Путешествия Колымагина. Гл.27,28

Глава 27. Еще удар

Как во сне Колымагин приполз к телу Антона Филипповича и стал рыться в приборах. Связь не работала. Сгоревший кайфомер был уже ни к чему, а другие приборы были незнакомы Александру Степановичу.

"Интересно, а я то почему жив?" - Все время спрашивал себя великий ученый. И для верности ощупывал и похлопывал себя по щекам.

"А где моя машина? Может, подняться на поверхность? Хотя и так ясно. Ее сожгли! Негодяи!! Может, на меня не действуют их лучи? Пойти что ли, проверить? Нет, лучше не проверять! Если лучи на меня не действуют, это, конечно, хорошо. А если действуют, смогу ли я провести проверку до конца?"

Великий исследователь стал лазить по ходам. Попал еще в несколько наблюдательных пунктов. Всюду были люди, точнее, то, что от них осталось.

"Эх, поесть бы!" Но еда упорно не попадалась. Зато попалась легкая рамка длиной метра два, с педалями. "Что бы это могло быть?" Колымагин нажал на педаль и четыре колеса по углам рамки завертелись. "Да это же велосипед! - Догадался великий ученый. - Специально чтобы в таких узких трубах ездить. А говорят, не надо изобретать велосипед. Надо! Еще ой-как надо! Никогда не видел такой конструкции. Надо будет и мне поизобретать в этом направлении, приобщиться... Не все же машины времени изобретать! Для развлечения надо что-то попроще. М-да... А не изобрести ли мне велосипед времени? Вот, наверное, была бы оригинальная штука!"

С этими мыслями Колымагин взгромоздился, точнее лег на велосипед и покатил. Поначалу ходы быстро обрывались и великий ученый видел все ту же картину смерти. Но затем ему попался уж очень длинный ход. "Вдруг я попал в какой-нибудь газопровод? - Засомневался великий исследователь. - Приеду куда-нибудь в Сибирь? А вдруг дунут сюда? Вылечу как пробка..."

Ход все не кончался. Александр Степанович стал подумывать, не возвратиться ли ему назад. Но отступать было не в его правилах. Без достаточных на то оснований. А прямой опасности пока не было. Ход скорее всего был междугородней линией. А это было в общем то, что надо, так как в погибшем городе делать больше было нечего.

Дорога, если ее так можно назвать, убегала вдаль. Велосипедное путешествие можно было бы даже назвать приятным, если бы не было так темно. Колымагин стал засыпать прямо на ходу. Разбудил его сильный удар. Велосипед стоял на месте. А где-то рядом кто-то безбожно ругался.

"По-моему, я попал в автокатастрофу, то есть в велокатастрофу." - Сообразил великий ученый, рассматривая встречное транспортное средство, которое имело фонарь, чуть покосившийся от удара.

- Стоять! - Кричал кто-то неизвестный.
- Да тут негде стоять. - Стал оправдываться Александр Степанович.

- Все равно стоять! И руки вверх!

Колымагин хотел поднять руки, но уперся в потолок.
- Так тут негде вверх.
- Все равно вверх! А теперь осади назад! Прочь с дороги!

- Да вы что! Я уже километров сто проехал!
- Врешь! До Мадонновки десять километров.
- Но, может быть, в вашу сторону ближе будет?
- В мою пять. Но это не имеет никакого значения!
- Как это не имеет? Ведь вам удобнее будет, чем мне.

- Это тебе будет удобнее! Но если я покачу назад, то мне это явно будет неудобно! И это главное! А ну, поворачивай, скотина!

- Я не скотина! - Возмутился великий путешественник. - А вот кто вы?

- Я жандармский ротмистр Поцелуев! И если ты не Авраам Линкольн, то тебе придется уступить. А ну, поворачивай оглобли!

- Я, конечно, не Авраам Линкольн, но все-таки мне кажется...

- Хватит болтать! Считай, что ты арестован. За неподчинение властям. Как доедем до Мадонновки, я надену на тебя наручники. Сейчас тебе все равно до меня не дотянуться, да и ты до меня не дотянешься.

- Почему это я еще должен дотягиваться?
- Молчать! А ну! Крути назад!

Колымагин стал крутить назад, но ничего не вышло.
- Не могу! - Сказал он. - Наверное, колесо погнулось.

- Тьфу ты! Вот навязался на мою голову!

Ротмистр начал крутиться, потом бить ногой по колесу колымагинского велосипеда. Наконец, великий путешественник смог тронуться. Но тут же раздался вопль:

- Стой! Стрелять буду! Стой!

Александр Степанович решил, что лучше остановиться.

- Да что случилось, уважаемый?
- Болван! У меня тоже колесо погнулось! Все из-за тебя, дурака. Выскочил тут прямо перед носом на дорогу. Свернуть-то я не успел, да и некуда. В общем, помогай давай!

- А вы сами попробуйте.
- Да я со своим животом никак не могу извернуться. Не те уже годы у меня, чтобы на велосипедах раскатывать. Ну давай же! Чего стоишь?

- Зачем же я буду помогать, если вы хотите меня арестовать?

- Не будь дураком! Я же пошутил. Не справиться мне с этим тарантасом.

- Что же вы на тарантасе? Сели бы на машину, с шофером.

- Болван! Сюда никакая машина не влезет!
- Что же вы такие узкие дырки наделали?
- А это не для прогулок! И так дорого обходится. И потом преступников так лучше ловить. Нам, конечно, не сладко, но и, преступнику разбежаться негде!

Вдвоем они кое-как починили второй велосипед, если, конечно, удары ногами впотьмах можно назвать починкой. Затем оба они прибыли в Мадонновку, в одну из бочек. В ней сиротливо лежал чей-то трупик.

- У! - Ахнул Поцелуев, глядя на Колымагина. - Да ты, братец, весь в крови! И жертва налицо... Так... А ну-ка вытяни ручонки-то! За помощь тебе, конечно, спасибо. Но служба дороже! Я честный жандарм!

Поцелуев достал портативную рацию и начал переговоры. Из них Колымагин понял, что Мадонновку занимают сторонники Временного правительства.

- Все! Кончилась тут у них Советская власть! - Подвел итог ротмистр.

- А вдруг вернуться эти... советские? - Поинтересовался Колымагин.

- Они дальше нас оказались. Не успеют. Мы вперед! Теперь Мадонновка наша!

- Вы что же, воюете с ними?
- Не... Боже упаси!
- А если они захотят вернуться?
- Не выйдет! Да они не полезут.
- Как это так?
- А так! У нас двоевластие! Но пока сосуществуем мирно. Официально, по крайней мере.

- А вы не боитесь, гражданин ротмистр, что по Мадоновке снова диверсанты ударят? И конец вашей власти...

- Молчать! - Прикрикнул Поцелуев, но затем снизошел до пояснений. - Два раза по одному месту не бьют! Это закон.

- А кто этот закон издал? Советские или ваши?

- Никто не издавал. Террористы так делают. Видимо, боятся, чтобы их не обнаружили. Так что теперь здесь можно жить спокойно. Ловко мы этих советских опередили! Все! Уже почти весь город занят. Все до единого убиты! Здорово по ним врезали! Хорошо, что не по нам. Не повезло бедненьким. - Крякнул Поцелуев, поворачивая ногой труп. - Ни одной живой души не осталось! М-да... Постой! Постой! А ты??

- Что я?
- Ты почему еще жив? А?
- Я не виноват! Я не виноват! - Зачастил Колымагин.

- А! - Открыл рот Поцелуев, как будто его поразила ужасная догадка. - Диверсант... Ей-богу, диверсант! Так вот ты какой! Первый раз в жизни вижу! А ну-ка дай, я на тебя еще одни наручники надену! Для верности.

- Я не диверсант! Не диверсант!
- А чем докажешь? Улики-то налицо! Ехал из Мадонновки. Да и в крови весь. Значит, точно был здесь во время удара.

- Нет! Я после, после! Случайно заехал. С дороги сбился.

- Врешь! Мы первые прибыли. Здесь все должны быть трупами! Все ясно. Сейчас я доложу куда надо! Какая удача! Наверное, меня повысят. И наградят.

- Не делайте этого, не делайте! Очень вас прошу! Не надо никуда сообщать!

- А! Испугался? Честному человеку пугаться нечего. Теперь я убедился, что ты диверсант! Как говорится, на воре шапка горит! Вот назло тебе и сообщу! Раз не хочешь, чтобы я сообщал, значит, обязательно надо сообщить. Вот как надо узнавать, чего боятся диверсанты.

И Поцелуев стал расписывать в микрофон свой подвиг.

- Вы недальновидны, ротмистр. - Заметил, несколько успокоившись, Колымагин. - Вы уверены, что ваше сообщение приняли только те, кому вы его адресовали? Вдруг его примут и террористы?

- А! Так у тебя есть еще сообщники? Ну ничего, сейчас мы всю банду накроем. Так и передам, что поблизости скрываются сообщники! Вот чего ты боялся! Дружков выдать? Да ты уже выдал их своим поведением. Теперь я всех вас возьму! Не будь я Поцелуевым!

- Зря радуетесь, начальник. Тут один уже посылал подобное сообщение. Вот тут его и накрыло. Он недалеко тут валяется. Антоном Филипповичем звали. С пункта 236.

Поцелуева заинтересовал этот момент.
- 823-й! Я 557-й! Сообщите, кто перед ударом сидел на пункте 236. Так. Жду. Так. А что он сообщал? Да ну! Я так и думал. Ну, добро! 18-й! 18-й! Я 557-й. Срочно вызываю! Докладываю, что есть опасность повторного удара. Что? Основания? Основания убедительные! Что? Не может быть? Да я знаю, что не может быть. Но все равно прошу разрешить мне временную передислокацию. Нет. Только для меня. Для других, возможно, опасности нет. Как? Допросить на месте? Срочно? Есть!..

С очень кислой физиономией жандарм поднял велосипед, покрутил его и бросил в сторону.

- Ну, рассказывай, гражданин диверсант! Приказано допросить на месте. Сведений ждут немедленно...

- А вам уже некуда торопиться, гражданин начальник. Вы уже труп! Или сейчас им будете.

- Тогда и ты будешь!
- А я не буду. Ха-ха-ха!
- Врешь! А ну, раскрывай свой секрет, гад!
- Нет у меня никаких секретов.

Поцелуев немного помялся и сказал:
- Ладно. Фамилия и прочее?
- Рашид Иванович Конторский! Собственной персоной. - Представился Колымагин.

- Врешь ведь! Ей-Богу врешь. Только мы ведь проверим.

- Не успеете!
- Еще как успеем! - И ротмистр помахал увесистым кулаком. - Род занятий?

- Коммерсант. Продаю зонтики от дождя.
- Дурак! Кому сейчас нужны зонтики? Здесь и так не каплет.

- А вдруг кто специально под люком встанет, да еще во время дождя?

- Дурак! Да теперь зонтики нужны не больше, чем свинье тапочки.

- А я никому не навязываю свой товар. Не хочешь, не бери.

- Ну и как? Бойко торговля идет? Много продал?
- Да пока ни одного. Но я не теряю надежды.
- Издеваешься, гад? Ладно, черт с тобой! Эй, 823-й! Я 557-й! Сообщите, как магнитная обстановка. Что, что? Неизвестное свечение над Мадонновкой? Час от часу не легче! Сообщите, отчего свечение! Как не знаете? Почему не знаете? Обязаны знать! Немедленно узнать и доложить!

Поцелуев опять поднял велосипед и стал крутить в руках.

- Уважаемый гражданин ротмистр! Поверьте. Лучше будет, если не я, а вы станете отвечать на мои вопросы. Может быть, я еще успею вас спасти.

- Все ясно! Вас тут целая банда!
- Да бросьте вы! Я честный человек и патриот России! Бросьте, ротмистр! Если вы тоже патриот, то отвечайте на мои вопросы!

- Я патриот! Но я не предатель! Не путай одно с другим. Перед преступником унижаться не стану!

- А я не преступник. К тому же ничего секретного не требую. Скажите, откуда, по вашему мнению, взялись диверсанты?

- Нашел чего спрашивать! Себя и спроси!
- Тьфу! Ну, отвечайте же, скорее! Скорее!
- Нам не докладывают. Но я думаю, что это большевики. Или германские шпионы.

- Тьфу! Так кто же все-таки?
- Ну, германцы!
- Так они же помогают, немцы-то!
- Ну, тогда большевики, советчики.
- Так они же сами погибли!
- Тогда не знаю. Ну, наверное, не все диверсанты. Рядовые, может, ничего не подозревают. А верхи специально все подстраивают.

- Зачем же они подстраивают?
- Чтобы создать хаос и свалить правительство. Вот царя скинули уже, теперь и остальных хотят тоже.

- А за границей что, тоже большевики хулиганят?
- Они! Они родимые! Во главе со Сверловым! Весь мир хотят захватить!

- Но откуда у них такая сила?
- Не знаю. Наверное, германцы подарили.
- А германцам-то это зачем? Им что, плохо было?
- Да нет. Вроде хорошо у них было.
- Тьфу! Ничего не понимаю. Тогда давайте с другого конца. Как это все началось?

- Да я не очень интересовался.
- Ну хотя бы где вперед? Здесь или за границей?
- За границей, конечно! У нас долго еще тихо было.
- Значит большевики тут тихо сидели?

- Тихо! Ой-как тихо! Мы их в такое подполье загнали, что они и сами не верили, что когда-нибудь из него вылезут. А вот когда с Запада на нас эта напасть перекинулась, то тут они ожили! Царя стали во всем винить, правительство. А царь ведь не виноват был. Тут никто бы не помог. Даже большевики бы не помогли, если бы им дали волю. А они, мошенники, ловко использовали момент и высунули голову из своего подполья. Но вместо того, чтобы царю помогать, они только еще больше народ начали баламутить. Тут уж вообще все в развал пошло. Так что от них все напасти, от большевиков проклятых!

- Нет. Стойте, стойте! Не так быстро. Вот вы говорите, что на Западе вперед началось. Значит, там большевики сильны были, не в подполье, может быть?

- Да ты что! За границей тогда вообще большевиков не было. Их еще в незапамятные времена выкорчевали там с корнем! Большевизм - это наше родное. Больше такой сорняк нигде не растет! А если где чуть поднимется, то у них с прополкой хорошо дело поставлено!

- Уф! Так, значит, ни при чем тут большевики-то?
- Как ни при чем? Я же говорю, что от них вся напасть!

- Тьфу! Ладно, хватит о большевиках! Скажите, с чего именно на Западе все началось?

- А я к ним в гости не ездил. Да и не очень-то пускают нашего брата. Даже жандармов. Все боятся, чтобы вместо жандарма к ним какой-нибудь замаскированный большевик не прокрался. Ха-ха-ха!

- Тьфу! Ну, у них что, тоже все ходами перерыто?
- Нет! У них ходов нет.
- Как это нет? Вы точно знаете? Как же они тогда друг к другу лазят?

- А им незачем лазить. Запрятались все по подземным блиндажам, общаются только по проводам или по радио.

- Да не может этого быть! Вы, поди, не знаете?
- Что не знаю, я так и говорю, что не знаю! А если сказал, значит, знаю!

- Но как же они э... в кино ходят? И прочее...
- А вот это не знаю. По-моему, им незачем в кино ходить. И прочее... У нас на курсах объясняли. Только я мало понял. Но помню, что про кино ничего не сказали, а то я бы обязательно запомнил. Интересуюсь...

- Хорошо. А блиндажи что, мощные?
- Дело не в толщине стен, а в том, из чего они сделаны. Ихние стенки от сотни разных излучений защищают. У них целые дворцы под землей. Сидят припеваючи.

- Но я слышал, что они отнюдь не припеваючи сидят. А что бьют их тоже.

- Да. Бьют! Еще как бьют! Нашим такого и не снилось!

- Тьфу! Так почему же их сильно бьют, если у них защита такая надежная?

- А у них эта больше... как ее?..
- Ну!
- А! Уязвимость у них больше!
- Тьфу ты черт! Да как же у них больше может быть уязвимость, если защита надежнее!

- Так это у них стенки прочнее, зато мозги послабее.

- Чего, чего? Как это мозги послабее? А не наоборот ли?

- Да точно, точно! Наши русские головы покрепче оказались.

- Ничего не понимаю! Это же не на дубовость проверка!

- Эх ты, диверсант! Ничегошеньки-то ты не знаешь. Видно, и диверсанты на Руси тоже все хреновые какие-то.

- Не отвлекайтесь, господин ротмистр! Говорите скорее: чем западные головы отличаются от отечественных?

- Это не моего ума дело. Да у нас, почитай, никто и не знает.

- Тьфу ты! От рождения головы у всех одинаковы! Ну, почти. - Тут Колымагин вспомнил о своей выдающейся голове и решил, что ее не обязательно ставить в общий ряд. - Как же у них головы оказались другими? Ну!

- Да им что-то подсовывают под черепок.
- Чего, чего?
- Ну, чтобы соображали получше. И главное, побыстрее. Как вычислительные машины.

- Зачем это?
- Ну, у них темпы жизни побыстрее нашего. Чтобы поспевали...

- А! Кажется, я начинаю понимать... Ну ясно! Как я сразу не догадался. Им как раз по этим добавкам и бьют магнитным лучом. Это мне понятно. Я тоже как-то пробовал... Только не по головам. Так выход ведь тривиальный. Надо вынуть у них эти приставки, и они на Западе все будут такие же дубовые как на Руси!

- Были уже такие умники. Не думай, что ты тут лучше всех понимаешь. Назад-то ходу не оказалось!

- Как? Неужели так трудно вынуть?
- Да нет. Вынуть-то просто. Только тогда и всю ихнюю цивилизацию выкидывать надо.

- Так! Опять ничего не понимаю!
- До чего ж ты глуп, братец!
- А это уж как объясняют, так и... соответственно! Вы же обходитесь без этих приставок?

- Бог миловал. Нам это ни к чему! А теперь уж, глядя на это западное безобразие, никого и пряником не заманишь, чтобы переделывать мозги-то...

- Ну вот! Вот! Я же говорю! Почему бы им не вынуть эти приставки? Ну чуть помедленнее будут соображать. Подумаешь какая беда!

- А че ты меня убеждаешь! Я не против. По-моему, так даже лучше. Хоть и медленно у нас думают, но основательно! - Поцелуев важно поднял кривой указательный палец кверху, скроив тупую рожу. - Только не хотят эти заморские умники. Говорят, что не могут уже. Мы им советовали. А они говорят: представьте, уважаемые, что вам всем предлагают в пещеры переселиться. Это они так сравнивают. По сравнению с ихним наше общество они пещерным считают. В общем, гордость им не позволяет до нашего пещерного уровня опуститься.

- А! Я, кажется, понимаю! Только не гордость это. Пещерные люди тоже гордые были. Даже не чета современным. Переселиться из небоскребов в пещеры - это не только удар по самолюбию. Это разрушение всех хозяйственных и культурных связей. К тому же пещер на всех не хватит. Не думаете же вы, что в пещеру можно взять с собой телевизор! Тогда бы это была уже не пещера. А ретро! Я понял! Их производство, деловые связи рассчитаны на огромную скорость, обеспечиваемую вычислительными машинами и этими самыми приставками к мозгу. Нарушить это звено, значит оборвать всю цепь. Это все равно, что локомотив заменить лошадью, экскаватор лопатой, а кровь на воду! Любой бизнесмен, отказавшийся от приставки, окажется немедленно выключенным изо всех своих дел, не сможет управлять, не сможет контролировать свою частную собственность.

- Ну, не знаю. Может, ты и прав, диверсант. Это по твоей специальности! Да! Прав, наверное. У нас ведь тоже никто не захотел отказываться от машинских желудков.

- Что, что? А разве... у вас??.
- Ну, до чего же ты хреновый диверсант! Да, да! У нас всех. Уже давно всем с рождения ставят.

- О, ужас! Так вам по этим желудкам бьют?!
- А как же! По ним. По ним родимым.
- Так надо срочно выкинуть эти желудки к чертям собачьим!

- Дурак ты! Сам объяснял, объяснял. Дурак и все! Что же мы есть тогда будем?

- Как что? Пахать будете, сеять...
- Ха-ха-ха! Ну, уморил! Давно уже никто не пашет и не сеет. Уж никто, поди, и не умеет.

- Так надо срочно возрождать русскую деревню! Поднимать нечерноземье!

- Дурак! В пещеры захотел? Назад пути нет. Даже если все пустыни поднять, то все равно на всех не хватит. Как и пещер. Даже если северный полюс засеять, все равно не хватит. И это притом, что все остальные дела забросить придется. К тому же сейчас обычной едой уже никого не заманишь, хоть стреляй! Народ уже не заставишь. Хоть как уговаривай. Ни царь, ни бог тут не поможет. Уж больно хлопотно с ней, со старой едой-то! А тем более сейчас! Никто не захочет возиться. Да и земли все давно под другие нужды заняты. Все застроено. Ну, кое-где леса восстановили. Не вырубать же их теперь! Сейчас пашню и воткнуть-то некуда! Чтобы вернуться к старой еде, тут все сначала надо порушить! Все! И загнать людей в пещеры. Без еды! Вот тогда они вылезут на всет божий, пойдут в лес ягоды собирать, потом через несколько тысячелетий начнут пахать и сеять.

- М-да. Ну тогда хотя бы на время их... того... спрятать желудки под лавку! А?

- Дурак! Это время уже годы длится. И еще неизвестно сколько продлится. Потом это ведь не выход. Диверсанты знают наше уязвимое место, по нему и бьют. Если мы эту прореху закроем, то они другую найдут. Говорят, что сейчас можно и самого натурального человека специальным магнитным лучом убить. Только нет сейчас на Земле таких. А если бы у нас все натуральные были, то результат тот же был бы. Только другим лучом били бы, и все! Вот на западе у диверсантов свой подход. Там по желудкам не бьют. А исключительно по голове!

- Ужасно! Какие ужасные издержки технологического прогресса! Но надо же как-то с этим бороться!

- А правило тут простое. С ним и ваши, и наши, и почти все согласны.

- Какое же это правило?
- Сейчас. Вспомню. Э-э... С издержками технического прогресса надо бороться... э-э... самим техническим прогрессом!

- Да ну! А ведь верно! Я ведь тоже так думал. Это я понимаю. Надо переплюнуть, обогнать этих диверсантов! Кто обгонит, тот и выиграет! Ну, и как это у вас на Руси, получается?

- А как же! Вот велосипед изобрели! Правда, хорошая штука? Больше ни в одной стране таких нет!

Колымагин с сожалением и невыразимой грустью покачал головой.

- Да! С такими изобретателями не видать нам победы, как своих ушей.

- Ну ты не умничай тут! Сам попробуй придумай! Разговорился тут. Да! А где же твой обещанный удар, где вспышка? Заговорил тут зубы!

- Так вы радуйтесь, что ее не было, а вы живы и здоровы.

- Ах ты, мошенник! Я давно о результатах допроса должен был доложить! А он тут мне зубы заговаривает. У! Мерзавец! Навязался на мою голову! Чтоб ты сдох, проклятый!

Тут Поцелуев странно дернулся. Александр Степанович почувствовал, что и его самого как бы ударило током. Великого ученого стало трясти так, как будто он работал сразу десятью отбойными молотками. Но это еще было ничего. Потому что ротмистра Поцелуева неведомая сила вдруг подняла вверх и стала размашисто бить по стенкам и потолку. Потом его тело разлетелось вдребезги, как разбитая ваза, и оросило Александра Степановича потоком обломков. Колымагин потерял сознание.

Когда великий ученый очнулся, то понял, что прошло немало времени. Лежал он в наручниках в какой-то противной кровавой жиже. Ротмистра не было. А может, он и был тут, только теперь его уже трудно было опознать.

- Однако! - Сказал великий путешественник и с превеликим трудом взгромоздился на велосипед.

Глава 28. Заседание ЦК

Колымагин долго путешествовал по разным темным ходам. Выглядывал на поверхность из колодцев, но выйти боялся. Да и не к чему это было. Людей нигде не было видно. Не пахло и едой. А есть уже очень хотелось.

Когда Александр Степанович приподнял головой крышку очередного колодца, то отпрянул в ужасе, так как в образовавшуюся щель на него взглянули чьи-то глаза. Немного переведя дух, великий путешественник снова приоткрыл крышку и увидел... козу.

"Еда! - Пронеслось в голове великого ученого. - Прямо в руки идет!"

Однако коза, по-видимому, тоже что-то сообразила и бросилась наутек. Колымагин резво выскочил из люка и бросился в погоню. Коза шмыгнула в кусты. Великий ученый нырнул за ней. Когда весь исцарапанный он вылез из зарослей, козы нигде не было видно. Кругом был лес.

"О, ужас! - Подумал Колымагин. - А вдруг сейчас ударят? Надо срочно под землю!"

Александр Степанович принялся кружить по лесу и вскоре оказался на большой поляне. Посередине стояла изба. У ворот крутилась уже знакомая коза. Колымагин очень обрадовался и начал подкрадываться к козе. Та не обращала на великого ученого никакого внимания, видимо, чувствуя себя в безопасности. И действительно, на крыльце показался мужик с широкой черной бородой. Охоту пришлось прекратить.

"Вот те на! - Подумал Колымагин. - А говорили, что все под землю попрятались".

Под надежной защитой коза как бы специально крутилась и дразнила голодного путешественника. Впрочем, теперь великого исследователя больше интересовал мужик.

- Здрасьте, дедушка! - Сказал Колымагин, стараясь спрятать руки с двумя парами наручников.

- Здорово, коли не шутишь!
- Что же вы... это... не боитесь?
- А чаво мне бояться?
- Ну, вдруг кто-нибудь... того...
- А тут никого не бывает. Так что некому "того"!
- Ну, может, оттуда... - Колымагин показал пальцем вверх.

- А все равно все там будем.
- Но я пока не тороплюсь.
- Да ты заходи, сынок, не стесняйся. Проголодался, поди?

"Откуда он знает? - Подумал Александр Степанович. - А ведь мужик он не простой".

"Да, да. Я мужик не простой". - Пронеслось через голову Колымагина нечто невидимое и неуловимое.

- М-да. - Сказал голодающий ученый. - А что у вас на обед?

- Ну, мы, конечно, не графья, но картошечкой можем попотчевать.

- Картошечкой?? - Колымагин стал глотать воздух.
- Что было дальше, Колымагин вспоминал с трудом. Он только помнил, что опять нажрался до неприличия. Потом побывал в бане. Потом долго и крепко спал. А главное, мужик без лишних расспросов снял наручники.

Когда великий путешественник проснулся, то принялся обо всем расспрашивать хозяина. Однако узнал он очень мало: только то, что мужика звали Платоном Поликарповичем. Хотя мужик и не смахивал на тупого или сумасшедшего, но отвечал он в основном глупыми шутками.

- Ладно, спасибо и на этом. - Подвел итог выдохшийся Колымагин. - Видать, долго мне еще придется плутать.

- Плутать не погибать. Скажи, кто тебе нужен.
- Вы все равно не знаете.
- Незнание не порок. Порок это неумение пользоваться знаниями. Ну, кто тебе нужен?

- Да дружок один. Андрей Сверлов! Вот кто! Ведь не знаете? Да?

- Знать не знаю, а дорогу к нему скажу.
- Да ну?
- Пойдешь на юг. Там дырка, из которой ты вылез. Поедешь на запад. Там есть небольшое поселение всяких бродяг. Спросишь у них, как доехать до Вьюхино-Монтаново. Они покажут. А как попадешь к красным, говори только то, что у тебя есть важные сведения о Мадонновке, и просись все время к начальству, к начальству! Так и выйдешь на Сверлова.

- Да ну! - Сказал Колымагин, а про себя подумал: "А дед-то не простой!"

"Да, да! Я не простой." - Мысленно ответил дед.
Они пристально посмотрели друг другу в глаза, пытаясь разглядеть нутро собеседника. Но, по-видимому, не преуспели в этом.

Запасшись провизией и тепло попрощавшись, Александр Степанович вышел за ворота. "Ничего. Я еще тебя разгадаю." - Подумал он, помахал мужику рукой и зашагал на юг.

Дорогу старик указал верно. Конечно, не все шло гладко. Так бродяги освободили великого путешественника от излишней поклажи. Хотя Александр Степанович уверял их, что картошка им все равно ни к чему, но те из принципа настояли на своем.

Во Вьюхино-Монтаново Колымагина встретили тоже без оркестра. Его не раз обыскивали и допрашивали. Но по совету Платона Колымагин больше отмалчивался и настаивал, что передаст важные сведения только высокому начальству.

Под конвоем Александра Степановича препровождали все выше и выше, если так можно выразиться. Потому что на самом деле все происходило под землей, и чем выше сидело начальство, тем глубже оно норовило закопаться в землю.

Конечно, трудно представить, что простой человек так может пробиться к вождю. Но бюрократия у красных еще не успела набрать силу. И многие даже верили, что побороли ее навсегда. Продвижению Колымагина способствовал и всеобщий интерес к таинственным событиям в Мадонновке, так как все знали о повторном ударе по этому городу. Об этом раструбило местное информационное агентство "Простоквашино-интернэшнл". Повторный удар был произведен впервые, но все догадывались, что это первая ласточка в новом витке необъявленной войны.

Колымагин всячески торопил конвоиров и командиров. Ему очень хотелось увидеть Сверлова. Но еще больше ему хотелось есть. А заговаривать о еде с незнакомыми людьми он боялся, чтобы его опять не приняли за диверсанта.

Наконец, великого путешественника подвели к невзрачному люку в стене. У люка стоял часовой. Александра Степановича еще раз тщательно обыскали. Потом один из сопровождающих робко постучал в люк. После долгого ожидания откуда-то донеслось недовольное:

- А?
- Андрей Михайлович... Андрей Михайлович... Тут какой-то сумасшедший к вам просится. Так как его? Принять? Или расстрелять?

- Сумасшедший, говорите? Вы что, не знаете, где место для сумасшедших? - Раздалось изнутри. - В желтый дом его! Безобразие! По всякому пустяку ко мне идут! Самим думать надо! Не морочьте мне голову! Мне некогда!

Конвоир с сочувствием покачал головой и положил тяжелую руку на колымагинское плечо. Александр Степанович вдруг встрепенулся и бросился к люку. Ухватившись обеими руками за рычаг, он закричал:

- Андрюха! Это я! Я!

Но великого ученого быстро оторвали и стали запихивать в какую-то трубу, щедро угощая его пинками под зад. В этот момент из люка вылез старый невзрачный человечек и властно прикрикнул:

- Стойте!

Начальник конвоя стал поспешно извиняться. Но Сверлов его не слушал. Он обвел взглядом всех присутствующих и уставился на задницу, торчащую из трубы.

- Достать! - Сверлов ткнул пальцем.

Как только Колымагин оказался в вертикальном положении, он сразу бросился к вождю с криком:

- Андрюха!

Но Александра Степановича мигом скрутили. Тогда Сверлов бросился к нему:

- Шурка!

Прижавшись друг к другу, они в необыкновенном возбуждении принялись ощупывать друг друга.

- Андрюха!
- Шурка! Неужели ты?
- Да я! Я! А это ты? Значит, ты вернулся с Марса?
- Вернулся, вернулся! А ты-то как вернулся?
- Да я... так... А ты-то как?
- Американцы привезли. Я только месяц как в России. В апреле нелегально прибыл. Да что там говорить! Ты-то как? Ведь тебя, кажется, повесили... - Лицо Сверлова вдруг изменилось.

- Да! Да! - Продолжал по инерции Колымагин, но быстро спохватился: - То есть нет! Нет! Меня не повесили! Да ты рассказывай лучше о себе, Андрюха! Рассказывай!

- Так нечего рассказывать. Проторчал полжизни на Марсе. Как в клетке. Ты-то как? Ведь и свидетели есть, что тебя повесили...

- Да брось ты! Какие еще свидетели? Лучше ты рассказывай! Пойдем к тебе! А то здесь слишком много зрителей.

Зрители действительно были. Раскрыв рты, они внимательно наблюдали за странной сценой.

- Да, да, пойдем! - Согласился Сверлов. - Но ведь и могилка твоя есть!.. Я, правда, не имел возможности. Ты уж извини. Но наши возлагали цветочки...

- К черту цветочки! Ты что, не узнаешь меня, что ли?

- Обижаешь, Шурка! Я друзей не забываю! Только ведь тебе деньги собирают на памятник. Международная общественность подключилась. По всему миру собирают. Кто доллар, кто шиллинг, кто копейку.

- Какой еще к черту памятник!
- Как какой? Чтобы увековечить, так сказать...
- Да что ты несешь, Андрюха! Я разрешаю направить эти деньги на другие дела.

- Боюсь, что общественность нас тогда не поймет. Скажет, что мы все сами промотали. Им только памятник подавай! Им на твое разрешение наплевать.

- Как наплевать! Это же не чей-нибудь памятник, а мой! Мой!

Сверлов наконец вылез из колымагинских объятий и принялся внимательно его осматривать.

- А ты не постарел, Шурка. Как будто только что расстались.

- Что же ты тогда сомневаешься? Это я, наоборот, в тебе сомневаться должен.

- Да, постарел я. Очень постарел. Жаль, что постарел. Поди, и не узнал меня сразу? А?

- Узнал! Я тоже друзей не забываю. Ну, как там наши? Рассказывай же, черт!

- Как? Разве ты не знаешь?

Колымагин смутился, а Сверлов без радости продолжал:

- Журкин в больнице. Тяжело ему Марс дался. Все остальные, кто жив, на каторге. Как раз сегодня этот вопрос будем подымать. Середа вроде жив.

- Как жив? Разве его не повесили?
- Нет. - В свою очередь очень удивился Сверлов. - Как только тебя повесили, сразу прибыл гонец с монаршей милостью, с пожизненной каторгой то есть. Только тебя и успели повесить. Середа сам видел...

- Да ну? А ты не ошибаешься?
- Так говорят... И похороны ведь были! Пышную церемонию, правда, не разрешили. Во избежание беспорядков. Но, кажется, были представители церкви, официальные лица из США, родственники кое-кого из наших... - И Сверлов принялся осторожно ощупывать воскресшего друга.

Колымагин через силу старался казаться веселым, но скверная мысль, что ему придется давать объяснения, уже изрядно попортила ему настроение.

- Ты извини, Шурка, но у меня сейчас заседание. - Сказал, помрачнев, Сверлов. - Ты посиди тут. А я приду скоро. Часика через два. Ну, три. Не более.

Тут Александр Степанович не на шутку испугался. "Вдруг он не вернется? А меня засадят в тюрьму или психушку!"

- Ты что, не веришь мне, Андрюха? - Взмолился великий ученый.

- Да ты что! Я же говорю: у меня заседание.
- Раньше ты не боялся брать меня на заседания. Я ведь не с пустыми руками пришел. Я из Мадонновки! Был там во время ударов!

- Не может быть! Там все погибли. Я точно знаю!
- Дурак ты, Андрюха! Был я там. Был!

Сверлов посмотрел на него подозрительно.
- Точно, дурак! А еще друг называется! Ты меня прости, Андрюха, но я тебе по-дружески скажу. Дурак ты! Хоть ты и шишка большая, но дурак. Большая ты шишка, да видать, пустая! Ведь я спасать тебя пришел. - Добавил неуверенно Колымагин, хотя кого тут надо спасать было совсем не ясно.

- Сам дурак! - Отреагировал лучший друг. - Пришел с того света, несешь черт знает что! Сам, непонятно, жив или нет, а еще спасать меня хочешь. Как ты меня хочешь спасать? Ты наконец, сделал свою обещанную машину? Свое новое оружие...

- Сделал...
- И где же оно? Почему тебя привели под конвоем?
- У меня все уничтожили...
- Ха-ха-ха! Что же это за оружие, если его может уничтожить каждый дурак!

- А я еще раз сделаю! Зря ты не веришь. Дурак ты и все!

- Да верю, верю я! Я всегда в тебя верил. Я знал, что ты не можешь так просто умереть. Такой человек не может так бесполезно умереть. Все! Пошли со мной! На заседание ЦК партии!

- ЦК?? Может, тогда лучше не надо? - Засомневался вдруг Колымагин.

Оба поняли, что, конечно же, "не надо". Но Сверлов уже не хотел увиливать. Дружба была дороже. К тому же он вел на заседание не просто друга или родственника, а гениального ученого, человека, который мог существенно изменить расстановку сил в мире. Сверлов не сомневался в этом.

Залом заседаний служила большая бочка. Вместо стульев были стопки кирпичей. Впрочем, стол был вполне настоящий. Теснота была ужасная, хотя всего-то было человек десять. Когда все уселись, Сверлов встал и раскрыл рот. Но его опередили:

- Андрей Михалыч! У нас что, новый член ЦК?
- Это не член. Он выступит по второму вопросу.
- Но у нас записан всего один вопрос. Обращение об освобождении политзаключенных. Второго вопроса нет. - Сказал кто-то ехидно.

- А теперь будет и второй: про Мадонновку!
- О! Это важно! - Закивали присутствующие.

Но кто-то опять предложил:
- Тогда пусть товарищ и подойдет ко второму вопросу.

Воцарилось неловкое молчание.
- Я, пожалуй, пойду. - Колымагин привстал с кислой миной.

Сверлов на секунду растерялся, но быстро взял себя в руки:

- Сиди! Итак, по первому вопросу выступит товарищ Трескунов. Он зачитает проект обращения к Временному правительству.

Трескунов встал и зачитал бумагу с требованием немедленного освобождения всех политзаключенных.

- Так, какие будут вопросы по проекту?
- У меня вопрос. - Сказал человек с бородкой. - Если уважаемый Андрей Михалыч так настаивает, то пусть хотя бы представит нам нового товарища.

- Вопросы прошу по проекту. А зовут товарища Александр Степанович. Фамилию из соображений конспирации разрешите не называть.

- Очень странно, что уважаемый Андрей Михалыч конспирируется в ЦК. Вы что, и нас подозреваете? Тогда нам вообще лучше разойтись. И все вопросы вы будете решать сами.

- Да брось ты, Лева! - Сказал Сверлов. - Скажи лучше, как ты относишься к обращению. Одобряешь?

- Нет! Не одобряю!
- И что же тебе не нравится? Какое слово тебе не по вкусу пришлось?

- Никакое! Я вообще против этого обращения.
- Как? Ты же громче всех его предлагал!
- Предлагал... А теперь я против!
- Так... А ты, Феликс, что скажешь?
- У меня только один вопрос. Можно? Скажи-ка, пожалуйста, давно ли наш уважаемый гость Александр Степанович состоит в партии большевиков?

- Тьфу! - Выругался Сверлов. - Чего пристали к человеку? - И толкнув локтем Колымагина, потихоньку спросил: - Ты хоть в партии-то?

- Нет. Не успел как-то. - Испуганно пробормотал друг.

- Не успел? Чего еще ждать-то? Когда тебя еще раз вешать будут, что ли?

- Вот-вот! - Раздался противный голос. - Наш новый член ЦК, оказывается не состоит в партии!

- А вы, товарищ Гамадрилов, не отвлекайтесь от повестки! Скажите лучше про обращение!

- А я тоже против!
- Как? Ведь народ требует! А мы глас народный!
- Народ не понимает. А я понял, что нельзя этого делать. Незачем обострять отношения с Временным правительством. Ни к чему хорошему это не приведет! И другие так думают. Этот вопрос ясен. А вот как к нам попал новый член ЦК, это не ясно.

- Да, да. - Заголосили остальные. - Нельзя же так! Нельзя.

- Я, пожалуй, пойду. - Колымагин встал.
- Нет, сиди! - Сверлов усадил его силой. - Это мой друг! Боевой товарищ! Он в отличие от вас не боится портить отношения с врагом. Ему вы должны верить так же, как и мне! Я пригласил его на заседание не только для сообщения. Он должен быть в курсе всех наших дел. И я уверен, что он поможет поправить наши дела!

- Но он не член партии! - Завозмущались присутствующие.

- Это легко поправить. Мы примем его. Сейчас же. Я за него ручаюсь! Это мой старый, самый преданный друг! И кончим об этом. Давайте об обращении. Вот вы, Семен Маркович, как думаете? Тоже против?

- Э... Видите ли... Это смотря как сказать... С одной стороны, заключенных хорошо бы, конечно, освободить. Поверьте, тут я за! Мне очень жалко их. Хоть я сам ни разу не сидел, но я очень, очень их понимаю. Мне все время их жалко, каждый день. Но подходить к этому вопросу надо комплексно. Учитывать все обстоятельства. Применительно к конкретным условиям. Диалектически, если так выразиться. Ну, освободят этих старых больных людей. Ну, кому они нужны? Воевать они уже не смогут. А руководителей у нас и так хоть отбавляй. В ЦК их что ли принимать. Так у нас и без того теснота. Особенно, если каждый своего друга сюда потащит...

- Тьфу! - Сказал Сверлов. - С вами все ясно. А ты, Мишка, тоже так думаешь?

- Да! Я думаю, что если Александр Степанович твой друг, то ты должен назвать его фамилию! Все твои боевые друзья хорошо известны. Всему миру известны. Они все на каторге, если не считать Журкина. А теперь объявился новый друг, какое открытие! И ты даже не хочешь его представить. Надеюсь, ты понимаешь, Андрей Михалыч, что при твоей роли в мире иметь друзей - это не личное твое дело.

- Да я скажу, скажу. Потом. Ты скажи сначала, почему ты-то против обращения?

- А потому, что наши ультимативные требования могут привести к гражданской войне. Я и так до сих пор удивляюсь, почему мы не воюем против Временного правительства. Ну, вызволим мы наших товарищей из тюрем. А обернется это кровавыми столкновениями. Погибнут десятки, сотни людей. К тому же нас не поддерживают другие партии. Я только что переговаривался. Только эсеры за обращение. Так что ничего мы не добьемся. Только еще больше обострятся разногласия.

- М-да. - Тяжело вздохнул Сверлов. - Может, нам тогда вообще заключить мир с кадетами, монархистами, пойти в лакеи к Временному правительству? Или мы сами в тюрьму сядем? Им это здорово понравится! Да... Шурка! То есть Александр Степанович! А ну-ка скажи им свое мнение!

- Я? - Колымагин совершенно растерялся.

А присутствующие недовольно зашумели.
- Да, ты! Нравится тебе, что наши друзья в тюрьмах гниют? Последние дни доживают! А мы тут рассуждаем о гуманности и отказываем им в самом необходимом! Они отдали свои жизни, а мы отказываем им в самом священном праве, праве на свободу! Ты что, тоже против свободы?

- Нет... Я за. - Робко подтвердил Колымагин.
- Вот! - Обрадовался Сверлов. - Хоть один человек нашелся. Вот это настоящий друг! Он не бросит в трудную минуту.

Александр Степанович густо покраснел. А все остальные громко закричали:

- Фамилию! Фамилию говори!

Сверлов вдруг опомнился и испугался:
- Э... э... разрешите потом...
- А мы не разрешаем! Это не по-товарищески. Значит, мы для вас не друзья, а этот человек, которого только что привели под конвоем, ваш друг? Называйте фамилию немедленно, или мы поставим вопрос о вашем соответствии!

- Ладно. Шура. Скажи им. - И Сверлов обреченно сел.

Александр Степанович медленно встал. Все стихло, и все взоры устремились на него. Когда молчание растянулось до неприличия, он наконец выдавил:

- Я... Колымагин...

Несколько секунд все молчали, что-то соображая, а потом разом закричали:

- Какой еще Колымагин!

Когда чуть стихло, кто-то поинтересовался:
- А вы случайно не родственник тому Колымагину?
- Какой еще родственник! - Возмутился великий ученый. - Я не родственник. Я сам по себе. Колымагин и все! Нет у меня родственников. Так мне кажется...

- Какой еще Колымагин! - Опять зашумело собрание. - Того повесили!..

- Я - Колымагин Александр Степанович. Собственной персоной.

- Что?! Тот самый?
- Да. Тот самый.

Все разинули рты. Но кто-то очень ехидный опять поинтересовался:

- Тогда скажите нам прямо: вас повесили или нет?

Александр Степанович призадумался. Все замерли в ожидании. Наконец, как бы признаваясь в великом грехе, Колымагин выдавил:

- Я и есть тот самый самый ... которого повесили.

Тут все засмеялись. Тогда встал Сверлов.
- Это он! Он!! Я подтверждаю.

Тут всем стало не до смеха.
- Вы переутомились, Андрей Михалыч. Может, перенесем заседание? - Спросил кто-то участливо.

- Ничего переносить не будем! Я со всей ответственностью заявляю, что это Александр Степанович Колымагин! Мой лучший друг, а также национальный герой Америки и русский народный герой!

Воцарилась гробовая тишина. Все стали с опаской переглядываться. Наконец, кто-то спросил:

- А почему вы решили, что это Колымагин? Ведь вы увидели его только что, перед заседанием.

- Я еще не слепой! - Возмутился Сверлов. - Мне было бы и секунды достаточно... - Добавил он уже не слишком уверенно.

- Внешне да. - Сказали из зала, то есть из бочки. - А вдруг это двойник? Конечно же, это двойник. Настоящий Колымагин давно умер. Есть десятки свидетелей! Разве вы не знаете?

- Нет. Это он! - Упрямо твердил Сверлов, хотя аргументы товарищей посеяли в нем гнетущие сомнения.

- Уважаемый Андрей Михалыч! Мы все понимаем вашу веру, вашу привязанность к настоящему Колымагину. Но вы только что вернулись с Марса. Еще пребываете, как это сказать, в прошлых воспоминаниях. А мы были здесь, в самой гуще событий, все видели сами. У нас нет никаких сомнений, что настоящий Колымагин погиб.

Сверлов сразу сделался каким-то очень старым и пришибленным. Невыразимая тоска светилась в его глазах. Он схватил руку Колымагина и прижал к себе, как бы боясь потерять найденного друга еще раз и уже навсегда.

- Не расстраивайтесь, Андрей Михалыч! Это бывает. А вам уже вредно волноваться. Особенно в вашем возрасте... А товарища мы отведем куда следует. Там выяснят, кто он такой!

Но Сверлов схватил Колымагина обеими руками. Какой-то человек встал и начал протискиваться к Колымагину.

- Назад, Феликс!
- Брось, Андрей. - Сказал Феликс. - Ты же сам все понимаешь. Мы же не в детском саду. Отдай его мне!

- Нет! Никому я его не отдам!
- Но это же смешно, Андрей Михалыч! Мы в конце концов на работе! Страна ждет наших решений. А установить личность этого гражданина могут и другие!

- Какие еще решения! Кому нужны наши решения, если мы отказываем в свободе лучшим борцам за счастье народа. Вы отрываете партию от народа. А еще хотите у меня отобрать лучшего друга.

- Но это же самозванец! Это очевидно. Неужели ты сам не видишь?

- Да, не вижу! То есть я вижу именно то, что уже сказал.

- Ну хорошо, хорошо. - Решил согласиться кто-то в зале. - Пусть это Колымагин. Мы проверим. Ведь если мы так же предъявим его народу, нас же засмеют. Мы проверим документы и оформим все на законном основании. А пока давайте отведем товарища, нам работать надо.

- Нет! - Не унимался Сверлов. - Мы сейчас же все выясним! Я вам докажу! Вот скажи, Шурка, когда началось восстание?

Но в зале засмеялись и завозмущались:
- Нашел чего спрашивать! Это каждый дурак знает!
- Правильно! - Оживились остальные. - Надо спросить такое, что только настоящий Колымагин знает.

- Вы что, товарищи! - Вступили еще какие-то члены. - Мы не следователи! Бросьте ерундой заниматься! Так мы все равно ничего не выясним. Это надо делать не спеша, основательно.

Но кого-то уже охватил азарт, кто-то нашел хороший повод опорочить и скинуть Сверлова. В общем, большинство загорелось желанием задавать каверзные вопросы самозванцу. Но что именно спрашивать, мало кто понимал.

- Надо такое спросить, чтобы никто-никто, кроме самого Колымагина не знал. - Напирал Феликс.

- Балда! Как же мы тогда проверять будем, если сами ответа не знаем. Этот тип соврет, и все! А мы с носом!

- Да, да, ребята! Надо такое спросить, чтобы только мы и настоящий Колымагин знали!

- Тьфу! Так ведь из нас никто не был с ним на каторге и на Марс никто не летал. Чего же мы будем спрашивать?

- Тогда пусть сам Андрей Михалыч спрашивает!
- Нет, нет! Его нельзя! Он лицо заинтересованное!
- Что вы городите! - Возмутился Сверлов. - Какое еще заинтересованное!

- Пусть Сверлов спрашивает, а мы посмотрим, как они оба реагировать будут!

- Дурак! Ты что психолог? Они же комедию ломать станут, а мы тут уши развесили!

- Тогда сам и спрашивай! Почем я знаю, что спрашивать!

- А причем тут я? Я тоже не знаю, что спрашивать!
- Тогда и не лезь куда не просят!
- Нет, это уже слишком! Как вы смеете! Я за народное дело бьюсь. - И какой-то плешивый гражданин начал бить себя кулаком в грудь.

- Тогда пусть Сверлов спрашивает!
- Ты что! Он же не в себе! Это сразу видно. Ему лечиться надо!

- Это вам, милостивый государь, лечиться надо! А Сверлов еще о-е-ей, хотя и того... немного...

- Сами вы того...
- Тихо! - Закричал Сверлов. - Я буду спрашивать. От вас здесь никакой пользы не будет. Вы только в бумажках хорошо разбираетесь. А я сам все видел! И не менее вас заинтересован, чтобы установить истину. Я задам ему самые сложные вопросы. Потому что я не сомневаюсь, что он ответит. Я специально задам самые трудные вопросы, чтобы вы все убедились, что это настоящий Колымагин.

- Спрашивай, спрашивай! - Согласились присутствующие.

Сверлов долго думал. Но от волнения или от боязни разувериться в своей надежде, никак не мог придумать, что же ему спросить. Тогда ему начали давать глупые советы все, кто хоть немного был знаком с историей. Сверлов напряженно думал и наконец спросил:

- Что я тебе сказал перед взлетом "Потемкина" с Луны, когда мы все шли по коридору к пульту управления?

- Ты спросил, смогу ли я поднять корабль. - Без запинки ответил Александр Степанович.

- Точно! - Несказанно обрадовался Сверлов и принялся целовать друга.

Однако остальные члены ЦК не разделяли его восторга:

- Это еще ничего не доказывает! Ваш разговор могли слышать другие люди, шедшие рядом. Если наш гость готовился к этому маскараду, то он вполне мог узнать о вашем разговоре на "Потемкине". А если и не знал, то тут нетрудно и догадаться. Ведь все знают, что это вы, уважаемый Андрей Михалыч, посадили Колымагина за пульт корабля, хотя у настоящего Александра Степановича не было за плечами ни малейшей подготовки. Поэтому любой дурак догадается, о чем вы могли спрашивать!

- Вы что, считаете, я неправильно его посадил? - Заинтересовался в свою очередь Сверлов.

- Боже упаси! Конечно, вы поступили правильно! Чем меньше подготовки, тем даже лучше... - Прокомментировал какой-то шутник.

- Вы ничего не знаете! - Закричал кто-то. - Была у него первоклассная подготовка. Он в Германии ее получил, на самом современном производстве! И в Космос раньше летал. Я сам слышал, как в народе об этом поговаривали!

- Ерунда! Слухи все это! Не было у него подготовки! Он и корабль чуть-чуть сразу не завалил!

- Нет, была! Была! Ты бы так вообще разбил корабль на первом же повороте!

- Товарищи! Товарищи! Вы же не о том спорите! Не отвлекайтесь, а то мы так ничего не выясним!

- А мы и не отвлекаемся!

- Как же не отвлекаетесь, когда отвлекаетесь! Надо просто чтобы Сверлов подтвердил или не подтвердил ответ нашего гостя.

- Интересно! Мы же должны понимать сложность вопроса. А этот вопрос никуда не годится! Так что давайте следующий! Этот я не принимаю!

- А я принимаю!
- А вас никто не спрашивает, принимаете вы или нет! Надо такие вопросы задавать, чтобы всем убедительно было. А то так мы вообще все запутаем. Слышите, Андрей Михалыч? Давайте что-нибудь посущественнее!

Сверлов помрачнел, но теперь он уже не казался таким старым.

- Хорошо! Скажи, Шура, что мы делали после того, как с помощью кодов, полученных от американцев, якобы заблокировали орудия американских колонистов?

- Мы сбросили на них пустой контейнер.
- Верно! Верно! - Обрадовался Сверлов. - Мы сделали это тайно, чтобы не будоражить экипаж. Тогда назревал бунт. Мы все делали тайно. Об этом никто не знал. И после мы как-то забыли об этом и никому никогда не говорили!

Но и тут нашлись возражающие:
- Ну, вы не говорили. Это мы принимаем. А вы уверены, что настоящий Колымагин никому об этом не рассказывал? Ведь вы расстались с ним на Марсе. После этого Колымагин полгода летел к Земле и отнюдь не один. В камере смертников после суда он тоже был не один. И потом, хоть вы бросали контейнер тайно, но это могли в принципе видеть другие. Ведь верно? Видно это было в иллюминаторы? А?

- Видно. - Нехотя согласился Сверлов. - Но так можно под любой факт подкапываться. Ведь мы не заговорщики и не сектанты, работали всегда на людях и с людьми! Естественно, мы всегда были на виду. И люди интересовались нашими персонами больше, нежели другими.

- Да, товарищи! Мы слишком строги. Так ему никогда не оправдаться.

- Ну, а что ты предлагаешь?
- Не знаю.
- Ну тогда и не выступай. Надо еще вопросы задавать. Чем больше, тем лучше. Когда-нибудь он все равно проколется!

Но Сверлову эта идея не понравилась, так как он нутром почувствовал, что материала для прокалывания вполне достаточно.

- Нет, товарищи! - Сказал он. - Так без конца нельзя. У меня нет миллиона вопросов. Да и не помню я, о чем мы с ним разговаривали. И дневников я не вел и не запоминал. Не до этого было. Я не учебник по истории писал, а саму эту историю делал. С ним вместе! Вот этими руками!

Неожиданно на выручку решил прийти сам Колымагин:
- А еще я сделал на Марсе открытие, от которого ты, Андрюха, пришел в ужас. И велел мне молчать о нем. Ведь правда? Об этом никто не может знать. Так что, уважаемые члены Центрального Комитета, вы можете быть уверены, что никто никогда не был заинтересован в разглашении этого эпизода, потому как он не делает нам большой чести.

- Правда! - Заорал Сверлов и бросился целовать Колымагина. - Это он! Он сделал открытие! Об этом никто не мог знать! Теперь вы понимаете, что его место в ЦК?!

Однако все остальные не торопились кричать ура. Многие были явно разочарованы. Они ожидали совсем иного исхода. К тому же им было очень нелегко отказываться от утвердившегося раз и навсегда мнения.

- Ну, все, товарищи! Решено! - Продолжал Сверлов. - Хватит хмуриться! Смелее надо, веселее! Веселее на жизнь надо смотреть!

Однако никто не торопился впадать в веселье.
- Андрей Михайлович! Можно еще вопрос?
- Нет, нельзя! Уже решено!
- Интересно, почему это вы можете задавать вопросы, а мы не можем?

- Вы тоже можете. Но вопрос уже решен! Так что по этому вопросу вопросы больше не принимаются.

- Хорошо, я по другому вопросу. Я хочу спросить нашего гостя...

- Нечего его спрашивать! И это теперь не гость! Запомните это! Личность его установлена! Садитесь, товарищ Гренкин, и не мешайте работать!

- А я как раз по работе! Хочу спросить уважаемого Александра Степановича!

- Нечего его спрашивать! Чего пристали к человеку? Он теперь такой же член, как и вы.

- А я и хочу его спросить как члена ЦК.
- Вечно вы лезете. Ну, ладно, спрашивайте. Только по делу и как члена ЦК!

- Да, да. Я по делу. Так вот, уважаемый член ЦК, что вы делали все эти годы, когда пропадали неизвестно где?

- Да, да! - Поддакнули остальные. - Нас тоже интересует. Пусть ответит. Пусть как член ЦК отчитается о своей работе!

Колымагин стал мяться. Тогда заговорил Сверлов:
- Он скрывался. Как я! Скрывался и все! А когда Родина позвала, то перестал скрываться.

- Скрываться можно по-разному. - Не отставала аудитория. - Мы тоже скрывались. Но мы еще и работали! А где вы работали, уважаемый Александр Степанович?

Но Колымагин не знал что сказать.
- Ну, скажи им, Шура! Пусть они замолчат!

Но молчал как раз Александр Степанович. Тогда Гренкин предложил:

- Я всю жизнь собирал сведения об А.С.Колымагине, о вас то есть. Для истории. Когда-то ведь напишут историю нашей партии. Хотя ба краткий курс. Я встречался со многими людьми, знавшими Колымагина, то есть вас. У меня есть записи, документы. В частности, протоколы допросов после вашего задержания в поезде. Там указано, что вы встречались с Машиным. Вы верно с ним встречались?

- Да. - Подтвердил Колымагин, не решившись спорить с документами.

- С Машиным? С Машиным? - Пронеслось по залу. Большинство не знало этой детали и очень удивилось. Машин был давно сгинувшей исторической личностью. Никто из присутствующих или их знакомых, разумеется, никогда не видел Машина и даже не мог помышлять о такой встрече.

Гренкин выждал, когда все немного успокоились, а потом громко, отчетливо выговаривая каждое слово, медленно произнес:

- А теперь скажите, сколько вам лет?

Колымагин сообразил, что с возрастом сейчас выйдет неувязка, и стал быстро прикидывать, какую бы назвать цифру. Тут и все присутствующие поняли задумку Гренкина и тоже стали прикидывать, сколько бы лет могло быть гостю.

- Ему лет сорок. - Зашептал кто-то убежденно.
- Да нет же! Он потянет на все пятьдесят!
- Вы ничего не понимаете! Ему лет тридцать! Я же вижу. У меня глаз наметанный!

- А у меня еще более наметанный!
- Откуда он у вас наметанный, если вы всю жизнь бумажки в кабинете писали?

- А вы всю жизнь в погребе прятались.
- Сами вы прятались. А я оттуда руководил рабочим движением!

- Тише, тише, товарищи! Не ссорьтесь! И так все ясно. Ему нет и тридцати. Он же загримирован!

- Нет! Ему за пятьдесят, а загримирован он под молодого человека!

- Что вы несете! Вы ничего не понимаете, потому что ваши глаза наметаны на людей, не сидевших в тюрьме. А после двух лет каторги человек стареет сразу на двадцать лет! Я точно знаю. Вот посмотрите, ему нет и тридцати.

- Балда! С чего вы взяли, что он был на каторге? Это настоящий Колымагин был. А этот не был! Это ему ни к чему. Он шпион, наверное, чей-нибудь. Так что ему пятьдесят! Просто он выглядит молодо для своих лет!

- Нет! Ему тридцать! Просто он выглядит старше!

К счастью, за спорами про Александра Степановича временно забыли и он спокойно выслушал все мнения. Он также прикинул, что Сверлову сейчас должно быть около 60, а сам он должен быть моложе, но не слишком, чтобы не разминуться с Машиным. Когда все смолкли и обратили взоры к Колымагину, он заявил:

- Мне пятьдесят пять. Стукнуло.

Все заахали. Но согласились, что ввиду встречи с Машиным возраст должен быть приличным. Однако Гренкин не торопился садиться.

- Садитесь, товарищ Гренкин. Вам ответили, и садитесь! Вообще, какая разница сколько ему лет! Давайте перейдем к делу.

- А разница в том, что наш гость не мог встречаться с Машиным!

- Бросьте вы! Я вас лишаю слова! Это уже переходит всякие границы.

- Нет! Пусть говорит! - Оживилась вдруг аудитория. - Если вы не даете, то мы даем ему слово!

- А я и вам не давал!
- А мы вас, Андрей Михалыч, и спрашивать не будем, если вы нам все время рот затыкаете! Говори Гренкин! Мы тебе разрешаем!

- Так вот! - Обрадовался Гренкин. - Этой встречи не могло быть.

- Почему это не могло? - Спросил Сверлов. - Машин умер двадцать девять лет назад, и никакого противоречия я тут не вижу.

- Ну, во-первых, не двадцать девять, а тридцать три, а во-вторых... - Гренкин сделал многозначительную паузу. - Во-вторых, Колымагин встречался с Машиным вовсе не в день его смерти!

Тут, наконец, до всех дошла задумка Гренкина. И многие стали радостно потирать руки в предвкушении интересных разоблачений.

- А когда? - Спросил какой-то тугодум.

Но Сверлов влез снова:
- Что вы несете, товарищ Гренкин! То встречался, то не мог встречаться! Вы же сами себе противоречите! Предлагаю закрыть этот вопрос! Кто за? Поднимите руки! Ну! Почему никто не подымает? Все равно я закрываю этот вопрос!

- Вы закрываете, а мы открываем! - Закричали присутствующие.

- Говори Гренкин! Истина превыше всего!

И тот торжествующе заговорил:
- Два года назад я был в Германии и перерыл картотеку машинского центра. Сейчас у этой фирмы трудные времена. Обошли ее конкуренты. Но документы сохранились!

- Документы это хорошо! - Возликовала аудитория.
- Да, да! Так вот никакой встречи Колымагина с Машиным там не зафиксировано!

Тут все раскрыли рты, потом стали переглядываться, ничего не понимая. Теперь стало совершенно неясно, кто переврал свою биографию: то ли настоящий Колымагин, то ли самозванец. А Гренкин продолжал молчать, любуясь произведенным эффектом. Тогда встал Александр Степанович:

- Верно, не зафиксировано, потому что встреча была неофициальной. А официально я встречался в тот же день с консультантом фирмы.

Все молча выслушали Колымагина и перевели вопросительные взоры на Гренкина.

- Я нашел этого консультанта! - Торжествующе заявил Гренкин, как будто он обнаружил снежного человека.

Слушатели затаили дыхание, ожидая, что вот-вот раскроется какая-то ужасная тайна. А Гренкин скромно уточнил:

- Ну не его самого, а тех, кто его знал. И точнее не его, а ее! Потому что консультантом была женщина!

Все ахнули, как будто речь шла не о скромной девушке, а о лох-несском чудовище.

- Ну и что! - Не выдержал Сверлов. Не вижу в этом никакого криминала.

Впрочем, остальные уже дорисовали в своем воображении все что угодно. Кто во что был горазд.

- Это была... Берта Альтшулер! - Заявил Гренкин так, как будто речь шла о Юлии Цезаре или Рамзесе Втором.

В голове Колымагина штормом пронеслись яркие воспоминания. От волнения он привстал на цыпочки и чувствительно приложился головой к потолку:

- Да! Да! Это она! Берта! Она жива? Жива? Скажите скорее!

- Нет... - Опешил Гренкин, не ожидая столь быстрого согласия от самозванца. - Она погибла. От диверсантов. Совсем незадолго до моего приезда. Но остались ее дети, внуки, друзья. Сами они никогда не видели Колымагина. Но госпожа Альтшулер много раз рассказывала им о Колымагине и о том, что ждала его двенадцать лет. Да и потом всю жизнь она мечтала о встрече. Даже фамилию не сменила, чтобы ее легче было найти.

- Она ждала меня? - Заволновался Колымагин.
- Да. Даже после того, как узнала, что вас повесили. Она почему-то была уверена, что вы не могли умереть и обязательно найдете ее. Она даже делала запросы. Но ей, разумеется, отвечали, что вы повешены.

Колымагин молча сел, обхватив голову руками. Остальные тоже молчали, потеряв нить рассуждений.

- Ну и что? - Вмешался Сверлов. - Это только подтверждает все прочее! Значит, все так и есть, как было. А чего не было, того, естественно, и нет. Садитесь, товарищ Гренкин. Подробности вы расскажете Александру Степановичу при личной встрече. Не обязательно это выставлять перед всеми.

- Нет, не все сходится. - Не отставал Гренкин. - По документам выходит, что эта встреча состоялась тридцать девять лет назад!

Все стали заниматься арифметикой и сообразили, что в момент исторической встречи Колымагину было только шестнадцать лет. Многие стали выражать недвусмысленные сомнения. Другие стали приводить примеры юных полководцев и т.п.

- И это ничему не противоречит. - Сказал Сверлов. - Было бы, наоборот, удивительно, если бы госпожа Альтшулер влюбилась в старика. Ты, Шура, извини меня, конечно. Самый подходящий возраст! Как раз все сходится.

Присутствующие опять скисли. Но это было не все.
- Да, пока не противоречит. - Таинственно произнес Гренкин.

- Ну, что там еще? - Заволновался Сверлов.
- А то, что госпожа Альтшулер подробно описывала Колымагина. И по ее словам, консультируемый вовсе не выглядел юношей. Он был вполне сформировавшимся человеком. Исключительно образованным. Для нее Колымагин показался чуть ли не пожилым человеком. По крайней мере, она давала ему никак не меньше тридцати! А значит, сейчас нашему уважаемому Александру Степановичу должно быть семьдесят или больше того! И уж никак не пятьдесят пять, которые он нам назвал!

- Как это семьдесят? - Не удержался Сверлов. - Он что же, старше меня? Сколько я помню, он всегда был для меня молодым человеком, а я его учителем.

Все опять замолчали. Вопрос окончательно запутывался. Сверлов еще немного подумал и сказал:

- Выходит, что и возраст того Колымагина, с которым я встретился в тюрьме, тоже не сходится? Что-то вы путаете, товарищ Гренкин! Может, и тот Колымагин был не настоящий, так как не мог встречаться с Машиным?

- А что? - Разошелся Гренкин. - Ведь и у того Колымагина не было документов, и не опознали его, и сведений о нем вообще нигде не оказалось!

Сверлов это не стерпел:
- Так, может, и восстания не было, ни Колымагина, ни меня не было? Да наплевать мне на эту мифическую встречу с Машиным. Вам разве не достаточно? Он ответил на все вопросы.

- Ответил, да не на все. - Сказали ехидно из зала.
- Ну, почти на все.
- А чтобы уличить во лжи не обязательно, чтобы он на все ответил неправильно. Достаточно и одного.

- Ну мало ли, забыл человек!
- Забыл! Свой возраст забыл? Ха-ха-ха!
- Хватит! В конце концов, что вам важнее: возраст или сам человек?

- Хорошо, не в возрасте дело. - Согласились слушатели. - Но есть еще детали... Во-первых, как это уважаемый Александр Степанович спасся от гибели, когда масса людей видела, как его повесили и как хоронили? И по-прежнему не ясно, где он был все эти годы, когда мы изо всех сил сражались за светлое будущее?

Колымагин немного помолчал, потом промямлил:
- Я занимался научной работой...
- Ага! Мы тут жизни не жалели, а он занимался! И где же ваши книги, изобретения, публикации? В какой журнал вы послали? А?

- Я еще не успел послать...

Все засмеялись.
- Ладно. Я, пожалуй, пойду. - Сказал великий ученый.

- Иди, Шура. Подожди за дверями. Но не уходи далеко!

Но выйти ему не дали.
- Нет уж, дорогой товарищ Сверлов! Теперь это уже не ваше личное дело. Теперь вы нам ответите, как вы смогли привести сюда самозванца, а может быть, и шпиона?

- Никакой он не шпион!
- А вы проверяли? Может, он внутри напичкан электроникой? Вдруг у него там бомба? Вдруг он вообще робот? А?

- Да, да! - Закричали другие. - Это же все знают, что Колымагин давно умер. А если бы к вам пришел человек и назвался Наполеоном, вы бы тоже поверили?

- Да, да! Так нельзя. Если это допустимо для какого-нибудь слесаря, то совершенно непростительно вам, Андрей Михалыч!

- Да, да! Вы потеряли революционную бдительность. Враги обвели вас вокруг пальца.

- Да, да! Они вторглись в ваш мозг. - Добавил кто-то.

Тут все сразу смолкли. Сверлов понял, что теперь уже его самого принимают за сумасшедшего или даже похуже.

- Товарищи! Товарищи! - Стал он взывать к аудитории.

Но товарищи глядели исподлобья и молчали.
- Предлагаю отстранить товарища Сверлова от работы. Временно. Для обследования. В его же интересах.

- Ну нельзя же так...
- А так можно? Можно? Да?
- Э! Э! Товарищ Сверлов! Куда вы? Мы вас не отпускаем!

Но Сверлов схватил Колымагина за руку и полез к выходу. Ему пытались помешать. Но Сверлов беззастенчиво всех растолкал. А интеллигенты не решились схватиться в рукопашную.

Друзья вылезли в соседнюю бочку. Там было несколько вооруженных охранников.

- Слушай мой приказ! - Заорал Сверлов. - Все в тоннель номер пять! Авдеев, вызвать ко мне начальника охраны и командующего! Быстро! А ты, братец, задержись! А ну-ка запри этот люк!

- Но там же заседание ЦК...
- Запирай, тебе говорят! Революция в опасности! А заседать можно и взаперти. Запирай немедленно! Ключи мне! От меня ни на шаг И никому ни гу-гу!

- Есть, товарищ Сверлов!

- Так. А это кто еще?
- Два слова! Только два слова, Андрей Михайлович!
- Кто такой! Убрать немедленно!
- Я из "Простоквашино-интернэшнл". Только два слова!

- Как он сюда попал! Всех расстреляю! Убрать немедленно! Впрочем, стой! Я дам интервью! Пусть все знают! Так, записывайте! Все члены ЦК, кроме меня, отказались поддержать обращение к Временному правительству об освобождении политзаключенных. Я боролся последовательно, долго и... Записали? Долго... Ну, еще чего-нибудь добавьте! А они оказались против священного права на свободу! Так. Вопрос о забастовке передается на рассмотрение трудовых коллективов. Пусть сами рабочие решат, за что им бороться: за свободу или за подачки Временного правительства! Все! Можете идти! Да не туда! Там заперто! Не видите разве?

- А кто тогда там ломится?
- Идите! Идите! Это не ваше дело!
- Назовите, кто присутствовал на заседании ЦК.
- Вам сказано: все! Откуда вы знаете, что здесь заседание? Это же военная тайна! Убирайтесь вон!

- А это не члены ЦК там стучатся?
- Нет. Это канализационные работники. Ошиблись выходом.

- Но они, по-моему, культурно выражаются для канализационных работников.

- Это они еще не разошлись! Сейчас пойдут и непечатные выражения! Это уже не для вас! А ну-ка, Шурка, помоги мне выставить гостя, а то у него слишком длинный нос!

Репортера кое-как вытолкали. И он полетел как на крыльях.

- Так, Шура! Надо брать власть в свои руки! Надоели мне эти трепачи! За мной! Скорее! У нас мало времени! Пока прибудет командующий, мы успеем забежать к Журкину. Тебя надо опознать! А то трудно мне будет тебя показывать. Не могу же я долго держать взаперти этих трепачей!