Бурбах в городе Саарбрюккене – экзотический эмигрантский заповедник. Тут практически можно изучать весь набор разновидностей человечества и заниматься практической этнографией. Что же, приступим?
Воскресный день. Вторая половина дня. На главной автобусной остановке Бурбаха, с которой открывается панорама районной ратуши, ласкает взгляды полукруглое здание Шпракассы, всегда много людей, желающих ехать в другие районы города, на Центральный вокзал или в «Сити». Два пожилых еврея, проведя с пользой время за партией домино в парке, возле набережной реки Саар, ждут автобус. Один спокойный, молчаливый, скорее, даже флегматичный - сидит на скамеечке, с наслаждением покуривает. Второй - убедительный и наглядный пример- к известной поговорке о шиле. Ну, том самом, что крутится в известном месте.
Он постоянно вскакивает, мечется по всей остановке, и вдруг, возвращаясь к флегматичному, возбуждённо сообщает:
- Марк Израйлевич, гляньте, одни негры кучкуются. Такое впечатление, что их по всей Африке специально собирали, чтобы приволокти в Германию для оказания им социальной помощи.
- Ну, раз дают денежки на прокорм и не позволяют им подохнуть, значит, так надо, — философски отвечает флегматичный. — Их ещё не так много, как тебе показалось. Ты посмотри, сколько тут муслимов собралось! Такое впечатление, как будто мы с тобой попали на египетский курорт.
Подошла галдящая стайка цыган с беременными толстозадыми женщинами, с грудными детьми и раскормленными мужчинами. Стали цепляться к ожидающим маршрутного автобуса с предложениями купить цветы. У цветов был такой печально-похоронный вид, что не оставалось никакого сомнения, что их сняли со свежих могил.
На одной скамейке с двумя пожилыми евреями сидели две старенькие этнические немки с непроницаемыми лицами. Но если внимательно заглянуть к ним в глаза, то ничего, кроме презрения и ненависти к экзотично выглядящим новоявленным соотечественникам, эти две носительницы великого немецкого языка не чувствовали.
Автобус явно запаздывал. И вдруг двум пожилым евреям послышалась знакомая с детства музыка и слова матерных русских частушек. К остановке приблизилась, мчавшаяся по направлению к центру города легковушка с открытым верхом. При норме пять человек в машину набилось человек десять. Полуголые девицы сидели на коленях парней. А две наиболее вызывающе раздетые восседали на облучке багажника, представив обзору молодые сочные груди. Поравнявшись со стоянкой, легковушка притормозила, музыка смолкла, сидевший рядом с водителем парнишка заорал по-немецки:
- Эй, копчёные обезьяны, цепляйтесь хвостами за деревья! Валите в джунгли, ваше место у параши!
Узрев среди столпившихся на автостоянке мусульман, крепко поддавший паренёк, возвестил:
— Эй, черножопые бараны! Валите отсюда к хе..м собачьим! От вас воняет тухлятиной!
Затем последовал отборный русских мат, который, как это ни странно, африканцы и мусульмане Германии постигают лучше, чем немецкий язык, и автомобиль умчался, наполняя окрестности словами и музыкой забористых народных частушек.
Известные нескольким поколениям русскоязычных шутников, родные до пьяного одурения, бесхитростные и всегда желанные при коллективных попойках слова: «…Мимо тёщиного дома я без шуток не хожу!» разносились через мощные динамики по всему многонациональному району, где проживало не менее сотни разных наций и народностей. Но такой богатейшей и выразительной палитры русского народного мата не было, ни у кого, за исключением русскоговорящих. Большинство из них имели немецкие аусвайсы, строили свою жизнь и судьбу в Германии, понимая, что пока лучше, чем здесь, им нигде не будет.
Проявление любого оттенка эмоциональности, да ещё при таком важном жизненном мероприятии, как отдых и веселье в кругу друзей и подруг, без русского устного народного творчества, известного специалистам-филологам, как не нормативная лексика, практически никогда не обходится.
Ибо без этой самой не нормативной лексики, или сказанного по большой нежности: русского матерка - пьянка с весельем показалась бы для каждого истинного русского сердца таким же скучным и противным занятием, как немецкие коллективные сборища за дегустацией пива и промыванием косточек, осточертевшим эмигрантам, кого в Германии развелось немерено.
Чей коэффициент живучести значительно превосходил коренной этнос в таком важном условии существования цивилизации, как рождаемость и природная устойчивость к мыслимым и немыслимым порокам человеческого общества, активно занимающегося на протяжении всего своего пребывания на Земле самоедством и уничтожением Живой Природы.
- Казахстан гуляет, — засмеялся беспокойный.
Африканцы темпераментно восприняли оскорбления. Послышались возгласы:
— Расизмус! Национализмус! Шовинимузмус!
Молодой турок помахал вслед умчавшейся автомашине кулаком, прокричал три раза:
— Русские свиньи!
Показался силуэт автобуса. Толпа на автостоянке сбилась плотнее, сдвигаясь к кромке тротуара.
В этот момент к остановке приблизилась пара этнических немецких бомжей из местных - мужчина и женщина. Ни одному специалисту по физиогномике не удалось бы, определить их истинный возраст. Они были изрядно пьяны. Но даже в таком подпитие, когда ноги отказываются нормально ступать по асфальту, эта алкогольная парочка носителей государственного языка и менталитета не выпускали из рук поводки своих собак.
У мужчины была престарелая сука-овчарка, у подруги - синюшки с огромным кровоподтёком под правым глазом - юный ротвейлер. Автобус плавно тормознул, и…
Наперерез толпе, спешащей к открытым дверям, помчался, как угорелый, ротвейлер. Вслед, ругаясь и взвизгивая, спешила его хозяйка. Возле первой двери - у ротвейлера прихватило кишечник, и пёсик, недолго раздумывая, выпростал на асфальт всё его содержимое. Покрутившись на месте и хорошенько разбрызгав «подарочек» лапами и хвостом на уворачивающихся с неимоверным трудом пассажиров, ротвейлер помчался догонять суку-овчарку, потащив за собой хозяйку. Толпа рванула в автобус, размазывая собачье дерьмо подошвами, пачкая им друг друга.
Два еврея, увлечённые этим водоворотом тел, плюхнулись на свободные места и с трудом перевели дух.
Беспокойный брезгливо принюхался, осмотрел свои туфли и недовольно пробурчал:
— Опять в дерьмо собачье влез. Ну, что за мерзкая страна — куда не ступи, везде одно собачье дерьмо на тротуарах. Я уже заморился обувь мыть. Вся квартира им провоняла. Прямо хоть беги отсюда!
- Куда бежать, Яша? Куда ты собрался бежать? Может, обратно в Россию? Так давай вали, пёрышко тебе в задницу, делай ноги. Кто тебя тут силком держит?
- Скажете такое, Марк Израйлевич — в Россию делать ноги. Вы что, меня за идиота принимаете — возвращаться в этот кошмар, где люди мрут, как мухи, в этот полный бандитский и ментовский беспредел?
- Ну, так не гневи Бога, радуйся, что успел вовремя попасть в Германию на ПМЖ. Здесь тебе не жизнь, а сплошное удовольствие. Жратвы навалом, за квартиру социалслужба платит. Личного времени полно. Живи и наслаждайся островочком подлинной демократии. А в России ты в момент превратишься в человеческое дерьмо. Но только этого никто, кроме тебя, не заметит, потому, как там - никому нет дела до окружающих.
И прошу тебя, Яша, в последний раз: не ругай при мне Германию, не буди во мне зверя! Живёшь, как у Бога за пазухой, и ещё мордой крутишь, принюхиваешься, понимаешь. Запахи его раздражают. Собачье дерьмо в Германии надо ещё заслужить!
Леонид Шнейдеров
Воскресный день. Вторая половина дня. На главной автобусной остановке Бурбаха, с которой открывается панорама районной ратуши, ласкает взгляды полукруглое здание Шпракассы, всегда много людей, желающих ехать в другие районы города, на Центральный вокзал или в «Сити». Два пожилых еврея, проведя с пользой время за партией домино в парке, возле набережной реки Саар, ждут автобус. Один спокойный, молчаливый, скорее, даже флегматичный - сидит на скамеечке, с наслаждением покуривает. Второй - убедительный и наглядный пример- к известной поговорке о шиле. Ну, том самом, что крутится в известном месте.
Он постоянно вскакивает, мечется по всей остановке, и вдруг, возвращаясь к флегматичному, возбуждённо сообщает:
- Марк Израйлевич, гляньте, одни негры кучкуются. Такое впечатление, что их по всей Африке специально собирали, чтобы приволокти в Германию для оказания им социальной помощи.
- Ну, раз дают денежки на прокорм и не позволяют им подохнуть, значит, так надо, — философски отвечает флегматичный. — Их ещё не так много, как тебе показалось. Ты посмотри, сколько тут муслимов собралось! Такое впечатление, как будто мы с тобой попали на египетский курорт.
Подошла галдящая стайка цыган с беременными толстозадыми женщинами, с грудными детьми и раскормленными мужчинами. Стали цепляться к ожидающим маршрутного автобуса с предложениями купить цветы. У цветов был такой печально-похоронный вид, что не оставалось никакого сомнения, что их сняли со свежих могил.
На одной скамейке с двумя пожилыми евреями сидели две старенькие этнические немки с непроницаемыми лицами. Но если внимательно заглянуть к ним в глаза, то ничего, кроме презрения и ненависти к экзотично выглядящим новоявленным соотечественникам, эти две носительницы великого немецкого языка не чувствовали.
Автобус явно запаздывал. И вдруг двум пожилым евреям послышалась знакомая с детства музыка и слова матерных русских частушек. К остановке приблизилась, мчавшаяся по направлению к центру города легковушка с открытым верхом. При норме пять человек в машину набилось человек десять. Полуголые девицы сидели на коленях парней. А две наиболее вызывающе раздетые восседали на облучке багажника, представив обзору молодые сочные груди. Поравнявшись со стоянкой, легковушка притормозила, музыка смолкла, сидевший рядом с водителем парнишка заорал по-немецки:
- Эй, копчёные обезьяны, цепляйтесь хвостами за деревья! Валите в джунгли, ваше место у параши!
Узрев среди столпившихся на автостоянке мусульман, крепко поддавший паренёк, возвестил:
— Эй, черножопые бараны! Валите отсюда к хе..м собачьим! От вас воняет тухлятиной!
Затем последовал отборный русских мат, который, как это ни странно, африканцы и мусульмане Германии постигают лучше, чем немецкий язык, и автомобиль умчался, наполняя окрестности словами и музыкой забористых народных частушек.
Известные нескольким поколениям русскоязычных шутников, родные до пьяного одурения, бесхитростные и всегда желанные при коллективных попойках слова: «…Мимо тёщиного дома я без шуток не хожу!» разносились через мощные динамики по всему многонациональному району, где проживало не менее сотни разных наций и народностей. Но такой богатейшей и выразительной палитры русского народного мата не было, ни у кого, за исключением русскоговорящих. Большинство из них имели немецкие аусвайсы, строили свою жизнь и судьбу в Германии, понимая, что пока лучше, чем здесь, им нигде не будет.
Проявление любого оттенка эмоциональности, да ещё при таком важном жизненном мероприятии, как отдых и веселье в кругу друзей и подруг, без русского устного народного творчества, известного специалистам-филологам, как не нормативная лексика, практически никогда не обходится.
Ибо без этой самой не нормативной лексики, или сказанного по большой нежности: русского матерка - пьянка с весельем показалась бы для каждого истинного русского сердца таким же скучным и противным занятием, как немецкие коллективные сборища за дегустацией пива и промыванием косточек, осточертевшим эмигрантам, кого в Германии развелось немерено.
Чей коэффициент живучести значительно превосходил коренной этнос в таком важном условии существования цивилизации, как рождаемость и природная устойчивость к мыслимым и немыслимым порокам человеческого общества, активно занимающегося на протяжении всего своего пребывания на Земле самоедством и уничтожением Живой Природы.
- Казахстан гуляет, — засмеялся беспокойный.
Африканцы темпераментно восприняли оскорбления. Послышались возгласы:
— Расизмус! Национализмус! Шовинимузмус!
Молодой турок помахал вслед умчавшейся автомашине кулаком, прокричал три раза:
— Русские свиньи!
Показался силуэт автобуса. Толпа на автостоянке сбилась плотнее, сдвигаясь к кромке тротуара.
В этот момент к остановке приблизилась пара этнических немецких бомжей из местных - мужчина и женщина. Ни одному специалисту по физиогномике не удалось бы, определить их истинный возраст. Они были изрядно пьяны. Но даже в таком подпитие, когда ноги отказываются нормально ступать по асфальту, эта алкогольная парочка носителей государственного языка и менталитета не выпускали из рук поводки своих собак.
У мужчины была престарелая сука-овчарка, у подруги - синюшки с огромным кровоподтёком под правым глазом - юный ротвейлер. Автобус плавно тормознул, и…
Наперерез толпе, спешащей к открытым дверям, помчался, как угорелый, ротвейлер. Вслед, ругаясь и взвизгивая, спешила его хозяйка. Возле первой двери - у ротвейлера прихватило кишечник, и пёсик, недолго раздумывая, выпростал на асфальт всё его содержимое. Покрутившись на месте и хорошенько разбрызгав «подарочек» лапами и хвостом на уворачивающихся с неимоверным трудом пассажиров, ротвейлер помчался догонять суку-овчарку, потащив за собой хозяйку. Толпа рванула в автобус, размазывая собачье дерьмо подошвами, пачкая им друг друга.
Два еврея, увлечённые этим водоворотом тел, плюхнулись на свободные места и с трудом перевели дух.
Беспокойный брезгливо принюхался, осмотрел свои туфли и недовольно пробурчал:
— Опять в дерьмо собачье влез. Ну, что за мерзкая страна — куда не ступи, везде одно собачье дерьмо на тротуарах. Я уже заморился обувь мыть. Вся квартира им провоняла. Прямо хоть беги отсюда!
- Куда бежать, Яша? Куда ты собрался бежать? Может, обратно в Россию? Так давай вали, пёрышко тебе в задницу, делай ноги. Кто тебя тут силком держит?
- Скажете такое, Марк Израйлевич — в Россию делать ноги. Вы что, меня за идиота принимаете — возвращаться в этот кошмар, где люди мрут, как мухи, в этот полный бандитский и ментовский беспредел?
- Ну, так не гневи Бога, радуйся, что успел вовремя попасть в Германию на ПМЖ. Здесь тебе не жизнь, а сплошное удовольствие. Жратвы навалом, за квартиру социалслужба платит. Личного времени полно. Живи и наслаждайся островочком подлинной демократии. А в России ты в момент превратишься в человеческое дерьмо. Но только этого никто, кроме тебя, не заметит, потому, как там - никому нет дела до окружающих.
И прошу тебя, Яша, в последний раз: не ругай при мне Германию, не буди во мне зверя! Живёшь, как у Бога за пазухой, и ещё мордой крутишь, принюхиваешься, понимаешь. Запахи его раздражают. Собачье дерьмо в Германии надо ещё заслужить!
Леонид Шнейдеров
Обсуждения Собачье дерьмо в Германии - подарок
По всем параметрам
Киркоров с Басковым подрались
Выдалась оказия
Что не слово мат один
Козье семя, кал
Вы совсем там обалдели ?
Нет, коль Европа, коль Россия
Нам не важно штоль
Коль воняет непотребно
Коворим мы кал!