В конце марта, когда первые теплые ветры приносят белые как память о снеге молочные туманы, мы с ним отправляемся на морские берега, в лес на границе весны и осени или в томные спящие долины. Там нам непременно удается приручить несколько туманов. Ручные туманы – это очень полезно и удобно, всегда нужно иметь под рукой один или два.
Туманы, которые удается приручить мне, охотно сворачиваются клубком и укладываются в чайный мешочек, из тех, что я ношу на поясе платья или раскладываю в тайных местах нашего дома, построенного на воздушных сваях.
В минуты, когда мое зрение портится, и я начинаю видеть только серое на черном, они приходят мне на помощь. Никто не ощущает их присутствия, потому что туманы застилают глаза лишь мне. Лишь мне они не дают увидеть рябое лицо и хитрый выгадывающий взгляд путника, остановившегося на ночь, вырытые соседями волчьи ямы, в которые неминуемо попадешь, если станешь смотреть под ноги, корабли, собиравшиеся в дальнее плавание и севшие днищем на мель в самом начале пути. Лишь от меня скрывают они тревожные тени, недобрые, обманчивые и уводящие в сторону звуки, слова и мысли так, что я больше не знаю мотивов чужих поступков и вижу только огонь. Огонь я вижу ясно.
Он говорит, что если бы я этого не делала, он не смог бы работать со своими туманами, ведь туманы, которые приручает он, совсем иного свойства. Они действуют на всех окружающих, кроме него самого. Когда он выпускает их, плотные как покрывало, а ветер разносит их по дорогам и весям, он забирается на крышу нашего дома, держа в руках фонарь.
- Сюда! – кричит он какому-нибудь запутавшемуся в тумане путнику, - иди сюда, к нам, здесь огонь!
Огненные искры летят от его фонаря и, соединяясь с тайным огнем путника, протягивают сквозь туман сияющую нить. И человек следует ей покорно, потому что куда же ему еще идти, как не за огнем?..
Встречаясь, они обыкновенно садятся на крыльце или на веранде. Я ставлю для них чайник и оставляю на целый вечер. Долгими часами, до самого утра, прохожий, потягивая чай, станет рассказывать ему свою историю, и к утру, когда все тревожащее, страшное, горестное и сомнительное будет высказано, туман рассеется, открыв путнику дорогу.
Все это время я жду его в одной из верхних комнат. Иногда, наслушавшись дивных историй, он поднимается наверх и смотрит на меня как-то иначе. Поскольку свои туманы я использую лишь для себя, в этот момент я совершенно беззащитна перед его острым, оценивающим взглядом. Он пересказывает мне чужие истории, и туманы во всех чайных мешочках тихо вздыхают, оставляя на холщовых поверхностях капли росы.
Заметив мое смятение, он снова и снова убеждает меня, что все хорошо. Ему не нужны его туманы, что бы убедить меня, как мне не нужны мои, что бы ему поверить. Так часто случается в конце марта, когда наступает время приручать туманы, которые дают нам силу и обнажают наши слабости.
Туманы, которые удается приручить мне, охотно сворачиваются клубком и укладываются в чайный мешочек, из тех, что я ношу на поясе платья или раскладываю в тайных местах нашего дома, построенного на воздушных сваях.
В минуты, когда мое зрение портится, и я начинаю видеть только серое на черном, они приходят мне на помощь. Никто не ощущает их присутствия, потому что туманы застилают глаза лишь мне. Лишь мне они не дают увидеть рябое лицо и хитрый выгадывающий взгляд путника, остановившегося на ночь, вырытые соседями волчьи ямы, в которые неминуемо попадешь, если станешь смотреть под ноги, корабли, собиравшиеся в дальнее плавание и севшие днищем на мель в самом начале пути. Лишь от меня скрывают они тревожные тени, недобрые, обманчивые и уводящие в сторону звуки, слова и мысли так, что я больше не знаю мотивов чужих поступков и вижу только огонь. Огонь я вижу ясно.
Он говорит, что если бы я этого не делала, он не смог бы работать со своими туманами, ведь туманы, которые приручает он, совсем иного свойства. Они действуют на всех окружающих, кроме него самого. Когда он выпускает их, плотные как покрывало, а ветер разносит их по дорогам и весям, он забирается на крышу нашего дома, держа в руках фонарь.
- Сюда! – кричит он какому-нибудь запутавшемуся в тумане путнику, - иди сюда, к нам, здесь огонь!
Огненные искры летят от его фонаря и, соединяясь с тайным огнем путника, протягивают сквозь туман сияющую нить. И человек следует ей покорно, потому что куда же ему еще идти, как не за огнем?..
Встречаясь, они обыкновенно садятся на крыльце или на веранде. Я ставлю для них чайник и оставляю на целый вечер. Долгими часами, до самого утра, прохожий, потягивая чай, станет рассказывать ему свою историю, и к утру, когда все тревожащее, страшное, горестное и сомнительное будет высказано, туман рассеется, открыв путнику дорогу.
Все это время я жду его в одной из верхних комнат. Иногда, наслушавшись дивных историй, он поднимается наверх и смотрит на меня как-то иначе. Поскольку свои туманы я использую лишь для себя, в этот момент я совершенно беззащитна перед его острым, оценивающим взглядом. Он пересказывает мне чужие истории, и туманы во всех чайных мешочках тихо вздыхают, оставляя на холщовых поверхностях капли росы.
Заметив мое смятение, он снова и снова убеждает меня, что все хорошо. Ему не нужны его туманы, что бы убедить меня, как мне не нужны мои, что бы ему поверить. Так часто случается в конце марта, когда наступает время приручать туманы, которые дают нам силу и обнажают наши слабости.
Обсуждения Туманы