Глава 11. Второе путешествие Колымагина
"Вот она, будущая Россия! Самая гуща! - Подумал Колымагин, проталкиваясь на вокзале сквозь гущу народа. - Можно сказать, в народ пошел. Ну их, этих умников-теоретиков! Вот куда надо! Поближе к народу. К первоисточнику. А то языком всякий молоть умеет, особенно когда ничего не знает. А вот я сейчас все узнаю. Здорово я придумал: прямо на вокзал попал!"
Великий провидец, не спеша, осматривался. Все проходы были забиты людьми. Большинство просто стояло, подпирая стенки. Сесть было абсолютно некуда. Разве что на пол. Но тот был весь заплеван и усыпан шелухой от семечек. Александр Степанович с трудом нашел маленький свободный участок стены и мигом занял его, чтобы получше рассмотреть людей и все прочее.
В этот момент вокзальное радио громко чихнуло и прокашлялось. Все окружающие вдруг замерли как статуи. Все стихло. Среди тишины далеко разнесся вопрос какой-то бабы:
- Чаво сказало-то?
На нее сразу зашикали. Радио еще раз чихнуло и в самом деле что-то сказало. Колымагин ничего не разобрал. Но другие, видимо, разобрали, потому что все вдруг сорвались с мест и с воем ринулись по проходу. Напрасно испуганный Колымагин изо всех сил прижимался к стене. Вскоре его оторвали и понесли в неизвестном направлении. Сначала он пытался сопротивляться, но ему заехали чемоданом в лицо, и он предпочел не идти против народа. Бурлящий поток вынес Колымагина к поезду и стал прижимать к железной обшивке вагона. Люди, сминая друг друга, лезли в узкую дверь, а кто помоложе, то в окна и на крышу. Великого ученого стали запихивать под вагон. Он в ужасе закричал и ухватился за чей-то мешок. Его обладатель тоже завопил:
- Грабят!
Но никто на это не прореагировал. Хозяин мешка стал тянуть его и выволок вместе с Колымагиным. Здесь Александр Степанович отпустил мешок и уцепился за угол окна. Из последних сил он подтянулся и влез в окно. В вагоне еще было относительно свободно, потому что из-за образовавшейся в дверях пробки пассажиры проникали в основном через окна. Оставаться в вагоне и, тем более, куда-то ехать не входило в планы великого ученого. Поэтому он подошел к двери, в которой застрял мужчина с красным от натуги лицом.
- Вы сейчас не выходите? - Культурно осведомился Александр Степанович.
Но его не удостоили ответом. Наоборот, через мужчину перелезла косоглазая баба и поперла на Колымагина.
- И вы тоже не выходите? - Поинтересовался Александр Степанович.
- Нет. - Буркнула баба.
Тогда Колымагин вновь подошел к мужику с красным лицом и вежливо с надеждой спросил:
- Ну, хотя бы на следующей остановке выходите?
В этот момент мужчину наконец протолкнули через двери, и толпа повалила в вагон. Колымагин ринулся прочь от настигающей его волны. С трудом он отыскал окно, в которое, как ему показалось, никто не лез. Сунул туда голову. Но тут же за край окна снаружи со стуком зацепилась клюка, и какая-то древняя старуха, подталкиваемая снизу, столкнулась с Колымагиным нос к носу. Александр Степанович понял, что из вагона ему не выйти. Покорившийся судьбе, он решил ехать. Колымагин даже сел на краешек скамьи. Но радость его была преждевременной. Народ все прибывал и все сильнее наваливался на великого исследователя. Вскоре он понял, что сейчас на него попросту лягут или встанут ногами. Он с трудом приподнялся и стал ввинчиваться в толпу. Кто-то обругал его незнакомыми словами, кто-то поддел локтем. Но цель была достигнута.
Рядом оказалась пышная немолодая женщина, напрочь перегородившая дальнейшие пути продвижения. Щуплый колымагинский корпус буквально вдавили в это женское тело. Александр Степанович принялся извиняться, попытался повернуться хотя бы боком. Но недовольные соседи в отместку нажали на него еще крепче, и русский интеллигент прямо-таки утонул в пышном теле соседки. Он весь покраснел и стал беспрерывно извиняться. Наконец, женщина не выдержала и сказала:
- Хватит уже! Надоел. Я давно простила. Все ведь понимают, что ты не за этим ко мне прижался. Ха-ха-ха! Ты что, в первый раз, что ли? Как девушка...
- Нет, но раньше свободнее было...
- Через три остановки здесь тоже пусто будет. Хоть шаром покати. Поедешь с комфортом!
- Почем вы знаете, что мне дальше ехать. Может, мне сейчас выходить!
- Ха-ха-ха! Сейчас тебе ни за что не выйти. Наша купеческая гильдия не позволит.
- Причем здесь гильдия? Я не состою.
- А я сразу поняла, что не состоишь. А эти вокруг состоят! Верно, братцы, мешочники и спекулянты?
- Верно! Состоим. - Согласился кто-то.
- Ну, ты полегче на поворотах, баба! - Раздался другой голос.
- Вишь, сознались мошенники! На толкучку прут. Ничего! Скоро сойдут. Поедем с тобой как короли!
- С чего вы решили, что я с вами поеду? Может, я с ними сойду? И никакой я не король.
- А тебе нечего там делать! Ха-ха-ха!
- Как это нечего! Почем вы знаете?
- А потому, что продавать ты ничего не везешь. А чтобы там покупать, сначала надо быть королем или миллионером. А ты же не король! Ха-ха-ха! Сам признался! Ты интеллигент. Сразу же видно!
- Что же это, интеллигент не может быть миллионером? - Завозмущался Колымагин.
- Конечно, не может! У нас, по крайней мере. Богач у нас непременно свинья. А интеллигент обязательно рвань несчастная. Ха-ха-ха!
Александр Степанович подумал немного и надулся.
- Да ты не обижайся, сынок. Ведь сразу видно культурного человека. Все культурные в таком же тряпье ходят. А все плуты и скоты наряжены как куклы.
- Интересно, а кто же вы будете?
- Я рабочая! - Гордо сказала баба. - Вернее, была. Но и сейчас по духу я рабочая! Не чета этим мошенникам!
- Ну, ты полегче, баба! - Посоветовал какой-то бугай. - А то мигом продадим тебя по частям.
- Чего! Да я сама тебя вперед этим чемоданом уделаю!
Тут Колымагин заметил, что женщина крепко прижимает к себе маленький блестящий чемоданчик.
- Да, ладно, ладно. - Сказал бугай. - Неохота связываться...
- Вот такое у нас купечество. - Вздохнула баба, обращаясь уже к Колымагину. - А ты образованный человек. Сразу видно. Я таких уважаю! Ничего. Сейчас вся эта нечисть схлынет.
И действительно, вскоре толпа поползла к выходу.
- Я тебе помогу. - Сказала баба. - Чтобы потоком не унесло. - И обхватила Колымагина увесистой рукой.
Александр Степанович попытался от нее оторваться, но это ему не удалось. Баба отпустила его только тогда, когда поезд уже тронулся. "Что за чертова баба! - Подумал великий ученый. - Я ведь не могу куда угодно ехать. У меня же авто на вокзале осталось! Черт меня дернул на вокзал припереться! Ладно, проеду остановку и сойду!"
- Как зовут-то? - Спросила баба.
Колымагин представился.
- А меня Ниловной зовут.
- И куда едете? - В свою очередь поинтересовался Колымагин.
Но баба замялась:
- По делу, по делу, сынок...
- Далеко?
- Ой, не могу сказать...
- Секретно, что ли?
Ниловна неожиданно взбеленилась:
- Чего пристал, окаянный! Какое твое дело! Куда хочу, туда и еду!
Александр Степанович молча встал и пересел на скамейку подальше. Но не прошло и минуты, как Ниловна оказалась рядом.
- Ты это... не серчай, сынок. Дура я! Да и ты это... пойми! Разные люди ездят. Но теперь я вижу, что ты хороший человек. Хорошего человека всегда сразу видно. Я в людях здорово разбираюсь. Сразу насквозь вижу. Ведь правда, ты хороший? Ну, скажи!
- Да хороший, хороший.
- Но вот видишь! Я же говорила! Сам видишь!
Александр Степанович хотел сказать, что видит, но из скромности промолчал.
- Шпиков сейчас много шныряет. - Шепнула на ухо Ниловна.
- С чего это их много стало?
- Так бунтует народ. Нет больше веры царю-то.
- Чем это он провинился?
- Ты что? С луны что ли свалился? Иль так в книжках закопался, что жизни не видишь?
- Видите ли, я был в длительной командировке на необитаемом острове. И только что вернулся.
- Батюшки! Неужели ты не знаешь, что 9 января случилось?!
Колымагин развел руками.
- Ну, ты даешь, интеллигент! Совсем выродилась наша интеллигенция, сгнила прямо на корню. То-то некому царю подсказать. Шествие на поклон царю было. Народу было видимо-невидимо. С детьми, с иконами. Сознательные рабочие их остановить хотели. Говорили: историю забыли, что ли? Ничему, дескать, история вас не научила. А те, какие верили в батюшку, отвечали, что и царь ведь не забыл, сделает выводы и примет народ по-христиански. Ну, он их и принял... Магнитными зарядами! Всю Красную площадь трупами усыпал. Когда толпа разбегалась, еще тысяч десять подавили. Да с космического корабля лазерным лучом людей сжигали прямо на бегу. Не знаю, почему царь на такое пошел. Может правда, а может, анекдот, но говорят, что потом министры царя спрашивают: неужели вас, батюшка, история ничему не научила? А он отвечает: почему меня? Я мол и так ученый, а вот народ мой, видать, ничему не научился. В общем, нет ему больше веры, народ бунтует, а царь и помещики лютуют. Все! Теперь народ прозревать начал!
- И вы начали?
- Да. Недавно. Сын меня образумил. Его рабочие уважают. Если бы не он, так и была бы темнота темнотой. У меня ведь никакого образования.
- Отчего же вы не учились? Неужели не было никакой возможности?
- Была возможность. Я даже поступила в школу. Но потом отец меня забрал и строго-настрого запретил учиться.
- Странно! Он что, такой же темный был?
- Ты что! Он очень образованный человек был. Из коммунистов, из старых еще. Светлая ему память.
- Странно, что культурный человек запрещает учиться.
- Да так уж вышло. Как я в школу пошла, он наказывал: учись, дочка, плохо, крутись больше, учителя не слушай, на вопросы его не отвечай. А мне, наоборот, интересно стало, учиться-то. Он как это увидел, так выпорол меня и из школы сразу забрал.
- Что вы такое говорите! Он что, не в себе был?
- Что ты! В самом что ни на есть себе. Все обо мне заботился. Говорил, что ему образование счастья не принесло и мне не принесет. И верно! За его же сознательность, за его же образованность забили его кольями, свои же мужики.
- Как это? Как это?
Баба оглянулась по сторонам, перекрестилась и стала рассказывать:
- Все началось с помещизации сельского хозяйства. Ее еще сами коммунисты начали проводить. Вот вызывают моего отца и говорят: тебе партийное поручение, будешь помещиком! Он давай отказываться. Не справлюсь, говорит, уж лучше холопом. А ему: надо! Партия приказывает. А чтобы справился, его сначала за границу на учебу направили. В общем, подковали идейно. Мужиков дали, усадьбу. Ну, сначала мужики между собой передрались. Среди них всякие были: и коммунисты тоже, и демократы. Митинговать уже давно всем надоело, так как никакой пользы. Поэтому они потихоньку меж собой выяснили отношения и всех коммунистов поубивали. Остальных полиция забрала. Отец давай все пороги обивать, спасать мужиков. Всюду говорил, что не виноваты они, дело-то новое, первый блин всегда комом, и нельзя же дать новому делу погибнуть, когда уже столько сил вложено. В общем, послушали его, не дали погибнуть делу-то. Часть мужиков вернул он в деревню. Правда, за это время, пока он хлопотал, почти все бабы разбежались в поисках более доходного ремесла. Отец давай срочно выпрашивать у начальства женский пол, чтобы и мужики не разбежались. Только не дали ему ничего. Посоветовали самому изыскивать резервы. Тут, правда, ему крупно повезло, единственный раз в жизни. Мимо деревни банда проституток проходила. Ну, и заглянули на огонек. Многие насовсем остались. Некоторое время мужики очень довольные ходили. Но потом что-то разладилось. Может, есть нечего стало? Отец поехал чего-то выпрашивать, а оказалось, что не у кого. Скинули тех, кто все это организовывал. И остался мой бедный батюшка один на один с мужиками. Он уж и так и этак их обхаживал, а они ему в ответ с претензиями: какой же ты помещик, если порядок не держишь, людей распустил, хозяйство запустил. Ну, отец взял да немного приструнил пьяниц и бездельников. Те давай бунтовать. Кричат: мироед ты, захребетник, народ угнетаешь! И многие вообще отказались работать. Тут бы моему отцу вызвать солдат, как многие помещики делали. А он, интеллигент паршивый, опять сюсюкаться с ними стал. Все, что у него было, отдал своим крепостным. Ну, они быстро все пропили и снова бунтуют. Отец и спрашивает: что же вы, миленькие, снова бунтуете? А они отвечают: а так положено! Раз ты помещик, то должен нас угнетать. А раз мы крепостные, то нам положено бунтовать. Вскоре усадьбу они сожгли. Отец со мной и с женой в погребе жил. А как-то напились мужики сильно и... Ой, не могу вспоминать! - Ниловна утерла рукавом слезы.
В этот момент Колымагин заметил, что поезд набирает ход после очередной остановки. "Тьфу ты! Совсем заговорила баба! Все. Прощаюсь и ухожу!"
В вагон вошли трое. Ниловна сразу задергалась:
- Жандармы! С контролером!
Колымагин хотел встать, но Ниловна мощной рукой прижала его к сиденью.
- Куда ты, черт! Сиди и не дергайся, не давай повода! В общем, так. Ты меня не знаешь. Я тебя не знаю.
Троица обошла редких пассажиров. Пришла очередь Колымагина и Ниловны.
- Ваши билеты, господа!
Баба, стараясь казаться спокойной, предъявила бумажку.
- Счастливого пути, мадам! - Контролер махнул рукой под козырек. - Ваш билет, сударь!
Александр Степанович стал судорожно шарить по карманам.
- Сейчас, сейчас! Подождите. Я найду!
Сцена затягивалась.
- Подождите минуточку. Я, наверное, обронил.
Троица направилась к следующему пассажиру, однако Колымагина явно не выпускали из поля зрения. Великий изобретатель повернулся к сидевшему поодаль пассажиру:
- Эй, товарищ! У вас нет лишнего билетика?
Мгновенно Ниловна заехала великому ученому локтем под ребра. Отчего у него перехватило дыхание.
- Ты что, балда! Какой он тебе товарищ! В тюрьму захотел? - Зашипела баба и тут же приняла благообразный вид.
Александр Степанович весь сжался и, заикаясь, спросил:
- А у вас нет?.. Случайно...
Ниловна смерила его уничтожающим взглядом и гордо отвернулась. Гениальный прорицатель стал догадываться о последствиях и принялся поглядывать в поисках путей, чтобы смыться. Это заметили жандармы и вновь подошли.
- Будьте так любезны! Вы нас задерживаете.
- Но я, кажется, потерял...
- О! Мы не смеем сомневаться в вашей порядочности и в уважении к правилам проезда на железнодорожном транспорте. Поэтому уверены, что вы нас не задержите и заплатите штраф. По правилам в стократном размере. Итак, за проезд до следующей станции с вас 356 руб. 11 коп. Но, может быть, вы желаете ехать дальше? Дальше оплата в обычном размере.
- Нет, нет! Я дальше не поеду. - В ужасе произнес Колымагин, попутно соображая, как это при умножении на сто получилась такая некруглая цифра с копейками. Но вступать в спор из-за одиннадцати копеек не решился. Он опять стал шарить по карманам. Потом покосился на Ниловну:
- Вы не одолжите мне? Временно.
Ниловна зыркнула на него и отодвинулась подальше.
- Вы знакомы? Вместе едете? - Сразу заинтересовался контролер.
- Знать его не знаю! Подсел тут, заяц чертов! - Возмутилась женщина.
- Почему же вы рядом сидели?
Колымагин не стал отвечать. А один жандарм что-то шепнул на ухо другому, и второй стал беззвучно трястись от смеха.
- Вы не смеете нас оскорблять! - Заявил Колымагин.
- Значит, все-таки вас? Вас вместе? - Спросил контролер, не видя за своей спиной жандармов. - А вас никто не оскорбляет. С чего вы взяли?
- Мы совершенно случайно познако..., то есть встрети..., то есть увиделись. - Объяснил Александр Степанович. - Случайно!
В ответ на это трясущийся жандарм наконец прорезался, и от его гулкого хохота зазвенели те немногие стекла, что еще сохранились в вагоне. Контролер глянул на него, и тот мигом замолк.
- Это у него нервное! - Стал оправдываться контролер. - маленькая разрядка. Сами понимаете, работа тяжелая. Человеческий фактор донимает! Но вы не сможете упрекнуть нас в невежливости. А если мы вам надоедаем, то охотно уйдем. Только сначала уплатите штраф. Не мы вас, а вы нас задерживаете.
Колымагин насупленно молчал.
- До какой вы станции едете? - Вновь заговорил контролер.
- Э-э... Я до Гологузовки.
Контролер задумался.
- У нас такой нет.
- Ну, может, она чуток не так называется. Может, Недорезовка.
- И такой нет! - Моментально среагировал проверяющий. - Итак, вы сами не знаете, куда едете! А где ваши вещи?
- У меня нет, нет вещей! - Заволновался Колымагин.
Тут вся троица, как по команде, уставилась на чемоданчик Ниловны.
- Это ваш дипломат? - Спросили молодого человека.
- С чего вы взяли! Это мой! Мой! - Закричала женщина и покрепче прижала чемодан к себе.
Контролер понимающе переглянулся с жандармами.
- Что вы везете в этом дипломате? - Контролер в упор посмотрел в глаза Колымагину.
- Я?! Вам же сказали: не мой!
Ниловна молча встала, собираясь покинуть импровизированную сцену. Но жандармы преградили ей дорогу.
- Пустите же! - Стала толкаться Ниловна. - Какое вы имеете право насиловать женщину! Я же предъявила билет!
- А вас никто не держит. Вот будет остановка, и сойдете. А сейчас опасно. О вас же заботимся. Не только по долгу, но и по совести. В правилах четко указано, что работники транспорта отвечают за безопасность пассажиров. А если вы будете прыгать на ходу, какая уж тут безопасность!
- Но я не собираюсь прыгать!
- Тем более вам лучше посидеть. Давайте будем уважать правила, тогда никому не придется волноваться и кусать потом локти.
Женщина села с плохо скрываемым возмущением.
- Так что вы везете?
Ответа не последовало.
- Значит, не хотите отвечать? Тогда предъявите документы!
- Причем тут документы! - Возмутился Колымагин. - Я же не в загс пришел.
- А! Значит, в загс вы ходите с железнодорожным билетом?
- Я? Да причем здесь загс?
- Как? Вы же сами, сударь, сказали.
- Ну, это я так, для примера, чтобы понятнее было.
- Значит, мы не в загсе? - Стал выяснять контролер.
- Нет, конечно.
- А где мы, по-вашему?
- Как где? В вагоне.
- Тогда извольте, сударь, уважать наши правила. Это в загсе от вас потребуют невесту предъявить. А здесь мы требуем только то, что положено!
- А документы для проезда не обязательны. - Не слишком уверенно парировал Колымагин.
- Все равно! В правилах четко сказано: если двое или более пассажиров претендуют на один и тот же багаж, то они обязаны предъявить документы и вообще могут быть задержаны до выяснения личностей.
- Но я вовсе не претендую ни на какой багаж!
- Может, и вы не претендуете, мадам? Тогда дайте нам дипломат.
- Ишь чего захотел! А я претендую! - И Ниловна стукнула огромным кулаком по чемодану.
- Вот видите! - Обрадовался Колымагин. - Мы уже все разделили, и вы вообще можете идти отдыхать.
Но троица не собиралась никуда уходить.
- Все равно! Вы обязаны предъявить документы, если у контролеров возникло подозрение в том, что груз опасен.
- Вот видите! - Сказал Александр Степанович. - Значит, от меня документы уже не нужны. Вы, мадам, предъявите им документы. Надеюсь, вы тут разберетесь. А я пошел.
- Сидеть! - Вдруг грозно рявкнул один из жандармов.
И Колымагин сразу сел. А Ниловна стала возмущаться:
- Но он совершенно не опасен! Вот вам крест! Что тут может быть опасного? Ведь ничего, правда?
- А вот мы сейчас узнаем, правда или нет! - Сказал жандарм.
- Мадам! - Вступил контролер, отодвинув боком жандарма. - Вы легко можете развеять наши сомнения, и вам даже не придется предъявлять документы. Откройте ваш дипломат, и мы все убедимся, что ничего опасного в нем нет.
- С чего это я должна открывать? Еще украдете. Потом у меня тут личные вещи, интимные...
- О! Мадам! Ваша интимность для нас неприкосновенна. В этом случае мы, конечно, не имеем права требовать...
- То-то! - Преждевременно обрадовалась Ниловна.
- В этом случае, - продолжил свою мысль контролер, - мы имеем право проводить вас в служебное помещение для досмотра багажа. Там вас обслужит контролер женского пола.
- Никуда я не пойду! Мне ехать надо, а не торчать в вашей кутузке. Некогда мне! Вот возьмите лучше мой паспорт.
Контролер внимательно изучил документ, но не спешил его возвращать.
- Я честный человек! - Продолжала женщина. - Еду по всем правилам. С билетом! Ничего не нарушила.
- Если вы столь честный человек, сударыня, то не будете ли вы все же так любезны продемонстрировать нам свою честность путем открывания дипломата?
- Не путайте мою честность с дипломатом! Может, вам еще и юбку задрать, чтобы продемонстрировать свою честность?
- Гм... Значит, вы не можете открыть?
- Могу, но не хочу! Не ваше дело! А то еще честность какую-то выдумал...
- А вы, сударь, можете открыть дипломат? - Неожиданно контролер повернулся к Колымагину.
- Я?! Да это же не мой! Как же я буду открывать чужие чемоданы?
Поезд замедлил ход. Ниловна поспешно встала. Но жандармы встали стеной. Один из них положил руку на кобуру.
- Вы не имеете права!
- А вы имеете право везти взрывчатку и оружие?
- Оружие?! Да я отродясь его не видела!
- Тогда откройте дипломат и вы будете свободны! Ведь если там нет оружия, то вам как добропорядочной христианке нечего опасаться. Ведь правда? А раз вы не хотите открыть, значит, там оружие!
Но Ниловна упорно не хотела открывать чемодан.
- Что же это делается! Господа хорошие! Ехала по всем правилам. Тут какого-то зайца поймали... А я-то причем? Вы с ним и разбирайтесь! Ну, хотите, я даже заплачу за него?
- Зачем вам так затрудняться? - Молвил контролер.
- Я заплачу и все! Вопрос-то исчерпан! Правда?
- Не исчерпан, мадам.
- Но я же заплачу. Вот, вот! Берите!
- Это уже не имеет никакого значения. - С недовольным видом сообщил контролер. - Пройдемте! Там разберемся.
Александр Степанович встал. Но Ниловна теперь не захотела вставать.
- Никуда я не пойду! Я с билетом! И не трогайте меня!
- Не усугубляйте, мадам! За сопротивление властям вам еще больше придется отвечать, чем этому господину зайцу.
Ниловна встала. Поезд снова набрал ход. Все впятером двинулись по проходу. И тут Ниловна с удивительной резвостью бросилась к разбитому окну и попыталась выбросить дипломат. Но жандармы были начеку. И дипломат перекочевал в руки контролера.
- Ого! - Взвесил его в руке. - А вы говорили: не оружие! Или бомба! То-то ты открывать не хотела. Ничего, у нас есть саперы. Мигом откроют.
Колымагину стало не по себе. Дело принимало совсем непредвиденный оборот. Ведь ему надо было вовремя вернуться к пункту отправления.
Задержанных вывели на перрон, завели в обветшалое здание. Стали подниматься по лестнице. И тут Ниловна резко повернулась и навалилась на идущих сзади жандармов. Не ожидая такого, те покатились вниз по лестнице. Смелая женщина вырвала дипломат из рук опешившего контролера и бросилась бежать. Однако в дверь как раз заходил какой-то мужик с чувалом. Хотя двери отнюдь не были узкими, Ниловна прочно засела в проходе в обнимку с мужиком и с его поклажей. Жандармы мигом оказались рядом. Сначала они выволокли чувал с мужиком, потом Ниловну. Она по-прежнему изо всех сил прижимала дипломат. Ее вновь стали втаскивать вверх по лестнице. Это было нелегко. Ниловна отбивалась как могла.
И тут дипломат раскрылся. С высоты прямо на людей что-то посыпалось. Эти небольшие коробочки были хорошо знакомы всем окружающим, если не считать Колымагина. Это были микрофильмы и магнитные кассеты, по-видимому, с подрывными материалами.
- Люди! Люди! - Обратилась Ниловна к немногочисленным ожидающим. - Берите слово правды! Это ваша правда, народная!
Жандармы стали заламывать ей руки.
- Народ не сломить! - Продолжала женщина.
- Молчать! - Заорал контролер.
- Народу рот не заткнешь! - Настаивала Ниловна.
- Я тебя сгною, чертовка! - Отбросил любезности контролер. - Лично повешу!
- Вешайте, вешайте! - Согласилась женщина. - Всех не перевешаете!
И ее запихнули в невзрачную дверь.
Большинство народа шарахнулось в стороны и наблюдало за сценой с безопасного расстояния. Но кое-кто под шумок стал хватать рассыпавшиеся материалы.
Колымагина временно выпустили из зоны внимания. Бочком, бочком он начал выруливать к выходу. Но через несколько мгновений жандармы вынырнули из дверцы и налетели на великого ученого. Его грубо скрутили и затолкали вслед за Ниловной.
Глава 12. Следствие
Колымагина привезли к фешенебельному строению с ухоженным садиком во дворе. Если бы не характерные детали, то можно было подумать, что это дом отдыха. Собственно, это почти и был дом отдыха, потому что характерные детали были таковы: высокая ограда и решетки на окнах. Внутри тоже было светло и чисто. Александру Степановичу выделили отдельный номер. Только ключей не дали. Их унес тюремщик.
Поначалу великий ученый был даже приятно удивлен. Он никак не ожидал такого обхождения, потому что уже успел наскоро осмотреть исправительные заведения советского периода с их скотскими условиями и ужасающей теснотой. Здесь было иначе. Царское правительство хорошо позаботилось о преступниках. Придя к власти, оно набрало уйму займов за рубежом и пустило большую часть средств на обновление основ правового государства, справедливо полагая, что какое же может быть счастье без благоустроенных тюрем. Тюрьмы получились на славу. С размахом, с перспективой, на века! Потому что царское правительство взяло власть не на день или два, а надолго.
Однако вскоре великий провидец загрустил: "И как это я сюда попал? Ничего плохого не делал. Никого не трогал. Мухи не обидел. А меня в тюрьму! Кто же знал, что билет надо было покупать? Уж давно пора бы бесплатный проезд ввести. Вообще уже давно коммунизм должен был быть, обещанный. А они не только коммунизма не построили, но и социализм развалили. Пусть бы тех и садили в тюрьму, кто коммунизм обещал! А я-то причем? Пришел в гости, как к людям. А они меня в эту гостиницу с решетками! Нехорошо. Негостеприимно. В Германии меня даром катали, хоть у них самый отъявленный продажный капитализм был. Да еще и кормили по-царски. И за консультацию не я платил, а за меня платили! А здесь... Тьфу! Мне ведь денег не жалко. Я бы заплатил, если бы... было чем. Ей-богу заплатил бы! Напрасно они думают, что я заяц. Я ведь не заяц. Я ведь сам кого угодно покатать могу. Даром! Только не хочет никто. Не понимают! Хотя где теперь мое авто? Наверное, без меня уехало. И как я теперь вернусь в свое время? Неужели я останусь здесь навсегда? Среди чужих людей... Хотя и там все были чужие. Может, здесь будет лучше? Но тогда не сбудется пророчество Артура Абрамовича. По-моему, такое не входило в его планы. Хорошо хоть немного ему досадить! Значит, тогда я не умру в 1942 году, раз этот год давно прошел. Но тогда, наверное, не будет и книги, которую показывал Артур Абрамович. Ведь я ее еще не написал. Задумал, но не написал. Все некогда как-то было. Но если не будет книги, то откуда же я узнал чертежи машины времени? А если ее вообще не писать? Мне-то она теперь ни к чему. Тьфу! Какая-то ерунда получается! Не могу я в этом времени остаться! Это ж черт знает что получится. Уж ладно я, но ведь совершенно невинные люди могут пострадать. Конечно, можно построить новую машину, но у меня нет чертежей, материалов, а главное, у меня нет свободы. Если я буду под неусыпным надзором, кто же дозволит мне свободно разъезжать на машине времени!"
Переполненного всякими раздумьями Колымагина отвели на допрос.
- Следователь Дубов. Ваша фамилия, имя, отчество?
Гость назвал. Дубов набрал что-то на клавиатуре компьютера.
- Я так и думал, так называемый господин Колымагин, что вы совсем не Колымагин. Итак, ваше настоящее имя?
- Это настоящее! Видит Бог, настоящее!
- Бог видит, а наша система еще и проверяет. Не морочьте мне голову. Что вы как в первый раз! Несете в народ так называемую правду, а не имеете ни малейшего представления о жизни. У нас полные списки всего населения!
- Но я приехал из... - Колымагин замялся.
- А! Значит, шпион заграничный! Агент мирового коммунизма? Я так и думал. Сейчас я дам запрос интерполу. Только не надейтесь. Ваши штучки с ними не пройдут. А! Так и есть, то есть нету. Есть еще какой-то Колымагин, но Карл Францевич. Надеюсь, это не вы?
- У вас что же, по всему-всему миру?
- Ну, почти. За исключением Республики Галапагосских островов да еще нескольких негров, которые прячутся в джунглях.
- О! Я, наверное, как раз с этих островов. Там есть один необитаемый, то есть после моего отъезда стал необитаемым...
- Ну, допустим. Тогда назовите место рождения.
- Козломызлов.
- Никогда не слышал. Это город такой? Он что, тоже с Галапагосских островов?
- Нет, он наш, русский.
- Так... - Дубов опять стал нажимать клавиши. - Так я и думал. Такого города вообще нет, ни у нас, ни даже на тех островах.
- Но раньше был... Может, он по-другому теперь называется. Его как-то хотели переименовать в Имени Третьего съезда коминтерна. Но потом подумали, что слишком длинно будет. Может, сейчас уже переименовали...
- Я тебе покажу коминтерна! Брось издеваться, бездельник! У нас сведения за последние 100 лет. Нет и не было такого города! Не станешь же ты, молокосос, утверждать, что родился 100 лет назад?
Александр Степанович подумал и не стал возражать.
- Сейчас я вызову фотографа и через несколько минут ты все равно будешь опознан по фотографии.
Пришел человек, щелкнул аппаратом и ушел.
- Зря ты ломаешь эту комедию. Не в твоих это интересах. Лучше помочь следствию. На суде это зачтется.
- На суде? - Внутри у Колымагина похолодело.
- А как же! Государственное преступление. Пелагея Ниловна Власова напрочь тебя изобличила. Это ты вез подрывные документы. Угрожал бедной женщине. Заставил ее припрятать дипломат. Она во всем призналась.
- Я? Угрожал?! - Ученый вспомнил тяжелую руку Ниловны.
- Надеюсь, ты не опустишься до того, чтобы переваливать вину на бедную, слабую, пожилую, неграмотную женщину? Она у нас вне подозрений. Обыкновенная деревенская баба. Не того полета она птица, чтобы агитировать против царя.
- Как? Разве это не она кричала на вокзале?
- Будь джентльменом, негодяй! Она же спасти тебя хотела. Ясно, что ей бояться нечего, вот и хотела облегчить твою участь. По-христиански поступила. А теперь раз видит, что не удалось тебя выгородить, то все и рассказала, чистую правду, не стала брать грех на душу. В общем, по-христиански... Ты изобличен! Ну, признаешь вину?
- Да... - Неуверенно произнес ошарашенный Колымагин.
- Да! Довожу до сведения, что твои ответы записываются на пленку и в случае отказа от показаний будут заслушаны на суде.
Тут Дубов подробно изложил свою версию приезда Колымагина из-за границы и провоза запрещенной литературы. Затем он вынул листок из компьютера и предложил подписать. Как во сне, Александр Степанович подписал.
- Ну, неплохо для первого случая. На следующем допросе уточним детали. А сейчас еще надо заполнить анкету. Так... Вот и сообщение. - На лице Дубова застыло удивление. - По фотографии пока не опознан. Странно. Подождем еще. Итак, год рождения?
- 2016.
- Вероисповедание?
- Э... Я со многими религиями знаком, даже знаю в совершенстве.
- Знать - не значит верить. Скорее, наоборот. Добропорядочный христианин никогда не опустится до того, чтобы изучать ислам и прочую чушь. В общем, так и запишем: атеист. А вот и данные об опознании! Гм... В картотеке нет... Может, плохо искали? Нет. Совсем нет! Что за чертовщина. 20 лет работаю. Первый раз вижу. Ну точно: секретный коммунистический агент! Я так и думал. Здорово замаскировался, гад! Наверное, большая шишка. Поди, образованный. У нас в России спецов по исламу нет. Ясно, что оттуда! Но как ты сумел обмануть ихние службы? Ведь это невозможно. У них-то дело не так поставлено, как у нас. У них и муха не пролетит. Да! Крепкий орешек попался. Ну, да я тебя расколю. Не будь я Дубовым!
- Но я никакой не агент! - Возмутился Колымагин.
- А кто это может подтвердить? Кто тебя может опознать и сказать, что ты Колымагин? А? Ясно дело, что своих сообщников ты не назовешь или выдумаешь еще какие-нибудь глупые имена.
- Ничего я не выдумываю. Есть люди, которые могут меня опознать. Только они в Германии...
- А! Я так и думал! Германский шпион! Ну, и кто же твои друзья?
- Например, господин Шухермахер. Правда мы расстались 20 лет назад. А тогда ему было 90, но он еще бодрый был, хорошо держался.
- Ха-ха-ха! Ты еще древних викингов призови в свидетели. Наверняка, он давно умер. Я так и знал. Увести!
- Но!.. Но... Меня знает сам Машин.
Дубова как громом ударило. Он медленно встал.
- Ты что, мерзавец, встречался с Машиным?
- Да... - Испуганно подтвердил великий провидец.
Дубов вытер пот со лба.
- Так... В протокол и на ленту записано! Это очень интересно. Только врешь ведь, поди? Точно ведь врешь. А я и вправду сначала подумал. Машин давно умер. А тебе в то время лет десять было, не больше. Но все равно. Твое признание не помешает. Такого у меня еще не было.
- Позвольте! Как это Машин умер? Ему сейчас должно быть около шестидесяти. Вполне цветущий возраст. Потом у него были чудодейственные средства...
- Я так и знал, бездельник. Никогда ты Машина не видел, раз даже не знаешь, что он 10 лет как погиб.
- Погиб? Но как? Как это случилось?
- Здесь я задаю вопросы, негодяй! Увести!
Когда дверь камеры захлопнулась, Колымагин с удивлением увидел, что он не один. К нему подошел маленький худой человек и стал трясти руку.
- Федя меня зовут. Здравствуйте, товарищ Колымагин! Я коммунист из Иваново, руководитель большой организации. Всю жизнь по тюрьмам. Со мной вы можете быть откровенны. Я помогу вам выбраться отсюда.
Колымагин очень обрадовался и тут же стал спрашивать про Машина. Федя все хотел перевести разговор на другую тему:
- Никогда не называйте имя Машина. Он предан анафеме.
- Но почему? За то, что он коммунист?
- Машин никогда не был коммунистом. Но именно с него все началось. Он сам не знал, к чему приведет его открытие.
- Но как, как он умер?
- Об этом мало кто знает. Секретно! Запрещено! Так что только для вас. - Федя оглянулся.
- Ну, ну!
- Погиб, трагически погиб... При строительстве нового здания своей конторы. Задумал контору в три тысячи этажей отгрохать и непременно, чтобы выше Эвереста. Самое большое здание в мире. Вот Бог его и наказал.
- Бог? Причем тут Бог?
- Ну, не совсем Бог. Машин лично контролировал строительство. Вот там его и завалило.
- Как? Не может быть! Неужели проектанты ошиблись?
- Да нет же! Проектанты были на высоте! Не в этом была ошибка. Сам Машин ошибся.
- Да ну? Не может быть! Он же не архитектор.
- Да, верно. Хотя в смысле человеческих душ, в общественном смысле он и архитектор и прораб. И здесь он жестоко ошибся. Он захотел, чтобы все страны приняли хотя бы символическое участие в строительстве. Ну, русские поставили ему скоростной лифт и кое-что из сантехники. Ну, сантехнику они сразу выбросили, кое-что для музея оставили. Лифт тоже хотели выбросить, но потом решили установить его временно, на период строительства. Символически. Чтобы хоть стройматериалы возить наверх. Вот Машин как-то прибегает на стройку. Все другие кабины наверху, только русская стоит без дела. Машин шасть в нее! Его давай все отговаривать, что опасно, мол. А он кричит, что некогда ему ждать, у него, дескать, каждая минута на счету. Ну, и поехали. А на 1825-м этаже лифт застрял. Чинили, чинили, ну ни в какую! Машин ругается, что уже час времени попусту потерял. Спецы давай срочно электрощит разбирать и что-то замкнули. Остальные тридцать три лифта тоже из строя вышли. И пожар в районе 100-го этажа начался. Небольшой такой пожар. Можно даже сказать, маленький. Только дыму много. Машин уже материться начал. Тут сотня пожарных вертолетов прилетела. Пожар быстро потушили. А Машин все равно кричит: задыхаюсь! Уже по-французски материться начал. Тут отряд альпинистов к нему вызвали. Простые вертолеты не могли на такую высоту подняться. А Машин кричит: ломайте стену шахты! А надо сказать, что у скоростного лифта выходы предусмотрены были через каждые пятьдесят этажей. И кабина оказалась как раз в промежутке. К тому же Машин к пятидесяти годам располнел и на его альпинистские способности не приходилось рассчитывать. Поэтому спасатели решили стену пробивать. Притащили разные пушки, лазерные резаки. Но Машин запротестовал, дескать, его самого вперед разрежут. Потребовал отбойные молотки. Ну, кое-как приволокли. Грохот поднялся невообразимый. Машин уже по-русски материться начал. Только это не помогло. Шахту-то из местных материалов немцы делали. Сработали на тысячу лет! Стали потихоньку от Машина лазером резать. Но тоже плохо получалось. Потом уж Машин на все согласился. Задыхаюсь, кричит. Ломайте скорее, а то помру в расцвете сил и не дописавши 481-й том своего полного собрания сочинений! Тут всю страну по тревоге подняли. Подогнали мощные военные вертолеты. Приволокли пятитонный магнитный излучатель, другие средства. Со всего мира стали разные советы давать, как спасти Машина. Добровольцев тысячи прилетело. Все кричат, никак не разберутся, с чего начать. Тут бы Машину помолчать. А он уже по-еврейски материться начал. Все сразу ринулись на помощь, каждый стал свои приборы предлагать. Одно попробовали, другое. Ничего не выходит. Уж больно качественно немцы сработали. На тысячу лет, чтобы без капремонта простоять могло. Ну, пятитонник побоялись использовать, чтобы не было слишком больших разрушений. А тут какой-то изобретатель затесался с маленьким таким приборчиком. И говорит, что еще не совсем проверил, но может попробовать. Ну, спецы взглянули на хлипкий приборчик и попробовать разрешили. Ну, он и попробовал. Весь 1825-й этаж вместе со спасателями и с самим изобретателем мгновенно в пыль превратился. Тут и все здание завалилось. Получилась гора мусора выше Монблана. Спасателей со всего мира наехало видимо не видимо. Три месяца копали. Всю гору тоннелями изрыли, как кроты. Но тело Машина так и не нашли. Наверное, он тоже в пыль превратился. Потом выяснять стали, откуда этот изобретатель взялся и чем это он так жахнул. Только тоже ничего не нашли. Все непосредственные свидетели погибли. Долго потом по всему миру секретную лабораторию искали. Много мошенников выловили, но тайну этого изобретателя так и не разгадали.
- А кто еще погиб вместе с Машиным? С ним не было консультантов?
- Это я не знаю, но думаю, что в лифте консультанты ему были не нужны.
- А почему Машина предали анафеме?
- Я думаю, он не виноват. Не предусмотрел просто последствия своей теории и практики. Не учел, что сам так неожиданно умрет. Ни инструкций, ни завещания не оставил. После него все наперекосяк пошло. Не нашлось у него достойных последователей. По всему миру смута пошла. А все дело в так называемой "новой наркомании". Нашлись умники, которые раскурочили машинские желудки и откопали способ достигать наркотическое наслаждение. Пока Машин был жив, он это дело крепко в руках держал. Видимо, понимал, что все его добрые открытия можно в огромное зло превратить. Сам контролировал все научные исследования. Говорят, что еще при Машине один его ученый открыл пути наркотического воздействия. И продемонстрировал это Машину на крысах и обезьяне. Машин внимательно смотрел, ничего не говорил, а потом вдруг схватил этого ученого за горло и задушил прямо на письменном столе при десятках свидетелей. Всю эту лабораторию он сжег дотла. Все свидетели в два-три дня были арестованы и бесследно исчезли. У Машина были большие неприятности с властями. Но он как-то выкрутился. Только не удалось ему слухи остановить. Многие ученые в разных странах почуяли, что пахнет открытием и богатой наживой. Пока Машин был жив, он еще держал лаборатории под контролем. А как умер, то последователи сразу растерялись, так как не знали, чего собственно бояться и с чем бороться. В общем, наркомания выползла. Да вы знаете, наверное. Что тут рассказывать! Сейчас это самое большое бедствие. Ну, на Западе еще кое-как сдерживают. У них это дело не так поставлено, как у нас. А при нашей бедности новая наркомания буквально захлестнула Россию. Лучшие люди гибнут. Водка ведь сейчас дорогая, опиум тоже, да и кайф от них совсем не тот. Вот за это церковники и прокляли Машина. А ведь он совсем не виноват. Все равно бы эта напасть пришла. И если бы не Машин, то может, даже раньше.
- Как жалко, что Машин умер. Великий был человек.
- Что теперь жалеть. О себе надо подумать. Как вы-то собираетесь?
- А что?
- Спасать себя надо.
- Спасать? Да я уж подписал себе приговор. Согласился, что вез подрывную литературу.
- Вот это правильно! - Неожиданно согласился Федя. - Против неопровержимых фактов не надо идти. Зачем переть на стенку? Скрывать надо только то, что можно скрыть. Вы, я вижу, дилетант. А я собаку съел. Я вас научу, как надо себя вести. Только мне сначала надо знать, как на самом деле было.
Колымагин чистосердечно все рассказал, начав со случайного прихода на вокзал. Федя слушал внимательно, но явно был разочарован. Потом он сказал:
- Хорошая легенда. Только не поверит никто. Особенно после того, как вы признались.
- Но это не легенда! А чистая правда!
- Нет, нет. Так не годится, особенно про правду. Эмоции тут не помогут. Я дам вам другую легенду. Только для этого мне надо знать правду, чтобы не было потом явных противоречий.
Но Александр Степанович насупленно молчал.
- Не советую также говорить, что дипломат вам подбросили или вы случайно нашли его на дороге или в туалете. Такими вещами не бросаются. В крайнем случае можно сказать, что вас шантажировали. Но тогда надо назвать людей, хотя бы приметы, места встреч, пароли. Иначе не поверят.
Колымагин молчал.
- Напрасно вы мне не доверяете. Я двадцать лет по тюрьмам скитаюсь. Это, можно сказать, мой дом родной. Кроме меня никто вам не поможет.
Федя долго еще распинался. Но у великого ученого что-то заклинило, и он упорно молчал.
На втором допросе у него тоже ничего не выудили. Но Колымагин догадался потребовать сборник законов. Ему с неохотой дали. Феди в камере не оказалось. А в книге не было многих страниц. Ничего интересного Александр Степанович там не нашел. На третьем допросе он затребовал адвоката, хотя совсем не был уверен, что имеет на это право. Дубов с неохотой согласился.
Вскоре в камеру заглянул представитель знаменитого адвоката. Его интересовали два момента: правда о подрывной деятельности подзащитного и сколько тот может заплатить. Когда Александр Степанович рассказал свою "легенду", представитель сразу загрустил. Тогда Колымагин стал обещать несметные сокровища. Собеседник сначала загорелся, но глянув на колымагинский костюм, потускнел.
- Мне бы только вырваться на денек отсюда. У меня недалеко авто осталось, может быть... Мне бы только сесть в него, и все были бы довольны.
- Ну, ну! Все так говорят. - Засомневался представитель. - Их бы только отпустили на минутку, а там ищи ветра в поле. И платить не собираются.
Великий ученый стал клясться всеми святыми. Наконец, гость согласился сообщить шефу и исчез. Навсегда.
На другой день пришел уже сам адвокат. Только не тот. И совсем не знаменитый. Он работал почти даром. По зову сердца защищал коммунистов. Царское правительство терпело таких. Для отвода глаз. И для успокоения международной общественности. Однако и ему версия Колымагина не понравилась.
- Какой же вы коммунист! Если дело так, как вы говорите, то вам вообще нечего бояться. Если хотите, чтобы я вам помог, расскажите мне правду. Чем больше преступлений за вами тянется, чем больше вы насолили правительству, тем охотнее я за вас возьмусь. Если бы вы царя убили, прости Господи, я бы ничего не пожалел для вашей защиты. А так тьфу! Говорить-то не о чем. Пойду к тем, кто действительно во мне нуждается.
Колымагин стал рассказывать про свою встречу с Машиным, потом основы машинизма. Адвокат немного послушал, потом это ему наскучило:
- Это учение и монархисты знают, особенно хорошо те, кто борется против коммунистов. А встречаться с Машиным вы никак не могли. Хватит врать-то! Коммунисты так не поступают!
Великий ученый был подавлен. Утешала его только одна мысль: что он незаконно попал в чужое время и никак не может тут умереть, коли на роду у него написано скончаться в 1942 году. Впрочем, время шло. И отнюдь не в сторону 1942 года. Пути спасения не просматривались.
Суд прошел буднично и скучно. Колымагин не решился сваливать вину на Ниловну и признал, что вез дипломат. На все другие вопросы он почти ничего не ответил, так как по своему опыту знал, что эффект от болтливости в любом случае будет отрицательным. В итоге он получил десять лет каторжных работ.
На следующий день его неожиданно привели на другой суд, но уже в качестве свидетеля. Здесь к великому удивлению он увидел Ниловну и еще несколько человек в отдельных клетках. Было много репортеров. Здесь же, как свидетель, выступил Федор Лямкин, недавний сокамерник великого ученого. Он чистосердечно раскаялся в антиправительственной деятельности и призвал к тому же своих дорогих товарищей, как он выразился. Колымагину задали только два вопроса: вез ли он дипломат и знал ли Лямкина. Колымагин хотел ответить утвердительно, но Ниловна неожиданно крикнула:
- Не слушай их, сынок! Обманули тебя!
Александр Степанович заколебался, но все-таки подтвердил очевидное. Его сразу же повели на выход. Кто-то из подсудимых крикнул ему вслед:
- Провокатор!
Колымагин резко остановился. Но конвоир убедительно толкнул его в спину, и ученый не стал возражать.
На следующий день Колымагина перевели в общую камеру с гораздо меньшими удобствами. Здесь он узнал подсудимых из клеток. Его тоже узнали.
- Вот он, гад! - Крикнул кто-то. - Неужели не побоялся? А ну, прикончить его.
- Стой! - Раздался уверенный голос. - Разобраться надо. Настоящий провокатор так бы не пришел. Побоялся бы.
- Да что с ним разбираться! И Федьку он знает. Сам признался. Заодно они! - И высокий парень схватил великого ученого за горло.
- Назад! - Крикнул кто-то, и парня оттащили.
Колымагин с трудом поднял голову и прислонился к стене. Дрожащими руками он стал потирать горло. Подошел человек лет сорока:
- Из-за тебя, земляк, мы схлопотали по двадцать лет каторги. А одного нашего товарища приговорили к смертной казни через повешение. Не обессудь, но тебе придется рассказать все. И правду! А то ребята не станут с тобой сюсюкаться как Дубов. Им терять нечего, кроме своих цепей.
Колымагин в очередной раз осветил свою версию. Слушали его с недоверием, перемежали речь оскорблениями и откровенными угрозами. Но когда узнали, что новый сосед схлопотал десять лет, приумолкли.
- Да врет, наверное. Завтра его выпустят. Пойдет других людей обманывать. - Сделал кто-то вывод.
Несмотря на мнения большинства, старший стал участливо спрашивать. Но Александр Степанович никак не мог объяснить, каким образом он попал на вокзал, где живет и т.п. Тут многие опять стали сжимать кулаки.
- А где Ниловна? - Спросил ученый. - Она подтвердит.
- Она в женской камере. Тоже двадцать лет оттяпала.
- Но я хотел ее спасти!
Все снова замолкли.
- А ведь правда это. - Сказал старший. - Но все равно мы не понимаем, как это тебя не нашли в списках населения.
- Откуда вы знаете?
- Мы многое знаем. Только не от Дубова, как этот Федька Лямкин. Сами узнали. Мы ведь все равно узнаем, откуда ты взялся. В общем, так, ребята. Расходитесь по койкам. Мы сейчас же все выясним. Потом решим.
Колымагин про себя засомневался, как это они будут выяснять. Ведь здесь ни компьютеров, ни телефонов. Если Дубов не выяснил, то как это могут сделать осужденные? Но возражать он не стал. Потому что их главный, Андрей Сверлов, сказал таким уверенным тоном, что сомневаться было бы смешно.
Часа три все без дела слонялись по камере. Потом стали собираться кучками. Наконец, все образовали кружок, оставив снаружи одного Колымагина. Александр Степанович пытался оценить обстановку по отдельным возгласам. Но арестованные в основном выразительно молчали и только кивали головами. Так продолжалось около часа. Колымагин дрожал всем телом. Он подполз поближе к двери, чтобы в случае чего колотить в дверь и звать на помощь тюремщиков. Все-таки в тайне он верил этим осужденным и даже надеялся наконец найти не только справедливость, но и друзей. Ведь настоящих друзей у него никогда еще не было.
Кружок разомкнулся и из него с задумчивым видом вышел Андрей.
- Или ты гениальный артист-провокатор, или какой-то чокнутый, который с Луны свалился. Тебя никто не знает. Ни наши, ни ваши. Нигде нет ни малейших сведений.
- Да вы, наверное, не там искали. Не в том углу камеры. - Неожиданно для себя сострил Колымагин.
- Там! Там мы искали. - Абсолютно спокойно сказал Сверлов. - В общем, пока живи. Жизнь покажет. Посмотрим тебя в деле. Вот тебе моя рука! А вы, ребята, чтоб не трогали! Мы ведь за кого боремся! А? За народ! Вот он перед вами представитель народа. - Указал Сверлов на сильно помятого Александра Степановича. - Вот он! Пострадал за правду. Пусть он пока не с нами. Но он не против нас. И наша задача, чтобы он сознательно пошел с нами!
Возражений не последовало.
В тот же день всех заковали в кандалы. На следующее утро заключенных вывели за ворота тюрьмы. Было солнечно и тепло. Середина мая. Все цвело. И было так радостно. Гремя кандалами, великий ученый с наслаждением вдыхал прозрачный воздух.
Город раскрыл свои объятия. На тротуарах стали останавливаться люди.
- Политические! Политические! - Послышались детские голоса.
А каторжане медленно брели по асфальтовой мостовой, между высоченными небоскребами, сверкающими стеклом и металлом. Колымагин даже ущипнул себя. Уж не снится ли это ему. Но нет, несоединимое было налицо. Весело мигала яркая реклама и настойчиво убеждала Колымагина пить только пепси, а ходить исключительно в кроссовках фирмы Адидас.
Вдруг из толпы выбежала маленькая девчушка с ажурным зонтиком и сунула одному из каторжников надкушенный бутерброд с черной икрой. Потом она стремглав бросилась назад и обняла стройную женщину под вуалью. Стали выбегать и другие. Кто-то бросил пару бананов. К сожалению, Колымагину перепала только сухая горбушка хлеба. Но и она пронзила его до глубины души.
Впрочем, из окон раздавались и весьма недружеские выкрики.
- И далеко мы? - Спросил Колымагин соседа.
- В Сибирь! Куда же еще!
"Однако! - Подумал русский гений. - У меня уже все ноги в крови."
Неожиданно подъехало несколько машин с решетками, и туда стали запихивать заключенных.
- Разве мы не пешком в Сибирь? - Поинтересовался Александр Степанович у охранника.
- Ну, конечно! Охота нам тут с вами топать. Да и не дойдете вы, доходяги. Не те сейчас пошли политические.
Вскоре каторжан перегрузили в вагоны. Так великого ученого увезли к новому месту его обитания.
"Вот она, будущая Россия! Самая гуща! - Подумал Колымагин, проталкиваясь на вокзале сквозь гущу народа. - Можно сказать, в народ пошел. Ну их, этих умников-теоретиков! Вот куда надо! Поближе к народу. К первоисточнику. А то языком всякий молоть умеет, особенно когда ничего не знает. А вот я сейчас все узнаю. Здорово я придумал: прямо на вокзал попал!"
Великий провидец, не спеша, осматривался. Все проходы были забиты людьми. Большинство просто стояло, подпирая стенки. Сесть было абсолютно некуда. Разве что на пол. Но тот был весь заплеван и усыпан шелухой от семечек. Александр Степанович с трудом нашел маленький свободный участок стены и мигом занял его, чтобы получше рассмотреть людей и все прочее.
В этот момент вокзальное радио громко чихнуло и прокашлялось. Все окружающие вдруг замерли как статуи. Все стихло. Среди тишины далеко разнесся вопрос какой-то бабы:
- Чаво сказало-то?
На нее сразу зашикали. Радио еще раз чихнуло и в самом деле что-то сказало. Колымагин ничего не разобрал. Но другие, видимо, разобрали, потому что все вдруг сорвались с мест и с воем ринулись по проходу. Напрасно испуганный Колымагин изо всех сил прижимался к стене. Вскоре его оторвали и понесли в неизвестном направлении. Сначала он пытался сопротивляться, но ему заехали чемоданом в лицо, и он предпочел не идти против народа. Бурлящий поток вынес Колымагина к поезду и стал прижимать к железной обшивке вагона. Люди, сминая друг друга, лезли в узкую дверь, а кто помоложе, то в окна и на крышу. Великого ученого стали запихивать под вагон. Он в ужасе закричал и ухватился за чей-то мешок. Его обладатель тоже завопил:
- Грабят!
Но никто на это не прореагировал. Хозяин мешка стал тянуть его и выволок вместе с Колымагиным. Здесь Александр Степанович отпустил мешок и уцепился за угол окна. Из последних сил он подтянулся и влез в окно. В вагоне еще было относительно свободно, потому что из-за образовавшейся в дверях пробки пассажиры проникали в основном через окна. Оставаться в вагоне и, тем более, куда-то ехать не входило в планы великого ученого. Поэтому он подошел к двери, в которой застрял мужчина с красным от натуги лицом.
- Вы сейчас не выходите? - Культурно осведомился Александр Степанович.
Но его не удостоили ответом. Наоборот, через мужчину перелезла косоглазая баба и поперла на Колымагина.
- И вы тоже не выходите? - Поинтересовался Александр Степанович.
- Нет. - Буркнула баба.
Тогда Колымагин вновь подошел к мужику с красным лицом и вежливо с надеждой спросил:
- Ну, хотя бы на следующей остановке выходите?
В этот момент мужчину наконец протолкнули через двери, и толпа повалила в вагон. Колымагин ринулся прочь от настигающей его волны. С трудом он отыскал окно, в которое, как ему показалось, никто не лез. Сунул туда голову. Но тут же за край окна снаружи со стуком зацепилась клюка, и какая-то древняя старуха, подталкиваемая снизу, столкнулась с Колымагиным нос к носу. Александр Степанович понял, что из вагона ему не выйти. Покорившийся судьбе, он решил ехать. Колымагин даже сел на краешек скамьи. Но радость его была преждевременной. Народ все прибывал и все сильнее наваливался на великого исследователя. Вскоре он понял, что сейчас на него попросту лягут или встанут ногами. Он с трудом приподнялся и стал ввинчиваться в толпу. Кто-то обругал его незнакомыми словами, кто-то поддел локтем. Но цель была достигнута.
Рядом оказалась пышная немолодая женщина, напрочь перегородившая дальнейшие пути продвижения. Щуплый колымагинский корпус буквально вдавили в это женское тело. Александр Степанович принялся извиняться, попытался повернуться хотя бы боком. Но недовольные соседи в отместку нажали на него еще крепче, и русский интеллигент прямо-таки утонул в пышном теле соседки. Он весь покраснел и стал беспрерывно извиняться. Наконец, женщина не выдержала и сказала:
- Хватит уже! Надоел. Я давно простила. Все ведь понимают, что ты не за этим ко мне прижался. Ха-ха-ха! Ты что, в первый раз, что ли? Как девушка...
- Нет, но раньше свободнее было...
- Через три остановки здесь тоже пусто будет. Хоть шаром покати. Поедешь с комфортом!
- Почем вы знаете, что мне дальше ехать. Может, мне сейчас выходить!
- Ха-ха-ха! Сейчас тебе ни за что не выйти. Наша купеческая гильдия не позволит.
- Причем здесь гильдия? Я не состою.
- А я сразу поняла, что не состоишь. А эти вокруг состоят! Верно, братцы, мешочники и спекулянты?
- Верно! Состоим. - Согласился кто-то.
- Ну, ты полегче на поворотах, баба! - Раздался другой голос.
- Вишь, сознались мошенники! На толкучку прут. Ничего! Скоро сойдут. Поедем с тобой как короли!
- С чего вы решили, что я с вами поеду? Может, я с ними сойду? И никакой я не король.
- А тебе нечего там делать! Ха-ха-ха!
- Как это нечего! Почем вы знаете?
- А потому, что продавать ты ничего не везешь. А чтобы там покупать, сначала надо быть королем или миллионером. А ты же не король! Ха-ха-ха! Сам признался! Ты интеллигент. Сразу же видно!
- Что же это, интеллигент не может быть миллионером? - Завозмущался Колымагин.
- Конечно, не может! У нас, по крайней мере. Богач у нас непременно свинья. А интеллигент обязательно рвань несчастная. Ха-ха-ха!
Александр Степанович подумал немного и надулся.
- Да ты не обижайся, сынок. Ведь сразу видно культурного человека. Все культурные в таком же тряпье ходят. А все плуты и скоты наряжены как куклы.
- Интересно, а кто же вы будете?
- Я рабочая! - Гордо сказала баба. - Вернее, была. Но и сейчас по духу я рабочая! Не чета этим мошенникам!
- Ну, ты полегче, баба! - Посоветовал какой-то бугай. - А то мигом продадим тебя по частям.
- Чего! Да я сама тебя вперед этим чемоданом уделаю!
Тут Колымагин заметил, что женщина крепко прижимает к себе маленький блестящий чемоданчик.
- Да, ладно, ладно. - Сказал бугай. - Неохота связываться...
- Вот такое у нас купечество. - Вздохнула баба, обращаясь уже к Колымагину. - А ты образованный человек. Сразу видно. Я таких уважаю! Ничего. Сейчас вся эта нечисть схлынет.
И действительно, вскоре толпа поползла к выходу.
- Я тебе помогу. - Сказала баба. - Чтобы потоком не унесло. - И обхватила Колымагина увесистой рукой.
Александр Степанович попытался от нее оторваться, но это ему не удалось. Баба отпустила его только тогда, когда поезд уже тронулся. "Что за чертова баба! - Подумал великий ученый. - Я ведь не могу куда угодно ехать. У меня же авто на вокзале осталось! Черт меня дернул на вокзал припереться! Ладно, проеду остановку и сойду!"
- Как зовут-то? - Спросила баба.
Колымагин представился.
- А меня Ниловной зовут.
- И куда едете? - В свою очередь поинтересовался Колымагин.
Но баба замялась:
- По делу, по делу, сынок...
- Далеко?
- Ой, не могу сказать...
- Секретно, что ли?
Ниловна неожиданно взбеленилась:
- Чего пристал, окаянный! Какое твое дело! Куда хочу, туда и еду!
Александр Степанович молча встал и пересел на скамейку подальше. Но не прошло и минуты, как Ниловна оказалась рядом.
- Ты это... не серчай, сынок. Дура я! Да и ты это... пойми! Разные люди ездят. Но теперь я вижу, что ты хороший человек. Хорошего человека всегда сразу видно. Я в людях здорово разбираюсь. Сразу насквозь вижу. Ведь правда, ты хороший? Ну, скажи!
- Да хороший, хороший.
- Но вот видишь! Я же говорила! Сам видишь!
Александр Степанович хотел сказать, что видит, но из скромности промолчал.
- Шпиков сейчас много шныряет. - Шепнула на ухо Ниловна.
- С чего это их много стало?
- Так бунтует народ. Нет больше веры царю-то.
- Чем это он провинился?
- Ты что? С луны что ли свалился? Иль так в книжках закопался, что жизни не видишь?
- Видите ли, я был в длительной командировке на необитаемом острове. И только что вернулся.
- Батюшки! Неужели ты не знаешь, что 9 января случилось?!
Колымагин развел руками.
- Ну, ты даешь, интеллигент! Совсем выродилась наша интеллигенция, сгнила прямо на корню. То-то некому царю подсказать. Шествие на поклон царю было. Народу было видимо-невидимо. С детьми, с иконами. Сознательные рабочие их остановить хотели. Говорили: историю забыли, что ли? Ничему, дескать, история вас не научила. А те, какие верили в батюшку, отвечали, что и царь ведь не забыл, сделает выводы и примет народ по-христиански. Ну, он их и принял... Магнитными зарядами! Всю Красную площадь трупами усыпал. Когда толпа разбегалась, еще тысяч десять подавили. Да с космического корабля лазерным лучом людей сжигали прямо на бегу. Не знаю, почему царь на такое пошел. Может правда, а может, анекдот, но говорят, что потом министры царя спрашивают: неужели вас, батюшка, история ничему не научила? А он отвечает: почему меня? Я мол и так ученый, а вот народ мой, видать, ничему не научился. В общем, нет ему больше веры, народ бунтует, а царь и помещики лютуют. Все! Теперь народ прозревать начал!
- И вы начали?
- Да. Недавно. Сын меня образумил. Его рабочие уважают. Если бы не он, так и была бы темнота темнотой. У меня ведь никакого образования.
- Отчего же вы не учились? Неужели не было никакой возможности?
- Была возможность. Я даже поступила в школу. Но потом отец меня забрал и строго-настрого запретил учиться.
- Странно! Он что, такой же темный был?
- Ты что! Он очень образованный человек был. Из коммунистов, из старых еще. Светлая ему память.
- Странно, что культурный человек запрещает учиться.
- Да так уж вышло. Как я в школу пошла, он наказывал: учись, дочка, плохо, крутись больше, учителя не слушай, на вопросы его не отвечай. А мне, наоборот, интересно стало, учиться-то. Он как это увидел, так выпорол меня и из школы сразу забрал.
- Что вы такое говорите! Он что, не в себе был?
- Что ты! В самом что ни на есть себе. Все обо мне заботился. Говорил, что ему образование счастья не принесло и мне не принесет. И верно! За его же сознательность, за его же образованность забили его кольями, свои же мужики.
- Как это? Как это?
Баба оглянулась по сторонам, перекрестилась и стала рассказывать:
- Все началось с помещизации сельского хозяйства. Ее еще сами коммунисты начали проводить. Вот вызывают моего отца и говорят: тебе партийное поручение, будешь помещиком! Он давай отказываться. Не справлюсь, говорит, уж лучше холопом. А ему: надо! Партия приказывает. А чтобы справился, его сначала за границу на учебу направили. В общем, подковали идейно. Мужиков дали, усадьбу. Ну, сначала мужики между собой передрались. Среди них всякие были: и коммунисты тоже, и демократы. Митинговать уже давно всем надоело, так как никакой пользы. Поэтому они потихоньку меж собой выяснили отношения и всех коммунистов поубивали. Остальных полиция забрала. Отец давай все пороги обивать, спасать мужиков. Всюду говорил, что не виноваты они, дело-то новое, первый блин всегда комом, и нельзя же дать новому делу погибнуть, когда уже столько сил вложено. В общем, послушали его, не дали погибнуть делу-то. Часть мужиков вернул он в деревню. Правда, за это время, пока он хлопотал, почти все бабы разбежались в поисках более доходного ремесла. Отец давай срочно выпрашивать у начальства женский пол, чтобы и мужики не разбежались. Только не дали ему ничего. Посоветовали самому изыскивать резервы. Тут, правда, ему крупно повезло, единственный раз в жизни. Мимо деревни банда проституток проходила. Ну, и заглянули на огонек. Многие насовсем остались. Некоторое время мужики очень довольные ходили. Но потом что-то разладилось. Может, есть нечего стало? Отец поехал чего-то выпрашивать, а оказалось, что не у кого. Скинули тех, кто все это организовывал. И остался мой бедный батюшка один на один с мужиками. Он уж и так и этак их обхаживал, а они ему в ответ с претензиями: какой же ты помещик, если порядок не держишь, людей распустил, хозяйство запустил. Ну, отец взял да немного приструнил пьяниц и бездельников. Те давай бунтовать. Кричат: мироед ты, захребетник, народ угнетаешь! И многие вообще отказались работать. Тут бы моему отцу вызвать солдат, как многие помещики делали. А он, интеллигент паршивый, опять сюсюкаться с ними стал. Все, что у него было, отдал своим крепостным. Ну, они быстро все пропили и снова бунтуют. Отец и спрашивает: что же вы, миленькие, снова бунтуете? А они отвечают: а так положено! Раз ты помещик, то должен нас угнетать. А раз мы крепостные, то нам положено бунтовать. Вскоре усадьбу они сожгли. Отец со мной и с женой в погребе жил. А как-то напились мужики сильно и... Ой, не могу вспоминать! - Ниловна утерла рукавом слезы.
В этот момент Колымагин заметил, что поезд набирает ход после очередной остановки. "Тьфу ты! Совсем заговорила баба! Все. Прощаюсь и ухожу!"
В вагон вошли трое. Ниловна сразу задергалась:
- Жандармы! С контролером!
Колымагин хотел встать, но Ниловна мощной рукой прижала его к сиденью.
- Куда ты, черт! Сиди и не дергайся, не давай повода! В общем, так. Ты меня не знаешь. Я тебя не знаю.
Троица обошла редких пассажиров. Пришла очередь Колымагина и Ниловны.
- Ваши билеты, господа!
Баба, стараясь казаться спокойной, предъявила бумажку.
- Счастливого пути, мадам! - Контролер махнул рукой под козырек. - Ваш билет, сударь!
Александр Степанович стал судорожно шарить по карманам.
- Сейчас, сейчас! Подождите. Я найду!
Сцена затягивалась.
- Подождите минуточку. Я, наверное, обронил.
Троица направилась к следующему пассажиру, однако Колымагина явно не выпускали из поля зрения. Великий изобретатель повернулся к сидевшему поодаль пассажиру:
- Эй, товарищ! У вас нет лишнего билетика?
Мгновенно Ниловна заехала великому ученому локтем под ребра. Отчего у него перехватило дыхание.
- Ты что, балда! Какой он тебе товарищ! В тюрьму захотел? - Зашипела баба и тут же приняла благообразный вид.
Александр Степанович весь сжался и, заикаясь, спросил:
- А у вас нет?.. Случайно...
Ниловна смерила его уничтожающим взглядом и гордо отвернулась. Гениальный прорицатель стал догадываться о последствиях и принялся поглядывать в поисках путей, чтобы смыться. Это заметили жандармы и вновь подошли.
- Будьте так любезны! Вы нас задерживаете.
- Но я, кажется, потерял...
- О! Мы не смеем сомневаться в вашей порядочности и в уважении к правилам проезда на железнодорожном транспорте. Поэтому уверены, что вы нас не задержите и заплатите штраф. По правилам в стократном размере. Итак, за проезд до следующей станции с вас 356 руб. 11 коп. Но, может быть, вы желаете ехать дальше? Дальше оплата в обычном размере.
- Нет, нет! Я дальше не поеду. - В ужасе произнес Колымагин, попутно соображая, как это при умножении на сто получилась такая некруглая цифра с копейками. Но вступать в спор из-за одиннадцати копеек не решился. Он опять стал шарить по карманам. Потом покосился на Ниловну:
- Вы не одолжите мне? Временно.
Ниловна зыркнула на него и отодвинулась подальше.
- Вы знакомы? Вместе едете? - Сразу заинтересовался контролер.
- Знать его не знаю! Подсел тут, заяц чертов! - Возмутилась женщина.
- Почему же вы рядом сидели?
Колымагин не стал отвечать. А один жандарм что-то шепнул на ухо другому, и второй стал беззвучно трястись от смеха.
- Вы не смеете нас оскорблять! - Заявил Колымагин.
- Значит, все-таки вас? Вас вместе? - Спросил контролер, не видя за своей спиной жандармов. - А вас никто не оскорбляет. С чего вы взяли?
- Мы совершенно случайно познако..., то есть встрети..., то есть увиделись. - Объяснил Александр Степанович. - Случайно!
В ответ на это трясущийся жандарм наконец прорезался, и от его гулкого хохота зазвенели те немногие стекла, что еще сохранились в вагоне. Контролер глянул на него, и тот мигом замолк.
- Это у него нервное! - Стал оправдываться контролер. - маленькая разрядка. Сами понимаете, работа тяжелая. Человеческий фактор донимает! Но вы не сможете упрекнуть нас в невежливости. А если мы вам надоедаем, то охотно уйдем. Только сначала уплатите штраф. Не мы вас, а вы нас задерживаете.
Колымагин насупленно молчал.
- До какой вы станции едете? - Вновь заговорил контролер.
- Э-э... Я до Гологузовки.
Контролер задумался.
- У нас такой нет.
- Ну, может, она чуток не так называется. Может, Недорезовка.
- И такой нет! - Моментально среагировал проверяющий. - Итак, вы сами не знаете, куда едете! А где ваши вещи?
- У меня нет, нет вещей! - Заволновался Колымагин.
Тут вся троица, как по команде, уставилась на чемоданчик Ниловны.
- Это ваш дипломат? - Спросили молодого человека.
- С чего вы взяли! Это мой! Мой! - Закричала женщина и покрепче прижала чемодан к себе.
Контролер понимающе переглянулся с жандармами.
- Что вы везете в этом дипломате? - Контролер в упор посмотрел в глаза Колымагину.
- Я?! Вам же сказали: не мой!
Ниловна молча встала, собираясь покинуть импровизированную сцену. Но жандармы преградили ей дорогу.
- Пустите же! - Стала толкаться Ниловна. - Какое вы имеете право насиловать женщину! Я же предъявила билет!
- А вас никто не держит. Вот будет остановка, и сойдете. А сейчас опасно. О вас же заботимся. Не только по долгу, но и по совести. В правилах четко указано, что работники транспорта отвечают за безопасность пассажиров. А если вы будете прыгать на ходу, какая уж тут безопасность!
- Но я не собираюсь прыгать!
- Тем более вам лучше посидеть. Давайте будем уважать правила, тогда никому не придется волноваться и кусать потом локти.
Женщина села с плохо скрываемым возмущением.
- Так что вы везете?
Ответа не последовало.
- Значит, не хотите отвечать? Тогда предъявите документы!
- Причем тут документы! - Возмутился Колымагин. - Я же не в загс пришел.
- А! Значит, в загс вы ходите с железнодорожным билетом?
- Я? Да причем здесь загс?
- Как? Вы же сами, сударь, сказали.
- Ну, это я так, для примера, чтобы понятнее было.
- Значит, мы не в загсе? - Стал выяснять контролер.
- Нет, конечно.
- А где мы, по-вашему?
- Как где? В вагоне.
- Тогда извольте, сударь, уважать наши правила. Это в загсе от вас потребуют невесту предъявить. А здесь мы требуем только то, что положено!
- А документы для проезда не обязательны. - Не слишком уверенно парировал Колымагин.
- Все равно! В правилах четко сказано: если двое или более пассажиров претендуют на один и тот же багаж, то они обязаны предъявить документы и вообще могут быть задержаны до выяснения личностей.
- Но я вовсе не претендую ни на какой багаж!
- Может, и вы не претендуете, мадам? Тогда дайте нам дипломат.
- Ишь чего захотел! А я претендую! - И Ниловна стукнула огромным кулаком по чемодану.
- Вот видите! - Обрадовался Колымагин. - Мы уже все разделили, и вы вообще можете идти отдыхать.
Но троица не собиралась никуда уходить.
- Все равно! Вы обязаны предъявить документы, если у контролеров возникло подозрение в том, что груз опасен.
- Вот видите! - Сказал Александр Степанович. - Значит, от меня документы уже не нужны. Вы, мадам, предъявите им документы. Надеюсь, вы тут разберетесь. А я пошел.
- Сидеть! - Вдруг грозно рявкнул один из жандармов.
И Колымагин сразу сел. А Ниловна стала возмущаться:
- Но он совершенно не опасен! Вот вам крест! Что тут может быть опасного? Ведь ничего, правда?
- А вот мы сейчас узнаем, правда или нет! - Сказал жандарм.
- Мадам! - Вступил контролер, отодвинув боком жандарма. - Вы легко можете развеять наши сомнения, и вам даже не придется предъявлять документы. Откройте ваш дипломат, и мы все убедимся, что ничего опасного в нем нет.
- С чего это я должна открывать? Еще украдете. Потом у меня тут личные вещи, интимные...
- О! Мадам! Ваша интимность для нас неприкосновенна. В этом случае мы, конечно, не имеем права требовать...
- То-то! - Преждевременно обрадовалась Ниловна.
- В этом случае, - продолжил свою мысль контролер, - мы имеем право проводить вас в служебное помещение для досмотра багажа. Там вас обслужит контролер женского пола.
- Никуда я не пойду! Мне ехать надо, а не торчать в вашей кутузке. Некогда мне! Вот возьмите лучше мой паспорт.
Контролер внимательно изучил документ, но не спешил его возвращать.
- Я честный человек! - Продолжала женщина. - Еду по всем правилам. С билетом! Ничего не нарушила.
- Если вы столь честный человек, сударыня, то не будете ли вы все же так любезны продемонстрировать нам свою честность путем открывания дипломата?
- Не путайте мою честность с дипломатом! Может, вам еще и юбку задрать, чтобы продемонстрировать свою честность?
- Гм... Значит, вы не можете открыть?
- Могу, но не хочу! Не ваше дело! А то еще честность какую-то выдумал...
- А вы, сударь, можете открыть дипломат? - Неожиданно контролер повернулся к Колымагину.
- Я?! Да это же не мой! Как же я буду открывать чужие чемоданы?
Поезд замедлил ход. Ниловна поспешно встала. Но жандармы встали стеной. Один из них положил руку на кобуру.
- Вы не имеете права!
- А вы имеете право везти взрывчатку и оружие?
- Оружие?! Да я отродясь его не видела!
- Тогда откройте дипломат и вы будете свободны! Ведь если там нет оружия, то вам как добропорядочной христианке нечего опасаться. Ведь правда? А раз вы не хотите открыть, значит, там оружие!
Но Ниловна упорно не хотела открывать чемодан.
- Что же это делается! Господа хорошие! Ехала по всем правилам. Тут какого-то зайца поймали... А я-то причем? Вы с ним и разбирайтесь! Ну, хотите, я даже заплачу за него?
- Зачем вам так затрудняться? - Молвил контролер.
- Я заплачу и все! Вопрос-то исчерпан! Правда?
- Не исчерпан, мадам.
- Но я же заплачу. Вот, вот! Берите!
- Это уже не имеет никакого значения. - С недовольным видом сообщил контролер. - Пройдемте! Там разберемся.
Александр Степанович встал. Но Ниловна теперь не захотела вставать.
- Никуда я не пойду! Я с билетом! И не трогайте меня!
- Не усугубляйте, мадам! За сопротивление властям вам еще больше придется отвечать, чем этому господину зайцу.
Ниловна встала. Поезд снова набрал ход. Все впятером двинулись по проходу. И тут Ниловна с удивительной резвостью бросилась к разбитому окну и попыталась выбросить дипломат. Но жандармы были начеку. И дипломат перекочевал в руки контролера.
- Ого! - Взвесил его в руке. - А вы говорили: не оружие! Или бомба! То-то ты открывать не хотела. Ничего, у нас есть саперы. Мигом откроют.
Колымагину стало не по себе. Дело принимало совсем непредвиденный оборот. Ведь ему надо было вовремя вернуться к пункту отправления.
Задержанных вывели на перрон, завели в обветшалое здание. Стали подниматься по лестнице. И тут Ниловна резко повернулась и навалилась на идущих сзади жандармов. Не ожидая такого, те покатились вниз по лестнице. Смелая женщина вырвала дипломат из рук опешившего контролера и бросилась бежать. Однако в дверь как раз заходил какой-то мужик с чувалом. Хотя двери отнюдь не были узкими, Ниловна прочно засела в проходе в обнимку с мужиком и с его поклажей. Жандармы мигом оказались рядом. Сначала они выволокли чувал с мужиком, потом Ниловну. Она по-прежнему изо всех сил прижимала дипломат. Ее вновь стали втаскивать вверх по лестнице. Это было нелегко. Ниловна отбивалась как могла.
И тут дипломат раскрылся. С высоты прямо на людей что-то посыпалось. Эти небольшие коробочки были хорошо знакомы всем окружающим, если не считать Колымагина. Это были микрофильмы и магнитные кассеты, по-видимому, с подрывными материалами.
- Люди! Люди! - Обратилась Ниловна к немногочисленным ожидающим. - Берите слово правды! Это ваша правда, народная!
Жандармы стали заламывать ей руки.
- Народ не сломить! - Продолжала женщина.
- Молчать! - Заорал контролер.
- Народу рот не заткнешь! - Настаивала Ниловна.
- Я тебя сгною, чертовка! - Отбросил любезности контролер. - Лично повешу!
- Вешайте, вешайте! - Согласилась женщина. - Всех не перевешаете!
И ее запихнули в невзрачную дверь.
Большинство народа шарахнулось в стороны и наблюдало за сценой с безопасного расстояния. Но кое-кто под шумок стал хватать рассыпавшиеся материалы.
Колымагина временно выпустили из зоны внимания. Бочком, бочком он начал выруливать к выходу. Но через несколько мгновений жандармы вынырнули из дверцы и налетели на великого ученого. Его грубо скрутили и затолкали вслед за Ниловной.
Глава 12. Следствие
Колымагина привезли к фешенебельному строению с ухоженным садиком во дворе. Если бы не характерные детали, то можно было подумать, что это дом отдыха. Собственно, это почти и был дом отдыха, потому что характерные детали были таковы: высокая ограда и решетки на окнах. Внутри тоже было светло и чисто. Александру Степановичу выделили отдельный номер. Только ключей не дали. Их унес тюремщик.
Поначалу великий ученый был даже приятно удивлен. Он никак не ожидал такого обхождения, потому что уже успел наскоро осмотреть исправительные заведения советского периода с их скотскими условиями и ужасающей теснотой. Здесь было иначе. Царское правительство хорошо позаботилось о преступниках. Придя к власти, оно набрало уйму займов за рубежом и пустило большую часть средств на обновление основ правового государства, справедливо полагая, что какое же может быть счастье без благоустроенных тюрем. Тюрьмы получились на славу. С размахом, с перспективой, на века! Потому что царское правительство взяло власть не на день или два, а надолго.
Однако вскоре великий провидец загрустил: "И как это я сюда попал? Ничего плохого не делал. Никого не трогал. Мухи не обидел. А меня в тюрьму! Кто же знал, что билет надо было покупать? Уж давно пора бы бесплатный проезд ввести. Вообще уже давно коммунизм должен был быть, обещанный. А они не только коммунизма не построили, но и социализм развалили. Пусть бы тех и садили в тюрьму, кто коммунизм обещал! А я-то причем? Пришел в гости, как к людям. А они меня в эту гостиницу с решетками! Нехорошо. Негостеприимно. В Германии меня даром катали, хоть у них самый отъявленный продажный капитализм был. Да еще и кормили по-царски. И за консультацию не я платил, а за меня платили! А здесь... Тьфу! Мне ведь денег не жалко. Я бы заплатил, если бы... было чем. Ей-богу заплатил бы! Напрасно они думают, что я заяц. Я ведь не заяц. Я ведь сам кого угодно покатать могу. Даром! Только не хочет никто. Не понимают! Хотя где теперь мое авто? Наверное, без меня уехало. И как я теперь вернусь в свое время? Неужели я останусь здесь навсегда? Среди чужих людей... Хотя и там все были чужие. Может, здесь будет лучше? Но тогда не сбудется пророчество Артура Абрамовича. По-моему, такое не входило в его планы. Хорошо хоть немного ему досадить! Значит, тогда я не умру в 1942 году, раз этот год давно прошел. Но тогда, наверное, не будет и книги, которую показывал Артур Абрамович. Ведь я ее еще не написал. Задумал, но не написал. Все некогда как-то было. Но если не будет книги, то откуда же я узнал чертежи машины времени? А если ее вообще не писать? Мне-то она теперь ни к чему. Тьфу! Какая-то ерунда получается! Не могу я в этом времени остаться! Это ж черт знает что получится. Уж ладно я, но ведь совершенно невинные люди могут пострадать. Конечно, можно построить новую машину, но у меня нет чертежей, материалов, а главное, у меня нет свободы. Если я буду под неусыпным надзором, кто же дозволит мне свободно разъезжать на машине времени!"
Переполненного всякими раздумьями Колымагина отвели на допрос.
- Следователь Дубов. Ваша фамилия, имя, отчество?
Гость назвал. Дубов набрал что-то на клавиатуре компьютера.
- Я так и думал, так называемый господин Колымагин, что вы совсем не Колымагин. Итак, ваше настоящее имя?
- Это настоящее! Видит Бог, настоящее!
- Бог видит, а наша система еще и проверяет. Не морочьте мне голову. Что вы как в первый раз! Несете в народ так называемую правду, а не имеете ни малейшего представления о жизни. У нас полные списки всего населения!
- Но я приехал из... - Колымагин замялся.
- А! Значит, шпион заграничный! Агент мирового коммунизма? Я так и думал. Сейчас я дам запрос интерполу. Только не надейтесь. Ваши штучки с ними не пройдут. А! Так и есть, то есть нету. Есть еще какой-то Колымагин, но Карл Францевич. Надеюсь, это не вы?
- У вас что же, по всему-всему миру?
- Ну, почти. За исключением Республики Галапагосских островов да еще нескольких негров, которые прячутся в джунглях.
- О! Я, наверное, как раз с этих островов. Там есть один необитаемый, то есть после моего отъезда стал необитаемым...
- Ну, допустим. Тогда назовите место рождения.
- Козломызлов.
- Никогда не слышал. Это город такой? Он что, тоже с Галапагосских островов?
- Нет, он наш, русский.
- Так... - Дубов опять стал нажимать клавиши. - Так я и думал. Такого города вообще нет, ни у нас, ни даже на тех островах.
- Но раньше был... Может, он по-другому теперь называется. Его как-то хотели переименовать в Имени Третьего съезда коминтерна. Но потом подумали, что слишком длинно будет. Может, сейчас уже переименовали...
- Я тебе покажу коминтерна! Брось издеваться, бездельник! У нас сведения за последние 100 лет. Нет и не было такого города! Не станешь же ты, молокосос, утверждать, что родился 100 лет назад?
Александр Степанович подумал и не стал возражать.
- Сейчас я вызову фотографа и через несколько минут ты все равно будешь опознан по фотографии.
Пришел человек, щелкнул аппаратом и ушел.
- Зря ты ломаешь эту комедию. Не в твоих это интересах. Лучше помочь следствию. На суде это зачтется.
- На суде? - Внутри у Колымагина похолодело.
- А как же! Государственное преступление. Пелагея Ниловна Власова напрочь тебя изобличила. Это ты вез подрывные документы. Угрожал бедной женщине. Заставил ее припрятать дипломат. Она во всем призналась.
- Я? Угрожал?! - Ученый вспомнил тяжелую руку Ниловны.
- Надеюсь, ты не опустишься до того, чтобы переваливать вину на бедную, слабую, пожилую, неграмотную женщину? Она у нас вне подозрений. Обыкновенная деревенская баба. Не того полета она птица, чтобы агитировать против царя.
- Как? Разве это не она кричала на вокзале?
- Будь джентльменом, негодяй! Она же спасти тебя хотела. Ясно, что ей бояться нечего, вот и хотела облегчить твою участь. По-христиански поступила. А теперь раз видит, что не удалось тебя выгородить, то все и рассказала, чистую правду, не стала брать грех на душу. В общем, по-христиански... Ты изобличен! Ну, признаешь вину?
- Да... - Неуверенно произнес ошарашенный Колымагин.
- Да! Довожу до сведения, что твои ответы записываются на пленку и в случае отказа от показаний будут заслушаны на суде.
Тут Дубов подробно изложил свою версию приезда Колымагина из-за границы и провоза запрещенной литературы. Затем он вынул листок из компьютера и предложил подписать. Как во сне, Александр Степанович подписал.
- Ну, неплохо для первого случая. На следующем допросе уточним детали. А сейчас еще надо заполнить анкету. Так... Вот и сообщение. - На лице Дубова застыло удивление. - По фотографии пока не опознан. Странно. Подождем еще. Итак, год рождения?
- 2016.
- Вероисповедание?
- Э... Я со многими религиями знаком, даже знаю в совершенстве.
- Знать - не значит верить. Скорее, наоборот. Добропорядочный христианин никогда не опустится до того, чтобы изучать ислам и прочую чушь. В общем, так и запишем: атеист. А вот и данные об опознании! Гм... В картотеке нет... Может, плохо искали? Нет. Совсем нет! Что за чертовщина. 20 лет работаю. Первый раз вижу. Ну точно: секретный коммунистический агент! Я так и думал. Здорово замаскировался, гад! Наверное, большая шишка. Поди, образованный. У нас в России спецов по исламу нет. Ясно, что оттуда! Но как ты сумел обмануть ихние службы? Ведь это невозможно. У них-то дело не так поставлено, как у нас. У них и муха не пролетит. Да! Крепкий орешек попался. Ну, да я тебя расколю. Не будь я Дубовым!
- Но я никакой не агент! - Возмутился Колымагин.
- А кто это может подтвердить? Кто тебя может опознать и сказать, что ты Колымагин? А? Ясно дело, что своих сообщников ты не назовешь или выдумаешь еще какие-нибудь глупые имена.
- Ничего я не выдумываю. Есть люди, которые могут меня опознать. Только они в Германии...
- А! Я так и думал! Германский шпион! Ну, и кто же твои друзья?
- Например, господин Шухермахер. Правда мы расстались 20 лет назад. А тогда ему было 90, но он еще бодрый был, хорошо держался.
- Ха-ха-ха! Ты еще древних викингов призови в свидетели. Наверняка, он давно умер. Я так и знал. Увести!
- Но!.. Но... Меня знает сам Машин.
Дубова как громом ударило. Он медленно встал.
- Ты что, мерзавец, встречался с Машиным?
- Да... - Испуганно подтвердил великий провидец.
Дубов вытер пот со лба.
- Так... В протокол и на ленту записано! Это очень интересно. Только врешь ведь, поди? Точно ведь врешь. А я и вправду сначала подумал. Машин давно умер. А тебе в то время лет десять было, не больше. Но все равно. Твое признание не помешает. Такого у меня еще не было.
- Позвольте! Как это Машин умер? Ему сейчас должно быть около шестидесяти. Вполне цветущий возраст. Потом у него были чудодейственные средства...
- Я так и знал, бездельник. Никогда ты Машина не видел, раз даже не знаешь, что он 10 лет как погиб.
- Погиб? Но как? Как это случилось?
- Здесь я задаю вопросы, негодяй! Увести!
Когда дверь камеры захлопнулась, Колымагин с удивлением увидел, что он не один. К нему подошел маленький худой человек и стал трясти руку.
- Федя меня зовут. Здравствуйте, товарищ Колымагин! Я коммунист из Иваново, руководитель большой организации. Всю жизнь по тюрьмам. Со мной вы можете быть откровенны. Я помогу вам выбраться отсюда.
Колымагин очень обрадовался и тут же стал спрашивать про Машина. Федя все хотел перевести разговор на другую тему:
- Никогда не называйте имя Машина. Он предан анафеме.
- Но почему? За то, что он коммунист?
- Машин никогда не был коммунистом. Но именно с него все началось. Он сам не знал, к чему приведет его открытие.
- Но как, как он умер?
- Об этом мало кто знает. Секретно! Запрещено! Так что только для вас. - Федя оглянулся.
- Ну, ну!
- Погиб, трагически погиб... При строительстве нового здания своей конторы. Задумал контору в три тысячи этажей отгрохать и непременно, чтобы выше Эвереста. Самое большое здание в мире. Вот Бог его и наказал.
- Бог? Причем тут Бог?
- Ну, не совсем Бог. Машин лично контролировал строительство. Вот там его и завалило.
- Как? Не может быть! Неужели проектанты ошиблись?
- Да нет же! Проектанты были на высоте! Не в этом была ошибка. Сам Машин ошибся.
- Да ну? Не может быть! Он же не архитектор.
- Да, верно. Хотя в смысле человеческих душ, в общественном смысле он и архитектор и прораб. И здесь он жестоко ошибся. Он захотел, чтобы все страны приняли хотя бы символическое участие в строительстве. Ну, русские поставили ему скоростной лифт и кое-что из сантехники. Ну, сантехнику они сразу выбросили, кое-что для музея оставили. Лифт тоже хотели выбросить, но потом решили установить его временно, на период строительства. Символически. Чтобы хоть стройматериалы возить наверх. Вот Машин как-то прибегает на стройку. Все другие кабины наверху, только русская стоит без дела. Машин шасть в нее! Его давай все отговаривать, что опасно, мол. А он кричит, что некогда ему ждать, у него, дескать, каждая минута на счету. Ну, и поехали. А на 1825-м этаже лифт застрял. Чинили, чинили, ну ни в какую! Машин ругается, что уже час времени попусту потерял. Спецы давай срочно электрощит разбирать и что-то замкнули. Остальные тридцать три лифта тоже из строя вышли. И пожар в районе 100-го этажа начался. Небольшой такой пожар. Можно даже сказать, маленький. Только дыму много. Машин уже материться начал. Тут сотня пожарных вертолетов прилетела. Пожар быстро потушили. А Машин все равно кричит: задыхаюсь! Уже по-французски материться начал. Тут отряд альпинистов к нему вызвали. Простые вертолеты не могли на такую высоту подняться. А Машин кричит: ломайте стену шахты! А надо сказать, что у скоростного лифта выходы предусмотрены были через каждые пятьдесят этажей. И кабина оказалась как раз в промежутке. К тому же Машин к пятидесяти годам располнел и на его альпинистские способности не приходилось рассчитывать. Поэтому спасатели решили стену пробивать. Притащили разные пушки, лазерные резаки. Но Машин запротестовал, дескать, его самого вперед разрежут. Потребовал отбойные молотки. Ну, кое-как приволокли. Грохот поднялся невообразимый. Машин уже по-русски материться начал. Только это не помогло. Шахту-то из местных материалов немцы делали. Сработали на тысячу лет! Стали потихоньку от Машина лазером резать. Но тоже плохо получалось. Потом уж Машин на все согласился. Задыхаюсь, кричит. Ломайте скорее, а то помру в расцвете сил и не дописавши 481-й том своего полного собрания сочинений! Тут всю страну по тревоге подняли. Подогнали мощные военные вертолеты. Приволокли пятитонный магнитный излучатель, другие средства. Со всего мира стали разные советы давать, как спасти Машина. Добровольцев тысячи прилетело. Все кричат, никак не разберутся, с чего начать. Тут бы Машину помолчать. А он уже по-еврейски материться начал. Все сразу ринулись на помощь, каждый стал свои приборы предлагать. Одно попробовали, другое. Ничего не выходит. Уж больно качественно немцы сработали. На тысячу лет, чтобы без капремонта простоять могло. Ну, пятитонник побоялись использовать, чтобы не было слишком больших разрушений. А тут какой-то изобретатель затесался с маленьким таким приборчиком. И говорит, что еще не совсем проверил, но может попробовать. Ну, спецы взглянули на хлипкий приборчик и попробовать разрешили. Ну, он и попробовал. Весь 1825-й этаж вместе со спасателями и с самим изобретателем мгновенно в пыль превратился. Тут и все здание завалилось. Получилась гора мусора выше Монблана. Спасателей со всего мира наехало видимо не видимо. Три месяца копали. Всю гору тоннелями изрыли, как кроты. Но тело Машина так и не нашли. Наверное, он тоже в пыль превратился. Потом выяснять стали, откуда этот изобретатель взялся и чем это он так жахнул. Только тоже ничего не нашли. Все непосредственные свидетели погибли. Долго потом по всему миру секретную лабораторию искали. Много мошенников выловили, но тайну этого изобретателя так и не разгадали.
- А кто еще погиб вместе с Машиным? С ним не было консультантов?
- Это я не знаю, но думаю, что в лифте консультанты ему были не нужны.
- А почему Машина предали анафеме?
- Я думаю, он не виноват. Не предусмотрел просто последствия своей теории и практики. Не учел, что сам так неожиданно умрет. Ни инструкций, ни завещания не оставил. После него все наперекосяк пошло. Не нашлось у него достойных последователей. По всему миру смута пошла. А все дело в так называемой "новой наркомании". Нашлись умники, которые раскурочили машинские желудки и откопали способ достигать наркотическое наслаждение. Пока Машин был жив, он это дело крепко в руках держал. Видимо, понимал, что все его добрые открытия можно в огромное зло превратить. Сам контролировал все научные исследования. Говорят, что еще при Машине один его ученый открыл пути наркотического воздействия. И продемонстрировал это Машину на крысах и обезьяне. Машин внимательно смотрел, ничего не говорил, а потом вдруг схватил этого ученого за горло и задушил прямо на письменном столе при десятках свидетелей. Всю эту лабораторию он сжег дотла. Все свидетели в два-три дня были арестованы и бесследно исчезли. У Машина были большие неприятности с властями. Но он как-то выкрутился. Только не удалось ему слухи остановить. Многие ученые в разных странах почуяли, что пахнет открытием и богатой наживой. Пока Машин был жив, он еще держал лаборатории под контролем. А как умер, то последователи сразу растерялись, так как не знали, чего собственно бояться и с чем бороться. В общем, наркомания выползла. Да вы знаете, наверное. Что тут рассказывать! Сейчас это самое большое бедствие. Ну, на Западе еще кое-как сдерживают. У них это дело не так поставлено, как у нас. А при нашей бедности новая наркомания буквально захлестнула Россию. Лучшие люди гибнут. Водка ведь сейчас дорогая, опиум тоже, да и кайф от них совсем не тот. Вот за это церковники и прокляли Машина. А ведь он совсем не виноват. Все равно бы эта напасть пришла. И если бы не Машин, то может, даже раньше.
- Как жалко, что Машин умер. Великий был человек.
- Что теперь жалеть. О себе надо подумать. Как вы-то собираетесь?
- А что?
- Спасать себя надо.
- Спасать? Да я уж подписал себе приговор. Согласился, что вез подрывную литературу.
- Вот это правильно! - Неожиданно согласился Федя. - Против неопровержимых фактов не надо идти. Зачем переть на стенку? Скрывать надо только то, что можно скрыть. Вы, я вижу, дилетант. А я собаку съел. Я вас научу, как надо себя вести. Только мне сначала надо знать, как на самом деле было.
Колымагин чистосердечно все рассказал, начав со случайного прихода на вокзал. Федя слушал внимательно, но явно был разочарован. Потом он сказал:
- Хорошая легенда. Только не поверит никто. Особенно после того, как вы признались.
- Но это не легенда! А чистая правда!
- Нет, нет. Так не годится, особенно про правду. Эмоции тут не помогут. Я дам вам другую легенду. Только для этого мне надо знать правду, чтобы не было потом явных противоречий.
Но Александр Степанович насупленно молчал.
- Не советую также говорить, что дипломат вам подбросили или вы случайно нашли его на дороге или в туалете. Такими вещами не бросаются. В крайнем случае можно сказать, что вас шантажировали. Но тогда надо назвать людей, хотя бы приметы, места встреч, пароли. Иначе не поверят.
Колымагин молчал.
- Напрасно вы мне не доверяете. Я двадцать лет по тюрьмам скитаюсь. Это, можно сказать, мой дом родной. Кроме меня никто вам не поможет.
Федя долго еще распинался. Но у великого ученого что-то заклинило, и он упорно молчал.
На втором допросе у него тоже ничего не выудили. Но Колымагин догадался потребовать сборник законов. Ему с неохотой дали. Феди в камере не оказалось. А в книге не было многих страниц. Ничего интересного Александр Степанович там не нашел. На третьем допросе он затребовал адвоката, хотя совсем не был уверен, что имеет на это право. Дубов с неохотой согласился.
Вскоре в камеру заглянул представитель знаменитого адвоката. Его интересовали два момента: правда о подрывной деятельности подзащитного и сколько тот может заплатить. Когда Александр Степанович рассказал свою "легенду", представитель сразу загрустил. Тогда Колымагин стал обещать несметные сокровища. Собеседник сначала загорелся, но глянув на колымагинский костюм, потускнел.
- Мне бы только вырваться на денек отсюда. У меня недалеко авто осталось, может быть... Мне бы только сесть в него, и все были бы довольны.
- Ну, ну! Все так говорят. - Засомневался представитель. - Их бы только отпустили на минутку, а там ищи ветра в поле. И платить не собираются.
Великий ученый стал клясться всеми святыми. Наконец, гость согласился сообщить шефу и исчез. Навсегда.
На другой день пришел уже сам адвокат. Только не тот. И совсем не знаменитый. Он работал почти даром. По зову сердца защищал коммунистов. Царское правительство терпело таких. Для отвода глаз. И для успокоения международной общественности. Однако и ему версия Колымагина не понравилась.
- Какой же вы коммунист! Если дело так, как вы говорите, то вам вообще нечего бояться. Если хотите, чтобы я вам помог, расскажите мне правду. Чем больше преступлений за вами тянется, чем больше вы насолили правительству, тем охотнее я за вас возьмусь. Если бы вы царя убили, прости Господи, я бы ничего не пожалел для вашей защиты. А так тьфу! Говорить-то не о чем. Пойду к тем, кто действительно во мне нуждается.
Колымагин стал рассказывать про свою встречу с Машиным, потом основы машинизма. Адвокат немного послушал, потом это ему наскучило:
- Это учение и монархисты знают, особенно хорошо те, кто борется против коммунистов. А встречаться с Машиным вы никак не могли. Хватит врать-то! Коммунисты так не поступают!
Великий ученый был подавлен. Утешала его только одна мысль: что он незаконно попал в чужое время и никак не может тут умереть, коли на роду у него написано скончаться в 1942 году. Впрочем, время шло. И отнюдь не в сторону 1942 года. Пути спасения не просматривались.
Суд прошел буднично и скучно. Колымагин не решился сваливать вину на Ниловну и признал, что вез дипломат. На все другие вопросы он почти ничего не ответил, так как по своему опыту знал, что эффект от болтливости в любом случае будет отрицательным. В итоге он получил десять лет каторжных работ.
На следующий день его неожиданно привели на другой суд, но уже в качестве свидетеля. Здесь к великому удивлению он увидел Ниловну и еще несколько человек в отдельных клетках. Было много репортеров. Здесь же, как свидетель, выступил Федор Лямкин, недавний сокамерник великого ученого. Он чистосердечно раскаялся в антиправительственной деятельности и призвал к тому же своих дорогих товарищей, как он выразился. Колымагину задали только два вопроса: вез ли он дипломат и знал ли Лямкина. Колымагин хотел ответить утвердительно, но Ниловна неожиданно крикнула:
- Не слушай их, сынок! Обманули тебя!
Александр Степанович заколебался, но все-таки подтвердил очевидное. Его сразу же повели на выход. Кто-то из подсудимых крикнул ему вслед:
- Провокатор!
Колымагин резко остановился. Но конвоир убедительно толкнул его в спину, и ученый не стал возражать.
На следующий день Колымагина перевели в общую камеру с гораздо меньшими удобствами. Здесь он узнал подсудимых из клеток. Его тоже узнали.
- Вот он, гад! - Крикнул кто-то. - Неужели не побоялся? А ну, прикончить его.
- Стой! - Раздался уверенный голос. - Разобраться надо. Настоящий провокатор так бы не пришел. Побоялся бы.
- Да что с ним разбираться! И Федьку он знает. Сам признался. Заодно они! - И высокий парень схватил великого ученого за горло.
- Назад! - Крикнул кто-то, и парня оттащили.
Колымагин с трудом поднял голову и прислонился к стене. Дрожащими руками он стал потирать горло. Подошел человек лет сорока:
- Из-за тебя, земляк, мы схлопотали по двадцать лет каторги. А одного нашего товарища приговорили к смертной казни через повешение. Не обессудь, но тебе придется рассказать все. И правду! А то ребята не станут с тобой сюсюкаться как Дубов. Им терять нечего, кроме своих цепей.
Колымагин в очередной раз осветил свою версию. Слушали его с недоверием, перемежали речь оскорблениями и откровенными угрозами. Но когда узнали, что новый сосед схлопотал десять лет, приумолкли.
- Да врет, наверное. Завтра его выпустят. Пойдет других людей обманывать. - Сделал кто-то вывод.
Несмотря на мнения большинства, старший стал участливо спрашивать. Но Александр Степанович никак не мог объяснить, каким образом он попал на вокзал, где живет и т.п. Тут многие опять стали сжимать кулаки.
- А где Ниловна? - Спросил ученый. - Она подтвердит.
- Она в женской камере. Тоже двадцать лет оттяпала.
- Но я хотел ее спасти!
Все снова замолкли.
- А ведь правда это. - Сказал старший. - Но все равно мы не понимаем, как это тебя не нашли в списках населения.
- Откуда вы знаете?
- Мы многое знаем. Только не от Дубова, как этот Федька Лямкин. Сами узнали. Мы ведь все равно узнаем, откуда ты взялся. В общем, так, ребята. Расходитесь по койкам. Мы сейчас же все выясним. Потом решим.
Колымагин про себя засомневался, как это они будут выяснять. Ведь здесь ни компьютеров, ни телефонов. Если Дубов не выяснил, то как это могут сделать осужденные? Но возражать он не стал. Потому что их главный, Андрей Сверлов, сказал таким уверенным тоном, что сомневаться было бы смешно.
Часа три все без дела слонялись по камере. Потом стали собираться кучками. Наконец, все образовали кружок, оставив снаружи одного Колымагина. Александр Степанович пытался оценить обстановку по отдельным возгласам. Но арестованные в основном выразительно молчали и только кивали головами. Так продолжалось около часа. Колымагин дрожал всем телом. Он подполз поближе к двери, чтобы в случае чего колотить в дверь и звать на помощь тюремщиков. Все-таки в тайне он верил этим осужденным и даже надеялся наконец найти не только справедливость, но и друзей. Ведь настоящих друзей у него никогда еще не было.
Кружок разомкнулся и из него с задумчивым видом вышел Андрей.
- Или ты гениальный артист-провокатор, или какой-то чокнутый, который с Луны свалился. Тебя никто не знает. Ни наши, ни ваши. Нигде нет ни малейших сведений.
- Да вы, наверное, не там искали. Не в том углу камеры. - Неожиданно для себя сострил Колымагин.
- Там! Там мы искали. - Абсолютно спокойно сказал Сверлов. - В общем, пока живи. Жизнь покажет. Посмотрим тебя в деле. Вот тебе моя рука! А вы, ребята, чтоб не трогали! Мы ведь за кого боремся! А? За народ! Вот он перед вами представитель народа. - Указал Сверлов на сильно помятого Александра Степановича. - Вот он! Пострадал за правду. Пусть он пока не с нами. Но он не против нас. И наша задача, чтобы он сознательно пошел с нами!
Возражений не последовало.
В тот же день всех заковали в кандалы. На следующее утро заключенных вывели за ворота тюрьмы. Было солнечно и тепло. Середина мая. Все цвело. И было так радостно. Гремя кандалами, великий ученый с наслаждением вдыхал прозрачный воздух.
Город раскрыл свои объятия. На тротуарах стали останавливаться люди.
- Политические! Политические! - Послышались детские голоса.
А каторжане медленно брели по асфальтовой мостовой, между высоченными небоскребами, сверкающими стеклом и металлом. Колымагин даже ущипнул себя. Уж не снится ли это ему. Но нет, несоединимое было налицо. Весело мигала яркая реклама и настойчиво убеждала Колымагина пить только пепси, а ходить исключительно в кроссовках фирмы Адидас.
Вдруг из толпы выбежала маленькая девчушка с ажурным зонтиком и сунула одному из каторжников надкушенный бутерброд с черной икрой. Потом она стремглав бросилась назад и обняла стройную женщину под вуалью. Стали выбегать и другие. Кто-то бросил пару бананов. К сожалению, Колымагину перепала только сухая горбушка хлеба. Но и она пронзила его до глубины души.
Впрочем, из окон раздавались и весьма недружеские выкрики.
- И далеко мы? - Спросил Колымагин соседа.
- В Сибирь! Куда же еще!
"Однако! - Подумал русский гений. - У меня уже все ноги в крови."
Неожиданно подъехало несколько машин с решетками, и туда стали запихивать заключенных.
- Разве мы не пешком в Сибирь? - Поинтересовался Александр Степанович у охранника.
- Ну, конечно! Охота нам тут с вами топать. Да и не дойдете вы, доходяги. Не те сейчас пошли политические.
Вскоре каторжан перегрузили в вагоны. Так великого ученого увезли к новому месту его обитания.
Обсуждения Путешествия Колымагина. Гл.11,12