Синий

Дождь однажды проснулся в подземном ручье и понял, что хочет подняться к облакам. Он окликнул рядом бегущие капли и сообщил им, что он дождь.

- Ты Ручей! – ответили капельки и побежали дальше, унося его за собой по подземным туннелям.

Он попытался пробиться наверх, но почва была слишком тверда. С каждой попыткой он вспоминал слова «Ты Ручей!» и она казалась еще тверже. Он понял,ч то просто не умеет испаряться. Зато умеет скользить подземным ручьем...

- Что ж, - подумал он, - Пусть...

…Собственно ничего и не произошло, ровным счётом ничего. И, ежели посмотреть в синее глубокое небо, которое перевёрнутой чашей накрывало жёлтое, уже начинающее выгорать поле, разбитую заезженную сельскую дорогу, гнилой мост, перекинутый через неглубокий овраг и округлое озеро с домашними утками, то можно было молвить, что ровным счётом в природе окружающей ничего и не переменилось…

За исключением, пожалуй, самого малого, алой капельки крови, которая странным образом, словно блестящая печатка...

Однажды вечером после лекций Джефферсон Томс зашел в автокафе выпить чашечку кофе и позаниматься. Усевшись за столик и аккуратно разложив перед собой учебники по философии, он заметил девушку, подающую команды роботам-официантам. У незнакомки были дымчато-серые глаза, волосы цвета ракетной струи и изящная, с приятными округлостями фигура. У Томса перехватило дыхание; ему вспомнились осень, вечер, дождь и горящие свечи.

Так к Джефферсону Томсу пришла любовь. Предлогом для знакомства послужила...

Каждый день ровно в семь часов, я выхожу в свой сад и начинаю полив своих любимцев. Любимцы у меня - мои сладкие дички-яблоньки. Они меня в зимнюю пору радуют своей снежной красотой, а летом спасают от жаркой погоды, за это люблю я их…

В кармане играют немного дерзкие мелодии фортепьяно, а голосок с хрипотцой поет что-то из джаза. «Нью-Йорк», кажется, зовется эта песня. Мне нравиться, пританцовываю, подпеваю…

Каждый день, ровно в семь над моей головой возникнув из пушистого облака...

Случалось вам видеть, как в тихом июльском саду расцветает вечерней порою дивный цветок, вытканный из тонкого прозрачного бархата... Или встретить чудесное имя, похожее своим звучаньем на его редкостный цвет… Она была Виолеттой...

Имена ведь, находятся невзначай, как притихшие цветы в уснувшем летнем саду…

Девочка рано осталась без родителей… Беда бывает разной… Может настичь, когда ее добыче совсем еще мало лет…

Ее забрала бабушка… Так она оказалась в его дворе…

Стоял жаркий сухой...

Скоро Новый Год. Через месяц.
Сейчас мы с Надей сидим в сказочной зимней избушке из толстенных круглых бревен, в которых прорезано одно маленькое оконце и прорублена низенькая дверь.

В углу топится кругленькая печка, на ней варится картофельный супчик в кастрюльке.

Пахнет картофельным супчиком, раскаленной печкой и еловой хвоей.

Еловыми ветками мы устлали весь пол, украсили ими стены. Вместо кровати в домике двуспальные большие сани с ворохом тех же еловых лап, только очищенных от...

Женька с Саньком поехали на рыбалку с ночёвкой. Решили, что рыбалку в пьянку превращать не будут, взяли с собой всего лишь полтарашку самогонки. Самогонку Санькин тесть выгонял, сделал на совесть, настоял на дубовой коре, так что она приобрела светло-коричневый приятный оттенок.

Ну, конечно, как приехали, сразу и начали, так что до вечера успели половину выпить. Потому как рыбы наловить не успели, на ужин решили картошки нажарить. В сумерках начистили, а жарить уже в темноте пришлось. Но не...

Красный

- Как и следовало ожидать он полностью и безоговорочно мертв, – констатировал человек Токугавы поднимаясь с корточек со сканером в руках.Человек-лисица лежал распластав конечности по тротуару все с тем же мерзким выражением на лице, к которому теперь правда добавилось нечто, что следовало понимать как, «отдувайтесь теперь без меня», и вставать больше не собирался. Да и как тут встанешь, когда у тебя все брюхо разворочено. Под трупом кроваво-коричневым сиропом растекалась лужа.

- Не...

Музыка Шопена тихо и нежно звучала в небольшой, погруженной в вечерние сумерки, комнате. Грустная, сомнамбулическая мелодия шопеновского ноктюрна, печально замирала в сонной синеве томного вечера и таяла в сгущающем воздухе.

Чтобы потом, в тишине и полумраке, певуче возродиться из ниоткуда, завораживая своей волшебной мелодией, унося на своей вечерней волне нежнейших звуков в неведомо-прекрасные дали грёз, неуловимых, как обволакивающее дыхание тихих ночей, как прощальные сумерки умирающей...

ЧАСТЬ 1.
ГЛАВА 1.
- Я хочу тебе открыть тайну, - сказал отец, Пётр Афанасиевич, сыну Анатолию. – Я знаю, что ты очень хорошо умеешь хранить тайны.

- Какую тайну? Говори, я весь – внимание.
- Слушай. Скоро в нашем с тобой распоряжении будет летающая тарелка…

- Как! – перебил недоговоренную фразу отца Анатолий. Он был очень удивлён. – Ведь их сейчас и в проекте даже не существует!

- В том-то всё и дело. Этого, подчёркиваю, не должен знать, кроме нас двоих, никто, даже твои лучшие...