Железные звёзды прошили оболочку сумеречного абажура поседевшей осени, хватив повседневной, повсеместной злости причитающего ветра. Сквозняк рассыпанной мелочи рассеянного сознания зацепился за ветку метро.
Беги, беги, беги дрожащее, червеподобное, абсурдное, беззащитное, мимолётное существо под названием – жизнь.
Беги, беги, беги дрожащее, червеподобное, абсурдное, беззащитное, мимолётное существо под названием – жизнь.
Греби ненасытной лопатой жалкие окостеневшие пожитки души, возведённой в ранг вещественности с бухгалтерской присыпкой. Отнимай, проедай, прожигай, трать – чтобы почувствовать себя ещё большим ничтожеством.
Обречённая фантазия ума, гнойный нарыв на теле всеобъемлющей девственной пустоты, скоропостижная участь, каприз, расплывчатый горький жребий, нетленная скорбь – неси, неси свою охрипшую глотку к выключенному микрофону, чтобы пополнить гарнитуром безумных, безудержных слов глухой объем искажённого слуха.
Сиди на вершине славы, в полном, нерушимом, жизнеутверждающем одиночестве, опоясавшись колючей проволокой дикого лавра, не жалея ни о чём, пой свою исповедь и просто говори себе – я вижу. Это обидно, но это не конец. Лучше совсем ничего, чем что-то посредственное, тривиальное – разрывай в клочья перетянутые, набухшие вены, жилы, мускулы, нервы, харкай смолистой слюной, изливайся кровавым потом, и просто говори себя – я вижу, вижу, парящую змейку – маковки небесно-лунных фонариков в густом болотистом тумане ночи, в море хронической неустойчивости.
Занимайся насилием над капризными, ускользающими словами, растлением слов, разложением языка, умножением и вычитанием слов, делением и извлечением корня истины, чёрной, как тысячелетние окаменевшие останки, и пусть плоть плодит лекарей, а им вслед дышат болезни, и пусть инстинкт продолжении рода, вырезанный, сродни идолу, на спиралевидных скрижалях твоей ДНК, отомстит тебе, но делай своё дело – плевать.
Поэзия отравившихся мышьяком, перерезавших вены, повесившихся, застрелившихся, выбросившихся из окна, изменённые состояния сознания, красота историй болезни, историй мира, просто, чьих-то скучных истории – возьми себе скуку, скуку – чтобы писать последней каплей воды на высохшем пергаменте древней пустыни, пустыня - это нечто, это что-то, это безусловная работа сердца.
Бойся, только своей тени. Никотин – душа; алкоголь – любовь; алая роза – в груди, выигравшая схватку с наименьшими потерями, она говорит – я творчество, бесполезное, вдохновенное творчество мира, когда ты болен, когда ты исчадие вечного поиска. Не умеешь ценить время – не умеешь ценить жизнь. Опыт – это боль; боль – это мудрость; мудрость – это любовь; любовь – это опыт. Опыт бега по раскалённым углям чужих ладоней, чужих глаз, чужих губ, опыт бега по битому стеклу языков – так беги, беги, беги трепещущее, жаждущее, инфантильное, ненавистное и любимое, сотрясая воздух, преломляя чёрствый хлеб прозаичности, обретая успокоение в сумбуре знаков и символов гаснущего дня.
Безответно-приручено стихло солнце, на дымящейся улице кто-то обронили молчаливый теплый взгляд, вечер поцеловал первым снегом высокомерное грузное облако зимнего города, задвинув шторы и улегшись на прикормленный диван, включи второй концерт тишины для медленной ленной луны и усни живым сном – всего лишь идёт снег.
Обречённая фантазия ума, гнойный нарыв на теле всеобъемлющей девственной пустоты, скоропостижная участь, каприз, расплывчатый горький жребий, нетленная скорбь – неси, неси свою охрипшую глотку к выключенному микрофону, чтобы пополнить гарнитуром безумных, безудержных слов глухой объем искажённого слуха.
Сиди на вершине славы, в полном, нерушимом, жизнеутверждающем одиночестве, опоясавшись колючей проволокой дикого лавра, не жалея ни о чём, пой свою исповедь и просто говори себе – я вижу. Это обидно, но это не конец. Лучше совсем ничего, чем что-то посредственное, тривиальное – разрывай в клочья перетянутые, набухшие вены, жилы, мускулы, нервы, харкай смолистой слюной, изливайся кровавым потом, и просто говори себя – я вижу, вижу, парящую змейку – маковки небесно-лунных фонариков в густом болотистом тумане ночи, в море хронической неустойчивости.
Занимайся насилием над капризными, ускользающими словами, растлением слов, разложением языка, умножением и вычитанием слов, делением и извлечением корня истины, чёрной, как тысячелетние окаменевшие останки, и пусть плоть плодит лекарей, а им вслед дышат болезни, и пусть инстинкт продолжении рода, вырезанный, сродни идолу, на спиралевидных скрижалях твоей ДНК, отомстит тебе, но делай своё дело – плевать.
Поэзия отравившихся мышьяком, перерезавших вены, повесившихся, застрелившихся, выбросившихся из окна, изменённые состояния сознания, красота историй болезни, историй мира, просто, чьих-то скучных истории – возьми себе скуку, скуку – чтобы писать последней каплей воды на высохшем пергаменте древней пустыни, пустыня - это нечто, это что-то, это безусловная работа сердца.
Бойся, только своей тени. Никотин – душа; алкоголь – любовь; алая роза – в груди, выигравшая схватку с наименьшими потерями, она говорит – я творчество, бесполезное, вдохновенное творчество мира, когда ты болен, когда ты исчадие вечного поиска. Не умеешь ценить время – не умеешь ценить жизнь. Опыт – это боль; боль – это мудрость; мудрость – это любовь; любовь – это опыт. Опыт бега по раскалённым углям чужих ладоней, чужих глаз, чужих губ, опыт бега по битому стеклу языков – так беги, беги, беги трепещущее, жаждущее, инфантильное, ненавистное и любимое, сотрясая воздух, преломляя чёрствый хлеб прозаичности, обретая успокоение в сумбуре знаков и символов гаснущего дня.
Безответно-приручено стихло солнце, на дымящейся улице кто-то обронили молчаливый теплый взгляд, вечер поцеловал первым снегом высокомерное грузное облако зимнего города, задвинув шторы и улегшись на прикормленный диван, включи второй концерт тишины для медленной ленной луны и усни живым сном – всего лишь идёт снег.
Обсуждения Сердцетрясение воздуха