Транс

Было видно, только, как одинокий горизонт разрывает потускневший выхваченный кадр неба-земли, впиваясь в пустоту немого пространства. Сонная духота неподвижного мира, иного восприятия, иной разрешающей способности глаза. Под ногами лежал оледеневший туман, над головой замерли капли дождливой смуты, воздух цепенел мертвой тишиной. Здесь не было слов, здесь не было музыки, и механизмы времени теряли свою необходимость. Это были абсолютные владения погибшей фантазии природы. Она отказывалась больше думать о продолжении карнавального игрища своих сил, которые это двуногое, так настойчиво пыталось приручить, поставив себе в услужение. Какая наивность и высокомерие. Она демонстративно легко дала сбой, убила всякое дальнейшее построение замыслов и уснула до лучших времен.

Босой человек в черной шляпе и белом пальто предметно стоял посредине этой театральной паузы, он так же не шевелился, как и вся обстановка его окружающая, но продолжал думать, думать несвязанной мыслью (так как зацепиться ей было не за что) обо всем происходящем и никак не мог понять, а зачем он вообще раньше жил. Он не мог принять себя в своей памяти, но еще более он по-прежнему не принимал то, что дало ему эту память, виня в случившейся катастрофе абстрактную несправедливость жизни.