Пространство Экосферы

– Как долго я буду в неведении происходящего?
– Уже недолго. Скоро ты или станешь всё ведающим, или ничего не помнящим. Или светочем или светлячком. Что знаешь ты о законах резонанса? Способен ли сломать старые стереотипы? Способен ли из фрагментарного восприятия отдельных рецидивов реальности сложить породившую их цельность? Способен ли ты войти во встречный поток времени? Способен ли осознать суть восьми подходов Метагалактики, преображающих бытие и вводящих новые принципы во все сферы жизни?

– Погоди ты, дай хоть на один вопрос ответить, – повернулся к ней Эмиль.

– Мне не нужны звуковые вибрации, я жду, когда завибрирует твое тело, твоё сердце... в синтезе шестнадцати.

– Восемь подходов на шестнадцать тел?
Сиэлия молчала.
– Восемь на шестнадцать? – уже не так уверенно переспросил Эмиль, чувствуя, как теплеет всё внутри. Затем он обратил внимание на экраны: на обоих были одинаковые изображения. Почти одинаковые. Но в чём их отличие, уловить было трудно, поскольку картина менялась. Пытаясь фиксироваться на двух сразу, он провалился куда-то в глубину их и всё пытался понять: «Почему это так важно?»

Картинки поплыли перед глазами и совместились. Что-то щёлкнуло, как ключ в замке, при этом движение сначала прекратилось, а затем пошло в обратном порядке. Эмиль вновь услышал голос Сиэлии, которая и не умолкала вовсе:

– Эка невидаль, бывало, так брыкнётся жизни явь: всё, с любовью нажитое, вдруг исчезнет. Близость, даль, будущее и былое сквозь воронку протекут, и стоишь ты, будто тут, а вокруг уже иное. Было ль, не было такое? Признавайся, что молчишь? Ты в пути не потерялся? Тут ты или там остался?

До Эмиля дошло, что от него уже требуется ответ вслух. Но он не мог говорить. Он видел вокруг себя маленький каменистый участок местности с остроконечными камнями, похожими на осколки, и только один из них был округлым, словно оплавленным. Звуки голоса исходили именно от него. Эмиль хотел приблизиться, но сразу не смог, а когда сорвался, наконец, с места, то увидел себя в виде такого же осколка, оставшегося на том же самом месте. На него хлынула вода и сбила с ног, завертела. Картина увиденного встряхнулась и раздвоилась.

– Если всё вокруг фрактально, скопом или подетально, всеми или лишь одним, значит, нет нужды держаться строгих правил: шаг один – и приходится расстаться с чем-то старым.

Шаг второй – и бытиё выбрал или битиё, всё одно вошёл в начало. Действуй, времени так мало!

Карусель, водоворот: что кружится, что течёт и в воронку утекает. Кто теперь тебя признает?

Возникшие картинки вновь слились воедино и втянули-впечатали в своё «иное» впечатлившегося ними стороннего наблюдателя, то есть Эмиля. Непроходимая растительность джунглей сковала его движения. Он не стал дергаться, а просто искал глазами источник звуков. Но говорившего видно не было, зато вокруг ног вились лианы, щекотали ворсинками своих стеблей, то приближая, то отдаляя причудливые цветы, которыми эти стебли были утыканы. Эмиль вдруг ощутил, что врос ногами в землю, и это уже не фрактально, а фатально его расстроило.

Картинка снова разделилась.
– Всё не так, как ожидалось, но, признаться, я старалась. Что ж, вы ждёте все подсказки, напрягла и так я связки, по-другому всё связалось, и попыток не осталось.

Двух условий бытия, если осознать начала, всё придёт, как не бывало, снова на круги своя.

Эмиль оторвал глаза от экранов и посмотрел на Сиэлию. Глаза на мгновение по привычке разделились в своём восприятии и снова сфокусировались, но выпуклость перешла в вогнутость, и сознание покинуло его, втягиваясь в повторный круг. Всё остальное естество устремилось за своей передовой частью, но со сдвигом по фазе, неся эту несовместимость в мир иной.

Часть 3

Время присутствия

– Доктор, вы же уверяли, что его состояние несовместимо с жизнью?

– Это невероятно, но они совместились. Хотя радоваться пока рано. На пути от минерала к человеку сознание проходит ещё растительную и животную формы.

– Ничего, психика хоть и тонкое дело, но зато через тонкие тела и решаемое. А с этим у него всё в порядке. По крайней мере, если не этот, то в том мире дальше продолжать поиск – смысла нет. Я туда больше не пойду. – Сиэлия произнесла эту фразу намеренно жёстко: утвердила, как программу.

– Можешь забирать его хоть сейчас. У меня других дел хватает, не сродни твоим играм.

– Зря вы так, доктор. Я попробую доказать свою правоту.

Сиэлия взяла Эмиля за руку, и его тело послушно пришло в движение. Правда, передвигался он неуклюже. Хорошо, хоть основную часть дороги ехали на машине, потом на эскалаторе: из гаража в холл.

Увидев, с какой радостью Эмиль погрузился в кресло, Сиэлия рассмеялась:

– Это иная физика. А в твоём состоянии – инородная, так что привыкай.

– Ключ восемь на шестнадцать, ключ восемь на шестнадцать, – повторил машинально два раза Эмиль.

– Что ты там бормочешь?
– Хочу включиться, но не знаю, во что.
– Расслабься, и всё сложится само собой, ведь естественность в самом естестве, а искренность во внутреннем горении. Пойдём, пройдёмся. – Сиэлия всё делала не спеша, будто оберегая Эмиля от чего-то.

«Или для чего-то», – пронеслось в его голове и оформилось провидческой голограммой.

– Этот доктор и ты, вы ведь тоже не отсюда. Это не ваш мир, и вы не можете его постичь, а хочется?

– Наш мир или не наш – понятие спорное и неоднозначное, но, следуя правилу откровения, скажу. Мы и сами не знаем всего в деталях. Как бы это правильно выразить: нас погрузили в это частично, по каким-то причинам, ограничив тем самым скорость и сузив спектр восприятия. А задача всегда одна: исследование стандартов жизни. Но мы даже с природой этой жизни разобраться не можем. Просто слов нет, как всё надоело. Вот и пытаемся привлечь к сотрудничеству представителей сопряжённых сфер бытия. Это, скорее, ты не отсюда, чем мы.

– Витиевата цель, туманны задачи, – задумался Эмиль. – Давай попробуем пойти стандартным путем. Начнём со слов, которые нужны.

С позиции стандартности вхождения надо идти через двери, а не пытаться сделать подкоп.

– Что ты имеешь в виду? – Сиэлия смотрела с явным интересом.

– Всякое пространство в своей организованности имеет управителя (Владыку экосферы или моря, например), если сорганизовано оно в некую цельность, а также управителей царств жизни, если таковые развиваются. Вот с ними и надо взаимодействовать. В противном случае мы будем иметь не полную картину, а лишь её проекцию. Так сказать, следы деятельности, по-следы, то есть последствия, пре-следы, то есть преследования, вы-следы, на-следы, а наследственность – это уже кармические узлы и завязки. Да мало ли ещё чего: путы для плутающих всегда имеются в изобилии. Пространство с удовольствием будет играть с тобой в кошки-мышки.

– Это откуда такие познания? – удивилась Сиэлия.
– Только что выдумал, вернее, моделирую ситуацию по твоей же просьбе. Ведь ты меня водила, возила в то время, когда могла просто переместить, поместить, проявить, и ни разу при этом не объяснила, зачем всё.

– Как же не объясняла? Объясняла – для того, чтобы офизичить восприятие, для начала сделать его планетарным, конкретным.

– Тогда скажи ещё, какие есть предположения хотя бы или данные, или признаки жизни, что ли, на планете?

– Призыв к обмену, импульс света и робкие телодвиженья духа, которые едва видны, малы ещё для восприятий слуха, но ощутимы фибрами души, – Сиэлия пристально посмотрела в ожидании реакции Эмиля.

Эмиль видел, как меняются её вибрации. Они начали медленно перетекать в фиолетовую сторону спектра, утончаться. Казалось, она вот-вот растворится в том самом пространстве, о котором они говорили. Надо было отрываться от понимания, этого подступного вида мании, делающего недоступным всё, что имеет превышающую его параметры скорость обновления.

И Эмиль, приняв игру, отправился за Сиэлией.
– Когда «вначале было Слово», то, стало быть, и в Слове было то «начало», как ключик к принципу, рождающему свойства из содержания энергии огня.

Ступенек шесть или витков спирали никем не познанного волокна искомой нити. Ещё бы пару отыскать, – Эмиль шёл рядом с Сиэлией и продолжал:

– Активность функций тех, в которых сила – условие рожденья новых форм, способных свет являть ядра: вот и второго проявленье волокна.

Но и сам процесс, и качество любой деятельности порождаются составом огнеобразов, усилием духа в неком поле. И если это третье волокно, то должна образоваться нить, возможно, огненная. Всё сходится, – подытожил Эмиль, – и огненная нить, и поле, и развитие, и синтез жизни. Всё это к одному горизонту относится.

Видимо, пытаясь проникнуть в суть его размышлений, Сиэлия приостановила своё перетекание и уставилась на него, затем огляделась вокруг и ещё более удивлённо – опять на Эмиля, произнеся:

– То, что доктор прописал.
– Что? – в свою очередь удивился Эмиль.
– Нам это удалось, правда, не знаю, как, но мы проявились физичностью в инфосферном слое экосферы планеты. Именно отсюда исходил призыв.

Немного потоптавшись, будто проверяя свою устойчивость на поверхности или плотность самого грунта, Сиэлия попробовала возобновить вибрационное скольжение:

– Кому же требуется помощь, когда внутри такая мощь и жизни синтез, а движенье – отсутствует. Ещё, небось, не все параметры условий… необходимых учтены?

Эмиль буквально на мгновение отключился, а может, просто моргнул, но пространство вокруг успело преобразиться.

Они вошли во взаимодействие со средой обитания или нишей неизвестной им жизни. Сиэлия была спокойна и уверена, будто выполняла обычную свою работу. Непонятно, зачем ей понадобился такой неопытный помощник. Эмиль чувствовал себя неуклюже, скованно и ограниченно дискретностью своего восприятия. Он явно не мог сонастроить необходимые параметры. Вот опять моргнул-отключился, и картина снова изменилась...

Преображение

...Перед ними стоял худощавый мужчина, или андроид, голограмма или инфограмма. Чтобы уточнить, Эмиль присмотрелся внимательней и ощутил на себе такой же пристальный взгляд незнакомца.

«Зеркалит», – подумал Эмиль и моргнул...
...Растительность, которая окружала их, испускала необычные эманации, создавая поля различной конфигурации и плотности. Эмиль стоял как пригвождённый, не в состоянии сделать хотя бы шаг, и всё только потому, что не мог выбрать направления. Ему казалось, что сделав шаг, он непременно окунётся в чужие эманации и смешается с ними, потеряв самоидентичность, вернее, свою индивидуальность, перестанет быть самим собой.

– Что за напасть такая? – проговорил он и, обнаружив возле себя Сиэлию, обрадовался.

– Не делай резких движений и не напрягайся, пока не адаптировался. Всё в норме, – проговорила она спокойно.

– Тогда хотя бы намекни, что это за нормы?
– А ты представь себе, что ты, как и они, сросся с поверхностью и ощущаешь себя единым целым с планетой. Потянись, расслабься.

Эмиль последовал совету и вспомнил Гном-Эля. Срастаться с планетой не хотелось, но он отвлёкся, и в его восприятии произошло переключение на позицию стороннего наблюдателя без каких-либо позывов к вмешательству в происходящее.

Происходящее, зеркаля это его новое состояние, приняло позицию невмешательства, конфедератизма.

Подобия деревьев вокруг всколыхнулись, как бы ожили, и картина дальнейших событий показалась весьма удивительной. Кора на одном из животных-растений лопнула, разошлась, и молодое деревце, которое до этого казалось веткой, спрыгнув, неуклюже засеменило своим корневищем, при этом пугливо озираясь вокруг. Отковыляв метров на пятнадцать, оно завибрировало на месте и укоренилось, успокоилось, начало быстро расти. То же самое проделали и другие. Через какое-то время произошло новое отпочкование, затем ещё. В то же время старые деревья сохли, превращались в труху и рассыпались, становясь частью грунта.

– Небольшая рощица потеряла к нам интерес и, спокойно обогнув пришельцев, двинулась восвояси, то бишь по своим нуждам, – сыронизировал Эмиль.

– Очень удачное определение, – рассмеялась Сиэлия. – Но это лишь часть воспринятых тобой событий. Кое-что ты упустил.

Эмиля опять потянуло на сон, он зевнул и на мгновение прикрыл глаза...

...Перед ними стоял всё тот же худощавый, но смотрел он уже более приязненно.

– Говори, чего зря время теряем, – обратился к нему Эмиль.

– Время терять может только имеющий его. Не имеющий же может пройти мимо, может не взять или не войти, всё от масштабов притязаний зависит. Твоё всегда остаётся твоим. Не правда ли, многоуважаемый индикт?

– Ещё немного – и я поверю в твоё подобострастие, Проход. Ладно, говори свои условия, – пытался понять правила игры Эмиль.

– Безусловность глубины насыщенностью розы привносящей… – завис в пространстве отзвук. Худощавого уже не было.

– Смотри-ка, а этот неуловимый синтезобраз многообещающе среагировал на тебя, Эмми-эль.

– Продолжай, продолжай, – смотрел на неё требовательно Эмиль.

– Это своего рода дипломатия, – вздохнула Сиэлия, – каждый всё время остаётся при своём, пытаясь не открыться прежде своего собеседника. И каждый подсовывает другому головоломки.

Вот этот синтезобраз, Проход как ты его обозвал, вёл себя раньше, как дикобраз на перекрестке времён: не давал нам пройти дальше, а увидел тебя – и изменил свою позицию. Я так полагаю, что теперь наш контакт выйдет на новый уровень. А всё лишь потому, что у тебя позитивный баланс энергопотенциальных накоплений. Он даже животное своё прогнал и решил сам с тобой поговорить, вернее, договориться.

– О чём договориться? Какое животное, какой дикобраз? – Эмиль пытался уточнить детали.

– Вот видишь, ты упорно остаёшься на поверхности. А он упорно дожидается тебя там. А я нужна вам как переводчик. Но по условиям игры, той самой, в которую вы играете, если один становится инструментом другого, то и каждого постигает та же участь. Что ж, сами выбрали такое начало.

– Какое начало, такое и слово, вернее, континуум слов, возможных при таком начале, – неожиданно возник худощавый.

Эмиль осознал свою ошибку, сообразил, но слишком поздно, чтобы изменить что-либо на входе. Теперь до следующего перекрестка варьировать можно будет только скоростью, хотя в сопряжении с ней находятся свойства и, что не так уж плохо – индивидуальное творческое мастерство. А из замечания Сиэлии вытекало, что это же становилось доступным инструментом его соперников. Или партнеров? Тут ещё предстоит разобраться. Эмиль активировал свой трансвизор. По крайней мере, он так полагал. В любом случае, ему надо было как-то и в чём-то оформляться. Жалко, Визи рядом не было.

– Системность выбора проста, коль в том возникла обходимость: на перекрестке трех времён – три странника и их единость, как ключ прохода в то одно, которое для них на грани…

Эмиль видел, как заработал механизм гигантских часов, образовав три взаимосопряжённых пространства, каждое из которых было похоже на плотные вспузыренные зародыши, проворачивающиеся вдоль одной оси из небытия каждого во взаимобытие всех троих. Но слов для описания происходящего не нашлось. Поэтому он молча ступил в одно из трёх, тут же осознав, что не растворился в нём, а, наоборот, обрёл неожиданно яркость индивидуальной выраженности. Но то был всего лишь миг из небытия…

– На грани синтеза миров, где в каждой клеточке и точке условий пак, но оболочки и ядра спят… во сне витая, они не ведают, не знают, как жизни их совитийны реальностью масштабов иных, основанных или причинных…

Произнося это, Сиэлия ступила во второе пространство, проявившись в нём и став катализатором, его приумножающим. Пузыри выявили свою пузырьковую фрактальность и уравновесили пространственное набегание на ось своим приумножением. Два пространства поплыли вдоль оси времени, расширяясь и взаимопроникая.

В сознании Эмиля возникло зеркальное отражение внешних процессов как холодная фиксация наблюдателя, создавшее различение. И, вместе с тем, во взаимодействии с отражаемым оно, это зеркальное отражение, породило магнитное поле фиксации некого или, вернее, неких процессов, явлений и состояний невероятной их множественностью и яркостью впечатлений, ими сотворяемых.

Настала очередь Прохода.
– ...Основанных или причинных, иерархических и чинных, читаемых во многих знаках. И в том лишь только труден выбор, что иногда рождает спор. Но время терпит до тех пор, пока обменный дар в руках… имеется…

Проход ступил в пространство третье, и множественность возможностей предстала одной реальностью, хотя и весьма неприглядной...

...Бесцветные хлопья опускались на землю, и принимались ею, и растворялись в ней, производя её набухание. Посреди этого безобразия-однообразия стоял Сио-Проход, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Кто вы и что вам надо? – буркнул он в сторону элей, – хотя, какая уже разница.

– И воздух кажется прозрачным, – речь Сиэлии мягко втекла в густоту малоподвижности и застыла в ней.

– Не «кажется», а так и есть, хотя из воздуха изъята его природная шуньята, защита жизненных начал, – Эмиль как будто прокричал. Хотя и не заметил это…

– И плодородная земля… (образовала ещё одну пространственную каплю Сиэлия) имеется…

– Да только нечему родиться, вернее, не для кого. Вся как будто бы иссякла польза, – вставил своё соображение Сио-Проход, и сам удивился своей проницательности. Поднял глаза на пришельцев. – Вы не эли, вы – человеки, – и сам не поверил своему предположению.

– Смотри-ка, ожил. (Третья капля. Запахло в воздухе дождём). Проснуться бы уж не мешало.

Сиэлия на секунду умолкла и вновь заговорила, но уже быстро-быстро. И, будто вывалившись из разорвавшейся ёмкости, хлынул дождь…

Эмиль машинально моргнул, и всё вокруг изменилось: стало живым, подвижным, знакомым, если только не считать странного вида этого уже порядком поднадоевшего местного худощавого…

Недоверие и старик

Прохожих в обозримом пространстве не было. Только эти трое стояли на остановке в ожидании не совсем понятно какого транспорта.

– Последний раз такая погода была, наверно, лет сто назад. По крайней мере, в этой местности я такого не помню, – заговорил, будто сам с собой, худощавый и добавил. – А я-то думаю: почему никого не видно? Как будто первый раз предсказывают непогоду. Но ведь ни разу не сбывалось. И вот на тебе.

Скажите, что вы всё это подстроили, – обратился он уже к двум другим. – Я даже не боюсь выглядеть весьма странным. Такой погоде под стать любое чудачество.

Он пытался заглянуть в глаза своим случайным сопричастникам событий и вдруг решил расставить точки над «і».

– Сначала я родился не под теми звёздами. Потом открылось это дурацкое предсказание. Невероятно, но ему все поверили, потому что другого варианта не нашлось. И они лишили меня права выбора, назначили носителем прохόда, долго обучали «снить явь» и ждать своего времени, вернее, времени, когда явятся двое, и пойдет дождь. Не дождь пойдет, и явятся двое, а именно: явятся двое, и пойдет дождь. Они бросили меня одного...

И вид у вас какой-то странный, но всё равно не верю. Ни старику не верю, ни вам.

Эмиля начало всё раздражать. Он решил изменить правила игры. Совершенно не обращая внимания ни на худощавого, ни на погоду, он взял за руку Сиэлию и ступил в слякоть, рассуждая при этом:

– Можно смело ставить неутешительный диагноз сфере уже даже по одному её обитателю. Не понимаю, зачем вы сюда так напрашивались в гости?

Сиэлия сделала вид, что принимает всё за чистую монету и начала оправдываться:

– Если бы ты относился к Службе спасения, то знал бы все предписания и пояснения к ним. Не нам судить, есть у них шанс или нет. Ты ведь не будешь утверждать, что видишь картину соответствующего масштаба, чтобы делать категорические выводы? Лучше подумай, что мы можем предпринять в возникшей ситуации.

Ось, наконец, адаптировалась к новым условиям и перестала напрягать нити сопряжения…

...Все трое сидели в белых одеждах перед сведущей комиссией.

– Совершенно против наших ожиданий, ты исполнил-таки свою миссию, Сио-Проход, – обратился к худощавому такой же суховидный тип, – и мы отпускаем тебя на заслуженный отдых.

Затем он обратился к гостям:
– Благодарим вас за проявление доброй воли и за тот положительный баланс накоплений, который позволил вам воспользоваться столь ненадёжным проходом. Это единственное стерильное место на планете, и, покинув его, вы уравновесите наши шансы на выживание. Выживете вы – выживем и мы. Любые наставления бессмысленны, ибо мы уповаем на вас, – он нажал какую-то кнопку, и плавное движение переместило Эмиля и Сиэлию в шлюз, а затем наружу, за пределы того помещения, в котором всё происходило...

... – Ну-ка-с, ну-ка-с, что у нас сегодня на завтрак, – произнес переросток-гигант не то слово, и, ухватив в пригоршню, поднёс странную парочку к своему лицу.

Эмиль, ощутив дискомфорт пребывания на ладони, оторопел от неожиданности, однако, буквально на мгновение, после чего повернулся к Сиэлии. Застав её в не меньшем оцепенении, рассмеялся и постарался успокоить:

– Сама ведь о доступности твердила всего того, что ведомо другим. Малыш ведь не со зла: неведомая сила взыграла в нём. Но он здесь не один. И остальным ведь надобно питаться, но только, думаю я, может всё же статься от невоспитанности заворот мозгов, – затем он повернулся к малышу, потрепал его по пышной шевелюре и продолжил, – прошу внимания, к обмену кто готов, не пропустите Синтеза Основ.

В классе, расположенном в трех уровнях, вдруг исчезло напряжение, и учебные столы образовали полукруг, в центре которого стояла девочка. Она начала говорить, а в сознании Эмиля что-то не стыковалось, не совсем верно расшифровывалось:

«Вы уж простите его за баловство…», нет, «Ах! Простите! Ах! Простите!..». Нет...

Тело Эмиля передёрнулось в противлении необходимости сонастройки с инородными вибрациями, и его восприятие переформатировалось. Он стал её слышать:

– Ре-акции не-ве-дом действий тела постыдный пафос сур-рогат. Естественность не в моде, то ли дело блеснуть умени-ем... брать на испуг. Богат наш брат на вы-думки иные, когда врас-плох кого застанет вдруг. И сразу видно, враг пред ним иль друг...

Похоже, ныне… пришёлся кста-ти тест впервые… – наконец осел и создал картинку в осознании туман неясности…

«Издержки не совсем совершенного восприятия, – подумал Эмиль, – но для начала сойдёт и так».

И машинально подражая девочке в её манере говорить, ответил:

– Не менее похвал до-стой-на твоя по-пытка при-сы-пить. Не будешь ты у врат тол-пить-ся с во-просом: «Что же есть, что пить?». Но вот иной вопрос иным ма-не-ром поставлю я: «Кто хочет пио-не-ром тех сфер ко-снуть-ся, где земля те-куча, при-зрачна и совсем незрима, где иным способом творима самая твердь её?

Скажите только «да»…
Фигурка девочки растаяла, и множество вспыхнувших сфер, расположенных по периметру большого зала, указали на действительное количество присутствующих. Затем они все, не сговариваясь, выделили своеобразный, в подобии каждого, элемент витийности и направили его в центр. В центре образовалась вначале туманная, затем всё более проявлено очерченная сфера, которая, достигнув определенного уровня своей ясности, проявилась стариком.

– Легко рождаются сомненья, коль моего вы ждете мненья, – начал он, – таким вы видите свой мир, по крайней мере. И всё лишь потому, что не даёте вере в него войти.

Есть только два пути: путь, пройденный душою возожжённой, и путь, который, путника лишённый, настиг его с призванием к ответу. Что толку, если слепы вы, вести вас к свету?

Он вновь преобразился в сферу, затем распался на множество витийностей, но был отторгнут всеми, а посему проделал обратную трансформацию синтеза и предстал снова собою стариком.

– Так «да!» иль «нет!»? Мне показалось или изменилось мненье? Ужель вы представляете сомненье на общий суд? То непосильный труд. Чем вызвано такое просветленье?

Ответить вызвалась всё та же призрачная девочка, которая проявилась рядом с ним.

– Теперь ты не один, теперь вас двое, такое соз-даётся впеча-тленье, что это про-исходит не-спрос-та.

Со-мнение, лишённое единства, уже не пол-ное, а значит, где-то пу-сто-та, а значит, жгучее то-мленье. Я не смогу в таком нас-трое прожить и дня… – с надрывом произнесла она.

– Так ты и есть та самая заноза, которая зудит у всех, ворует смех задора, его меняя на сарказма смех? – старик внимательно, без тени издёвки, посмотрел на неё.

– Теперь, когда от нас они свободны, пускай попробуют найти ответ: «Откуда и куда струится свет, и почему он возникает снова, в чём истинность и ценность слова?» – девочка смотрела с вызовом.

Старик молча подошёл к ней и осторожно взял за плечи. Витийность обоих соединилась, аннигилировала, рассыпалась, испарилась, стёрлась из памяти.

Эмиль и Сиэлия, всё это время внимая происходящему будто в забытьи, неожиданно вернулись в реальность, реальность ещё одну и, возможно, не последнюю за этот день.

– Как думаешь, что будет дальше? – поинтересовалась, но как-то отстранённо, Сиэлия.

– Каждому по вере его, – весело произнёс Эмиль. Он сам не знал, что его веселило. Наверное, всеобщая озабоченность пустяками...

– Вопрос один, но вариантов ответа много, – продолжал он, – я уже перестаю что-либо соображать в этой постоянно меняющейся реальности.

Каждому по вере

– Погружение рано или поздно закончится, – успокоила его Сиэлия, – всё зависит от твоей реальной подготовки, причём даже не обязательно тобою осознаваемой.

– Всё есть погружение, – обрадовался новому ракурсу взгляда Эмиль, – и степень его управления не есть постоянная величина. Стало быть, усилия не напрасны, а очень даже могут привести к нужному результату. Начнём обратный отсчет времени.

Эмиль вспомнил последние запечатлённые видения и сконцентрировался на них.

Большой зал проявлялся неохотно. Сферы метались в нём, создавая хаотичные картины, которые материальными становиться не хотели.

«Теофа, – промыслил Эмиль, – движение, верней, его свобода, предубеждённости не знающая пут, начала ждущая и ищущая Путь.

Но если так на это всё взглянуть, практически, тогда она готова в себя вмещать начала слова, произносимого…», – и молвил вслух:

– Будь!…Благословенно будь начало… из многих нитей огненных и струн… рождающее плоть, рождающее плотность... Плотность пространства внезапно охватила его, пеленая, оживляя своим бережным прикосновением, и плоти тканность состоялась и зазвучала вдруг индивидуальной оформленностью, и сферки, плотность ощущая, замедлили движение, прислушались к звучанию органа... Эмиль сам удивился и обрадовался податливости материи.

Но это всё происходило глубоко внутри него, а внешне он продолжал свой монолог:

– рожденный миф…
(Орган тот слышал и Перун, когда пасьянс из малых рун раскладывал, являя суть большого, и эманациями «ра» он превращал в живой расклад их хаосом объятый склад, звучанье «до» внося так радо во всё, что только было надо).

Эмиль снова перенёс свой взгляд вовне:
– …рожденный миф – со-проживанье многих сфер, не абсолютность он, а лишь простой пример наглядности новления творца – ново-явления Отца...

Зал был заполнен до краёв человеками худощавого телосложения и продолговатой формы головы. Глаза... Глаза их струили свет – свет, готовый впитывать всё, всё, с чем он соприкасался. Рядом с Эмилем сидела Сиэлия. С другой стороны от него – Сио-Проход. Он взволнованно воспринимал происходящее, поглядывая то на Эмиля, то в зал, и пытался осознать, что его радует больше.

– Наконец-то мне поручили настоящее дело, – обратился он к Эмилю, – отозвали из отпуска, назначили Адаптаром. Теперь я буду компенсировать диссонанс твоих вибраций, создавать физико-эфирную комфортность и астро-ментальную ясность. Значит, я не зря потратил столько лет на своё совершенствование.

– Сидеть в кресле значительно комфортнее, чем стоять, – согласился Эмиль. – Давай, вноси ясность: чего от меня хотят все эти светоеды.

– Ты совершенно не зациклен на выборе слов, – отметил Сио, – как и все нормальные светоносцы, они хотят получить заряд знаний, потенциал света. Всё, согласно их договора и записи в свитке жизни. Их мучает жажда...

– Ладно, опустим формальности. Какие именно знания они предпочитают, и в каком виде их надо подавать? – Эмиль моделировал события согласно правилам игры.

– Знания чистые, не пережёванные, многоаспектного применения… – Сио смотрел широко открытыми глазами с таким напряжением, что из них покатились слёзы.

– Нет знаний лучших и чистейших, чем знания, что добыты в личном свете участия осознанного. Как вам такое изреченье?

Из зала:
– Но как определить значенье? Из множества, какое мненье есть предпочтительнее: то, что режет слух или усладой обещает просветленье?

– Чужое тем и плохо, что вплетенье в него добавленного своего родить способно привкус размышленья, сомнений вязкость, так тогда его и слух с трудом уже воспринимает, и на анализ тотчас отправляет, и цельности лишает до того ещё, когда коснётся сердца звучанием душевных струн оно…

– Нельзя предвзято различать: чего не стоит вовсе брать, а что достойно быть испито, пока не прикоснёшься... Свито всему предназначение своё.

Было видно, что высказаться готов каждый, но всё же в пространстве витало ожидание того, что скажет Эмиль. Поэтому, как только он, открыв рот, выказал намерение говорить, все умолкли.

– Когда стремящийся к истоку в надежде жажду утолить, минует фазу утоления, что в нём пробудится внутри? Покой ли, радость, удивленье иль грусть, что некуда идти? Или ещё какое рвенье? Продолжим штурм. Представьте мненья! – Эмиль выдал очередную порцию оживления и ждал.

Из зала продолжали сыпаться варианты ответа:
– Вопросом ты включаешь свет? И изнутри идёт совет и свет наружный затмевает. Но ведь не все, не каждый знает на всякий разворот событий ответ.

– Блекнет миф и тает, когда посыл к нему не знает, его вбирающий в себя…

– Здесь слов неясных очень много: стремленье, жажда, форма слога витиеватостью разит и разжигает аппетит, не предъявляя образ строго.

– И нет пьянящего потока, и будто внешне нет истока, а всё же полнится внутри. А есть ли самопоеданье, когда идёт себя познание?

– Источник знания внутри? Но путь к нему как явлен внешне? Быть может, это путь нездешних?

– Вмещенье, мщенье, струйность, взрыв. Я вижу, близится прорыв!

Сио-Проход оставил попытки извлечь выгоду из близости к источнику знаний, тем более что услышал сомнения по этому поводу, и глаза его потускнели. А посему он вспомнил свои прямые обязанности и приступил к ним:

– По-моему, качнулась вера. Весы, раскачиваясь в такт, хоть и отсчитывают время, но врут во всём и сяк, и так.

Не надо спорить: пребыванье сего источника у нас, хоть и не повод к расслабленью, но напряжённость не создаст. Не забываем главных правил: учебный поединок вас переведёт в элитный класс, но только тех, кто всё ж представит отчёт о пройденном.

В зале посветлело, прояснились окна. Лица участников тоже посветлели.

– Не знаю, какую роль играет Сио, и как вам явлен внешний свет, но мой итог и мой совет не нужен вам. Вы светоносцы, а значит, в вас живёт исток, и он когда-нибудь проснётся, забьётся, выльется, прорвётся и вашу жажду унесёт, – попробовал успокоить всех Эмиль. – Но свет сам по себе не светит: он есть горения продукт, связующего единенья, а путь к нему укажет дух…

Сио-Проход явно перестарался. В зале не только ушло напряжение и разрядилась атмосфера, но и появилась разреженность самого пространства. Пропал всякий задор, интерес, мысли потекли вяло, смыслы перестали связываться. Эмиль ещё что-то промямлил и ушёл в себя...

Временные потоки

– Вросли мы своим сознанием в местный пространственно-временной континуум, – повторила Визи.

Эмиль не спешил ни возражать, ни радоваться такому утверждению, уж слишком всё было шатко.

Рядом с Визи стоял Румел.
– Ну, как, – улыбнулся он, – понравилось тебе отслеживание ментально-физичных потоков, то есть движений на ментальном уровне, вызванных активностью силовых линий? Вижу, что Сиэлия справилась со своей задачей. Ведь ты не готов однозначно ответить на вопрос: портально, фрактально или виртуально всё происходило? Вижу, что не готов. Тогда придётся дожидаться твоих откровений после следующего витка событий.

Румел посмотрел на Эмиля оценивающе и спросил:
– Готов на повторный круг? – но увидев в глазах Эмиля прозрение и протест одновременно, поспешил успокоить, – нет, конечно, это уже не будет отслеживание ментально-физичных потоков, и Сиэлии уже не будет. Будут потоки временные, и ты можешь выбрать себе напарника сам. Хочешь – Визи, хочешь – Агафью, хочешь – даже любого из твоего собственного мира.

Повеяло чем-то родным от таких слов. Накатилась усталость, появилась слабость…

– Выходит, я тебя недооценил… Румел, – промямлил перестающим слушаться языком Эмиль и потерял связь с реальностью… этой и оказался в другой. Передвигался он в ней почему-то медленно. Но зато навстречу ему шёл…

…Алим не торопился, он как бы всё время оценивал обстановку, хотя и не смотрел по сторонам. Проживая состояние своего напарника, Эмиль ещё сильнее замедлил шаги. Они оба шли по кругу, только каждый по своем. В точке касания что-то должно было произойти. Может, остановка времени, может, его скачок.

– Вот когда скольжение во времени оказалось как никогда кстати, – улыбнулся Алим, когда они, наконец, соприкоснулись, – рад видеть тебя целым и невредимым, дружище. Помощь нужна?

– Спрашиваешь!? Меня решили окончательно раскатать по каким-то временным потокам.

– Вхождение в поток – не моя специализация, я скользящий… придётся продолжать тебе одному…

«Заезженная пластинка, наверно, так же скрипела лет сто назад, – подумал Эмиль, – всё выглядит так фальшиво, так неправдоподобно, ещё хуже, чем шоу с Алексом».

– Странно скрипит колесо, на котором ты стоишь, – сказал он вслух. – Хватит уже копаться в моём личном и сокровенном, да и методы у тебя какие-то не совсем стандартные. А, может, всё дело как раз в том, что не соответствуют они стандартам? Говори прямо, чего тебе надо от меня и разойдёмся окончательно?

– Нельзя заранее знать того, чего ещё нет, – принял обычный вид Румел, – надо же мне на ком-то тренироваться. Ведь ты не будешь отрицать, что на мгновение поверил?

– Я стал уже уставать от твоей игры, но зато начинаю догадываться о её истинных целях. Да, это похоже на правду... Я даже могу сформулировать эту правду.

– Давай, пробуй, Эм Мичел, впрочем, никто и не сомневается в твоих способностях, – малтук смотрел на Эмиля, не мигая, но уже не мог пробиться сквозь его защитные оболочки.

– Вы выбрали неверный путь. Вместо того чтобы нарабатывать соответствие меняющейся обстановке, начали искать новую среду обитания с более низкими параметрами и не смогли пройти сквозь межмерностную плёнку. Тогда решили использовать меня. Но то, что вы хотите сделать, откровенное падение, равносильное самоуничтожению.

– Я же уже сказал, что планы меняются. Если ты такой умный – помоги нам разобраться с временными потоками.

– Вы столько всего намешали в кучу, что возникла необходимость войти в безмолвие, – Эмиль пытался собраться или, наоборот, отпустить всё лишнее, и Румел не стал ему мешать.

«… Итак, что мы имеем в итоге? – была первая мысль, возникшая в тишине. – Переходной период, когда по-старому жить уже не получается, а новое ещё не даётся, выскальзывает из понимания или ускользает из видения. Всё во всём – это хорошо, но должна же быть главная брешь, слабое звено, которое уготавливает прорыв…».

«Теперь ты не один, теперь вас двое, такое создается впечатленье, что это про-исходит не-спрос-та,– вспомнил он. – Старик говорил: Веры не хватает. Но начинать придётся с Образа Отца. Зачем тогда столько раздумий, если всё равно пришли к началу. А вначале было Слово…».

– Слышишь, долговязый, заразное ваше пространство, как-то неуютно в нём и много слоёв слипшихся.

Снова послышался скрип, но теперь к нему добавилось щелканье затвора, и очередная рекогносцировка портала пространства-времени вынесла Эмиля в первую декларационную зону, ту самую, с которой всё началось.

Агент стоял, широко расставив ноги. На нём был плащ из тонкой, прочной ткани, надёжные ботинки, готовые к любым внешним воздействиям. Под плащом виднелся комбинезон, подпоясанный широким ремнём. Большие пальцы его были заложены за ремень. Ворот полностью закрывал шею. Агент снисходительно улыбался:

– И что же произошло со стажирующимся Индиктом, что вызвало желание так внимательно меня рассматривать? – обратился он к стоящей рядом Агафье.

– Всё хорошо, что хорошо кончается, – уклонилась от ответа фея.

– И всё же? – настаивал Агент.
– Я так полагаю, он радуется вернувшемуся восприятию реальности и ждёт продолжения или очередного подвоха.

– А всё-таки ты не смогла удержать его в рамках задания, хотя случившееся даже предпочтительнее.

– Да, – согласилась Агафья, – пропущенный инструктаж и понижение до статуса экскурсанта не могли пройти бесследно. Кто же знал, что там окажутся стазы. Они обычно промышляют вдали от развитых цивилизаций. А тут такая возможность появилась. Не могли они пройти мимо. Я их тоже не сразу распознала. А Эмилю это было сделать ещё труднее. Вот и пошли склеи да слипы искусственные.

– Так вы это всё обо мне, что ли? – никак не мог прийти в себя Эмиль на радостях возвращения.

– Рано радуешься, – Агент смотрел всё с той же усмешкой. – Ты получил передышку и только благодаря тому, что вошёл в программу временных потоков.

– Ничего не пойму, – начал волноваться Эмиль, – мы стоим в зале в здании, значит, в проявленной жизни. Причём тут какие-то шарлатаны, отошедшие от стандартов?

– Притом, что в зоне действует декларация, которая гласит: «Всякое действие, произведённое добровольно и не повлекшее за собой человеческих жертв, расценивается в декларируемой зоне, как учебное, и не подлежит суду реальному или мировому».

– И что? – не понимал Эмиль.
– А то, что пока ты в программе, ты несёшь ответственность за её развитие. И если будут жертвы, подлежишь выдаче потерпевшей стороне. Короче, тебе необходимо вернуться и выйти из программы. Но если ты выслушаешь инструктаж и не отойдёшь от сопровождающей тебя феи, то можешь рассчитывать, что на этот раз тебе повезёт больше, – продолжал улыбаться Агент.

– Давай, инструктируй, раз нет выбора, – вздохнул Эмиль, – я весь во внимании.

Агент снова надел маску беспристрастия. Он снова просто выполнял свою работу.

– Уж больно сложное теперь будет задание. Только синхронной паре оно под силу, так что внимайте оба.

Собственно, вы уже ощутили действие временных потоков. Это, скорее, синтез чуждого, чем союз родственного. Но синтез, в котором каждая, переставшая быть уединённой, составляющая, начиная отвечать одновременно несовместимым требованиям, на глубинном уровне осознаёт, что является целым чего-то нового, рождаемого этим синтезом. И только потому воспринимает поток вне себя, что ещё не полностью в нём. Эдакое преданнигиляционное состояние, которое либо поглощает тебя, либо поглощается тобою…

– Всё, что есть – не может не есть, – пошутил Эмиль и наткнулся на жёсткий взгляд Агента…

– В паре вы даже при полной неадекватности двуприсутственны, а значит, относитесь к категории синтезприсутственной и не досягаемы для поползней типа стаз. Чтобы достать вас, им понадобится перейти в синтезприсутственное состояние. А перейдя в него, они перестанут быть стазами.

И последнее. При соблюдении стандартов вы получаете доступ к эталонам.

Неприкасаемые

Агент исчез. Эмиль стоял посреди зала вместе с Агафьей и ощущал, что чего-то снова недостает. Зал медленно таял. Он и так долго терпел ради этих двоих пребывание в разреженности или почти пустоте…

... Почва под ногами была каменистая, безжизненная.

– Почему нас никто не встречает? – поинтересовался Эмиль.

– Встретят, как только рассеется радиация или уйдёт остаточная магнитность зала, – заверила его Агафья. И не ошиблась.

Невидимая полусфера накрыла их и отсекла от остального пространства. По ступенькам откуда-то сверху к её основанию снизошла стройная женщина в длинном платье.

– В этом секторе посетители бывают чаще всего. Декларационная зона не перестает удивлять своими откровениями. Надеюсь, вы в состоянии различать, воспринимать и ориентироваться. Время посещения – два часа, именно столько мы будем находиться в этой зоне. Следующее прохождение в следующем году. А ваш иммунитет растает в атмосфере планеты через два месяца. Надеюсь, доводы к проявлению благоразумия убедительны? – и она вышла за пределы купола.

– По крайней мере, безразличие или безучастность убедительна, – провёл её репликой Эмиль.

– Почему ты думаешь, что твои представления об этикете единственно верные, – в свою очередь обратилась к нему Агафья, – по крайней мере, одно радует – мы здесь долго не пробудем.

– А если понравится? – рассмеялся Эмиль и подошёл к краю полусферы, протянул руку за её пределы. Пространство там ничем не отличалось от того, что внутри, и он переступил невидимую черту. Агафья не отставала.

Во рту появился терпкий привкус, и всё вокруг наполнилось бордово-розовыми оттенками.

– Ничего, терпимо, – произнес Эмиль, – но настораживает ожиданием чего-то.

– Всё-таки твоя экскурсионность перевесила. Что значит творящая физичность или творческая натура!

Некоторое время они молчали и не спеша обследовали местность.

– Тебе не кажется, Эмиль, что, не желая отдаляться от полусферы, мы ходим вокруг неё?

– Так оно и есть, только по другой причине: пропал интерес к самой экскурсии, тем более что и экскурсовод самоустранился, и пейзаж не отличается разнообразием.

– Как думаешь, это устойчивая форма или врéменная, – прозвучал неожиданно незнакомый голос. И ещё один ему ответил:

– Давай немного понаблюдаем, может, трансформация уже на подходе? Иначе зачем бы они бесцельно бродили вдали от цивилизации.

– Давай напугаем их, чтобы ускорить процесс.
Эмиль и Агафья осмотрелись по сторонам: никого. Переглянулись между собой. Действительность явно приглашала к участию более активному в своём развитии. Но как и с чего начать?

– Ты помнишь, что произошло в первый раз, когда ты потерялся, Эмиль? И что произошло, когда Агенту понадобилось так долго объясняться со стражниками? – Агафья явно решила вмешаться в происходящее.

– Не помню, – признался Эмиль, – ситуация вяло накручивалась тогда виток за витком, и не было никаких предпосылок к беспокойству. А потом вдруг возникло осознание пребывания за чертой и неприятное состояние проживания чужого времени, чужих проблем, чужих путей.

– Да, и Агент говорил, что это преданнигиляционное состояние. Значит, ты был на грани. Очевидно, нас опять поставили на такую же грань, и если мы не начнём двигаться в нужном направлении, то скоро её ощутим.

– Обрадовала, – вдруг осознал ситуацию Эмиль, – что же я сделал не так и кому насолил? Пойдём! Пойдём искать цивилизацию. Я хочу знать, что здесь не так.

Он взял Агафью за руку и, повернувшись спиной к полусфере, пошёл, не оглядываясь. Розовость быстро закончилась, и появилось разнообразие красок. Путь перед ними саморасчищался в буквальном смысле этого слова. Камни откатывались в сторону, в ложбинки, деревья тоже отклонялись или убирали свои ветки, а вскоре и вовсе расступились.

Впереди виднелся Экополис. Всё, как обычно: ветхие и не очень, одноэтажные и повыше дома у окраины и многоэтажные здания в центре.

– Нам, очевидно, туда, – указал Эмиль на возвышающийся квартал.

– Ты уверен?
– Абсолютно, – заверил он. – В любом случае, все решения принимаются там.

– Да, но два часа вряд ли безразмерны, Эмиль!
– Точно так же, как и два месяца, если безответственно отнестись ко времени.

Возле домов появились зеваки, с интересом наблюдавшие за незнакомцами.

– Уважаемый, – обратился Эмиль к одному из них и протянул машинально руку. Но тот увернулся в сторону, поближе к своим согражданам и как из ряда вон выходящее открытие произнес:

– Неприкасаемые!
Зеваки, как живые ручейки и струйки, растекались вдоль улицы, непреложно избегая соприкосновения с чужими, и вдруг закончились, пропали, остались где-то позади. Высокое здание, очевидно административное, преградило дорогу Эмилю и Агафье. По крайней мере, такое проживание им пришло. Входная дверь мигнула опознавательным огоньком и открылась. Коридор скользнул мимо и остановился предлагаемой дверью. Оставалось только войти.

Эмиль потянулся к ручке, но та тоже увернулась от его руки и сама распахнула дверь в кабинет.

– Я так понимаю, это и есть недостающее звено? – посмотрел на них служащий. – Хорошо, что сами пришли, а то и посылать-то за вами было некого. Бездельников хоть отбавляй, а вот служить мало кто вызывается.

Присаживайтесь за этот стол. Здесь все программы, которые следует подправить или уточнить. Начинайте с любой, не ошибётесь.

Он взглянул ещё раз на Эмиля и Агафью, затем склонился над своими бумагами.

Агафья села за стол и провела по нему рукой. Кабинет развернулся и отделил этот свой сегмент от остального пространства, создавая уединённую обстановку для новых своих работников.

– Разумность или просто готовность к сотрудничеству? – поинтересовалась Агафья.

– Всё познаётся в сравнении, – прозвучало в пространстве, и титульный лист первой папки, уклонившись от прикосновения к нему, открыл первую страницу.

– А как же стол? – проявил наблюдательность Эмиль.
– А он дубовый, – послышался ответ, – да и пропитан иммунным огнём, а может, просто деваться ему некуда.

– Вот, значит, в чём главная причина? – обрадовался своей сообразительности Эмиль.

– Давай уже работать, что ли, – предложила Агафья.

Многолетний труд

Эмиль сел за второй стол и вспомнил давнюю историю, произошедшую за перекрёстком времени, на службе у Ники. Теперь ему предстояло вникнуть ещё в какие-то потоки. Что ж так любит его эта бумажная работа?

– Письмена, – проговорил Эмиль.
Он пролистал папку, не прикасаясь к ней, но иногда останавливая взгляд на оглавлении: «Временные Потоки», «Сценарий событий в наложении временных полос», «Интерференция времени», «Монадичность мощи Отца протоядерностью Образа», «Омежность Огненной Нити сансарностью Слова», «Узловые моменты».

– Это то, о чём я думаю, Агафья?
– Нет, это ты думаешь, что это то, о чём ты думаешь, – рассмеялась Агафья, – а в действительности это то, о чём тебе предстоит ещё подумать.

Если тебя конструктивность интересует, то это сценарий событий, развёртываемых перед тобою в актах единичных фиксаций. И он будет прописан и исполнен тобою. И цель его – осознание и наработка навыков перемещения во временном пространстве.

Эмиль не обратил внимания, что было написано на первой странице, когда он её пролистывал, но сейчас она была пуста, вернее, уже нет: на ней начал проявляться текст:

«Откровение времени в моменты откровенности» – появилось первой строкой, а затем появилась вторая: «Сценарий событий регулируемостью прав».

– Имею право всё обдумать, – решительно настоял Эмиль и в следующее мгновение оказался в пустоте. Перед ним висели огромные механические часы, которые в тот же миг начали отсчёт времени. Разбивка циферблата была таковой, что по первому кругу составляла два часа, но за первым был второй, составлявший год, а дальше… эпоха... манвантара… кругов было много, и разнились они неимоверно.

– Агафья! – позвал Эмиль и вернулся к прежнему восприятию себя за рабочим столом.

– Что, Эмильджин? – вернулась к забытому обращению фея, – что случилось?

– У нас всего два часа, за которые предстоит написать сценарий событий и вернуться по нему в полусферу сопряжённости с декларационной зоной, иначе…

– Что иначе?
– Придётся писать годовой сценарий. А это такой масштабный поток времени, что войти в сопряжение с ним гораздо сложнее.

И ещё: похоже, наша неприкасаемость действовала только в одностороннем, однонаправленном перемещении. Это был нулевой режим доотчётный или доотсчётный. Обратной дороги нет. Мы должны пройти виток.

– Но два часа – это ведь совсем мало!
– Похоже, у часов своё особое мнение на этот счёт. Они отсчитывают потери времени со скоростью, обратно пропорциональной продуктивности нашей работы.

Эмиль склонился над текстом и попытался войти в его суть… машинально проговаривая вслух:

– Без откровений самого времени не обойтись, а для этого нужны подходящие моменты. Мо-менты – мен-ты в потоке м-о – материи-огня, это, если мен-ты – единицы мены творчеством. Да и само вре-мя, вступая в деятельную фазу, предполагает обменные процессы: времени, временем, временной. Ну, что ж, давай меняться. Как же ловить эти моменты? Похоже, я пропустил их уже не один.

«Не один ты», – появилась запись.
– Ты не Один, – произнесла Агафья, делая ударение на «О», и рассмеялась, – или всё-таки нео-дин, переместила она акцент на «дин». Новая сила, что ли?

«Хозяин кабинета», – вспомнил Эмиль, и их рабочий сектор вернулся в цельность всего помещения.

Вопросов, отражаемых, вернее, уместившихся в одном взгляде Эмиля, было слишком много, что само по себе было хорошо, поскольку указывало на высокую концентрацию огнеобразов, но управляющий делами ответил только на два: «Так же, как тебя» и «Концентрация недостаточна».

Сектор снова уединил своих работников.
– Что он сказал? – решила уточнить Агафья.
– Сказал, что задача вполне решаема, если подойти к ней системно и творчески, только надо достичь ещё большей концентрации, тогда произойдёт включённость синтеза возможностей и придёт синтезрешение. Распылённость ничего не даст, только произведёт потери времени и его разреженность. Важен выбор точки отсчёта или места приложения сил. Показателем может служить комфортность. И обязателен тандем, всё приумножающий…

– Это когда он тебе успел столько высказать, – удивилась Агафья.

– Не знаю, но доходить начало только сейчас, с небольшим запозданием.

– Ага, – засмеялась фея, – здание впитало, распаковало и кормит тебя с ложечки: «Впитывай, впитывай, деточка».

– Ладно, давай серьёзно подойдём к решению задачи, – не обижался на неё Эмиль.

– Командуй, – приготовилась слушать фея.
– Командой, – поправил её Эмиль, – и витием.
Он тоже сосредоточился и стал слушать. Наступило безмолвие. Стал слышен отсчёт времени. Но Эмиля это не смутило. Он прислушивался уже не внешне, а внутренне, множеством своих клеточек, множеством процессов и событий, происходивших в них…

Поток времени там был колоссальной результирующей направленностью, тотемностью мысли Отца, тогда как пространственная детализация была её мифологичностью.

Поток времени выглядел, как направленная динамичность жизни запредельного пока порядка. Каждая нить этого потока имела определённую степень свободы и могла перемещаться в определённом диапазоне размытости в соответствии с несомой ею концентрацией событий. В свою очередь, нити состояли из волокон, и уже сами волокна имели дискретно-витийную структуру. Вся эта совокупность разномасштабных частей единого целого фрактально повторялась в разной мерности вариациях и уходила за пределы доступного восприятия в саморегулируемые проявления общих тенденций.

Распылённость, зависевшая от уровня достигнутой концентрации, автоматически включала детализацию и дискретизацию на пути глобализации восприятия и сбрасывала сознание входящего в поток на соответствовавший ему уровень. Поскольку сейчас это было сознание Эмиля, то оно пронизало сектор, ворвалось в плотную среду книги сценариев, увязло, застряло в конкретике и, в конце концов, растворилось в ней

Навязчивая конкретика

Державший его за руку явно был чем-то недоволен и чего-то от него хотел. Эмиль попытался пару раз освободиться, но не смог: был слабее. Неприятное ощущение дискомфорта, зависимости и ограничения свободы пронизало всё тело.

Узел, образовавшийся во взаимопересечении волокон, мог затянуться и затянуть его в ненужные ему события, а мог оказаться видимостью и распуститься. Эмиль вспомнил, как показывали ему в детстве варианты таких мнимых узлов. Тянешь за два конца ниточки, и она просто расправляется.

– Агафья, – зафиксировался в кабинете Эмиль, – скажи, пожалуйста, как ты видишь своё участие в программе?

– А я думала, ты уже и не спросишь. Всё сам да сам…

... В том далёком теперь мире, где произошёл неприятный инцидент, Агафья оказалась рядом, и это смягчило ситуацию.

Рабочий отпустил руку Эмиля и переключил своё внимание на девушку.

– Вот, ведь прёт, невзирая на предупредительное ограждение, будто хочет сказать: «Плевал я на вашу работу!». Шли бы вы по той стороне улицы, по этой ещё много ремонтируемых участков.

Эмиль вышел из оцепенения и пробурчал примирительно:

– Чего-то я задумался, видать, – затем, обращаясь уже к Агафье, – а ты как здесь?

– Так позвал ведь в программу, еле догнала. Мог бы и подождать.

– Ну, извини, мне ещё сценарий дописывать, а времени два часа осталось, а то и меньше.

– Так сказала же, что помогу…
Рабочий куда-то сам растворился, и двуприсутственное восприятие распалось на отдельные линии сюжета.

Эмиль сидел за столом и смотрел подозрительно на поверхность листа.

– Вижу, что задумался, и рада, что, наконец, меня заметил, – Агафья примирительно улыбнулась.

– Тут такое дело тонкое, – адаптировался Эмиль, – без системности не обойтись. Боюсь, придётся балансировать на множестве граней.

– А ты не боись, это всё измельчавшие убеждения. Нагрузок большего масштаба перенести не могут и осознать не хотят, что никуда они не денутся, просто в команде работать будут, как части большего целого.

– «Не денутся» – во всех смыслах? – уточнил Эмиль.
– Ну, конечно же. Жизнь продолжается!
– Твой оптимизм мне нравится, Ага-фея, но мне нужно что-то записать в книгу письмён, пока она не отсчитала очередной интервал времени.

– Так и записывай. Ты ведь из нас двоих физичен больше, значит, и матрицами творческими оборудован новейшими.

– Это вроде как агрегат для творения?
– Не подумала, что ты так можешь воспринять, Эмиль-джин. Но ведь части у тебя есть, и потенциально – в полноте, значит, можешь участвовать. А я – лишь отчасти. От своей части. И системы у тебя есть, значит, можешь системно действовать, а я только как отдельный орган: организованно.

– Зато и звучать, как орган, – сделала она ударение на «а». И аппараты у тебя есть. Значит, оснащён ты инструментарием по полной программе: и методологически оснащён, и законодательно защищён, и эталонно сонастроен.

Эмиль внутренним чутьём видел, как приготовилась к прыжку минутная стрелка невидимых часов, и уставился в книгу сценария:

Физичность, как материальности аспект, свои границы радо расширяет, когда её правитель сознает иной масштаб и глубину себя, пространства временность как времени пространство, изменчивость, как иность постоянства…

Потоки времени, питая мыслеобраз из станцы той, что сложит сценарист, оформиться пространством действий могут – действительностью, ждущею актрис, актёров, зрителей, массовку, прочих, прочих… участников… событий…

Не подобрав нужной фразы, Эмиль начал проваливаться в книгу, но Агафья вывела его из забытья:

– Разная физика между собой разнится, знать, и не очерчена граница возможных притязаний для творца, но как же с тем, что выше ускользает в любом раскладе, кто же сотворяет его бытийность?

– В потоке времени линейность матриц экранирующий элемент периметр охраняет, закрывает от не входящих составляющих в него. Внутри же, волею потока управляем, всяк исполнителем становится единственностью событийности пленённый. Но есть возможность вырваться из связей, свободным став… – Эмиль выдернул нить из прохода в иное и попробовал осознать цельность видения:

– Фрагменты мелкие, но только вот чего? Со временем свободно состязаться возможно лишь в материи его: пространственно представленно... компакта событий более высокого порядка. Осталось чуть-чуть ещё пригладить и можно будет выдать окончательный вариант.

На запись будет так: «Пространством времени оформленный поток извне всего лишь маленький виток, внутри же – цельность множеств устремлений, событий связанных объектов и явлений, не могущих отдельно протекать. Их существо единством проявлений собою жизнь способно зарождать».

Нет, это слишком длинно, – остановил сам себя Эмиль и в глубине услышал отсчёт минутной стрелки.

– Ты сам себе противоречишь, Эмильджин: то хочешь всё раскрыть, создавши карту посвящений, то в точку сжать, чтоб сделать новый шаг.

– Я не могу найти приемлемый подход, – сетовал Эмиль, – Отец всему Начало, это ясно. И время – лишь движенье изначальной воли в стремлении дух жизни в этот мир явить. И он же, этот мир, тем духом возникает, и, возникая, временем уже он наделён, как записями множества явлений в конкретном проявлении своём.

Опять размыто, обтекаемо. Скольжение мне не даёт достигнуть глубины.

– Эмиль, быть может, не с того ты начинаешь, предубеждён иль в чём-то отчуждён? Приемлешь сферу-дом, но здание-постройку отвергаешь? Ты не один, – пыталась помочь Агафья.

– Вот уж точно, – рассмеялся Эмиль, – чтобы дословность осознать, не надо игнорировать буквальность.

Смотри: нас здание в себя впустило, и служащий нам предоставил кабинет лишь потому, что ищем мы ответ! Но лишь вопрос собою размыкает всесильный круг.

А так – всё около, проход не возникает вдруг. И бродим мы всё вне и тем несчастны. Или к себе мы больше безучастны, чем всё вокруг?

Когда разорван круг, его края обратно не сомкнутся.

– Ага, никто не хочет быть крайним, – подтвердила Агафья. – Раз цельность приняла нас, значит, в том потребность есть.

– Такое впечатление, что ты подталкиваешь меня к активному включению данного обстоятельства в осознание.

– Нет, я тебе нормальным языком говорю: пойди и спроси, чего от нас ожидают в этом здании, а не строй предположения в предчувствии или в недомыслии.

Эмиль повернулся к служащему, чей кабинет предоставил им своё пространство для работы и оказался прямо перед ним: лицом к лицу. Почувствовал себя мелко, неловко, долго сонастраивался и, наконец, открыл рот для того, чтобы произнести вопрос.

В режиме времени самого обладателя сих условий всё длилось не больше микронной части мгновения. И продлилось бы ровно столько же, даже если бы Эмиль мысленно взялся сочинять речь для себя или пустился в поиски обоснования необходимости получения вразумления на предмет происходящего, или проделал бы ещё более длинный и витиеватый променаж в каких-то своих предвечностях... Но волевой взгляд требовал немедленных действий, и долго этого состояния Эмиль бы не выдержал, снова выпал бы в своё с Агафьей уединение, чем-то напоминавшее сослание-ссылку... Интересная ассоциативная картинка проплыла перед глазами: жизнь, обусловленная пространством листа. А внизу ссылка, как информационное пояснение для несведущих.

Мощный разряд долбанул где-то на равнинах сознания и, вздыбив сонную их поверхность, выплеснулся не успевшей оформиться фразой. Она словно выдавилась из Эмиля более плотной средой, которую он тотчас же и ощутил.

– Возможно ведь обучение без отрыва от производства?

– Так и есть, не только возможно, но и приветствуется, и вполне естественно и корректно, – подтвердил, улыбаясь, Владыка. Эмиль, не совсем ясно ещё различая детали данного замечания, уточнять не стал, и вновь ощутив себя словесным тюбиком, выдавился следующей фразой:

– В потоке времени есть множество течений больших и малых, позволяющих достичь в себе конкретных результатов, создающих комфортность исполнения работ в режиме соответствия возможных компетенций и образованности исполнителя.

И в тот момент, когда соприкасаясь, потоки разные обмен произвести хотят, в них возникает некая физичность мировая как примирение различных скоростей пространственностью их перетеканий.

А дальше вновь незримая работа…
– И в чём вопрос?
Эмиль почувствовал, что почти полностью опустошился, и если не последует наполнения, то сплющится он в такое себе бессодержательное подобие нелинейной формы. И уже с надрывным усилием произнёс:

– Вот, жизнь и целеустремленность на постоянное развитие её. Чем времени поток их наделяет?

Ответ последовал картиной бытия, прожить которую Эмилю надлежало.

Часть 4

Поток жизни