Причуды осознания

Некоторые, из этого нескончаемого потока, она никогда и не забывала, периодически возвращаясь к их просмотру и пересмотру. Некоторые, казалось, похоронены в недрах памяти навсегда.

Ан, нет! Как раз сегодня и всплыли невзначай. Ей даже интересно стало, как же так происходит, что можно жить годами и ни разу не вспомнить то, что когда-то волновало чувства, заставляло страдать или радоваться? И ещё. Многое из того, что она только что вспомнила, воспринимается ею сейчас как произошедшее не с ней, а с чужим, посторонним человеком.

-Это что же такое получается? - Думала Ольвик. – Зря, что ли когда-то страдала? Зря радовалась? Зачем же надо было в своё время так нервы свои трепать, чтобы впоследствии и события, и действующих лиц волнующих драм и трагедий забыть, как лицо прохожего, толкнувшего нечаянно на улице?

И какая разница? Это эпизод из раннего детства, когда подружки отняли коробочку с фантиками! А теперь смотришь на это событие с высоты возраста, и думаешь: «Надо же! Из-за каких-то бумажек, которым место в урне, столько дней от горя убивалась!»

Или, к примеру, это, казалось бы, нормальная, взрослая беда! Когда красавец какой-то, сначала разбередил всю душу, а потом взял, и «растворился» в вечности, словно быстрорастворимый бульонный кубик без осадка?

А теперь, ни как фантики выглядели, ни как тот красавец писанный - ничего в памяти не осталось! Фантик, он и есть фантик – полюбовались, выбросили да забыли.

Но это сейчас ты, знаешь о копеечной цене этих фантиков! А ведь тогда, сердце так надрывала, будто тебя навсегда самого ценного в жизни лишили! И раны те, от горя того, очевидно так до сих пор и не зарубцевались, если вдруг, вот так, ни с того, ни с сего, ерунда эта сейчас вспомнилась?

Вот только, спрашивается, зачем весь этот «хлам» где-то там, в закоулках подсознания столько лет хранится? Ведь, с одной стороны, «хлам» этот, вроде бы давным давно для моего сознания, словно и не во мне, и не мой уже. Однако, с другой стороны, ведь именно эта-то самая ерунда когда-то, клок души и выдрала! А душа-то, ведь, не чья-нибудь, моя.

Вот и получается, что зря страдала, зря убивалась, променяв часть души на какой-то никчемный фантик.

И если прикинуть, то, сколько же всего таких фантиков за жизнь мы оплакиваем и переплакиваем, терзая душу свою понапрасну?! Это что же там, от души в таком случае остаётся? У-у-уу!..

Ольвик повернулась к зеркалу, внимательно посмотрела на собственное отражение с копной взъерошенных волос и рассмеялась:

-Ну, и что ты так на меня уставилась, подруга моя сердечная? Неужели, до сих пор так и не сообразила, что перед тем, как что-либо оплакивать, да душу свою терзать попусту, не мешает хотя бы на миг задуматься: «А не очередной ли фантик оплакиваешь?»

Ольвик отвернулась от зеркала, взяла с полочки дудочку, подаренную когда-то долгожителями, дунула в неё и вновь обратилась к собственному отражению в зеркале:

-Ол-л-ля! А, ну-ка! В глаза мне посмотри! А теперь ответь, положа руку на сердце! Сколько людей в твою душу жизнь вдохнули после того, как ты её всякой чепухой опустошала? Много? Вот то-то и оно, что мно-о-го! А «много» это сколько? А если конкретнее? Что? Слабо конкретную цифру назвать? Конечно, слабо!

И надо же, как странно…. Ведь подсознание, моё-то, родненькое, наверняка, точное число всех моих явных и тайных целителей знает, всех вместе и каждого по отдельности помнит! Как и то, чего им стоило, в своё время, моё исцеление! А вот сознание, увы…. Как в том фильме любимом - «Тут - помню, тут – не помню!»

Оно-то и понятно. Мы же с собственным подсознанием, будто с чужим дядей, или того хуже, как с инопланетянином, разговариваем. Если вообще, разговариваем. А то, ведь бывает, и вовсе не ведаем о его существовании. Так, воспринимаем что-то смутно через дырочку мелкокалиберной «трубочки» своего сознательного «я», а всё остальное для нас – бесконечный океан БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО! Выкинуть бы её куда подальше, «трубочку» эту! Так нет же! Что вы, что вы! Это же драгоценнейшее наше «Я»!!! Кто ж, захочет, чтобы это наше бесценное «Я» растворилось без осадка, как тот красавец, канувший в лету?

Что-что ты там шепчешь, моё подсознание? Что это лишь для моего «я» красавец был всем, что есть! …(?)… А на самом деле? «Ничто!»? Понятно. Ну, что ж, «ничто», так «ничто», и бог с ним, с этим «ничто».

А моё «я» без «трубочки», что? «Всё, что есть!»? М-мда…. Быть всем, что есть, конечно, очень заманчиво! Однако всё же как-то жутковато становится при мысли о возможности лишиться, пусть и грешного, и непутёвого, но всё-таки собственного «я»….

Ну, вот как без этого самого «я» обойтись? Всё же, как ни как, индивидуальность! Личность!!! Кем же тогда гордиться будем? И кого с кем сравнивать в лихорадке азарта по выявлению степени собственной значимости?

Да только вот толку-то нам от этого самого чувства гордости? Нечем гордиться – другим завидуешь. Есть, чем гордиться – другие завидуют. Что в лоб, что по лбу – всё равно больно!

Попробуем разобраться. Так, например, мудрецы всех времён и народов почему-то постоянно твердят о якобы необходимой смерти нашего «я», которое считают иллюзией и первопричиной всех наших грехов и напастей.

Ну, и что они хотят этим сказать? И кто из нас сейчас иллюзия? То, что в зеркале или то, что перед зеркалом? А может быть и то, и другое?

Ну, а когда мы из-за чего-то там переживаем, пусть даже по поводу фантиков, что в нас болит? Иллюзорное «я»? Но если наше «я» иллюзия, тогда что же в нас болит? Болит, болит, а потом тело ап, и упало. И тогда, уж точно, наше «я» другие отпевают да оплакивают. Иллюзию, что ли оплакивают? Но если иллюзию, тогда, какой резон, души свои терзать да слёзы лить? (Ольвик даже вскочила с места от той мысли, которая ей только что на ум пришла).

А если это самое «я» – реальность, тогда что же получается? Никто и не помер?! Тем более, с какой стати рыдать? Мать честная! О, парадокс!

Ольвик подошла к окну. Вернулась на место. Надела очки и вновь стала рассматривать отражение собственного облика в зеркале. Поток рассуждений теперь уже остановить просто так, хлопком в ладоши, было немыслимо. А потому она вновь принялась объяснять себе самой странные и удивительные вещи:

-Итак…. Тело бегало, бегало, упало и больше не бегает…. А это значит, что кто-то в этом теле бегал, бегал, а потом взял да и… покинул это тело, попросту говоря, слинял! Спрашивается! Кто?! Ну, конечно же, «я»! …(?)…

До сознания Ольвик дошло ею самой же сказанное, и она невольно перекрестилась. Ведь получилось, что сейчас она как бы проиграла акт собственной смерти. Тем не менее, от рассуждений она не отказалась:

-И, куда же это «я» побежало? Ну, как, куда? Понятное дело! Наверняка к какой-нибудь влюблённой парочке, за этим самым… новым телом! Вот и все дела. Ну да! Старое-то, пардон, всё поизносилось, поистрепалось. То в нем не видит, это не слышит, то стучит как-то не так, тут колит, там ноет, короче говоря, полный бардак!

Конечно, новенькое тельце не сразу по полной программе «фунциклирует». Не всё, как говорится, сразу. Сначала в виде какой-нибудь амёбы поживёт, потом в виде какого-то головастика, потом, даже не понять, то ли кролика, то ли поросёночка. А есть этап, когда в будущем - полноценное человеческое тело, на какой-то момент по форме выглядит, как вылитый гуманоид! – Ольвик даже усмехнулась тому, что подумала о неизвестном ей существе так, будто каждый день с ним на лестничной площадке встречается! - И, наконец, вот оно, тельце-то! Родное, знакомое, и которое уже и слышит, и видит, и кожа бархатная, и гнётся, как пластилиновое. Недаром же, когда хотят сказать о хорошем самочувствии, говорят: «словно, заново на свет родился!»

Одна беда. Ведь при этом не только тело у этого «я» новое, но и декорации, и действующие лица, и сюжет. Короче говоря, то ли пьеса, то ли фильм, какая разница, всё абсолютно новое.

Ольвик попыталась представить, что же можно почувствовать, если, действительно, абсолютно всё будет новым, а потому закрыла глаза и притихла.

Уж, насколько ей это удалось, судить сложно, но, тем не менее, в ней неожиданно возникли одновременно чувство новизны и ощущение некой растерянности. При этом нельзя сказать, что это чувство дискомфорта. Странное чувство. Всё новое, ничего не давит в виде всяких там «надо», «должна», «обязана», ничего не терзает в виде застарелых болячек…. Ольвик долго пыталась дать этим чувствам подходящее определение и, наконец, издала щелчок пальцами:

-Свобода! Ну да! Свобода и независимость! Эх, такую бы свободу да в том теле, что есть, организовать!

Однако Ольвик удивило то, что это чувство не было постоянным. Оно, как будто бы, мерцало. То появлялось, то исчезало. И когда чувство свободы меркло, его сменяло чувство какой-то необъяснимой ностальгии, тоски по чему-то утраченному, причём утраченному навсегда. Интересно то, что чувство утраты было, но что именно утрачено, было непонятно. Ну не по обноскам же тела своего?

Ольвик открыла глаза, пытаясь хоть как-то понять, чего большего в этой новизне, хорошего или плохого? И тут же воскликнула:

-Опаньки! Кажется кое-что начинаю понимать. Как элемент восприятия, а значит и осознания «я», конечно же, сохранилось, а информации-то ноль! Носитель информации-то чистенький! Помнить-то нечего! Тело-то новенькое! А значит, нет самого главного! Любви! Ну, и вполне возможно, той самой, пресловутой, ненависти тоже. Вот, оказывается, откуда тоской, словно сквозняком, тянет.

Конечно же, «я» есть, и оно всё отлично воспринимает, входит в новые отношения с новыми действующими лицами, запоминает новые декорации, накручивает новые связи. А вот все те тёти Маши, дяди Саши, которые были когда-то дороги или, наоборот, из себя выводили, теперь этому «я» без памяти, уже как бы и «до лампочки»! Прямо, как, чаще всего, происходит у пассажиров в поезде дальнего следования. Пока ехали с хорошими соседями по полкам, такими родными были! И душу друг перед другом нараспашку, и огурчики малосольненькие с картошечкой «налапапам». А как вышли на своей станции, ручкой помахали друг дружке и всё, и закончились все, чуть ли не родственные отношения, как впрочем, и любые другие тоже.

Ольвик задумалась, припоминая свои поездные знакомства, и тут же отметила про себя, что в её случае этот пример не столь удачный. Ведь, как раз-то в её жизни кратковременные поездные знакомства частенько перерастали в очень даже тесную и многолетнюю дружбу. Это только в последние времена, почти все её друзья, подруги поразъехались или…, были гражданами одного государства и вдруг, не сходя с места, «ап!», и «на тебе!», оказались гражданами какого-то другого государства. Причём, и сама она, и её друзья. Ольвик посмотрела куда-то вдаль, в окно и подумала:

-И, как часто бывает, всё происходит от имени народа. Главное вовремя аванс проплатить энному количеству крикунов на площадях, да вовремя выпустить должное количество ткани нужного цвета на какой-нибудь фабрике. Остальное СМИ сами, вольно, невольно, собственными руками дозавершат.

Хотя на самом деле, ни одна душа нас так и не спросила, хотим ли мы сами этой самой, то ли эмиграции, то ли эвакуации, другими словами, жизни в другой стране. А уж, о том, что нам всем хочется в большинстве своём, так и спрашивать не нужно. Итак всегда и всем понятно: работы с заработком соизмеримым твоим затратам, покупательной способности всего того, что в среднем любому человеку данной цивилизации на данный момент жизни необходимо, да защищённости от всякого рода вандалов, хоть зарубежных, хоть отечественных, причём без разницы, армия это или маньяк одиночка.

Но вот надо же, как интересно! Вот появляется на свет наше драгоценнейшее «я» с сознанием чистеньким, как новенькая флэшка! Вот впервые в люди на своих двоих вышли. Вот нас конфеткой угостили, предупредив, конфетку – в рот, а фантик – куда хочешь. Вот кто-то подошел, и фантик из наших рук выхватил…. И что?! Почему это мы, ни с того, ни с сего, вдруг, истерику закатываем? Ну, казалось бы, рукой махнули и за следующей конфеткой побежали. Так нет же! Смотрим на свою, пустую руку, и от горя безысходного теперь не знаем, как жить-то дальше? А это что? Разве не память? Если нет, то с чего это мы вдруг решили, что с фантиком лишились всего самого дорогого в жизни? Что это в нас так горько вдруг заплакало?

А может быть, всё же кое в чём наша память сохранилась?! И вот теперь, с утратой этого злополучного фантика, наше «я» таки вспомнило, что с фантиков таких все наши беды и начинаются. Сейчас забрали фантик, позже – любимого, а ещё позже, вполне возможно, саму жизнь. А возможно, вообще никаких «потом». Сейчас – фантик, а в следующий миг – саму жизнь. И это ведь, не что нибудь, а самое, что ни на есть, знание, память какого-то опыта! Ну, безусловно, могли бы с памятью нашей, вполне возможно, неистребимой, и другой опыт с собой прихватить. Ну, к примеру, что «Отобрали, так отобрали. Ничего страшного! По-настоящему никто, никогда, ничего забрать у нас не может! Отдали это, появиться то, что ещё лучше!» Интересно, сколько людей на свет появляется с подобным знанием?

-Кстати! Сама-то я тоже решила, что рождаемся как новая флэшка! И у этого самого «я», которое в новом теле родилось, в памяти изначально всё по нолям! Возможно, и дальше продолжала бы так думать, при условии, что додумалась бы об этом подумать, если бы не Человечек с его нескончаемым речитативом под названием «А ещё!».

Ведь сегодня он меня буквально вынудил вспоминать и вспоминать забытые эпизоды жизни! А ведь я же могла так никогда и не вспомнить некоторые из них уже до конца своих дней. Ведь трудно предугадать, когда и об какой ассоциативный камень мы споткнёмся, чтобы однажды что-то, похороненное памятью, воскресло из небытия?

Вот, как например, произошло сегодня. В то время, когда Ольвик рассказывала Человечку о своём путешествии по Кавказу, она невольно вспомнила, как однажды, когда ей было всего лишь где-то около четырёх лет, они с бабушкой пошли на пруд, что был недалеко от их дома. И там, на берегу, они с какой-то девочкой собирали одуванчики, из которых взрослые плели венки. Девочка эта с разрешения мамы подарила ей крошечную куколку-голыша в ванночке. Ванночку они скоро потеряли где-то в травке, долго искали, а когда нашли, очень обрадовались. Так вот, весь этот эпизод всплыл из памяти настолько ярко, будто всё происходило несколько часов назад. Как лежали камушки на берегу! Какими были коврик, на котором они сидели и полотенце, которым её укрывала бабушка! Как выглядела девочка и куколка! Как холодил голову венок из одуванчиков! Чай с молоком в зелёной бутылке и бублики, обсыпанные густо маком, разрезанные пополам и намазанные маслом, которое от жары стало жидким! Вспомнилось даже то, как она не могла почему-то удержаться от искушения попробовать на зуб гладкую розовую пластмассовую ножку у голыша и пришла в ужас оттого, что в ножке тут же образовалась ямка. А потом эту ножку выправляли иголкой, и таки выправили.

Размышляя над проделками осознания, как она называла психологические или духовные, как уж не назови эти процессы, Ольвик всё больше и больше приходила к потрясающем выводам:

-Ведь наверняка, всё то, что мы, люди, назвали жизнью и смертью, на самом деле, гораздо экстравагантнее, величественнее и прекраснее наших представлений о Великой Мистерии Жизни как таковой. А потому в Ольвик всё чаще и чаще возникало странное предчувствие! Либо что-то когда-то, причём очень давно, исказило наши представления, либо мы, как существа, ещё не доросли, не доразвились до правильного восприятия величия и красоты этой самой Мистерии Жизни, а значит и до верного её представления.

А потому нам ад представить намного проще, чем рай! Пусть даже если и то, и другое – лишь плод фантазии. Вот и живём, чаще всего, в аду…. К сожалению, далеко не мифическом.

И о собственном «я», что мы знаем? Что это такое? А может быть, эта самая некая субстанция, в которой отражается некий конгломерат идей, воспоминаний, восприятия всего того, что происходит вокруг нас, в нас, в нашем собственном теле, и есть наше загадочное «я»? И это «я» вполне реально? А вот всё то, что мы проблемами называем – и есть, самая, что ни на есть, иллюзия, игра и одновременно плод нашего воображения, на который мы, в то же время, постоянно каким-то образом реагируем, утверждая степень значимости того или иного явления, события, формы. Ведь мы патологически заряжены проблемами!

А ведь не будь мы излишне трусоваты, излишне серьёзны и высокомерны, мы бы не были такими мрачными существами, по сути. А что не так? Ведь даже на пике радостных эмоций, как часто люди восклицают: «Жуть, как красиво!» «Я страшно тебя люблю!» Порой посмотришь, как кто-то кому-то доказывает свою любовь, колотя неистово себя в грудь, действительно жутко становится.

А в то же время, сколько проблем выеденного яйца не стоят, а человека трясёт, ни есть, ни пить не может или, наоборот, жуёт круглосуточно. Однако, принимая наши фантиковые проблемы за реальность, мы и шишки с инфарктами заполучаем вполне реальные.

Ольвик невольно задумалась над тем, что только что осознала, и мысль об иллюзорности проблем её по-настоящему восхитила.

Вот-вот! Фантиковые проблемы. А что? Очень даже здорово! Любая проблема, это, прежде всего иллюзия!

Вспомнив о кое-каких своих долгах, Ольвик тут же воскликнула:

-Чудесно! Долги мои! Вас нет! Слышите? Вы - иллюзия! И для тех, кому я должна, то же иллюзия! Ура! Ура! Ура!

Ольвик, будто долги и впрямь в один миг испарились, бодро подскочила и, проделав несколько движений в стиле брейк-данса, словно подросток, подошла к книжному шкафу.

Ей неожиданно захотелось ещё раз посмотреть на подаренный Иваном томик стихов. Но взгляд упал на изящный, симпатичный кувшинчик. Тот самый! Подарок мастера. Она достала его из шкафчика и поставила на столик рядом с дудочкой. Посмотрела на дудочку, посмотрела на горшочек и, подмигнув самой себе отражённой, стала рассуждать дальше:

-А что? Вот так и будем, то флейтой, на которой все играть будут, то горшочком, куда все всё складывать будут. Большой горшок? Мно-о-го чего поместится. Крошечный? Ну что ж, масло эфирное нальют для хранения аромата. Но вот, что было бы неплохо, так это и «я» своё сохранить, и всё бессознательное до осознания довести….

Ольвик дунула в дудочку и тут же пожалела, что пока так и не овладела этим чудесным инструментом. Зато у Лёвушки, хоть он и не играл раньше никогда на флейте, мелодия получилась сразу, да ещё очень красивая! Ольвик ещё раз попробовала что-нибудь сыграть, но у неё так ничего и не вышло. То ли духу не хватало, чтобы правильно извлечь звук, то ли должной наглости, так необходимой порой для любого рода импровизаций, но инструмент пришлось отложить в сторону. Хотя, как ни странно, с другими инструментами (клавишными, струнными) отношения удавалось наладить с первого касания.

Ольвик ещё раз посмотрела на дудочку со стороны и подумала:

-Интересно, а как же эти балагуры, стонадцатилетние, умудрились так души свои сохранить, безусловно, и тела тоже? Наверняка не только горный климат с виноградными соками тому причиной?

Однако сколько бы тогда она этим старцам ни задавала этот вопрос, ответа на него не получила. Они с таким вдохновением рассказывали ей о своих многочисленных жёнах (учитывая длину жизненного пути старцев, количество их спутниц не удивляет), что Ольвик так и не удалось повернуть тему их рассказа в нужное для неё русло. Правда, они с не менее радостным настроением, показали ей свои документы. То ли работники паспортного стола, то ли научные сотрудники института этнографии, но наверняка кто-то из них, аккуратно подшил старцам все их, рассыпающиеся от времени, документы вместе с кучей справок, подтверждающими их долголетие. Не удалось получить ответ и на другие вопросы: жили они на территории храма, привозил ли их кто-то сюда на машине или они сами добирались в эти места, живя где-то неподалёку? Один старичок говорил быстро, бодро, но на армянском языке. Другой же, хоть и говорил по-русски, разобрать его речь всё равно было проблематично.

Ольвик размяла мышцы парочкой озорных, динамичных упражнений и пошла на кухню, чтобы вскипятить чайник.

В это время мелодично запиликал мобильный телефон.
Звонила её давняя знакомая, которой она должна была приличную (для Ольвик) сумму денег. О своих старых долгах Ольвик никому не рассказывала, даже Левше, смутно надеясь, что скоро ей всё же подкинут перевод какой-нибудь солидной книги, и она сумеет, наконец, избавиться от неприятного и тяжкого для неё бремени. Но время шло, а дополнительного заработка так и не случалось. При виде знакомой фамилии на экранчике у Ольвик заныло сердце. Правда, мысль о том, что это всего лишь фантик, в сознании промелькнуть всё же успела. Она приложила телефончик к уху. Знакомая почти залпом выпалила ей всю информацию и наступила тишина. Ольвик посмотрела на экран, но там уже была надпись «вызов окончен». Некоторое время она стояла, глядя на потухший экран. Из оцепенения её вывел пронзительный свисток закипевшего чайника. Вот только теперь, выключив газовую плиту, Ольвик позволила себе расслабиться и улыбнуться.

А новость была великолепной. Её знакомая сообщила, что они с новым её мужем («бывший» давным давно женился на какой-то своей дипломнице) уезжают жить в другую страну! О своём долге Ольга может забыть! И единственной просьбой к ней, было пожелание знакомой, чтобы Ольга хотя бы раз в год навещала могилку её близких, и если что не так, сообщила об этом по телефону, который позже «скинула» по СМС.

-Вот тебе и фантики! - присвистнула Ольвик и, забыв про чайник, отправилась в комнату.

Однако до комнаты она не дошла, её остановил звонок в дверь. Стоило ей открыть замок, как дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели появился огромный букет цветов. На сей раз это были огромные чайные розы. И вот только теперь появился сам Лёвушка. Его руки опять по локоть были то ли в солидоле, то ли в саже, не менее живописным было и лицо. Ну, конечно же, он сразу стал извиняться за свой «импозантный» вид, взахлёб рассказывать о том, как они с мужиками ставили кому-то там новый карбюратор….

-Да ладно тебе! Вот если бы ты также по уши был в губной помаде, тогда да! Я бы тебе такой концерт со спектаклем организовала – до конца дней своих хранил бы неизгладимые впечатления! Ну, хорошо. А на этот раз ты, где такой шикарный букет накопал? Неужели в связи с приездом высокопоставленных гостей теперь уже в Кремле клумбы меняют?

-Ну что ты, Олюшка! Меня ж за этот карбюратор так хорошо поблагодарили, что в метро я никак не мог пройти мимо бабулек с их оранжереей и не заметить сие чудо (он указал на букет), так похожее на мою любимую женщину? – и Левша, подмигнув Ольвик, юркнул в ванную комнату. И тут же там раздался какой-то грохот.

Ольвик, прислонив ухо к двери, весело прокричала Левше:

-Это как же называется? У кого-то там, ты всё чинишь, а у меня полный разгром учинил?

-Нет, родная. – Послышалось из ванной. – Это я посуду на счастье бью! Надеюсь, в связи с утратой одной пол-литровой баночки, твоё материальное положение не рухнет до основания?!

-Хрустальной вазой мои тяжкие потери покроешь! – Мгновенно парировала Ольвик.

-Если я тебя правильно понял, вазу мне придётся синюю приобретать? – Весело прогудел сквозь шум воды Левша.

-А почему синюю?
-Ну, так эта банка-то, которой каюк, от синьки давным давно посинела!

Ольвик так и ахнула:
-Золотце! Так ты что? Мне там декор в голубых тонах создал?

Дверь распахнулась, и на пороге появился Левша:
-Нет, моя хорошая. Это я на время голубым стал. – И, широко улыбаясь, Левша вытащил из-за спины, теперь уже синие по локоть, руки.

-Ну, что ж. Зато теперь очень чётко видно, что ты мужчина высоко породистый, голубых кровей! Но чай в золотых чашках я тебе всё равно не подам. Будем пить из тех, что есть!

И Лёва тут же закатился от хохота:
-Как я помню, чашки у тебя тоже голубые.
Теперь уже, вытирая слёзы, хохотали оба. Ольвик заглянула в ванную. Там уже царил порядок, но на белом кафельном полу повсюду были голубые разводы.

-А что? Очень даже неплохо! Я всегда подозревала в тебе наличие утончённого вкуса, а теперь, так и вовсе в этом убедилась! – Дотянувшись да его серебристой шевелюры, Ольвик погладила Левшу, словно ребёнка, по головке. Тот тут же перехватил своей синей рукой её руку и приложил к своим губам.

Чайник пришлось кипятить снова.

ТАК-ТАК