Когда на очередную встречу поэтов Российского Общества Современных Авторов пришел новенький, его стихи сразу как-то не произвели сильного впечатления, сбой ритма резал слух. Хотя Давид Синицын читал их умело: где не хватало слога протяжно, как два вместо одного, произносил предыдущий, а лишний слог ловко проглатывал, словно цирковой факир шпагу. Слушать короткие стихотворения было еще, куда ни шло. Каким бы несовершенным по форме не было оно, его смысл, иронию Давида слушатели встречали благосклонно.
Но вот Давид Синицын стал читать очень длинное стихотворение «Расставания». Читал он его монотонно, долго и поэтому иногда делал передышки, переводя дух: «Та - та, та – та - та, та - та, та – та - та». Лирические герои: Он и Она, разъезжались в разные стороны. Мужчина уезжал на запад, а девушка на восток и расстояние между ними увеличивалось с каждой минутой.
- Расставание, расстояния, - недовольно бурчал я, но почему-то большого разочарования не ощущал. Наоборот, против моей воли все внимательней прислушивался к голосу Давида Синицына. Но никак не мог понять, в чем магия его чтения.
И вдруг осенило:
- Синицын сумел превратить недостатки длиннющего стихотворения в его достоинство.
Ему удалось создать не только смысловую картинку переживания молодых людей расстающихся на какое-то время. Длительной ли будет разлука или короткой они не знают. Но это не уменьшает их грустное волнение. Расстояние между ними при движении поезда все увеличивается и увеличивается, отдаляя неизбежную встречу. Я недоволен монотонным чтением Синицына, а он этим занудным приемом создал и слуховую картину. Разве не так же монотонно-размеренно стучат колеса бегущего по рельсам поезда: та - та, та – та – та? А разве локомотив не делает передышку, останавливаясь на станциях. Точно также как Синицын делает паузу между двумя смысловыми картинами? И мне захотелось воскликнуть:
- Браво, Синицын!
Потом узнал, что свое первое шутливое стихотворение, написанное Давидом в девять лет, в котором полно самоиронией, о том, как он будет выступать в театральном зале с чтением своих стихов:
Простой театр в городе стоит
И стаями летят над крышей птицы,
И вот объявление висит:
«Да, выступит для вас Давид Синицын!»
«Давид Синицын», - каждый прочитал
И в зал огромный всем уж не пробиться.
И рукоплещет восхищенный зал:
«Давид Синицын! Браво наш Синицын!»
А мне, завороженному слуховым образом, все больше и больше нравился смысловой:
Большая Медведица слева по ходу
Над лесом, над встречным путем
А поезд идет от заката к восходу
И путь ему весь нипочем.
В открытые окна струей задувает
Прохладой ночной, как всегда
Привычному стуку колес подпевая,
Навстречу идут поезда.
Она возвратиться в купе, как все люди,
И крепко уснет поскорей.
Её в Мариинске уже не разбудит
Блистательный свет фонарей.
В лирических стихотворениях нет искрометных метафор, ярких, красочных образов. Но вчитываясь в ироничные строчки Синицына, а иногда полные сарказма, понимаешь, что скупость в словах напускное. Он самоиронией, как броней защищает свое израненное потерями, разлуками сердце. Как иллюстрации привожу два стихотворения Давида Синицына.
Ах, как коротки летние ночи!
Вот заалел, забрезжил рассвет
А прожил я, друзья, между прочим
Много, мало ль - пятнадцать уж лет.
Доброты и свободы не зная,
Никого ни за что не любя
Ах, судьба ты моя дорогая,
Не могу я не выбрать тебя.
Как жила я не знал, но мечтаю:
Две судьбы во единую слить.
Часто с горечью всё вспоминаю:
Твой отец меня выгнал взашей.
Второе стихотворение из этого же периода:
Любовь в пятнадцать? Это очень рано!
И возражать не буду я в ответ.
Не говорите о сердечных ранах,
Ведь ран на теле не было, и нет.
Кабинки телефонной, хлопнув дверцей,
Иду к окошку деньги получать…
Не говорите о разбитом сердце:
Двумя словами сердце не разбить.
Поговорим минуты две не боле
Звонить туда не буду больше впредь
Не говорите о сердечной боли
Не в молодости сердцу-то болеть.
Давиду Синицыну исполнилось тринадцать лет в аккурат к началу перестройки. Переломный момент в жизни нашей страны совпал с переломным моментом его личной жизни – с переходным возрастом. Он стал как сейчас говорят, тинэйджером. Детская психология исчезла, а взрослая ещё не сформировалась. Зато появились иные отношения к противоположному прекрасному полу. Они, его сверстники, перестали быть детьми, а различие между детской и взрослой жизнью было огромное.
Свои переживания он и решил увековечить, так с усмешкой сказал это слово Давид, в стихах.
Тем более поэтический опыт у него был. В девять лет, написанное стихотворение я уже приводил выше, и Синицын замахнулся сразу на поэму. Назвал её «Академгородок». От этой новосибирской поэмы у Давида остались отрывки. Я удивленно спросил его:
- Зачем же ты, не имея опыта написания даже малых литературных форм, взялся за такую трудную задачу, как написание огромного, навороченного произведения – поэмы?
Ответ Синицына был прост. В стихотворные размеры его стихотворений никак не могло вместиться такое длинное слово – «Академгородок». Вот этот лимитирующий факт и стал локомотивом для написания объемного произведения поэмы. Академгородок интересовал не его научными исследованиями и проблемами. Академгородок был для поэта лишь местом, где жила его любимая девушка. Вот он и отыскал стихотворную форму, которая как и он трепетно и нежно восприняла неуклюжее, длинное слово – «Академгородок»:
Да, когда нам было по пятнадцать
Болтовне не верил ни на грош,
От любви мне некуда деваться
Я искал: «Ну, где же ты живешь?»
Колесил, катался на трамвае,
Думал: «Может лучше не дружить?»
И на остановке «Угловая»
Я судьбу пытался изменить.
Вот она родная – «Угловая»
Дом снесли, пустырь травой зарос,
Пролетело время… Понимаю
Как прошло? Но это мой вопрос.
А она большая – «Угловая»
Переделан дом один в мечеть,
Но как прежде еду я в трамвае
На тебя хочу опять смотреть.
На восторженных глазах тинэйджера Давида Синицына проходили митинги и демонстрации людей: «Перестройка. Гласность. Ускорение. Развал. Парад суверенитетов союзных республик!». При развале Советского Союза, когда он испустил дух, призадумался: так ли уж плохо было жить прежде, и стал писать басни.
В баснях не требуется цветистой вычурности слов. В них четко проходит граница: добро и зло, хорошо – плохо, белое – черное.
Черно-белое восприятие действительности, как и кадры черно-белого кино ближе к реалиям, к документализму. А ирония при иносказании, а её в арсенале Синицына хоть отбавляй, самое необходимое оружие сатиры. Привожу две басни давида на ваше обозрение:
Когда Лев испустил последний дух
И все Ослы его лягать устали
В лесу разнесся робкий слух
Что можно блеять… и бараны блеять стали
Полезли Овцы под ноги Слону
Заблеяли, как все у них печально.
А Слон, споткнувшись, раздавил одну
Он раздавил нечаянно, случайно.
Лес поднял гвалт: «Какой убийца Слон!»
И от стыда ушел в отставку он
Какой от этого был толк?
А лесом начал править Волк.
Сначала он загрыз Овец,
Что блеяли не то, что надо,
Потом всему пришел конец
И приутихло, замолчало Стадо
Волк всех остриг, не пожалев Слона
Мораль сей басни – Волку не нужна.
Если в первой басне явно звучат политические мотивы, то во второй они реально-криминальные. Хотя тогдашнюю политику и криминальные разборки трудно было различить:
Лиса Барану предложила
Сыграть на деньги. Нужно было
И хоть Баран был сильно пьян
Но всё ж выигрывал Баран.
Когда игре пришел конец
Он даже выиграл дворец.
Лиса оспаривать не стала
«Где тот дворец», - ему сказала.
А в нём она засела с Волком
Пришел Баран – его за холку
А был бы наш Баран умен
Была бы басня подлинней
Бывает выигрыши наши
Ничем бараньего не краше.
Но вот Давид Синицын стал читать очень длинное стихотворение «Расставания». Читал он его монотонно, долго и поэтому иногда делал передышки, переводя дух: «Та - та, та – та - та, та - та, та – та - та». Лирические герои: Он и Она, разъезжались в разные стороны. Мужчина уезжал на запад, а девушка на восток и расстояние между ними увеличивалось с каждой минутой.
- Расставание, расстояния, - недовольно бурчал я, но почему-то большого разочарования не ощущал. Наоборот, против моей воли все внимательней прислушивался к голосу Давида Синицына. Но никак не мог понять, в чем магия его чтения.
И вдруг осенило:
- Синицын сумел превратить недостатки длиннющего стихотворения в его достоинство.
Ему удалось создать не только смысловую картинку переживания молодых людей расстающихся на какое-то время. Длительной ли будет разлука или короткой они не знают. Но это не уменьшает их грустное волнение. Расстояние между ними при движении поезда все увеличивается и увеличивается, отдаляя неизбежную встречу. Я недоволен монотонным чтением Синицына, а он этим занудным приемом создал и слуховую картину. Разве не так же монотонно-размеренно стучат колеса бегущего по рельсам поезда: та - та, та – та – та? А разве локомотив не делает передышку, останавливаясь на станциях. Точно также как Синицын делает паузу между двумя смысловыми картинами? И мне захотелось воскликнуть:
- Браво, Синицын!
Потом узнал, что свое первое шутливое стихотворение, написанное Давидом в девять лет, в котором полно самоиронией, о том, как он будет выступать в театральном зале с чтением своих стихов:
Простой театр в городе стоит
И стаями летят над крышей птицы,
И вот объявление висит:
«Да, выступит для вас Давид Синицын!»
«Давид Синицын», - каждый прочитал
И в зал огромный всем уж не пробиться.
И рукоплещет восхищенный зал:
«Давид Синицын! Браво наш Синицын!»
А мне, завороженному слуховым образом, все больше и больше нравился смысловой:
Большая Медведица слева по ходу
Над лесом, над встречным путем
А поезд идет от заката к восходу
И путь ему весь нипочем.
В открытые окна струей задувает
Прохладой ночной, как всегда
Привычному стуку колес подпевая,
Навстречу идут поезда.
Она возвратиться в купе, как все люди,
И крепко уснет поскорей.
Её в Мариинске уже не разбудит
Блистательный свет фонарей.
В лирических стихотворениях нет искрометных метафор, ярких, красочных образов. Но вчитываясь в ироничные строчки Синицына, а иногда полные сарказма, понимаешь, что скупость в словах напускное. Он самоиронией, как броней защищает свое израненное потерями, разлуками сердце. Как иллюстрации привожу два стихотворения Давида Синицына.
Ах, как коротки летние ночи!
Вот заалел, забрезжил рассвет
А прожил я, друзья, между прочим
Много, мало ль - пятнадцать уж лет.
Доброты и свободы не зная,
Никого ни за что не любя
Ах, судьба ты моя дорогая,
Не могу я не выбрать тебя.
Как жила я не знал, но мечтаю:
Две судьбы во единую слить.
Часто с горечью всё вспоминаю:
Твой отец меня выгнал взашей.
Второе стихотворение из этого же периода:
Любовь в пятнадцать? Это очень рано!
И возражать не буду я в ответ.
Не говорите о сердечных ранах,
Ведь ран на теле не было, и нет.
Кабинки телефонной, хлопнув дверцей,
Иду к окошку деньги получать…
Не говорите о разбитом сердце:
Двумя словами сердце не разбить.
Поговорим минуты две не боле
Звонить туда не буду больше впредь
Не говорите о сердечной боли
Не в молодости сердцу-то болеть.
Давиду Синицыну исполнилось тринадцать лет в аккурат к началу перестройки. Переломный момент в жизни нашей страны совпал с переломным моментом его личной жизни – с переходным возрастом. Он стал как сейчас говорят, тинэйджером. Детская психология исчезла, а взрослая ещё не сформировалась. Зато появились иные отношения к противоположному прекрасному полу. Они, его сверстники, перестали быть детьми, а различие между детской и взрослой жизнью было огромное.
Свои переживания он и решил увековечить, так с усмешкой сказал это слово Давид, в стихах.
Тем более поэтический опыт у него был. В девять лет, написанное стихотворение я уже приводил выше, и Синицын замахнулся сразу на поэму. Назвал её «Академгородок». От этой новосибирской поэмы у Давида остались отрывки. Я удивленно спросил его:
- Зачем же ты, не имея опыта написания даже малых литературных форм, взялся за такую трудную задачу, как написание огромного, навороченного произведения – поэмы?
Ответ Синицына был прост. В стихотворные размеры его стихотворений никак не могло вместиться такое длинное слово – «Академгородок». Вот этот лимитирующий факт и стал локомотивом для написания объемного произведения поэмы. Академгородок интересовал не его научными исследованиями и проблемами. Академгородок был для поэта лишь местом, где жила его любимая девушка. Вот он и отыскал стихотворную форму, которая как и он трепетно и нежно восприняла неуклюжее, длинное слово – «Академгородок»:
Да, когда нам было по пятнадцать
Болтовне не верил ни на грош,
От любви мне некуда деваться
Я искал: «Ну, где же ты живешь?»
Колесил, катался на трамвае,
Думал: «Может лучше не дружить?»
И на остановке «Угловая»
Я судьбу пытался изменить.
Вот она родная – «Угловая»
Дом снесли, пустырь травой зарос,
Пролетело время… Понимаю
Как прошло? Но это мой вопрос.
А она большая – «Угловая»
Переделан дом один в мечеть,
Но как прежде еду я в трамвае
На тебя хочу опять смотреть.
На восторженных глазах тинэйджера Давида Синицына проходили митинги и демонстрации людей: «Перестройка. Гласность. Ускорение. Развал. Парад суверенитетов союзных республик!». При развале Советского Союза, когда он испустил дух, призадумался: так ли уж плохо было жить прежде, и стал писать басни.
В баснях не требуется цветистой вычурности слов. В них четко проходит граница: добро и зло, хорошо – плохо, белое – черное.
Черно-белое восприятие действительности, как и кадры черно-белого кино ближе к реалиям, к документализму. А ирония при иносказании, а её в арсенале Синицына хоть отбавляй, самое необходимое оружие сатиры. Привожу две басни давида на ваше обозрение:
Когда Лев испустил последний дух
И все Ослы его лягать устали
В лесу разнесся робкий слух
Что можно блеять… и бараны блеять стали
Полезли Овцы под ноги Слону
Заблеяли, как все у них печально.
А Слон, споткнувшись, раздавил одну
Он раздавил нечаянно, случайно.
Лес поднял гвалт: «Какой убийца Слон!»
И от стыда ушел в отставку он
Какой от этого был толк?
А лесом начал править Волк.
Сначала он загрыз Овец,
Что блеяли не то, что надо,
Потом всему пришел конец
И приутихло, замолчало Стадо
Волк всех остриг, не пожалев Слона
Мораль сей басни – Волку не нужна.
Если в первой басне явно звучат политические мотивы, то во второй они реально-криминальные. Хотя тогдашнюю политику и криминальные разборки трудно было различить:
Лиса Барану предложила
Сыграть на деньги. Нужно было
И хоть Баран был сильно пьян
Но всё ж выигрывал Баран.
Когда игре пришел конец
Он даже выиграл дворец.
Лиса оспаривать не стала
«Где тот дворец», - ему сказала.
А в нём она засела с Волком
Пришел Баран – его за холку
А был бы наш Баран умен
Была бы басня подлинней
Бывает выигрыши наши
Ничем бараньего не краше.
Обсуждения Предназначенное расставание означает встречу впереди