О том, что доминирующей потребностью его жизни есть потребность любить, он знал с глубокого детства, когда впервые почувствовал в своем сердце тоску по Любви. Иногда, высоко подпрыгивая, что было сил, выкрикивал, обращаясь к Любви, услышанную по радио песню: «Я хочу быть с тобой! Я так хочу быть с тобой! И я буду с тобой…»
Рыцарские романы Вальтера Скотта, а, позже, и произведения Диккенса сотворили в нем идеалиста. Но жизнь шла своим чередом, и он все более убеждался в том, что реальность очень-очень далека от идеала. Он научился обманывать, врать и предавать. К людям, которых он используя, потом «выплевывал», сочувствия не имел, считая их «лохами», недостойными его уважения.
Все бы хорошо, да вот тоска сердечная то утихая, то возрастая, не покидала его, сопровождая сквозь все эти годи.
В это морозное утро приступ тоски был невероятной силы, заставляя тихонько подвывать, чтоб заглушить ее требование. За окном раздался звон колоколов со стоящей недалеко от его дома церковки.
- В церковь сходить, что-ли, - уныло подумал он, - или в кабак?
В коридоре, надевая ботинки, он невольно залюбовался ими. Новенькие, с чистой медвежьей кожи, они были комфортны и теплы, даже на тоненький летний носок.
- Единственная радость в жизни, - вздохнул он.
По дороге в бар, он все-таки зашел в церковь. Батюшка и несколько старушек, со всей старательностью, пытались изобразить церковное пение.
- Что я здесь делаю? – спросил он себя, - сума схожу с этой тоской.
Развернулся к выходу. Мимо него «прошаркала» очередная бабушка, присела на скамеечку. Он удивленно уставился на ее ноги. Бабка была в стареньких тапочках, привязанных бельевыми веревками к шерстяным носкам. Перехватив его взгляд, начала оправдываться:
- Ноги больные у меня. Подпухли. А в церковь хочется. Что дома то сидеть? Одинокая я…
Движимый, непонятным для него самого, импульсом, присев на скамью возле бабуси, он снял свои ботинки. А потом сделал еще более невероятную для себя вещь. Опустившись на колени, он развязал у бабки тапочки, одел их и выскочил на улицу.
- Что это было, - быстрым шагом, в порванных тапочках на тонких летних носках, возвращаясь домой, думал он, - что за идиотизм такой?
Уже возле своего подъезда, высоко, как в детстве, подпрыгнув, он во весь голос запел: «Я свободен, словно птица в небесах! Я свободен, я забыл, что значит страх!..»
Он прекрасно осознавал, что до освобождения от тоски сердца, предстоит пройти еще долгий-долгий путь, но это не было столь важно. Главным было то, что «он в дороге, он в пути».
Рыцарские романы Вальтера Скотта, а, позже, и произведения Диккенса сотворили в нем идеалиста. Но жизнь шла своим чередом, и он все более убеждался в том, что реальность очень-очень далека от идеала. Он научился обманывать, врать и предавать. К людям, которых он используя, потом «выплевывал», сочувствия не имел, считая их «лохами», недостойными его уважения.
Все бы хорошо, да вот тоска сердечная то утихая, то возрастая, не покидала его, сопровождая сквозь все эти годи.
В это морозное утро приступ тоски был невероятной силы, заставляя тихонько подвывать, чтоб заглушить ее требование. За окном раздался звон колоколов со стоящей недалеко от его дома церковки.
- В церковь сходить, что-ли, - уныло подумал он, - или в кабак?
В коридоре, надевая ботинки, он невольно залюбовался ими. Новенькие, с чистой медвежьей кожи, они были комфортны и теплы, даже на тоненький летний носок.
- Единственная радость в жизни, - вздохнул он.
По дороге в бар, он все-таки зашел в церковь. Батюшка и несколько старушек, со всей старательностью, пытались изобразить церковное пение.
- Что я здесь делаю? – спросил он себя, - сума схожу с этой тоской.
Развернулся к выходу. Мимо него «прошаркала» очередная бабушка, присела на скамеечку. Он удивленно уставился на ее ноги. Бабка была в стареньких тапочках, привязанных бельевыми веревками к шерстяным носкам. Перехватив его взгляд, начала оправдываться:
- Ноги больные у меня. Подпухли. А в церковь хочется. Что дома то сидеть? Одинокая я…
Движимый, непонятным для него самого, импульсом, присев на скамью возле бабуси, он снял свои ботинки. А потом сделал еще более невероятную для себя вещь. Опустившись на колени, он развязал у бабки тапочки, одел их и выскочил на улицу.
- Что это было, - быстрым шагом, в порванных тапочках на тонких летних носках, возвращаясь домой, думал он, - что за идиотизм такой?
Уже возле своего подъезда, высоко, как в детстве, подпрыгнув, он во весь голос запел: «Я свободен, словно птица в небесах! Я свободен, я забыл, что значит страх!..»
Он прекрасно осознавал, что до освобождения от тоски сердца, предстоит пройти еще долгий-долгий путь, но это не было столь важно. Главным было то, что «он в дороге, он в пути».
Обсуждения Тоска