В центре плоской вселенной

Ночами здесь хорошо прислушиваться к молчанию в себе. Молчание воплощает отсутствие в присутствии. Замерзшие ранней осенью ледяные вороны, чутко прислушиваются возле деревянных бараков к наплывающей из ниоткуда тишине, стремясь услышать как звучат глубины вселенной и увидеть вселенский разум. Они не знают что вселенная утратила свою обманчивую многомерность и стала плоской как раздавленная лягушка. Отсюда великое молчание вселенной: о чём может поведать лягушка, которую уже раздавили?

Испокон веков христианские монахи смиряли своё тело, чтобы освободить дух и узреть вселенский разум в виде Живого Бога. Безумец Ницше напротив учил не доверять ни единой мысли, которая не родилась в свободном движении тела - когда и мускулы празднуют свой праздник. Поэтому Ницше, пытаясь поймать убегающие мысли, прыгал как кузнечик по улицам Турина и в итоге ему показалось, что он существует. Когда он рассказал об этом окружавшим его несуществующим, всем стало очевидно, что бедняга спятил - и его заключили в смирительную рубашку. Чтобы, как говорится, не писал и меньше думал. И красноармеец Николай Островский был заточен в смирительную рубашку неподвижности - своей болезнью. Поэтому он начал вспоминать своё кровавое прошлое, сублимируя движение тела движением мысли. Герой великого романа Джека Лондона "Смирительная рубашка или Звёздный странник" профессор-убийца Даррел Стэндинг, будучи завязанным в смирительную рубашку, совершал увлекательные путешествия по своим прошлым жизням. Были ли это галлюцинации? Спали ли Островский и Даррел Стэндинг или путешествовали во времени наяву? Разумеется, они спали, но не более, чем "бодрствующие" люди. Мы все живем каждый в своем сне. Сознание всё разделяет, но в снах мы тянемся к всё более универсальному, истинному, более вечному человеку, обитающему в темноте изначальной ночи. Наш вечный сон - это непрекращающееся русское состояние жизни как отсутствия жизни, проявляющейся чтобы мгновенно вернуться к абсолютной подлинности её несуществования.

Голубизна неба - подлинный ли его цвет? И что подумают обитатели иных планет относительно морального облика землян, обнаружив в своих телескопах нашу голубую планету? Сове Дум-дум не до этого, ей почти каждую ночь снится родина. Сова вылупилась из яйца во тьму в Индии в штате Мадхья-Прадеш и получила образование в университете Хайдарабада, что послужило университету неплохой рекламой. Затем она попыталась устроиться на работу в цирк. Там спросили её, что она за птица и что может делать. Сова ответила, что умеет изображать птицу, но ей ответили, что у них таких птиц хоть пруд пруди. - Понятно, - сказала сова и улетела пить водку, чтобы оказаться нигде.

Есть несуществующие, способные видеть нигде и ничего. Так, Птица-Гоголь описал метафизическую пустоту, когда во все стороны до всех горизонтов глаз видит многое, но внутри всего ничего нет. Согласно Семёну Франку, чтобы увидеть смысл происходящего, нужно перестать суетиться и задуматься. На самом деле, лучше перестать и думать. Даосы называли это состояние бездействия и безмыслия "у-взй". Не случайно, персонаж даосской сказки Милна Кристофер Робин говорил: "То, что я люблю делать больше всего — это Ничего".

Когда водка была допита, сова Дум-дум выпорхнула из остывающего мироздания через выбитое стекло. Тем временем во вселенной стемнело. Укутав мягкие бёдра дырявым куполом звезд, молодая девушка Даша мыла посуду, её упитанный сиамский Кот Пароход сидел за чистым столом и, тяжело отдуваясь, пил из блюдечка креплёное пиво и смотрел по телевизору краплёные новости.

– Я здесь ишачу, а ты и лапой не шевельнешь, – привычно ворчала девушка. – Живешь от пьянки до пьянки, ни о чем не думаешь.

- Все на свете есть сон, который снится следующему сну, и так до бесконечности, - важно заметил Кот Пароход и, укрывшись куцым хвостом, задремал. Он любил наивных розовощёких девушек за их неподдельную трогательную пустоту. С годами они становятся старыми, усталыми, жадными, подозрительными, измученными, боязливыми и тогда их пустота делается вульгарной и неизбежно утрачивает свою прелесть..

Куда бы сова Дум-дум ни направлялась, ей приходится снова и нова возвращаться на своё непременное бутылочное дерево. Поднатужившись, взмывает она ввысь, и ее огромные крылья застилают небосклон, словно грозовая туча. Набрав высоту, она полетела в рыбацкую деревню, застроенную приземистыми деревянными бараками. Здесь повсюду бродят огромные Небесные Псы. В дождливую погоду они прячутся на автобусной остановке, поэтому ожидающие автобус люди вынуждены опасливо ютиться под дождем. Все девушки выглядят здесь одинаково - светлые волосы, завязанные на затылке в хвост, черные куртки и небольшие попы, загадочно спрятанные в синие джинсы. Ряды потемневших сараев стоят по пояс в гигантских осенних лопухах. Сова Дум-дум вылетела на крутой обрывистый берег северного океана, в водах которого отражалось серое пепельное небо. Алые бакены издалека смотрелись диковинными гениталиями. За деревней рыбаков показалась лесобиржа, а потом посёлок, населённый Пьяными Дровосеками. Под ветвями застывших береговых деревьев они складывали немудрёные орудия и продукты своей жизнедеятельности.

Между тем Кот Пароход очнулся и с удивлением уставился бездонными глазами-блюдцами на Дашу. Она сидела, поджав ноги, в углу дивана и похотливо чинила кошачьи трусы.

- Как дела?- спросил после некоторого молчания Кот у Даши.

- Ничего.
- Ничего - это пустое место, только где такое местечко найти?

- Хорошо там, где ничего нет. Значит, хорошо всюду.

Вместо ответа Кот Пароход поставил Дашу лицом к окну и прижался к ее спине пушистым животом, защищая от холода, летящего из выбитого окошка. Кот грелся теплом, которое от его живота проходило сквозь Дашу, и возвращалось к нему обратно. Шершавый язык плоской вселенной, просовываясь в выбитое окно, лизал его по спине. Кот наливал в блюдечко и охотно пил пиво "Охота - крепкое", курил ганджу и при этом продолжал удерживать когтями девушку. Кот Пароход очень остро переживал за Дашу, потому что чувствовал себя её запасным телом.

Грязь, взлетающая из-под ног диких свиней - такова жизнь, наполняющая твари земные. К утру все Пьяные Дровосеки покрылись зелеными язвами, а воздух в их легких окаменел. Пьяные Дровосеки шли как ходячие мертвецы сквозь тягучую гнилую сырость, как сквозь бесконечный ряд вращающихся избушек на курьих ножках. Они копошились, словно на помойке, каждый в своей личной пустоте, отыскивая там несуществующее. На заре по рыбацкой деревне метлою пронёсся ветер и смёл мелкий мусор с дорог, отчего улицы казались голыми и приготовленными к зиме, как покойник к погребению. Но снега все не было. И вдруг будто разорвалось само время – и посыпался мокрый снег как первые клейкие струи после долгого угрюмого воздержания.

А в самом центре плоской вселенной снова сидит на бутылочном дереве сова Дум-дум и стреляет из сапога по звёздам.