Глава 51. Цепь неудач
Разумеется, любой праздник кончается. Но кончиться он может по-разному. За ним могут подойти другие праздники. А может начаться и непрерывная цепь неудач, ведущая чуть ли не к полному краху. Именно в такую цепь попали путешественники, да и вся страна, которую они посетили.
Несколько дней все шло вроде бы как прежде. Проводились занятия со жрецами. Стол наполнялся всевозможными яствами. Вечером приходили местные красавицы. Но на занятиях становилось скучно. Ассортимент кушаний сокращался. Слуги бегали как-то медленнее. Девиц приводили все меньше, а потом и вовсе перестали, поскольку повелительница их сразу выгоняла.
Путешественники были не в настроении приступать к серьезным работам по просачиванию на базу. Кроме того, не хотелось огорчать туземцев предстоящим сносом только что построенных сооружений.
Произошло и другое событие, которое поначалу показалось путешественникам незаслуживающим внимания. Однажды утром небо оказалось не бездонно голубым, как всегда, а под мутной пленкой. Жрецы заявили, что это очень дурной знак. В чем, собственно, дело, они, конечно, не могли объяснить. Но по их словам, именно после таких знаков их народу не раз приходилось бросать все и перебираться на новые земли.
Ни с того, ни с сего вдруг раньше времени начался сезон дождей. Вести земляные работы в эту пору да еще в болоте представлялось весьма неблагодарным делом.
И продлились дожди намного дольше обычного. В итоге очередной урожай поспел не вовремя. Запасов, как водится, не оказалось. И стол пришельцев сильно оскудел.
Но неурожай случился, по-видимому, и в весьма отдаленных районах. Соседние народы пришли в движение. И держать границы стало намного труднее.
Но самое главное, что помешало взяться за базу, это болезнь капитана. Сам он ничего не смыслил в медицине, как и все остальные путешественники. Разумеется, если бы тарелка прилетела не одна, то коллективными усилиями можно было победить многие болезни. Сейчас же надеяться можно было только на случай. Жрецы сказали, что в капитана вселился болотный дух. Они провели курс лечения, какой делали и для местных жителей. Но лечение не помогло. По словам переводчика, боги никогда не лечились у жрецов и вообще им не доверяли. Впрочем, переводчику не было известно ни одного случая смерти богов. Раньше все они быстро выздоравливали. Это несколько обнадеживало.
Но капитану становилось все хуже и хуже. Предчувствуя неладное, Колымагин принялся вытряхивать из еле живого капитана хоть какие-то сведения об устройстве и управлении тарелкой. К сожалению, капитан был только летчиком. Об устройстве он знал очень мало и поверхностно. А управлению надо было учиться на практике. Сам капитан не решился поднимать тарелку. Да и горючего оставалось совсем немного.
Как ни надеялись все на лучший исход, в один черный день командир корабля обманул надежды соратников. Этому событию немало удивились и туземцы. Капитана похоронили с почестями на главной площади. А в подвале дворца стараниями местных художников появилась картина, изображающая, по их мнению, крайне неординарное событие, а именно: погребение бога.
Но на этом несчастья далеко не кончились. Армия туземцев потерпела жестокое поражение на западе. И страна потеряла значительную часть своей территории. Боги ничем не смогли помочь своим верным подданным. Картина на столе в тронном зале поскромнела еще больше.
Очередным страшным ударом для путешественников стала болезнь бывшего депутата Национального собрания. Бедняга долго мучился... Его похоронили рядом с капитаном. На этот раз уже не было прежних почестей. Да и художники не зафиксировали этот момент для истории.
Колымагин и леди Пика были в панике. Только Морозов находил забвение в обжорстве.
После долгих колебаний боги распорядились разобрать одно из сооружений вокруг пирамиды.
- Поганить святое место - очень нехороший знак. - Заметил переводчик.
Знак действительно оказался очень нехорошим. Через день переводчик умер. От старости. Но ни один из туземцев не сомневался, что все дело в поруганном храме. Пришельцы очень расстроились. Собственно, переводить было нечего. Оказалась, что леди Пика может не только преподавать языки, но и учить их сама. Так и должно было быть. Ведь как иначе она могла бы знать столько языков своей планеты? Усвоил ходовые слова и фразы даже Морозов. В большем он и не нуждался. Так что умер не переводчик, а добрый советчик. Конечно, добрый по-своему, в рамках здешних жестоких понятий. Этот старик не боялся богов, он их уважал. Все остальные жители только боялись.
Постройку разобрали. Под ней оказалась сплошной синий круг из неизвестного материала. Открыть его не удалось. Подкоп тоже ничего не дал, так как выработку немедленно затапливало.
Великий ученый не придумал ничего лучшего, кроме как бросать огромные камни на синий круг, чтобы пробить его. Для этого рядом была сооружена специальная башня.
В день окончания строительства башни заболела леди Пика.
Когда на башню закатили первый камень, шел тропический ливень. Настроение ученого было на нуле. А упавший камень просто отскочил как горошина, оставив лишь незначительную вмятину. Колымагин велел продолжать разгром сооружения, хотя уже мало верил в успех.
В придачу ко всем несчастиям заболел и сам Колымагин.
Повелительница лежала рядом с троном, завернутая в тряпки, и тряслась от холода. То же чуть поодаль делал великий ученый. А в здании стояла нестерпимая жара. Морозов обычно предавался чревоугодию и выходил только чтобы облегчиться.
Дама и Колымагин изредка вставали, чтобы узнать новости или дать указания. Но новостей было все меньше. Соответственно распоряжаться стало почти нечем. Жрецы вообще перестали заходить в храм. Но ученый заметил, что на площади, наоборот, народу становится все больше. Это были молящиеся. Они усердно отбивали поклоны. Однажды ученый прислушался к молитвам. Оказывается, они обращались к трем оставшимся богам со своими насущными проблемами.
- Вот чудаки. - Поворчал Колымагин. - Зашли бы в зал да сказали прямо. Разве ж я отсюда слышу!
Но прислушавшись повнимательнее к просьбам, ученый понял, что вряд ли сможет им помочь. Кто-то просил об урожае, кто-то чтобы корова отелилась, кто-то чтобы боги послали хорошего жениха, кто-то чтобы боги прибрали вредную тещу.
Глава 52. Государственная программа или похождения Морозова
Только однажды просители пришли к богам собственными персонами и прямо сказали, чего они хотят. Это была большая группа жрецов. Все умытые, начищенные. Видно, они долго готовились к этому событию и очень не хотели получить отказ. Для начала они бухнулись в ноги богам и долго ничего не хотели говорить. Когда они решили, что выдержали достаточную паузу, и когда еле стоящий на ногах Колымагин отругал их нехорошими словами, только тогда они робко заговорили.
- Великие боги отсутствовали более пятидесяти лет.
- Ну, знаю. И что из того? - Торопил ученый, мучимый болезнью.
- Следующие боги могут прилететь еще лет через сто.
- Ну, могут. Могут и вообще не прилететь никогда. - Порадовал их ученый.
- Два бога уже умерло и еще двое готовятся...
- Типун вам на язык, нехристи!
- Раньше боги никогда не забывали своих детей.
- Да мы о вас не забываем. Не забываем. Еще что-нибудь? Ну?
- Нет. Великие боги забыли о своем народе. Наши деревни пустеют. Наши воины стали слабыми. А женщины перестали рожать.
- Ну, ну! А я-то чем могу помочь?
- Вы, наверное, не можете. - Жрецы опустили головы. - Но остался последний бог, на которого вся наша надежда.
Гости указали на Морозова, который сидел все это время на столе и обгладывал жирную ножку. Он так и застыл. С недоеденной ножкой в руке. Вероятно, он сообразил, что от него хотят.
- Я понял ваши проблемы, господа. Можете проваливать. - Сообщил Колымагин.
Посетители ушли.
- Что скажете, мадам?
- А, теперь все равно. Я думаю, что можно пожертвовать наименее ценным членом нашей группы. Делайте, что хотите.
- Ваня! Иди-ка сюда! Да брось ты эту ногу. Ты можешь хоть немного не жеваться? Мы объявляем новую широкомасштабную государственную программу. Ты готов пожертвовать собой ради науки, ради всей страны?
Морозов вытер засаленную руку о голый живот и сказал:
- Если ради всей страны и товарища Сталина, то мы завсегда готовы.
Колымагин отвел товарища в сторону, чтобы не слышала повелительница.
- Надо бы обсудить некоторые детали государственной программы. Чтобы она не провалилась раньше времени, как это обычно бывает. Как, Ваня, ты думаешь? Потянешь программу-то?
Ваня поковырялся ногтем в зубах и сказал:
- Есть еще порох в пороховницах!
- Ну, хорошо. - Ученый похлопал товарища по плечу. - Смотри не подкачай. Государственное дело всегда надо начинать как бы не торопясь, приберегая силы и лозунги. А то как ведь всегда бывает? Подняли всех на ноги, взбаламутили народ, еще и до дела-то не дошло, а пар уже весь вышел.
- Да ты не бойся, Шура, я политически подкованный. Я всегда любил слушать речи нашего начальника лагеря.
- Ну, и молодец! Теперь надо подумать, как нам открыть новую кампанию. Мне кажется, что лучше без лишних лозунгов. Потихоньку.
- Ты знаешь, Шура, ты меня, конечно, извини, но я уже давно чувствовал настроения масс, их сокровенные чаяния.
- В каком это смысле?
- Ну, я уже начал государственную кампанию.
- Как так начал?!
- Ну, как ты и говоришь. Без лозунгов. Потихоньку.
- Черт побери! Да как ты посмел! Да когда ты успел?
- Извини, Шура. Но ты тут лежишь пластом. Вот мне радость с больными торчать! Я и вышел-то всего пару раз. Ненадолго.
- И что же ты наделал? Признавайся немедленно. А то из-за тебя вся государственная программа может сорваться.
- Да ничего я не делал. Вышел на площадь. На минутку. Все сразу пали. Лежат. А мне уже надоели эти спины. Дай, думаю, на соседнюю улицу загляну. Может, хоть там человеческое лицо увижу. Ан-нет! Я их обругал, да что толку! Гляжу, какая-то грудастая девица валяется. Я только и хотел проверить, есть ли у нее вообще лицо или нет. И знаешь? Действительно, оказалось. Лицо-то. Ну, я погладил ее по головке. По-отечески. Исключительно по-отечески. А она ни с того ни с сего чувств лишилась. Я кричу, чтобы помогли эти, со спинами-то. А они лежат как вкопанные. Ноль внимания. Я хотел бросить девицу на дороге. Да жалко стало. Вдруг кто-нибудь наступит. А она такая свеженькая. Не по-хозяйски бросать добро на дороге. Гляжу, рядом дверь в хижину. Ну, я занес бедное создание. Положил. Стал с улицы звать прохожих, чтобы помогли. А там ни одного прохожего. Все только лежачие. Ну, я вернулся проверить, хоть жива ли бедняжка. Приложил ухо к груди. А она и не дышит.
- Ах, как жалко! - Растрогался великий ученый, уже позабыв, чем должно было кончиться дело.
- А мне-то как жалко стало! - Разошелся Морозов. - Ведь ни с того, ни с сего лишил жизни безвинное создание. Всего-то по голове ее погладил.
- И ты ее бросил? - Великий психолог чуть не расплакался.
- Честно говоря, хотел. - Морозов тоже смахнул слезу. - Но совесть не позволила!
- И что же? Что дальше-то?
- Тогда я стал делать ей искусственное дыхание. Руки ей сводил, разводил, сводил-разводил.
- И что?
- Никакого эффекта!
- Надо было прямо в рот, балда! Как же ты не догадался!
- Обижаешь, Шура! - Морозов расплылся в улыбке. - Я так и сделал!
- Ну, и что? - Глаза ученого загорелись.
- Никакого эффекта! - Морозов обреченно махнул рукой.
- Эх, как нескладно получилось! И главное, помочь-то, подсказать некому!
- Да нет. - Собрался Морозов разъяснять недогадливому слушателю. - К тому времени пара лежащих бабулек подползла к порогу и стала советы давать.
- И что же они насоветовали?
- Они сказали, что я должен вдохнуть жизнь в это юное создание. По крайней мере, я так понял.
- Ну! И что?
- Я, как мог, объяснил бабулям, что стараюсь изо всех сил. Но ничего не получается.
- Ну! А бабули?
- А бабули сказали, что я не в то место вдыхаю жизнь и, вообще, не тем инструментом работаю.
- До чего грамотные, однако, у них бабули!
- И я тоже решил, что бабули знают свое дело, они грамотные, как в моей родной деревне.
- И что же?
- Как что? Оживил! Ей-богу, оживил. Не зря выходит старался. И все из-за любви к ближнему. Себя совсем не жалел.
- Ну ты, братец, герой! Вот не ожидал от тебя такого самопожертвования.
- Да ты что, Шура! Я завсегда рад самопожертвованиям, особенно таким. Ради общего дела. Для государственной программы.
- Надеюсь, кроме двух бабуль, там не было других свидетелей твоего подвига?
- Нет. Никого. Кроме мамаши той девицы. Она вошла в самый неподходящий момент.
- И что?
- А ничего. Я испугался. Шубу под мышку, и убежал.
- И даже не извинился?
- Да я не мастак объясняться с мамашами.
- Как же ты нехорошо поступил!
- И я точно так подумал. Решил, что надо их навестить, объяснить все. А то мамаша, наверное, подумала совсем не то, что надо.
- Да уж конечно!
- Я пришел рано поутру, когда на улицах народу поменьше. Но дочки уже не было. Одна мамаша. Только я хотел извиниться, как она сразу на колени и ну целовать мне ноги. Я ей чистосердечно объясняю, а она не слышит или не понимает. Валяется, на меня посмотреть боится. Я ей говорю: "Дура! Встань, пожалуйста. Мне не удобно так с тобой разговаривать!" А она все валяется и целует. А еще говорит, что рада отдать все, только у нее ничего нет. Ну, я ее поднял, по щекам похлопал, чтобы очнулась. А она, стерва, взяла и упала без чувств. Это у них, наверное, наследственное. Вся семейка чокнутая. Я хотел уйти. Но решил все-таки проверить, жива ли. Клянусь богом тебе, Шура, она не дышала. Вот провалиться мне на этом месте! Как я огорчился! Ах, как я огорчился! Пришел с самыми добрыми намерениями. И вот те на! Оставил бедную девушку сиротой. Уж так мне девушку жалко стало! Придет она, бедняжка, домой, а тут ее родная мамочка убиенная лежит. Ведь точно не выдержит, несмышленая. Тут же окочурится. Сколько ей от меня, окаянного, неприятностей! Чуть не заплакал. Да и мамашу жалко стало. Совсем еще молодая женщина. Вся в соку. И погибла в самом расцвете сил. Но тут меня словно ударило. Дай, думаю, испробую проверенное средство. Вдруг поможет? Нельзя же уйти, не приняв никаких мер. Особенно, когда численность населения падает. Я правильно понимаю государственную политику?
- Конечно, правильно. И как же бедная женщина?
- Ты, Шура, конечно, не поверишь в мои божественные таланты. Но я ведь ее оживил! С того света, можно сказать, вернул. Все прошло, как по маслу. И никаких гвоздей! Она прямо-таки плакала от счастья. Я уж, конечно, постарался. Так сказать, про запас. Чтобы она достаточно окрепла и не умирала больше по всяким пустякам. Разумеется, в государственных интересах. В преддверии большой правительственной программы. Можно сказать, прохожу начальную подготовку.
- А ты не перестарался случайно?
- Нет. Я бы, может, и перестарался. Да муж этой женщины не дал. Заходит совершенно неожиданно. Со щитом. С копьем. Со зверским выражением. А я как раз при исполнении. Я стал ему объяснять, как дело произошло. Что, дескать, не корысти ради. А исключительно из человеколюбия, из заботы о ближнем. А он, бревно, даже слушать не стал. Как бухнется мне в ноги и давай целовать. И тоже говорит, чтобы я все забирал, что захочу.
- Хорошо, что он тебя не побил.
- Это хорошо. Но все равно он страшно меня напугал. Я подумал: а если он тоже помрет прямо при мне? Оставит бедную семью без кормильца. Что я тогда буду делать? На этот случай бабули никаких советов не давали. Поэтому я сразу заторопился. А он за меня цепляется, хочет отблагодарить, наверное, за спасенную жену. Все свои орудия труда норовит мне всучить. Пришлось взять у него копье и щит. Я их там в углу за троном положил. Он мне еще жену хотел подарить, но я еле отбрыкался.
- Ну, слава Богу, что все обошлось.
- И я тоже зарекся связываться с этими ненормальными. Один раз только думаю: дай пройду мимо их дома. Хоть издалека гляну, живы ли мои бедняжки. А там много народу толчется, и все женщины. Я уж подумал, не случилось ли какого несчастья. Подошел поближе. Они все на колени попадали. А одна девица... Тоже ничего... На спину упала и лежит как мертвая. Я перепугался опять. Неужто опять оживлять придется. Только хотел взять ее на руки, чтобы посмотреть поближе. А тут и вторая тоже навзничь. Лежит как покойница. Я тогда совсем перепугался. Думал, мор на них какой-то нашел. Стал отступать. А сзади уже третья валяется. Я через нее переступил. А все остальные меня окружили и давай падать как подкошенные. Я через них и бегом. А они за мной. Я оглянулся и вижу, что те, которые раньше упали, то они уже ожили и меня обгоняют. Я уже сам не свой. А они прямо штабелями предо мной падают. И так натурально. Не подкопаешься. Ни дать, ни взять, покойницы. Я прыгал-прыгал через них да нечаянно наступил на одну. Так, она мигом ожила да еще начала возмущаться, что уже три раза померла, а ее еще ни разу не оживили. Так, я еле залез на какой-то забор и по крышам, по крышам ушел. Еле унес ноги. Вот такие страшные истории бывают. Я уж теперь из храма носу не кажу, а только высунешь, так все бабы сразу валятся как подкошенные.
Колымагин отечески похлопал товарища по плечу.
- Ничего, Ваня. Больше тебе бегать не придется. Мы положим тебя на государственные рельсы. Ты будешь работать надомником. Откроем здесь приемный пункт. С предварительной записью. Продумаем систему учета, чтобы твои труды даром не пропадали. Чтобы охватить побольше населения.
И процесс охватывания населения пошел.
В результате через несколько лет к радости местных жителей по городу и деревням носилось множество бойких ребятишек, сильно смахивающих на русского крестьянина Ваню Морозова.
Разумеется, любой праздник кончается. Но кончиться он может по-разному. За ним могут подойти другие праздники. А может начаться и непрерывная цепь неудач, ведущая чуть ли не к полному краху. Именно в такую цепь попали путешественники, да и вся страна, которую они посетили.
Несколько дней все шло вроде бы как прежде. Проводились занятия со жрецами. Стол наполнялся всевозможными яствами. Вечером приходили местные красавицы. Но на занятиях становилось скучно. Ассортимент кушаний сокращался. Слуги бегали как-то медленнее. Девиц приводили все меньше, а потом и вовсе перестали, поскольку повелительница их сразу выгоняла.
Путешественники были не в настроении приступать к серьезным работам по просачиванию на базу. Кроме того, не хотелось огорчать туземцев предстоящим сносом только что построенных сооружений.
Произошло и другое событие, которое поначалу показалось путешественникам незаслуживающим внимания. Однажды утром небо оказалось не бездонно голубым, как всегда, а под мутной пленкой. Жрецы заявили, что это очень дурной знак. В чем, собственно, дело, они, конечно, не могли объяснить. Но по их словам, именно после таких знаков их народу не раз приходилось бросать все и перебираться на новые земли.
Ни с того, ни с сего вдруг раньше времени начался сезон дождей. Вести земляные работы в эту пору да еще в болоте представлялось весьма неблагодарным делом.
И продлились дожди намного дольше обычного. В итоге очередной урожай поспел не вовремя. Запасов, как водится, не оказалось. И стол пришельцев сильно оскудел.
Но неурожай случился, по-видимому, и в весьма отдаленных районах. Соседние народы пришли в движение. И держать границы стало намного труднее.
Но самое главное, что помешало взяться за базу, это болезнь капитана. Сам он ничего не смыслил в медицине, как и все остальные путешественники. Разумеется, если бы тарелка прилетела не одна, то коллективными усилиями можно было победить многие болезни. Сейчас же надеяться можно было только на случай. Жрецы сказали, что в капитана вселился болотный дух. Они провели курс лечения, какой делали и для местных жителей. Но лечение не помогло. По словам переводчика, боги никогда не лечились у жрецов и вообще им не доверяли. Впрочем, переводчику не было известно ни одного случая смерти богов. Раньше все они быстро выздоравливали. Это несколько обнадеживало.
Но капитану становилось все хуже и хуже. Предчувствуя неладное, Колымагин принялся вытряхивать из еле живого капитана хоть какие-то сведения об устройстве и управлении тарелкой. К сожалению, капитан был только летчиком. Об устройстве он знал очень мало и поверхностно. А управлению надо было учиться на практике. Сам капитан не решился поднимать тарелку. Да и горючего оставалось совсем немного.
Как ни надеялись все на лучший исход, в один черный день командир корабля обманул надежды соратников. Этому событию немало удивились и туземцы. Капитана похоронили с почестями на главной площади. А в подвале дворца стараниями местных художников появилась картина, изображающая, по их мнению, крайне неординарное событие, а именно: погребение бога.
Но на этом несчастья далеко не кончились. Армия туземцев потерпела жестокое поражение на западе. И страна потеряла значительную часть своей территории. Боги ничем не смогли помочь своим верным подданным. Картина на столе в тронном зале поскромнела еще больше.
Очередным страшным ударом для путешественников стала болезнь бывшего депутата Национального собрания. Бедняга долго мучился... Его похоронили рядом с капитаном. На этот раз уже не было прежних почестей. Да и художники не зафиксировали этот момент для истории.
Колымагин и леди Пика были в панике. Только Морозов находил забвение в обжорстве.
После долгих колебаний боги распорядились разобрать одно из сооружений вокруг пирамиды.
- Поганить святое место - очень нехороший знак. - Заметил переводчик.
Знак действительно оказался очень нехорошим. Через день переводчик умер. От старости. Но ни один из туземцев не сомневался, что все дело в поруганном храме. Пришельцы очень расстроились. Собственно, переводить было нечего. Оказалась, что леди Пика может не только преподавать языки, но и учить их сама. Так и должно было быть. Ведь как иначе она могла бы знать столько языков своей планеты? Усвоил ходовые слова и фразы даже Морозов. В большем он и не нуждался. Так что умер не переводчик, а добрый советчик. Конечно, добрый по-своему, в рамках здешних жестоких понятий. Этот старик не боялся богов, он их уважал. Все остальные жители только боялись.
Постройку разобрали. Под ней оказалась сплошной синий круг из неизвестного материала. Открыть его не удалось. Подкоп тоже ничего не дал, так как выработку немедленно затапливало.
Великий ученый не придумал ничего лучшего, кроме как бросать огромные камни на синий круг, чтобы пробить его. Для этого рядом была сооружена специальная башня.
В день окончания строительства башни заболела леди Пика.
Когда на башню закатили первый камень, шел тропический ливень. Настроение ученого было на нуле. А упавший камень просто отскочил как горошина, оставив лишь незначительную вмятину. Колымагин велел продолжать разгром сооружения, хотя уже мало верил в успех.
В придачу ко всем несчастиям заболел и сам Колымагин.
Повелительница лежала рядом с троном, завернутая в тряпки, и тряслась от холода. То же чуть поодаль делал великий ученый. А в здании стояла нестерпимая жара. Морозов обычно предавался чревоугодию и выходил только чтобы облегчиться.
Дама и Колымагин изредка вставали, чтобы узнать новости или дать указания. Но новостей было все меньше. Соответственно распоряжаться стало почти нечем. Жрецы вообще перестали заходить в храм. Но ученый заметил, что на площади, наоборот, народу становится все больше. Это были молящиеся. Они усердно отбивали поклоны. Однажды ученый прислушался к молитвам. Оказывается, они обращались к трем оставшимся богам со своими насущными проблемами.
- Вот чудаки. - Поворчал Колымагин. - Зашли бы в зал да сказали прямо. Разве ж я отсюда слышу!
Но прислушавшись повнимательнее к просьбам, ученый понял, что вряд ли сможет им помочь. Кто-то просил об урожае, кто-то чтобы корова отелилась, кто-то чтобы боги послали хорошего жениха, кто-то чтобы боги прибрали вредную тещу.
Глава 52. Государственная программа или похождения Морозова
Только однажды просители пришли к богам собственными персонами и прямо сказали, чего они хотят. Это была большая группа жрецов. Все умытые, начищенные. Видно, они долго готовились к этому событию и очень не хотели получить отказ. Для начала они бухнулись в ноги богам и долго ничего не хотели говорить. Когда они решили, что выдержали достаточную паузу, и когда еле стоящий на ногах Колымагин отругал их нехорошими словами, только тогда они робко заговорили.
- Великие боги отсутствовали более пятидесяти лет.
- Ну, знаю. И что из того? - Торопил ученый, мучимый болезнью.
- Следующие боги могут прилететь еще лет через сто.
- Ну, могут. Могут и вообще не прилететь никогда. - Порадовал их ученый.
- Два бога уже умерло и еще двое готовятся...
- Типун вам на язык, нехристи!
- Раньше боги никогда не забывали своих детей.
- Да мы о вас не забываем. Не забываем. Еще что-нибудь? Ну?
- Нет. Великие боги забыли о своем народе. Наши деревни пустеют. Наши воины стали слабыми. А женщины перестали рожать.
- Ну, ну! А я-то чем могу помочь?
- Вы, наверное, не можете. - Жрецы опустили головы. - Но остался последний бог, на которого вся наша надежда.
Гости указали на Морозова, который сидел все это время на столе и обгладывал жирную ножку. Он так и застыл. С недоеденной ножкой в руке. Вероятно, он сообразил, что от него хотят.
- Я понял ваши проблемы, господа. Можете проваливать. - Сообщил Колымагин.
Посетители ушли.
- Что скажете, мадам?
- А, теперь все равно. Я думаю, что можно пожертвовать наименее ценным членом нашей группы. Делайте, что хотите.
- Ваня! Иди-ка сюда! Да брось ты эту ногу. Ты можешь хоть немного не жеваться? Мы объявляем новую широкомасштабную государственную программу. Ты готов пожертвовать собой ради науки, ради всей страны?
Морозов вытер засаленную руку о голый живот и сказал:
- Если ради всей страны и товарища Сталина, то мы завсегда готовы.
Колымагин отвел товарища в сторону, чтобы не слышала повелительница.
- Надо бы обсудить некоторые детали государственной программы. Чтобы она не провалилась раньше времени, как это обычно бывает. Как, Ваня, ты думаешь? Потянешь программу-то?
Ваня поковырялся ногтем в зубах и сказал:
- Есть еще порох в пороховницах!
- Ну, хорошо. - Ученый похлопал товарища по плечу. - Смотри не подкачай. Государственное дело всегда надо начинать как бы не торопясь, приберегая силы и лозунги. А то как ведь всегда бывает? Подняли всех на ноги, взбаламутили народ, еще и до дела-то не дошло, а пар уже весь вышел.
- Да ты не бойся, Шура, я политически подкованный. Я всегда любил слушать речи нашего начальника лагеря.
- Ну, и молодец! Теперь надо подумать, как нам открыть новую кампанию. Мне кажется, что лучше без лишних лозунгов. Потихоньку.
- Ты знаешь, Шура, ты меня, конечно, извини, но я уже давно чувствовал настроения масс, их сокровенные чаяния.
- В каком это смысле?
- Ну, я уже начал государственную кампанию.
- Как так начал?!
- Ну, как ты и говоришь. Без лозунгов. Потихоньку.
- Черт побери! Да как ты посмел! Да когда ты успел?
- Извини, Шура. Но ты тут лежишь пластом. Вот мне радость с больными торчать! Я и вышел-то всего пару раз. Ненадолго.
- И что же ты наделал? Признавайся немедленно. А то из-за тебя вся государственная программа может сорваться.
- Да ничего я не делал. Вышел на площадь. На минутку. Все сразу пали. Лежат. А мне уже надоели эти спины. Дай, думаю, на соседнюю улицу загляну. Может, хоть там человеческое лицо увижу. Ан-нет! Я их обругал, да что толку! Гляжу, какая-то грудастая девица валяется. Я только и хотел проверить, есть ли у нее вообще лицо или нет. И знаешь? Действительно, оказалось. Лицо-то. Ну, я погладил ее по головке. По-отечески. Исключительно по-отечески. А она ни с того ни с сего чувств лишилась. Я кричу, чтобы помогли эти, со спинами-то. А они лежат как вкопанные. Ноль внимания. Я хотел бросить девицу на дороге. Да жалко стало. Вдруг кто-нибудь наступит. А она такая свеженькая. Не по-хозяйски бросать добро на дороге. Гляжу, рядом дверь в хижину. Ну, я занес бедное создание. Положил. Стал с улицы звать прохожих, чтобы помогли. А там ни одного прохожего. Все только лежачие. Ну, я вернулся проверить, хоть жива ли бедняжка. Приложил ухо к груди. А она и не дышит.
- Ах, как жалко! - Растрогался великий ученый, уже позабыв, чем должно было кончиться дело.
- А мне-то как жалко стало! - Разошелся Морозов. - Ведь ни с того, ни с сего лишил жизни безвинное создание. Всего-то по голове ее погладил.
- И ты ее бросил? - Великий психолог чуть не расплакался.
- Честно говоря, хотел. - Морозов тоже смахнул слезу. - Но совесть не позволила!
- И что же? Что дальше-то?
- Тогда я стал делать ей искусственное дыхание. Руки ей сводил, разводил, сводил-разводил.
- И что?
- Никакого эффекта!
- Надо было прямо в рот, балда! Как же ты не догадался!
- Обижаешь, Шура! - Морозов расплылся в улыбке. - Я так и сделал!
- Ну, и что? - Глаза ученого загорелись.
- Никакого эффекта! - Морозов обреченно махнул рукой.
- Эх, как нескладно получилось! И главное, помочь-то, подсказать некому!
- Да нет. - Собрался Морозов разъяснять недогадливому слушателю. - К тому времени пара лежащих бабулек подползла к порогу и стала советы давать.
- И что же они насоветовали?
- Они сказали, что я должен вдохнуть жизнь в это юное создание. По крайней мере, я так понял.
- Ну! И что?
- Я, как мог, объяснил бабулям, что стараюсь изо всех сил. Но ничего не получается.
- Ну! А бабули?
- А бабули сказали, что я не в то место вдыхаю жизнь и, вообще, не тем инструментом работаю.
- До чего грамотные, однако, у них бабули!
- И я тоже решил, что бабули знают свое дело, они грамотные, как в моей родной деревне.
- И что же?
- Как что? Оживил! Ей-богу, оживил. Не зря выходит старался. И все из-за любви к ближнему. Себя совсем не жалел.
- Ну ты, братец, герой! Вот не ожидал от тебя такого самопожертвования.
- Да ты что, Шура! Я завсегда рад самопожертвованиям, особенно таким. Ради общего дела. Для государственной программы.
- Надеюсь, кроме двух бабуль, там не было других свидетелей твоего подвига?
- Нет. Никого. Кроме мамаши той девицы. Она вошла в самый неподходящий момент.
- И что?
- А ничего. Я испугался. Шубу под мышку, и убежал.
- И даже не извинился?
- Да я не мастак объясняться с мамашами.
- Как же ты нехорошо поступил!
- И я точно так подумал. Решил, что надо их навестить, объяснить все. А то мамаша, наверное, подумала совсем не то, что надо.
- Да уж конечно!
- Я пришел рано поутру, когда на улицах народу поменьше. Но дочки уже не было. Одна мамаша. Только я хотел извиниться, как она сразу на колени и ну целовать мне ноги. Я ей чистосердечно объясняю, а она не слышит или не понимает. Валяется, на меня посмотреть боится. Я ей говорю: "Дура! Встань, пожалуйста. Мне не удобно так с тобой разговаривать!" А она все валяется и целует. А еще говорит, что рада отдать все, только у нее ничего нет. Ну, я ее поднял, по щекам похлопал, чтобы очнулась. А она, стерва, взяла и упала без чувств. Это у них, наверное, наследственное. Вся семейка чокнутая. Я хотел уйти. Но решил все-таки проверить, жива ли. Клянусь богом тебе, Шура, она не дышала. Вот провалиться мне на этом месте! Как я огорчился! Ах, как я огорчился! Пришел с самыми добрыми намерениями. И вот те на! Оставил бедную девушку сиротой. Уж так мне девушку жалко стало! Придет она, бедняжка, домой, а тут ее родная мамочка убиенная лежит. Ведь точно не выдержит, несмышленая. Тут же окочурится. Сколько ей от меня, окаянного, неприятностей! Чуть не заплакал. Да и мамашу жалко стало. Совсем еще молодая женщина. Вся в соку. И погибла в самом расцвете сил. Но тут меня словно ударило. Дай, думаю, испробую проверенное средство. Вдруг поможет? Нельзя же уйти, не приняв никаких мер. Особенно, когда численность населения падает. Я правильно понимаю государственную политику?
- Конечно, правильно. И как же бедная женщина?
- Ты, Шура, конечно, не поверишь в мои божественные таланты. Но я ведь ее оживил! С того света, можно сказать, вернул. Все прошло, как по маслу. И никаких гвоздей! Она прямо-таки плакала от счастья. Я уж, конечно, постарался. Так сказать, про запас. Чтобы она достаточно окрепла и не умирала больше по всяким пустякам. Разумеется, в государственных интересах. В преддверии большой правительственной программы. Можно сказать, прохожу начальную подготовку.
- А ты не перестарался случайно?
- Нет. Я бы, может, и перестарался. Да муж этой женщины не дал. Заходит совершенно неожиданно. Со щитом. С копьем. Со зверским выражением. А я как раз при исполнении. Я стал ему объяснять, как дело произошло. Что, дескать, не корысти ради. А исключительно из человеколюбия, из заботы о ближнем. А он, бревно, даже слушать не стал. Как бухнется мне в ноги и давай целовать. И тоже говорит, чтобы я все забирал, что захочу.
- Хорошо, что он тебя не побил.
- Это хорошо. Но все равно он страшно меня напугал. Я подумал: а если он тоже помрет прямо при мне? Оставит бедную семью без кормильца. Что я тогда буду делать? На этот случай бабули никаких советов не давали. Поэтому я сразу заторопился. А он за меня цепляется, хочет отблагодарить, наверное, за спасенную жену. Все свои орудия труда норовит мне всучить. Пришлось взять у него копье и щит. Я их там в углу за троном положил. Он мне еще жену хотел подарить, но я еле отбрыкался.
- Ну, слава Богу, что все обошлось.
- И я тоже зарекся связываться с этими ненормальными. Один раз только думаю: дай пройду мимо их дома. Хоть издалека гляну, живы ли мои бедняжки. А там много народу толчется, и все женщины. Я уж подумал, не случилось ли какого несчастья. Подошел поближе. Они все на колени попадали. А одна девица... Тоже ничего... На спину упала и лежит как мертвая. Я перепугался опять. Неужто опять оживлять придется. Только хотел взять ее на руки, чтобы посмотреть поближе. А тут и вторая тоже навзничь. Лежит как покойница. Я тогда совсем перепугался. Думал, мор на них какой-то нашел. Стал отступать. А сзади уже третья валяется. Я через нее переступил. А все остальные меня окружили и давай падать как подкошенные. Я через них и бегом. А они за мной. Я оглянулся и вижу, что те, которые раньше упали, то они уже ожили и меня обгоняют. Я уже сам не свой. А они прямо штабелями предо мной падают. И так натурально. Не подкопаешься. Ни дать, ни взять, покойницы. Я прыгал-прыгал через них да нечаянно наступил на одну. Так, она мигом ожила да еще начала возмущаться, что уже три раза померла, а ее еще ни разу не оживили. Так, я еле залез на какой-то забор и по крышам, по крышам ушел. Еле унес ноги. Вот такие страшные истории бывают. Я уж теперь из храма носу не кажу, а только высунешь, так все бабы сразу валятся как подкошенные.
Колымагин отечески похлопал товарища по плечу.
- Ничего, Ваня. Больше тебе бегать не придется. Мы положим тебя на государственные рельсы. Ты будешь работать надомником. Откроем здесь приемный пункт. С предварительной записью. Продумаем систему учета, чтобы твои труды даром не пропадали. Чтобы охватить побольше населения.
И процесс охватывания населения пошел.
В результате через несколько лет к радости местных жителей по городу и деревням носилось множество бойких ребятишек, сильно смахивающих на русского крестьянина Ваню Морозова.
Обсуждения Путешествия в прошлое. Гл.51,52