Вечернее солнце играло в лужах на дороге, оно играло с отражением деревьев, с акварельно прозрачным, светлым небом.
- «Какие же вы дети!» – сказала девушка, глядя на лужу, – «Везде найдете место, чтобы подурачиться…»
- «Какие же вы дети!» – сказала девушка, глядя на лужу, – «Везде найдете место, чтобы подурачиться…»
Ее звонкий чистый голос подхватил ветер и унес куда-то в листву, потом вернулся и шаловливо начал теребить ее волосы.
- «Вот уж весной и поиграть нельзя!» – зашептал он ей на ухо, – «Вы, люди, совершенно напрасно постоянно изображаете взрослых. Все думаете, что это делает вас более умными, но…»
Он не захотел договаривать, видимо, побоявшись обидеть девушку, и без того изрядно растерянную.
- «Ну, что вы, что вы! Я же вас не осуждала… Совсем напротив…
Я хотела, наконец, сказать вам все: и о том, что вы самые мудрые, самые веселые; и о том, как я вас люблю; о том, что вы помогали мне жить, а теперь я пришла проститься с вами, и вы поможете мне… умереть».
В одну секунду мир как будто забыл все свои законы, порядки мироустройства, границы. Он стал хаосом из разноцветных лоскутков: обрывки солнца, брызги листьев, клочки неба, пена воздуха…
До девушки донесся нестройный гул самых разных голосов, по-своему вопрошавших, что же такое она говорит…
И было в этом звуке, рожденном всей жизнью природы, что-то погребальное…
А девушка не засмеялась, как она это часто делала, не стала просить говорить всех по одному, но отчужденно начала отвечать всем сразу:
- «В тот день, когда я полюбила вас… я скрыла – этому событию предшествовало еще одно…
Тем утром я сидела на скамейке и читала. Не помню, что за книжка это была и зачем я ее читала – я тогда была совсем другой… а теперь я забыла все, что знала тогда.
Какие-то образы с печатных страниц должно быть кружились в моем воображении, как вдруг… и это было словно вспышка, словно я всегда прибывала во тьме и теперь внезапно оказалась на солнце – я была ослеплена, но мои чувства обострились в несколько раз, ведь свет пришел через них. Он пришел с прикосновеньем к моей ладони, теплым и в тоже время освежающим; нежным, но пронзившим до самого сердца.
Погладил пальцы, провел по запястью чуть заметно, но все мое существо было в этом движении, в его жадном улавливании.
Да, с этого времени я стала другой. Когда мои глаза привыкли к свету, я вдруг увидела огромный яркий мир. В нем все было ново, и все – прекрасно. Хотелось не пропустить ничего и узнать его до мельчайших подробностей. Сейчас я понимаю, что это невозможно, ведь он безграничен. Но и то, что я все-таки успела понять, ощутить – богатство, которого нет ни у одного другого человека.
Я тогда забрела сюда и познакомилась со всеми вами. Какие же вы чудные!»
Что напоминали голоса природы теперь? Приглушенный в ожидании ропот, смиренный снаружи, внутри разрывался на еще более мелкие клочки в предчувствии беды.
- «Да, теперь вы знаете, что я бы никогда не узнала этого мира, вас, без того прикосновенья. Так что это Его, не моя, заслуга.
Я полюбила вас, но сначала я полюбила его.
Вот только с вами я взлетала в небо, а с ним падала в пропасть. Но и то и другое было упоительно.
Правда, подниматься тяжелее, чем нестись, не чувствуя тяжести, в вечную тьму. Именно поэтому я так легко срывалась от вас и, порой, так долго не могла взлететь обратно.
Прикосновенья глаз, сердец, губ – иногда нежные, еле ощутимые, иногда страстные упрямые!
И каждый новый раз все больше опускал меня за собой. Я знала, что противоречие когда-нибудь должно разрешиться, и я могу принадлежать лишь одному миру, света или тьмы. Но как сладостен этот полет, с каким блаженством я покорялась движению, зная, что его глаза крепко держат меня!
Но вот они все холоднее и холоднее, меня пронзает страх, но не страх пропасти, а ужас жизни без них, а глаза удалялись…
Он бросил меня, бросил в пропасть, вот когда я осознала всю стремительность своего падения.
Раствориться в черной бездне – теперь для меня неизбежно. Я лишь решила в последний раз взглянуть оттуда на свет, который без него не знала и который из-за него покидаю навсегда.
Прощайте!
Я оставляю свое тело здесь – должно же хоть что-то быть мне небольшим предсмертным подарком. Пусть хоть оно будет с вами всегда. Раз уж я разлучена с одной любовью, так со второй стану единым целым. Ветер поможет листьям укрыть меня, солнце пригреет лучом, дождик споет последнюю песню… а потом, чуть позже, здесь вырастут фиалки, маленькие, хрупкие, нежные… И вы им расскажете обо мне!»
---
Он схватил хрупкое, почти белое тело и начал трясти резко, отчаянно, как будто в его руках была кукла.
- «Что ты с собой сделала? Что ты с собой сделала?» – повторял он, а голос был так похож на тот вихрь, в котором смешались голоса всей природы.
- «Я не осмелился, я был глуп, но я должен тебе сказать, я должен был сказать еще тогда!»
Судорожные порывы его тела слились с рваными пятнами разлетевшегося на куски мира, его голос присоединился к природе:
« Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»
… в чуть приоткрытых, еще тяжелых, глазах отразилось небо, солнце, плавное ленивое движение листьев, с которыми нежно играл ветер… мир, в котором, наконец, все было на своих местах.
- «Вот уж весной и поиграть нельзя!» – зашептал он ей на ухо, – «Вы, люди, совершенно напрасно постоянно изображаете взрослых. Все думаете, что это делает вас более умными, но…»
Он не захотел договаривать, видимо, побоявшись обидеть девушку, и без того изрядно растерянную.
- «Ну, что вы, что вы! Я же вас не осуждала… Совсем напротив…
Я хотела, наконец, сказать вам все: и о том, что вы самые мудрые, самые веселые; и о том, как я вас люблю; о том, что вы помогали мне жить, а теперь я пришла проститься с вами, и вы поможете мне… умереть».
В одну секунду мир как будто забыл все свои законы, порядки мироустройства, границы. Он стал хаосом из разноцветных лоскутков: обрывки солнца, брызги листьев, клочки неба, пена воздуха…
До девушки донесся нестройный гул самых разных голосов, по-своему вопрошавших, что же такое она говорит…
И было в этом звуке, рожденном всей жизнью природы, что-то погребальное…
А девушка не засмеялась, как она это часто делала, не стала просить говорить всех по одному, но отчужденно начала отвечать всем сразу:
- «В тот день, когда я полюбила вас… я скрыла – этому событию предшествовало еще одно…
Тем утром я сидела на скамейке и читала. Не помню, что за книжка это была и зачем я ее читала – я тогда была совсем другой… а теперь я забыла все, что знала тогда.
Какие-то образы с печатных страниц должно быть кружились в моем воображении, как вдруг… и это было словно вспышка, словно я всегда прибывала во тьме и теперь внезапно оказалась на солнце – я была ослеплена, но мои чувства обострились в несколько раз, ведь свет пришел через них. Он пришел с прикосновеньем к моей ладони, теплым и в тоже время освежающим; нежным, но пронзившим до самого сердца.
Погладил пальцы, провел по запястью чуть заметно, но все мое существо было в этом движении, в его жадном улавливании.
Да, с этого времени я стала другой. Когда мои глаза привыкли к свету, я вдруг увидела огромный яркий мир. В нем все было ново, и все – прекрасно. Хотелось не пропустить ничего и узнать его до мельчайших подробностей. Сейчас я понимаю, что это невозможно, ведь он безграничен. Но и то, что я все-таки успела понять, ощутить – богатство, которого нет ни у одного другого человека.
Я тогда забрела сюда и познакомилась со всеми вами. Какие же вы чудные!»
Что напоминали голоса природы теперь? Приглушенный в ожидании ропот, смиренный снаружи, внутри разрывался на еще более мелкие клочки в предчувствии беды.
- «Да, теперь вы знаете, что я бы никогда не узнала этого мира, вас, без того прикосновенья. Так что это Его, не моя, заслуга.
Я полюбила вас, но сначала я полюбила его.
Вот только с вами я взлетала в небо, а с ним падала в пропасть. Но и то и другое было упоительно.
Правда, подниматься тяжелее, чем нестись, не чувствуя тяжести, в вечную тьму. Именно поэтому я так легко срывалась от вас и, порой, так долго не могла взлететь обратно.
Прикосновенья глаз, сердец, губ – иногда нежные, еле ощутимые, иногда страстные упрямые!
И каждый новый раз все больше опускал меня за собой. Я знала, что противоречие когда-нибудь должно разрешиться, и я могу принадлежать лишь одному миру, света или тьмы. Но как сладостен этот полет, с каким блаженством я покорялась движению, зная, что его глаза крепко держат меня!
Но вот они все холоднее и холоднее, меня пронзает страх, но не страх пропасти, а ужас жизни без них, а глаза удалялись…
Он бросил меня, бросил в пропасть, вот когда я осознала всю стремительность своего падения.
Раствориться в черной бездне – теперь для меня неизбежно. Я лишь решила в последний раз взглянуть оттуда на свет, который без него не знала и который из-за него покидаю навсегда.
Прощайте!
Я оставляю свое тело здесь – должно же хоть что-то быть мне небольшим предсмертным подарком. Пусть хоть оно будет с вами всегда. Раз уж я разлучена с одной любовью, так со второй стану единым целым. Ветер поможет листьям укрыть меня, солнце пригреет лучом, дождик споет последнюю песню… а потом, чуть позже, здесь вырастут фиалки, маленькие, хрупкие, нежные… И вы им расскажете обо мне!»
---
Он схватил хрупкое, почти белое тело и начал трясти резко, отчаянно, как будто в его руках была кукла.
- «Что ты с собой сделала? Что ты с собой сделала?» – повторял он, а голос был так похож на тот вихрь, в котором смешались голоса всей природы.
- «Я не осмелился, я был глуп, но я должен тебе сказать, я должен был сказать еще тогда!»
Судорожные порывы его тела слились с рваными пятнами разлетевшегося на куски мира, его голос присоединился к природе:
« Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»
… в чуть приоткрытых, еще тяжелых, глазах отразилось небо, солнце, плавное ленивое движение листьев, с которыми нежно играл ветер… мир, в котором, наконец, все было на своих местах.
Обсуждения Вечернее солнце...