Сладкое

В отделении утро. В палату входит медсестра, звучит моя фамилия, к заведущей идите. Я вхожу к кабинет, останавливаюсь у стола, присаживайтесь. Вот это гламур, подумала я, один запах чего стоит. Я села, стул неудобно поставлен, боком. Ну ладно стерплю. Звучит вопрос, почему вас из терапии к нам перевели. Незнаю, бормочу я, вот хотели выписать через пять дней, потом еще через неделю, а потом сказали что улучшения нет и капельницы не помогают, мы переводим вас в другое отделение. Она смотрит...

На другой день обход, это ее палата, она входит и сразу ко мне. Раздевайся. Опять эти глаза, я не могу отвести взгляда, что она делает. Я встаю, я растеряна. А она почти вплотную подходит, я чувствую ее тепло. Что то говорит обо мне, звучат медицинские термины, что все будет хорошо. Что ренгенолог тоже так считает. А у меня кругом голова идет, что она делает. Ничего не понимаю. Даже не верится, только и шепчу я, не в силах оторвать взгляд. Сколько это длится, наверное мы уже привлекаем внимание...

Нет, речь пойдет не о призраках. Я не верю ни во что потустороннее. Ни в черта, ни в дьявола, ни в вервольфов, ни в летающие тарелки. Ни в ад, ни в рай. Чертовщина – плод чьей-то больной фантазии, а что до рая и ада – и то, и другое находится здесь, на Земле. И не нужно искать их где-то.

Иногда, мутными зимними вечерами, я сижу один в пустой квартире и, разглядывая снежные цветы на оконном стекле, размышляю о том, как просто, в сущности, устроена наша жизнь. Она представляется мне чем-то...

«...Я уверен, во всем виноват химический завод. Тот самый, под сенью которого приютился наш забытый Богом промышленный поселок Ведельскирхен. Первое, что мне вспоминается из детства, это разрывающие беспомощно-нежную голубизну весеннего неба трубы, огромные, антрацитно-блестящие. Окутанные зловещими клубами ядовито-радужного дыма. Они казались мне тогда чем-то само собой разумеющимся, как детская песочница под окном или заваленный осколками битого кирпича и поросший чахлой травой школьный дворик...

Давным-давно на одном заводе синтез целевого продукта осуществлялся с помощью катализатора. Без него реакция шла очень медленно. А у катализатора, как и у всего на свете ограниченный срок службы. И вот однажды платиновые решетки отработанного катализатора демонтировали и сложили аккуратно в сторонке. Поставили на место новые решетки и начали отладку процесса. И как всегда за суетой и заботами про отработанный катализатор как-то немного забыли. А тут пришла пора списывать вспомогательные...

Он появился также внезапно, как и исчез когда-то, несколько лет назад.

Тогда об его исчезновении долго шептались соседки по подъезду. Наблюдая за тем, как резко изменилась его мать, судачили:

- Посадили, наверное. Вон как Анна Семеновна убивается.

Анна Семеновна и вправду резко сдала, за какой-то месяц превратившись из статной, властной начальницы финансового отдела завода в тихую, с поникшим взором женщину.

А уж когда баба Маня увидела её в соборе, подающей заупокойную записку...

Ей казалось она уже научилась жить без него. Без его лучистых глаз, без нежного и по-мужски сильного смеха, без запаха его волос, без сладких губ и нежных рук, без его голоса. Научилась заново улыбаться, без боли реагировать на его имя, радоваться солнышку, смеяться с глупых шуток нового сотрудника. Она поняла, что хоть и трудно, но можно жить и без него. Вчера,казалось, она даже искренне верила в то, что жизнь наладилась.

Сегодня, что-то переключилось - все заново. Какая-то глупая, нежданная...

1.01. ПРОБУЖДЕНИЕ

Чаще всего и всегда к моему удовольствию мне снится берег моря, конечно же,Черного моря. Волны с шумом набегают на берег,взлохмачивая отшлифованную галь-ку,а я или смотрю на волны, стоя на берегу, или вижу берег откуда-то сверху,с отко-са,проезжая по дороге, или собираюсь искупаться,но всегда почему-то помню, что время меня поджимает,что скоро я уеду из этих мест и еще неизвестно когда мне снова удастся поплавать в соленой воде. Даже фильмы, где крупным планом показывают...

В одной стране, похожей на забытый среди книжных страниц счастливый листочек трилистника, есть один город. Правда, это только так говорится, что город этот есть… на самом же деле никто в точности, не знает так ли это. Ведь глагол «есть» - атрибут настоящего времени, а настоящее в этом городе настолько размерено и привычно, что трудно сказать, где заканчивается сегодня, и начинается завтра. Быть может этот город есть, быть может еще только будет или, напротив, уже был когда-то… Поэтому не...

* * *
Колесников спит и ему снятся солнечные блики на поверхности воды, и электрические искры в пространстве, вокруг человека напротив. Он протягивает руку - видение с легким смехом отступает и ему кажется, что он снова маленький мальчик и играет с дверью в отцовскую комнату, в которую входить строго-настрого запрещено. В этот момент он как никто знает, что если бы дверь была изначально открыта, было бы совсем не так интересно. Гораздо интереснее добиться того, что бы открылась закрытая дверь...