Верхняя Ньяма

Моя маленькая родина как родинка на карте. Это небольшой горный поселок – Верхнюю Ньяма.

Три года назад, когда мне было 17 лет, с одним таким же парнем, мы совершили побег из лагеря партизан. После этого я скитался по шумным дорогам всего Индокитая. Работал кем придется – грузчиком, посудомойкой, разносчиком, уличным зазывалой и накопил немалый опыт и достаточно денег, чтобы вернуться домой богатым человеком.

С двумя чемоданами подарков, в красивом костюме, радостный и окрыленный я стоял на горной тропе, ведущей к моему селению. Прикрыв глаза, я шумно вдыхал свежий утренний воздух, напоенный родными запахами леса.

Волна за волной перед моим внутренним взором всплывали детские воспоминания. Когда проходит время, детство вспоминается легким, светлым, сладким. Обиды растворяются. Ребенок не хочет их помнить и легко прощает, в отличие от взрослых, у которых формируется совсем другой механизм – запоминать зло и обиды и с пренебрежением относится к доброте. У детей в душе много света и мелкие обиды они еще способны растворить.

Я вздохнул глубоко и выдохнул три раза. Позади было старое, впереди было новое.И, отбросив все сомнения, направился по тропинке домой, в Верхнюю Ньяму.

Есть еще Нижняя и Средняя Ньяма и вместе они составляют один небольшой, но своеобразный мир со своей верой, со своими обычаями, традициями.

Я шел легко по упругой земле и земля шла мне навстречу. Ноги сами несли меня все быстрей и быстрей. Я опасался, что сорвусь на бег. Я ведь уже взрослый мужчина. Мне целых 20 лет.

Посереди нашего поселка была большая площадь, майдан. В центре ее я остановился, поставил чемоданы на землю и стал озираться с глупой улыбкой на лице. Я понял, что эта улыбка от сильного стеснения. Дети кричали и бегали вокруг меня. Показывали на меня пальцами и, прижимая ладошки к лицу, смеялись. Вскоре вокруг нас стали собираться женщины, а потом и мужчины. Они долго смотрели на меня и что-то обсуждали. Ведь я был очень похож на них. Невысокий, смуглый, с раскосыми глазами и полными губами, с характерным для нашего народа широким носом и треугольным подбородком. Я был своим и чужим одновременно. Свой язык я помнил как забытый запах цветка манго, неуловимый и волнующий.

Я точно помнил, что у нашего народа не было вожаков – вождей, жрецов. Самого старого человека в нашем селе называли мамой или папой. То есть главой рода. Но и к нему обращались редко за советом.

Ко мне подошел древний старик и спросил:
- Ты ньяма?
Я кивнул:
- Ньяма.
Мы молча долго смотрели друг другу в глаза. И вдруг старик своей сухой маленькой ладошкой стал стучать по моей груди и выкрикивал на все стороны:

- Это ньяма, ньяма вернулся!
Люди подхватили и стали громко повторять за ним эти слова.

Мы все расселись под сенью раскидистого дерева баньяна и старик медленно, раскачиваясь, стал нараспев рассказывать историю нашего народа и мою историю. Он раскачивался и словно листал историю моей жизни. Он видел меня насквозь.

- Много, много лет назад красные кхмеры совершили набег. Они увели с собой не только скот, но и маленьких мальчиков, которых смогли поймать. Ты – Той, - ткнул мне в грудь Папа-старец. И разряд тока пробежал по мне. Я закрыл глаза и попытался сдержать себя.

Теперь у меня есть настоящее имя, есть мой народ. Все подходили ко мне и хлопали по плечам:

- Это Той, Той.
И я смеялся и поворачивался во все стороны, сложив ладошки у груди кланялся каждому и как заведенный повторял:

- Я Той, Той! Я Той, Той!
Потом я поспешно раскрыл чемоданы и стал раскладывать свои нехитрые подарки: платки, бусы, ножики, зажигалки. Но, к моему удивлению, люди в трепете отпрянули от подарков. Они цокали языками и отрицательно крутили головами. Я с удивлением и испугом посмотрел на старца. Но он тоже цокал языком и покачивал головой. Ко мне подошла девушка, одетая по-городскому. Она мне мягко сказала:

- Не обижайся. Мы не можем принять эти вещи. Они заражены дьяволом, а значит, они могут заразить и нас. Мы будем болеть. Сначала завистью, а потом злобой и станем как внешние люди.

Она положила мне руку на плечо.
- Завтра мы отнесем эти вещи на рынок. Надо продать их.

Я не мог поверить своим ушам. Я с такой любовью, так долго собирал эти подарки.

- Я Сай. И буду тебе помогать. Не волнуйся. Ведь ты Той-ньяма, значит поймешь.

- Да, я Той-ньяма, - это было единственное, что я мог пока сказать на родном языке.

Утром все село провожало нас до околицы. А мальчишки бежали впереди и что-то кричали. Они кричали во все стороны:

- К нам вернулся потеряный мальчик. Теперь он взрослый мужчина. Но такой же глупый, как молодая свинка капибара. Он даже не умеет говорить по-нашему. Он носит ядовитую одежду и от него пахнет чужим. Нельзя заблудиться и жить в чужом мире, нельзя бросать свой народ надолго, иначе будешь как свинья, - и они заливались громким смехом. Почему-то мне не было стыдно, я улыбался и шел за Сай.

Мы спустились в долину. Мы шли мимо бесконечных рисовых полей и разговаривали с ней на английском языке. Я расспрашивал ее, что это за средневековые предрассудки- хорошие, нужные вещи называть ядовитыми. Я совсем не так представлял себе эту встречу.

- Наверное, у Вас девушек насильно выдают замуж, дети не ходят в школу, нет элементарной медицины, - продолжал я обижено говорить.

Но ньяма -Сай только улыбалась и молчала. Меня начинало злить, что она не спорит со мной. Я сам в своих глазах выглядел глупо. Трудно что-либо доказывать, когда говоришь один. Вскоре я замолчал – текст кончился. Я шел рядом с девушкой и с сопением и обидой тащил свои тяжелые чемоданы.

Тряхнув головой и отбросив свои тяжелые мысли я спросил Сай:

- А что нужно всем ньяма? Ведь вы продаете на базаре плоды, рис и что-то покупаете? Значит, что-то нужно?

- Да нужно, очень нужно. Как раз перед твоим приходом лопнул большой общинный котел. По праздникам мы готовим на всех плов.

Я очень обрадовался. У меня появилась высокая цель – купить котел для своего народа.

Мои отборные вещи быстро распродавались. Кроме того, у меня было еще немало денег. Мы выбрали самый лучший китайский котел. С двумя ручками-драконами. Глаза Сай сияли как звезды. Она с любовью смотрела то на котел, то на меня. А у меня тепло разливалось в груди, а потом и всему телу.

Когда мы за ручки несли наш котел домой, на нас удивленно оглядывались люди. Уже поднимаясь с долины вверх, внутренний европейский ум не выдержал, и я ехидно спросил:

- А что, этот котел не заражен ядом дьявола?
Сай, не переставая улыбаться, ответила:
- Да, заражен, да. Конечно. Он будет находиться в глубине нашего священного источника до тех пор, пока не станет ньяма.

- А как же вы узнаете, когда он очистится?
- Ты и сам это почувствуешь, когда станешь настоящим ньяма.

Видимо, я стал меняться, потому что не стал задавать больше глупых вопросов дальше. Прошедшие годы лишений и унижения отдалялись и исчезали, вроде бы их и не было.

Под вечер мы пришли. Все село встречало нас радостными возгласами. Я заметил, что все ньяма одинаково улыбаются, и поэтому так похожи друг на друга. И опять европейский ум прошептал мне: «Может они все что-то принимают, какие-то наркотические травы?»- спрашивал я себя, вглядываясь в их лица. Даже ходили они как-то странно – легко скользя и при этом как бы пританцовывая.

Мы принесли наш котел на площадь, где горел огромный костер. И мой прекрасный котел безжалостно бросили в огонь. За годы странствий я научился сдерживать свои чувства, хотя мне было его жалко. «Неудивительно, что у них лопнул предыдущий котел», – отозвался во мне европеец. А ньяма пели и танцевали вокруг костра. «Наверное, так они изгоняют злой дух», – не унимался во мне европеец.

Когда огонь спал, а котел прокалился до конца, сквозь ручки продели толстый шест и понесли мой котел к новому испытанию – священному источнику. Я обречено плелся сзади. Ведь если бросить раскаленный котел в холодную воду он неприметно лопнет. Я промолчал.

Высоко-высоко в горах, там где тают ледники, начинает свой бег горный ручей. Он журчит сквозь теснины скал священной горы, впитывая ее силу и дух, и, падая вниз небольшим водопадом, образует озеро – священный источник ньяма. Вода в нем холодная, но очень чистая и вкусная.

Позже Сай мне объяснила, что так же как мужчина обнимает женщину, он наполняет ее своей силой, а она его своей нежностью. И они создают священный источник – любовь, ребенок, дом, свой небольшой мир, рай. Это и есть ньяма. Всему есть центр, всему есть основа. Основа нашего народа – это озеро.

Еще горячий котел смело швырнули далеко в озеро. Он утонул, издав шипение и бурчание. Вождь-папа захихикал, показывая корневидным пальцем:

- Видишь, злой дух выходит. Пусть там лежит, пока не станет ньяма.

Меня поселили в лесной хижине за околицей села. Я был еще «грязным». Я не мог жить со всеми. Я не обиделся, уже привык к своим странным сородичам. Это мой народ, шептал внутри ньяма

Мне нравилось бродить по лесу и изучать его жителей.

Однажды я проснулся, когда солнце было уже высоко. На скорую руку позавтракав (еда появлялась у меня сама собой – бесшумно и незаметно), я побрел к священному источнику, надеясь что у меня поднимется настроение. Одиночество угнетало меня. Сквозь шум леса раздавался глухой шум водопада. Раздевшись догола, я с разбегу бросился в ледяную воду. Потом выбрался и стал под ледяные струи, пока тело мое не окаменело. Зато когда я раскинулся на горячем, обжигающем, чистом песке, испытал просто кайф. Смур исчез. «Ну, кайф! Вот это кайф!». Потом эти слова незаметно превратились в «Ну, ньяма! Просто ньяма!»

Прокалившись до конца, как мой железный котел я встал, раскинув руки, раздвинув ноги, закинув голову - открылся солнцу. Под моими закрытыми веками плавился, переливался огненный узор, как мякоть абрикоса. Я почувствовал, как мышцы лица растягиваются, меняются и на лице появляется странная улыбка. «Я стал совсем ньяма», – сказал я с удивлением себе.

Когда я открыл глаза, передо мной стоял старец. Он, хихикая, постукивал ладошкой то меня, то себя по груди:

- Той – ньяма, Ай – ньяма!
Над его седой головой садилось солнце. И получился нимб. Я засмеялся и почувствовал, что под ложечкой у меня есть солнце, как апельсин:

- Той – ньяма! Ай ньяма– смеялся я без остановки.
- Теперь ты вернулся домой, - сказал старик, и я его понял.

Мы шли сквозь джунгли к поселку. Мое тело раскачивалось. Внутри все пело. Я не мог идти как белые люди. Мое тело скользило и пританцовывало. Оно следовало своему новому внутреннему ритму. И я понял, почему все ньяма ходят так- танцуя.

Старец стал напевать что-то себе под нос, и я за ним. Конечно, был пир до поздней ночи. А перед сном старец сказал:

- Если бы мы завтра пошли с тобой на базар и ты бы взял чужую вещь, тебе бы стало больно. Понимаешь почему?

Мне хотелось ответить просто - «Потому, что она заражена дьяволом. Да?», но я сказал другое:

- Эта вещь не ньяма.
Теперь я понимал Сай, которая не отвечала на мои требовательные вопросы. Нельзя объяснить тому, кто думает, а не чувствует. Это как разговор слепого с глухим. Это как один видит, но не слышит, а другой слышит, но не видит. Поэтому Сай и не спорила со мной, а ждала. Ждала, когда я стану ньяма. Теперь нам не надо слова. Мы, не стесняясь, взявшись за руки, пошли по тропе. Навстречу нам шла девчушка с двумя корзинами ягод. Она шла пританцовывая и припевая. Это было славно, ничего не говорить, а просто смеяться при встрече. Мой европейский ум еще сопротивлялся. «Боже мой, что происходит. Они все сумасшедшие. Они заразили тебя своим пьяным состоянием». Но ньяма внутри меня отвечал: «Вот, это и есть нормальная, правильная жизнь».

Я увидел цветки орхидей.
- Ньяма – звучали соцветия. Над ними вилась пчела.
- Ньяма, - жужжала пчела
- Посмотри, - сказал я Сай, показывая на орхидею.
- Я вижу, - ответила Сай, неотрывно глядя на меня любящими глазами. - Я вижу тебя мньяма Той.

ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Мы не отрицаем людей и их технологический мир. Мы просто не можем его изменить, но и не хотим, чтобы он изменил нас. Машины наступают на джунгли. Цивилизация покоряет сознание. Поэтому ньяма все дальше уходят в джунгли, все выше поднимаются в горы. Цивилизованные жители привыкли к нам, а мы к ним. Когда у них болеют дети, они приносят их к нам. А через три дня забирают здорового и веселого человечка. Они уже не обижаются, что мы не берем плату за услугу.

Взрослых мы не можем лечить. Им становится плохо. Начинается сильная рвота и понос.

Прошло уже несколько месяцев. Мы с Сай жили вместе. У нас не было обряда бракосочетания. Когда люди клянутся в любви, это как-то подозрительно, будто они очень сильно боятся предать свою любовь.Ведь любовь нельзя предать, это невозможно.

Однажды, когда возникла угроза нового переселения, я заявил:

- Я буду вас защищать. Я знаю тот мир.
- Не надо, - сказал старец. – Свет не боится тени. Пусть тень бежит от света.

- Но свет рассеивается, а тень бесконечна.
- Нет, - сказал папа. – Насилием насилие не победишь. Вся тьма пронизана светом. Надо правильно видеть. И он поднял свой палец о показал в Небо

- Значит, я еще не ньяма? – спросил я с болью.
- Нет, ты ньяма. Я вижу. В тебе горит солнце. Здесь, - и он положил ладонь мне на солнечное сплетение (точку души). - Просто мозги перестраиваются медленней тела и чувств, - сказал старец.

- Я буду ждать.
- Не надо, - опять сказал старик. - Просто живи и ты не заметишь, как тень дьявола исчезнет навсегда.

Утро. Встает солнце. Я несу три больших сухих бревна, не чувствуя веса, танцуя и напевая. Мы с Сай строим свой дом.

Верхняя Ньяма, 1995 г. , 23 мая,

Мир Труд Май Ньяма