Мутило как с похмелья. Он смутно помнил, кто он, и не имел ни малейшего представления о том, где и почему. Темнота давила на глаза, а уши были словно залиты воском, сквозь который с трудом прорывался пульсирующий маятник крови в висках.
Над головой беззвучно пророкотал металл, — он скорее почувствовал, чем услышал это. С усилием подняв ставшую ватной голову, он взглянул наверх, но не увидел ничего.
«Лютиков, — пронеслось у него в голове. — Лютиков... Чёрт, каких таких лютиков?.. Ах да, Лютиков — это моя фамилия. Я — Сергей Лютиков!..»
Фамилия показалась ему ужасно смешной, но то, что он смог её вспомнить, придало ему уверенности. Он сделал шаг вперед. Ему представилось, что звук его шагов должен раскатиться эхом по темноте, но вместо этого в ушах что-то невыразительно хлюпнуло, и он решил, что с его слухом не всё в порядке.
Следующий шаг налетел на преграду. Споткнувшись, Лютиков инстинктивно выставил вперёд ладони, ткнулся, тем не менее, носом в землю («Или — в пол?..») и тут же — насколько позволяла одолевающая его вялость — вскочил, сделав два важных открытия.
Первое — неприятное — заключалось в том, что зрение и слух были не единственными чувствами, которые отказывались ему служить: коснувшиеся земли ладони не различили ничего, кроме показавшегося упругим препятствия, а нос не уловил никаких запахов.
Зато внезапная встряска шаг за шагом возвращала память.
«Ты задержался на работе после полуночи...»
Шаг вперёд.
«Ты работаешь бухгалтером, тебе нужно было составить отчёт...»
Ещё шаг.
«Было темно: эти чёртовы фонари никогда не светят, когда это по-настоящему нужно!..»
Левой,
«Дальше... дальше... чёрт, что же дальше?.. раскалывается голова... чёрт... чёрт...»
правой.
«Дальше был сквер, Сергей Лютиков... Какого хрена ты попёрся через него, когда мог бы — там, где посветлее?.. Старый ты лысый дурак, Сергей Лютиков!..»
Далеко впереди загорелась звезда, и Лютикову подумалось, что спасение близко.
«Тебя же предупреждали не раз, что наступать на люки — плохая примета, — но ты плевал на приметы: сотни раз ты ступал на этот чёртов люк при свете и темноте, и каждый шаг этого пути впечатался в твоё подсознание настолько...»
Звезда превратилась в пятно туманного и такого зовущего света, что Лютиков зажмурился, дабы отогнать затапливающее сознание искушение побежать, полететь ему навстречу.
«...что твоя интуиция, когда-то отточенная до остроты бритвы, а теперь — сама изрезанная острым лезвием застоявшихся привычек и стереотипов, забыла намекнуть тебе, что какому-то кретину пришла в голову замечательная идея — открыть его!..»
Уши сдавил неслышимый, но ощутимый каждой клеточкой звук, — звук, вгоняющий восковые пробки в толщу мозга.
«Твои ноги шагали привычным маршрутом до тех пор, пока не встретили пустоту...»
Свет проникал сквозь веки, заплетал мысли в замысловатую, неуклюжую сеть.
«Потом — падение — долгожданно-короткая минута полёта! — и вечно тянущееся мгновение боли... А потом...»
Что-то в сознании лопнуло и перевернулось, сместив привычные ориентиры. Пятно света — над головой — выхватило из темноты устремлённые к нему ступени: ступени бесконечной лестницы, идущей в Небытие.
«А потом я умер, — с отрешённым восторгом догадался Лютиков. — Вот он, тёмный тоннель, а там — Божественное Сияние: всё как в книжке того доктора на букву «М», забыл фамилию... Прости, Господи, грехи наши!..»
Он вытянул в мольбе руки навстречу сиянию, и мягкий маятник в висках слился с ритмичным металлическим хохотом не ведающего жалости, равнодушного к молитвам монстра...
*
Удар отшвырнул тело назад, на рельсы, но поезд моментально настиг его снова, терзая стальными колёсами мёртвую плоть и окрашивая невидимым багрянцем тьму метрополитена. А через секунду, оставив свою жертву наедине с темнотой и крысами, он уже мчался дальше: туда, где с нетерпением дожидались его появления вечно спешащие люди.
*
Мутило как с похмелья. Он смутно помнил, кто он, и не имел ни малейшего представления о том, где и почему. Темнота давила на глаза, а уши были словно залиты воском.
Далеко впереди, пробуждая воспоминания, зажёгся ослепительно-белый свет, туманный и зовущий...
Над головой беззвучно пророкотал металл, — он скорее почувствовал, чем услышал это. С усилием подняв ставшую ватной голову, он взглянул наверх, но не увидел ничего.
«Лютиков, — пронеслось у него в голове. — Лютиков... Чёрт, каких таких лютиков?.. Ах да, Лютиков — это моя фамилия. Я — Сергей Лютиков!..»
Фамилия показалась ему ужасно смешной, но то, что он смог её вспомнить, придало ему уверенности. Он сделал шаг вперед. Ему представилось, что звук его шагов должен раскатиться эхом по темноте, но вместо этого в ушах что-то невыразительно хлюпнуло, и он решил, что с его слухом не всё в порядке.
Следующий шаг налетел на преграду. Споткнувшись, Лютиков инстинктивно выставил вперёд ладони, ткнулся, тем не менее, носом в землю («Или — в пол?..») и тут же — насколько позволяла одолевающая его вялость — вскочил, сделав два важных открытия.
Первое — неприятное — заключалось в том, что зрение и слух были не единственными чувствами, которые отказывались ему служить: коснувшиеся земли ладони не различили ничего, кроме показавшегося упругим препятствия, а нос не уловил никаких запахов.
Зато внезапная встряска шаг за шагом возвращала память.
«Ты задержался на работе после полуночи...»
Шаг вперёд.
«Ты работаешь бухгалтером, тебе нужно было составить отчёт...»
Ещё шаг.
«Было темно: эти чёртовы фонари никогда не светят, когда это по-настоящему нужно!..»
Левой,
«Дальше... дальше... чёрт, что же дальше?.. раскалывается голова... чёрт... чёрт...»
правой.
«Дальше был сквер, Сергей Лютиков... Какого хрена ты попёрся через него, когда мог бы — там, где посветлее?.. Старый ты лысый дурак, Сергей Лютиков!..»
Далеко впереди загорелась звезда, и Лютикову подумалось, что спасение близко.
«Тебя же предупреждали не раз, что наступать на люки — плохая примета, — но ты плевал на приметы: сотни раз ты ступал на этот чёртов люк при свете и темноте, и каждый шаг этого пути впечатался в твоё подсознание настолько...»
Звезда превратилась в пятно туманного и такого зовущего света, что Лютиков зажмурился, дабы отогнать затапливающее сознание искушение побежать, полететь ему навстречу.
«...что твоя интуиция, когда-то отточенная до остроты бритвы, а теперь — сама изрезанная острым лезвием застоявшихся привычек и стереотипов, забыла намекнуть тебе, что какому-то кретину пришла в голову замечательная идея — открыть его!..»
Уши сдавил неслышимый, но ощутимый каждой клеточкой звук, — звук, вгоняющий восковые пробки в толщу мозга.
«Твои ноги шагали привычным маршрутом до тех пор, пока не встретили пустоту...»
Свет проникал сквозь веки, заплетал мысли в замысловатую, неуклюжую сеть.
«Потом — падение — долгожданно-короткая минута полёта! — и вечно тянущееся мгновение боли... А потом...»
Что-то в сознании лопнуло и перевернулось, сместив привычные ориентиры. Пятно света — над головой — выхватило из темноты устремлённые к нему ступени: ступени бесконечной лестницы, идущей в Небытие.
«А потом я умер, — с отрешённым восторгом догадался Лютиков. — Вот он, тёмный тоннель, а там — Божественное Сияние: всё как в книжке того доктора на букву «М», забыл фамилию... Прости, Господи, грехи наши!..»
Он вытянул в мольбе руки навстречу сиянию, и мягкий маятник в висках слился с ритмичным металлическим хохотом не ведающего жалости, равнодушного к молитвам монстра...
*
Удар отшвырнул тело назад, на рельсы, но поезд моментально настиг его снова, терзая стальными колёсами мёртвую плоть и окрашивая невидимым багрянцем тьму метрополитена. А через секунду, оставив свою жертву наедине с темнотой и крысами, он уже мчался дальше: туда, где с нетерпением дожидались его появления вечно спешащие люди.
*
Мутило как с похмелья. Он смутно помнил, кто он, и не имел ни малейшего представления о том, где и почему. Темнота давила на глаза, а уши были словно залиты воском.
Далеко впереди, пробуждая воспоминания, зажёгся ослепительно-белый свет, туманный и зовущий...
Обсуждения Свет в конце тоннеля