Душа летела и пела. Пела, упиваясь свободой. Никогда ей не было так легко и привольно.
-Ну, наконец, то сегодня. Сегодня это произойдет. Сегодня это случится! Благодарю тебя Господи!
-Осталось совсем немного, потерпи, - ответил Господь
-Потерплю, - чего уж там, сколько терпела, и казалось, конца этому не будет, но вот свершилось, остался час, всего лишь мгновение по сравнению с вечностью.
И, я полечу, в неизвестность, в пустоту небытия, в новый мир, вне времени и пространства, где не будет ничего этого.
Ну и что, лишь бы не оставаться здесь! Осточертело всё! Будь, что будет…
Совсем не поздняя московская осень, сбросив с себя прохладные одежды, недолгих
заморозков, нарядилась пылающим бабьим летом.
Предчувствие скорых холодов выманило местных старушек из своих, студеных жилищ, во двор нашего, доживающего свой век, дома. Как по команде, словно заранее договорившись, выходили они к подъезду, позабыв о своих бесконечных и неоконченных делах. Они присаживались на скамейки возле подъезда, что бы погреть свои старенькие косточки, да почесать еще не затупившиеся языки.
-Слышь, Петровна, новость то какая, - обратилась моложавая, довольно шустрая Лидия Антоновна, к своей соседке с нижнего этажа,
-Ну, что еще стряслось то? – "прошепелявила", одиноким желтым зубом, тучная Петровна.
-Ну, как что, - продолжила Лидия Антоновна
-Сосед то наш, писатель, ну тот, что полоумный, с седьмого этажа, преставился на днях.
-Да, ну, - охнула Петровна, а ведь совсем еще не старый, был мужчина.
-Ну, пусть земля ему будет пухом.
-Что ты, ей Богу, такое говоришь, его ж ещё не схоронили, - перекрестивши себя, сказала набожная Лидия Антоновна.
- Вообще то, он не полоумный, - вмешалась в разговор баба Лиза приятная старушка, с симпатичными ямочками на щеках.
-Добрый, и веселый был человек. Идет, бывало, выпивши, всегда поздоровается, постоит с нами расскажет, что-нибудь хорошее, а то и анекдот, какой. Сколько раз хохотали. И он смеялся всегда, весело и громко.
-Да, да, - хором согласились старушки.
Подсевшая к ним на скамейку, некогда рыжеволосая Вера Тимофеевна, вышла с внуком.
-А, я что знаю, - сощурив свои, и без того маленькие, хитрые глазки, в пол голоса начала докладывать…
-Бабуля, - заныл внук, не дав договорить Вере Тимофеевне.
Припекало солнце, вовсю щебетали, обнаглевшие воробьи, наедая свои шеи, на кустах возле дома.
-Бабушка, мне жарко, - опять захныкал малыш.
-Ну, иди ко мне касатик, я тебе кофточку сниму. Вера Тимофеевна аккуратно сложила кофточку у себя на коленях, и продолжала, уже позабыв, о чем говорила.
-Катенька, вдова, вся исстрадалась, бедняжка, как убивается!
-Да, жалко, - философски заметила баба Лиза,
-Катю жалко, одна осталась. Детки то их, кто куда разлетелись. Ничего, может, навещать будут?
-Поди, уж и внуки есть?
-Вроде есть?
-Есть, есть – ответила Душа, все это время наблюдавшая за происходящим возле дома.
-Хоть бы раз, что доброе обо мне сказали, а то, только и знали, что сплетни распускали…
У подъезда стояли люди в траурных одеждах. Два великолепных прозаика, Сергей Боровой, давний приятель Алексея и Саша Алмазов, который одним из первых заметил Алексея, как интересного литератора и человека. Вечно веселая, хохотушка Эстрада Ангелова, стояла поодаль, обливаясь слезами.
Рядом, более сдержанная Танечка Демина, строгая, но всегда справедливая, молчала и нервно курила сигарету за сигаретой.
Спасибо вам ребята, что пришли, - сказала Душа, и заплакала…
-Вот, дура, меня сегодня на свободу отпустят, а я реву, как белуга.
Вскоре из дома вышла Катя, с воспаленными от слез глазами. К ней подошел Сергей Боровой, частенько бывавший у них, когда Алексей еще был…
Эх, как они зажигали втроём! А, на день рождения Алексея, приходили все. Тепло поздравляли его, и устраивали шумный праздник. Веселью не было границ, дружно пели, читали свои стихи и прозу. Вино текло рекой.
Боровой по дружески обнял Катю.
-Ты Катюша, крепись.
-Всё, что Господь делает, - он выдержал короткую паузу, и с глубоким вздохом продолжил,
-Лучше бы он не делал…
Уткнув голову в Серёжино плечо, Катя задрожала и опять еле слышно заплакала. Танечка с Эстрадой тоже подошли, обняли Катю, и в «три ведра», стали обливать себя слезами…
Заплаканная и истерзанная Душа поэта, при виде этой сцены, зарыдала в истерике.
-Господи, чему я радуюсь, - дрожащим голосом стонала Душа
-Да на кой хрен нужна она мне, эта свобода, когда такого человека не стало…
-Скоро привезут, недавно звонили, - сказал кто-то из родни.
-Говорят, что принято от дома провожать в последний путь…
-Да, да, – не стройным хором закивали головами соседки-старушки.
Пришёл ритуальный автобус, вынесли гроб с телом покойного, установили на скамье возле подъезда.
Запричитали старушки, то ли жалея безвременно ушедшего Алексея, то ли сокрушаясь тем, что через какое то время, вот так же, кто-то будет стоять над ними.
Катя разрыдалась в голос. Сережа Боровой стоял рядом, придерживая её за локоть, по его щекам лились скупые мужские слезы, Эстрада и Танечка уже не сдерживая себя, громко и безудержно плакали. К гробу подбежала опоздавшая заплаканная Людочка Явлинская, она всегда очень трепетно относилась к Алексею, как к творческой личности. Наклонившись над ним, взялась за его холодные руки и трижды нежно поцеловала его.
-Пора…
-Нет! Не оставлю я тебя Алексей, никогда, - немного успокоившись, уверенно сказала его Душа…
К покойному подошел печальный Серёжа Боровой, поцеловал его в холодные губы, и тихо произнес,
-Алексей, дружище, вставай…
***
Я вздрогнул, и открыл глаза.
Комната залита ярким осенним солнцем, мокрая подушка, и горластые воробьи за окном, начиналось новое, бабьелетовское утро, и тут я вспомнил,
-У меня же сегодня день рождения, ребята придут
-Ну, наконец, то сегодня. Сегодня это произойдет. Сегодня это случится! Благодарю тебя Господи!
-Осталось совсем немного, потерпи, - ответил Господь
-Потерплю, - чего уж там, сколько терпела, и казалось, конца этому не будет, но вот свершилось, остался час, всего лишь мгновение по сравнению с вечностью.
И, я полечу, в неизвестность, в пустоту небытия, в новый мир, вне времени и пространства, где не будет ничего этого.
Ну и что, лишь бы не оставаться здесь! Осточертело всё! Будь, что будет…
Совсем не поздняя московская осень, сбросив с себя прохладные одежды, недолгих
заморозков, нарядилась пылающим бабьим летом.
Предчувствие скорых холодов выманило местных старушек из своих, студеных жилищ, во двор нашего, доживающего свой век, дома. Как по команде, словно заранее договорившись, выходили они к подъезду, позабыв о своих бесконечных и неоконченных делах. Они присаживались на скамейки возле подъезда, что бы погреть свои старенькие косточки, да почесать еще не затупившиеся языки.
-Слышь, Петровна, новость то какая, - обратилась моложавая, довольно шустрая Лидия Антоновна, к своей соседке с нижнего этажа,
-Ну, что еще стряслось то? – "прошепелявила", одиноким желтым зубом, тучная Петровна.
-Ну, как что, - продолжила Лидия Антоновна
-Сосед то наш, писатель, ну тот, что полоумный, с седьмого этажа, преставился на днях.
-Да, ну, - охнула Петровна, а ведь совсем еще не старый, был мужчина.
-Ну, пусть земля ему будет пухом.
-Что ты, ей Богу, такое говоришь, его ж ещё не схоронили, - перекрестивши себя, сказала набожная Лидия Антоновна.
- Вообще то, он не полоумный, - вмешалась в разговор баба Лиза приятная старушка, с симпатичными ямочками на щеках.
-Добрый, и веселый был человек. Идет, бывало, выпивши, всегда поздоровается, постоит с нами расскажет, что-нибудь хорошее, а то и анекдот, какой. Сколько раз хохотали. И он смеялся всегда, весело и громко.
-Да, да, - хором согласились старушки.
Подсевшая к ним на скамейку, некогда рыжеволосая Вера Тимофеевна, вышла с внуком.
-А, я что знаю, - сощурив свои, и без того маленькие, хитрые глазки, в пол голоса начала докладывать…
-Бабуля, - заныл внук, не дав договорить Вере Тимофеевне.
Припекало солнце, вовсю щебетали, обнаглевшие воробьи, наедая свои шеи, на кустах возле дома.
-Бабушка, мне жарко, - опять захныкал малыш.
-Ну, иди ко мне касатик, я тебе кофточку сниму. Вера Тимофеевна аккуратно сложила кофточку у себя на коленях, и продолжала, уже позабыв, о чем говорила.
-Катенька, вдова, вся исстрадалась, бедняжка, как убивается!
-Да, жалко, - философски заметила баба Лиза,
-Катю жалко, одна осталась. Детки то их, кто куда разлетелись. Ничего, может, навещать будут?
-Поди, уж и внуки есть?
-Вроде есть?
-Есть, есть – ответила Душа, все это время наблюдавшая за происходящим возле дома.
-Хоть бы раз, что доброе обо мне сказали, а то, только и знали, что сплетни распускали…
У подъезда стояли люди в траурных одеждах. Два великолепных прозаика, Сергей Боровой, давний приятель Алексея и Саша Алмазов, который одним из первых заметил Алексея, как интересного литератора и человека. Вечно веселая, хохотушка Эстрада Ангелова, стояла поодаль, обливаясь слезами.
Рядом, более сдержанная Танечка Демина, строгая, но всегда справедливая, молчала и нервно курила сигарету за сигаретой.
Спасибо вам ребята, что пришли, - сказала Душа, и заплакала…
-Вот, дура, меня сегодня на свободу отпустят, а я реву, как белуга.
Вскоре из дома вышла Катя, с воспаленными от слез глазами. К ней подошел Сергей Боровой, частенько бывавший у них, когда Алексей еще был…
Эх, как они зажигали втроём! А, на день рождения Алексея, приходили все. Тепло поздравляли его, и устраивали шумный праздник. Веселью не было границ, дружно пели, читали свои стихи и прозу. Вино текло рекой.
Боровой по дружески обнял Катю.
-Ты Катюша, крепись.
-Всё, что Господь делает, - он выдержал короткую паузу, и с глубоким вздохом продолжил,
-Лучше бы он не делал…
Уткнув голову в Серёжино плечо, Катя задрожала и опять еле слышно заплакала. Танечка с Эстрадой тоже подошли, обняли Катю, и в «три ведра», стали обливать себя слезами…
Заплаканная и истерзанная Душа поэта, при виде этой сцены, зарыдала в истерике.
-Господи, чему я радуюсь, - дрожащим голосом стонала Душа
-Да на кой хрен нужна она мне, эта свобода, когда такого человека не стало…
-Скоро привезут, недавно звонили, - сказал кто-то из родни.
-Говорят, что принято от дома провожать в последний путь…
-Да, да, – не стройным хором закивали головами соседки-старушки.
Пришёл ритуальный автобус, вынесли гроб с телом покойного, установили на скамье возле подъезда.
Запричитали старушки, то ли жалея безвременно ушедшего Алексея, то ли сокрушаясь тем, что через какое то время, вот так же, кто-то будет стоять над ними.
Катя разрыдалась в голос. Сережа Боровой стоял рядом, придерживая её за локоть, по его щекам лились скупые мужские слезы, Эстрада и Танечка уже не сдерживая себя, громко и безудержно плакали. К гробу подбежала опоздавшая заплаканная Людочка Явлинская, она всегда очень трепетно относилась к Алексею, как к творческой личности. Наклонившись над ним, взялась за его холодные руки и трижды нежно поцеловала его.
-Пора…
-Нет! Не оставлю я тебя Алексей, никогда, - немного успокоившись, уверенно сказала его Душа…
К покойному подошел печальный Серёжа Боровой, поцеловал его в холодные губы, и тихо произнес,
-Алексей, дружище, вставай…
***
Я вздрогнул, и открыл глаза.
Комната залита ярким осенним солнцем, мокрая подушка, и горластые воробьи за окном, начиналось новое, бабьелетовское утро, и тут я вспомнил,
-У меня же сегодня день рождения, ребята придут
Обсуждения Прощальный поцелуй