Спин связующий 8 книга

Часть 1

Выбор

– К сожалению, нет возможности восстановить всю картину полностью, поскольку не все её фрагменты сохранились, но и даже то, что осталось, весьма впечатляет, – показавшись в дверях, произнёс толстячок, видимо, заканчивая с кем-то разговор, и поправил очки. Затем он закрыл за собой дверь, прошёл к креслу, уселся в него, поднял правую руку, выпрямил указательный палец определённо вверх и продолжил:

– Забудьте всё, о чём вам говорили раньше. Забудьте о тех, кто вам говорил. Забудьте о себе, о своих суждениях и планах, устремлениях и ограничениях. Даже имена вам надо выбрать себе новые, которые будут соответствовать заданию. Мне самому предстоит проделать то же самое. Ваша группа уже не существует здесь, о ней ещё не знают там, а моя задача подготовить вас к переправе. Пожалуй, начнем с деконцентрации и назовём этот процесс перетеканием в растворённость. Да, вынужден, но без какого-либо даже намёка на насмешку или прочие неприятные нотки, предупредить вас или, вернее, поставить в известность, что из пяти предшествующих групп до экзаменационного момента добрались только два человека. Так что знакомиться пока не будем. И, кстати, может быть, я выгляжу не совсем совершенным, зато я пока единственный такого рода проводник.

Предоставление свободы самовыражения телу, как особой реальности, позволяет установить...

– Быть «за» не так уж плохо. Согласен? – какое-то время она смотрела, не мигая, сквозь него, потом сфокусировала взгляд на нём и продолжила, – ничего умнее не придумали, как назвать это деконцентрацией. Назвали бы плавающим восприятием или рассеянным вниманием. Ты, кстати, выбрал уже себе имя?

– Выбрав имя, становишься избранным, именитым, или именным?

– Так ты против или за? – переспросила она, не обращая внимания на его словоблудие.

– Илиаз... Заили, – пытался подобрать он имя.
– Не подбирай, само придёт, само тебя выберет...
С группой происходило что-то странное. Часть её, а именно та, которая сидела неподвижно и пыталась войти в особое состояние, стала прозрачно-призрачной и, в конце концов, растворилась. Остались только те, кто обменивался, казалось бы, ничего не значащими фразами, как эти двое, пытавшиеся подобрать имена...

– Всё, что осталось от группы? – произнёс толстячок, когда снова зашёл и, поправив очки, добавил:

– Восемь на втором – это не самый плохой результат. Итак, «где двое во имя моё...». Вот вы, двое, добравшиеся до первого экзамена, если вы сейчас исправитесь и завершите поиск имени своего, вы пройдёте дальше, и мы начнём знакомиться.

– Да, надо было сразу определиться, что во имя Отца, который предстаёт Образом и несёт Истину. Обрис, – представилась она.

– Хорошо, Обрис, а второй?
«Всё было похоже на какой-то виртуальный спектакль, но группа уменьшилась вполне реально, а досмотреть действо до конца хотелось бы», – подумал он, и, не заботясь о последствиях, произнёс:

– За образом идёт слово, Слово Отца. И Словом Его разворачивается жизнь. Пусть будет Слоот, – выбрал он.

– Слоот и Обрис, хорошо, теперь вы оба соответствуете первому условию и продолжаете свой путь. Ваше новое задание: выбрать между Вселенной и Универсумом, пока я займусь остальными.

Пространство свернулось клубочком и покатилось, разворачиваясь нитью, нитью рассуждений, по которой они шли вдвоём, пока ещё в пустоте.

– «Обрис» – это ты хорошо придумала, – радовался продолжению Слоот, – знаешь, ведь каждый новый проект поначалу кажется диким, а потом ничего, обрастает смыслами и становится вполне цивилизованным. Теперь надо постараться забыть свои прежние имена и привыкнуть к этим, специальным.

– Не о том думаешь, Слоот. В новом задании возникнет очередная дверь, сквозь которую предстоит пройти, пока ещё на пути «не знаю, куда», – озабоченно произнесла она.

– Что там выбирать, если в последних Стандартах Вселенной и в помине нет, а Универсум есть, – продолжал радоваться Слоот, – к тому же Вселенная – она, материя, а Универсум – он, огонь.

– Глупый ты какой-то мне попался, надо было кого другого в напарники разговорить, – тоже пошутила она.

– Хорошо, давай серьёзно. Вселенную человечеству преподнесли, когда главой соответствующего отдела кто был? А! То-то и оно. А потом оказалось, что через это хорошее слово вселения-подселения могут происходить да всё больше в одностороннем порядке. Ведь не случайно Вещая Селена – лунная богиня. В общем, лично я против того, чтобы в меня кто-то мог вселяться. Другое дело Универсум: вроде, тот же самый космический объект, но звучит как союз или уния веры с умом, опять же: универсальной материей. И, вдобавок, это слово содержит в себе принцип компактификации, как и человечество: че-ство или цивилизация: ц-ия.

– Согласна. Универсум вообще в две буквы компактифицируется: У-м.

– Вижу, всего две пары сумели определиться, – произнёс толстячок, когда снова зашёл в класс, – ну, да это и хорошо, всё равно, только две задачи перед нами поставлено. Однако же, кому-то придётся идти без проводника.

Далее он начал описывать условия и возможные трудности предстоящей работы.

«Зачем всё это? – думал Слоот, – всё равно наверху всё уже решили, взвесили, состыковали, стабилизировали. А что, ведь у них время течёт по-другому. Нет, риск, как всегда, есть, но кроется он совсем не в тех...».

– Эй, прибыли, включайся, – Обрис похлопала перед самым его носом в ладоши, – думаешь, мне хотелось всё выслушивать?

Серебристый костюм практически сливался с кожей её лица. Ресницы то и дело смыкались и размыкались, при этом между ними возникало силовое поле множеством нитей.

– Садись и считай, что тебе повезло. В трёх предложениях ты узнаешь обо всём, что говорилось целых три часа. Итак, мы находимся на своеобразной планете, которая только-только осваивается. Её параметры ещё очень долго будут вводиться в комфортный для человека диапазон условий, и тогда состоится массовое заселение. А сейчас тем, кто здесь работает, приходится терпеть массу неудобств как внешних, так и внутренних. Всё, три предложения закончились, – Обрис весело посмотрела на недоумевающего Слоота и поменяла тему разговора, – тебе серебристый цвет очень идёт. Ты какую практику проходишь по программе? Или ты уже служащий? А, может, сотрудник?

– Кажется, «Пассионарность Престола Причин Самореализации», – ответил Слоот на первый вопрос. – А какое это имеет значение?

– Самое прямое, – уверила Обрис, – поскольку я прохожу «Безмолвие Веры Синтеза Знаний и Силы», то мы с тобой попали. И как мне раньше-то в голову не пришло спросить? Всё из-за дурацкой деконцентрации.

– Ты что, боишься восьмеричной растяжки, что ли? Так зато получим максимум возможности.

– Это тебе с пятой позиции так всё видится, – не разделяла его оптимизма Обрис, – вот проживёшь пару аматических трансформаций, тогда по-другому заговоришь.

На них опустился Зал Осуществления и Реализации. Сразу же проявилась вся команда: человек сорок. Наступило безмолвие. В центре проявился Мастер.

– Команда сборная. Это обусловлено сжатыми сроками и отсутствием специалистов соответствующего класса, что в свою очередь предвещает большой отсев. Ваша форма – тоже вынужденная необходимость. Многим она привычна, но многие чувствуют в ней себя ограниченно. Зато она позволяет применить вполне высокотехнологичные разработки, некоторые из которых тоже экспериментальные. Завтра у вас будет день свободного самоопределения, который позволит распределить всех по секторам работ в последующем. А сегодня обустраивайтесь и отдыхайте в главном корпусе. Номер комнаты указан у каждого на рукаве костюма. Завтра в семь вечера общий сбор здесь же.

Мастер вышел. Слоот посмотрел на свой рукав. Обрис тоже. Там значилось: 5-12.

Когда Обрис и Слоот вошли в свой номер, там уже было два человека. Один из них молчал, откинувшись в кресле, второй что-то говорил. Обернувшись к вошедшим, он представился:

Болтун-находка

– Бона. Присаживайтесь, нам надо многое обсудить, чтобы завтра не попасть впросак. Кстати, предлагаю быть предельно откровенными. Это сэкономит и время, и все составляющие потенциала, данного нам в пользование. Я уже не первый раз в подобном участвую и могу поделиться своим опытом. Всё не совсем так просто, как может показаться на первый взгляд.

Обрис и Слоот заняли два соседних кресла и вели себя, как зрители на спектакле одного актёра: в диалог не вступали. Боне как раз это и надо было. Он спокойно разыгрывал свой сценарий один.

– Так вот, мастер скуп на слова, поэтому и не уточнил, что под формой подразумевается многое: и человеческая форма, и защитный костюм, и модифицированная кожа, и форма развития событий тоже.

Вот, например, знаете ли вы, что людей здесь чуть больше половины? Остальные только преображены в человеческую форму. Но разумны, скорее всего, все, иначе совсем жёстко получилось бы. В одном номере обычно селят близкие виды, поэтому здесь можете расслабиться. А вот завтра, на открытой местности, понадобится максимальная концентрация. Хоть человеческая форма многое обуславливает, но акцентуации будут различные, вплоть до патологий. Нет, завтра, конечно, те, кто не сумеет удержать себя в форме, отсеются. Но не факт, что естественный отбор с целью ускорения и повышения компетентности тоже не запрограммирован. В прошлый раз мы одной трети не досчитались после дня самоопределения.

– Я только одного сообразить не могу, – продолжал Бона, – раньше мне всегда отказывали, когда я Делс хотел взять напарницей, а то вдруг сами рекомендовали. Представляете? Одномерку – и на восьмую ступень сложности! И дело даже не в том, что трудно ей будет, ведь я рядом, но восемь форм восприятия за такой короткий срок осилить практически невозможно. Ведь она проективно всё воспринимает, не сами события даже, а как бы их след. Не последствия, не малую вариативность, не отражение! Ей и имя поэтому такое утвердили по моей просьбе.

Я уже и так, и так пытался раскрутить, ухватить нить замысла. Ну, вот, к примеру, может, с ней проще что-то отследить будет? Или для неё не такие опасные последствия могут быть? Ведь какую-то цель они преследуют? Волнуюсь я: вдруг не услежу.

Хотел просить вас мне помочь, втроём всё же сподручнее оберегать. А я вам всем, чем могу. Любую информацию, любые, самые последние разработки. Хотите, расскажу про серебрение кожи, и по каким параметрам эта техника может дать сбой в надёжности? Ведь всё имеет свои пределы, свой рабочий диапазон, который определяется естественностью взаимодействия с природой. А какая здесь природа? Правильно, никакой. И все, кому ни лень, через день начнут с ней экспериментировать, считая, что их точка зрения самая правильная.

Вы скажете: «А как же командность, иерархичность, целесообразность и прочие гарантии безопасности?» – то-то и оно, что это всё будет после того, как мы отработаем их в конкретности к данной планете на данном же этапе. Мы или, вернее, на нас определится точка отсчёта во многом. Потому и столько степеней защиты на этом этапе.

Вот вы думаете, что я болтун? Правильно думаете. Я не просто болтун, я болтун-находка, и имя себе специально такое взял, основываясь на опыте прошлых экспедиций.

Я ведь вам сразу сказал, что чем в большем количестве вопросов мы сумеем сейчас определиться, тем с более высокой отметки завтра стартуем. Хорошо бы опередить неблагонадёжных на дистанцию достаточную.

Вам надо сменить имена, пока вы их не озвучили. Так вы получите преимущество, о ценности которого скоро узнаете сами. Это не будет обман, ведь вам говорили всё забыть, даже свои имена? Вижу по глазам: говорили. Значит, вы следуете инструкции. И если при переходе была утечка информации, сменив имя, вы тем самым упредите возможное несанкционированное проникновение.

«Бона много повидал и многое готов вспомнить, потому что это в его интересах», – так могла бы сказать Делси, но переход для неё был труден, и она набирается сил. Пожалуй, это небольшое изменение в имени ускорит её продвижение к многомерности. И, к тому же, имя Делси – более открыто и мелодично, чем Делс. А это важно во взаимоотношениях в день самоопределения. Вы потом это сами оцените. Своё имя я намеренно менять не буду: возьму удар на себя. Я его настолько изучил и разработал, что представляю собой многоуровневую западню для недоброжелателей.

Помню, как-то были мы на раскручиваемой планете. Ничто, казалось бы, не предвещало перенапряжения: всего лишь третье универсумное ускорение, приложенное к определяющему материю спину. Но! Неожиданно сработал эффект перехода на внешний поиск.

Бона посмотрел на Слоота, заподозрив, что тот ничего не понимает. Однако тому хватило миллисекундной паузы, чтобы стереть со своего лица недоумение. Вот и первая выгода серебрения – задержка чувственных эманаций.

– Да, – продолжил Бона, – ты убедился, что только что мы поддались этому самому эффекту и переключились на внешнее. Казалось бы, ничего особенного в этом нет, но то лишь в обстановке нашего уединения, в условиях единения. Завтра на открытой местности всё совсем по-другому будет выглядеть. Так вот, возвращаясь к спину. Если его рассматривать не просто как первый огнеобраз, а ещё и как условие для возникновения огнеобраза второго, то получится интересная картинка. Спин физический, как самый маломерный и приторможенный, представляет собой некий след посещения временем пространства. Это как первое событие, совместное бытие, без которого пространство спит, свёрнутое в ноль-мерность. Оно невидимо.

Спин времени, как вихрь играющий, проникает в него изнутри и мгновенно выскакивает за пределы. Но стоит ему чуть замешкаться, как ноль-пространство выворачивается наизнанку и становится пространством бесконечным. Спин времени от неожиданности, не видя выхода, сворачивается в тор, замыкается на самого себя и самооплодотворяется, я бы так это назвал, превращаясь в частицу. Это первый переход и предпосылка возникновения пространства второго огнеобраза. Частица еще не определяема, когда её пытаются зафиксировать в пространстве и времени одновременно, но по отдельности уже воспринимаема в обеих мерах.

А дальше всё идёт по нарастающей: пространство реагирует включённостью второго порядка, возникает второе поле, и вторичные взаимодействия начинают связывать время новыми узами. Долгая история, но в итоге возникает атом. Причём, заметь, время этому сопротивляется, и первые частицы живут совсем ничего, первые атомы тут же расщепляются. Пространство и время начинают тяжбу за материю и растягивают её между собой. Начинается расширение пространства столь стремительное, что внешне напоминает взрыв. Время втягивается в тяжбу и замедляется, становясь веществом. Как-то так.

Бона снова посмотрел на Слоота, а тот словно замер, и даже серебристая маска не могла скрыть его изумления.

– Вижу, ты заинтересовался вопросом, – остался доволен своим наблюдением Бона, – моя напарница просыпается, и теперь тебе трудно будет скрыть что-либо. На твоём лице будут оставаться следы твоих эмоций, твоих мыслей. Нет, они и раньше, до этого, оставались на очень короткое время, просто я теперь буду иметь возможность их отслеживать.

– Но и я вроде как не один, – Слоот посмотрел на Обрис, удивляясь тому, как сам только теперь вспомнил о ней.

– Тебя еще нет, – возразил Бона, – тебя не регистрирует пространство, пока ты не представился ему. И вокруг тебя не формируются условия. А без условий регистрации напарница твоя так и будет стоять там в ожидании проявленности. Она пока виртуальна здесь.

– Делси, – представилась проснувшаяся напарница болтуна-находки, и Слооту показалось, что всё, о чём говорит Бона, может оказаться правдой. Обрис спала, это было весьма странно, на неё совсем не похоже.

– Бона, ты, как всегда, всё преувеличиваешь, – продолжила Делси, – твой след был таким явным, что я легко по нему перешла, как по мостику.

– Я же торопился и не спешил одновременно, следуя принципу неопределённости. Наш партнёр, кажется, тоже не спешит определяться и даже пропустил тебя вперёд. Он спит ещё, а думает, что пребывает наяву.

– Да, я видела его на переправе. У него слишком большой багаж, и он не знает, как его перетащить сюда, – мило улыбалась Делси.

– Видишь, Бона, оказывается, я просто джентльмен, – тянул время Слоот, – а может, это только там?

– Джентльмен – это качество такое или имя? – поймал его на слове Бона.

– Открытость, говоришь? Да, пожалуйста! Эмилем меня зовут. Между прочим, я и есть сама неопределённость, даже для себя. И поговорить, и удар на себя принять тоже могу, если в том смысл какой будет. А ты вроде со смыслом говоришь, стало быть, не вижу причин тебе не доверять. Да и вообще у меня мыслей таких не было. Любопытно будет завтра посмотреть, насколько ты прав. Ведь то был твой прошлый опыт, такой же багаж, как и мой, а может, и просто фантазии. Иначе противоречие возникает: почему ты со своим багажом прошёл, а я застрял на переправе?

– Ты не застрял, Эмиль, ты замешкался, излишне долго не можешь определиться: сам ты, вы вдвоём или нас четверо.

Обстоятельность

– Вот это совсем другое дело, а то всё вокруг да около ходим, – согласился Эмиль, – как бы там ни было, разделённость ещё никому не помогла в ответственном деле. А подготовиться надо обстоятельно. Не на прогулку прибыли. Надо много вложить, чтобы много получить.

Кстати, заметили, что если пять-двенадцать прочитать как пятьсот двенадцать, то получится вершина единства или устойчивое всеединство?

– А ведь у тебя неплохая подготовка, Эмиль, раз ты сразу вышел и на должное восприятие ситуации, и на след уходящего. Но я с самого начала именно об этом говорил, только думал, что очевидным оно для тебя станет только завтра. Вдруг уходящим окажешься ты сам?

Обрис осторожно приоткрыла глаза и оценила обстановку: всё было в пределах допустимого. Тогда она поднялась с кресла и стала рядом с Эмилем.

– И кто есть кто в нашем номере программы? – обратилась она ко всем. Затем взяла Эмиля за плечо и уже конкретно ему задала следующий вопрос:

– Ты изменил имя или тебя подменили, пока я спала?
– Как ты догадалась?
– Зачем же мне гадать, если на переправе всё зафиксировано. Сначала прошёл болтун, затем след в след его вторая половина. А уж за сим промчался дух без веры, вернее, эманации его. Мне ничего не оставалось, как этой Верою предстать. Тогда и пропустили. Вот, стало быть, стою я за тобой и думаю: а не ошиблась ли в своих расчетах? – её руки плавно переместились на его шею.

– Да верю я, Вера, просто я и переправы-то никакой не заметил. Как вошёл, как в кресло сел, так и слушаю этого болтуна. Надо же мне было убедиться, что он по делу говорит. Тем более что тема сложная: время, пространство, огнеобразы. Никогда раньше не представлял, что они между собой связаны взаимным сотворением. Спин времени порождает частицу, становясь ею. А уж она поле вокруг себя, пространство вмещения потенциала возможностей создаёт.

– Тоже мне, открытие сделал! Частицы являются проявлением устойчивости вихреобразных полей, атомы – некой взаимосвязанностью частиц, молекулы – слиянностью атомов, элементы – единением молекул... Дальше перечислять? Как наверху, так и внизу, только индивидуальность выражения, масштабы, восприятие иное, – Вера ослабила свою хватку, и Эмиль, облегчённо вздохнув, произнёс так, будто его только что осенило:

– А давайте представим нашу команду-молекулу вариативной моделью четырёхвекторного реагирования! Тогда к завтрашнему дню мы будем во всеоружии.

– Это как две оси координат? Ось Вербона и ось Делсэмиль? – отследила его мысль Делси.

– Зачем же так прямолинейно. Выберем слово, например, «подарок». Разобьём его на части и возьмём в разработку, пытаясь верить, эманировать, отслеживать и находить.

– Согласись, Эмиль: Делси нет равных в отслеживании. Расслабься, надо допустить тему, и она сама проявится, – Бона довольно улыбался, – свобода воли распространяется и на неё, только в её же собственном пространстве. Не воспринимай себя отстающим. Темы часто меняются и расстановка сил тоже. Чем пластичнее будет наш союз, тем выше скорость прохождения уровней.

– Что за прохождение и почему большая скорость предпочтительней? – поинтересовалась Вера.

– Всё очень просто, – не замедлил с ответом Бона, – есть числитель и есть знаменатель. В знаменателе у нас что? Правильно: время! А в числителе то, что числится, например, пространственная координата, его представительница, так сказать. Тогда скорость пространственного перемещения будет или прироста, или расширения. Если же в числителе трёхвектор, то это уже можно представить, как объём. Объём знаний, объём возможностей или просто информации. Это уже не одномерки. Поэтому результат мы будем иметь в виде развития, эволюционирования или потенциализации каких-то возможностей.

– Но давай для начала вернёмся к одномеркам, как ты выразился, к пространственным скоростям, к позиции взаимодействия пространства и времени. Ведь они выступают и как союзники здесь, и как соперники, – поддержал тему разговора Эмиль. – Наверняка у каждого из них есть какая-то своя тактика, своя стратегия?

– О! – обрадовался Бона, – увидели, как тема сама проявилась. Мы ей стали интересны своим стремлением к обстоятельности подготовки. Она как женщина или материя: и хочет открыться, и не даётся слабому. Причём, заметьте: ментально слабому! Думаете, я настолько грамотный, что вот так сходу раскрою все детали? Здесь работа группы нужна!

– Ты хитрец, Бона, хотя и пытаешься предстать бесхитростным, – вставила своё замечание Делси, – линия твоих рассуждений легко отслеживается в её целеполагании. Например, первичность знаменателя, ибо он не может быть равным нулю, а числитель может.

– Это в твоей линейности, Делси, есть что-то невозможное, – возразил Бона. – Будут другие мнения?

– Вернёмся к тактике, для начала видимой, – предложил Эмиль, – пространство повязано числом, поэтому и вынуждено быть в числителе. Но оно численностью же и пытается надавить на время, вводя две, три, а затем четыре координаты, оно отрывается от линейности, плоскостности и даже объёмности, входя в глубину меры и виртуальность.

– Многомерность и есть его тактика, хочешь сказать? – подытожила вопросом Вера. – А чем же отвечает время?

– Время действует совсем по-другому. Оно свою меру порядком называет. Первый порядок скоростью, второй ускорением, третий, не знаю, но, похоже, что он выводит на управление устойчивостью системы.

– А, по-моему, вы сильно предвзято ко всему отнеслись, а не обстоятельно, – заметила Делси, – тема-то ушла.

– Просто мы переходим на то, что нам уже известно, и пытаемся оперировать этим в чистоте, – согласился Эмиль, – отсекаем ту самую многомерную возможность, обрекая её на виртуальность. А ей хочется реальности.

– Вот, вот, – подтвердила Вера, – реализацию урезаем до самореализации. Безмолвием не увенчиваем синтез мысли.

– Мне кажется, это сложный вариант, – пытался возражать Бона, – к тому же, он будет означать очередное отключение и, по всей видимости, ещё одну переправу. Считаете, мы готовы?

– Лучше уж на этой волне, чем на пенной пустышке, – проронила последней Делси, и наступила тишина.

Каждый в своём кресле... каждый в своих мыслях... каждый в своих накоплениях... со своей позиции...

Присоединимся к Эмилю.
«Пора вспоминать то, что просили забыть при переходе, – подумал Эмиль, – итак, Отец дал мне возможность получить образование, наделил правами и обязанностями по полной программе. Но материя инертна, то есть для той вышестоящей работы, к которой каждого изъявившего свою волю подвигают Владыки, надо ещё состояться. Даже Отец соответствующую свою Ипостась развернул, проявил. А где можно состояться, как не в конкретике? И вот тут самое узкое место перехода. В материи каждый разворачивается своими собственными усилиями. Владыки только рекомендуют или не рекомендуют. Огонь или возрастает качественно и количественно, или теряется, расходуется. А есть ещё и Синтез. Тут уже совсем иные возможности.

На стратегический вопрос: «Даст ли данная экспедиция возможность повысить компетенцию, развить части и разработаться по присутствиям?» - ответ был положительный. А вот каким образом этого достичь, уже вопрос тактический. Не будешь же по каждому поводу тревожить Вышестоящих, надо и самому ответственность нарабатывать, учиться жить воссоединённо. Только каждый раз с новым окружением работать приходится. Видимо, доля его такая – скользить».

Додумать не дали. Пришёл посыльный и обрадовал:
– Мастер вызывает, мираклево, всех, – и ушёл.
– А ведь мог и просто перед фактом поставить, так нет же: всё по свободе воли, – заметил Бона, – все слышали посыльного, а то, может, кто подумал, что померещилось?

Эмиль не обращал на нового партнёра внимания. Мастер. Вспомнил, какой он, представил лицо, посмотрел в глаза... сначала смутно, потом всё более проявлено. Как всегда, позже всех...

Мастер ждал. Когда все друг друга чётко увидели и устойчиво закрепились, пригласил идти за собой.

– Не обращайте внимания на всякие условности, здесь много чего ещё не отстроено. Некому прописывать программы. Отец хочет, чтобы хоть половина из вас остались исполнять. Но по контракту и тридцати процентов не набирается. Остальные или массовка, или, вот, как вы – по обмену, временно, так сказать. И как раз среди таких самая высокая компетентность встречается. Поэтому сразу скажу: работа будет одна из самых сложных, вербовать будут на каждом шагу, методы и способы удержания – целое управление создано, лишь бы результат был. И это при всех соблюдениях стандартов, законов и положений. Умных – на глупости подстерегать будут, компетентных – ловить на некомпетентности, добросовестных – уличать в халатности. И всё честно, открыто. Главная цель – заключение контракта долгосрочного. Напугал? Это я роль репетирую к вечернему спектаклю. Никто на вашу свободу не посягает: скорости не те. Разве что тормознёте, и на отрицательном ускорении...

– Вот ваша дверь, – не окончил он мысль, – там третья переправа. Видите ли, предписано доставить в личном сопровождении. Кто-то незарегистрированный тут шалит. Взрослым, понятно, фиолетово, а дети пугаются. Лечи потом от заикания.

Он пропустил четвёрку вперёд и закрыл за ними дверь.

Третья переправа

– Кто-нибудь из сказанного хоть что-нибудь понял? – поинтересовалась Делси.

– Он же честно во всём сознался, – ответила ей Вера, – все и всяческим способом получили предписание нас задерживать, мило улыбаясь при этом.

– Вы же знаете: каждый человек совершенен перед Отцом на данный момент, – заметил Эмиль.

– Да, вот только умалчивается, кого и где Отец считает человеком при всей множественности вариантов, при этом обязательно ли совершенствоваться, то есть держать путь к Отцу, и что означает «данный момент» – непрерывность, дискретность или момент фиксации? – заметил Бона.

– Дикость какая-то – столько идти пешком. Неужели мы так далеко от цивилизации? – проявила нетерпение Вера.

– Быстрее всего, что таким способом нам пытаются включить иное восприятие, – предположил Эмиль. – А ходить совсем необязательно, мы ведь в креслах сидим.

Выход был мгновенный.
– Это ж надо, так войти в погружение, что даже оторваться от реальности. Предлагаю продолжить внутреннюю работу, а то скоро обещанное утро, или переправа, или то и другое, – зевнул Бона и закрыл глаза.

Эмиль продолжил свои размышления:
«... переправа на пути. Так ведь сами пути, и подбор команд на пути, и различные переключения типа переправ – это компетенция Иерархии! Значит, всё под контролем, Эмми-Слоот. А ведь Бона явно помнит об этом. То-то он такой спокойный», – растворившись в успокоенности, Эмиль тоже задремал.

Ему снился спин связующий, спин времени, связующий собою пространство. И это пространство становилось материей. А, может, наоборот: материя окружала себя пространством, отвоёвывая его у времени. Или, нет... Ему снился спин связующий, спин времени, связующий собою меру пространства. И эта мера становилась материей осознающей и тем проявляющей своё пространство. И саму меру материя уже видела, как своё свойство. Эдакая спинозность всего, перевывернутость.

... В классе было всего десять обучающихся. Всего – это к тому, что из-за этого ответ держать приходилось чаще.

– Не надо бояться казать свою глупость, – говорил ведущий занятия, – этим вы веселите остальных, позволяете им расслабляться, входить в спонтанность, очищать споры своих скорлуп, и тем хоть когда-никогда чувствовать, что это кожа, оболочка, мембрана между миром внешним и миром внутренним. А это разные зоны Диапа.

Назови три основные переправы-преображения, на которые должна решиться Чистота, чтобы иметь возможность совершать глупость, – ведущий заглянул Эмилю прямо в глаза, чем разогнал в его голове все мысли. Вообще-то, имелась в виду скорость, а не нагоняй, но вышло, как вышло.

– Так то – огонь, дух, свет и энергия.
– Это четыре потенциала, уровня, своеобразия пути, возможности накоплений, всё, что угодно, но не то, о чём я спрашиваю. А то находится где-то между, рядом и связует всё, и всё собою пронизывает, и никуда от него не деться.

– Тогда – время, пространство, материя, – поправился Эмиль. – Переправа-переход временная, пространственная и материальная.

– Это такое торможение, что потом никакая глупость уже не пугает: всё равно обратный переход планируется другими и осуществляется преодолениями. Махонькая такая загогулинка – спин называется, и все усилия на его обуздание, – согласился ведущий. – И что, и кто, чему, кому мешает или помогает в этом деле?

Ответить решилась самая мелкая из присутствующих:
– И помогает, и мешает всему приятие вос как возможных событий или как Воли Отца Совершенства.

– Вот, такой же и спин: махонький, и непонятно, как и зачем проникает в ему несвойственное, как и каждый из здесь присутствующих. Потому вас и собрали вместе, что по отдельности следить за каждым надоело, – признался ведущий. – Одно большое недоразумение лучше, чем десять маленьких. Вы мне лучше скажите, какая переправа вас больше всего интересует, с неё и начнём наш путь.

– Третья, – вырвалось у Эмиля.
– Хорошо, тогда придётся разрабатывать опыт «риц» по части записей накопленных возможностей, если таковые, конечно же, имеются, – предупредил ведущий.

– Накопить или записать? – переспросил Эмиль.
– Нет, уже проявить и применить, – переответил ведущий. – Внимание на экран: Серебряная Планета – одна из самых противных экзаменационных программ. Вопрос: зачем серебрят биологические оболочки экзаменуемых, прочему их группируют по четыре и что происходит с одиночками?

– Это зависит от того, какие процессы нас интересуют, – заметил Эмиль, – связанные с событиями или явлениями...

– Хорошо, тогда предваряющий вопрос: чем различаются между собой события и явления, – уточнил задание учитель, и, чтобы пресечь дальнейшие поправки, добавил, – работаем самостоятельно, можно использовать виртуальную литературу. Ответ должен быть осязаем.

Аудитория как-то сама по себе выпала из сознания присутствующих в ней, оставив взамен компактное рабочее место, состоящее из письменного стола, кресла и книжной полки, на которой красовалась всего одна книга. Название её немного удивило Эмиля и даже много заинтересовало. Озаглавлена она была так: «Мои накопления по интересующему вопросу в мифологемах». Эмиль перевернул страницу: «Углубляясь в глубину, все мы движемся ко дну», «На поверхности предмета не содержится ответа».

– Хотелось бы чего-нибудь посерьёзнее, – произнёс в задумчивости Эмиль и увидел очередной проявившийся текст, вызвал на поверхность страницы размышление, как ему это представилось. Название книги вдруг изменилось на «Трактат о переходах третьего порядка».

«Явление есть результат воспользования вневременно-временной переправой, и представляет собой переход объекта из небытия в бытие, полагает целенаправленное действие, осуществляемое носителем целеполагания, решающего проявить себя, а также наличие визированного состояния в момент явления.

В то же время, и событие есть воспользование, но уже временно-пространственной переправой, предполагает переход из бытия в небытие и представляет собой акт оформленной содержательно реализации намерений во взаимодействии нескольких объектов.

В этой связи следует различать переход как проявление и переход как совершение, переход в пространстве времени или во времени пространства, чему и посвящён настоящий трактат. Многое при его прочтении удивительным образом становится на свои места. Например, то, что совершенствование относится только ко второму переходу, а проявление на втором переходе распадается на совершенное и совершённое».

Текст прервался одновременно с тем, как застыло движение мыслей в голове Эмиля.

«Чего застрял, зачем вызывал?» – появился текст, выявив нетерпеливый нрав книги, затем он запульсировал и растаял.

– Соображаю, стоит ли углубляться в твои причудливые трактовки, – произнёс вполне серьёзно Эмиль, – нет ли в них какого подвоха?

«Есть подвохи и немало: всё до самого финала состоит из них одних. Без усилий путь немыслим, так выходим или спим?»

Текст снова начал пульсировать и пропал.
– Хочешь сказать, что мы ещё не идём? Или хочешь, чтобы я принял решение остановиться? А как же: «промедление смерти подобно»? – пытался выяснить Эмиль.

«Проявление воли твоей должно быть осознанным, иначе нас ждут неудачи. Ведь мы вдвоём будем переправляться. И если ты не осилишь архитектонику ментальных конструкций, всё, что мы логически выстроим, рухнет».

– Уж не передумал ли ты быть моим проводником? – удивился Эмиль.

«Вызов принят, – запульсировал текст, – пристегните ремни безопасности».

Пространство кабинета развернулось своей открытостью и застыло в неопределённости то ли событийной, то ли проявленной. Надо было выбирать.

«Это похоже на принцип неопределённости, – подумал Эмиль, – то есть мы потому и бессильны в отношениях со временем, что фиксированы пространственно. И мы не можем воздействовать на происходящее временнό, так как всё время заняты воздействием прострáнственно...»

– Это и есть ошибка в твоих суждениях, – прогрохотало в пространстве, – выбор твой жалок...

Что-то обрушилось в непосредственной близости от Эмиля и подняло облако пыли, переводя внешние проживания в переживания внутренние. Возможно, всё сопровождалось потерей сознания именно в той реальности, где была точка его фиксации. Удар пришёлся по лицу. Эмиль открыл глаза. Все четверо по-прежнему сидели в креслах. Вера подождала, пока взгляд Эмиля станет осознанным, и прояснила ситуацию:

– Извини, пришлось шлёпнуть по щеке, на слова ты не реагировал, а времени у нас мало. Мы никак не можем сорганизоваться командно.

– Предлагаю активизироваться по-серьёзному, – предложил Бона, – а то нас растянут поодиночке, вот как Эмиля пытались утянуть.

– Ты хочешь сказать, что за нами не только следят, но нас уже преследуют? – спросила Делси.

– Я хочу сказать, что сюрпризов и неожиданностей нам приготовлено немало, лишь бы сбить с толку. Давайте всё таки войдём в сопряжение с пространством, мерностью, временем и всеми управителями той материи, с которой нам предстоит работать, чтобы они на нас адекватно реагировали, помогали в работе и не воспринимали, как пришлых, независимо от того, кем мы сюда приглашены. Потому что, если между ними существуют разногласия, они просто снесут нас в утиль, ещё до того, как мы сумеем сориентироваться на местности.

– А ты настаиваешь на реальной отработке? – уточнил Эмиль, – виртуально никак не получится?

– Не знаю, не знаю. Виртуальность ведь – это, наоборот, жёсткая физическая привязка. Я предпочитаю всё воспринимать, как реальность, и не стесняться входить в неё, какой бы странной она ни казалась поначалу.

– Практику сонастройки делаем в любом случае. По крайней мере, о своих намерениях заявить надо, – согласилась Вера, – Пусть идёт дополнительно простройка условий внутренне. Не всё же внешне-событийно проживать, надо и в какое-то управление входить. Хотя бы пытаться.

– Тогда пожалуйте ваши предложения по пунктам, – снова взял инициативу в свои руки Бона.

Глубина взгляда

– Несмотря на то, что каждый из нас в выражении своём предполагает активную позитивность и просветлённую праведность, устремляясь вглубь, нам нельзя не понимать, что цельность бόльшего масштаба иной реальностью своей иные будет открывать детали, преобразуясь нами, нас же и преобразуя. Достаточно ли накоплений духа? – поинтересовалась Делси.

– Экую сложность ты произнесла, – удивился Эмиль, – а если всё гораздо проще выглядит? Основное действие – синтез. Для синтеза нужны составляющие. Чем больше этих составляющих, чем сильнее они не похожи друг на друга, тем большая вариативность возможна.

Вот нас сюда собрали, для того чтобы произвести обмен, зародить в пространстве новые возможности. Пространство сначала присматривается: «А чьи они будут»? Если мы пространственны, то нас можно поглотить, а если временны, то способны произвести возмущение, и с нами надо быть повнимательнее. Смотрите, сколько мы здесь, а всё в пути, как будто просеивают нас через сито, подгоняют под какие то стандарты. Перекидывают с места на место, переправы какие-то устраивают, готовят.

– Это ты проще сказал? – рассмеялась Вера, – последнее слово самое простое. Мы тоже, когда какое-то вещество хотим включить в свой обмен, предварительно готовим его, и всё больше очищая да придавая температурной обработке. И что при этом происходит? Всё наносное убирается, а то и внутренние связи перестраиваются.

– Хорошо, а посеребрили нас тогда зачем? – спросила Делси.

– Это мы со временем тоже выясним, – уверил Бона, – должно же это серебро выводиться из организма, если оно нам несвойственно. Всё равно всё будет отстроено по компетенции каждого из нас, по знаниям и по посвящениям соответственно.

– А значит, как следствие, надо искать знаки оных, возможно, в первую очередь по тому, что вдохновляет, в чём есть потребность, что для нас притягательно, – отследила мысль Делси.

– Точно, точно, ведь подобное притягивает подобное, – подхватил Эмиль, – вот она, магнитность, как работает, вот где глубина сокрыта! Зачем долго мучиться и искать, когда оно само наружу рвётся с мольбой: «Хочу, хочу».

– Смотри, как бы тебе твою хочуху любопытствующую не укоротили, – предупредил Бона.

– Так ведь я по делу хочу, – уточнил Эмиль, – в пространстве прошвырнуться, во времени зафиксироваться или, наоборот, поди это желание разбери.

– А никто и не держит, – удивилась ему Вера, – дверь как раз за тобой. Можешь изменить ситуацию и окажешься за той дверью!

Эмиль обернулся. И, правда, там была дверь. За ней должен был быть коридор и множество других дверей. Интересно проверить. Он молча встал, преодолевая что-то или делая вызов, подошёл к двери, не оглядываясь, дёрнул за ручку и шагнул. Коридора там не оказалось, а был большой зал. Вернее, он вначале был не очень большой. Но вопреки его, Эмиля, желанию, или по мере активизации его в попытке зафиксировать размеры помещения, оно всячески пыталось в меру эту не поместиться. Пол трескался, разрушался, прорастал травой и прочей растительностью, под куполом появлялась дымка и скрывала его, подымаясь всё выше и выше. Появилось ощущение вращения, а вместе с ним пришло головокружение. Даже на поверхности удержаться было сложно: она всё время меняла угол своего наклона.

– Смотри, какой занятный экземплярчик, – услышал Эмиль чёткую речь и сразу же оказался в сетке. Затем – в тёмном ограниченном пространстве и забылся...

– Как думаешь, пригоден для исследований или нет? – спросил один из находившихся за стеклянной перегородкой.

– Судя по взгляду, вполне разумный экземпляр, – высказал своё мнение второй, – прямо сейчас и проверим.

Он надел какой-то пояс, и Эмилю показалось, что вверх и вниз от него проскочили искорки, вызванные силовым полем.

– Никак не привыкну к процедуре перенастройки, – произнёс экспериментатор и зашёл за перегородку. Второй остался вне отчуждённого пространства.

– Как чувствуешь себя, ущербный? – обратился первый к Эмилю и сел напротив него в кресло.

– Вообще-то, не очень уютно, – признался Эмиль, – меня словно что-то пытается вывернуть наизнанку, прорываясь изнутри, и всё время кто-то взбалтывает, ухватив снаружи.

– Ещё бы, твоя искусственная пигментация быстро теряет нормативные свойства. Ты скоро будешь не в состоянии отражать... в общем, среда для тебя станет агрессивной и начнёт ускоренно тебя расщеплять. Так что некоторое время тебе лучше пожить в лаборатории, раз твоя кожа отвергает серебрение.

– А дальше что? – пытался выяснить свои перспективы Эмиль.

– А дальше? – задумался экспериментатор, – хочешь, скажу по секрету?

Он придвинулся ближе, и его защитное поле вдавило Эмиля в кресло.

– Ах, да, совсем забыл, – отодвинулся экспериментатор, – я выдвинул идею, хоть все и считают её бредовой, но вот такие редкие экземпляры, как ты, потому испытывают трудность в адаптации, что имеют ущербный перенос массы тела. То есть ты – засланный инопланетянин, хотя можешь и не знать этого. Нет, конечно же, и наши местные могут дойти до такого состояния вследствие нарушения обмена, вызванного чрезмерной, длительной интоксикацией, но у них при этом поражаются тонкие тела и тоже становятся ущербными, а у тебя с этим всё в порядке. Если подпишешь согласие на эксперимент, я попытаюсь тебе помочь. Если откажешься – попадёшь в обычную клинику, и тебя начнут восстанавливать, а попросту если сказать, то перетягивать твою физику, пытаясь достичь стопроцентной фиксации, что для тебя будет означать... ну, ты сам понимаешь.

– Фисо, твоя бредовая идея, даже безнадёжно больными не может быть воспринята адекватно, – улыбнулся из-за переборки второй, и Эмиль понял – это его шанс.

– Фи-со – вполне философски подобранное имя, – произнёс Эмиль, – но ты понимаешь, что исследования наши будут взаимными, ведь неизбежен обмен эманациями, взаимное привыкание, адаптация, коррекция сфер, полей, форм и, как следствие, невозможность вернуться в исходное состояние. Как бы тебя самого потом не сдали на опыты.

– Всё претерпевает изменения, а за патологию можно любую акцентуацию или повышенный интерес выдать. Зато какое расширение горизонта, вернее, даже, углубление взгляда может произойти! Стало быть, испытуемая сторона даёт согласие на эксперимент? – подытожил он.

– И как же будет называться эксперимент? – Эмиль понял, что ему не отвертеться от опытов.

– «Особенности изменения восприятия, вызванные отторжением защитного механизма оболочки тела, и включение цефалофагетозной защиты», – Фисо пристально посмотрел на подопытного.

– Я бы предложил отмежеваться от околоклеточных ограничений и пойти вглубь темы, – неожиданно выдал Эмиль, – к самому истоку. Например: «Спинсвязующий эффект в защитном механизме цефеиданских цефалоидов».

– Забираю все свои слова обратно, – проник за переборку второй экспериментатор, даже не удосужившись надеть защитный пояс, – бери меня в компаньоны, Фисо. Видишь, я настолько доверился твоей теории, что даже ущербностью не боюсь заразиться. Если это хоть на йоту продвинет мои изыскания на предмет пространственной договорённости с Цефейским Союзом, я готов на любые издержки.

– Лаар, а может, это обычный местный душевно заразный деградирующий элемент? – поддел его Фисо.

– Нет, я вижу в его эманациях остаточные эффекты взаимодействия с Яудой, – возразил Лаар, – уверен, что тебе понадобится помощь в случае излишней деформации сфер. В этом наш подопечный может оказаться прав!

– Видишь, Лаар, когда дело коснулось твоих интересов, ты даже готов изменить статус испытуемого на подопечного. Прагматичность твоя так и рвётся наружу, – укорил его напарник.

– Просто это естественный шаг в последовательности углубления эксперимента. К тому же, у нас тогда будут совсем другие параметры допуска и другой надзор, – доказывал свою дальновидность Лаар.

– Но ведь ты говорил, что время упущено, и ничто уже не реанимирует твой проект, разве что подготовленная группа. А где её взять? Ладно, твоё дело. И снова всё тот же вопрос, – соглашаясь на предложение Лаара, произнёс Фисо, – согласен ли ты, Эмиль, на двойную опеку и двойной адаптационный курс на весь период до выяснения принципиальной возможности твоего пребывания на нашей планете?

Затем он повернулся к напарнику и спросил у него:
– Согласен ли ты, Лаар, предоставить обоснование и план-график работ в инспектирующие органы, а также взять на себя все обязательства по соответствующей графе допуска? – получив оба согласия, он добавил ещё, – вот так всегда: инициируешь работу, а когда выясняется, что она стоящая, сам же и оказываешься не у дел.

– Почему же, насколько я понял, Фисо, тебя интересует астробиофизический аспект, а твоего напарника вопрос антропоастромиграционный? – снова удивил своей сообразительностью Эмиль, – Но ведь вы потому в паре работаете, что ваши сферы интересов могут быть совмещены. Мои интересы близки вашим и даже больше, чем вы думаете. Я пытаюсь отследить пространственно-временные вывертыши через спинсвязующие переходы. Когда вы узнаете, что это такое, воодушевитесь ещё больше!

Спин-восприятие

Оба экспериментатора покинули изолятор, немного повозились с пультом управления и удалились. Зато Эмилю стало намного легче: головокружение прекратилось, и вестибулярный аппарат стабилизировал-таки телесную позиционность в незнакомом ему поле. Он решил прилечь и неудобно оперся на руку, почувствовав боль...

– Ты чего ступаешь, не глядя, – сердилась Вера, – если бы не Боня, не удержала бы. Еле выдернули тебя вдвоём.

– Не Боня, а Бона, – поправил её тот, и, обращаясь к Эмилю, добавил, – правило номер три: командная работа имеет приоритет и защищена законом «Где двое во Имя Моё...». Индивидуальная работа – это хорошо, но в командном сложении.

– Если команда – это приказ, а командир – приказчик, то это не для меня, – перебил Эмиль, недовольно потирая руку, – а что, за дверью, действительно, пропасть? Мне показалось, что там зал, только он начал быстро трансформироваться, и потолок ушёл вверх.

– Если бы ты под ноги смотрел, то увидел бы, что и пол уходит вниз, – прокомментировала Вера ситуацию.

– Но я много успел увидеть и даже кое о чём договорился, – не соглашался Эмиль.

– Значит, в чём-то твоё соглашение оказалось беспочвенным, хотя поначалу могло привлекать своей, так сказать, неограниченностью сверху, – предложила вариант Делси.

– Да подождите вы наседать на него! Будем считать, что он выступил в роли парламентёра. Ведь ничего страшного не произошло, – вклинился в разговор Бона, – можно сказать, что там его готовы принять с руками и ногами. Только, вот, действительно, стоит ли отрываться от коллектива? Кстати, никто тобой не командует, просто в команде возможно распределение обязанностей и доступно то, чего невозможно свершить одиночке, каким бы супергероем он ни был.

– Ладно, согласен на примирение, тем более что места в открывшемся проекте хватит всем, – успокоился Эмиль.

– Это как одолжение? – поинтересовалась Вера, – или предложение о сотрудничестве? Или для тебя две головы – это своего рода уродство, которым страдают дицефалы Цефеи?

Эмиль медленно повернул голову и посмотрел на свою напарницу, будто увидел её впервые:

– Откуда тебе известны такие подробности?
– Да так, была одна просьба на инструктаже, который некоторые проспали: «выяснить причины столь пристального внимания к заповедному пространству».

– Почему заповедному и кем? – спросил Бона.
– Да потому, что это спорный эксперимент, как двухядерный компьютер. Проверяется, возможно ли ускоренное развитие антропа при физиологическом разделении двух функционально равных его систем. Второй вариант, который отрабатывается – это совмещённый, или двуполушарно одноголовый цефалоид, третий – целосферный, а четвёртый – вообще децефальное развитие, – спокойно ответила Вера. – Кстати, ты к какому типу относишься?

Бона покраснел и ответил вопросом на вопрос:
– А ты?
Все переглянулись между собой: форма-то у всех одинаковая, пойди, узнай, что там, на глубокой физике. Кто ж тебя туда пустит, называется.

– Ладно, всё имеет место быть, что имеет быт, – примирительно произнёс Эмиль.

– И заметь, ведь всё происходящее лишь следствие твоих необдуманных, вернее, некомандных действий, – укорила его Делси, – теперь каждый будет на другого смотреть, как на потенциального червя в человеческом обличии. Предложи действительно приемлемый вариант взаимодействия при таком раскладе, иначе нам не справиться с задачей.

– Вот оно как, получается, – сообразил Эмиль, – давайте полагаться на устроителей нашей экзаменационной работы. Если я сюда с Верой пришёл, значит, верой нас наделили всех. Если эманации присущи Вере, то они присущи и всем остальным. Если наш запас слов неисчерпаем, и при этом мы способны отслеживать их воздействие, то мы действительно сильны командно. Просто всё очень быстро развёртывается, даже ещё не начавшись, и это даёт все основания полагать, что мы получаем неимоверное ускорение в самом начале.

– Буквально получается, что мы идём в запредельную скорость, – осенило Делси, – то есть в следующую проявленность меры пространства, а может, и времени.

– И в чём же наше преимущество, наработанное к завтрашнему дню?! – радостно подхватил Бона, – да в том, что мы сложились, как команда! Даже эманациями мы предварили события и просканировали пространство. Осталось только всем вместе подумать, что это нам даёт!

– В таком случае, – продолжил Эмиль, – это что же получается? Если вы меня выдернули из ниоткуда, а я там успел много чего воспринять, то произошло это в условиях пространства бόльшей мерности и, соответственно, скорости восприятия. И пространство то для этого – естественно, есть пустота эфирная, следующий ряд огнеобразный. Смотри, как интересно получается! Тогда вам не помешает знать, что там со мной произошло.

В общем, состыковался я с двумя местными учёными-экспериментаторами и обнаружил пересечение интересов, допускающее совместную работу. Все формальности они берутся уладить, воспользовавшись своим статусом и секретностью разработок в астро-био-запредельных областях. И, кстати, их Цефейский Союз интересует, – Эмиль посмотрел на Веру.

– Да считала я информацию, не знаю с чего или с кого, быстрее всего, вынес ты её оттуда, – рассмеялась она, поняв его намёк.

– Верю, хотя и неожиданно такое слышать, согласись, – принял её пояснение Эмиль.

– Хорошо, – нетерпеливо вклинился в разговор Бона, – направление работы нам предположительно известно. На этом мы выигрываем. Теперь ещё бы с инструментарием определиться и с нашей внутренней задачей – тогда бы мы вовсе были мало зависимы от обстоятельств. Только степень реализации и вариативность исполнения в компетентности выбора. Чего-то не достаёт в головоломке, хоть самому прыгай в пустоту.

Делси взглянула на него вопросительно.
– Да шучу я, шучу, – признался Бона, – одна надежда: на тебя, – посмотрел он пристально на напарницу.

– Инструментарий, говоришь, – пронизала она его взглядом, затем так же пробуравила глазами Эмиля и сообщила тому, – ты потерял в своём блеске. Может это иметь какое-то значение?

– Да, я совсем забыл сказать, что это связано с параметрами местными, под которые нас подогнали искусственно, но не совершенно. Среда быстро снимает этот маскарад. И с этим что-то ещё связано важное.

– Вспоминай, вспоминай, – попросила Вера, – кроме твоих воспоминаний мы ничего не знаем о своём будущем. Может, переход какой-то огнеобразный, ведь из одной мерности в другую как-никак переправляемся?

– Им известно о неполном переносе массы. Значит, они воспринимают и принимают портальность, иномерность, межпространственный перенос, стало быть, соблюдают законы соответствующие. И ещё они уверены, что мы полностью зависим от них в том плане, что можем находиться только в стерильной среде лаборатории. Да, и, как большой секрет, один из них произнёс тему своей разработки: «Особенности изменения восприятия, вызванные отторжением защитного механизма оболочки тела, и включение цефалофагетозной защиты», – Эмиль, ожидая ещё вопросов, посмотрел на присутствующих. – Я в этом ничего не вижу полезного.

– Всё зависит от того, как смотреть, – задумался Бона, – а что, если вывернуть наизнанку? Что, если эту цефалофагетозную защиту можно-таки включить изменением восприятия? Ведь восприятие – это сонастройка, в какой-то мере, отношение к внешнему миру, и, значит, отношение внешнего мира к воспринимающему. Давайте отойдём от линейности. Что, если, например, невидимую часть сделать видимой, а видимую – невидимой? Или активировать внутреннюю зеркальность взамен зеркальности внешней? А что, это уже идея! Ведь даже вышестоящие представители зачастую зеркалят нижестоящих при встрече, и это – как защитный механизм для малых же, во избежание запредельности несоответствия восприятий. Что, если среда заставила эволюционировать сознательных выразителей своих, принуждая к материальной зеркальности, дабы замедлить процесс роста возможностей высшего порядка, и теперь шантажирует этим? А они не понимают всего и считают это вполне корректным взаимоотношением со средой. Всех же, кто пытается хоть как-то изменить ситуацию, считают ущербными и изолируют.

– Тебе дай волю, Бона, и ты можешь сочинить целую эпопею борьбы добра со злом, – перебила его Делси, – давайте попробуем другие версии усмотреть. Эмиль, что ты там насчёт спина говорил?

– Что же я мог говорить? – попытался вспомнить Эмиль.

– Ну, например, что спин первоначально является представителем времени, который инспектирует ноль-пространства, но в силу своего любопытства иногда застревает в них, если они успевают вывернуться, перейдя в бесконечность. И тогда начинает расти грубая материя, кристаллизуя спин-восприятие, замедляя и матеря его при этом за чрезмерную скорость, – улыбнулась Вера.

– Это ты у Делси научилась считывать информационные следы, а у Боны рассказывать на этом основании целые истории. Один только я ничего ещё у вас не перенял, хотя кое-что всё же могу, – вспомнил вдруг Эмиль, – я таки сумел отследить самого себя, вспомнил: еще разговор шёл о том, что непременно происходит «коррекция сфер, полей, форм и, как следствие, невозможность вернуться в исходное состояние». Вернее, это я заметил, а они согласились. И ещё, они не были слишком против моей идеи решения вопроса через «спинсвязующий эффект в защитном механизме цефеиданских цефалоидов».

На учёбе у своих...

– Вот, видите, сколько полезной информации удалось извлечь из нечаянного выпадения в никуда, – подытожил Бона, – теперь можно поразмышлять самостоятельно, и мы получим четырёхопорную основу защиты на завтра.

– Ты хоть сам можешь объяснить, что это такое? – поинтересовался Эмиль.

– Не-а, – мечтательно признался Бона, – но я попрошусь на учёбу к своим... всё равно я уже, как «выжатый лимон»: пользы никакой, а выкинуть жалко.

Эмиль тоже чувствовал усталость, как и остальные. Никто не задумывался над тем, почему состояние это было естественным при перевёртывании страницы на ту, которая называется «День завтрашний». А усталость большей мерой объяснялась сжатием времени, которое они пытались уместить в дне сегодняшнем. Но «на учёбу к своим...», Эмиль тоже попроситься успел, засыпая. При этом в голове обосновалась фраза: «Неизбежность может быть улётна...».

И снова он осознал себя сидящим в классе.
– Вся сложность обучения заключается в том, что объяснять можно только известными символами, знаками, образами. Необычность даётся только как элемент второго порядка, как производная или как расплывчатый фон. В том же показе – это фиксация внимания на необычном соединении частей целого, на запоминающемся новизной восприятии, на умении смотреть по-другому на одну и ту же вещь в различные моменты времени, – толстячок посмотрел на Эмиля и поправил пенсне, – вот, например...

В это время стёклышко сверкнуло и отвлекло от мыслей, которые безвозвратно ускользнули в невидимые кладовые многоуровневой памяти. Только пенистая поверхность, покрывающая смешиваемые алхимиками жидкости. Он попытаться вспомнить что-то ещё. Возникла картинка с размазанным по ней светилом, скала, море и человек с папкой в руках. Связи между ними никакой, как всегда...

Сетка накрыла всех четверых сразу.
– Смотри, какой улов, – послышался знакомый Эмилю голос, – мажет, удастся отобрать пригодный материал?

Дальше всё опять поплыло...
– Как думаешь, кто из них пригоден для исследований? – спросил один из находившихся за стеклянной перегородкой.

– Не уверен, что кто-то хотя бы два слова связать может, – ответил второй.

Эмиль посмотрел по сторонам: все четверо сидели как будто в тех же креслах, только при матовом свете и во всём белом. Ужасно кружилась голова, выворачивало наизнанку.

– Фисо, если тебя ещё интересует астробиофизический аспект и возможность ускорить твои разработки, то подойди, пожалуйста, к пульту и настрой поле на щадящие параметры, а то так противно чувствовать себя вывертышем, – Эмиль поднял голову и посмотрел через стеклянную перегородку. – А, и ты, Лаар, здесь?

Оба экспериментатора, застыли, разинув рты, и пытались сообразить, в чём дело.

– Говорил я тебе, Фисо, что доиграешься ты со своими поисками материала, сам станешь материалом закрытого дела, – первым оправился от шока Лаар.

– Как вы мне надоели своими вечными спорами, – сделал вид, что злится Эмиль, – именно ты, Лаар, и был инициатором дела, а не Фисо. Только под твою программу было дано добро на эксперимент, вернее, будет дано.

Эмиль играл, делая вид, что понимает их озабоченность, и продолжил чуть более жёстко:

– Говорила Яуда, что на вашу сообразительность нельзя рассчитывать. Я специально чуть раньше вернулся во времени и не один, а с командой, чтобы помочь вам упредить ситуацию с открытием порта. Имеете возможность изменить ход истории сегодня, если вовремя избавите меня от нудотворного воздействия своей аппаратуры.

– Веришь в эти сказки? По твоей ведь части, – спросил Лаар своего напарника, и, обращаясь к Эмилю, произнёс ожидаемое ним, – и на что же такое я мог отреагировать в прошлый раз, как ты говоришь? Что, по-твоему, меня могло заинтересовать?

– Спинсвязующий эффект в защитном механизме цефеиданских цефалоидов, – выпалил Эмиль хорошо запомнившуюся фразу.

– Допускаю, – согласился Лаар. Затем он надел защитный пояс и зашёл за переборку.

Фисо на всякий случай подошёл к пульту и изменил параметры поля в боксе. Сразу стало легче, и Эмиль приготовился ко второму раунду.

Он закрыл глаза, и, не глядя на Лаара, произнёс:
– Только будем действовать по первой договорённости, нравится тебе это или нет. С этой минуты делаем вид, что видимся впервые. Ведём себя подобающе и не предпринимаем попыток подставить друг друга или воспользоваться преимуществами своего положения. Пусть всё идёт естественным образом.

– Это в связи с чем мы могли о таком договариваться?

– В связи с тем, что ты попросил устроить тебе фору во времени, во-первых, и дать возможность удостовериться, что спин связующий позволяет выйти за временные рамки реальности, во-вторых, и провести эксперимент с достаточным количеством участников для легитимности результатов – это, в-третьих. Ты говорил, что тебе нужна подготовленная группа, хотя бы из четырёх человек.

– Об этом я никому не говорил, даже Фисо, по крайней мере, о количестве – точно, – начал сомневаться Лаар.

– Ладно, выбирай одно из двух: или я всё выдумал, угадал, или мы уже встречались в будущем. Ты же сам говорил, что только такой переход приемлем для переселения, – продолжал импровизировать Эмиль.

– Такого я точно не говорил, – рассмеялся Лаар, потом задумался и добавил, – хотя, если с вашей помощью мне это удастся, в будущем, может, и скажу.

– Послушай, Фисо, – обратился он к напарнику, – беру свои слова обратно, возможно, твои поиски, так же, как и разработки, не лишены смысла. Ты же понимаешь, что результата сможешь достичь, только в условиях моих полномочий и при изменении статуса испытуемых на подопечных. Будут совсем другие параметры допуска и другой надзор. Да что я говорю, опять, наверно, повторяюсь, и наш подопечный, скрывающий своё имя, может это подтвердить. Хотя у меня есть совершенно секретная информация о некоем Слооте, имеющем сверхсекретную миссию и такие же засекреченные способности. Уж не он ли это? Самое неприятное в этом то, что я не знаю такого ответа, который бы полностью убедил меня в обратном.

Эмиля спасло только то, что он почти дремал. Почти – ровно настолько, чтобы затормозить с реакцией на произнесённое имя и в то же время найти верное решение:

– В прошлый раз для Фисо моё имя не было секретом, и, по-моему, оно звучало по-другому.

Фисо зашёл за переборку, и, пристально посмотрев на вновь испекаемого подопечного, подтвердил:

– Если верить печати переправы, то его зовут Эмиль.

– Ладно, просто хотелось проверить подозрение, – согласился Лаар, – Эмиль, так Эмиль. Будь здесь, а лучше – начинай работу. Времени требуется больше, чем мы имеем, поэтому желательно поскорее найти выход из создавшейся ситуации.

Лаар замолчал, видимо, перешёл на внутренний диалог, поднялся и вышел. Фисо занял его место. Некоторое время он молчал, затем произнёс:

– Сейчас мы начнём что-то обсуждать, о чём-то говорить, потом вернётся Лаар, может, даже не один. Неважно, в любом случае от нас потребуют практические результаты, реальность получения которых закладывается в самом начале. Если верить первоисточнику, то во многом, или даже в основном, это зависит от лабильности убеждений.

Здесь первое противоречие: с одной стороны – требуется подвижность, с другой – возникает неустойчивость, вызываемая постоянными изменениями. И, в общем-то, понятное решение или условие достижения равновесия – это непрерывность движения, балансировка состояний.

Второй вехой на пути преодоления становятся взаимоотношения, распределение прав и обязанностей по компетентности, иерархичность. С одной стороны, это отказ от личных амбиций, с другой – сохранение собственного достоинства и работа со многими неизвестными, доверие в синтезе с адекватным оцениванием своих и чужих возможностей. И это порождает первое усилие, направленное на различение внутреннего и внешнего, на язык просто просится: «водораздела», нечто пока ещё конкретно-неконкретное. И здесь мы уже плаваем с рекомендациями.

А дальше – ещё сложнее. Начинается познание таинства восприятия. Надо, разделяясь, оставаться в единстве. Необходимо достижение состояния некой неотчуждённости для удержания равновесия внутреннего и внешнего. Внутренняя близость, проживание целостности при погружении в себя, и, вместе с тем, сохранение различённости. Здесь вообще полный завал.

И вот таких ступенек главного существует множество. Причём, идёт постоянная их компактификация. И каждый раз постигаемое должно быть равновелико уже постигнутому. Уму непостижимое спиралевидное восхождение. Честно говоря, я даже не знаю, с чего начинать.

– Ты, конечно же, прав, Фисо, – решил ответить на все вопросы сразу Эмиль, – всё, что ты говоришь, имеет место быть. Но вместе с тем или в месте том существует и некая целесообразность, причём, многоуровневая: вышестоящая, своевременная, ситуативная, доступная пониманию.

Есть допустимый диапазон любых параметров материи, который ограничивается запредельной необратимостью, за которой либо взрыв, либо чёрная дыра, либо ещё какой-то недоступный восприятию переход.

– Материя и Огонь, Пространство и Время, – мечтательно произнесла Делси, – всегда хотела стать равновеликой им, бессмертной.

– Это команда, с которой мы должны свершить события, равновеликие Вселенскому Бытию? – посмотрел на Эмиля Фисо.

– Вот именно, – подтвердил тот, – именно так и будет, ибо нас не воспримут всерьёз, а мы проявим собою... нет, мы сделаем всё возможное и невозможное, чтобы дать проявиться через нас и нами... как бы так сформулировать, чтобы выйти в начало пути обозначенного?

Эмиль замешкался. Что-то произошло, что-то не состыковалось...

– Ладно, – Фисо будто оправился от минутной слабости и оценивающе провёл пронизывающим взглядом по присутствующим, – что-то я усомнился в легитимности данного собрания. Уж слишком всё обволакивает.

Он поднялся и поспешно вышел за переборку.
– Вы не те, за кого себя выдаёте. И пока нет иного решения, вы мои подопытные, – он подошёл к пульту управления и изменил параметры поля.

Спин-сопряженность

Тошнотворное выворачивание и разбалансированность всех систем организма лишь частично описывают то состояние, которое за этим последовало...

Эмиль уже в который раз отмечал про себя, что осознанно переходит в иное, вот только понимание того, что этому предшествует и соответственно, к чему надо устремляться, при этом не переносилось. Стало быть, пользы от такого осознания пока было мало.

Он стоял определённо многоприсутственно или, по крайней мере, многопланово, хотя и не в синтезе. Отчуждённость как она есть, обращённая на своего носителя, была беспощадна и бессмысленна.

...Вот он идёт по широкой улице, идёт неуклюже, об него то и дело все спотыкаются, толкают, чего-то требуют. Но ведь у него ничего нет, нет даже сил идти. Он садится прямо, где есть... Его сметает мусороуборочная машина, больно впивается множеством шипов...

...Нет, он стоит посреди пустыни. Одиноко и твёрдо, словно только что сделал свой выбор. Ветер бросает очередную порцию мелких песчинок. Серебристости почти не осталось. Он помнит, что это конец пути во плоти. Без защитной оболочки она, плоть эта – ничто.

Эмиль поднял беззащитную руку. Мягкая пористая кожа, мелкие вол