "Осмотреться, оценить обстановку", – полезли в голову строчки инструкции по технике безопасности.
– Спасибо за подсказку! – Криккрак не весело усмехнулся. Но, поскольку инструкция не противоречила здравому смыслу, осмотрелся.
“Желтое и зеленое солнца, их взаимное расположение соответствует Медвежьему, но небо ярче и местность чужая. – Мысли бежали взапуски в стиле Костиного репортажа. – Линия берега? Берег другой. На Медвежьем нет длинной лагуны в пятнах теней от прибрежного леса... А краски растительности? Краски Медвежьего! А обнаглевшая змеюка – мутант.… У кого бы спросить, куда меня занесло? "
Криккрак выбрался из тени леса и, настороженно ступая, пошел к зеленой воде. Узкая лента лагуны местами поросла остролистым камышом с высокими метелками соцветий. За поворотом, в размытой синей дали неожиданно прорисовались стены с белой башней. Криккрак поплыл к башне, постепенно укрепляясь в уверенности, что на этот раз судьба предложила ему открытие земель южнее Хрустального, о которых рассказывал сыч-ворон. Два солнца, фиолетовый и зеленый растительный мир, соленая близость моря исподволь цементировали уверенность. Лишь одно наблюдение напрочь отметало все выводы: на том, что неделю назад вышло из-под морской воды, не мог вырасти лес!
– Башня очень древняя. – Мальчик-робинзон говорил вслух, изгоняя из сердца ноющие волны тоски по друзьям. – Сквозь связки лиан отчетливо проступила грубая кладка стен. Пора вылезать на берег, а входа не видно. Бойницы с развалившимися зубцами – высоко, метров под тридцать!
Стараясь не наступать на острые половинки раковин, таких похожих на земных мидий, Криккрак выбрался на заросший ядовитым папортником и осокой берег. Вдруг он поежился и с досадой хлопнул себя по голому животу:
– С апофеозом встречи желательно повременить. Я не король из сказки!
Опрокинувшись переворотом, Криккрак нырнул и вернулся к башне. Сцементированные пожелтевшим раствором стены уходили в прозрачную глубину. Нити водорослей окрасили камень кладки возле воды в сиреневые и зеленые пятна. Пахло тиной, гнилью и птичьим пометом. Криккрак плыл, впритирку огибая стену и оставляя на шероховатой поверхности, моментально высыхающие следы мокрых ладоней. У кромки воды один из камней стены оказался установленным на ребро. Криккрак всмотрелся в шевелящуюся от водорослей глубину: вот он, широкий веер арки! Мальчик снова нырнул. Затопленный вход перекрывала железная решетка. Под аркой Криккрак попал в полосу тени и занырнул глубже, в самую черноту, предполагая сохранить приличную видимость, и не ошибся. Пугающая шевелящаяся мгла в смысле обзора, оказалась союзником.
Пловец раздвинул водоросли и удовлетворенно улыбнулся, выпустив жемчужные пузырьки воздуха. Заостренные стержни низа решетки упирались в хаос камней от рухнувшей стены, и не доставали дна. Пятно света сверху за толстыми прутьями не оставляло сомнений в наличии выхода по другую сторону препятствия.
"Необитаемая башня! Само небо предлагает мне укрытие на первое время". Внутри сооружение оказалось погруженным в песок, куда выше зеркала лагуны. По осыпающемуся склону Криккрак выкарабкался на сушу и осмотрелся. Похоже, башню засыпали нарочно. Лишние входы часто заделывали в дни осады. Позже вода размыла песок, образовав секретный подводный лаз. Не пройдя двух шагов из тени к солнечному свету, голый пловец споткнулся о присыпанный горячим песком позеленевший человеческий скелет.
– Намек понял! – собственный голос среди стен прозвучал траурно глухо. Не давая разыграться похоронному воображению, Криккрак вышел на середину песчаной площадки, сложил руки рупором и звонко прокричал в бирюзовую синеву над головой:
– Ищу выхо-оод! Что делать да-альше-е-е? – Дожидаться превращения в скелет Криккрак не собирался. Однако план действий, сколько он не издевался над скудной информацией своего пребывания черте где, не вытанцовывался. Зарывшись по шею в теплый песок, Криккрак смежил веки и начал прокручивать варианты продолжения, взяв за точку отсчета свое последнее свидание с Ягой.
О чем они тогда говорили? Фея, наверняка, не знала деталей. Утаивать сведения от своего сокола она бы не стала. Настораживал неопределенный промежуток времени до пробуждения в обществе двухголовой твари. Криккрака не покидала уверенность: что-то с ним происходило, похожее на сон ускользнувший от осознания. Криккрак приоткрыл глаза. Небо над головой оставалось по-утреннему ярким. Солнечный свет полумесяцем заливал песок, оставляя у воды влажный полумрак. В дырах бойниц и по обветшалым стенам вцепились в камень мертвой хваткой побеги кустарника. Пахло песочной пылью и плесенью. Вдруг взгляд мальчика наткнулся на железную дверь. Известковые потеки разукрасили ржавчину металла, отчего дверь напоминала кусок отвалившейся штукатурки. От воды по низу тянуло ленивой прохладой и настойкой йода. Подсохший песок осыпался, и Криккрак старался не шевелиться, сохраняя на груди холодящую кожу горку. Глаза слипались, мысли ползли, переваливаясь с боку на бок у самых висков.
"Причем здесь штукатурка? Эх, Костю бы сюда и Мику с Лешкой... Саттву... Отоспаться что ли?.. Вот оно, продолжение песни! – Открытие не будоражило воображения. Он засыпал. – Дорог хватает. Вопрос, по какой шагать?"
Сон слетел от ржавого взвизга петель. Толчки сердца отдались в пятках волнами адреналина. Процессия из четырех человек с факелами в руках вышла из стены и остановилась в косом десятке шагов от зарывшейся в песок головы.
"По сравнению с вами, ребята, я не так плохо одет!" Прибывший на отдых волшебник, имел ввиду свой песочный схрон.
Голый атлетического сложения старик, появившийся первым, устало опустил плечи и погасил чадящий факел небрежным тычком возле босой ноги, после чего воткнул рукоятку в глубокую щель рядом с дверью и, не оглядываясь, прошел на самый солнцепек в центре песчаной арены. Два простоволосых воина в алых юбках до колен с короткими дротиками, факелов не погасили. Настороженно угрюмо они проследовали за пленником и замерли в стойке, широко расставив босые ступни, выставив перед собой широкие лезвия.
Третий, оказавшийся мальчишкой одних с Криккраком лет в юбочке, отливающей сусальным золотом, и коротким мечом у тонкой талии, приблизился к старику степенным шагом господина: обещающие грозу черные тучи глаз, небольшой рот над упрямо выдвинутым подбородком, строгая стрелка бровей и тонкие крылья прямого носа, трепещущие от гнева. Пламя факелов колебалось. На смуглой коже мальчишки играли блики огня, освещающие лицо, но оставляющие ноги в тени, из-за чего тонкая фигурка казалась ступающей по воздуху.
– Мы в башне смерти, Тогул, – голос мальчишки дрогнул. Сердито сжав свободную от факела руку в кулак, он взмахнул ей, словно вколотил в пространство невидимый гвоздь. – Мы уйдем, ты останешься умирать. Скажи перед смертью правду!
Голый старик опустился перед юношей на колени.
– Я воин, я качал тебя на своем щите, не брезгуя мокрым исподним. Я клялся твоему отцу в верности и готов умереть за тебя, Рамон. Трон не для моих закатных дней, у меня довольно славы. Прости крамолу, но не я, твой дядя и регент Хаджох алчет трона! Много лет назад он извел твою мать. Благородный Ханжан, твой отец, не принял в те горькие дни моих доказательств. Твоя мать провидела правду! Сегодня, в отсутствие владыки, Хаджох вкусил сладость власти, он готов за нее драться. Твоими руками он убивает меня. Без защиты серебряных, тебя уби... устранить будет легче.
Старик стоял на коленях, не сгибая спины, с гордо вздернутой к лицу принца бородой и говорил со спокойной удрученностью. Криккрак проникся уважением к старому вояке. Но странное дело, к принцу, он ощущал воистину непреодолимое расположение и симпатию.
– Не лги перед лицом смерти, Тогул! – сердито допытывался правды Рамон. – Ты оскорбил недоверием царский род. Мой дядя – регент! Он имеет право на трон, и правит с согласия отца. Я верю, отец придет из похода, и Хаджох вернет трон без боя. – Кулак Рамона снова вбил в пространство невидимый гвоздь.
– Святая простота! Да не видать вам будет царства, как своей спины! Где верные трону "золотые"? Где непобедимые "серебряные"? Одни ушли в поход, других отослали на границу с Жабароном! Кому понадобились доблестные “серебряные” без флота перед рекой, такой ширины, что не виден другой берег? – Жесткая борода опустилась книзу, и Тогул тяжело оперся руками о песок.
– Отцу может потребоваться их помощь, у него есть флот. Отец пришлет его для переправы. Жабарон мощное государство, способное дать отпор.
Старый вояка, не слушая принца, продолжал свою мысль:
– Алые сомнут охрану твоих покоев, и твоя жизнь станет разменной монетой, когда речь пойдет о троне. Я учил тебя искусству войны. Вспомни все, что я тебе говорил о заложниках! Войны не будет. Беги! Спасай отца и царство!
Рамон молча и отрицательно покачал головой:
– Ты бредишь, Тогул!
Тогул снова выпрямился и устремил бороду кверху.
– Я все сказал. Дозволь умереть воином, принц! Уходи, оставь... копье.
Смуглое лицо Рамона посерело.
– Убейте его, – процедил он сквозь зубы и отвернулся, положив тонкую руку в золотом браслете на рукоятку короткого меча в дорогих ножнах.
Алые церемонно поклонились старику, воткнули факела в песок и подняли копья.
– Не сметь! – зарычал взбешенным волком Криккрак.
Воины шарахнулись от взметнувшейся тучи песка, и потеря равновесия после точных ударов мастера кулачного боя стоила им если не жизни, то бесславного барахтанья в соленой воде. Короткий меч Рамона сверкнул серебряной молнией, описав дугу вокруг головы хозяина, но вдруг замер и с глухим стуком удалился в свой дом на изящной талии.
– Откуда ты взялся, Кри? – Карие почти черные глаза царского отпрыска округлились. – Ты здесь скрывался? Ой, не могу... Ах-ха-ха-ха-ха…
Рамон смеялся долго и взахлеб. Факел принца оказался отброшенным и чадил на сырой кромке у самой воды. Правая рука растопыренными пальцами коснулась голой груди пришельца, в то время как левой он прижимал дрожащий живот, словно опасаясь, как бы кишки не вывалились и не испачкались о песок.
– Алые сбились с ног, а-ха-ха-ха, а он... а он в башне смерти!
Дротики алого конвоя косым крестом валялись за спиной Криккрака. Их хозяева тужились выбраться на сушу, но не обладали сноровкой пришельца, отправляя на дно килограммы сыпучего грунта безо всякого для себя толка. Отстоявшаяся годами вода превратилась в желтое месиво. На длинных ресницах принца показались капельки слез.
– Я тебя искал, чтобы спасти от казни. Помнишь, ты сбил меня с ног? Я подумал, свита ничего не поняла. А они заметили тебя! Тебя третий день подряд ищут, чтобы убить. Алые прикрываются законом, объясняя, что ты покушался на нашу особу. – Прочитав недоумение на синеглазом лице, принц расшифровал его по-своему. – Я понимаю закон по-другому: я задолжал тебе жизнь!
– Еще и тигр на мою шею! – охнул Криккрак, будучи не в силах припомнить, когда и при каких обстоятельствах пересеклись их дороги три дня тому назад. Миражи Зеленой планеты поплыли перед глазами: брат, друзья, мураши, кибелы... Криккрак провел рукой по глазам, прогоняя слишком яркое видение. “Здесь что-то не так!”
– Казнь – возвращение долгов по-царски. Привыкай, вьюнош! – Тогул неторопливо подобрал дротики и подошел к осыпающейся кромке берега. – Примите царскую награду, и доброго пути на дорогах теней, скоты предателя.
– Зачем? – Криккрак прокрутился на пятках, с опозданием поднимая руки для атаки и тотчас, обессилено их опустил. Старый воин умел выполнять работу гуманно, не оставляя жертве времени на осмысление происходящего. – Любая жизнь священна! Ты убил беззащитных детей, старик!
– На мне слишком много этих грехов, вьюнош. – Седая борода снова горделиво дернулась к небу. – Я не убил, а выполнил долг перед равными, я для себя не ищу другого.
– Прости, я молод, но мой отец назвал бы тебя спесивым ослом! – Криккрак потерял уважение к старику и отвернулся от него, чтобы сдержать, готовое к бою негодование. Трижды шумно вздохнув и выпустив воздух сквозь зубы, он успокоился и сказал, словно отрезал тонкий ломтик истины от огромного пирога Правды. – Никто из живущих, не в праве решать, кому и когда умирать. Ты обязан знать об этом, старик!
– Твой дядя не так уж не прав, Рамон. Перед нами гений или сумасброд. Оба качества опасны государству, и трону. А в каком государстве правят ослы? Это имя, чин, или должность? – Тогул говорил удивительно спокойно, и Криккраку стало неловко за свою бестактность, но смириться с уничтожением человеческих жизней он не мог и продолжал обличать преступление старика с прежним напором:
– Прости за резкость, но почему неугодное лично тебе надо резать, жечь, давить? Мы, – части Единого Мира! Убить человека, все равно, что правой рукой отсечь левую! Мы братья по цвету крови, нам одинаково светят солнца! – Рамон и старик смотрели на пришельца, не скрывая сожаления. Их непонимание подлило масла в огонь. – Ах, вы не в силах осмыслить! – Криккрак снова с шумом вздохнул и подошел к Рамону. – Вот, смотри. Из чего ты сотворен? Голова, руки, ноги, туловище, сердце внутри, легкие... – В руках гения или сумасброда оказался короткий меч Рамона. Принц отпрянул. Криккрак усмехнулся и протянул оружие владельцу. – Представь, твои рука или нога захватили власть над всем телом. На, отруби лишнее, что тебе не дорого...
Рамон вложил оружие в ножны и готов был поклясться, что не заметил, как меч перекочевал в руки, спасшего его от тигра мальчишки. К сожалению, глупого. В упоении боем, в наслаждении победой – радость жизни, в конце концов?
– Ты трус или глуп? – Широко распахнутые глаза принца выдали такую бездну отчаяния, что Криккрак стушевался.
– Незнакомец доказал смелость, преданность и мудрость. Он с легкостью мог убить тебя, не сделав этого. – Тогул говорил спокойно и очень тихо. – Мы прирожденные воины, не понимаем его. – Старик уселся на песке, скрестив жилистые руки на коленях. Суровое лицо в серебряном окладе пугающе заострилось и приобрело свинцовые оттенки собственной бороды. Глаза запали и утратили живой блеск. – И другой защиты принцу нет! Не обо мне твои заботы, вьюнош! – Остановил он жестом, кинувшегося к нему незнакомца. – Ты, послан небом, и сегодня единственный ангел хранитель Рамона. Я ухожу в другое государство и поручаю принца твоим заботам. И-щи-те го-су-да-ря! Отца... – Со стариком творилось неладное: язык переставал повиноваться, черные точки зрачков уплывали под брови. Усилием воли Тогул заставил себя закончить начатую мысль: – Перед смертью не лгут, принц. Трон в опасности... Беги... к...
Факел едва освещал длинный коридор, но пол был ровным и Криккрак трусил за Рамоном, который быстрой ходьбой, казалось, хотел убежать от всех напастей, свалившихся на него в этот злосчастный день. Измена зрела много раньше похода отцовского флота, что белыми бутонами парусов месяц назад растаял в сизой дымке, взяв курс на богатый Жабарон, и в верности Тогула, любимого полководца отца, Рамон не сомневался ни минуты. Оставленные в столице "серебряные" не подчинялись дяде-регенту. Они были несокрушимой личной охраной принца. И вот их убрали обманом!
Смерть Тогула сломала стратегический замысел царевича, догнать “серебряных”, обложить дворец по всем правилам военного искусства и заставить регента передать бразды правления ему, Рамону. Тогул пользовался у “серебряных” непререкаемым авторитетом. С ним он мог повернуть войска. Сейчас, когда Тогула не стало, возврат трона становился проблематичным. Малолетнему принцу без специального приказа “серебряные” не подчинятся. Конечно, если жизнь дофина вдруг окажется в опасности?
“Нет! – размышлял на ходу Рамон, стараясь сосредоточиться. – Побоится Хаджох мести брата Ханжана за единственного сына. Может самому попытаться догнать войско, и силе “алых” противопоставить мощь “серебряных? Надо им рассказать про Тогула и доказать, что указ отца – подлая фальшивка!”
Принц несся как угорелый, и Криккраку было не до расспросов.
“Вспомним по порядку! Запыленные гонцы в золотистых юбках привезли царский указ о пешем марше “серебряных” к Жабарону. Кто они, гонцы? Хаджох собрал совет, и формальная часть предательства обрела вид закона. Уход из города верного принцу войска мог означать только – смену власти. Почему на совет не пригласили Тогула? Кто отослал серебряных? Тогул – правая рука отца? Тогул скалой стоял на пути регента. Тогул пришел на совет без вызова. Один! Он объявил, что указ царя не подкреплен тайным знаком Ханжана, изображением змеи, обвивающей меч. Никто, кроме меня и Тогула, не знал о тайной печати? А Тогулу только и дали, что рот открыть. Верные “серебряные” охраняли покои принца, и полководец оказался один против стражи “алых”. За отказ повиноваться “царскому Указу” регент обвинил старого служаку в измене и приговорил к башне смерти. Потом позвали меня”.
Чтобы спасти старика от немедленной расправы Рамон разыграл неподдельный гнев на старинного друга отца, которого знал с колыбели. Хитрость удалась. Когда принц вызвался привести “семейный” приговор в исполнение лично, улыбка на жирном дядином лице расплылась до затылка.
– Ханжан оценит твой ум и волю...
Принц понимал, что в конвое Тогула не было простых солдат. Среди алых во всю хозяйничали секретные соглядатаи дяди. Но Рамон продолжал играть избранную роль, и ему удалось усыпить бдительность служак тайной опеки. Слугам Ханжана грозила смерть от его, Рамона, меча, прежде чем их копья погрузятся в сердце верного солдата. Нет, не напрасно молния-рука легла на меч в критическую минуту.
Возникший из песка Кри, помог замыслу принца. А Тогула спасти не удалось. Почему внезапно умер крепкий и выносливый воин. Неужели опытный в дворцовых интригах брат Хнжана так запросто переиграл его сына?
– Я верил и верю тебе, Тогул, но убить меня Хаджох не посмеет! – прошептал принц одними губами. – Не посмеет, не посмеет, не посмеет!
Рамон мысленно представил себе тронный зал, отца при короне, золотые и серебряные ряды воинов вдоль стен. Жирная туша опекуна у ног господина.
– Не посмеет! – Злые слезы мешали бегу. – А я так и не объяснил, тебе Тогул, что ради твоего спасения разыграл балаган... Не посмеет! “Бесстрашный Кри оказался рядом, поумнеть бы ему! Почему он мне так дорог?”
Подземелья остались позади. Принц взял себя в руки и величественным жестом приоткрыл последнюю окованную железом дверь.
– Здесь я хозяин!
“Был”, – хотелось добавить Криккраку. (Перед смертью не врут!)
С приближением Рамона одетые в серебро воины подняли копья и замерли неподвижно. Рамон, не замечая усердия горстки смертников, продолжал идти быстро, и Криккрак не успевал рассмотреть великолепия залов и мозаики пола под босыми ногами. Наконец принц и Криккрак остались одни в зале с цветными витражами стрельчатых окон и стенами, сплошь увешанными коврами пестрого ворса. Над низкой затянутой желтым шелком тахтой висела коллекция оружия и набор ярких золотых и серебряных юбочек мал, мала меньше.
– Ты беглый раб? Или кто? – Рамон подошел к коллекции и отцепил серебряный атрибут одежды. – Моя последняя. "Золотым" я стал перед уходом отцовского флота. Ты не ответил на мой вопрос!
– Я "или кто"! – Криккрак разглядывал сочетание юбки с плавками внутри, пытаясь понять, с какой стороны в подобный гардероб входят.
– Кто ты, на самом деле не имеет значения. Теперь ты мой "серебряный" и непобедимый. – Ножны принца коснулись голого плеча. – Я тебя посвящаю!
– Просто друг тебя не устраивает? – Криккрак полез в юбку ногами и не угадал, бедра застряли.
– Застежка на поясе, мой серебряный. – Рамон вышел на середину зала, дожидаясь пока Криккрак наденет блеснувшую перламутром юбочку и закрепит широкий ремень с золоченой пряжкой. – Я принц крови! – Грудь будущего помазанника пошла колесом.
– А я астронавт, – скромно представился Криккрак и завертел головой в поисках зеркала. Убедившись в том, что посмотреть на себя в новом одеянии ему не удастся, новый “серебряный и непобедимый” проделал несколько энергичных приседаний. Одежда принца не стесняла движений.
– Это царь? – Рамон несколько пообмяк лицом и смотрел на таинственного “серебряного” с плохо скрытым любопытством.
– Извини, принц; царь хорошему астронавту в подметки не годиться!
Криккрак выпалил это от души, но не пожалел. Принца не грех было щелкнуть по носу от зазнайства. Непонятное "астронавт" звучало солидно. Рамон смотрел на нахала, соображая сердиться ему на сверстника, что мнит себя выше царя или, плюнув на гордость, расспросить поподробнее.
– А впрочем, – слова сорвались с губ неожиданно для самого принца. Тот, кто называл себя Кри, нравился ему с каждой минутой больше и больше. – У меня такое ощущение, что мы с тобой одинаковые, Кри. Почему ты не просишь меч?
– Он мне будет мешать, Рамон. Стеснит движения.
Криккрак проделал показательную серию упражнений: при резком повороте, ножны чувствительно стукнули Рамона по бедру, потом зацепились за кружева подушки, перекрутили перевязь и оказались между ног. Криккрак устоял единственно потому, что все проделывал нарочно. Присоединяя бесполезное оружие к богатой коллекции на ковре, он вдруг заметил слабое его шевеление.
– Я пока тоже ничегошеньки не понимаю. Ты для меня, Рамон, точно я сам для себя. Похоже, мы с тобой одной ветки ягоды. – Разговор следовало поддерживать, не меняя темы. “Хорошо бы зацепить разговором, что-нибудь эдакое! Такое секретное, отчего враг навострит уши и прошляпит атаку! Наставление по Боевому искусству определяет ситуацию: “игра в кошки-мышки”. – А сержусь я, когда ты задаешься.
На уровне плеча в рисунке ковра проявилась черная точка.
– Ты сам задавака, Кри. На меч с голыми руками лезешь! – Рамон вынул меч из ножен и в царской опочивальне засверкал синий свистящий круг.
– Недурно, а жаль, что не знаком ты с нашим петухом. Нет не с петухом, с шимпанзе Микки я хотел сказать.
– Это твоя родственница? – Рамон спрятал меч, и брови над пушистыми ресницами взмахнули крыльями черной чайки.
У Криккрака запершило в горле от неожиданно мелькнувшей мысли.
– Д-да, сэра Дарвина, моего знакомого. – Неужели он в…. Догадка распадалась, оставляя осадок неясной тревоги на сердце. Только рассеять сейчас внимание за секунды до схватки могло оказаться равносильным смертельному приговору. – А Тогул был прав, тебя пасут вместо барана! – Криккрак потряс вихрами, изготавливаясь к броску. Промах мог стоить жизни Рамону... Сердце волшебника с острова Медвежьего стучало часто-часто. Крошечный ротик принца приоткрылся в потугах вскипевшей негодованием мысли, но Рамон не издал ни звука. “Астронавты... Бараны... Дарвин…Что за люди? Из какой страны?” Ковер перестал шевелиться. Криккрак, описав неторопливый полукруг, приблизился к смотровому глазку сбоку.
– Прочь сомнения! – Рамон принял слова новичка на свой счет, его темные глаза расширились от изумления. Криккрак стоял на исходной позиции для атаки против его обоюдоострого меча и, вдобавок, непринужденно весело помахал принцу руками. Ты, мол, готов к драке? – Я не спятил, Рамон! И у меня есть, чему научить тебя. Но не сейчас! – Криккрак действительно занял исходную позицию, неуловимым движением развернулся в противоположную от противника сторону и нанес молниеносный хук точно в подозрительный глазок за спиной. Раздался глухой хруст, "ковер" застонал и начал отделяться от стены.
– Т-ты волшебник, Кри? – изумление принца достигло предела. Рамон, опустив меч, подобрался к своему ложу, нащупывая его коленом, чтобы присесть. Отыскав, он мягко опустился мимо кровати на пол. "Ковер" на стене продолжал шевелиться и выл совершенно по-человечески.
– Волшебник в отпуске, без права колдовать, – совершенно искренне ответил Криккрак, безо всякого риска “засветиться”.
Смуглое тело в алой юбке выкатилось из-под ковра, и принц понял все.
– А! А! А! – истошным голосом орал шпион, размазывая по мозаике пола не предусмотренный строителями тошнотворный красный орнамент.
– Ты хорошо колдуешь! – Синяя молния злым вжиком рассекла податливую ткань в один прием. Открылась арка черного хода.
– Кто тебя послал?
Криккрак задал вопрос едва слышно, и Рамон вдруг увидел, что у его “серебряного” светятся глаза. Однако спросить было некогда.
– Ц-ц-ц-ц-царь, – поспешно выдавил шпион, у которого от вопроса почему-то остро заломило под ребрами, и перехватило дыхание.
– Отец в походе! – взвыл Рамон, замахиваясь на шпиона мечом.
– Р-ре-гент! Т-твой опекун...
– Зачем тебя послали? – Свечение глаз астронавта или барана усилилось.
– Убить... – сник наемный убийца.
От еле слышного убить надежды принца рассыпалась песком.
– Я убью Хаджоха! Убью! Убью! – Брезгливо перепрыгнув через окровавленный тюк на полу, Рамон устремился в черный проем.
За поворотом горел факел, и Криккрак едва успел выхватить его из расщепа, чтобы не отстать от принца, ориентирующегося в темноте, бог знает по каким приметам. Рамон рычал, несся вперед и кидался от стены к стене, точно загнанный в угол зверь. Короткий меч, во избежание нежелательных зацепов, царевич держал лезвием назад, отчего меч смотрелся волчьим хвостом-палкой. Отполированная сталь играла тусклыми бликами света. Как ни тренирован был астронавт, в коридорах дворцовых подземелий он нуждался в форе. Низкие деревянные крепи вынуждали беречь голову с особенной тщательностью.
– Убейте его! – визгливый бабий голос раздался совсем близко. Отставший волшебник, чудом сохраняя равновесие, влетел в просторный зал: золотой трон на широких ступенях, зеленые с голубым гобелены во всю стену, ощетинившаяся копьями стража в стальных нагрудниках и алых юбках...
Рамон вращая мечом, шел на стену "алых" и те, перестраиваясь на ходу, с размеренной неторопливостью охватывали разбушевавшегося принца кольцом.
"Если кольцо замкнут, Рамона не спасет и Яга”, – подумал Криккрак, обрушиваясь на фланг алых всей мощью астропилотской науки рукопашного боя.
– Переносица... шея... Н-не переживай, пальцем в глаз… не журись... ах, какой чудный медный лоб! – От ударов вихря пятый игрок в алой форме согнулся в позе вратаря, принявшего мяч на причинное место.
Как опытный боец, Рамон мгновенно оценил действия “серебряного” друга. Длинными шагами назад и в сторону, обманными движениями сея в рядах алых замешательство, ему почти удалось выйти из окружения. Напавший сбоку верзила вдруг заорал и упал под ноги стражи, зажимая руками брызнувший алый фонтан. К сожалению, принц не обладал прыжком пришедшего ему на помощь мастера схватки. Его положение продолжало оставаться крайне опасным.
– Почему твои падают молча? – поразился Рамон работе молнии на правом фланге, продолжая прорыв в сторону неожиданно мощного защитника.
– Убить обоих! – вопил голос на троне. – Перекрыть выходы, непобедимые!
– Беспроигрышная лотерея, ребята, одни непобедимые!
Воины личной охраны кинулись от трона, выполняя приказ, и Криккрак понял, пора сделать нечто из ряда вон! В три прыжка по плечам над частоколом копий юноша достиг трона, нырнув подкатом под взметнувшийся меч регента.
"Алые гвардейцы" заметили маневр и толпой шарахнулись назад.
– Не надо было торопиться покидать своего самозванца, – в подражание брату Кости, назидательно сказал им Криккрак, безо всякой, впрочем, надежды, что хотя бы один человек его услышит в орах, лязге и скрежете боя. – Перехватив пухлую руку у кисти, Криккрак рывком потянул ее на себя с ударом коленом в незащищенный пах, помогая мечу регента опускаться книзу. От приема, потерявший опору лжеопекун, послушно ушел головой вперед, в самую сердцевину алой толпы.
Смотреть, как многократно усиленная искусным бойцом энергия живого семипудового тарана расправляется с приближенными, оказалось решительно некогда. Меч Рамона расчистил путь к увитому плющом окну и его возбужденный дракой хозяин торопливо звал друга к единственному пути отступления. Плети широколистой лозы на стене дворца подсказали дальнейшее решение.
– Ты здорово дерешься! – Горячая смола крыши обжигала босые ступни, и Рамон, избрав причудливый прибамбас, призванный зодчим изображать рог изобилия, перебрался в его тень.
– Могу научить. Смотри и запоминай!
Раскрасневшаяся физиономия вынырнула, казалось, из чаши аляповатой керамики водостока. Криккрак нарочито замедляя движение, треснул ее железной пяткой в лоб. Рамон одобрительно крякнул:
– Так его!
Еще трое алых, показалось принцу, исчезли одновременно.
– Извини, не получилось притормозить. Увлекся, – искренне огорчился Криккрак, не понимая, какая пружина выбросила принца из тени на солнцепек.
Рамон, во время его тирады, бросил тревожный взгляд за карниз и, выхватив меч, не говоря ни слова, принялся обрубать шероховатые стволы лиан:
– Небо в спину, предатели!
– И мягкой посадки, – благожелательно заметил "ангел-хранитель". Потом добавил серьезно, без тени ерничанья. – Простите, духи лозы, простите убитые и искалеченные дары солнца, только сегодня нам надо выжить!
Вылезающие из окон люди, падающие плети, крики и разноголосые стоны переполошили дремавших в листве сизокрылых жуков. Над дворцом повис зудящий гуд.
– Удираем! – Криккрак оторвал от очередной лозы разошедшегося принца.
Возмущенный встречный взгляд рассмешил волшебника в отпуске.
– Не настырничай, Рамон. Лучше вовремя удрать, чем поздно отступить. Не придирайся к словам, показывай дорогу! Башня смерти единственно знакомое мне безопасное место, бежим к ней, если не возражаешь.
– Лучше в порт, найдем верных людей, разыщем отца. Тогул оказался прав: нельзя было возвращаться! Я не поверил...
– Налицо положительный сдвиг в твоих мозгах, – засмеялся Криккрак.
Рамон не понял или не расслышал. Он споро петлял среди изобилия украшений, и его “ангелу” снова пришлось туго. Очертания лагуны мельтешили сквозь кудрявые шапки крон. Бежали настолько быстро, что крыша вдруг будто обрушилась книзу. Толстый с гладкой корой ствол со знакомым узором листьев принял беглецов и лениво покачнулся под тяжестью разгоряченных стремительным спуртом тел.
– Голубой орех! – ухнул филином Криккрак. Круг его наблюдений замкнулся. Догадка напрашивалась, но анализировать или задавать наводящие вопросы времени не оставалось. "Мое сегодня возможно только в прошлом!"
– Я чуть, не проскочил его, а у тебя реакция!.. – Принцу казалось, назвавшийся астронавтом серебряный, умеет все. – Научишь, не сомневаюсь в твоих способностях, лазить по деревьям. Под нами старая стена крепости. – Рамон в одно касание оказался у корней. Фиолетовые лианы и высокие лопухи надежно укрыли беглецов от посторонних глаз. Подлесок у стены проскочили без приключений. Пробравшись сквозь присыпанный известняком лаз под землю, зашагали не торопясь.
– Ты вырос толковым парнишкой, Рамон! – Криккрак не мог удержаться от похвалы. Его царственный друг вторично показывал отличные способности в подземном ориентировании. – А по верху дорога к башне есть?
Рамон вышагивал в кромешной тьме своим стремительным способом, одной рукой придерживая Криккрака за пояс юбки, другой, ощупывая стену скользящими касаниями.
– Здесь везде высокие потолки. Нет ни ступенек, ни выступов. Из башни выберемся в лес, оттуда в порт. – Принц говорил громко. Пережитое волнение вызвало приступ слов. – Самые храбрые пугаются настоящей темноты! Я понимаю, в природе ее не бывает: одно солнце меняет другое, и все. Меня отец приучал к этим лабиринтам, когда я ходить не умел.
“А Волшебная ночь?” – едва не спросил Криккрак. Небрежно брошенное в природе... не бывает, укололо смертельной угрозой. Две тысячи лет назад орбита планеты сместилась! Пришельцу не хватало толики информации, чтобы окончательно разобраться в тревожных предчувствиях. “Неужели ты пережил кошмар Кометы, мой славный Рамон? А моя первая встреча с тобой и с тигром? Почему она выпала из памяти? Или у меня есть двойник? Костя, Лешка и Мика меня называют “Кри”, и Рамон сразу же”. Вопросов было много. Но Криккрак понял одно: его миссия в прошлое носила определенную цель, связанную... связанную.… Разобраться в замысле провидения предстояло самому.
Против ожидания, морской порт выглядел малолюдным. Остро пахло гнилыми водорослями и солью. Широкие юбки из листьев растений здесь встречались настолько часто, что друзья совершенно не выделялись из загорелой когорты босяков, которых во всех морских портах Вселенной превеликое множество. Перед выходом “в портовый свет” Рамону пришлось изрядно попотеть, вспоминая искусство плетения одежды из листьев ядовитой, но исключительно крепкой парчолы, что входило непременным атрибутом обучения военному ремеслу. Яд из растений удалили простым вымачиванием…
– Когда провожали отца, народу в порту было… не протолкнуться!
Мальчики устроились на укатанной волнами полоске песка и Рамон, как умел, изобразил карту похода отцовского флота на Жабарон. Ничего общего с линией берега Медвежьего рисунок не имел. Да и длиннее та линия была многократно. Криккрак снова ощутил в себе пугающую пустоту и тревогу.
– Про другие материки рассказать можешь?
– Сейчас войско в Жабароне... – Разглагольствования принца доносились до сознания “ангела” сквозь хаос собственных мыслей. – Купим лодку, и в путь!
– Сотворить бы жуколет. – Сверхлегкий аппарат, перекроенный мурашами под сенокосилку, возник перед глазами в такой четкой реальности, что Криккрак принялся тереть глаза, прогоняя призрак.
– Лететь на жуках? – встрепенулся Рамон. – Неужели, можно?
Пустынный полуденный берег остался позади. Ноги и запахи вынесли ребят к многоголосому базару, отгороженному от причалов стеной рыжего ракушечника. Восторженные вопросы принца вернули Криккрака на землю.
– Предлагаю потолкаться среди народа, не то придется питаться жуками и сырыми дарами моря, – предложил он. – Кроме того, на базаре легче спрятаться от шпионов регента. Собак-ищеек можно не бояться. Мы провоняли рыбой! Ни одна собака не учует дворцовых запахов.
Рамон остановился. Темные глаза под пушистыми ресницами светились восторгом и страхом.
– Ты бог, Кри?
– Бог в каждом из нас, Рамон! Я тебе говорил: я человек, астронавт.
Принц отвернулся и заговорил скороговоркой с нотками обиды и надежды:
– Тебе все-все удается, Кри. Ты очень многое знаешь наперед. Кто ты? В какой стране жил? Кто такие собаки, бараны, астронавты и шимпанзе? Ты видишь, я запомнил всех- всех. Кто научил тебя драться без оружия? Ты воин, не отнекивайся! Видно, что воин, а не убиваешь? Тебе претит убийство! Ты просишь за него прощения! Ты волшебник?
– Я не умею врать, Рамон. Разве что, храня тайну, совру врагу. – Прямые вопросы заставили стушеваться “серебряного”. – Я очень, очень издалека. Из такого далёка, что ты пока не в состоянии ни поверить, ни проверить. Оно для тебя – сказка. Криккрак сжал пальцами голое плечо принца и смотрел на море невидящим взором.
– Я люблю сказки!
– У нас с тобой есть, о чем поговорить, не торопи меня, Рамон. Мне совсем не просто жить, как тебе кажется, и не все понятно, что вокруг происходит.
– Вокруг измена! Я привык. – На сияющий восторг набежало облачко тревоги и тотчас рассеялось в ликующем ожидании чуда. – Расскажи о себе, Кри! Ты должен рассказать! Я думал... Мы почти одинаковые! Нет, разница есть, только мы как две половинки одного ореха... Мне тебя обмануть хуже, чем соврать себе! – Рамон потянул “хранителя” за локоть. – Расскажи о себе, Кри!
Криккрак, соображая, какой дать ответ принцу поднял глаза к небу и обмер. Багровый ответ судьбы висел над головой, распуская радужный хвост...
2
Хатджея – страна хаттонов. Хатжар – столица, а хажар – столичный базар.
– Народу, что людей! – сказал бы Костя.
– Это кто?
– Брат... хаттон... бывший. – Cеребряный снова ушел от объяснений, и принц потускнел лицом.
Ребята протискивались сквозь пеструю толчею базара, тоскливо пожирая глазами выставленные на продажу яства: горы овощей и фруктов, связки копченых колбас, розовые срезы ветчины, пирамиды ноздреватого сыра и гладких мраморной окраски яиц диких курочек – гордости гористой глубинки Хатджеи. И рыба! Рыба всех сортов и размеров: речная, морская, вяленая, соленая, жареная, копченая, маринованная, запеченная в тесте, фаршированная зеленью, грибами, морской капустой, устрицами и еще бог знает чем. О рыбе на столичном базаре можно было сочинять поэмы! Дымные, пряные, соленые, медвяные вышибающие слюну, запахи, яркая пестрота тканей: ковры, паласы, гобелены... Праздничный блеск столовой утвари. Рев и блеяние скота. Гомон, смех, плач – все в одном месте, и все сразу.
Столичный хажар ворвался в сознание гостя из будущего, и желудок его сразу же заурчал, отвлекая внимание Криккрака от невеселых размышлений о жестокой судьбе планеты. Рамон угомонился с вопросами и, судя по широко раздувающимся ноздрям, ароматы хажара раздразнили царственный аппетит. Вдруг принц заметил нечто, заставившее беглецов на время позабыть о тоскливых размышлениях об обеде.
– Смотри, Кри, факир!
На крошечном пятачке за мясной лавкой, подстелив под себя соломенный половичок с красными и синими зигзагами рисунка, сидел, скрестив тощие ноги, смуглый чернобородый человек в высоком колпаке. Длинную дудку или флейту с двумя раструбами факир держал перед собой, широко оттопырив локти и готовясь к выступлению. Заплетенная в тугую косицу борода висела между голыми руками красным вымпелом. Полоски татуировки на руках странным образом шевелились, и мальчишки вдруг с ужасом увидели отделившуюся от "рисунка" граненую головку змеи. Факир извлек из инструмента протяжный звук. Толпа зевак вокруг приучено подалась назад. Крик, ругань, свист: кого-то больно пихнули локтем, кому-то отдавили ноги, а кто-то создавал суматоху просто так, ради удовольствия.
Однообразные ноты следовали одна за другой с вызывающим тревогу ускорением. Толпа выжидающе замерла. На этот раз ожили краски циновки. Две плоские головы на грациозно откинутой плети общего тела, распахнув черную кайму пастей, замерли перед гипнотизирующими зрачками инструмента.
– Кофа!
Толпа попятилась, расширяя круг, на этот раз совершенно бесшумно.
– После укуса кофы не живут, – прошипел Рамон в ухо.
Криккрак поежился, припомнив утренний визит. “Ну, и денек!” Не прекращая игры, факир принялся раскачивать инструмент из стороны в сторону. Пресмыкающееся покорно следовало движениям, в свою очередь, раскачиваясь и гипнотизируя зрителей игрой изменяющихся узоров.
Кольцо вокруг фокусника, почти неприметно для глаз, шажок за шажком сужало круг. Люди все ближе и ближе придвигались к живому маятнику, не отрывая от него глаз, раскачиваясь и подпевая в такт завораживающей мелодии. Когда передний ряд приблизился к факиру на расстояние вытянутой руки, тот перестал играть, а змея упала, став почти неразличимой на фоне полосатого ковра. Зрители вздрогнули, останавливаясь. Серые лица не выражали ничего, кроме безразличной покорности судьбе. Но вот шок от танца смерти прошел, публика прянула назад, облегченно и весело загомонила, а к босым ногам факира посыпались медь и серебро.
– Это то, чего нам сейчас нужнее всего, – выдохнул Рамон, провожая голодными глазами каждую, уплывающую в бесконечный пояс монету. – Мои запасы во дворце, считай что, пропали.
– Тогда рискнем!
Не дожидаясь, пока зрители разойдутся, Криккрак протиснулся к факиру, громко, почтительно и, вместе с тем, вызывающе, приветствуя великого заклинателя змей.
– Кто ты и откуда? – Факир прикрыл улыбку концом ткани. Сегодня ему везло, был базарный день, и он остался доволен урожаем серебра и меди.
– Я знаменитый Драчун планеты по имени Земля со столицей Талдыбугоран. – Криккрак не рисковал, называя любые координаты Вселенной. Даже для Паучелло, случись ему шляться по базару, его откровение ничего бы не прояснило: поселиться на Земле, а тем более, заиметь противником внука Великих волшебников ему предстояло через две тысячи лет.
– Славная столица драчунов, – принимая игру, поддержал мальчика заклинатель, незаметно и пытливо присматриваясь к нему. – И любого побьешь?
– Пусть рискуют, если не трусы! Кто из вас крепкий, ребята? Выходи, померяемся силой. Кто упал, тот проиграл. Проигравший кормит меня и... вот его, моего брата. – Он ткнул пальцем в Рамона. – Бродяга тоже хочет есть!
Толпа, обалдевая от беспримерного нахальства мальчишки, остановилась. Наглость босяка ей нравилась и отталкивала одновременно. Тяжеловесная туша мясника из соседней лавки нависла над нахалом грозовой тучей. Жирняшка прозевал представление со змеей и надеялся наверстать упущенное. Круглая в розовых складках свиномордия на месте лица обернулась к факиру.
– Сколько ты получил за змею, заклинатель?
Взять с голодранца было нечего, но мясник относился к тому типу людей, которых задаром не заставишь приоткрыть рот. Жирняшка искал надежного поручителя. Факир оглядел мускулистую стать стоящего перед ним юноши, рыхлую тушу хозяина лавки и задорно хлопнул себя по коленям:
– Сто монет, приятель.
– Ты врешь, фигляр, но тебе же хуже. – Мясник снял фартук и неторопливо вытер об него засаленные руки. – Я готов!
– Он правильно сказал… Готов!
Криккрак поставил ногу на поясницу поверженного носом в базарную пыль Жирняшки. Мясистую кисть Драчун из далекого Талдыбугорана слегка придерживал за пальцы на коварном изломе, чтобы тот не спешил трепыхаться.
– Не честно! – завопил, разъяряясь, мясник, так и не успев понять, как очутился в пыли под ногами дерзкого проходимца.
– А как будет честно? – душевно спросила пришлая знаменитость, отпуская сальные пальцы противника и отодвигаясь от него в сторону зрителей.
– Честно будет, если он не станет платить! – загоготал кто-то в толпе, и публика принялась дразнить и поносить мясника на все лады.
Когда Жирняшкины “таланты” в устах толпы иссякли, публика вдруг начала понимать, что никто толком не успел разглядеть, как этот крепкий, но все же юнец, уложил тяжеленного мясника Жирняшку носом в пыль. Жирняшка славился на весь город своей жадностью и кулаками-кувалдами. Знаменитость же, не задаваясь и не выклянчивая свой законный выигрыш, спокойно стояла, плутовски улыбаясь толпе уголками губ. Золотые вихры бойца стягивал коричневый ремешок из натуральной кожи, бирюзовые глазищи лучились от счастья, а над ними парила черная чайка бровей. Завороженная красотой бойца, публика в миг оказалась на стороне победителя, прихлебывая слюни от жажды очередного небывалого зрелища.
– Честно будет, если я сделаю вот так! – Жирняшка резво вскочил на свои толстые ножки и, подняв над головой пудовые кулачищи, ринулся на обидчика разозленным до клочьев пены быком.
Криккрак повернулся к сопернику в последний момент, пронырнул под правым локтем мясника и неторопливо распрямился:
– Тебе вредно сильно волноваться, дядя. Сбегал бы ты лучше за обедом!
В то время как голос симпатичного Драчуна оставался ровным и презрительно спокойным, цвета побежалости на круглой физиономии его разжиревшего противника раззадорили толпу еще больше.
– Пусть побегает!
– Ему не вредно!
– Не лопни от жадности, Жирняшка!
Криккрак не любил издевок, но кушать хотелось и очень, он понимал – вторая быстрая победа подряд сейчас сработает против него. Не даром зритель и зрелище одного корня. Избежав очередной атаки простой подножкой, Криккрак пообещал намылить шею и насмешникам. Кое-как затормозивший перед толпой Жирняшка опешил. Чтобы его защищал безродный оборванец и сопляк!.. Мясник прямо-таки задохнулся от приступа ярости. Стряхнув пыль и резво растолкав шарахнувшуюся в стороны толпу, Жирняшка рванул к своей лавке.
– Улю-лю-лю-лю-лю! – понеслось ему в след.
– За деньгами побежал!
– За объедками!
– Окорока-то, окорока не растряси!
Криккрак без тени улыбки ждал продолжения. Двери лавки распахнулись, на порог выскочил Жирняшка с секирой для рубки мясных туш. Правая рука Рамона скользнула к мечу и застыла. Меч покоился на дне лагуны. Но бессознательное движение мальчика не осталось незамеченным... Насупив черные брови, на пути мясника вырос факир. Две плоских головы с тупым безразличием уставились в лицо не пожелавшего платить по счетам бойца. Раздвоенные язычки замельтешили перед враз округлившимися глазами. Жирняшка отпрянул.
– Пусть его... – Жесткая ладонь Драчуна опустилась на плечо заклинателя змей. – Нам бы с... братом поесть. С тупым и жадным справиться было легко.
За словами юноши последовали взрыв негодования толпы и долгожданный нежный перезвон монет потрясенных зрелищем, скромностью и благородством драчуна зрителей. Свежий боец не спешил на ристалище. Щедро расплатившись, публика потихоньку стала расходиться, шумно обсуждая новый аттракцион.
– Завтра заплачу! – В дверях снова объявился Жирняшка. – Приходите со своими фокусами к моей лавке.
Криккрак даже не повернул головы:
– Ты поможешь нам, повелитель змей?
– Не сердись на него, Драчун. К утру Жирняшка придет в ум и возместит вдвое. Жирняшка, когда не пьян, неплохой малый. А что умеет твой друг или... брат? – Лукавые искры заплясали в прищуренных угольках глаз.
– Работать мечом, – ответил сам за себя Рамон, невольно приосаниваясь.
– Не густо. Но что-нибудь придумаем! – засмеялся факир. Если вы раньше не дадите тягу, дети дворцов.
– Дадим, – честно признался Криккрак. – Только не сразу. Тебе нет смысла выдавать нас страже.
– Я не спятил. Правду говорю, сын Ханжана?
Рамон вздрогнул.
– Ты выдал себя, потянувшись к мечу. Будь осторожнее, принц!
Косматый шар на тоненьких птичьих ножках и с попугаичьим клювом под зонтиком-хохолком встретил хозяина у порога...
О непродолжительном пребывании принца и волшебника у гостеприимного факира кристалл показал до обидного мало. Прямодушный хозяин принял беду законного наследника, как собственную. Он помог избежать встречи с филерами регента, но еще больше в постройке жуколета, рассчитывая удивить мир небывалым фокусом полетов.
Работа на хажаре группой, значительно расширила программу и приносила небывалые доходы, сулившие одинокому заклинателю змей безбедную старость. Назвавшиеся братьями, торопились. Не открывая главного секрета конструкции, Криккрак подробно рассказывал, почему крылья поднимут жуколет в воздух, каким путем добиваются устойчивости летательных аппаратов, не скрывая, что могут быть самые разнообразные их конструкции.
А время поджимало. Вглядываясь в светлое ночное небо, Криккрак все чаще и чаще задавал себе вопрос:
– Почему я здесь? – И, не находил ответа. – Спасти Рамона? Цивилизацию? Дедушка Космос когда-то остановил вмешательство бабушки Время.… Но я должник неба!
Факир и Рамон помогали разведчику Вселенной, чем и как могли, доверяя своему Кри с очень большой долей натяжки. Несмотря на сомнения, они трудились на совесть. Рамон большей частью потому, что хотел как можно скорее вернуть трон. Факир из-за чистого любопытства и любви к диковинам. Идея свободного полета притянула смелого заклинателя змей подобно магниту.
Жуколет сработали в два быстрокрылых месяца из самых легких сортов дерева и тончайшей "военной" ткани. Той самой "золотой", что шла солдатам на юбки. Строили быстро, по рисункам Криккрака на сырой глине. Для изготовления настоящих чертежей не оставалось времени. Опыт Зеленой планеты надежно хранил характеристики каждой детали в тренированной памяти разведчика космоса. К тому же, он очень и очень спешил.
Попутно у кочующих купцов Криккрак выспрашивал картографический материал о местности, настойчиво обучая принца основам летного мастерства. Волшебник догадывался, что миссия его далеко не проста. Он помнил о долге небу и искал отправные точки платежа! Рисуя по рассказам карту, Криккрак надеялся отыскать контуры побережья Медвежьего, и в гроте Утеса укрыть Рамона от ужаса падения Кометы, радужный хвост которой разгорался ярче и ярче. Сказка дедушки Космоса утратила романтическое очарование, обернувшись жестоким лицом страшной Правды.
3
Рамон физически ощущал обеспокоенность друга, не предполагая истинных причин его торопливости в работе. Принц настолько привязался к “ангелу-хранителю”, что не мыслил продержаться в разлуке с ним и получаса. Позабыв о своем ранге, Рамон охотно подчинялся “серебряному”, испытывая трепетное уважение перед бесконечными познаниями Криккрака и беспроигрышной доблестью в ежедневных схватках.
– А ты сомневался! – кричал конструктор в самое ухо Рамона, когда его детище оторвалось от земли и поплыло над покосами, набирая высоту.
Рамон усердно крутил педали, с удивлением новичка разглядывая уменьшающиеся до размеров рисунка деревья, лагуну и как-то вдруг наплывшие из сумерек прибамбасы карнизов родного дворца. Неожиданно дворец встал на дыбы. Криккрак выполнил разворот и только тогда обратил внимание на побелевшее лицо друга:
– Тебе плохо, Рамон?
– Сейчас хорошо, а перед этим затошнило. Дворец перевернулся!
– Ты крепкий парень, и скоро привыкнешь. Это не дворец, это наш жуколет вертится. Смотри вниз! Я поворачиваю вправо, ты плечом ложишься на борт, и тебе кажется, что земля достала до неба... Возьмись за ручку. Чувствуешь? Я её наклоняю, а жуколет ложится на бок и мы вместе с ним. Возьми управление, держи плотно, но не напрягаясь! – Криккрак, преодолевая усилие неопытной руки, принялся перекладывать аппарат с крыла на крыло. – Прочувствовал? Пробуй, не стесняйся! Жуколет устойчивый.
Под прозрачными лимонными расцветками неба плыли постройки Хатжара, стольного града и родины Рамона. Отражением неба светилось море, наступая на берег с севера бесконечными белыми шеренгами. На юге, вырезанной из картона декорацией, в туманной сини высились отроги Великого Хеттского хребта.
– Эй! А что за фонарь в небе или я снова путаю верх с низом и там, наверху, море? – Рамона переполняло чувство восторга. Ему хотелось петь и смеяться.
– Комета. – Улыбающееся лицо “ангела-хранителя” враз поскучнело. – Если это та, про которую мне рассказывали, мы на пороге больших неприятностей.
– Будет ураган? – Рамон знал о последствиях появления небесного чуда.
– Много хуже! – Криккрак замолчал, не зная, посвятить одного из приговоренных к страшной смерти в истинное положение вещей или повременить. Пугать мрачными предположениями не хотелось, и теплилась надежда: – Зачем-то я здесь? – С момента на берегу Хатжарского порта, когда он увидел Комету, щемящая сила стянула обручем сердце и не отпускала. Сердце плакало от отчаяния, оставляя глаза сухими, голос ровным, а мозг горячим от напряженного поиска выхода. – Будем надеяться на лучшее. А сейчас держись! Садимся, забираем продукты, прощаемся с факиром, и в путь!
Уходя от расспросов, Криккрак резко бросил жуколет книзу. Застрявший в горле тошнотик не располагал к любопытству, и Рамон покорно переключился на борьбу с собственным желудком. Раскрыв рот от уха до уха, принц принялся заглатывать воздух "кусками".
Прощание не затянулось. Факир вздыхал от огорчения за потерянный аттракцион, но понимая нетерпение принца, не удерживая постояльцев. Расплатился щедро.
Вторая половина светлой Хеттской ночи пролетела за изучением приемов техники пилотирования совершенно незаметно. Прирожденным пилотом Рамон, разумеется, быть не мог. Разве что, вершины мастерства и две тысячи лет назад покорялись молодому задору да смелости духа. К утру, земля и небо прочно стали на подобающие им места, перестав пугать начинающего пилота непотребным своим поведением. До Рамона дошел смысл манипуляций с рукояткой управления. Криккрак, не прекращая давить на педали маховых крыльев, полностью переключился на штурманскую работу, наблюдая за местностью и сверяя с ней свои зарисовки. Изредка, скрывая тревогу, волшебник посматривал на сосредоточенное бронзовое лицо принца, успокаивая себя мыслью, что им суждено погибнуть вместе.
Принц самостоятельно и с видимым наслаждением заставлял послушный аппарат поворачиваться к земле то одним, то другим боком, любуясь проплывающим в сумеречной дымке пейзажем. Изредка он задирал капот к небу, тормозя жуколет почти до падения аппарата на "хвост" или, наоборот, опускал нос к земле и с волнением первооткрывателя до свиста в крыльях разгонял скорость, наблюдая, как вырастают валы окаменевшего моря. Так, во всяком случае, учили понимать природу гор его военные наставники.
Летели, обходя поселки, не упуская из виду береговой черты, скрупулезно сверяя путь с картой, нарисованной на куске золотистой ткани. Огромное количество неточностей Криккрак исправлял по ходу полета, и львиная доля работы по управлению жуколетом легла на смуглые плечи принца. Скоро оно стало для принца настолько привычным, что Рамон выполнял полет автоматически, искренне удивляясь своим недавним страхам и неприятным ощущениям.
Отсыпались днем, не забывая пополнять запасы еды у аборигенов. Рамону понравилось новое словечко, и он козырял им при всяком удобном случае:
– Эй, абориген! Нет ли у тебя еды для продажи, абориген? А что можно купить у других аборигенов? Спасибо, абориген. Держи монету, абориген.
Аборигены не понимали смысла слова, обозначающего их самих на языке пришельца из будущего, но едой делились охотно. Расплющенные кусочки серебра с изображением лукавой мордахи хаттона под зонтиком-хохолком всем приходились по нраву, делая понятным любой язык, будь он языком глухонемых.
Криккрака больше интересовали сами хаттоны, живущие бок о бок с человеком. Ласковые, сообразительные и в меру разговорчивые, хаттоны слыли незаменимыми помощниками, выполняя множество докучливых работ по хозяйству. Водилось их по деревням – несть числа! Лопали хаттоны все подряд и во всем зависели от людей. Правда, верещали хаттоны по-своему, писком далеким от речи, но понимали хозяев с полуслова. Их менее развитые собратья – хаттониды прятались в зарослях голубых орехов, удирали от людей без оглядки и панически боялись огня.
"Совсем как наши собаки и волки", – сделал вывод Криккрак, недоумевая, каким образом, изнеженное племя хаттонов протянуло два тысячелетия без людской опеки и кануло в вечность, одарив на прощание человечество говорящим зверьком, его будущим братом Костей.
Перетекали дни без начала и конца. Флота не было видно, и принц устал вздрагивать при виде рыбачьих посудин с растрепанными парусами и мачтами, пригодными скорее для растопки очага, чем к быстротечной ярости морских баталий. Миновали вулкан. Древний давно потухший кратер, с фиолетовой травой на дне и стадами ушастых длинношерстных животных, похожих на комолых (безрогих) коз. Склоны Великого Хеттского хребта по правую руку неторопливо набирали крутизну, но знакомых сочетаний рельефа не было и в помине.
А Комета становилась все прекраснее, пробуждая в памяти тревожные картинки дедушки Космоса, и Криккрак настойчиво продолжал искать Громилу, единственное место на планете, где он надеялся переждать катастрофу и сохранить... нечто большее, чем друг.
Наконец Великий хребет раздвинул скалы островерхих вершин и пропустил к морю полноводный пограничный Жабар. Бесчисленное количество больших и малых островков мелькали за кронами леса плоского берега. Узкие протоки между островами сверху смотрелись серебристой разноячеистой сетью, и русло реки напоминало громадную, запутавшуюся в тенетах, рыбину. Родина Рамона – Хатджея, поверженная к ногам сатрапа, осталась позади. С трудом, преодолев широченную водную преграду против ветра, жуколет распластал золотистые крылья над страной сказочных богатств Жабароном. Сюда, на эти равнины, за легкой добычей ушли непобедимые орды царственного Ханжана – отца Рамона.
– Откуда в воздухе столько гари? – Рамон закашлялся, и на его пушистых ресницах проступили капельки слез.
– Заморозки. Посевы дымом отогревают, – процедил сквозь зубы Криккрак и, не удержавшись, в сердцах бросил: – Предок твой во всю старается, чтобы тебе легче дышалось в жизни. Дыши глубже, набирай трофеи!
Рамон пристально вгляделся в напряженное лицо друга, ничего не сказал и отвернулся. Он привык к иносказательным выражениям “ангела”, не всегда их понимал, но обижался еще реже. В затянувшемся неловком молчании жуколет, набирая скорость, повернул к морю.
– Ушар! – побелевшими вдруг губами прошептал Рамон. – Столица. Город виноделов, ткачей, оружейников. Здесь Тогул подарил мне меч.
Сквозь серую пелену неясные очертания цитадели Жабарона напоминали древние руины из учебных фильмов по истории Земли. Криккрак сделал над окраиной небольшой вираж и решительно направил жуколет к небольшому полю у фиолетовой кромки леса.
– Садимся!.. Идем!
Принц молчал, и между этими двумя словами Криккрака пролегла вечность. До Рамона начал доходить жуткий смысл войны. "Военные подвиги" папенькиного войска говорили сами за себя.
Костюмы бродячих артистов, которыми снабдил ребят предусмотрительный факир, выдавали в мальчишках пришлых людей. Без них, ошибись друзья в обычаях страны или в своеобразной быстрой речи жабаронцев, могли возникнуть неприятности. А какой спрос с бродяги? Да и некому было в гнойном Ушаре разбираться в несущественных мелочах. Шпионят там, где полагают грабить.
К концу битвы за Ушар друзья опоздали на сутки. Войска Ханжана ушли на Чарог и Доре, оставив медленно умирать размолотый жерновом смерти город.
Догнать отягощенную трофеями армию на жуколете не составляло труда, но Криккрак упрямо водил друга среди руин, оказывая посильную помощь тем, кому в этой жизни бесконечно не повезло. Отцы и матери умирали на руках поседевших детей, а дети пред обезумевшими глазами пепельно-серых матерей, реже отцов. Здоровых мужчин в городе не осталось. Группы калек копошились в развалинах, пытаясь сохранить то, что всего несколько дней назад называлось полнокровной жизнью богатой столицы. Сострадание к чужому горю вело друзей сквозь дымы пожарищ, которые некому было гасить, и ужас смерти. К концу первого дня ребята отупели от бесконечных перевязок, поисков воды и скудного провианта. А раздувшиеся на жаре трупы смердели, не оставляя времени остановиться и сделать передышку.
– Нам не справиться вдвоем! – Криккрак вытер пот с почерневшего от гари лица. Погребальный костер разгорался с вызывающим омерзение шипением.
– Уйдем отсюда, Кри! – прошептал Рамон, потянув своего ангела-хранителя за руку. – Сейчас здесь начнется такое!..
– Придется формировать бригады из калек... – Криккрак не придал значения предостережению Рамона и осекся на полуслове. Горючий хлам, который удалось наскрести для костра, пришел в движение, и из него показалась пылающая факелом голова мертвеца. – О-о-он живой!
– Не смотри! – Ловкой подсечкой Рамон уложил “ангела” в горячую пыль поверх суреневой брусчатки. – Не смотри туда! Стошнит...
Пахнуло жутким смрадом, сквозь который пробивался тонкий аромат сурени. Перед войной улицы Ушара славились изумительным покрытием из самого прочного дерева на Хете. Засыпанные битым щебнем и пеплом, с обширными выбоинами, улицы сейчас представляли собой подобие просек в буреломе каменного леса. Суреневая брусчатка стала основным видом топлива – погребальной данью живых перед мертвыми.
– Бежим! Я видел раньше, они не оживают! Отец говорил, огонь заставляет плясать мертвецов последний танец, очищая их души от грехов. Бежим отсюда!
К середине второго дня “артистов” узнавали во всех кварталах. А Криккрак и Рамон на правах урожденных ушарцев просили горожан объединиться перед лицом новой беды. Началось повальное вымирание от заражения воды, пищи и самого воздуха трупным ядом. К утру третьих суток усилиями мальчишек двенадцать групп разбирали завалы, расчищали колодцы и водовод, что тянулся через равнину с отрогов Хеттского хребта и жгли, жгли, жгли смердящие смертью костры. Беженцы со стороны Чарога и Доре пополняли бригады свежими силами и, главное, приносили пищу. Но здоровых рук не хватало. Ребята уставали до тупого равнодушия ко всему на свете. В короткие сны с их воспаленным кошмарами воображением лезли мертвяки с лопнувшими от жара глазами, обезумевшие бабы с разлагающимися младенцами на отрубленных руках, поднятые к задымленному небу синюшные кулаки и... качающаяся в раскаленном небесном мареве роковая звезда.
Утро пятого дня застало друзей под стенами выгоревшего изнутри храма “Солнечных братьев”. Кровля придела, посвященная желтому солнцу, провалилась вовнутрь; некогда изумрудная крыша его огненного близнеца почернела и держалась на честном слове. Ночевали в глубокой нише, где изо рта зеленого божества сочилась по каплям родниковая вода. Сквозь сон Криккрак почувствовал приближение опасности и мысленно возблагодарил своих учителей боевых искусств на “Пионере Вселенной”. Прищуром без изменения положения тела он оценил обстановку: толпа калек с камнями, с подобранной на свалках домашней утварью и несусветным хламом молча ждала пробуждения артистов.
Рамон проснулся от щипка в руку. Едва он протер глаза, из толпы вышел изможденный старик с опаленной бородой. В единственном глазу парламентера не замаскировано читался смертный приговор. Другой глаз скрывала повязка.
– Ты, златоволосый балаганщик, уходи с миром! – Небрежный отпускающий грехи жест почерневшей от грязи руки должен был смотреться величественным, не прослеживайся в нем гнилая фальшь, но здоровый зрачок уже переместился на принца. – А сын Ханжана останется и примет смерть!
Крючок нестриженого ногтя разорвал бы Рамону веко, не отклони тот голову. Распрямившись пружиной, Криккрак заслонил друга:
– Уйди по-хорошему, дед! Дети – не отцы!
– Ах-ха-ха! Кто говорит об ответе сына? Доре и Чарог в осаде. Голова принца будет за них откупом, и пшел прочь, комедьянт! Я отнесу царю плату! – Старик гордо подбоченился и обвел полуслепыми глазами сподвижников. Толпа одобрительно загомонила.
– Вперед! – шепотом приказал Криккрак. – Не успеем, сомнут!
Друзья врезались в толпу пушечными ядрами.
– А-а-а! О-о-о! Уй, уй, уй!
Не ожидавшие решительного отпора калеки бросились врассыпную.
– К жуколету!..
– Почему они со мною так?
Рамон до пота крутил педали, трещали маховые крылья, поверженная столица Жабарона таяла в дымке. Слезы висели на пушистых ресницах, скатывались к ушам от скоростного напора ветра, рисуя на грязном лице веер светлых борозд. Его “ангел” не торопился с объяснениями, давая принцу возможность выговориться и, тем самым, несколько успокоиться.
– Я никогда не видел, что бывает потом, после битвы. Я помогал... Я старался!.. Я ненавижу войну!
– Ты ждал благодарности? – Криккрак перегнулся через капот, чтобы не мешало неподвижное крыло аппарата, и смотрел в небо с нарастающим ощущением подошедшей вплотную беды.
– А наши – гады, гады! Подлые гады! Могли взять… и у
Обсуждения Волшебники