Костер четвертый.
Люблю Тебя за то, что вижу свет.
Благодарю, что выпустил в полет.
Прости, я не нашел еще ответ:
Зачем живу, зачем весь мир живет?
К чему страданье в лоне красоты
И капля счастья против моря зла?
Молю об исполнении мечты
И кубке жизни, выпитом до дна.
(Криккрак “Размышления”)
Зеленое слева – желтое справа. Солнышки висели в небе Медвежьего, подернувшись белой дымкой. Ласково синело море. Под везделетом плыл фиолетово-зеленый ландшафт подступов к Мертвому болоту. Управлять машиной вручную во все времена считалось шиком. Криккрак, отключив автоматику, осваивал мастерство пилота до седьмого пота. В конечном итоге, усердие привело к полному отказу рычагов в повиновении утомленной воле мальчишки. Поняв причины посредственного пилотажа, Криккрак нажал клавишу автопилота и с наслаждением откинулся на уютные подушки рабочего кресла:
– Уфф!
– Осторожнее, Кри, знакомого зацепим! – прощебетал в шлемофоне голос друга и единственного пассажира.
Общий "знакомый" материализовался перед остеклением фонаря вероятно из воздуха. Криккрак готов был поклясться самой страшной клятвой, что секунду тому назад перед машиной никого не было. Пернатый гость подготовился к встрече, и рокового удара о капот везделета не произошло. Дружелюбно прокаркав приветствие, птица изящным маневром уселась на пластиковый борт. На друзей из-под развесистого зонтика уставились круглые зеленые глазищи с узкими щелками черных зрачков.
– Зд-дравствуй-те сыч-ворон! – недружными голосами поздоровались пилот и пассажир, невольно робея под пристальным взглядом, уважительно оценивая мощный клюв и траурное оперение над изломом острых когтей со шпорами.
– И-карр! – удовлетворенно проворковала птица, удерживая равновесие на узкой окантовке борта короткими взмахами крыльев, не обращая внимания на мелкие неудобства совместного полета.
Деловито свесив голову книзу, загадочный гость долго высматривал в лесном массиве Сбежавшей обезьяны одному ему известные ориентиры, упираясь в плечо Криккрака упругими перьями, распушенного веером, смоляного хвоста.
Солнечная передышка подходила к концу. Погода снова стремительно портилась. Ливень торопливо тянулся к небу белыми нитями из чаши переполненного густым туманом Мертвого болота. Избыток сырости местами перевалил кромку сброса, расползаясь по лесу рваными клочьями седого дыма, растворяя в пошлой серости шапки деревьев и проплешины полян. Посадка без применения автоматики становилась делом щекотливым.
– Карр! – с чисто человеческим смаком в интонациях пробормотал сыч-ворон, очевидно сделав для себя некий важный вывод и, повернувшись к друзьям, указал крылом на поляну у сахарной головы Утеса. – Карроу кар, кар!
Лес поляны переполняли седые космы. Трава парила, готовая скрыться за их белесыми нитями.
– Нас зовут на пи-посадку, – просипел в шлемофоне мальчика осевший голосок самостийного переводчика.
– Почему бы ни сесть, пока время есть! – Клавиша перехода на ручное управление запала в панель пульта едва ли не сама собой. – И чем быстрее, тем лучше. Погода портиться на глазах!
"Хорошо быть человеком, – мелькнуло в голове медвежонка. – Тренируемся одинаково, везде и всегда вместе, а реакция у него почти как у Микки – глаз не успевает мигнуть. А спокоен! Можно подумать, каждый день получает приглашения к посадке в “сложняке” от помесей сычей с воронами.
Пока пернатый гость оценивал обстановку, клубящаяся муть разом вывалилась из болота и, не сдерживаемая деревьями, приступила к решительному штурму последнего оплота хорошей погоды. Не ожидая, пока серость затянет зеленеющий пятачок под капотом, Криккрак резким движением ручки “от себя” бросил машину книзу.
– Кар, кар, кар! – возмутился сыч-ворон, сваливаясь с борта и расправляя двухметровые черные крылья.
– Прости, я заторопился, погода жмет. – Криккрак выровнял везделет и тот, чиркнув днищем о наплывшую из тумана фиолетовую крону, устремился к земле, теряя высоту и неуклюже переваливаясь с борта на борт.
Туман стелился по траве, сокращая видимость. Машина неловко плюхнулась “на брюхо”, покачнулась, пружиня удар посадочными лыжами, и остановилась.
– Приехали, – выдохнул Криккрак, смахивая пот с кончика носа тыльной стороной перчатки. Окантовка стекла шлема не позволила пропихнуть пальцы глубже, к взмокшему от напряжения лбу. Криккрак, досадуя на недальновидность конструкторов вкупе с настырной инструкцией, невнятно чертыхнулся.
– Ты увидел крышу, Кри? – пропищал вдруг взволнованный голосок медвежонка. – Она с ногами! Она едет к нам!
– Случайно не у тебя крыша поехала? – Криккрак прекратил попытки дотянуться до мокрого лба, откинулся на жесткую спинку сидения и осмотрелся. Он устал. Разговаривать и удивляться, не было сил. Авангард сырости опоздал помешать его первой посадке. Как пилота, ему не в чем было себя упрекнуть.
Туман усеял траву жемчужными каплями, и расслоился. Его покрывало простерлось до скал Утеса, оставив в воздухе прослойку прозрачного синего пространства. И по этой сини в сторону друзей неторопливо вышагивали две куриные ноги, укрытые панцирем из пластин цвета старой слоновой кости.
Темная масса бревен выше пластин угадывалась в волнах серой мороси, покачиваясь в такт неторопливому ритмичному шагу. Над ними плыла совершенно четко просматриваемая ржавая солома крыши, прогнившей до черных пятен провалов. Кривые жерди позеленевших от времени стропил торчали из позабывшей естественный цвет соломы, пятью корявыми рогами. Высокий шест над левым скатом уходил вверх и терялся в мутной пелене.
– Опять кибернетики учудили! – Нисколько не задетый очередным изобретением Криккрак отдыхал, продолжая проигрывать в уме свою первую сложную посадку и анализируя досадные промахи в технике пилотирования.
– Ты думаешь...
– Новый маяк для отсечки пеленга по кромке болота. Видишь антенну сбоку? – наконец ответил он недосказанному вопросу в коричневых пуговицах друга. – Железяке по такой погоде маяк просто необходим, чтобы не загреметь с кручи в гости к хамелеонам. Кстати, где он забуксовал по туману?
Медвежонку было не до размышлений о судьбе отставшей от везделета няньки. Из прилипчивой мороси отчетливо проступили мокрые бревенчатые стены, крылечко-трап к распахнутой двери на петлях из лыка и затянутое грязной циновкой слепое окошко. "Избушка на куриных ножках!" Мешком перевалившись через борт, косматый абориген засеменил к прибежищу сказочной Яги и скоро подобрался к нему вплотную.
– Тьфу! – оперативно сплюнул на траву мишка, забывая извиниться за бестактность перед местными духами. – Ну и вонища!
К извинениям астронавты прибегали с пониманием признательности миру тонкой материи, подчеркивая неприятие манер дурного тона, случись таким манерам прорваться из глубин вековых традиций их грубого мира.
– Ки-какие кибернетики, Кри! Могилой несет как, как, как... – В мишкином воображении поплыли осыпающиеся окаменевшие корзины, синие в зеленом ореоле призраки предков... Бедолагу вновь затошнило. Правда, на кладбище древних медвежат больше пахло обыкновенной плесенью, но сравнить запах тлена от избушки с чем-либо другим, кроме братской могилы, мишке не приходило в голову. Ему просто стало нехорошо! Зажав пятерней нос, медвежонок припустил к везделету. – Летим скорей отсюда! – Мишка плюхнулся на сидение, хрустко щелкнув пряжками ремней безопасности.
– Подожди! – остановил готового стартовать друга Криккрак. – Продолжим мамино наблюдение! Помнишь, она говорила: "Сыч-ворон, пропавшая Микки, Ураган-нападение, Лес сбежавшей обезьяны". Теперь избушка! До полного комплекта не хватает бабы Яги... Дедушка Космос рассказывал о роботах бишау на каком-то острове. Там всякие Яги, лешие, Кощеи, любая нечисть на выбор. Все, что захочешь!
– Ты думаешь, мы наткнулись на них?
Криккрак молча развел руками.
2
– Избушка, избушка! Я, Яга тридцать первая, видимость ноль, высота... А черт бы побрал заумных летчиков! Не до высоты мне, листья по носу щелкают! Давай посадку “сходу по вертикали”, холера стоеросовая! Ветерок, ветерок подскажи, куриное отродье! – гаркнуло вдруг из тумана сверху хриплым басом.
– Штиль, милая, штиль, – неожиданно громко прошепелявило в избушке. – И носом... носом не верти, говорю! Ступу не колебай! Ступа сама дорогу знает.
Щелчок пряжек ремней пилота и рука в перчатке застыла на кнопке "Старт". Гермошлемы захлопнулись сами собой.
– Избушка, избушка! Я Яга тридцать первая, условия приняла, сажусь!
– И-и-и садись, родимая, садись! Только не на крышу, моя ласточка. Ентот еродром по причине трухлявости не примает.
– Я те... не приму, холера! – начальственно громыхнуло из тумана. – Я тебя, шельму, по бревнышку раскатаю, из ног холодец сварганю! Включай козью морду, тьфу пропасть! Приводную станцию включай, зануда! Сажусь!
Над избушкой тотчас заверещало и заклацало костяной морзяночной дробью. Задрав головы, ребята с удивлением разглядели, проступившие сквозь моросящую мглу, очертания рогатого черепа на маковке высокого шеста.
Секунда, и на покатую крышу избушки рухнула самая настоящая ступа с метлой и бабой Ягой, с торчащим носом-огурцом и седыми патлами под платочком в горошек! Но дотошный комендант "еродрома" знал дело до тонкостей и недаром посвятил "летчицу" от нечистой силы в тайны своей соломенной полосы. Сгнившие перекладины и трухлявое покрытие "еродрома" не выдержали посадочного удара. Яга рухнула в ангар своего былинного летательного аппарата в облаке пересушенного гнилья и вековой пыли.
– Тррах-хрясь бум! Та-ра-рах!
Под непереводимую перебранку "коменданта" и "шеф пилота" из двери кувырком вылетела ступа, почерневшие от времени черенок и прутья рулевого управления, прогнившая до черноты скамья, обломки жердей и сама хозяйка летного происшествия в сбитом на сторону платке и переломившимся книзу носом.
– Ваа! – вытаращила одуревшие бельма Яга при виде изящного летательного приспособления людей в десятке метров от родного “трапа”. – Так вот кто своровал Книжицу Судеб! – Колдунья сгорбилась и по-волчьи ощерила гнилую пасть, начисто позабыв неприятности посадки в сложнейших метеоусловиях. Острые локти нацелились на пришельцев двумя отточенными наконечниками стрел. – Сами пожаловали, голубчики! Так то ваше горе, на радость нашему осиновому колу!
Крещендо на темы достославной Книги, с непередаваемой красоты вариациями, ошеломило ребят ядовитой палитрой языка из незнакомых, но понятных изумительно образных выражений.
– И скажите спасибо трам-там-там уроды черноголовые, что святым огнем очищу ваши та-ра-рам души от тра-та-там смертного греха! В печь, мерзавцы, круглорожие, покуда я ваши ноги кривущие, да руки загребущие из тро-то-по-пы не повыдергивала!
Попытки Криккрака прервать мощные аккорды старухиного staccato и вернуть на поляну толику справедливости и чести имен, могли затронуть струны сопереживания самой заскорузлой в злодеяниях души, имей ведьма таковую. Но горячие объяснения и возмущенное чириканье стеклянных голов очень скоро, бесславно и сами собой заглохли на раскаленных углях в таинственной тишине безразмерного печного зева.
– Вот те раз! – пискнул Медвежонок, провожая глазами скупую полоску света, беспощадно придушенную щитом бабкиной заслонки. – Веселенькие традиции у сказочных мафиози.
Жаровня ведьмы источала приглушенный красный свет, а термометры на рукавах скафандров подскочили до цифры 540 градусов Цельсия.
“Когда это бабка успела ее протопить?” Промелькнула в голове Криккрака тревожная нота. “Неужели засада?” Тревога нарастала, но писклявый голосок в шлемофоне не позволял сосредоточиться.
– Чего бояться! – верещал между тем косматый абориген, захлебываясь от помеси дикого восторга и зудящего в костях страха перед новым приключением. – Тепло, темновато, но сверху не капает. Железяка на подходе, и все скоро выясниться сабо самой!
– Само собой, наверное. Скажи спасибо за скафандры, недожаренный петух ведьминской ресторации, – засмеялся Криккрак, безошибочно улавливая в писке друга собственное, скрываемое волнение.
Пригоршня сверкающих углей в стекло гермошлема заставила мальчика вздрогнуть и переключиться на предлагаемый мишкой вариант игры "на сморг". В бытность на "Пионере", бабкиным углям предшествовали теннисные мячи. Правилами предписывалось, не упуская соперника из виду, отбивать мячи и уворачиваться. Сморгнувший, проигрывал балл.
– Коварный ты, однако, медведь! – Криккраку вдруг стало легко и благодарно в обществе неунывающего, несмотря на страх, друга. – Получай ответный подарочек, иезуит!..
3
– Тот, енто лыцарь! Тот! – убеждала, тем временем, избушка сверх меры погорячившуюся хозяйку. – Я лучше твоего разглядела! Без круглых колпаков этих дурацких. Они у них от страха сами захлопнулись. В Книжицу не ленись, посмотри! Тот самый, говорю тебе, мальчишка! А второй хаттон.
– Ты от скуки совсем сбрендила, подружка! Мерещиться тебе всякое. Двадцать лет ни одного хаттона не видали, и вдруг хаттон!
Сомнения разъедали догнивающий костяк престарелой Яги. Круглые сверкающие чернью головы незваных гостей никак не вязались с обликом румяного да синеглазого мальчишки, которому по Книге Судеб ей повелевалось оказать всяческую помощь и поддержку. Невыполнение наказа грозило старухе огненной смертью. Казалось бы, чего бояться смерти ходячему покойнику? Ан нет! Бишау знали, чего добивались от своей техники! Чувство страха перед насильственной гибелью придавало их роботам исключительную живучесть и неподражаемое послушание, которое в научных кругах волшебников называлось гибкостью управления.
“А вдруг избушка ошибается?” Гореть огнем страсть как не хотелось, но и безнаказанными воров-обидчиков отпускать нельзя. Любой паршивый нечестивец потом засмеет. Самый замызганный из них знает правило: за воровство у ближнего, получи осиновый кол меж "лопат". По медицинской неграмотности Яга называла лопатки лопатами. – Так кто же, жарится у нее в печи?..
Сомнения расшевелили тревожащие воспоминания: кипящие черные облака, свирепые молнии... Вздыбленная земля, острый запах серы и тлена. Могилы с перекошенными крестами и разбитая грозой церковь на косогоре...
... – Триста лет не позабудешь, ты, ни страшной смерти своей, ни “воскрешения”! – Черное облако зажглось изнутри мрачным багровым светом.
А днем раньше, – высокая старуха в черном… песочные часы… последняя золотая крупинка… бородатые лица, осиновый кол… и жуткая боль в груди...
– Иии! – взвизгнуло истрепавшееся за века принудительной жизни, тело колдуньи. – Сгорю! Как пить дать, огнем сгорю! – Костяная нога громыхнула к печи и ржавая, с изогнутой ручкой заслонка, вылетела из прокопченного гнезда раскрепощенной пробкой шампанского. – Вай!
С проворством дикой кошки Яга отскочила от вылетевшего из зева снопа раскаленных углей. Искрящийся веер чиркнул по рухляди и весело вспыхнул на несколько вышедших из моды лохмотьях старухи.
– Горю! Прощай, подружка милая! Заслужила, достукалась, горю-у-у!
– Туши пожар, шушера нерадивая! Колдуй, покуда обе не сгорели!
Шепелявый голос избушки приобрел звенящую жесткость металла и начисто утратил приторную въедливость. Да только Яге было некогда обижаться на разительные перемены голосовых данных своего “насквозь” деревянного жилища, к тому же готового превратиться в траурное пепелище совершенно не колдовским образом. Дробная чечетка костяной ноги по ближайшей россыпи рубинового “подарка”, в сочетании с тарабарщиной заклинания против огня, сработали наилучшим образом.
Синие язычки вдруг погасли, а угольки превратились в слой серой пыли. Мишка испугался. Неоднократно видевший колдовство Великих стариков, Криккрак отнесся к проявлению волшебной силы гораздо спокойнее. Он слышал вопли избушки и понял смысл старухиной скороговорки. Беспокойство мальчика вызвал, скорее, изменившийся тон причитаний, ведьмы. Сейчас он был уверен на все сто: Яга – робот космических колдунов бишау.
– Ласковые, мои! Яхонтовые! – щебетала старуха райской пташкой. – Дайте наглядеться на вас, долгожданные! Позвольте расчесать кудряшки шелковые, да попотчевать, чем Бог послал, гостечки мои желанные!
Жирные разводы сажи по серебру скафандров делали ребят похожими на чучела в дегте и перьях. Сомнения Криккрака возросли многократно.
– Не спеши снимать шлем, медвежонок! – предупредил он друга шепотом на тарабарщине мишкиного языка, с его смешными “пипапами и пипопами”.
– Мне тоже не нравиться… – сопливо пискнули наушники.
Замарашки без признаков румянца и кудрей заметно охладили щебечущее красноречие старухи. Предчувствие ребят не обманывало, а Яге отступить на попятный не позволял животный страх перед возмездием. Растерянно громыхнув ногой по гнилому полу, колдунья приумолкла, вывесила дряблые губы до подбородка, пожевала ими, точно перекатывая жесткие шарики непростого решения, и вдруг резко взмахнула костлявой рукой.
– Будь, что будет! – сказала, как отрезала. – Отмоем, отчистим, потом и посмотрим хорошенько. Можа, и в правду погорячилась. На какую старуху нет прорухи при заварухе?
Туман испарился, освободив из плена влажные краски зарослей, и синее небо, и горячие полуденные светила. Мир после заточения в жаровню показался прекрасным и чистым. Яга отыскала небольшое углубление и, помусолив грязный палец во рту, проверила направление ветра. Прошамкав заклинание на местном наречии, колдунья сотворила лужицу мыльной воды и ткнула своим корявым измерителем погодных условий в его направлении:
– Родниковая водица... хм... добрым молодцам умыться... Залезайте, не стесняйтесь, на каргу не обижайтесь!
Через минуту гора перламутровой пены поглотила "недожаренного петуха" со товарищем, а Яга, присев на прелые ступени “еродромного” трапа, хрипло чертыхнулась и вновь позадумалась. "Он ли, долгожданный? Он ли родимый? Избушка не дура, и Козел на шесте помалкивает. Получается, он!"
4
Отставшая нянька, застала неунывающих подопечных в самый разгар игры среди радуги мыльных пузырей. Железяка знал о банях, парильнях, мыльнях, мыле и пузырях из него все, о чем был осведомлен ученый мир Земли. Однако субстанция, в которой кувыркались ребята, могла обмануть программу зрительного восприятия, и робот, не имея возможности провести анализ издалека, приготовился окатить нарушителей правил безопасности струей дезраствора.
– Прошу покинуть, возможно, агрессивную среду! – шлемофоны добавили мягкому баритону няня, недостающую толику стали.
Ликующий хохот вместо беспрекословного подчинения не вывел робота из равновесия и тем более не остановил преисполненного чувством долга наставника на половине дороге к истине.
Не размышляя, Железяка шагнул в сверкающую пену и радугу. Встроенные в корпус анализаторы взвыли моторами насосов на полную мощность. Круговой обзор выхватил в “опасной зоне” перламутровый огонь пузырей, иссиня-черные стекла стальных гермошлемов, вспыхнувшие серебром скафандры и... поскользнувшись на мыльной траве, нянь въехал в эпицентр веселья самым неподобающим для исполнения служебных обязанностей образом, то есть на пятой точке. Точнейшие анализы оказались взятыми без промедления – “мыло”!
Гора пены скрыла и прибытие, и оплошность робота от глаз задумавшейся старухи. А переговоры велись по радио. Лязг стали, и восторженный визг детворы вернул шедевру творчества бишау некоторое представление о действительности. Изумлению колдуньи не было границ. От ее заклинания “омывающий дождь” на мокрой траве оказалось три, закованных в сверкающую броню, рыцаря!
– Ой, бай! – шамкнула, ни весть почему, по-казахски, перетрусившая до озноба в костях Яга, ошарашенная чудом перевоплощения своих гостей. "И витязя-ворона враз не сыскать, чтобы защитил меня, горемычную, от напасти!"
Криккрак и Медвежонок откинули стеклянные забрала, представ перед хозяйкой избушки в своем почти естественном облике. – А ты откуда взялся? – еще больше опешила старуха, выкатывая бельма на неизвестно откуда появившегося хаттона, мгновенно узнавая в другом чуде перевоплощения румяное да синеглазое предсказание Книги судеб. – Я вас, сердечных, когда еще в камень упрятала!?
– Ки-ка-как упрятала!? – взвизгнул медвежонок, едва не выпрыгивая из просторной горловины скафандра. – Мы летели сюда ради моих отца и матери! А ты их в скалу!?
– Не след указывать старшим! – Яга пришла в себя, но собственный шепелявый голосок звучал по ее представлению до противности тихо и миролюбиво. – Пусть, вот, рыцарь ясноликий растолкует тебе, не нарочно так поступила. И сейчас проси не проси, не могу выпустить. Они последние! Стадо не стадо – все одно, кормить нечем. – В симпатичном Железяке Яга, как и Лихоманка, чуяла своего. – Не приметила я тебя, рыцарь, ни в ту лихую годину, ни опосля.… А не припомнишь, как распетушился Вулканушка и как мы с витязем-вороном прятали все живое?
– Железяка прилетел с нами, он не может этого помнить!
Волна синего света окатила бабку с головы до пят, но ведьма была довольна своим открытием по части синеглазого и к сердитому тону мальчика осталась равнодушна.
– Не помните, тогда послухайте меня убогую! Вулканушка, чтоб ему пусто было, лет двадцать назад на славу покуражился. Все горело! Зверье, птицы, деревья... Я, да витязь-ворон, что могли в камень прятали от пожара. А вон и он, легок на помине. – Костлявый палец ткнул в парившую над поляной птицу. – С ним родимым спасали, да в енту белую гриву у лукоморья и прятали. – Вислые губы пришлепнули в такт резкому перемещению флюгера, что заменял Яге нос, в направлении Утеса.
– А почему их нечем кормить? – Медвежонка интересовала, прежде всего, собственная родня, но он понимал, что старуха не в состоянии отличить ее от других медвежат, спрятанных в камне. Вопрос о пропитании касался племени, и с его помощью мишка просто хотел получить как можно больше информации.
– Орехов голубых на острове раз-два обчелся! А другого корма вы, хаттоны, не признаете. Тебе одному мало будет, не приведи тебя расплодиться! Можно наколдовать орехов, Так на колдовстве сколь лет потяну? Нет-нет, да и не уследишь. Гибнуть начнут! – Ведьма недвусмысленно хмыкнула и подтянула замусоленные вдрызг кончики своего ветхого платочка, в горошек. – Мы с витязем разводим те орехи. Через годок-другой выпустим всех. Зря томить, не станем. Да и не маются они в камне, а вроде как спят.
"Значит, я хаттон!" Мишка засопел и отвернулся к морю. Очертания сахарной головы расплывались и дрожали зовущим в никуда миражом пустыни.
– Мы со старшими посоветуемся. У нас есть ученые. Придумают, что-нибудь вместо орехов. – Криккрак потемнел взглядом, но на старуху смотрел твердо, не мигая.
– Верю всякому зверю, тебе погожу!
Вдруг, приложив крючок пальца к губам, старуха приставила ладонь к уху, прислушиваясь к чему-то для нее интересному со стороны Громилы, и в сердцах с костяным стуком прихлопнула себя по костлявым бедрам.
– Ах, язви тебя, поганца!
В миг, позабыв о гостях, Яга оглушительно свистнула и резво, не по-старушечьи, запрыгнула в появившуюся перед ней ступу. Черная метла и красный осиновый кол, оказались притороченными к рубленому в трещинах борту зелеными пучками травы с веселыми усатыми колосками.
– Вы пока тут советуйтесь, думайте, а мне должок возвернуть самая пора! – объяснила свой внеочередной вылет ведьма. – Отыскался, слыш-те, вор-обидчик. Иш, расхорохорился! Хвастуны далеко слышны, да дела их смешны!
– Вы отыскали вора? – Поглощенный переживаниями, мишка неожиданно для самого себя вдруг осознал, что если он вот сейчас, сию же секунду не заговорит, то не сможет сдержать, рвущиеся из глубины души слезы. Простая уловка моментально принесла заметное облегчение. Слезы застряли на полпути, проявив себя незаметным для окружающих судорожным вздохом.
– Найдете, не наказывайте смертью! – Криккрака старухины приготовления застали врасплох. Он заторопился, с сожалением понимая, что затянувшийся визит в сказку подошел к концу.
– Вора пожалел?! – Яга глянула сердито, а длинный похожий на перезрелый огурец “румпель” описал в воздухе замысловатую фигуру Лиссажу. Верхних наук колдунья, разумеется, не учила. Широкая восьмерка, нарисованная ее носом в воздухе лишь подчеркнула возмущение старухи бестактным советом. – А впрочем, не мне, да и не вам решать. Я может, на смертный бой иду! – бабка горделиво приосанилась, поджала обветшалые висюльки морщинистых губ сердечком и, вперив посуровевший взор в небо, отрешенно изрекла: – Вы тут без меня не скучайте, самобранку расстилайте, ешьте, пейте и гуляйте, добрым словом поминайте! Ежели к заходу желтого солнышка не вернусь, улетайте домой! И еще вот что, – Яга остановила фонтан краснобайства и глянула на друзей грустно и вместе с тем потревожено. Синеглазый сокол и чудом уцелевший хаттон пришлись старухе по нраву. “Не спугнуть бы страхом? – подумала. – Кабы чего непутевого не получилось. Так и мешкать некогда, вор кабы не сбег. А-а, ладно! – решилась, в конце концов, на откровенность словоохотливая ведьма. – Поймут, не поймут, сказать надо!” Меня... мне "выкать" не надо! Не люблю. Не царица я, да и не живая вовсе. Мертвяк не мертвяк, а ни души во мне, ни сердца. Внешность одна. – Яга грустно и совсем по живому вздохнула, задумчиво подоткнув когтями растрепавшиеся патлы под края грязного платка, и вдруг посветлев лицом, выпрямилась, расправила костлявые плечи и пришпорила метлой свой бесподобный летательный агрегат. – И, и, и ге, ге, ги ой, родимая! На бой с треклятыми, на смертный бой! Витязь, ясно солнышко, за мно-о-ой!..
Ребятам показалось, что молодецкий призыв бабы Яги предназначался Железяке. Могучая стать няньки могла оказать честь любому богатырю. Но уточнить намерения колдуньи они не успели. “Истребитель” Яги растаял в небе, а растребушенный хозяйской посадкой "еродром" скромно помалкивал, потирая одну куриную лапу о другую.
Вдруг "еродром" выдохнул за порог несостоявшегося ангара облако пыли и выплеснул из провонявшего могилой чрева неожиданно белый и пахнущий лавандой лоскут, после чего деликатно отступил к лесу, замерев в терпеливом ожидании начала, предложенной старухой трапезы.
– Самобранка! – восторженно потянулся к волшебной скатерти Медвежонок. – Давай мороженое закажем!
– У тебя в кармане найдется веревочка? – Криккрак вспомнил маленькие хитрости хозяев Вселенной и разгадал замысел старой Яги.
– Зачем тебе? – подозрительно скосил глаза мишка, недовольно открывая и закрывая клюв, словно собираясь с силами перед длинной речью в защиту своих прав на охлажденный деликатес.
– Не мне... С Ягой все-все не так просто. Нам предложено испытание. Еду брать и есть можно! Только вначале ее надо отработать. Сделать что-нибудь для хозяев. Ну, например?.. Например, отремонтировать избушку.
– Раз так положено, давай ремонтировать, – щелкнул клювом мишка. Стаканчики, шарики и трубочки разноцветного мороженого, нарисованные воображением цивилизованного аборигена, с неохотой растворились на искрящемся снежном поле волшебной скатерти. – А зачем веревочка?
– Клюв тебе замотать, чтобы на даровщину не зарился! – Криккрак расхохотался.
– Подумаешь! – мишка резво отвернулся от скатерти, и в его поле зрения попал Железяка. – Нечего стоять истуканом, кастрюля несчастная! Топай за жердями, пока мы выгребем мусор из этого скотомогильника!
Несостоявшееся дармовое пиршество и ядовитая шутка друга больно царапнули по самолюбию. Робот никак не отреагировал на мишкино хамство.
Продолжая смеяться над недовольством друга, бесхитростно переведенным в адрес няньки, Криккрак захлопнул забрало шлема и, потрепав того по плечу, направился к избушке.
– Не обижайся, крепче запомнишь!
– Прости Железяка, – вздохнул медвежонок. – В этой треклятой жизни за просто так и сыч-ворон не прокаркает, и избушка не прокукарекает, будь она хоть о четырех куриных ногах.
Через два часа: двери избушки закрывались, ступеньки не скрипели, а слюдяное окошко сияло бесподобной радугой, окидывая посветлевший мир счастливым прищуром. Железяка заменил гнилые стропила и перекрыл крышу охапками длинной, похожей на осоку, травы. Запах могилы исчез вместе с грязью и копотью, и теперь избушка благоухала пряным ароматом свежескошенного сена и дезинфицирующего раствора на мяте.
– Заработали! Пора за скатерть. Ешьте, пейте, не стесняйтесь и Ягу, не дожидайтесь! – медвежонок нарочито шумно сглотнул слюну, скрывая за болтовней душевный трепет, не покидающий его с первых минут пребывания на волшебной поляне.
Потусторонний мир на ощупь оказался вполне реальным, и сладкий ком страха внизу живота в процессе работы постепенно рассосался, уступив место необычайному подъему настроения и изумляющей самого аборигена ловкости. Мишка трудился с таким рвением, что Железяка начал посматривать на него с явным недоверием. Не подменила ли коварная мыльная субстанция вверенного его попечительству сорванца?
Приказ дежурного о срочном возвращении в Хрустальный прозвучал в приемных устройствах няньки чудесной музыкой. Испытание возможностей скатерти самобранки отпадало само по себе, без нудных нравоучений и, упаси Бог, силового давления. Железяка был задуман и оставался неплохим "парнем", предпочитая набившему оскомину занудству инструкций, проверенный опытом создателей обыкновенный здравый смысл. На этот раз никакого вмешательства няньки не потребовалось. Происшествие в “Лесу сбежавшей обезьяны” и доверие взрослых выиграли очередной тайм, играя на одной стороне. Без вздоха, отказавшись от мороженого, ребята вернулись домой в точном соответствии с инструкцией по срочному вызову.
На протертой до желто-коричневых разводов столешнице осталась лишь коротенькая записка для бабы Яги, отпечатанная Железякой на узкой типографской ленте:
"Ждать не можем. Прилетим завтра".
То, что Яга могла не уметь читать, разгадывая чужие судьбы лишь по картинкам волшебной Книжки, ребятам не пришло в голову – на “Пионере” грамоту знали все.
5
Как и предвидела Фея, роботы бишау не напугали друзей. Криккрак привык к существованию иного мира в избушке на астероиде, а мишка, свято веря его рассказам, перенес испытание вполне приемлемо. Рраз-зве чч-что н-немножечко стрр-раха под соусом из болтовни. Так с кем подобного не бывает?
"Яга, избушка! Эка невидаль! – думал медвежонок на подлете к Хрустальному по вызову дежурной смены. – Поскорее бы папу и маму вытащить из скалы! То-то получится компания. А там... А там...?" Дальнейшие события в его голове приобретали расплывчатые очертания розовых оттенков, и Медвежонку опять стало грустно. Он понимал, что расстаться с астронавтами и, тем более, со своим Кри будет совершенно и совсем непросто.
Нечисть к встрече освободителя Кометы с разгневанной Ягой отнеслась с восторгом. Известие о жарком из “оборотня” облетело нечистый мир со скоростью Лихоманки. Поторопилась принцесса гнилых болот, не дождалась, когда Яга выбросит из избушки косточки залетного рыцаря? Так и востроносую ведьму понять нетрудно. На Лихоманкиной памяти жаровня Яги осечек не давала.
Неспящий Маг после учиненного им бесстыдного воровства Книжки Судеб, приболел страхом, на улицу носа не высовывал. Обжигающая новость от Лихоманки отыскала Мага в подземных лабиринтах Громилы в жестокой схватке его пуза с дурно пахнувшими местами. Ничего не поделаешь, медвежья болезнь – профессиональный недуг жуликов. Самые надежные заклинания и окуривание смесью сушеного птичьего помета с беленой – не помогли. Красный осиновый кол маячил перед глазами, сводя на нет все колдовские и лечебные процедуры нечестивца. Скороспелое известие о трагической ошибке Яги и ее избушки поставило колдуна на ноги лучше всяких снадобий.
Ох уж эта торопливая Лихоманка! Не успел ее болезный сподвижник натянуть штаны, как разведчица собрала в кратере всю нечистую братию, чтобы он (наконец без опаски) рассказал историю похищения Книжки во всех деталях и со смаком. Так и принимал гостей Неспящий маг неприбранным, радуясь своему нечаянному избавлению от книжкиного проклятия.
Рогатые шишоки, вислогубые, пропахшие гнилью упыри, косматые лешие, разношерстные ведьмы, и синюшные вурдалаки, расположившись амфитеатром, слушали "героя" шпионских страстей, умильно прикрывая глаза и, пуская слюни от удовольствия. "Герой" долго и самозабвенно изображал подвиг в лицах, восседая на шершавом откосе застывающей еще теплой лавы, и от него прямо-таки несло самославием и словоблудием.
Осиновый кол, протянул хвастуна вдоль спины, когда тот, смеживая от избытка чувств веки, простер руки к пастве для ритуального лобызания. Он то и вернул пройдоху к суровой правде бытия!
Нестерпимый могильный дух рванул гогочущее сборище за ноздри и... перепуганные до полуобморочного состояния нечестивцы порскнули кто куда.
– Спасайся, кто може-е-ет!..
"Кумир" обратился мышью и юркнул в первую попавшуюся щель.
– Горные духи, спасите, помогите от лютой напасти!
– Не сметь покрывать вора! – гаркнула Яга громовыми раскатами, всаживая осиновый кол прямо в неостывший пепел на дне потерявшего шапку кратера.
Устыдился Вулкан гнева колдуньи. Воровство в чести не у всякой нечисти! Вулкан слыл нечистью благородной. Выдохнул он серую мышь в небо, а та расправила крылья и устремилась к морю, превратившись в быстрокрылого стрижа.
– Хоть в стрижа, хоть в ежа превращайся! Не уйдешь, поганец, от возмездия! – рычала Яга, скрипя метлой на поворотах и форсируя вечный двигатель ступы до сизого шлейфа гари за спиной.
Понял Неспящий Маг, не уйти ему от неминучей расправы. Кинется к земле, – не принимает вора земля. Метнется в небо, – не дремлет в небе помощник Яги витязь-ворон, вмиг назад к земле прижмет, где щерится обуглившейся кровью осиновый кол в костлявой руке ведьмы. На пути в будущее, поостерегись подличать в настоящем. Метался по острову колдун, превращаясь, по очереди, из стрижа в ужа, из рыбешки в головешку – везде доставала горбатую спину осиновая наука Яги.
Тем и спасся вор, что нашел дорогу к Вечно спящей фее. Яга в хризолитовый грот не полезла. Могла запечатать выход осиновой печатью на веки вечные, но передумала. То ли подустала, то ли синеглазого гостя вспомнила. Осадила дубового чудо-коня на белом камне неподалеку, огладила его горячие бока, успокаивая, потом изогнулась дикой кошкой, выставив тощие локти двумя поломанными кренделями, да и высказала все, что накипело о ближайших родственниках Мага вкупе с членами военного совета Цунамы. Накричалась досыта, поостыла, угомонилась и убралась восвояси.
6
К ремонту гостями ее "еродрома" колдунья осталась равнодушной. Избушка могла при случае сама себя починить. Слукавили со старой подружкой и рады, что не ошиблись. А вот запиской ребят Яга осталась довольна сверх меры. На ее длинной памяти удалые гонцы возили грамоты, разве что царям, да придворным. Свернув узенький листок типографской ленты колечком, Яга запихнула царскую почесть под стреху и, распахнув двери, устроилась на лавке. Навалившись захрустевшими позвонками на столешницу, Яга выставила костлявые ноги в прогнивших лаптях за порог, чтобы “дух” выдувало (как избушка подсказала, нюх у гостей интеллигентный) и задумалась.
Вот гонялась она за проворовавшимся Магом, а сама кем была в прошлой жизни? Оборотнем? Душегубом? Кровопийцей или предателем подлючим? Кто поднял ее из небытия, выдернул из ребер осиновый кол и превратил в нежить? Помнила только боль между “лопат”, как вчера все было. И толпу, и камни, и черную бородатую рожу перед собой. Покосившиеся кресты заброшенного погоста, битую церквушку на взгорке. И страшный красный кол! Это помнила. И еще – старуху с часами. Черные облака с молниями появились потом. Избушка, Книжка – все от них, от тех облаков треклятых. “Яга 31-я!” придумали, ироды. Пужать, не то и поедать людей велели! Колдовству обучили... А мне осиновый кол? Не, милые! Память вы мне позря оставили. Пужает она, да не ентой стороной! Да кто вы, ироды, чтобы меня до смерти пужать?!
– И-и-и эх! – хрустнула костями пригорюнившаяся от злой напасти бабка. – Лучше не жить, чем под чужаком нежитью плыть! Да и какая из меня Яга? Пугать дураков? На то у поганцев с молниями есть дубина, дуракам в ум входить. – Яга поднялась и заскрипела вокруг стола, посыпая отмытый ребятами пол трухой из лаптей да с прогнивших навзрыд лохмотьев. – И зачем только нас на остров етот окаянный, прислали? Всех скопом. Меня, тебя, избушка – подружку мою верную! Лешаков, вурдалаков, ведьм. Один Кощей с Горынычем в замке вкруг острова крейфует. Он у черных за своего числится. Тьфу!
Плевок пришелся в открытую жаровню, и печка недовольно заворчала.
– Цыц, зануда! – Яга снова уселась на скамейку. Нос в потолок, ноги за порог. – Сыч-витязь себя не помнит сердешный. А красавец! И говор культурный, и повадки. Ить ночь колдовская скоро, глядишь, снова витязем обернется! – Яга поджала губы, что обозначало у колдуньи грустную улыбку. Нет, не завидовала старуха сердечному другу, скорее радовалась затаенной его надежде. За себя, за свои собственные напасти запечалилась…
Грустные размышления Яги прервались самым, что ни на есть, неприятным образом. Избушка с утиным кряком грохнулась на свои голенастые коленки.
– Кри-я-ак!
– Дррррр-дрлень! – Зацепив головой трухлявый косяк, Яга споро пересчитала костями ступеньки и уткнулась уродливым носом в расшитый мелким бисером и жемчугами бархат. Живые циферблаты часов по черному фону отсчитывали дни, часы и минуты чужих, незнамо чьих, жизней. Знакомо то как! – Пробил час! – Яга тоскливо потянулась глазами, отыскивая главные часы собственного бытия.
– Не полошись, не пришло твое время, фея! – раскатистый голос волшебницы Время успокаивал и заставлял трепетать одновременно. – Бог в каждом из нас, а потому, никогда и ни перед кем не ломай коленей!
Великая Фея сделала паузу, давая Яге возможность несколько прийти в себя от неожиданности. Краем глаза Яга уловила возле себя легкое шевеление крыльев, однако, головы повернуть не посмела.
– С важным делом прибыла я! Тебе, феюшка, и тебе, князь, вручаем названного внука. Быть ему волшебником темной ночью под Голубым лучом! Другу его, последнему хаттону Хета, поелику захочет сменить личину на человеческую, не препятствуйте! Последний хаттон многострадального Хета достоин того!
Одарив Ягу царственным взором, Фея Время перевернула песочные часы. Золотая крупинка ударила в хрустальное дно, и Яга вдруг ощутила в глубинах истлевшего тела искру живого тепла...
–Ужель?! – вздрогнула костлявая ведьма, прислушиваясь к горячему ритму в усохшей груди и, страшась спугнуть свалившееся на нее счастье неловким движением.
– Прости, Саттва, за позднее твое возрождение. Ты страшно ушла из прошлой жизни, не будучи виноватой. Твои оговорщики понесли за то злодейство страшную кару до седьмого колена, до сего светлого дня получается. Возмездие над ними свершилось, а душа твоя внове обрела чистый облик. Прости и ты, князь Эррор, что не помнил своего имени. И благодари, что не кануло оно в Лету. Могло случиться по-всякому. Придет срок, возвернешься на планету Электра и все вспомнишь! Вспомнишь и поймешь, за какое деяние сурово с тобой обошлись Великие твоего мира, увековечившие имя Эррора на тысячелетия бытия.
Голос Времени рокотал уважительно, а горячие волны из глубин возрожденного тела феи Саттвы поднялись, вскипая огнем в каждой клеточке оживающей плоти, до режущей боли переполнили грудь, горло и... вдруг хлынули давно позабытым соленым потоком, орошая лохмотья перерожденной нежити каплями самой живительной влаги.
– Недолгим останется пребывание в образах ведьмы и птицы. Сокол опериться и улетит. Ан, есть охотники подрезать его неокрепшие крылья!..
Волшебница говорила со спокойной неторопливостью. Саттва, не упуская ни словечка из высокопарной речи главной Феи Вселенной, решилась неприметно окинуть себя робким и любопытным взглядом. Тотчас ее смущенному неслыханным счастьем взору открылось белое с глубоким вырезом платье со шлейфом, отделанное по взбитому сливками подолу и рукавам прозрачными зелеными кружевами; золотистый загар крепких девичьих рук и русая коса, переплетенная синим ручейком атласной ленты до изумрудного пояска. А рядом, и это Саттва давно ощущала всем своим вернувшимся к жизни существом, касаясь зеленого бархата ее шлейфа сафьяном сапога, возвышался неподвижной башней коленопреклоненный русобородый витязь в стальной кольчуге под ниспадающим складками алом плаще. Тот самый красавец, витязь, что являлся в редкие колдовские ночи под волшебным лучом Голубой звезды.
... – Охотники пронырливы в колдовстве и, покуда соколенок безоружен перед ними, вы поставите его на крыло! Человеческое обличье сохранятся за вами до скончания века! Не спешите пользоваться даром судьбы до очищения ваших тел в костре колдовской ночи...
Изрекла и растаяла грозная фея. А Саттва и князь Эррор вновь превратились в ведьму да в птицу. Но чувствует Яга, трепещет в ее костлявой, с выпирающими ребрами, груди горячее живое сердце. И понимает птица, что ее беспросветная жизнь на острове наполняется долгожданным смыслом.
7
Взрослые колонисты легко поверили в приключение на Волшебной поляне и обрадовались окончанию терзаний медвежонка за судьбу своих сородичей. За долгие годы полета, они так и не разобрались в истинных причинах более чем странных снов Криккрака, хотя и привыкли доверять их безошибочному толкованию самим мальчиком. Колонисты понимали, без ссылки на колдовство, малыш рассказывать о своих предвидениях будущего просто не мог. На время Криккрак становился ясновидящим, и всегда получалось по его! Не все ли равно, кто участвует в подобных снах-фантазиях? Сегодня Яга. До нее – дедушка Космос и бабушка Время. Кому какое дело, как мальчишка преподносит свои прозрения? Главное, – они сбываются до мелочей!
Криккрак объявил, что скоро появится стадо медвежат и нужны голубые орехи. Будут орехи, хоть никто медвежат и в глаза не видел. Лаборатории Ивана Григорьевича тотчас переключились на круглосуточную вахту. Все колонисты настолько и сразу поверили новому предсказанию, что не обратили внимания на одну важную деталь: к снам очередное предсказание мальчика никакого отношения не имело! Все произошло наяву, в присутствии медвежонка и няньки. Случись подобное происшествие в полете, Железяку забросали бы въедливыми до электронных печенок вопросами. И напрасно не полюбопытствовал народ. Быт заел или устали колонисты от пустопорожних поисков? Сейчас не время и не место разбираться с причинами. Лучше сказать искреннее спасибо умственным кибернетикам. Их робот отснял и озвучил первый контакт с нечистью в лучшем виде, снабдив свой микрофильм достоверными анализами пробы на “мыло”.
Как бы там ни было, а к созданию рощи голубых орехов ученые отнеслись с полным пониманием проблемы. Вкусных с горчинкой и запахом миндаля голубых орехов на острове росло действительно до смешного мало.
– Губа не дура у мишкиных родственничков! – посмеивались ботаники, закладывая опыты во спасение. – Не медвежата, – гурманы из “лучших домов”.
8
О событии, за которым последовал немедленный отзыв всех поисковых партий, сообщила дежурная смена "Пионера", что висел на орбите. Она засекла сигнал маяка второго корабля экспедиции. Пятииглый (пять сигар-корпусов) "Прометей" вошел в зону связи Медвежьего. Решение послать на Морскую планету второй корабль приняли на Земле за полгода до рождения Криккрака, когда ученые открыли способ перемещения в пространстве со скоростями, куда большими, крейсерской скорости "Пионера Вселенной".
С «Прометеем» Криккрак связывал большие и светлые надежды. Помимо новых двигателей, он вез на Медвежий мальчишку-одногодка. Кто рос в окружении одних игрушек и взрослых поймет тоску Криккрака по сверстникам. Медвежонок – не в счет! Он воспринимался мальчиком чем-то переходным между ним самим и Железякой.
Медвежонка, наоборот, прибытие “нового друга для его друга” не радовало. Мишка представить не мог, что чужой Лешка Булавин займет в сердце единственной в мире отдушины, его (Медвежонка) законное место. На этот раз Судьба улыбнулась косматому много шире – Алеши на "Прометее" не оказалось. Врачи отстранили годовалого малыша от перелета по болезни сердца. Боялись осложнений. К тому времени "Пионер Вселенной" ушел со связи с Землей, и сообщить на изменения в составе экипажа “Прометея” не удалось.
Поглощенные заботами, колонисты Медвежьего вспоминали о “Прометее”, но не часто. Экспедиции среди звезд не зависят друг от друга. А Криккрак ждал, и во время сеанса связи понял, что ждал напрасно.
Связь продолжала идти своим порядком… Обиженный несправедливостью судьбы, мальчик пробрался к выходу, не слушая соболезнований друзей и сдерживая себя, чтобы не разреветься. Наконец он вышел наружу. Волшебные глаза потускнели, зрачки расширились и зияли мрачными провалами пустоты. Скулы заострились, а черная чайка под золотым облаком кудрей словно застыла в немом недоумении над бездной не детского горя. Загребая песок ногами, мальчик побрел по пляжу лазурного берега к одинокому Утесу змееголовов...
9
... Пятиглазый паук лениво греб к берегу, наслаждаясь горячими солнцами, парной теплотой моря и приятной невесомостью грузного нескладного тела. Цунама держалась рядом, пришлепывая волной от радости. Но Паучелло знал: царица не простила ему украденной молодости. Сейчас она трусит. Для успокоения сердца ей подавай прилетевшего за Кометой то ли рыцаря, то ли мальчишку-оборотня? Рыцаря – ей, молодую кровь оборотня – ему на волшебный напиток. Вот и весь договор. Они с мужем и без крови протянут на свете черте сколько до кончины Хета. В ее да Тайофуново брюхло подавай миллионы таких мальчишек...
Привалившись к нагретому боку скалы, Криккрак сидел на плоской известковой глыбе в ее бледной тени, опустив ноги в воду и вдыхая сухое тепло перегретого камня. Щемящей горечи, в конце концов, надоело куражиться над мальчиком. Оставив острую занозу в сердце, обида на невезение незаметно перебралась в неведомые глубины мозга, где затаилась, готовая к очередной атаке, доведись случайному колонисту пособолезновать о досадных вестях.
Но все колонисты томились в зале связи, и мысли Криккрака медленно потекли в ритме неторопливых всплесков ленивой волны, возвращая мальчика к реалиям горького бытия совершенно неожиданным образом.
– Алешка где? А жизнь несется.
И бурным эхом отзовется
Ее неудержимый бег.
По мне и мишка – человек!
И вдруг его осенило! Раз с Ягой складываются приличные отношения, почему не попросить ее сколдовать из медвежонка мальчишку? Простейшая, словно амеба, мысль прямо-таки обожгла Криккрака.
– Ты, волшебница Яга,
Не хрусталь, не жемчуга,
А до утренней зари
Лучше друга подари!
Пропел громко, во весь голос и тут же осадил себя: "Размечтался. На рифмы потянуло... Но почему бы и нет?! Кому до моих стихов дело?.. Интересно избушка на месте? Эх, забрел далеко по такой жаре. Везделет бы сюда!"
Мальчик, без особой надежды, посмотрел в сторону Хрустального, в небо над головой... Тень Утеса пробежала по глазам, и Криккрак вздрогнул от внезапного желания прямо сейчас, немедля, взобраться на сахарную вершину кварцитовой глыбы, рискуя свернуть себе шею на вертикальной стене. Стащив скафандр, вместе с влажным от пота вкладышем, мальчик остался в одних трусах и приступил к восхождению, о котором минуту назад не смел и подумать.
– Интересно, куда подевались змееголовы? От урагана сбежали? А где мишка? Тоже мне, друг! – Камень вывернулся из-под пальцев, отскочил от плиты, где остался скафандр и булькнул в воду. – Стоп! О друзьях будем думать только хорошо, а правило "трех точек" нарушать не будем...
Метр за метром Криккрак набирал высоту, отвлекая страх болтовней вслух, и снова возвращаясь к необходимости оценивать зацепы, опоры, распоры, прижимаясь к горячему камню и избегая смотреть "смерти в лицо", то есть прямо под ноги, на острые выступы под ниткой своего рискованного пути.
– Как легко без скафандра! Г-г-главному надо сказать... сколько можно париться? Адаптироваться, простите.
Подтянувшись на руках, мальчик выполз на узкий карниз и решил передохнуть. Теплый бриз непередаваемо нежно коснулся разгоряченного тела.
– С меня скафандра хватит! С этой минуты войду в него только под прицелом бластера! “Или командирского глаза”, – тотчас съехидничал внутренний голос, и Криккрак, против воли, улыбнулся, по достоинству оценив шутку своего духа противоречия.
10
Бросая древний драндулет из стороны в сторону крутыми виражами, баба Яга неслась по-над берегом широкими галсами, издавая, время от времени, оглушительный молодецкий посвист.
– Э-ге-гей! – завопил Криккрак, размахивая руками и рискуя сорваться с тридцатиметровой высоты.
Разглядев предмет лихого поиска, Яга боевым разворотом (и где только научилась?) плюхнулась рядом со скалолазом.
– Привет, Кри!
Из ступы, перед колдуньей, торчала голова с черным треугольником клюва и хохолком. Но Яга взяла самочинного альпиниста в неласковый оборот.
– Купаться удумал, разбойник! Его ищут по всему острову, а он купаться!
– На море, да на твою поляну с Утеса хотел посмотреть... – запротестовал Криккрак.
– Мы медвежат выпускать, а он тут удалью выхваляется! – Яга сердито зыркнула по сторонам страшными бельмами.
– Ки-каких медвежат? – растерялся мальчик, непроизвольно подражая другу в птичьем акценте.
– Ки-ки-ки как ки-каких!? – заверещал возмутившийся мишка.
– Молчи, хаттон! Сопи носом, потом про свое объяснишь! – Пригладила старуха поднявшийся дыбом хохолок ледяной ладонью.
– Я то про тебя не забыл! Искал, искал... – послушно досопел медвежонок и заглох, словно его отключили.
– Помолчи, сказала! А ты, сокол, – корявый палец впился в голую грудь Криккрака, – сейчас и докажешь нам свою удаль.
Старуха сгребла опешившего Криккрака в охапку, свистнула и в мгновение ока все оказались на ровном крохотном пятачке над морем по другую сторону “сахарной головы”.
– Здесь поглыбже будет.
Яга так и сказала "поглыбже", но Криккрака забавное "поглыбже" ничуть не развеселило. Высота от бабкиного “поглыбже” не уменьшилась ни на метр. Стоять, впившись пальцами ног в трещины и то не по себе.
– Хватит духу, сокол? Не стесняйся! Коли страшно, так сознайся, сиганешь, не зазнавайся! Дак, смотри, не поломайся! Отсюдова и другой спуск есть, удобный. А мы, с другом твоим, хаттоном, вниз в ступе сверзимся.
– Ты убьешь его! – взвизгнул мишка, обрушивая неостывшую обиду на старуху.
– Не убить, проверить надоть! А ты погуляй по песочку да по тенечку, хаттоша! Песочек мокренький, прохладный. Охолонь, так и перечить сам собой перестанешь.
Ступа с Ягой и мишкой пали книзу. Криккрак понял, тянуть с прыжком, равносильно моральному поражению, и неважно, что в “сахарной голове” неожиданно обнаружилась приличная дыра, заслоненная прежде ступой с костлявым остовом бабки. Темнота подземелья манила прохладой.
– Спокойно! Пещеру оставим “на потом”, – вслух приказал себе мальчик, подходя к обрыву и оценивая расстояние до воды. – Как учил отец? Вдох, представь полет... Вперед!
– Вот и умничка, – одобрительно крякнула Яга, мельком взглянув на распластавшегося "ласточкой" мальчишку на фоне лазурного в дымке перистых облаков неба. – Покамест выплывает, пойду ка я соберусь. Вишь тропку, что Леший с Вурдалаком протоптали? На другой стороне и встретимся. Ждите! Великое таинство с сычом-витязем вам доверим.
11
Яга умостилась в ступе, гаркнула и пропала. Ко времени выхода Криккрака из воды ее и след простыл.
– Я что-то не так сделал? – растерялся мальчик, подрагивая от перевозбуждения.
– У тебя получилось, лучше некуда. Она все видела. Она сейчас придет выпускать из Утеса медвежат, – мишка тараторил, забивая болтовней остроту ожидания. – Бежим на другую сторону скалы! Там встретимся с Ягой и с Сычом-вороном. Они придут туда. Где твой скафандр, Кри? – ахнул мишка, которого только сейчас пронзила мысль о немыслимом нарушении инструкции. И кем?..
– На камне под Утесом. Снял, потому что не хочу, чтобы твоя родня нас перепутала. Яга, и та поначалу не разобралась кто из нас кто.
Мишка вздрогнул от обиды на самого себя:
“Ну почему я опять не додумался?” Перспектива оказаться не узнанным безвозвратно гасила и без того тусклые искры надежды. – Долой вонючее тряпье! – Проснувшееся чувство собственного достоинства вышибло мишку из скафандра печной заслонкой жаровни в день знакомства с Ягой.
Отцепив тяжелые ботинки, мишка уложил на них кобуру с бластером и со скафандром подмышкой взобрался на плоскую плиту – место убежища Криккрака от жизненных невзгод. Камень обточило море, его бархатная теплота оказалась настолько обволакивающей, что медвежонок отбросил скафандр на песок и уселся совершенно так же, как совсем недавно сидел его друг, во власти умиротворяющих ритмов природы.
– Красиво и одиноко, – понимающе вздохнул мишка, окидывая далекие башни Хрустального, море и сахарную голову Утеса своими печальными карими пуговицами. – Красиво и одиноко, – повторил он очень тихо и со слезой.
– Вы искали меня, а я отсюда вас не видел. – Криккрак неторопливо связал свой скафандр и ботинки в тугой узел, засунув длинный ствол лучевого пистолета в самую середину. Получился удобный к переноске серебристый тюк. – Опля! – Тюк перелетел полоску песка и шлепнулся в траву. – Давай твой скафандр помогу сложить, пока Яга не прилетела. Потом некогда будет.
– Ш-ш-ш-хаа! – прошелестело со стороны моря бластерным выстрелом.
Царапая плиту зазубринами когтей, из воды на плиту лез паук исполинских размеров. Пять, подернутых сизой пленкой глаз, редкий и длинный рыжий мех, оскаленная клыкастая морда порождали совершенно жуткое ощущение беззащитности и мерзкого спазма в желудке. Скафандр Медвежонка полетел в голову чудовища. Криккрак ухватил друга за лапу, чтобы спрыгнуть на песок. Оружие мишки лежало на треугольных ботинках совсем близко.
– Ш-ш-ш-хаа! – зашипело за спиной, и ноги ребят окрутил липкий канат серой паутины. Шшш-хаа!..
Дело было сделано. Паучелло выбрался на плиту и застыл в монументальной неподвижности победителя, разглядывая жертву. "Ну-с, начнем-с!"
Из изогнутых раструбов возле пасти на мишкин скафандр капала серая с прозеленью пена. Широко расставленные суставы конечностей едва заметно покачивались под весом рыжего брюха. Казалось, чудовище раздумывает, куда бы это брюхо пристроить перед началом долгожданной трапезы. Облепленный и почти ослепленный мерзкой дрянью, Криккрак изогнулся дугой и сильно оттолкнулся от плиты пятками. Падение на песок, подальше от ощерившихся клыков значительно приближало ребят к оружию на треугольных ботинках.
– Ш-ш-ш-хаа! – Новая порция паутины промелькнула над головой.
Падение оказалось более чем своевременным. Паук промахнулся, и у смерти удалось отыграть несколько секунд.
– Каррр! – Черные крылья со свистом разрезали воздух...
Чудовище приподняло морду, и в то же мгновение его правый глаз взорвался, пронзенный клювом отчаянной птицы.
– Ш-ш-ш-хаа! – паук прянул в море, вскипев горой грязной пены с тошнотворными разводами зелени. – Шшш-хаа!
Искривленные дугой когти впились в тело сыча-ворона огнем ядовитых стрел, вырвали из глазницы и выбросили на берег. Липкие кольца спеленали храбреца, и он валялся теперь на песке, увязнув в ворохе, неподатливой серой массы, не успев ни увернуться, ни оказать сопротивления.
Из пробитого глаза текла желтая слизь. Паук хрипел, беспорядочно с глухим перестуком сучил набором неуклюжих конечностей, позабыв о гнусных притязаниях на молодую кровь своих жертв. Но, к сожалению, так только казалось. Проскрежетав злобное "рррш-хаа", паук, не обращая более внимания на рану, выбрался на песок. Отсрочка роковой развязки закончилась.
Мишке повезло. Прижатый к горячему телу друга расплющенным носом, он ничего не видел и не слышал. Дышать было до невозможности трудно, и не делай Криккрак резких движений в попытках дотянуться до оружия, мишкина одиссея закончилась бы в припадке удушья.
Криккрак боролся за жизнь в одиночку. Ему удалось ослабить путы и протиснуть наружу липкую ладонь. Бластер дремал в двух метрах, отбрасывая оптикой причудливый радужный зайчик на тенистую часть Утеса. Доползти до оружия, и цель достигнута! Чучело людоеда с Морской планеты могло стать украшением коллекции любого музея.
Босые пятки буксовали в рыхлом песке, не встречая сопротивления. Пот тяжелыми каплями тек к затылку, превращая волосы в подобие причудливого золотого слитка, грудь больно сдавливали кольца усыхающей колючей дряни. Мальчик, поняв тщетность попыток отыскать опору в сыпучем грунте, скоро оставил это бесперспективное занятие. Извиваясь змеей, он начал подбираться к плите, в надежде оттолкнуться от ее шершавого бока и перекатиться к бластеру.
Лучистая чернота глаз жертвы на мгновение задержала, занесенный крюк мохнатой лапы. Паука смутила волнистая игра явно волшебного света.
“Такого у людей не бывает! Смахивает на тайную печать Владыки! – подумал Паучелло. – Не влипнуть бы мне в историю с этой идиоткой царицей”.
Задержка стоила членистоногому монстру долгих и неприятных минут.
– Не сметь! – оглушительно и страшно гаркнуло сверху голосом старой Яги.
Паук стремительно повернулся, ощетинившись шестью крючками ног в сторону нового противника. "Яга не безрогий щенок. С ней шутки плохи!" На янтарном песке перед чудовищем возникла высокая седовласая фея в черном платье. Аметистовый наконечник длинного посоха поднимался для удара.
– Ш-ш-ш-хаа! – Метнулись в сторону волшебницы серые змеи. – Ш-ш-хаа!
От удара о посох кольца рассыпались в пыль, но монстр обладал неограниченным запасом липкой смерти. Канаты с шипением вырывались из раструбов возле пасти и с достойной изумления стремительностью летели к цели.
– Ш-ш-ш-хаа!
Яга короткими бросками из стороны в сторону сделала попытку прорваться сквозь серое облако и достать врага сверкающим фиолетовым камнем.
"Для своих трехсот лет бабуля весьма подвижна", – отметил Криккрак, достигая плиты и стараясь не придушить медвежонка весом тела.
– Ш-ш-ш-хаа!
Паутина облепила руку с посохом и потянула к черному провалу пасти. Клацнули клыки. Но фея осталась невредимой. Перехватив посох, она в пыль рассыпала смертельный захват и ударом костлявого кулака в рыжие заросли между глаз заставила противника откачнуться.
"Вот это класс!" Машинально оценил факт мальчик, группируясь у плиты для броска.
– Чти-ти-то ти-ти-там? – верещал медвежонок, которому удалось, наконец, повернуть голову, и он обрел дар дыхания и речи.
– Яга и сыч пришли на помощь, – процедил сквозь зубы мальчик. Колючая дребедень лезла в рот, и ему было не до комментариев.
Однако исход поединка вызывал у Криккрака серьезные опасения. Сближение с пауком, похоже, отняло у старухи последние силы. Серый пепел сплошь усыпал место смертельной схватки, налип на лапти неподъемными комьями грязи, и колдунья переместилась к морю на мокрый песок. Паук, перебирая нескладными конечностями, полз в ее сторону. Яга ждала врага, тяжело опираясь на посох.
"Ну и робот?! Дышит, устает... Зачем это ему? Наши умственные до подобного не додумались. Да и как объяснить необходимость дыхания у робота, пускай и сделанного из мертвечины?" – Криккрак, преодолевая сопротивление колких пружин, упрямо сгибал ноги перед решительным броском.
– Замри! – приказал он, по прежнему сквозь зубы, возобновившему попытки к освобождению, медвежонку, не сводя глаз с продолжающих битву противников.
Яга дышала, хватая воздух широко раскрытым ртом, а по глубоким морщинам коричневого лица текли прозрачные капли самого настоящего пота...
Неожиданная помощь потому и неожиданная, что приходит неожиданно. Железяка выбрался из высокой травы и его натренированный ребятами электронный мозг моментально оценил ситуацию.
– Ззз-умшш! – свистнул бластер, и рыжее чудовище сдуло в море.
– Спасибо тебе, железный человек, – устало вытерла капельки пота взопревшая колдунья. – Ты представить себе не можешь, какого ворога победил. А вам, соколята, надо его бояться по-настоящему. Особенно тебе, ясноглазый.
Волшебный посох развеял путы. Криккрак и сыч-ворон полезли в воду, торопливо вытряхивая из волос и перьев остатки серой мерзости, а мишка обессилено свалился навзничь и часто-часто дышал, постанывая и закатывая глаза от удовольствия.
– Паучелло – имя этого ворога. Запомните! Он – бишау, погубивший твою планету, хаттон. Больше двух тысяч лет живет, пьет чужую кровь, чтобы молодеть и наслаждаться.
– Гад, а не волшебник! Мне Криккрак рассказывал, а ему дед, который Космос. Он всех Кометой убил! – Медвежонок вскочил на свои птичьи лапки и суетливо нацепил пояс с бластером. – С этой игрулькой мне будет поспокойнее.
– Пожалуй ты прав. Железяка во второй доказал силу бластера против не… не…– Криккрак смутился, делая вид, что ищет заброшенный в траву свой скафандр. – Но эту спецовку я больше носить не хочу! – назвать Ягу нечистью у мальчика не повернулся язык. Да и непохожа Яга на мертвяка!
Колдунья на замешательство своего “ясноглазого” не обратила и толики внимания.
– А и не надо, сокол! Закончим, снесете латы в избушку! – Яга сняла платок, промокнула виски, распустила патлы по плечам и приосанилась. – Повоевали, теперь за дело, ребятки!
12
– Готов, витязь?
– Готов, фея!
Сыч-ворон по-собачьи встряхнулся, отгоняя нелестные мысли о собственной особе, и замер. Витязь стыдился оплошности в бою с пауком. Его отчаянный бросок на бишау на деле оказался непродуманной глупостью, которая закончилась позором плена. Он в полном смысле влип, а не остановил монстра. Защиту ребят князь и воин был просто обязан построить куда профессиональнее.
Но что случилось, то и произошло.
– Неси котел! – приказала старуха птице, сдвигая седые брови в короткую седую черту над нелепым носом-огурцом.
Закопченный туристический котелок с колдовским зельем стоял на зеленом взгорке, брошенный птицей перед отважной атакой на чудовище. Над котелком сверкали кристаллами горного хрусталя те самые “сахарные” скалы, вырастая из порыжевшего рыхлого известняка.
Нянь опоздал к бою, промешкав у избушки, где он менял шест Черепа-охранника. Но сейчас, оказавшись рядом с прокопченным изделием, велеречиво означенным колдуньей “котлом”, робот наклонился к нему с намерением выполнить несложный приказ Яги, сберегая благородством своего поступка силы потрепанного в сражении друга. Не тут то было! Обыкновенный семилитровый котелок, приспособленный волшебниками под колдовское варево, оказался “не по росту” тяжелым. Поелозив неподатливой вещью по траве, Железяка увяз в рыхлом грунте пригорка по стальные нашлепки на коленях и остановился.
– Я не могу поднять котелок, – доложил нянь птице без тени эмоции. – Его вес превышает возможности моего механизма.
– Тебя и не просили! – отмахнулся черным крылом сыч-ворон от услужливого робота. – Дело не в тяжести, волшебное зелье чужим не дается. Сидите на пригорке и смотрите за обрядом оттуда!
– И что б ни писку, ни шевеления! – Яга смотрела строго, выкатив жуткие бельма мертвеца. Друзей мороз подрал по спине от противоестественного сочетания мертвого, но такого живого с виду, ужаса.
"Не переборщить бы со страхами, – думала, тем временем, колдунья, оборачиваясь к гостям спиной и доставая длинное черное перо из глубоких складок, очистившегося от следов недавней битвы, сверкающего торжественной чернотой, ритуального наряда. – А впрочем, пусть себе привыкают. Не в бирюльки играем!"
– Готов, витязь?!
– Готов, фея!
Волшебный котелок стоял рядом с подножьем Утеса. Яга просеменила к нему и подняла посох аметистовым наконечником к небу.
– Да будет так!
– Жрец на крыше храма. Египта не хватает, – прошептал одним языком мишка, испуганно придавив хохолок руками и проклиная глупые мысли.
– Не бойся! – прижал к себе друга Криккрак. – Все будет в полном порядке. Железяка с нами.
Мальчик по-своему истолковал непроизвольный мишкин жест и был, безусловно, прав: медвежонка колотил мелкий оз
Люблю Тебя за то, что вижу свет.
Благодарю, что выпустил в полет.
Прости, я не нашел еще ответ:
Зачем живу, зачем весь мир живет?
К чему страданье в лоне красоты
И капля счастья против моря зла?
Молю об исполнении мечты
И кубке жизни, выпитом до дна.
(Криккрак “Размышления”)
Зеленое слева – желтое справа. Солнышки висели в небе Медвежьего, подернувшись белой дымкой. Ласково синело море. Под везделетом плыл фиолетово-зеленый ландшафт подступов к Мертвому болоту. Управлять машиной вручную во все времена считалось шиком. Криккрак, отключив автоматику, осваивал мастерство пилота до седьмого пота. В конечном итоге, усердие привело к полному отказу рычагов в повиновении утомленной воле мальчишки. Поняв причины посредственного пилотажа, Криккрак нажал клавишу автопилота и с наслаждением откинулся на уютные подушки рабочего кресла:
– Уфф!
– Осторожнее, Кри, знакомого зацепим! – прощебетал в шлемофоне голос друга и единственного пассажира.
Общий "знакомый" материализовался перед остеклением фонаря вероятно из воздуха. Криккрак готов был поклясться самой страшной клятвой, что секунду тому назад перед машиной никого не было. Пернатый гость подготовился к встрече, и рокового удара о капот везделета не произошло. Дружелюбно прокаркав приветствие, птица изящным маневром уселась на пластиковый борт. На друзей из-под развесистого зонтика уставились круглые зеленые глазищи с узкими щелками черных зрачков.
– Зд-дравствуй-те сыч-ворон! – недружными голосами поздоровались пилот и пассажир, невольно робея под пристальным взглядом, уважительно оценивая мощный клюв и траурное оперение над изломом острых когтей со шпорами.
– И-карр! – удовлетворенно проворковала птица, удерживая равновесие на узкой окантовке борта короткими взмахами крыльев, не обращая внимания на мелкие неудобства совместного полета.
Деловито свесив голову книзу, загадочный гость долго высматривал в лесном массиве Сбежавшей обезьяны одному ему известные ориентиры, упираясь в плечо Криккрака упругими перьями, распушенного веером, смоляного хвоста.
Солнечная передышка подходила к концу. Погода снова стремительно портилась. Ливень торопливо тянулся к небу белыми нитями из чаши переполненного густым туманом Мертвого болота. Избыток сырости местами перевалил кромку сброса, расползаясь по лесу рваными клочьями седого дыма, растворяя в пошлой серости шапки деревьев и проплешины полян. Посадка без применения автоматики становилась делом щекотливым.
– Карр! – с чисто человеческим смаком в интонациях пробормотал сыч-ворон, очевидно сделав для себя некий важный вывод и, повернувшись к друзьям, указал крылом на поляну у сахарной головы Утеса. – Карроу кар, кар!
Лес поляны переполняли седые космы. Трава парила, готовая скрыться за их белесыми нитями.
– Нас зовут на пи-посадку, – просипел в шлемофоне мальчика осевший голосок самостийного переводчика.
– Почему бы ни сесть, пока время есть! – Клавиша перехода на ручное управление запала в панель пульта едва ли не сама собой. – И чем быстрее, тем лучше. Погода портиться на глазах!
"Хорошо быть человеком, – мелькнуло в голове медвежонка. – Тренируемся одинаково, везде и всегда вместе, а реакция у него почти как у Микки – глаз не успевает мигнуть. А спокоен! Можно подумать, каждый день получает приглашения к посадке в “сложняке” от помесей сычей с воронами.
Пока пернатый гость оценивал обстановку, клубящаяся муть разом вывалилась из болота и, не сдерживаемая деревьями, приступила к решительному штурму последнего оплота хорошей погоды. Не ожидая, пока серость затянет зеленеющий пятачок под капотом, Криккрак резким движением ручки “от себя” бросил машину книзу.
– Кар, кар, кар! – возмутился сыч-ворон, сваливаясь с борта и расправляя двухметровые черные крылья.
– Прости, я заторопился, погода жмет. – Криккрак выровнял везделет и тот, чиркнув днищем о наплывшую из тумана фиолетовую крону, устремился к земле, теряя высоту и неуклюже переваливаясь с борта на борт.
Туман стелился по траве, сокращая видимость. Машина неловко плюхнулась “на брюхо”, покачнулась, пружиня удар посадочными лыжами, и остановилась.
– Приехали, – выдохнул Криккрак, смахивая пот с кончика носа тыльной стороной перчатки. Окантовка стекла шлема не позволила пропихнуть пальцы глубже, к взмокшему от напряжения лбу. Криккрак, досадуя на недальновидность конструкторов вкупе с настырной инструкцией, невнятно чертыхнулся.
– Ты увидел крышу, Кри? – пропищал вдруг взволнованный голосок медвежонка. – Она с ногами! Она едет к нам!
– Случайно не у тебя крыша поехала? – Криккрак прекратил попытки дотянуться до мокрого лба, откинулся на жесткую спинку сидения и осмотрелся. Он устал. Разговаривать и удивляться, не было сил. Авангард сырости опоздал помешать его первой посадке. Как пилота, ему не в чем было себя упрекнуть.
Туман усеял траву жемчужными каплями, и расслоился. Его покрывало простерлось до скал Утеса, оставив в воздухе прослойку прозрачного синего пространства. И по этой сини в сторону друзей неторопливо вышагивали две куриные ноги, укрытые панцирем из пластин цвета старой слоновой кости.
Темная масса бревен выше пластин угадывалась в волнах серой мороси, покачиваясь в такт неторопливому ритмичному шагу. Над ними плыла совершенно четко просматриваемая ржавая солома крыши, прогнившей до черных пятен провалов. Кривые жерди позеленевших от времени стропил торчали из позабывшей естественный цвет соломы, пятью корявыми рогами. Высокий шест над левым скатом уходил вверх и терялся в мутной пелене.
– Опять кибернетики учудили! – Нисколько не задетый очередным изобретением Криккрак отдыхал, продолжая проигрывать в уме свою первую сложную посадку и анализируя досадные промахи в технике пилотирования.
– Ты думаешь...
– Новый маяк для отсечки пеленга по кромке болота. Видишь антенну сбоку? – наконец ответил он недосказанному вопросу в коричневых пуговицах друга. – Железяке по такой погоде маяк просто необходим, чтобы не загреметь с кручи в гости к хамелеонам. Кстати, где он забуксовал по туману?
Медвежонку было не до размышлений о судьбе отставшей от везделета няньки. Из прилипчивой мороси отчетливо проступили мокрые бревенчатые стены, крылечко-трап к распахнутой двери на петлях из лыка и затянутое грязной циновкой слепое окошко. "Избушка на куриных ножках!" Мешком перевалившись через борт, косматый абориген засеменил к прибежищу сказочной Яги и скоро подобрался к нему вплотную.
– Тьфу! – оперативно сплюнул на траву мишка, забывая извиниться за бестактность перед местными духами. – Ну и вонища!
К извинениям астронавты прибегали с пониманием признательности миру тонкой материи, подчеркивая неприятие манер дурного тона, случись таким манерам прорваться из глубин вековых традиций их грубого мира.
– Ки-какие кибернетики, Кри! Могилой несет как, как, как... – В мишкином воображении поплыли осыпающиеся окаменевшие корзины, синие в зеленом ореоле призраки предков... Бедолагу вновь затошнило. Правда, на кладбище древних медвежат больше пахло обыкновенной плесенью, но сравнить запах тлена от избушки с чем-либо другим, кроме братской могилы, мишке не приходило в голову. Ему просто стало нехорошо! Зажав пятерней нос, медвежонок припустил к везделету. – Летим скорей отсюда! – Мишка плюхнулся на сидение, хрустко щелкнув пряжками ремней безопасности.
– Подожди! – остановил готового стартовать друга Криккрак. – Продолжим мамино наблюдение! Помнишь, она говорила: "Сыч-ворон, пропавшая Микки, Ураган-нападение, Лес сбежавшей обезьяны". Теперь избушка! До полного комплекта не хватает бабы Яги... Дедушка Космос рассказывал о роботах бишау на каком-то острове. Там всякие Яги, лешие, Кощеи, любая нечисть на выбор. Все, что захочешь!
– Ты думаешь, мы наткнулись на них?
Криккрак молча развел руками.
2
– Избушка, избушка! Я, Яга тридцать первая, видимость ноль, высота... А черт бы побрал заумных летчиков! Не до высоты мне, листья по носу щелкают! Давай посадку “сходу по вертикали”, холера стоеросовая! Ветерок, ветерок подскажи, куриное отродье! – гаркнуло вдруг из тумана сверху хриплым басом.
– Штиль, милая, штиль, – неожиданно громко прошепелявило в избушке. – И носом... носом не верти, говорю! Ступу не колебай! Ступа сама дорогу знает.
Щелчок пряжек ремней пилота и рука в перчатке застыла на кнопке "Старт". Гермошлемы захлопнулись сами собой.
– Избушка, избушка! Я Яга тридцать первая, условия приняла, сажусь!
– И-и-и садись, родимая, садись! Только не на крышу, моя ласточка. Ентот еродром по причине трухлявости не примает.
– Я те... не приму, холера! – начальственно громыхнуло из тумана. – Я тебя, шельму, по бревнышку раскатаю, из ног холодец сварганю! Включай козью морду, тьфу пропасть! Приводную станцию включай, зануда! Сажусь!
Над избушкой тотчас заверещало и заклацало костяной морзяночной дробью. Задрав головы, ребята с удивлением разглядели, проступившие сквозь моросящую мглу, очертания рогатого черепа на маковке высокого шеста.
Секунда, и на покатую крышу избушки рухнула самая настоящая ступа с метлой и бабой Ягой, с торчащим носом-огурцом и седыми патлами под платочком в горошек! Но дотошный комендант "еродрома" знал дело до тонкостей и недаром посвятил "летчицу" от нечистой силы в тайны своей соломенной полосы. Сгнившие перекладины и трухлявое покрытие "еродрома" не выдержали посадочного удара. Яга рухнула в ангар своего былинного летательного аппарата в облаке пересушенного гнилья и вековой пыли.
– Тррах-хрясь бум! Та-ра-рах!
Под непереводимую перебранку "коменданта" и "шеф пилота" из двери кувырком вылетела ступа, почерневшие от времени черенок и прутья рулевого управления, прогнившая до черноты скамья, обломки жердей и сама хозяйка летного происшествия в сбитом на сторону платке и переломившимся книзу носом.
– Ваа! – вытаращила одуревшие бельма Яга при виде изящного летательного приспособления людей в десятке метров от родного “трапа”. – Так вот кто своровал Книжицу Судеб! – Колдунья сгорбилась и по-волчьи ощерила гнилую пасть, начисто позабыв неприятности посадки в сложнейших метеоусловиях. Острые локти нацелились на пришельцев двумя отточенными наконечниками стрел. – Сами пожаловали, голубчики! Так то ваше горе, на радость нашему осиновому колу!
Крещендо на темы достославной Книги, с непередаваемой красоты вариациями, ошеломило ребят ядовитой палитрой языка из незнакомых, но понятных изумительно образных выражений.
– И скажите спасибо трам-там-там уроды черноголовые, что святым огнем очищу ваши та-ра-рам души от тра-та-там смертного греха! В печь, мерзавцы, круглорожие, покуда я ваши ноги кривущие, да руки загребущие из тро-то-по-пы не повыдергивала!
Попытки Криккрака прервать мощные аккорды старухиного staccato и вернуть на поляну толику справедливости и чести имен, могли затронуть струны сопереживания самой заскорузлой в злодеяниях души, имей ведьма таковую. Но горячие объяснения и возмущенное чириканье стеклянных голов очень скоро, бесславно и сами собой заглохли на раскаленных углях в таинственной тишине безразмерного печного зева.
– Вот те раз! – пискнул Медвежонок, провожая глазами скупую полоску света, беспощадно придушенную щитом бабкиной заслонки. – Веселенькие традиции у сказочных мафиози.
Жаровня ведьмы источала приглушенный красный свет, а термометры на рукавах скафандров подскочили до цифры 540 градусов Цельсия.
“Когда это бабка успела ее протопить?” Промелькнула в голове Криккрака тревожная нота. “Неужели засада?” Тревога нарастала, но писклявый голосок в шлемофоне не позволял сосредоточиться.
– Чего бояться! – верещал между тем косматый абориген, захлебываясь от помеси дикого восторга и зудящего в костях страха перед новым приключением. – Тепло, темновато, но сверху не капает. Железяка на подходе, и все скоро выясниться сабо самой!
– Само собой, наверное. Скажи спасибо за скафандры, недожаренный петух ведьминской ресторации, – засмеялся Криккрак, безошибочно улавливая в писке друга собственное, скрываемое волнение.
Пригоршня сверкающих углей в стекло гермошлема заставила мальчика вздрогнуть и переключиться на предлагаемый мишкой вариант игры "на сморг". В бытность на "Пионере", бабкиным углям предшествовали теннисные мячи. Правилами предписывалось, не упуская соперника из виду, отбивать мячи и уворачиваться. Сморгнувший, проигрывал балл.
– Коварный ты, однако, медведь! – Криккраку вдруг стало легко и благодарно в обществе неунывающего, несмотря на страх, друга. – Получай ответный подарочек, иезуит!..
3
– Тот, енто лыцарь! Тот! – убеждала, тем временем, избушка сверх меры погорячившуюся хозяйку. – Я лучше твоего разглядела! Без круглых колпаков этих дурацких. Они у них от страха сами захлопнулись. В Книжицу не ленись, посмотри! Тот самый, говорю тебе, мальчишка! А второй хаттон.
– Ты от скуки совсем сбрендила, подружка! Мерещиться тебе всякое. Двадцать лет ни одного хаттона не видали, и вдруг хаттон!
Сомнения разъедали догнивающий костяк престарелой Яги. Круглые сверкающие чернью головы незваных гостей никак не вязались с обликом румяного да синеглазого мальчишки, которому по Книге Судеб ей повелевалось оказать всяческую помощь и поддержку. Невыполнение наказа грозило старухе огненной смертью. Казалось бы, чего бояться смерти ходячему покойнику? Ан нет! Бишау знали, чего добивались от своей техники! Чувство страха перед насильственной гибелью придавало их роботам исключительную живучесть и неподражаемое послушание, которое в научных кругах волшебников называлось гибкостью управления.
“А вдруг избушка ошибается?” Гореть огнем страсть как не хотелось, но и безнаказанными воров-обидчиков отпускать нельзя. Любой паршивый нечестивец потом засмеет. Самый замызганный из них знает правило: за воровство у ближнего, получи осиновый кол меж "лопат". По медицинской неграмотности Яга называла лопатки лопатами. – Так кто же, жарится у нее в печи?..
Сомнения расшевелили тревожащие воспоминания: кипящие черные облака, свирепые молнии... Вздыбленная земля, острый запах серы и тлена. Могилы с перекошенными крестами и разбитая грозой церковь на косогоре...
... – Триста лет не позабудешь, ты, ни страшной смерти своей, ни “воскрешения”! – Черное облако зажглось изнутри мрачным багровым светом.
А днем раньше, – высокая старуха в черном… песочные часы… последняя золотая крупинка… бородатые лица, осиновый кол… и жуткая боль в груди...
– Иии! – взвизгнуло истрепавшееся за века принудительной жизни, тело колдуньи. – Сгорю! Как пить дать, огнем сгорю! – Костяная нога громыхнула к печи и ржавая, с изогнутой ручкой заслонка, вылетела из прокопченного гнезда раскрепощенной пробкой шампанского. – Вай!
С проворством дикой кошки Яга отскочила от вылетевшего из зева снопа раскаленных углей. Искрящийся веер чиркнул по рухляди и весело вспыхнул на несколько вышедших из моды лохмотьях старухи.
– Горю! Прощай, подружка милая! Заслужила, достукалась, горю-у-у!
– Туши пожар, шушера нерадивая! Колдуй, покуда обе не сгорели!
Шепелявый голос избушки приобрел звенящую жесткость металла и начисто утратил приторную въедливость. Да только Яге было некогда обижаться на разительные перемены голосовых данных своего “насквозь” деревянного жилища, к тому же готового превратиться в траурное пепелище совершенно не колдовским образом. Дробная чечетка костяной ноги по ближайшей россыпи рубинового “подарка”, в сочетании с тарабарщиной заклинания против огня, сработали наилучшим образом.
Синие язычки вдруг погасли, а угольки превратились в слой серой пыли. Мишка испугался. Неоднократно видевший колдовство Великих стариков, Криккрак отнесся к проявлению волшебной силы гораздо спокойнее. Он слышал вопли избушки и понял смысл старухиной скороговорки. Беспокойство мальчика вызвал, скорее, изменившийся тон причитаний, ведьмы. Сейчас он был уверен на все сто: Яга – робот космических колдунов бишау.
– Ласковые, мои! Яхонтовые! – щебетала старуха райской пташкой. – Дайте наглядеться на вас, долгожданные! Позвольте расчесать кудряшки шелковые, да попотчевать, чем Бог послал, гостечки мои желанные!
Жирные разводы сажи по серебру скафандров делали ребят похожими на чучела в дегте и перьях. Сомнения Криккрака возросли многократно.
– Не спеши снимать шлем, медвежонок! – предупредил он друга шепотом на тарабарщине мишкиного языка, с его смешными “пипапами и пипопами”.
– Мне тоже не нравиться… – сопливо пискнули наушники.
Замарашки без признаков румянца и кудрей заметно охладили щебечущее красноречие старухи. Предчувствие ребят не обманывало, а Яге отступить на попятный не позволял животный страх перед возмездием. Растерянно громыхнув ногой по гнилому полу, колдунья приумолкла, вывесила дряблые губы до подбородка, пожевала ими, точно перекатывая жесткие шарики непростого решения, и вдруг резко взмахнула костлявой рукой.
– Будь, что будет! – сказала, как отрезала. – Отмоем, отчистим, потом и посмотрим хорошенько. Можа, и в правду погорячилась. На какую старуху нет прорухи при заварухе?
Туман испарился, освободив из плена влажные краски зарослей, и синее небо, и горячие полуденные светила. Мир после заточения в жаровню показался прекрасным и чистым. Яга отыскала небольшое углубление и, помусолив грязный палец во рту, проверила направление ветра. Прошамкав заклинание на местном наречии, колдунья сотворила лужицу мыльной воды и ткнула своим корявым измерителем погодных условий в его направлении:
– Родниковая водица... хм... добрым молодцам умыться... Залезайте, не стесняйтесь, на каргу не обижайтесь!
Через минуту гора перламутровой пены поглотила "недожаренного петуха" со товарищем, а Яга, присев на прелые ступени “еродромного” трапа, хрипло чертыхнулась и вновь позадумалась. "Он ли, долгожданный? Он ли родимый? Избушка не дура, и Козел на шесте помалкивает. Получается, он!"
4
Отставшая нянька, застала неунывающих подопечных в самый разгар игры среди радуги мыльных пузырей. Железяка знал о банях, парильнях, мыльнях, мыле и пузырях из него все, о чем был осведомлен ученый мир Земли. Однако субстанция, в которой кувыркались ребята, могла обмануть программу зрительного восприятия, и робот, не имея возможности провести анализ издалека, приготовился окатить нарушителей правил безопасности струей дезраствора.
– Прошу покинуть, возможно, агрессивную среду! – шлемофоны добавили мягкому баритону няня, недостающую толику стали.
Ликующий хохот вместо беспрекословного подчинения не вывел робота из равновесия и тем более не остановил преисполненного чувством долга наставника на половине дороге к истине.
Не размышляя, Железяка шагнул в сверкающую пену и радугу. Встроенные в корпус анализаторы взвыли моторами насосов на полную мощность. Круговой обзор выхватил в “опасной зоне” перламутровый огонь пузырей, иссиня-черные стекла стальных гермошлемов, вспыхнувшие серебром скафандры и... поскользнувшись на мыльной траве, нянь въехал в эпицентр веселья самым неподобающим для исполнения служебных обязанностей образом, то есть на пятой точке. Точнейшие анализы оказались взятыми без промедления – “мыло”!
Гора пены скрыла и прибытие, и оплошность робота от глаз задумавшейся старухи. А переговоры велись по радио. Лязг стали, и восторженный визг детворы вернул шедевру творчества бишау некоторое представление о действительности. Изумлению колдуньи не было границ. От ее заклинания “омывающий дождь” на мокрой траве оказалось три, закованных в сверкающую броню, рыцаря!
– Ой, бай! – шамкнула, ни весть почему, по-казахски, перетрусившая до озноба в костях Яга, ошарашенная чудом перевоплощения своих гостей. "И витязя-ворона враз не сыскать, чтобы защитил меня, горемычную, от напасти!"
Криккрак и Медвежонок откинули стеклянные забрала, представ перед хозяйкой избушки в своем почти естественном облике. – А ты откуда взялся? – еще больше опешила старуха, выкатывая бельма на неизвестно откуда появившегося хаттона, мгновенно узнавая в другом чуде перевоплощения румяное да синеглазое предсказание Книги судеб. – Я вас, сердечных, когда еще в камень упрятала!?
– Ки-ка-как упрятала!? – взвизгнул медвежонок, едва не выпрыгивая из просторной горловины скафандра. – Мы летели сюда ради моих отца и матери! А ты их в скалу!?
– Не след указывать старшим! – Яга пришла в себя, но собственный шепелявый голосок звучал по ее представлению до противности тихо и миролюбиво. – Пусть, вот, рыцарь ясноликий растолкует тебе, не нарочно так поступила. И сейчас проси не проси, не могу выпустить. Они последние! Стадо не стадо – все одно, кормить нечем. – В симпатичном Железяке Яга, как и Лихоманка, чуяла своего. – Не приметила я тебя, рыцарь, ни в ту лихую годину, ни опосля.… А не припомнишь, как распетушился Вулканушка и как мы с витязем-вороном прятали все живое?
– Железяка прилетел с нами, он не может этого помнить!
Волна синего света окатила бабку с головы до пят, но ведьма была довольна своим открытием по части синеглазого и к сердитому тону мальчика осталась равнодушна.
– Не помните, тогда послухайте меня убогую! Вулканушка, чтоб ему пусто было, лет двадцать назад на славу покуражился. Все горело! Зверье, птицы, деревья... Я, да витязь-ворон, что могли в камень прятали от пожара. А вон и он, легок на помине. – Костлявый палец ткнул в парившую над поляной птицу. – С ним родимым спасали, да в енту белую гриву у лукоморья и прятали. – Вислые губы пришлепнули в такт резкому перемещению флюгера, что заменял Яге нос, в направлении Утеса.
– А почему их нечем кормить? – Медвежонка интересовала, прежде всего, собственная родня, но он понимал, что старуха не в состоянии отличить ее от других медвежат, спрятанных в камне. Вопрос о пропитании касался племени, и с его помощью мишка просто хотел получить как можно больше информации.
– Орехов голубых на острове раз-два обчелся! А другого корма вы, хаттоны, не признаете. Тебе одному мало будет, не приведи тебя расплодиться! Можно наколдовать орехов, Так на колдовстве сколь лет потяну? Нет-нет, да и не уследишь. Гибнуть начнут! – Ведьма недвусмысленно хмыкнула и подтянула замусоленные вдрызг кончики своего ветхого платочка, в горошек. – Мы с витязем разводим те орехи. Через годок-другой выпустим всех. Зря томить, не станем. Да и не маются они в камне, а вроде как спят.
"Значит, я хаттон!" Мишка засопел и отвернулся к морю. Очертания сахарной головы расплывались и дрожали зовущим в никуда миражом пустыни.
– Мы со старшими посоветуемся. У нас есть ученые. Придумают, что-нибудь вместо орехов. – Криккрак потемнел взглядом, но на старуху смотрел твердо, не мигая.
– Верю всякому зверю, тебе погожу!
Вдруг, приложив крючок пальца к губам, старуха приставила ладонь к уху, прислушиваясь к чему-то для нее интересному со стороны Громилы, и в сердцах с костяным стуком прихлопнула себя по костлявым бедрам.
– Ах, язви тебя, поганца!
В миг, позабыв о гостях, Яга оглушительно свистнула и резво, не по-старушечьи, запрыгнула в появившуюся перед ней ступу. Черная метла и красный осиновый кол, оказались притороченными к рубленому в трещинах борту зелеными пучками травы с веселыми усатыми колосками.
– Вы пока тут советуйтесь, думайте, а мне должок возвернуть самая пора! – объяснила свой внеочередной вылет ведьма. – Отыскался, слыш-те, вор-обидчик. Иш, расхорохорился! Хвастуны далеко слышны, да дела их смешны!
– Вы отыскали вора? – Поглощенный переживаниями, мишка неожиданно для самого себя вдруг осознал, что если он вот сейчас, сию же секунду не заговорит, то не сможет сдержать, рвущиеся из глубины души слезы. Простая уловка моментально принесла заметное облегчение. Слезы застряли на полпути, проявив себя незаметным для окружающих судорожным вздохом.
– Найдете, не наказывайте смертью! – Криккрака старухины приготовления застали врасплох. Он заторопился, с сожалением понимая, что затянувшийся визит в сказку подошел к концу.
– Вора пожалел?! – Яга глянула сердито, а длинный похожий на перезрелый огурец “румпель” описал в воздухе замысловатую фигуру Лиссажу. Верхних наук колдунья, разумеется, не учила. Широкая восьмерка, нарисованная ее носом в воздухе лишь подчеркнула возмущение старухи бестактным советом. – А впрочем, не мне, да и не вам решать. Я может, на смертный бой иду! – бабка горделиво приосанилась, поджала обветшалые висюльки морщинистых губ сердечком и, вперив посуровевший взор в небо, отрешенно изрекла: – Вы тут без меня не скучайте, самобранку расстилайте, ешьте, пейте и гуляйте, добрым словом поминайте! Ежели к заходу желтого солнышка не вернусь, улетайте домой! И еще вот что, – Яга остановила фонтан краснобайства и глянула на друзей грустно и вместе с тем потревожено. Синеглазый сокол и чудом уцелевший хаттон пришлись старухе по нраву. “Не спугнуть бы страхом? – подумала. – Кабы чего непутевого не получилось. Так и мешкать некогда, вор кабы не сбег. А-а, ладно! – решилась, в конце концов, на откровенность словоохотливая ведьма. – Поймут, не поймут, сказать надо!” Меня... мне "выкать" не надо! Не люблю. Не царица я, да и не живая вовсе. Мертвяк не мертвяк, а ни души во мне, ни сердца. Внешность одна. – Яга грустно и совсем по живому вздохнула, задумчиво подоткнув когтями растрепавшиеся патлы под края грязного платка, и вдруг посветлев лицом, выпрямилась, расправила костлявые плечи и пришпорила метлой свой бесподобный летательный агрегат. – И, и, и ге, ге, ги ой, родимая! На бой с треклятыми, на смертный бой! Витязь, ясно солнышко, за мно-о-ой!..
Ребятам показалось, что молодецкий призыв бабы Яги предназначался Железяке. Могучая стать няньки могла оказать честь любому богатырю. Но уточнить намерения колдуньи они не успели. “Истребитель” Яги растаял в небе, а растребушенный хозяйской посадкой "еродром" скромно помалкивал, потирая одну куриную лапу о другую.
Вдруг "еродром" выдохнул за порог несостоявшегося ангара облако пыли и выплеснул из провонявшего могилой чрева неожиданно белый и пахнущий лавандой лоскут, после чего деликатно отступил к лесу, замерев в терпеливом ожидании начала, предложенной старухой трапезы.
– Самобранка! – восторженно потянулся к волшебной скатерти Медвежонок. – Давай мороженое закажем!
– У тебя в кармане найдется веревочка? – Криккрак вспомнил маленькие хитрости хозяев Вселенной и разгадал замысел старой Яги.
– Зачем тебе? – подозрительно скосил глаза мишка, недовольно открывая и закрывая клюв, словно собираясь с силами перед длинной речью в защиту своих прав на охлажденный деликатес.
– Не мне... С Ягой все-все не так просто. Нам предложено испытание. Еду брать и есть можно! Только вначале ее надо отработать. Сделать что-нибудь для хозяев. Ну, например?.. Например, отремонтировать избушку.
– Раз так положено, давай ремонтировать, – щелкнул клювом мишка. Стаканчики, шарики и трубочки разноцветного мороженого, нарисованные воображением цивилизованного аборигена, с неохотой растворились на искрящемся снежном поле волшебной скатерти. – А зачем веревочка?
– Клюв тебе замотать, чтобы на даровщину не зарился! – Криккрак расхохотался.
– Подумаешь! – мишка резво отвернулся от скатерти, и в его поле зрения попал Железяка. – Нечего стоять истуканом, кастрюля несчастная! Топай за жердями, пока мы выгребем мусор из этого скотомогильника!
Несостоявшееся дармовое пиршество и ядовитая шутка друга больно царапнули по самолюбию. Робот никак не отреагировал на мишкино хамство.
Продолжая смеяться над недовольством друга, бесхитростно переведенным в адрес няньки, Криккрак захлопнул забрало шлема и, потрепав того по плечу, направился к избушке.
– Не обижайся, крепче запомнишь!
– Прости Железяка, – вздохнул медвежонок. – В этой треклятой жизни за просто так и сыч-ворон не прокаркает, и избушка не прокукарекает, будь она хоть о четырех куриных ногах.
Через два часа: двери избушки закрывались, ступеньки не скрипели, а слюдяное окошко сияло бесподобной радугой, окидывая посветлевший мир счастливым прищуром. Железяка заменил гнилые стропила и перекрыл крышу охапками длинной, похожей на осоку, травы. Запах могилы исчез вместе с грязью и копотью, и теперь избушка благоухала пряным ароматом свежескошенного сена и дезинфицирующего раствора на мяте.
– Заработали! Пора за скатерть. Ешьте, пейте, не стесняйтесь и Ягу, не дожидайтесь! – медвежонок нарочито шумно сглотнул слюну, скрывая за болтовней душевный трепет, не покидающий его с первых минут пребывания на волшебной поляне.
Потусторонний мир на ощупь оказался вполне реальным, и сладкий ком страха внизу живота в процессе работы постепенно рассосался, уступив место необычайному подъему настроения и изумляющей самого аборигена ловкости. Мишка трудился с таким рвением, что Железяка начал посматривать на него с явным недоверием. Не подменила ли коварная мыльная субстанция вверенного его попечительству сорванца?
Приказ дежурного о срочном возвращении в Хрустальный прозвучал в приемных устройствах няньки чудесной музыкой. Испытание возможностей скатерти самобранки отпадало само по себе, без нудных нравоучений и, упаси Бог, силового давления. Железяка был задуман и оставался неплохим "парнем", предпочитая набившему оскомину занудству инструкций, проверенный опытом создателей обыкновенный здравый смысл. На этот раз никакого вмешательства няньки не потребовалось. Происшествие в “Лесу сбежавшей обезьяны” и доверие взрослых выиграли очередной тайм, играя на одной стороне. Без вздоха, отказавшись от мороженого, ребята вернулись домой в точном соответствии с инструкцией по срочному вызову.
На протертой до желто-коричневых разводов столешнице осталась лишь коротенькая записка для бабы Яги, отпечатанная Железякой на узкой типографской ленте:
"Ждать не можем. Прилетим завтра".
То, что Яга могла не уметь читать, разгадывая чужие судьбы лишь по картинкам волшебной Книжки, ребятам не пришло в голову – на “Пионере” грамоту знали все.
5
Как и предвидела Фея, роботы бишау не напугали друзей. Криккрак привык к существованию иного мира в избушке на астероиде, а мишка, свято веря его рассказам, перенес испытание вполне приемлемо. Рраз-зве чч-что н-немножечко стрр-раха под соусом из болтовни. Так с кем подобного не бывает?
"Яга, избушка! Эка невидаль! – думал медвежонок на подлете к Хрустальному по вызову дежурной смены. – Поскорее бы папу и маму вытащить из скалы! То-то получится компания. А там... А там...?" Дальнейшие события в его голове приобретали расплывчатые очертания розовых оттенков, и Медвежонку опять стало грустно. Он понимал, что расстаться с астронавтами и, тем более, со своим Кри будет совершенно и совсем непросто.
Нечисть к встрече освободителя Кометы с разгневанной Ягой отнеслась с восторгом. Известие о жарком из “оборотня” облетело нечистый мир со скоростью Лихоманки. Поторопилась принцесса гнилых болот, не дождалась, когда Яга выбросит из избушки косточки залетного рыцаря? Так и востроносую ведьму понять нетрудно. На Лихоманкиной памяти жаровня Яги осечек не давала.
Неспящий Маг после учиненного им бесстыдного воровства Книжки Судеб, приболел страхом, на улицу носа не высовывал. Обжигающая новость от Лихоманки отыскала Мага в подземных лабиринтах Громилы в жестокой схватке его пуза с дурно пахнувшими местами. Ничего не поделаешь, медвежья болезнь – профессиональный недуг жуликов. Самые надежные заклинания и окуривание смесью сушеного птичьего помета с беленой – не помогли. Красный осиновый кол маячил перед глазами, сводя на нет все колдовские и лечебные процедуры нечестивца. Скороспелое известие о трагической ошибке Яги и ее избушки поставило колдуна на ноги лучше всяких снадобий.
Ох уж эта торопливая Лихоманка! Не успел ее болезный сподвижник натянуть штаны, как разведчица собрала в кратере всю нечистую братию, чтобы он (наконец без опаски) рассказал историю похищения Книжки во всех деталях и со смаком. Так и принимал гостей Неспящий маг неприбранным, радуясь своему нечаянному избавлению от книжкиного проклятия.
Рогатые шишоки, вислогубые, пропахшие гнилью упыри, косматые лешие, разношерстные ведьмы, и синюшные вурдалаки, расположившись амфитеатром, слушали "героя" шпионских страстей, умильно прикрывая глаза и, пуская слюни от удовольствия. "Герой" долго и самозабвенно изображал подвиг в лицах, восседая на шершавом откосе застывающей еще теплой лавы, и от него прямо-таки несло самославием и словоблудием.
Осиновый кол, протянул хвастуна вдоль спины, когда тот, смеживая от избытка чувств веки, простер руки к пастве для ритуального лобызания. Он то и вернул пройдоху к суровой правде бытия!
Нестерпимый могильный дух рванул гогочущее сборище за ноздри и... перепуганные до полуобморочного состояния нечестивцы порскнули кто куда.
– Спасайся, кто може-е-ет!..
"Кумир" обратился мышью и юркнул в первую попавшуюся щель.
– Горные духи, спасите, помогите от лютой напасти!
– Не сметь покрывать вора! – гаркнула Яга громовыми раскатами, всаживая осиновый кол прямо в неостывший пепел на дне потерявшего шапку кратера.
Устыдился Вулкан гнева колдуньи. Воровство в чести не у всякой нечисти! Вулкан слыл нечистью благородной. Выдохнул он серую мышь в небо, а та расправила крылья и устремилась к морю, превратившись в быстрокрылого стрижа.
– Хоть в стрижа, хоть в ежа превращайся! Не уйдешь, поганец, от возмездия! – рычала Яга, скрипя метлой на поворотах и форсируя вечный двигатель ступы до сизого шлейфа гари за спиной.
Понял Неспящий Маг, не уйти ему от неминучей расправы. Кинется к земле, – не принимает вора земля. Метнется в небо, – не дремлет в небе помощник Яги витязь-ворон, вмиг назад к земле прижмет, где щерится обуглившейся кровью осиновый кол в костлявой руке ведьмы. На пути в будущее, поостерегись подличать в настоящем. Метался по острову колдун, превращаясь, по очереди, из стрижа в ужа, из рыбешки в головешку – везде доставала горбатую спину осиновая наука Яги.
Тем и спасся вор, что нашел дорогу к Вечно спящей фее. Яга в хризолитовый грот не полезла. Могла запечатать выход осиновой печатью на веки вечные, но передумала. То ли подустала, то ли синеглазого гостя вспомнила. Осадила дубового чудо-коня на белом камне неподалеку, огладила его горячие бока, успокаивая, потом изогнулась дикой кошкой, выставив тощие локти двумя поломанными кренделями, да и высказала все, что накипело о ближайших родственниках Мага вкупе с членами военного совета Цунамы. Накричалась досыта, поостыла, угомонилась и убралась восвояси.
6
К ремонту гостями ее "еродрома" колдунья осталась равнодушной. Избушка могла при случае сама себя починить. Слукавили со старой подружкой и рады, что не ошиблись. А вот запиской ребят Яга осталась довольна сверх меры. На ее длинной памяти удалые гонцы возили грамоты, разве что царям, да придворным. Свернув узенький листок типографской ленты колечком, Яга запихнула царскую почесть под стреху и, распахнув двери, устроилась на лавке. Навалившись захрустевшими позвонками на столешницу, Яга выставила костлявые ноги в прогнивших лаптях за порог, чтобы “дух” выдувало (как избушка подсказала, нюх у гостей интеллигентный) и задумалась.
Вот гонялась она за проворовавшимся Магом, а сама кем была в прошлой жизни? Оборотнем? Душегубом? Кровопийцей или предателем подлючим? Кто поднял ее из небытия, выдернул из ребер осиновый кол и превратил в нежить? Помнила только боль между “лопат”, как вчера все было. И толпу, и камни, и черную бородатую рожу перед собой. Покосившиеся кресты заброшенного погоста, битую церквушку на взгорке. И страшный красный кол! Это помнила. И еще – старуху с часами. Черные облака с молниями появились потом. Избушка, Книжка – все от них, от тех облаков треклятых. “Яга 31-я!” придумали, ироды. Пужать, не то и поедать людей велели! Колдовству обучили... А мне осиновый кол? Не, милые! Память вы мне позря оставили. Пужает она, да не ентой стороной! Да кто вы, ироды, чтобы меня до смерти пужать?!
– И-и-и эх! – хрустнула костями пригорюнившаяся от злой напасти бабка. – Лучше не жить, чем под чужаком нежитью плыть! Да и какая из меня Яга? Пугать дураков? На то у поганцев с молниями есть дубина, дуракам в ум входить. – Яга поднялась и заскрипела вокруг стола, посыпая отмытый ребятами пол трухой из лаптей да с прогнивших навзрыд лохмотьев. – И зачем только нас на остров етот окаянный, прислали? Всех скопом. Меня, тебя, избушка – подружку мою верную! Лешаков, вурдалаков, ведьм. Один Кощей с Горынычем в замке вкруг острова крейфует. Он у черных за своего числится. Тьфу!
Плевок пришелся в открытую жаровню, и печка недовольно заворчала.
– Цыц, зануда! – Яга снова уселась на скамейку. Нос в потолок, ноги за порог. – Сыч-витязь себя не помнит сердешный. А красавец! И говор культурный, и повадки. Ить ночь колдовская скоро, глядишь, снова витязем обернется! – Яга поджала губы, что обозначало у колдуньи грустную улыбку. Нет, не завидовала старуха сердечному другу, скорее радовалась затаенной его надежде. За себя, за свои собственные напасти запечалилась…
Грустные размышления Яги прервались самым, что ни на есть, неприятным образом. Избушка с утиным кряком грохнулась на свои голенастые коленки.
– Кри-я-ак!
– Дррррр-дрлень! – Зацепив головой трухлявый косяк, Яга споро пересчитала костями ступеньки и уткнулась уродливым носом в расшитый мелким бисером и жемчугами бархат. Живые циферблаты часов по черному фону отсчитывали дни, часы и минуты чужих, незнамо чьих, жизней. Знакомо то как! – Пробил час! – Яга тоскливо потянулась глазами, отыскивая главные часы собственного бытия.
– Не полошись, не пришло твое время, фея! – раскатистый голос волшебницы Время успокаивал и заставлял трепетать одновременно. – Бог в каждом из нас, а потому, никогда и ни перед кем не ломай коленей!
Великая Фея сделала паузу, давая Яге возможность несколько прийти в себя от неожиданности. Краем глаза Яга уловила возле себя легкое шевеление крыльев, однако, головы повернуть не посмела.
– С важным делом прибыла я! Тебе, феюшка, и тебе, князь, вручаем названного внука. Быть ему волшебником темной ночью под Голубым лучом! Другу его, последнему хаттону Хета, поелику захочет сменить личину на человеческую, не препятствуйте! Последний хаттон многострадального Хета достоин того!
Одарив Ягу царственным взором, Фея Время перевернула песочные часы. Золотая крупинка ударила в хрустальное дно, и Яга вдруг ощутила в глубинах истлевшего тела искру живого тепла...
–Ужель?! – вздрогнула костлявая ведьма, прислушиваясь к горячему ритму в усохшей груди и, страшась спугнуть свалившееся на нее счастье неловким движением.
– Прости, Саттва, за позднее твое возрождение. Ты страшно ушла из прошлой жизни, не будучи виноватой. Твои оговорщики понесли за то злодейство страшную кару до седьмого колена, до сего светлого дня получается. Возмездие над ними свершилось, а душа твоя внове обрела чистый облик. Прости и ты, князь Эррор, что не помнил своего имени. И благодари, что не кануло оно в Лету. Могло случиться по-всякому. Придет срок, возвернешься на планету Электра и все вспомнишь! Вспомнишь и поймешь, за какое деяние сурово с тобой обошлись Великие твоего мира, увековечившие имя Эррора на тысячелетия бытия.
Голос Времени рокотал уважительно, а горячие волны из глубин возрожденного тела феи Саттвы поднялись, вскипая огнем в каждой клеточке оживающей плоти, до режущей боли переполнили грудь, горло и... вдруг хлынули давно позабытым соленым потоком, орошая лохмотья перерожденной нежити каплями самой живительной влаги.
– Недолгим останется пребывание в образах ведьмы и птицы. Сокол опериться и улетит. Ан, есть охотники подрезать его неокрепшие крылья!..
Волшебница говорила со спокойной неторопливостью. Саттва, не упуская ни словечка из высокопарной речи главной Феи Вселенной, решилась неприметно окинуть себя робким и любопытным взглядом. Тотчас ее смущенному неслыханным счастьем взору открылось белое с глубоким вырезом платье со шлейфом, отделанное по взбитому сливками подолу и рукавам прозрачными зелеными кружевами; золотистый загар крепких девичьих рук и русая коса, переплетенная синим ручейком атласной ленты до изумрудного пояска. А рядом, и это Саттва давно ощущала всем своим вернувшимся к жизни существом, касаясь зеленого бархата ее шлейфа сафьяном сапога, возвышался неподвижной башней коленопреклоненный русобородый витязь в стальной кольчуге под ниспадающим складками алом плаще. Тот самый красавец, витязь, что являлся в редкие колдовские ночи под волшебным лучом Голубой звезды.
... – Охотники пронырливы в колдовстве и, покуда соколенок безоружен перед ними, вы поставите его на крыло! Человеческое обличье сохранятся за вами до скончания века! Не спешите пользоваться даром судьбы до очищения ваших тел в костре колдовской ночи...
Изрекла и растаяла грозная фея. А Саттва и князь Эррор вновь превратились в ведьму да в птицу. Но чувствует Яга, трепещет в ее костлявой, с выпирающими ребрами, груди горячее живое сердце. И понимает птица, что ее беспросветная жизнь на острове наполняется долгожданным смыслом.
7
Взрослые колонисты легко поверили в приключение на Волшебной поляне и обрадовались окончанию терзаний медвежонка за судьбу своих сородичей. За долгие годы полета, они так и не разобрались в истинных причинах более чем странных снов Криккрака, хотя и привыкли доверять их безошибочному толкованию самим мальчиком. Колонисты понимали, без ссылки на колдовство, малыш рассказывать о своих предвидениях будущего просто не мог. На время Криккрак становился ясновидящим, и всегда получалось по его! Не все ли равно, кто участвует в подобных снах-фантазиях? Сегодня Яга. До нее – дедушка Космос и бабушка Время. Кому какое дело, как мальчишка преподносит свои прозрения? Главное, – они сбываются до мелочей!
Криккрак объявил, что скоро появится стадо медвежат и нужны голубые орехи. Будут орехи, хоть никто медвежат и в глаза не видел. Лаборатории Ивана Григорьевича тотчас переключились на круглосуточную вахту. Все колонисты настолько и сразу поверили новому предсказанию, что не обратили внимания на одну важную деталь: к снам очередное предсказание мальчика никакого отношения не имело! Все произошло наяву, в присутствии медвежонка и няньки. Случись подобное происшествие в полете, Железяку забросали бы въедливыми до электронных печенок вопросами. И напрасно не полюбопытствовал народ. Быт заел или устали колонисты от пустопорожних поисков? Сейчас не время и не место разбираться с причинами. Лучше сказать искреннее спасибо умственным кибернетикам. Их робот отснял и озвучил первый контакт с нечистью в лучшем виде, снабдив свой микрофильм достоверными анализами пробы на “мыло”.
Как бы там ни было, а к созданию рощи голубых орехов ученые отнеслись с полным пониманием проблемы. Вкусных с горчинкой и запахом миндаля голубых орехов на острове росло действительно до смешного мало.
– Губа не дура у мишкиных родственничков! – посмеивались ботаники, закладывая опыты во спасение. – Не медвежата, – гурманы из “лучших домов”.
8
О событии, за которым последовал немедленный отзыв всех поисковых партий, сообщила дежурная смена "Пионера", что висел на орбите. Она засекла сигнал маяка второго корабля экспедиции. Пятииглый (пять сигар-корпусов) "Прометей" вошел в зону связи Медвежьего. Решение послать на Морскую планету второй корабль приняли на Земле за полгода до рождения Криккрака, когда ученые открыли способ перемещения в пространстве со скоростями, куда большими, крейсерской скорости "Пионера Вселенной".
С «Прометеем» Криккрак связывал большие и светлые надежды. Помимо новых двигателей, он вез на Медвежий мальчишку-одногодка. Кто рос в окружении одних игрушек и взрослых поймет тоску Криккрака по сверстникам. Медвежонок – не в счет! Он воспринимался мальчиком чем-то переходным между ним самим и Железякой.
Медвежонка, наоборот, прибытие “нового друга для его друга” не радовало. Мишка представить не мог, что чужой Лешка Булавин займет в сердце единственной в мире отдушины, его (Медвежонка) законное место. На этот раз Судьба улыбнулась косматому много шире – Алеши на "Прометее" не оказалось. Врачи отстранили годовалого малыша от перелета по болезни сердца. Боялись осложнений. К тому времени "Пионер Вселенной" ушел со связи с Землей, и сообщить на изменения в составе экипажа “Прометея” не удалось.
Поглощенные заботами, колонисты Медвежьего вспоминали о “Прометее”, но не часто. Экспедиции среди звезд не зависят друг от друга. А Криккрак ждал, и во время сеанса связи понял, что ждал напрасно.
Связь продолжала идти своим порядком… Обиженный несправедливостью судьбы, мальчик пробрался к выходу, не слушая соболезнований друзей и сдерживая себя, чтобы не разреветься. Наконец он вышел наружу. Волшебные глаза потускнели, зрачки расширились и зияли мрачными провалами пустоты. Скулы заострились, а черная чайка под золотым облаком кудрей словно застыла в немом недоумении над бездной не детского горя. Загребая песок ногами, мальчик побрел по пляжу лазурного берега к одинокому Утесу змееголовов...
9
... Пятиглазый паук лениво греб к берегу, наслаждаясь горячими солнцами, парной теплотой моря и приятной невесомостью грузного нескладного тела. Цунама держалась рядом, пришлепывая волной от радости. Но Паучелло знал: царица не простила ему украденной молодости. Сейчас она трусит. Для успокоения сердца ей подавай прилетевшего за Кометой то ли рыцаря, то ли мальчишку-оборотня? Рыцаря – ей, молодую кровь оборотня – ему на волшебный напиток. Вот и весь договор. Они с мужем и без крови протянут на свете черте сколько до кончины Хета. В ее да Тайофуново брюхло подавай миллионы таких мальчишек...
Привалившись к нагретому боку скалы, Криккрак сидел на плоской известковой глыбе в ее бледной тени, опустив ноги в воду и вдыхая сухое тепло перегретого камня. Щемящей горечи, в конце концов, надоело куражиться над мальчиком. Оставив острую занозу в сердце, обида на невезение незаметно перебралась в неведомые глубины мозга, где затаилась, готовая к очередной атаке, доведись случайному колонисту пособолезновать о досадных вестях.
Но все колонисты томились в зале связи, и мысли Криккрака медленно потекли в ритме неторопливых всплесков ленивой волны, возвращая мальчика к реалиям горького бытия совершенно неожиданным образом.
– Алешка где? А жизнь несется.
И бурным эхом отзовется
Ее неудержимый бег.
По мне и мишка – человек!
И вдруг его осенило! Раз с Ягой складываются приличные отношения, почему не попросить ее сколдовать из медвежонка мальчишку? Простейшая, словно амеба, мысль прямо-таки обожгла Криккрака.
– Ты, волшебница Яга,
Не хрусталь, не жемчуга,
А до утренней зари
Лучше друга подари!
Пропел громко, во весь голос и тут же осадил себя: "Размечтался. На рифмы потянуло... Но почему бы и нет?! Кому до моих стихов дело?.. Интересно избушка на месте? Эх, забрел далеко по такой жаре. Везделет бы сюда!"
Мальчик, без особой надежды, посмотрел в сторону Хрустального, в небо над головой... Тень Утеса пробежала по глазам, и Криккрак вздрогнул от внезапного желания прямо сейчас, немедля, взобраться на сахарную вершину кварцитовой глыбы, рискуя свернуть себе шею на вертикальной стене. Стащив скафандр, вместе с влажным от пота вкладышем, мальчик остался в одних трусах и приступил к восхождению, о котором минуту назад не смел и подумать.
– Интересно, куда подевались змееголовы? От урагана сбежали? А где мишка? Тоже мне, друг! – Камень вывернулся из-под пальцев, отскочил от плиты, где остался скафандр и булькнул в воду. – Стоп! О друзьях будем думать только хорошо, а правило "трех точек" нарушать не будем...
Метр за метром Криккрак набирал высоту, отвлекая страх болтовней вслух, и снова возвращаясь к необходимости оценивать зацепы, опоры, распоры, прижимаясь к горячему камню и избегая смотреть "смерти в лицо", то есть прямо под ноги, на острые выступы под ниткой своего рискованного пути.
– Как легко без скафандра! Г-г-главному надо сказать... сколько можно париться? Адаптироваться, простите.
Подтянувшись на руках, мальчик выполз на узкий карниз и решил передохнуть. Теплый бриз непередаваемо нежно коснулся разгоряченного тела.
– С меня скафандра хватит! С этой минуты войду в него только под прицелом бластера! “Или командирского глаза”, – тотчас съехидничал внутренний голос, и Криккрак, против воли, улыбнулся, по достоинству оценив шутку своего духа противоречия.
10
Бросая древний драндулет из стороны в сторону крутыми виражами, баба Яга неслась по-над берегом широкими галсами, издавая, время от времени, оглушительный молодецкий посвист.
– Э-ге-гей! – завопил Криккрак, размахивая руками и рискуя сорваться с тридцатиметровой высоты.
Разглядев предмет лихого поиска, Яга боевым разворотом (и где только научилась?) плюхнулась рядом со скалолазом.
– Привет, Кри!
Из ступы, перед колдуньей, торчала голова с черным треугольником клюва и хохолком. Но Яга взяла самочинного альпиниста в неласковый оборот.
– Купаться удумал, разбойник! Его ищут по всему острову, а он купаться!
– На море, да на твою поляну с Утеса хотел посмотреть... – запротестовал Криккрак.
– Мы медвежат выпускать, а он тут удалью выхваляется! – Яга сердито зыркнула по сторонам страшными бельмами.
– Ки-каких медвежат? – растерялся мальчик, непроизвольно подражая другу в птичьем акценте.
– Ки-ки-ки как ки-каких!? – заверещал возмутившийся мишка.
– Молчи, хаттон! Сопи носом, потом про свое объяснишь! – Пригладила старуха поднявшийся дыбом хохолок ледяной ладонью.
– Я то про тебя не забыл! Искал, искал... – послушно досопел медвежонок и заглох, словно его отключили.
– Помолчи, сказала! А ты, сокол, – корявый палец впился в голую грудь Криккрака, – сейчас и докажешь нам свою удаль.
Старуха сгребла опешившего Криккрака в охапку, свистнула и в мгновение ока все оказались на ровном крохотном пятачке над морем по другую сторону “сахарной головы”.
– Здесь поглыбже будет.
Яга так и сказала "поглыбже", но Криккрака забавное "поглыбже" ничуть не развеселило. Высота от бабкиного “поглыбже” не уменьшилась ни на метр. Стоять, впившись пальцами ног в трещины и то не по себе.
– Хватит духу, сокол? Не стесняйся! Коли страшно, так сознайся, сиганешь, не зазнавайся! Дак, смотри, не поломайся! Отсюдова и другой спуск есть, удобный. А мы, с другом твоим, хаттоном, вниз в ступе сверзимся.
– Ты убьешь его! – взвизгнул мишка, обрушивая неостывшую обиду на старуху.
– Не убить, проверить надоть! А ты погуляй по песочку да по тенечку, хаттоша! Песочек мокренький, прохладный. Охолонь, так и перечить сам собой перестанешь.
Ступа с Ягой и мишкой пали книзу. Криккрак понял, тянуть с прыжком, равносильно моральному поражению, и неважно, что в “сахарной голове” неожиданно обнаружилась приличная дыра, заслоненная прежде ступой с костлявым остовом бабки. Темнота подземелья манила прохладой.
– Спокойно! Пещеру оставим “на потом”, – вслух приказал себе мальчик, подходя к обрыву и оценивая расстояние до воды. – Как учил отец? Вдох, представь полет... Вперед!
– Вот и умничка, – одобрительно крякнула Яга, мельком взглянув на распластавшегося "ласточкой" мальчишку на фоне лазурного в дымке перистых облаков неба. – Покамест выплывает, пойду ка я соберусь. Вишь тропку, что Леший с Вурдалаком протоптали? На другой стороне и встретимся. Ждите! Великое таинство с сычом-витязем вам доверим.
11
Яга умостилась в ступе, гаркнула и пропала. Ко времени выхода Криккрака из воды ее и след простыл.
– Я что-то не так сделал? – растерялся мальчик, подрагивая от перевозбуждения.
– У тебя получилось, лучше некуда. Она все видела. Она сейчас придет выпускать из Утеса медвежат, – мишка тараторил, забивая болтовней остроту ожидания. – Бежим на другую сторону скалы! Там встретимся с Ягой и с Сычом-вороном. Они придут туда. Где твой скафандр, Кри? – ахнул мишка, которого только сейчас пронзила мысль о немыслимом нарушении инструкции. И кем?..
– На камне под Утесом. Снял, потому что не хочу, чтобы твоя родня нас перепутала. Яга, и та поначалу не разобралась кто из нас кто.
Мишка вздрогнул от обиды на самого себя:
“Ну почему я опять не додумался?” Перспектива оказаться не узнанным безвозвратно гасила и без того тусклые искры надежды. – Долой вонючее тряпье! – Проснувшееся чувство собственного достоинства вышибло мишку из скафандра печной заслонкой жаровни в день знакомства с Ягой.
Отцепив тяжелые ботинки, мишка уложил на них кобуру с бластером и со скафандром подмышкой взобрался на плоскую плиту – место убежища Криккрака от жизненных невзгод. Камень обточило море, его бархатная теплота оказалась настолько обволакивающей, что медвежонок отбросил скафандр на песок и уселся совершенно так же, как совсем недавно сидел его друг, во власти умиротворяющих ритмов природы.
– Красиво и одиноко, – понимающе вздохнул мишка, окидывая далекие башни Хрустального, море и сахарную голову Утеса своими печальными карими пуговицами. – Красиво и одиноко, – повторил он очень тихо и со слезой.
– Вы искали меня, а я отсюда вас не видел. – Криккрак неторопливо связал свой скафандр и ботинки в тугой узел, засунув длинный ствол лучевого пистолета в самую середину. Получился удобный к переноске серебристый тюк. – Опля! – Тюк перелетел полоску песка и шлепнулся в траву. – Давай твой скафандр помогу сложить, пока Яга не прилетела. Потом некогда будет.
– Ш-ш-ш-хаа! – прошелестело со стороны моря бластерным выстрелом.
Царапая плиту зазубринами когтей, из воды на плиту лез паук исполинских размеров. Пять, подернутых сизой пленкой глаз, редкий и длинный рыжий мех, оскаленная клыкастая морда порождали совершенно жуткое ощущение беззащитности и мерзкого спазма в желудке. Скафандр Медвежонка полетел в голову чудовища. Криккрак ухватил друга за лапу, чтобы спрыгнуть на песок. Оружие мишки лежало на треугольных ботинках совсем близко.
– Ш-ш-ш-хаа! – зашипело за спиной, и ноги ребят окрутил липкий канат серой паутины. Шшш-хаа!..
Дело было сделано. Паучелло выбрался на плиту и застыл в монументальной неподвижности победителя, разглядывая жертву. "Ну-с, начнем-с!"
Из изогнутых раструбов возле пасти на мишкин скафандр капала серая с прозеленью пена. Широко расставленные суставы конечностей едва заметно покачивались под весом рыжего брюха. Казалось, чудовище раздумывает, куда бы это брюхо пристроить перед началом долгожданной трапезы. Облепленный и почти ослепленный мерзкой дрянью, Криккрак изогнулся дугой и сильно оттолкнулся от плиты пятками. Падение на песок, подальше от ощерившихся клыков значительно приближало ребят к оружию на треугольных ботинках.
– Ш-ш-ш-хаа! – Новая порция паутины промелькнула над головой.
Падение оказалось более чем своевременным. Паук промахнулся, и у смерти удалось отыграть несколько секунд.
– Каррр! – Черные крылья со свистом разрезали воздух...
Чудовище приподняло морду, и в то же мгновение его правый глаз взорвался, пронзенный клювом отчаянной птицы.
– Ш-ш-ш-хаа! – паук прянул в море, вскипев горой грязной пены с тошнотворными разводами зелени. – Шшш-хаа!
Искривленные дугой когти впились в тело сыча-ворона огнем ядовитых стрел, вырвали из глазницы и выбросили на берег. Липкие кольца спеленали храбреца, и он валялся теперь на песке, увязнув в ворохе, неподатливой серой массы, не успев ни увернуться, ни оказать сопротивления.
Из пробитого глаза текла желтая слизь. Паук хрипел, беспорядочно с глухим перестуком сучил набором неуклюжих конечностей, позабыв о гнусных притязаниях на молодую кровь своих жертв. Но, к сожалению, так только казалось. Проскрежетав злобное "рррш-хаа", паук, не обращая более внимания на рану, выбрался на песок. Отсрочка роковой развязки закончилась.
Мишке повезло. Прижатый к горячему телу друга расплющенным носом, он ничего не видел и не слышал. Дышать было до невозможности трудно, и не делай Криккрак резких движений в попытках дотянуться до оружия, мишкина одиссея закончилась бы в припадке удушья.
Криккрак боролся за жизнь в одиночку. Ему удалось ослабить путы и протиснуть наружу липкую ладонь. Бластер дремал в двух метрах, отбрасывая оптикой причудливый радужный зайчик на тенистую часть Утеса. Доползти до оружия, и цель достигнута! Чучело людоеда с Морской планеты могло стать украшением коллекции любого музея.
Босые пятки буксовали в рыхлом песке, не встречая сопротивления. Пот тяжелыми каплями тек к затылку, превращая волосы в подобие причудливого золотого слитка, грудь больно сдавливали кольца усыхающей колючей дряни. Мальчик, поняв тщетность попыток отыскать опору в сыпучем грунте, скоро оставил это бесперспективное занятие. Извиваясь змеей, он начал подбираться к плите, в надежде оттолкнуться от ее шершавого бока и перекатиться к бластеру.
Лучистая чернота глаз жертвы на мгновение задержала, занесенный крюк мохнатой лапы. Паука смутила волнистая игра явно волшебного света.
“Такого у людей не бывает! Смахивает на тайную печать Владыки! – подумал Паучелло. – Не влипнуть бы мне в историю с этой идиоткой царицей”.
Задержка стоила членистоногому монстру долгих и неприятных минут.
– Не сметь! – оглушительно и страшно гаркнуло сверху голосом старой Яги.
Паук стремительно повернулся, ощетинившись шестью крючками ног в сторону нового противника. "Яга не безрогий щенок. С ней шутки плохи!" На янтарном песке перед чудовищем возникла высокая седовласая фея в черном платье. Аметистовый наконечник длинного посоха поднимался для удара.
– Ш-ш-ш-хаа! – Метнулись в сторону волшебницы серые змеи. – Ш-ш-хаа!
От удара о посох кольца рассыпались в пыль, но монстр обладал неограниченным запасом липкой смерти. Канаты с шипением вырывались из раструбов возле пасти и с достойной изумления стремительностью летели к цели.
– Ш-ш-ш-хаа!
Яга короткими бросками из стороны в сторону сделала попытку прорваться сквозь серое облако и достать врага сверкающим фиолетовым камнем.
"Для своих трехсот лет бабуля весьма подвижна", – отметил Криккрак, достигая плиты и стараясь не придушить медвежонка весом тела.
– Ш-ш-ш-хаа!
Паутина облепила руку с посохом и потянула к черному провалу пасти. Клацнули клыки. Но фея осталась невредимой. Перехватив посох, она в пыль рассыпала смертельный захват и ударом костлявого кулака в рыжие заросли между глаз заставила противника откачнуться.
"Вот это класс!" Машинально оценил факт мальчик, группируясь у плиты для броска.
– Чти-ти-то ти-ти-там? – верещал медвежонок, которому удалось, наконец, повернуть голову, и он обрел дар дыхания и речи.
– Яга и сыч пришли на помощь, – процедил сквозь зубы мальчик. Колючая дребедень лезла в рот, и ему было не до комментариев.
Однако исход поединка вызывал у Криккрака серьезные опасения. Сближение с пауком, похоже, отняло у старухи последние силы. Серый пепел сплошь усыпал место смертельной схватки, налип на лапти неподъемными комьями грязи, и колдунья переместилась к морю на мокрый песок. Паук, перебирая нескладными конечностями, полз в ее сторону. Яга ждала врага, тяжело опираясь на посох.
"Ну и робот?! Дышит, устает... Зачем это ему? Наши умственные до подобного не додумались. Да и как объяснить необходимость дыхания у робота, пускай и сделанного из мертвечины?" – Криккрак, преодолевая сопротивление колких пружин, упрямо сгибал ноги перед решительным броском.
– Замри! – приказал он, по прежнему сквозь зубы, возобновившему попытки к освобождению, медвежонку, не сводя глаз с продолжающих битву противников.
Яга дышала, хватая воздух широко раскрытым ртом, а по глубоким морщинам коричневого лица текли прозрачные капли самого настоящего пота...
Неожиданная помощь потому и неожиданная, что приходит неожиданно. Железяка выбрался из высокой травы и его натренированный ребятами электронный мозг моментально оценил ситуацию.
– Ззз-умшш! – свистнул бластер, и рыжее чудовище сдуло в море.
– Спасибо тебе, железный человек, – устало вытерла капельки пота взопревшая колдунья. – Ты представить себе не можешь, какого ворога победил. А вам, соколята, надо его бояться по-настоящему. Особенно тебе, ясноглазый.
Волшебный посох развеял путы. Криккрак и сыч-ворон полезли в воду, торопливо вытряхивая из волос и перьев остатки серой мерзости, а мишка обессилено свалился навзничь и часто-часто дышал, постанывая и закатывая глаза от удовольствия.
– Паучелло – имя этого ворога. Запомните! Он – бишау, погубивший твою планету, хаттон. Больше двух тысяч лет живет, пьет чужую кровь, чтобы молодеть и наслаждаться.
– Гад, а не волшебник! Мне Криккрак рассказывал, а ему дед, который Космос. Он всех Кометой убил! – Медвежонок вскочил на свои птичьи лапки и суетливо нацепил пояс с бластером. – С этой игрулькой мне будет поспокойнее.
– Пожалуй ты прав. Железяка во второй доказал силу бластера против не… не…– Криккрак смутился, делая вид, что ищет заброшенный в траву свой скафандр. – Но эту спецовку я больше носить не хочу! – назвать Ягу нечистью у мальчика не повернулся язык. Да и непохожа Яга на мертвяка!
Колдунья на замешательство своего “ясноглазого” не обратила и толики внимания.
– А и не надо, сокол! Закончим, снесете латы в избушку! – Яга сняла платок, промокнула виски, распустила патлы по плечам и приосанилась. – Повоевали, теперь за дело, ребятки!
12
– Готов, витязь?
– Готов, фея!
Сыч-ворон по-собачьи встряхнулся, отгоняя нелестные мысли о собственной особе, и замер. Витязь стыдился оплошности в бою с пауком. Его отчаянный бросок на бишау на деле оказался непродуманной глупостью, которая закончилась позором плена. Он в полном смысле влип, а не остановил монстра. Защиту ребят князь и воин был просто обязан построить куда профессиональнее.
Но что случилось, то и произошло.
– Неси котел! – приказала старуха птице, сдвигая седые брови в короткую седую черту над нелепым носом-огурцом.
Закопченный туристический котелок с колдовским зельем стоял на зеленом взгорке, брошенный птицей перед отважной атакой на чудовище. Над котелком сверкали кристаллами горного хрусталя те самые “сахарные” скалы, вырастая из порыжевшего рыхлого известняка.
Нянь опоздал к бою, промешкав у избушки, где он менял шест Черепа-охранника. Но сейчас, оказавшись рядом с прокопченным изделием, велеречиво означенным колдуньей “котлом”, робот наклонился к нему с намерением выполнить несложный приказ Яги, сберегая благородством своего поступка силы потрепанного в сражении друга. Не тут то было! Обыкновенный семилитровый котелок, приспособленный волшебниками под колдовское варево, оказался “не по росту” тяжелым. Поелозив неподатливой вещью по траве, Железяка увяз в рыхлом грунте пригорка по стальные нашлепки на коленях и остановился.
– Я не могу поднять котелок, – доложил нянь птице без тени эмоции. – Его вес превышает возможности моего механизма.
– Тебя и не просили! – отмахнулся черным крылом сыч-ворон от услужливого робота. – Дело не в тяжести, волшебное зелье чужим не дается. Сидите на пригорке и смотрите за обрядом оттуда!
– И что б ни писку, ни шевеления! – Яга смотрела строго, выкатив жуткие бельма мертвеца. Друзей мороз подрал по спине от противоестественного сочетания мертвого, но такого живого с виду, ужаса.
"Не переборщить бы со страхами, – думала, тем временем, колдунья, оборачиваясь к гостям спиной и доставая длинное черное перо из глубоких складок, очистившегося от следов недавней битвы, сверкающего торжественной чернотой, ритуального наряда. – А впрочем, пусть себе привыкают. Не в бирюльки играем!"
– Готов, витязь?!
– Готов, фея!
Волшебный котелок стоял рядом с подножьем Утеса. Яга просеменила к нему и подняла посох аметистовым наконечником к небу.
– Да будет так!
– Жрец на крыше храма. Египта не хватает, – прошептал одним языком мишка, испуганно придавив хохолок руками и проклиная глупые мысли.
– Не бойся! – прижал к себе друга Криккрак. – Все будет в полном порядке. Железяка с нами.
Мальчик по-своему истолковал непроизвольный мишкин жест и был, безусловно, прав: медвежонка колотил мелкий оз
Обсуждения Волшебники