1.
«Навстречу «Седову»
БОРТ ЛЕДОКОЛА «И. СТАЛИН»(Радио ТАСС). За последние три дня в положении «Седова» произошли некоторые изменения. С 30 декабря дрейф «Седова» значительно усилился под влиянием западных – северо-западных ветров. Его координаты 81 градус 21 минута северной широты, 4 градуса 30 минут восточной долготы. Битый лед с одной стороны корабля отнесло. С левого борта – вода на расстоянии в 500 метров. Правый борт припаян к корме сплошного льда.
Седовцы стараются к нашему приходу привести ледокол в плавучее состояние. Они добыли воду для котлов. Вероятно, им удастся сегодня же поднять в котлах пар.
Ледокол «Иосиф Сталин» 31 декабря прекратил бункеровку угля и вышел навстречу «Седову».
Газета «Правда», январь 1940
***
1940 год, июнь
...зеленое марево Карпат подпирало горизонт – спокойно и величественно, как и положено горам.
Ну и что, что не самые высокие в мире – для Ники, никогда ранее никаких гор не видевшей, это зрелище было подобно самому настоящему чуду. Затаив дыхание, она осторожно положила голову на руки, скрещенные на раме вагонного окна. Теплый летний ветер взъерошил каштановую челку, но сдался, дотронувшись тяжелых кос, обнявших друг друга на затылке.
Поезд фыркал, не торопясь, извлекая иногда из недр своей топки невнятное бормотание, переходящее в жизнерадостный гудок.
– Степан Афанасьевич, чаю не желаете? – покачиваясь в такт мерному колыханию вагона, в дверях возникла пухлая приветливая проводница в украинской вышиванке.
В руке ее так же плавно покачивались два стакана в серебряных затейливых подстаканниках.
Отец рассеянно оторвался от газеты, несколько секунд, сосредотачиваясь, глядел на улыбающуюся проводницу:
– Да, спасибо – и для дочери тоже, будьте добры. С сахаром, – он снова вернулся к газете, встряхнув ее, подняв повыше и отгораживаясь от хлопотания над столиком купе.
Ника села, подперев подбородок рукой и завороженно глядя на чай цвета темного янтаря, льющийся за серебряную филигрань.
– Скажите, пожалуйста, долго еще ехать? – этот вопрос хотелось задавать чуть не каждую минуту.
Проводница даже не повела соболиной бровью, опять улыбнувшись:
– К вечеру будем.
Ника радостно вздохнула в ответ, вновь переводя мечтательный взгляд на Карпаты.
Жизнь представлялась яркой и звонкой, как петушок-леденец на палочке.
***
– От сюды, проходьте, – размеренный негромкий голос хозяина был под стать его внешнему облику: худощав, сутул, невысок.
Одет он был в меховую, не по сезону, безрукавку, а простая полотняная рубаха навыпуск, казалось, принадлежала кому-то чуть не вдвое выше его. Но производил он, тем не менее, впечатление крупного человека из-за воистину внушительного размера стоп и кистей рук. Да и передвигался плавно и медлительно – так что, невзирая на угловатое сложение, рождалась невольная ассоциация со степенно ползущей садовой улиткой.
Ника так про себя его сразу и окрестила: Улит. Однако хозяйские глаза, прячущиеся под седыми густыми бровями, были живыми и хваткими. Цвет их определить было почти невозможно – покалывали, оценивая, только черные зрачки.
Закрытый фонарь в большепалой узловатой руке слегка колыхался от шагов, тени обеспокоенно бегали в ответ по стенам, не находя себе удобного места. Ника шла вслед за отцом со своим новеньким синим чемоданчиком, купленным по случаю столь ответственной поездки – первой, вообще-то, в ее жизни – и чуть не жмурилась от восторга: наконец-то они доехали!
Ей предстояло прожить в этом замечательном селе, среди таких чудесных гор, целых два месяца – до начала вступительных экзаменов в институт, которые она сдаст непременно на все пятерки, как и выпускные.
Хозяин, зайдя в комнату, посторонился, пропуская Нику: узкая кровать, застеленная вышитой капой, спрятавшиеся под капу от глаз подальше подушки; грубый, но добротный деревянный стул подле кровати. В углу пристроился небольшой комод, явно не сельского происхождения, с почерневшим от времени зеркалом. Темный квадрат окна смущенно прикрывался наполовину двумя белыми занавесками с вышивкой ришелье по канве.
Ника быстро огляделась, поставив чемодан на пол, восхищенно вздохнула и повернувшись к Улиту, схватила его за руку с намерением пожать:
- Спасибо, спасибо вам огромное! – она никак не могла вспомнить имя-отчество хозяина, уж очень они были замысловатые.
Улит что-то буркнул в ответ, опустив глаза, извлек свою лапищу из никиных ручек и пошел показывать комнату ее отцу.
***
«...Открывающий торжественное траурное заседание председатель городского совета тов. Шевцов предлагает почтить память В. И. Ленина вставанием. По залу несутся траурные звуки марша Шопена.
Слово для доклада предоставляется заместителю заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КП(б)У тов. Лысенко. О гигантском пути, пройденном за 15 лет советским народом по ленинскому пути под руководством товарища Сталина, о всемирно-исторических победах социализма в нашей стране докладывает он собравшимся. И каждый раз, когда докладчик упоминает имя товарища Сталина, победоносно ведущего народы Советского Союза к сияющим вершинам коммунизма, в зале гремят овации».
Газета «Труд», 22 января 1940
***
Ах, какое было утро! Яркое, росяное, солнечными суматошными зайчиками дразнившее сначала в воде умывальника, потом в кадке с дождевой водой, потом в стеклах хозяйского дома – самого красивого дома, между прочим, на всю округу!
Ника засмеялась сама себе, доплетая вторую косу, привычно укладывая ее на затылке. Ей не терпелось поскорее посмотреть село, лежащее перед домом как на ладони. Наскоро проглотив сдобный калач с парным молоком – немудреный завтрак, приготовленный для нее молчаливой и незаметной хозяйкой маетка – Ника одела тщательно отутюженное платье, белые носочки, новые лаковые туфли и отправилась в долину.
Идя вниз по тропинке, петляющей среди тенистых высоких деревьев, она даже радовалась, что отца не послали строить новую ветку Магнитки, как ей бы того хотелось: ведь в казахских степях никогда не отыщется такой красоты. К тому же Западной Украине просто необходимы новые железные дороги, соединяющие ее теперь со всей страной. А главное – с Москвой!
Вспомнив Москву, Ника улыбнулась, перепрыгивая через корневище здоровенного дерева: вот подруги будут завидовать, когда она расскажет о своих приключениях! Правда, что за приключения и когда они намерены состояться, Ника толком не знала, но была твердо уверена, что такое чудесное лето просто не может пойти насмарку. К тому же отец будет чаще всего на cтройке – и ее свободу ничто стеснять не станет.
Село лежало, как спящий гуцул, разбросав руки-дороги в Карпаты.
Свежее в утренней яркости, как надоенное молоко в глиняной крынке; говорливое, с куриным всполошенным клекотом, собачьим зычным брехом, с пряным духом хлевов и комор, напевами речки снизу, с удивленно разинувшими рты мальвами возле парканов.
На майдане указующе уперлась крестом в небо толстостенная церковь с непривычно крутоскатной крышей – смотревшаяся в селе одновременно и чужой, и хозяйкой.
Ника слегка придержала бодрый шаг: в таком темпе село она бы прошла насквозь и за полчаса – а дальше что? В некоторой нерешительности она остановилась возле пятерых молодух, судачивших неподалеку на майдане.
– Доброе утро, – Ника улыбнулась как можно более приветливо, подходя поближе, отчего молодухи слегка подались в стороны, как куры на насесте.
– Чому ж – оно й добре, то так, – неуверенно отзвалась одна из них, в красном платке и с карими быстрыми глазами. Остальные глядели без особого интереса, но и без неприязни.
Ника воодушевилась:
– Я тут решила пройтись... познакомиться. Мы с отцом вчера приехали – из Москвы, – она втайне ожидала, что упоминание столицы произведет магическое действие, но брови востроглазой молодухи лишь дернулись, слегка сойдясь к переносице. Остальные перестали шептаться.
– Ой, я столько болтаю, а совсем неучтиво с моей стороны было не представиться! Меня зовут Ника, – тут она порывисто протянула ладонь кареглазой.
Та оторопело глядела несколько мгновений на предложенную руку, потом оглянулась на товарок – те неотрывно смотрели на лаковые туфли, – несмело дотронулась кончиками пальцев:
– Мене Оленою.
– Алена? Какое красивое имя! Здесь вообще все такое... такое... – Ника не знала, как выразить толком переполнявшие ее чувства, разведя руками и улыбнувшись, – В общем, я тут два месяца буду жить. Вооон там, на горе, – тут она указала вбок и вверх, на улитовский дом.
Молодухи переглянулись, быстро позабирали ведра с водой и начали расходиться.
Ника растерялась:
– Что?... Отчего?... Алена, погодите, – догнав, она дотронулась осторожно до рукава кареглазой. – Я разве что-то не так сказала?
– То прощавайте, паненка, мени додому... – уводя взгляд, Олена приостановилась, но снова направилась прочь.
– Кто?... Что вы, вы не так поняли! – облегченно рассмеялась Ника. – Мы же живем в советской стране – какие тут могут быть паны и паненки? Теперь все равны!
Олена вдруг остановилась, посмотрела Нике в лицо, собираясь что-то сказать, но резко повернулась и, опустив голову, быстро пошла вверх по улице.
***
Ну вот – кто их поймет, этих местных? Ведь ничего дурного не хотела, только познакомиться, а они разбежались, как младшеклассники перед школьным хулиганом. Вспомнив школу, Ника снова повеселела: как все-таки хорошо, что выпускные уже позади.
Она сидела, забравшись с ногами на стул, в своей комнате – упершись локтями в подоконник. Окно было распахнуто, приглашая вовнутрь медвяные и резкие запахи леса. Карпатами, как морем, можно было любоваться бесконечно.
Ну что ж – не вышло со светскими знакомствами, так можно пойти на разведку окрестностей. Ника переоделась в свое старенькое домашнее платье, обула сандалии и выскользнула за ворота, покуда хозяйка задавала корм бессчисленному цыплячьему выводку в глубине маетка.
Побагровевшее солнце уже опрокидывалось за высокую линию горизонта, обещая скорые лиловые сумерки.
Ника решила идти вверх по тропке, скользившей среди громадных деревьев. В прошлом году они ходили в поход всем классом и она помнила, как нужно правильно подниматься вгору.
...Два шага – вдох, три шага – выдох, как учили.
Тропинка дразнилась, виляя ускользающим хвостом, подсовывая тяжелые корневища.
Два шага – вдох, три шага – выдох...
Ум-ный-в-гору-не-пой-дет...
Обещанная лиловость сползала с крон, занавешивая воздух.
Два шага – вдох, три шага – выдох...
Все выше, и выше – и выше стремим – мы полет – наших птиц...
Два шага – вдох, три шага...
...От неожиданности Ника ухватилась за ветки какого-то куста, предательски растущего аккурат на повороте и закрывавющего собой срывающуюся вниз каменную слоистую стену.
Стараясь унять скачущее сердце, она осторожно отошла от края ущелья, прислонившись спиной к стволу раскидистого дерева и замерла, глядя на книгой распахнувшийся во все стороны горизонт.
Закат степенно догорал на вершинах гор, подпаливая лес своим цветом; в глубине долины огоньки в хатах прокалывали одеяло темноты. Вечерний воздух тихо оседал легкими складками, предполагая открыть вскоре праздник звездного небосвода.
И тут вдруг – совсем неподалеку – послышались негромкие звуки то ли флейты, то ли свирели. От неожиданности Ника непроизвольно вжалась в узловатую кору дерева. Невидимый музыкант находился тоже наверху и, видимо, правее – и было немного странно, кто же из села может в такой час бродить по этим кручам.
Ника стояла, затаив дыхание – никогда ничего подобного ей слышать не доводилось. Конечно, она нередко ходила с отцом на концерты в филармонию или на театральные премьеры – но все же там обстановка была иная, под стать тяжелому бархату занавеса: помпезна, нерадушна, с шуршанием программок, деликатным покашливанием, поблескиванием театральных биноклей и антрактными бутербродами.
Теперь же эта музыка жила просто потому, что не могла не существовать здесь и сию минуту. И мелодия была настолько естественна среди этих гор и в этом просторе, что, казалось, сами Карпаты пели себе колыбельную – расчесывая сумерки серебряным гребнем, убаюкиваясь, печалясь...
Когда последние звуки рассыпались в прохладный воздух, Ника спохватилась: в долине было совсем темно, а ведь надо было еще добираться до дому по тропинке... которую теперь уже почти нельзя было различить.
Мысленно выругав себя за проявленную безответственность, она заторопилась обратно. В темноте, то и дело спотыкаясь, инстинктивно выставив вперед руки, она старалась идти как можно быстрее, но ей все более становилось не по себе. Упала, больно ссаднив коленку, но времени и света на поиски подорожника не было – и через десяток минут Ника поймала себя на желании всхлипнуть.
...Нет, этого быть не может – она встряхнула головой, отгоняя наваждение, но не так уж далеко впереди на тропинке мелькал за деревьями огонек. Ника прибавила шагу, радуясь так вовремя нашедшемуся попутчику. Но тот, скорее всего, не торопился встретиться с нею: огонек прыгал все так же впереди, не приближаясь, но и не удаляясь.
– Эй! – не выдержала Ника. – Погодите, пожалуйста! Я не успеваю так быстро!
Как бы в ответ на это огонек замер.
Приободрившись, она добралась наконец до источника света – громоздкого чугунного фонаря с желтоватыми от времени стеклами. Владельца было не видать: фонарь одиноко цеплялся за толстый надломленный сук дерева.
– Эй!... – вновь в нерешительности позвала Ника, – Тут есть кто-нибудь?...
Окружающий лес сонно безмолствовал.
– Ну... я... я заберу ваш фонарь!... Можно?...Я потом верну, честное слово! – подождав в еще большей неуверенности, она сняла с ветки тяжеленный фонарь, оттягивающий руку, и направилась вниз по тропке.
К тому времени, когда она наконец появилась в воротах усадьбы, небо было сплошь забрызгано звездами. Молчаливая хозяйка забрала фонарь и провела разминающую кисть Нику ужинать.
Когда пирог с курятиной был съеден, а прохладный узвар допит – Ника вдруг вспомнила, где же она ранее видела этого раритетного чугунного монстра: в руке Улита вчера вечером.
***
«В официальной сводке испанского министерства обороны сообщается, что 20 января войска интервентов и мятежников продолжали яростные атаки на восточном (каталонском) фронте при поддержке многочисленной авиации и артиллерии. Врагу удалось продвинуть свои линии в секторе Калаф, Понтос (провинция Барселоны) и Вендрель (провинция Таррагоны).
Республиканские самолеты успешно бомбардировали неприятельские колонны грузовиков. В воздушном бою республиканские самолеты сбили германский самолет "Мессершмидт", который упал, загоревшись в воздухе.
На других фронтах - без перемен.
Фашистские самолеты подвергли бомбардировке Вильянуэва-и-Хельтру, а также Вильяфранка де Панадес (юго-западнее Барселоны), Манльеу, Вич (провинция Барселоны) и Валенсию. Среди гражданского населения много убитых и раненых женщин и детей.»
Газета «Труд», январь 1940
«Навстречу «Седову»
БОРТ ЛЕДОКОЛА «И. СТАЛИН»(Радио ТАСС). За последние три дня в положении «Седова» произошли некоторые изменения. С 30 декабря дрейф «Седова» значительно усилился под влиянием западных – северо-западных ветров. Его координаты 81 градус 21 минута северной широты, 4 градуса 30 минут восточной долготы. Битый лед с одной стороны корабля отнесло. С левого борта – вода на расстоянии в 500 метров. Правый борт припаян к корме сплошного льда.
Седовцы стараются к нашему приходу привести ледокол в плавучее состояние. Они добыли воду для котлов. Вероятно, им удастся сегодня же поднять в котлах пар.
Ледокол «Иосиф Сталин» 31 декабря прекратил бункеровку угля и вышел навстречу «Седову».
Газета «Правда», январь 1940
***
1940 год, июнь
...зеленое марево Карпат подпирало горизонт – спокойно и величественно, как и положено горам.
Ну и что, что не самые высокие в мире – для Ники, никогда ранее никаких гор не видевшей, это зрелище было подобно самому настоящему чуду. Затаив дыхание, она осторожно положила голову на руки, скрещенные на раме вагонного окна. Теплый летний ветер взъерошил каштановую челку, но сдался, дотронувшись тяжелых кос, обнявших друг друга на затылке.
Поезд фыркал, не торопясь, извлекая иногда из недр своей топки невнятное бормотание, переходящее в жизнерадостный гудок.
– Степан Афанасьевич, чаю не желаете? – покачиваясь в такт мерному колыханию вагона, в дверях возникла пухлая приветливая проводница в украинской вышиванке.
В руке ее так же плавно покачивались два стакана в серебряных затейливых подстаканниках.
Отец рассеянно оторвался от газеты, несколько секунд, сосредотачиваясь, глядел на улыбающуюся проводницу:
– Да, спасибо – и для дочери тоже, будьте добры. С сахаром, – он снова вернулся к газете, встряхнув ее, подняв повыше и отгораживаясь от хлопотания над столиком купе.
Ника села, подперев подбородок рукой и завороженно глядя на чай цвета темного янтаря, льющийся за серебряную филигрань.
– Скажите, пожалуйста, долго еще ехать? – этот вопрос хотелось задавать чуть не каждую минуту.
Проводница даже не повела соболиной бровью, опять улыбнувшись:
– К вечеру будем.
Ника радостно вздохнула в ответ, вновь переводя мечтательный взгляд на Карпаты.
Жизнь представлялась яркой и звонкой, как петушок-леденец на палочке.
***
– От сюды, проходьте, – размеренный негромкий голос хозяина был под стать его внешнему облику: худощав, сутул, невысок.
Одет он был в меховую, не по сезону, безрукавку, а простая полотняная рубаха навыпуск, казалось, принадлежала кому-то чуть не вдвое выше его. Но производил он, тем не менее, впечатление крупного человека из-за воистину внушительного размера стоп и кистей рук. Да и передвигался плавно и медлительно – так что, невзирая на угловатое сложение, рождалась невольная ассоциация со степенно ползущей садовой улиткой.
Ника так про себя его сразу и окрестила: Улит. Однако хозяйские глаза, прячущиеся под седыми густыми бровями, были живыми и хваткими. Цвет их определить было почти невозможно – покалывали, оценивая, только черные зрачки.
Закрытый фонарь в большепалой узловатой руке слегка колыхался от шагов, тени обеспокоенно бегали в ответ по стенам, не находя себе удобного места. Ника шла вслед за отцом со своим новеньким синим чемоданчиком, купленным по случаю столь ответственной поездки – первой, вообще-то, в ее жизни – и чуть не жмурилась от восторга: наконец-то они доехали!
Ей предстояло прожить в этом замечательном селе, среди таких чудесных гор, целых два месяца – до начала вступительных экзаменов в институт, которые она сдаст непременно на все пятерки, как и выпускные.
Хозяин, зайдя в комнату, посторонился, пропуская Нику: узкая кровать, застеленная вышитой капой, спрятавшиеся под капу от глаз подальше подушки; грубый, но добротный деревянный стул подле кровати. В углу пристроился небольшой комод, явно не сельского происхождения, с почерневшим от времени зеркалом. Темный квадрат окна смущенно прикрывался наполовину двумя белыми занавесками с вышивкой ришелье по канве.
Ника быстро огляделась, поставив чемодан на пол, восхищенно вздохнула и повернувшись к Улиту, схватила его за руку с намерением пожать:
- Спасибо, спасибо вам огромное! – она никак не могла вспомнить имя-отчество хозяина, уж очень они были замысловатые.
Улит что-то буркнул в ответ, опустив глаза, извлек свою лапищу из никиных ручек и пошел показывать комнату ее отцу.
***
«...Открывающий торжественное траурное заседание председатель городского совета тов. Шевцов предлагает почтить память В. И. Ленина вставанием. По залу несутся траурные звуки марша Шопена.
Слово для доклада предоставляется заместителю заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КП(б)У тов. Лысенко. О гигантском пути, пройденном за 15 лет советским народом по ленинскому пути под руководством товарища Сталина, о всемирно-исторических победах социализма в нашей стране докладывает он собравшимся. И каждый раз, когда докладчик упоминает имя товарища Сталина, победоносно ведущего народы Советского Союза к сияющим вершинам коммунизма, в зале гремят овации».
Газета «Труд», 22 января 1940
***
Ах, какое было утро! Яркое, росяное, солнечными суматошными зайчиками дразнившее сначала в воде умывальника, потом в кадке с дождевой водой, потом в стеклах хозяйского дома – самого красивого дома, между прочим, на всю округу!
Ника засмеялась сама себе, доплетая вторую косу, привычно укладывая ее на затылке. Ей не терпелось поскорее посмотреть село, лежащее перед домом как на ладони. Наскоро проглотив сдобный калач с парным молоком – немудреный завтрак, приготовленный для нее молчаливой и незаметной хозяйкой маетка – Ника одела тщательно отутюженное платье, белые носочки, новые лаковые туфли и отправилась в долину.
Идя вниз по тропинке, петляющей среди тенистых высоких деревьев, она даже радовалась, что отца не послали строить новую ветку Магнитки, как ей бы того хотелось: ведь в казахских степях никогда не отыщется такой красоты. К тому же Западной Украине просто необходимы новые железные дороги, соединяющие ее теперь со всей страной. А главное – с Москвой!
Вспомнив Москву, Ника улыбнулась, перепрыгивая через корневище здоровенного дерева: вот подруги будут завидовать, когда она расскажет о своих приключениях! Правда, что за приключения и когда они намерены состояться, Ника толком не знала, но была твердо уверена, что такое чудесное лето просто не может пойти насмарку. К тому же отец будет чаще всего на cтройке – и ее свободу ничто стеснять не станет.
Село лежало, как спящий гуцул, разбросав руки-дороги в Карпаты.
Свежее в утренней яркости, как надоенное молоко в глиняной крынке; говорливое, с куриным всполошенным клекотом, собачьим зычным брехом, с пряным духом хлевов и комор, напевами речки снизу, с удивленно разинувшими рты мальвами возле парканов.
На майдане указующе уперлась крестом в небо толстостенная церковь с непривычно крутоскатной крышей – смотревшаяся в селе одновременно и чужой, и хозяйкой.
Ника слегка придержала бодрый шаг: в таком темпе село она бы прошла насквозь и за полчаса – а дальше что? В некоторой нерешительности она остановилась возле пятерых молодух, судачивших неподалеку на майдане.
– Доброе утро, – Ника улыбнулась как можно более приветливо, подходя поближе, отчего молодухи слегка подались в стороны, как куры на насесте.
– Чому ж – оно й добре, то так, – неуверенно отзвалась одна из них, в красном платке и с карими быстрыми глазами. Остальные глядели без особого интереса, но и без неприязни.
Ника воодушевилась:
– Я тут решила пройтись... познакомиться. Мы с отцом вчера приехали – из Москвы, – она втайне ожидала, что упоминание столицы произведет магическое действие, но брови востроглазой молодухи лишь дернулись, слегка сойдясь к переносице. Остальные перестали шептаться.
– Ой, я столько болтаю, а совсем неучтиво с моей стороны было не представиться! Меня зовут Ника, – тут она порывисто протянула ладонь кареглазой.
Та оторопело глядела несколько мгновений на предложенную руку, потом оглянулась на товарок – те неотрывно смотрели на лаковые туфли, – несмело дотронулась кончиками пальцев:
– Мене Оленою.
– Алена? Какое красивое имя! Здесь вообще все такое... такое... – Ника не знала, как выразить толком переполнявшие ее чувства, разведя руками и улыбнувшись, – В общем, я тут два месяца буду жить. Вооон там, на горе, – тут она указала вбок и вверх, на улитовский дом.
Молодухи переглянулись, быстро позабирали ведра с водой и начали расходиться.
Ника растерялась:
– Что?... Отчего?... Алена, погодите, – догнав, она дотронулась осторожно до рукава кареглазой. – Я разве что-то не так сказала?
– То прощавайте, паненка, мени додому... – уводя взгляд, Олена приостановилась, но снова направилась прочь.
– Кто?... Что вы, вы не так поняли! – облегченно рассмеялась Ника. – Мы же живем в советской стране – какие тут могут быть паны и паненки? Теперь все равны!
Олена вдруг остановилась, посмотрела Нике в лицо, собираясь что-то сказать, но резко повернулась и, опустив голову, быстро пошла вверх по улице.
***
Ну вот – кто их поймет, этих местных? Ведь ничего дурного не хотела, только познакомиться, а они разбежались, как младшеклассники перед школьным хулиганом. Вспомнив школу, Ника снова повеселела: как все-таки хорошо, что выпускные уже позади.
Она сидела, забравшись с ногами на стул, в своей комнате – упершись локтями в подоконник. Окно было распахнуто, приглашая вовнутрь медвяные и резкие запахи леса. Карпатами, как морем, можно было любоваться бесконечно.
Ну что ж – не вышло со светскими знакомствами, так можно пойти на разведку окрестностей. Ника переоделась в свое старенькое домашнее платье, обула сандалии и выскользнула за ворота, покуда хозяйка задавала корм бессчисленному цыплячьему выводку в глубине маетка.
Побагровевшее солнце уже опрокидывалось за высокую линию горизонта, обещая скорые лиловые сумерки.
Ника решила идти вверх по тропке, скользившей среди громадных деревьев. В прошлом году они ходили в поход всем классом и она помнила, как нужно правильно подниматься вгору.
...Два шага – вдох, три шага – выдох, как учили.
Тропинка дразнилась, виляя ускользающим хвостом, подсовывая тяжелые корневища.
Два шага – вдох, три шага – выдох...
Ум-ный-в-гору-не-пой-дет...
Обещанная лиловость сползала с крон, занавешивая воздух.
Два шага – вдох, три шага – выдох...
Все выше, и выше – и выше стремим – мы полет – наших птиц...
Два шага – вдох, три шага...
...От неожиданности Ника ухватилась за ветки какого-то куста, предательски растущего аккурат на повороте и закрывавющего собой срывающуюся вниз каменную слоистую стену.
Стараясь унять скачущее сердце, она осторожно отошла от края ущелья, прислонившись спиной к стволу раскидистого дерева и замерла, глядя на книгой распахнувшийся во все стороны горизонт.
Закат степенно догорал на вершинах гор, подпаливая лес своим цветом; в глубине долины огоньки в хатах прокалывали одеяло темноты. Вечерний воздух тихо оседал легкими складками, предполагая открыть вскоре праздник звездного небосвода.
И тут вдруг – совсем неподалеку – послышались негромкие звуки то ли флейты, то ли свирели. От неожиданности Ника непроизвольно вжалась в узловатую кору дерева. Невидимый музыкант находился тоже наверху и, видимо, правее – и было немного странно, кто же из села может в такой час бродить по этим кручам.
Ника стояла, затаив дыхание – никогда ничего подобного ей слышать не доводилось. Конечно, она нередко ходила с отцом на концерты в филармонию или на театральные премьеры – но все же там обстановка была иная, под стать тяжелому бархату занавеса: помпезна, нерадушна, с шуршанием программок, деликатным покашливанием, поблескиванием театральных биноклей и антрактными бутербродами.
Теперь же эта музыка жила просто потому, что не могла не существовать здесь и сию минуту. И мелодия была настолько естественна среди этих гор и в этом просторе, что, казалось, сами Карпаты пели себе колыбельную – расчесывая сумерки серебряным гребнем, убаюкиваясь, печалясь...
Когда последние звуки рассыпались в прохладный воздух, Ника спохватилась: в долине было совсем темно, а ведь надо было еще добираться до дому по тропинке... которую теперь уже почти нельзя было различить.
Мысленно выругав себя за проявленную безответственность, она заторопилась обратно. В темноте, то и дело спотыкаясь, инстинктивно выставив вперед руки, она старалась идти как можно быстрее, но ей все более становилось не по себе. Упала, больно ссаднив коленку, но времени и света на поиски подорожника не было – и через десяток минут Ника поймала себя на желании всхлипнуть.
...Нет, этого быть не может – она встряхнула головой, отгоняя наваждение, но не так уж далеко впереди на тропинке мелькал за деревьями огонек. Ника прибавила шагу, радуясь так вовремя нашедшемуся попутчику. Но тот, скорее всего, не торопился встретиться с нею: огонек прыгал все так же впереди, не приближаясь, но и не удаляясь.
– Эй! – не выдержала Ника. – Погодите, пожалуйста! Я не успеваю так быстро!
Как бы в ответ на это огонек замер.
Приободрившись, она добралась наконец до источника света – громоздкого чугунного фонаря с желтоватыми от времени стеклами. Владельца было не видать: фонарь одиноко цеплялся за толстый надломленный сук дерева.
– Эй!... – вновь в нерешительности позвала Ника, – Тут есть кто-нибудь?...
Окружающий лес сонно безмолствовал.
– Ну... я... я заберу ваш фонарь!... Можно?...Я потом верну, честное слово! – подождав в еще большей неуверенности, она сняла с ветки тяжеленный фонарь, оттягивающий руку, и направилась вниз по тропке.
К тому времени, когда она наконец появилась в воротах усадьбы, небо было сплошь забрызгано звездами. Молчаливая хозяйка забрала фонарь и провела разминающую кисть Нику ужинать.
Когда пирог с курятиной был съеден, а прохладный узвар допит – Ника вдруг вспомнила, где же она ранее видела этого раритетного чугунного монстра: в руке Улита вчера вечером.
***
«В официальной сводке испанского министерства обороны сообщается, что 20 января войска интервентов и мятежников продолжали яростные атаки на восточном (каталонском) фронте при поддержке многочисленной авиации и артиллерии. Врагу удалось продвинуть свои линии в секторе Калаф, Понтос (провинция Барселоны) и Вендрель (провинция Таррагоны).
Республиканские самолеты успешно бомбардировали неприятельские колонны грузовиков. В воздушном бою республиканские самолеты сбили германский самолет "Мессершмидт", который упал, загоревшись в воздухе.
На других фронтах - без перемен.
Фашистские самолеты подвергли бомбардировке Вильянуэва-и-Хельтру, а также Вильяфранка де Панадес (юго-западнее Барселоны), Манльеу, Вич (провинция Барселоны) и Валенсию. Среди гражданского населения много убитых и раненых женщин и детей.»
Газета «Труд», январь 1940
Обсуждения Via Combusta первая глава