Жизнь псионика – это всегда одиночество. В ней нет места семье, любви и друзьям. Она пуста и всегда до горечи правдива. Она просто сводит с ума, если принять её слишком рано и без подготовки. Такие случаи бывали, и тогда безумных приходилось убивать другим псионикам, но они были всё же редкими. Большинство вовремя учатся «отстраняться» от окружающего их мира и сохраняют рассудок.
Реми очнулся оттого, что дикая головная боль снова заломила ему виски. Парень, испустив душераздирающий стон, перевернулся на живот, спрятал голову под подушку и для верности придавил руками. Не помогло, и почему-то это было неудивительно.
Где-то в глубине его существа всколыхнулась волна ядовитой ненависти ко всему роду человеческому: за дурацкие праздники, за привычку бить своих детей и, особенно, за такую идиотскую вещь, как способность мыслить. В этом доме почти две с половиной сотни жильцов и он вынужден каждый божий день выслушивать их мечты и надежды, чувствовать их ненависть и переживать с ними их любовь. Вчера умерла какая-то пенсионерка, так ко всему этому коктейлю прибавилось ещё и ощущение смерти и этакая вселенская скорбь, умело имитируемая всем подъездом. А то, что он потом три дня не пил и не ел ничего кроме аспирина и валерианы, конечно же, никого не взволновало.
Вот и сейчас то же самое. На часах два после полуночи, за окном глухая ранавирянская ночь без звёзд, но зато с тремя лунами. В квартире слева одинокий холостяк Олег Палыч видит красочные сны про конец своей холостяцкой жизни. Реми инстинктивно отпрянул и мысленно зажал нос – ночь от ночи сны не становились лучше.
От квартиры справа он тоже старался держаться подальше, но уже по другой причине – там холостяцкие сны Олега Палыча претворялись в жизнь с завидным энтузиазмом. Миазмы страсти с лёгкостью пронизывали бетонные стены и теперь в кухню, туалет и коридор нельзя было выйти, не расплывшись в глупой улыбке.
Внизу вовсю веселилась студенческая молодёжь, громыхая музыкой на весь этаж и раздражая своего соседа сверху пьяной какофонией несвязных мыслей. Поскольку пьяные гулянки имели место почти каждую ночь, с каждым разом раздражение становилось всё сильнее и поднималось наружу всё чаще.
В квартире сверху же разразилось настоящее Бородинское сражение: с битьём тарелок, криками, угрозами, детским плачем и отборным пятиэтажным матом, умело замаскированным под взаимные упрёки и картинные размахивания пустой бутылкой пива с возгласами: «Я брошу пить ради тебя, дорогая!» Короче говоря, самая обычная семья среднего звена. Реми не стал бы тратить своего времени на неё, если бы не одно большое и толстое «Но» по имени Тинни. Девушка-эмпат, единственная во всём доме живая душа способная понять, насколько близко он подошёл к опасной грани, и дочь этого анонимного алкоголика по совместительству. Ей было очень плохо в этот момент, и при всём желании он не мог оставить её одну. Не имел на это морального права.
Парень, скрипнув губами, выбрался из-под подушки, откинув одеяло в сторону, сел и потянулся к джинсам, висящим на спинке стоящего неподалёку венского стула. Одевшись, он бочком вышел в прихожую и, впрыгнув в пару сандалий, буквально выбежал на площадку. Полегчало. Захлопнув дверь на защёлку, он проворно вбежал на верхний этаж.
Запахи агрессии и страха здесь просто били наповал. Реми сделал каменное лицо, «экранировался» со всех сторон, и только потом шагнул к двери и утопил кнопку звонка большим пальцем. Относительную тишину подъезда прорезал резкий стрекот, заставивший ссорящихся на мгновение смолкнуть, чтобы потом разразиться не слишком литературной тирадой по поводу того, кого это принесло в такую темень. Дверь распахнулась и на площадку высунулась пропитая физиономия отца семейства.
- Какого чёрта?!..
- Тинни дома?
- Ну, дома. Чего надо?
- Я пришёл за ней.
- Чего?!
Реми взглянул поверх его головы в глубь коридора, поймал взглядом едва заметную щель между косяком и второй слева дверью и мысленно позвал её, прекрасно зная, что она его услышит. Так и вышло - дверь почти сразу открылась до предела возможного и в коридоре появилась… нет, не богиня, не фея и даже не дриада (эти дамы предпочитают посещать более изысканные заведения), а худенькая похожая на взъерошенного котёнка девушка с большими золотисто-карими глазами и непокорной гривой каштановых волос. На ней был лёгкий домашний сарафанчик, вязанная кофта и тапочки с симпатичными заячьими ушками. Сейчас она совсем не напоминала ту весёлую лучащуюся энергией хохотушку с первого курса психологического факультета Имперского Государственного Института.
Парень, у которого нехорошо кольнуло под сердцем, сделал шаг вперёд, одним лёгким движением руки отодвинул в сторону пьяного в стельку мужчину и протянул ей руку.
«Пойдём со мной».
Она делает нерешительный шаг вперёд и тянет ручку ему навстречу. В карих глазах – страх и одновременно радость.
«Куда?»
Он слегка улыбается и делает неопределённое движение пальцами.
«Далеко».
Она делает ещё один шаг навстречу, потом ещё два и снова…
«Очень далеко?»
Он кивает.
«Очень».
Последний шаг, их пальцы соприкасаются и тут же сплетаются в одним им понятную фигуру. А секунду спустя оба просто растаяли в воздухе. Хотелось верить, что они нашли тот пресловутый «лучший мир», о котором столько говорят.
Реми очнулся оттого, что дикая головная боль снова заломила ему виски. Парень, испустив душераздирающий стон, перевернулся на живот, спрятал голову под подушку и для верности придавил руками. Не помогло, и почему-то это было неудивительно.
Где-то в глубине его существа всколыхнулась волна ядовитой ненависти ко всему роду человеческому: за дурацкие праздники, за привычку бить своих детей и, особенно, за такую идиотскую вещь, как способность мыслить. В этом доме почти две с половиной сотни жильцов и он вынужден каждый божий день выслушивать их мечты и надежды, чувствовать их ненависть и переживать с ними их любовь. Вчера умерла какая-то пенсионерка, так ко всему этому коктейлю прибавилось ещё и ощущение смерти и этакая вселенская скорбь, умело имитируемая всем подъездом. А то, что он потом три дня не пил и не ел ничего кроме аспирина и валерианы, конечно же, никого не взволновало.
Вот и сейчас то же самое. На часах два после полуночи, за окном глухая ранавирянская ночь без звёзд, но зато с тремя лунами. В квартире слева одинокий холостяк Олег Палыч видит красочные сны про конец своей холостяцкой жизни. Реми инстинктивно отпрянул и мысленно зажал нос – ночь от ночи сны не становились лучше.
От квартиры справа он тоже старался держаться подальше, но уже по другой причине – там холостяцкие сны Олега Палыча претворялись в жизнь с завидным энтузиазмом. Миазмы страсти с лёгкостью пронизывали бетонные стены и теперь в кухню, туалет и коридор нельзя было выйти, не расплывшись в глупой улыбке.
Внизу вовсю веселилась студенческая молодёжь, громыхая музыкой на весь этаж и раздражая своего соседа сверху пьяной какофонией несвязных мыслей. Поскольку пьяные гулянки имели место почти каждую ночь, с каждым разом раздражение становилось всё сильнее и поднималось наружу всё чаще.
В квартире сверху же разразилось настоящее Бородинское сражение: с битьём тарелок, криками, угрозами, детским плачем и отборным пятиэтажным матом, умело замаскированным под взаимные упрёки и картинные размахивания пустой бутылкой пива с возгласами: «Я брошу пить ради тебя, дорогая!» Короче говоря, самая обычная семья среднего звена. Реми не стал бы тратить своего времени на неё, если бы не одно большое и толстое «Но» по имени Тинни. Девушка-эмпат, единственная во всём доме живая душа способная понять, насколько близко он подошёл к опасной грани, и дочь этого анонимного алкоголика по совместительству. Ей было очень плохо в этот момент, и при всём желании он не мог оставить её одну. Не имел на это морального права.
Парень, скрипнув губами, выбрался из-под подушки, откинув одеяло в сторону, сел и потянулся к джинсам, висящим на спинке стоящего неподалёку венского стула. Одевшись, он бочком вышел в прихожую и, впрыгнув в пару сандалий, буквально выбежал на площадку. Полегчало. Захлопнув дверь на защёлку, он проворно вбежал на верхний этаж.
Запахи агрессии и страха здесь просто били наповал. Реми сделал каменное лицо, «экранировался» со всех сторон, и только потом шагнул к двери и утопил кнопку звонка большим пальцем. Относительную тишину подъезда прорезал резкий стрекот, заставивший ссорящихся на мгновение смолкнуть, чтобы потом разразиться не слишком литературной тирадой по поводу того, кого это принесло в такую темень. Дверь распахнулась и на площадку высунулась пропитая физиономия отца семейства.
- Какого чёрта?!..
- Тинни дома?
- Ну, дома. Чего надо?
- Я пришёл за ней.
- Чего?!
Реми взглянул поверх его головы в глубь коридора, поймал взглядом едва заметную щель между косяком и второй слева дверью и мысленно позвал её, прекрасно зная, что она его услышит. Так и вышло - дверь почти сразу открылась до предела возможного и в коридоре появилась… нет, не богиня, не фея и даже не дриада (эти дамы предпочитают посещать более изысканные заведения), а худенькая похожая на взъерошенного котёнка девушка с большими золотисто-карими глазами и непокорной гривой каштановых волос. На ней был лёгкий домашний сарафанчик, вязанная кофта и тапочки с симпатичными заячьими ушками. Сейчас она совсем не напоминала ту весёлую лучащуюся энергией хохотушку с первого курса психологического факультета Имперского Государственного Института.
Парень, у которого нехорошо кольнуло под сердцем, сделал шаг вперёд, одним лёгким движением руки отодвинул в сторону пьяного в стельку мужчину и протянул ей руку.
«Пойдём со мной».
Она делает нерешительный шаг вперёд и тянет ручку ему навстречу. В карих глазах – страх и одновременно радость.
«Куда?»
Он слегка улыбается и делает неопределённое движение пальцами.
«Далеко».
Она делает ещё один шаг навстречу, потом ещё два и снова…
«Очень далеко?»
Он кивает.
«Очень».
Последний шаг, их пальцы соприкасаются и тут же сплетаются в одним им понятную фигуру. А секунду спустя оба просто растаяли в воздухе. Хотелось верить, что они нашли тот пресловутый «лучший мир», о котором столько говорят.
Обсуждения Псионик