25
А поезд набирал ход. В кабине машиниста электрички небритый, заросший Фаргипэ говорил по трансляции:
– Ничего подобного! Все антрактные остановки отменены! Во-первых, в связи с территористической угрозой… – разогнавшаяся электричка летала в узком горле меж двух склонов, с которых по её окнам вёлся перекрёстный огонь из всех видов орудий; командовали расстрелом Первый и Второй.
А поезд набирал ход. В кабине машиниста электрички небритый, заросший Фаргипэ говорил по трансляции:
– Ничего подобного! Все антрактные остановки отменены! Во-первых, в связи с территористической угрозой… – разогнавшаяся электричка летала в узком горле меж двух склонов, с которых по её окнам вёлся перекрёстный огонь из всех видов орудий; командовали расстрелом Первый и Второй.
– А во-вторых, по причине участившихся случаев отклонения участников от раз и навсегда заданной траектории, даже в некотором смысле невозвращении с антрактных станций в Полёт, а попросту - бегством, малодушным и трусливым, к абрикосам, персикам и сливам!..
Состав сильно потряхивало: вместо шпал под рельсами плотным рядком были уложены рыночные торговцы в ярких, разноцветных нацодеждах… Как только колёса последнего вагона пробегали над красочными нацтелами, те выползали из-под стальных полос и карабкались по склонам.
– Есть ненавязчивое указание администрации…
В хвосте состава, привязанные к бамперам последнего вагона, висели те двое, что - «Про Любу». Несущийся поезд исчез в тёмной дыре тоннеля.
– …не вносить в бортовой журнал этот диалог про Любу. Он подсел на станции «Дыра» и будет высажен на «Глаголах». И посажен, как олух А затем подвергнется изоляционистскому уничтосожжелению. Всё это, тем не менее, будет отражено в секретной переписке переписи.
Из черноты другого конца тоннеля вышел оборванный, чумазый Фаргипэ. Перед ним поперёк полотна вырос стол, по краям которого сидели на табуретах участники. В центре стола лучился начищенный самовар. Фаргипэ опустился перед ним на колени и, смотрясь в своё отражение, стал бриться. Помазок и прочие предметы дожидались его здесь же, на столе.
– Интересная новость, – рассказывал Фаргипэ участникам: – возникла очередь из записок в Особый список. Имейте в виду, что будет произведён лишь один выстрел…
Две пули с разных сторон попали в самовар. В лица участников забили струи кипятка.
– …и кто не спрятался, я не виноват. По предварительному сговору, пуля объявит себя во всеуслышанье дурой и прошьёт первую линию редакторов, во второй линии сгрудятся, как всегда, ответсекретари, а третью линию нынче решено не номинировать, а просто заминировать чешуйчатыми до тех пор, пока не прекратят разводить шерстяных рыбок. Вообще, это отвратительное занятие…
Фаргипэ оттолкнул стол, тот перевернулся. Под ним оказалась полная корзина шерстяных клубков.
–…вязать во время Полёта, прихлёбывая при этом ацидофилин из аквариумов, надеемся, со временем станет по-настоящему модным и охватит всех, наконец, общей паникой в глазной драматургии вертящегося момента Полёта… К вам сейчас постучится кто-то из пролетающего вертлялёта и попросит чего-то, завёрнутого во что-то. А вы подумайте умом о недавней конференции с участием диезобемольных бекаров в бешеном обезбашенном кремлевзвешенном.
На последних словах бритва в руках Фаргипэ дрогнула и от его виска к шее заструилась тёмная кровь...
.
26
Большой двор барской усадьбы сплошь заставлен старыми плетёными креслами-качалками, они виднелись даже вдалеке, между сосен. Несколько смешанных подростковых пар безмолвно играли в этом лабиринте каждая в свою игру: футбол, крокет, травяной хоккей… Во всех качалках неподвижно сидели двое лиц наших персонажей. Они определенно были уже за какой-то чертой и оживали только при произнесении текста диалога, который в произвольном ритме свободной импровизации перемещался из одной пары мёртвых тел в другую.
Было солнечно, но птицы не пели. Мухи тоже ещё не проснулись.
– (осторожно): Ну, ладно, чего уж вы так-то?
– (просто): Я не потому сбился с такта.
– (озадаченно): А почему?
– (вздохнув): Настрой на фазу ухода. Если довольно долго травить разнотравьем… Вы же сами недавно посещали Жрецию. Остров изобретён очень удачно. Красота просто невыносимая. Это произошло тогда, когда к нам добавилось три изгнанника нации без интонации из пронумерованных отчизн. Своеобразный подарок к празднику…
– (загоревшись идеей): А что, если действительно устроить, наконец, грандиозный праздник так, чтобы он в самый последний момент не состоялся. Причём, оглушительно не состоялся, с морем крови, пота и слёз!.. Завезём токсин…
Игра детей обрела звук, но лишь на мгновение.
– (фантазирует): Раздадим всем по большому флакону отличных туалетных вод!
– (воодушевлённо): Наложим в мораторий на секретную перепись перекиси!
– (проникновенно): Соберём все грибы в одном месте и объявим им, что они – грибы!
– (дыша прерывисто): А если и это их не убедит, мы их назовём как-нибудь пооскорбительнее!
– (чуть ли, не со слезами восторга): И они друг другу отдадутся!
– (беспечно): И не будут больше дуться!
– (осмелев): Можно будет даже свергнуть кого-нибудь из Особого списка!
– (наглея): Даже больше того, - не будем ни у кого ничего просить!
– (зарываясь): Будем только поносить всё вокруг да около, - от «Сокола» до театра «Около…»!
– (практично): Сообщим о взаимосвязи оксомулатиновой мази и мулооксотовой грязи!
– (мстительно): Все разбегутся «в князи» по вторникам и четвергам!
– (коварно): И для того, чтобы спровоцировать гам, гул и грай, будет дана команда: «играй!»
– (угрожающе): Светлячихи вспомнят о своём тёмном прошлом…
– (с верой, истово): А темнилихи увидят песчинку света «в тонце коннеля»…
Зависла тяжкая пауза. В ней отчётливо пророчествовал голос кукушки. Не щедро.
– (негромко, но раздражённо): Вы дадите мне вставить хоть слово?
– (передразнивая): Слово? – по-смоктуновски: – А что это?
– (так же): Где – что это?
– (сохраняя интонацию): Только что пролетело. Не воробьи?
– (одураченно, своим голосом): Не-ет, воробьи – это насекомые.
– (тоже, возвращаясь в свой голос): Вот видите! А летать могут только рыбы, да и то не все, а только те, чей вес многократно превышает их сексуалистическую тягу, – поднимается по ступеням на веранду, открывает изнутри окно. Пишет маслом, стоя там у мольберта. – Что-то давно в мире ничего не говорилось о взаимодействии причёсок «а ля» новая пристань в Оля с изношенной церковной утварью, перенесённой в новые храмы при местных администрациях. А ведь у этого движения огромное будущее! И последние раскопки в Никандрии подтверждают это: после перенесения раскопа из Жреции повысилась участливая мировая температура, примерно, на один-два градуса. А как это помогло изобразильскому искусству, даже и перепредсказать нельзя: к их артритозианским росписям сливочным маслом по растительному сегодня вряд ли кто сможет остаться равнодушным, а оценить реальную стоимость работ вообще нереально.
– (подойдя к окну): Вы ещё правша, или уже сподобились?
– (жёстко): Это уже осуждено. Нечего ворошить.
– (разочарованно): Хорошо…
– (участливо): Вам легче стало после того, как вы вставили своё «хоть слово»?
– (растерянно): Так я ведь даже не успел…
– (иронично): Неужто? – обернувшись внутрь дома, – А что это торчит в ключе зажигания?
– (встав на цыпочки, заглядывает в окно веранды): Ах, мерзавцы! Ну, что за порода такая!
– (складывая мольберт): Овальная.
– (домысливая) : А я ещё смотрю и думаю, что-то подозрительно ручной тормоз изогнулся?
– (уходя в дом): Теперь все вихревые зыки зашкаливают за значения пранормы…
– (вслед): А вы пригласите его!
– (из глубины дома): Бесполезно. Ему выбили из ума все зубы.
– (обескуражено): Но ведь в дзюдо не бьют по умам зуба…
Лицо-1 вышло из дома с канистрой и потянуло от крыльца бензиновую дорожку. Лицо-2 в ужасе отбежало, а Лицо-1 чиркнуло спичкой… Дом вспыхнул, как сухостой. Оба «лица» побрели по лесной дороге от полыхающего дома.
– (жёстко): Иногда, в исключительных случаях, а особенно при занимании челюстью высокого поста, зубные умы безо всякого дзюдо тихонько вынимают из грядок и пересаживают в ушки, крепко привязывая к бечёвкам, по которым они потом и растут к макушке. Ваш звонок уже отзвонил свой звон, переходите в Овал, хватит уже мотаться по углам, и не продуктивно, и не перспектно. Больше скажу: когда исследовали останки вашей породы в природе, то что-то такое нашли, всё-таки, вроде, и у вас появляется реальный шанс. Подумайте, прежде чем заступите на вахту.
«Лица» вышли на опушку. Сзади, за их спинами, стоял над лесом толстый столб чёрного дыма, впереди - плескался океан. Их уже ждали. Небольшой тарантас у кромки, и моторка на прибрежной волне. В море, в кабельтове от берега, темнел профиль атомной субмарины.
– (надевая бескозырку с надписью «Заступающий» на околышке): По 14-му параграфу на вахту заступают бездумно. Это вас, кучеров, выбирают, а нам, вахтерам положено так, – провернул околышек, надпись сменилась на «Вахтерный». – Мы за каждую вахту сдаём по пять-шесть вахтовидений в пункт сдачи-приёма. Получаем свои гроши и довольны, если по дороге Полёта никакая шальная мусорная слизь не намоталась на отталкиватели и не загасила пламя главной печки. Всё, я заступил.
– (нахлобучив на голову кучерский малахай): Осталась одна большая минута, восемь средних и три с половиной маленьких, и мы, наконец-то, свалим с орбиты. Не люблю я эти орбитальные катания, – тараторил Кучер, влезая на облучок тарантаса. – Другое дело - свободное скольжение! Образовалась горка - съехал, появилась дырка - провалился. Скользи - не хочу! Жаль, до Луны ещё не так свободно. Понаставили капканов из кабаков да храмов при местных администрациях!..
– (нетерпеливо): Ну, что, - я снимаю орбиту и прячу её тебе под облучок?
– (решительно): А, давай! Я уж примастырил Луну на макушку Полёта. Сейчас самое сложное начнётся: остановки у Вовки, проверки у Верки, тусовки у Софки! И по всей форме: о норме в корме, о карме в армии, ну, и остальная мутатень.
– (сидя в лодке и уже держа руку на кнопку стартёра): Так, может, напоследок сбацаем биту про орбиту? Когда ещё её обратно-то ставить! Да и мало ли, что?!
На дороге из леса вырос обгоревший торс Фаргипэ. Бывший ГуС рявкнул на всё побережье:
– Achtung, мать вашу! Вам, суки, что неясно было показано? Какие биты?!
– Да иди ты!.. – хором ответили ему «лица». Лодка, стуча днищем по волнам, полетела к субмарине, тарантас загрохотал по гальке вдоль кромки берега, а в йодистом балтийском воздухе жалостливо зазвенело
МЫ НЕ ПОШЛИ – 4
Бита
Орбита, ты, орбита,
Закрыта от любви-то,
Избита и забыта,
Как мать твоя Земля! Ля-ля-ля.
Куды-т то-то ты, Микита?
Куды-т то-то, Миколай?
Сердита Кармелита.
Тулай – Мулай – Кулай!..
Фаргипэ, смывая в ванной у берега копоть, сажу и гарь, фыркал водой и ворчал:
– Ну, и? Короткая бита, печальная, сопливая, тьфу!.. Только, блин, начали путешествие, а уже заныли. А ещё до луны-Луны приключений выше стропил, не говоря уж о залунном отрезке!
Сзади к нему подкатились обугленные тела участников. Фаргипэ застеснялся своей, а может быть, их бесполой наготы, сдёрнул с крючка махровый халат, закутался и пробурчал:
– А вы идите-ка лучше в комнату сухого пайка, там дневной корм выдают. И – тсс! Закройте рты, завяжите языки и употребляйте пищу сухого пайка. А вслед вам последнее напутствие из-за Ливана, с сумрачного ближневосточного дивана от того, кто в Полёте больше не появится. Надеюсь, сами поняли? – он скосил глаза на песок. Надпись на нём гласила:
«Стрекороза мишурится. Человек бледнеет».
Состав сильно потряхивало: вместо шпал под рельсами плотным рядком были уложены рыночные торговцы в ярких, разноцветных нацодеждах… Как только колёса последнего вагона пробегали над красочными нацтелами, те выползали из-под стальных полос и карабкались по склонам.
– Есть ненавязчивое указание администрации…
В хвосте состава, привязанные к бамперам последнего вагона, висели те двое, что - «Про Любу». Несущийся поезд исчез в тёмной дыре тоннеля.
– …не вносить в бортовой журнал этот диалог про Любу. Он подсел на станции «Дыра» и будет высажен на «Глаголах». И посажен, как олух А затем подвергнется изоляционистскому уничтосожжелению. Всё это, тем не менее, будет отражено в секретной переписке переписи.
Из черноты другого конца тоннеля вышел оборванный, чумазый Фаргипэ. Перед ним поперёк полотна вырос стол, по краям которого сидели на табуретах участники. В центре стола лучился начищенный самовар. Фаргипэ опустился перед ним на колени и, смотрясь в своё отражение, стал бриться. Помазок и прочие предметы дожидались его здесь же, на столе.
– Интересная новость, – рассказывал Фаргипэ участникам: – возникла очередь из записок в Особый список. Имейте в виду, что будет произведён лишь один выстрел…
Две пули с разных сторон попали в самовар. В лица участников забили струи кипятка.
– …и кто не спрятался, я не виноват. По предварительному сговору, пуля объявит себя во всеуслышанье дурой и прошьёт первую линию редакторов, во второй линии сгрудятся, как всегда, ответсекретари, а третью линию нынче решено не номинировать, а просто заминировать чешуйчатыми до тех пор, пока не прекратят разводить шерстяных рыбок. Вообще, это отвратительное занятие…
Фаргипэ оттолкнул стол, тот перевернулся. Под ним оказалась полная корзина шерстяных клубков.
–…вязать во время Полёта, прихлёбывая при этом ацидофилин из аквариумов, надеемся, со временем станет по-настоящему модным и охватит всех, наконец, общей паникой в глазной драматургии вертящегося момента Полёта… К вам сейчас постучится кто-то из пролетающего вертлялёта и попросит чего-то, завёрнутого во что-то. А вы подумайте умом о недавней конференции с участием диезобемольных бекаров в бешеном обезбашенном кремлевзвешенном.
На последних словах бритва в руках Фаргипэ дрогнула и от его виска к шее заструилась тёмная кровь...
.
26
Большой двор барской усадьбы сплошь заставлен старыми плетёными креслами-качалками, они виднелись даже вдалеке, между сосен. Несколько смешанных подростковых пар безмолвно играли в этом лабиринте каждая в свою игру: футбол, крокет, травяной хоккей… Во всех качалках неподвижно сидели двое лиц наших персонажей. Они определенно были уже за какой-то чертой и оживали только при произнесении текста диалога, который в произвольном ритме свободной импровизации перемещался из одной пары мёртвых тел в другую.
Было солнечно, но птицы не пели. Мухи тоже ещё не проснулись.
– (осторожно): Ну, ладно, чего уж вы так-то?
– (просто): Я не потому сбился с такта.
– (озадаченно): А почему?
– (вздохнув): Настрой на фазу ухода. Если довольно долго травить разнотравьем… Вы же сами недавно посещали Жрецию. Остров изобретён очень удачно. Красота просто невыносимая. Это произошло тогда, когда к нам добавилось три изгнанника нации без интонации из пронумерованных отчизн. Своеобразный подарок к празднику…
– (загоревшись идеей): А что, если действительно устроить, наконец, грандиозный праздник так, чтобы он в самый последний момент не состоялся. Причём, оглушительно не состоялся, с морем крови, пота и слёз!.. Завезём токсин…
Игра детей обрела звук, но лишь на мгновение.
– (фантазирует): Раздадим всем по большому флакону отличных туалетных вод!
– (воодушевлённо): Наложим в мораторий на секретную перепись перекиси!
– (проникновенно): Соберём все грибы в одном месте и объявим им, что они – грибы!
– (дыша прерывисто): А если и это их не убедит, мы их назовём как-нибудь пооскорбительнее!
– (чуть ли, не со слезами восторга): И они друг другу отдадутся!
– (беспечно): И не будут больше дуться!
– (осмелев): Можно будет даже свергнуть кого-нибудь из Особого списка!
– (наглея): Даже больше того, - не будем ни у кого ничего просить!
– (зарываясь): Будем только поносить всё вокруг да около, - от «Сокола» до театра «Около…»!
– (практично): Сообщим о взаимосвязи оксомулатиновой мази и мулооксотовой грязи!
– (мстительно): Все разбегутся «в князи» по вторникам и четвергам!
– (коварно): И для того, чтобы спровоцировать гам, гул и грай, будет дана команда: «играй!»
– (угрожающе): Светлячихи вспомнят о своём тёмном прошлом…
– (с верой, истово): А темнилихи увидят песчинку света «в тонце коннеля»…
Зависла тяжкая пауза. В ней отчётливо пророчествовал голос кукушки. Не щедро.
– (негромко, но раздражённо): Вы дадите мне вставить хоть слово?
– (передразнивая): Слово? – по-смоктуновски: – А что это?
– (так же): Где – что это?
– (сохраняя интонацию): Только что пролетело. Не воробьи?
– (одураченно, своим голосом): Не-ет, воробьи – это насекомые.
– (тоже, возвращаясь в свой голос): Вот видите! А летать могут только рыбы, да и то не все, а только те, чей вес многократно превышает их сексуалистическую тягу, – поднимается по ступеням на веранду, открывает изнутри окно. Пишет маслом, стоя там у мольберта. – Что-то давно в мире ничего не говорилось о взаимодействии причёсок «а ля» новая пристань в Оля с изношенной церковной утварью, перенесённой в новые храмы при местных администрациях. А ведь у этого движения огромное будущее! И последние раскопки в Никандрии подтверждают это: после перенесения раскопа из Жреции повысилась участливая мировая температура, примерно, на один-два градуса. А как это помогло изобразильскому искусству, даже и перепредсказать нельзя: к их артритозианским росписям сливочным маслом по растительному сегодня вряд ли кто сможет остаться равнодушным, а оценить реальную стоимость работ вообще нереально.
– (подойдя к окну): Вы ещё правша, или уже сподобились?
– (жёстко): Это уже осуждено. Нечего ворошить.
– (разочарованно): Хорошо…
– (участливо): Вам легче стало после того, как вы вставили своё «хоть слово»?
– (растерянно): Так я ведь даже не успел…
– (иронично): Неужто? – обернувшись внутрь дома, – А что это торчит в ключе зажигания?
– (встав на цыпочки, заглядывает в окно веранды): Ах, мерзавцы! Ну, что за порода такая!
– (складывая мольберт): Овальная.
– (домысливая) : А я ещё смотрю и думаю, что-то подозрительно ручной тормоз изогнулся?
– (уходя в дом): Теперь все вихревые зыки зашкаливают за значения пранормы…
– (вслед): А вы пригласите его!
– (из глубины дома): Бесполезно. Ему выбили из ума все зубы.
– (обескуражено): Но ведь в дзюдо не бьют по умам зуба…
Лицо-1 вышло из дома с канистрой и потянуло от крыльца бензиновую дорожку. Лицо-2 в ужасе отбежало, а Лицо-1 чиркнуло спичкой… Дом вспыхнул, как сухостой. Оба «лица» побрели по лесной дороге от полыхающего дома.
– (жёстко): Иногда, в исключительных случаях, а особенно при занимании челюстью высокого поста, зубные умы безо всякого дзюдо тихонько вынимают из грядок и пересаживают в ушки, крепко привязывая к бечёвкам, по которым они потом и растут к макушке. Ваш звонок уже отзвонил свой звон, переходите в Овал, хватит уже мотаться по углам, и не продуктивно, и не перспектно. Больше скажу: когда исследовали останки вашей породы в природе, то что-то такое нашли, всё-таки, вроде, и у вас появляется реальный шанс. Подумайте, прежде чем заступите на вахту.
«Лица» вышли на опушку. Сзади, за их спинами, стоял над лесом толстый столб чёрного дыма, впереди - плескался океан. Их уже ждали. Небольшой тарантас у кромки, и моторка на прибрежной волне. В море, в кабельтове от берега, темнел профиль атомной субмарины.
– (надевая бескозырку с надписью «Заступающий» на околышке): По 14-му параграфу на вахту заступают бездумно. Это вас, кучеров, выбирают, а нам, вахтерам положено так, – провернул околышек, надпись сменилась на «Вахтерный». – Мы за каждую вахту сдаём по пять-шесть вахтовидений в пункт сдачи-приёма. Получаем свои гроши и довольны, если по дороге Полёта никакая шальная мусорная слизь не намоталась на отталкиватели и не загасила пламя главной печки. Всё, я заступил.
– (нахлобучив на голову кучерский малахай): Осталась одна большая минута, восемь средних и три с половиной маленьких, и мы, наконец-то, свалим с орбиты. Не люблю я эти орбитальные катания, – тараторил Кучер, влезая на облучок тарантаса. – Другое дело - свободное скольжение! Образовалась горка - съехал, появилась дырка - провалился. Скользи - не хочу! Жаль, до Луны ещё не так свободно. Понаставили капканов из кабаков да храмов при местных администрациях!..
– (нетерпеливо): Ну, что, - я снимаю орбиту и прячу её тебе под облучок?
– (решительно): А, давай! Я уж примастырил Луну на макушку Полёта. Сейчас самое сложное начнётся: остановки у Вовки, проверки у Верки, тусовки у Софки! И по всей форме: о норме в корме, о карме в армии, ну, и остальная мутатень.
– (сидя в лодке и уже держа руку на кнопку стартёра): Так, может, напоследок сбацаем биту про орбиту? Когда ещё её обратно-то ставить! Да и мало ли, что?!
На дороге из леса вырос обгоревший торс Фаргипэ. Бывший ГуС рявкнул на всё побережье:
– Achtung, мать вашу! Вам, суки, что неясно было показано? Какие биты?!
– Да иди ты!.. – хором ответили ему «лица». Лодка, стуча днищем по волнам, полетела к субмарине, тарантас загрохотал по гальке вдоль кромки берега, а в йодистом балтийском воздухе жалостливо зазвенело
МЫ НЕ ПОШЛИ – 4
Бита
Орбита, ты, орбита,
Закрыта от любви-то,
Избита и забыта,
Как мать твоя Земля! Ля-ля-ля.
Куды-т то-то ты, Микита?
Куды-т то-то, Миколай?
Сердита Кармелита.
Тулай – Мулай – Кулай!..
Фаргипэ, смывая в ванной у берега копоть, сажу и гарь, фыркал водой и ворчал:
– Ну, и? Короткая бита, печальная, сопливая, тьфу!.. Только, блин, начали путешествие, а уже заныли. А ещё до луны-Луны приключений выше стропил, не говоря уж о залунном отрезке!
Сзади к нему подкатились обугленные тела участников. Фаргипэ застеснялся своей, а может быть, их бесполой наготы, сдёрнул с крючка махровый халат, закутался и пробурчал:
– А вы идите-ка лучше в комнату сухого пайка, там дневной корм выдают. И – тсс! Закройте рты, завяжите языки и употребляйте пищу сухого пайка. А вслед вам последнее напутствие из-за Ливана, с сумрачного ближневосточного дивана от того, кто в Полёте больше не появится. Надеюсь, сами поняли? – он скосил глаза на песок. Надпись на нём гласила:
«Стрекороза мишурится. Человек бледнеет».
Обсуждения Рукопись, найденная на Солнце