Кому-то было больно, кому-то грустно, кто-то украдкой улыбался, с трудом сдерживая смех. А пилигрим пел. Он пел о том, что видел, что слышал, о чем догадывался. И не было в этой песне напыщенности. Словно одинокая пастушья дудка рассказывала что-то ветру, который уносил простые звуки далеко-далеко, туда, где нет времени, нет пространства, туда, где простая музыка растворяется в музыке еще более простой. И нет сравнения этой прелюдии, ибо нельзя ее услышать, но только лишь сердцем принять.
Проведя большую часть своей жизни в странствиях, можно многое увидеть, многое услышать, совершить много ошибок, но также и многому научиться. Все это было. Все это есть и сейчас, и, наверняка, еще будет. Пилигрим знал это, и радость переполняла его. Что может быть прекраснее бурлящего потока реки, что может быть счастливее его? Кто может похвастаться большей смелостью и стремлением к движению, а следовательно – к жизни?
«Преграда – это только Мир,
В котором все мы – лишь преграды.
И если нет вокруг преград,
Возможно, нет и Мира рядом?
Остановись же! Оглянись!
Толь ли дорогой ты идешь?
В который край ты держишь путь?
И что ты в том краю найдешь?
Взгляни на право – лес пылает,
Бросаясь бликами листвы.
Он движется, он прорастает.
С ним ли в свой край стремишься ты?
На лево – там поток бурлящий;
Прекрасен он, могуч и смел.
Он рвется в мир животворящий.
Туда ли ты идти хотел?
Преграда – это только Мир,
В котором все мы – лишь преграды.
И если нет вокруг преград,
Возможно, нет и Мира рядом?»
А пилигрим все пел и пел. И не было ему равных, но были ниже его и выше. Те, кто уставали слышать, уходили. Те же, кто слушали, наслаждались до самого заката, пока природа очень мягко не попросила послушать свое творение – тишину, в которой нет места беззвучию, в которой виртуозные пассажи заставляют замирать, боясь движением своим спугнуть невидимый оркестр; но которая не слышна спящему.
Когда все разошлись, на небе печально улыбалась луна – обворожительная красавица, которая каждую ночь дарит свою, немного грустную, улыбку путникам.
«Прекрасен взор твой, о, красавица Луна!
Его я с замираньем жду, и с замираньем вижу.
Любовью упиваюсь я. Она
Принадлежит тебе, и мной всецело движет.
Твоей прохладой опьяненный,
Закутавшись в чуть видимую шаль,
Я устремляю взгляд свой воспаленный
В твою чарующую даль.
Божественная! Царица Мира, Красоты!
В своем величии, ты скромности полна.
И только самые красивые цветы
С восторгом ночью смотрят на тебя.»
Тихо и не спеша, лилась песня, наполняя все вокруг таинственностью и в то же время простотой, которая присуща лишь чему-то чистому и непорочному. Казалось, миллиарды звезд, затаив дыхание, слушали пилигрима. И только они могли понять ту песню, которая сливалась с тишиной, вторящей ей, с чистым прохладным воздухом, оживляющим слова, с таинственным спокойствием ночи, заполняющим пространство необъяснимой магией всего живого и непознаваемого…
Проведя большую часть своей жизни в странствиях, можно многое увидеть, многое услышать, совершить много ошибок, но также и многому научиться. Все это было. Все это есть и сейчас, и, наверняка, еще будет. Пилигрим знал это, и радость переполняла его. Что может быть прекраснее бурлящего потока реки, что может быть счастливее его? Кто может похвастаться большей смелостью и стремлением к движению, а следовательно – к жизни?
«Преграда – это только Мир,
В котором все мы – лишь преграды.
И если нет вокруг преград,
Возможно, нет и Мира рядом?
Остановись же! Оглянись!
Толь ли дорогой ты идешь?
В который край ты держишь путь?
И что ты в том краю найдешь?
Взгляни на право – лес пылает,
Бросаясь бликами листвы.
Он движется, он прорастает.
С ним ли в свой край стремишься ты?
На лево – там поток бурлящий;
Прекрасен он, могуч и смел.
Он рвется в мир животворящий.
Туда ли ты идти хотел?
Преграда – это только Мир,
В котором все мы – лишь преграды.
И если нет вокруг преград,
Возможно, нет и Мира рядом?»
А пилигрим все пел и пел. И не было ему равных, но были ниже его и выше. Те, кто уставали слышать, уходили. Те же, кто слушали, наслаждались до самого заката, пока природа очень мягко не попросила послушать свое творение – тишину, в которой нет места беззвучию, в которой виртуозные пассажи заставляют замирать, боясь движением своим спугнуть невидимый оркестр; но которая не слышна спящему.
Когда все разошлись, на небе печально улыбалась луна – обворожительная красавица, которая каждую ночь дарит свою, немного грустную, улыбку путникам.
«Прекрасен взор твой, о, красавица Луна!
Его я с замираньем жду, и с замираньем вижу.
Любовью упиваюсь я. Она
Принадлежит тебе, и мной всецело движет.
Твоей прохладой опьяненный,
Закутавшись в чуть видимую шаль,
Я устремляю взгляд свой воспаленный
В твою чарующую даль.
Божественная! Царица Мира, Красоты!
В своем величии, ты скромности полна.
И только самые красивые цветы
С восторгом ночью смотрят на тебя.»
Тихо и не спеша, лилась песня, наполняя все вокруг таинственностью и в то же время простотой, которая присуща лишь чему-то чистому и непорочному. Казалось, миллиарды звезд, затаив дыхание, слушали пилигрима. И только они могли понять ту песню, которая сливалась с тишиной, вторящей ей, с чистым прохладным воздухом, оживляющим слова, с таинственным спокойствием ночи, заполняющим пространство необъяснимой магией всего живого и непознаваемого…
Обсуждения Пилигрим