…Есть поступки, за которые испытываешь чувство стыда, но которые уже никогда не сможешь исправить.
Это детские поступки.
Молодые сейчас уже не знают, что сразу за больницей, по дороге на Ясачный, стоял старый амбар. Он был, как мне казалось, настолько старым, что от него исходил запах трухлявости и стариковского спокойствия.
Это детские поступки.
Молодые сейчас уже не знают, что сразу за больницей, по дороге на Ясачный, стоял старый амбар. Он был, как мне казалось, настолько старым, что от него исходил запах трухлявости и стариковского спокойствия.
Часто, направляясь к бабушке на Советскую, я старался пройти мимо него быстрее, испытывая чувство робости.
А за этим амбаром, там, где сейчас стоят коттеджи, расстилалось бескрайнее море кукурузного поля. На рубеже семидесятых такие поля дружно шумели по всей стране.
Мы часто бегали за початками. Важны были не эти злаки, важен был сам процесс.
Витька Поспелов, Лёшка Егоров, Вовка Парамонов…Ребята, вы помните то замечательное время, когда на нас с улюлюканьем летел на тарантасе конный объездчик, а мы с восторгом, даже что-то прокричав в ответ, ныряли в эту спасительную зелень, зная, что не догнать взрослому человеку быстрых и бесстрашных местных ребятишек!
Мы набивали недозрелыми початками за пазухи своих рубашек, осторожно пробирались к своим домам, умудряясь по дороге ломать эти початки на несколько частей и бросали ими друг в друга.
На тех же полях мы дразнили местного сторожа, Ваню Ломакина, нарочно подходя очень близко, а потом бросались врассыпную, и только наши спины мелькали среди высоких стеблей. Отбежав, мы приседали на корточки и, затаившись, ждали когда сторожу надоест нас искать, когда он от безысходности махнёт рукой и, опустив голову, побредёт в свою сторожку.
Дядя Ваня, прости нас, несмышлёнышей!
Я часто вспоминаю это детский кураж, за которым скрывалась бравада, о которой мы взахлёб рассказывали в кругу своих друзей.
Старый человек, вероятно, контуженный. Может, он не обижался на нас?
Или Серёжа Григага… Этот больной мальчик-даун часто ходил по нашей улице. Он не умел членораздельно говорить, только мычал и кричал «га-га». Не меняясь, он оставался в одном возрасте постоянно. По-крайней мере, другим я его не помню. Взрослые его жалели, давали в руки то еду, то монетки. А мы, пацаны, с детской бессердечностью отнимали у него всё это, втаптывая в землю босыми ногами, и дразнили, дразнили…
Почему дети так жестоки? Почему в детских сердцах уживаются жалость и жестокость,страх и бесстрашие? Потом, уже вдалеке от дома, я узнал, что кто-то зимой облил Григагу холодной водой. Он простудился и умер. Сколько лет ему было?
Ты тоже прости, Серёжа!
…Когда над крышами новых домов блеснёт первый утренний луч, когда по асфальту поселковых улиц пробежит ватага восторженных ребятишек, я знаю, что где-то рядом несётся и моё бесшабашное детство!
А за этим амбаром, там, где сейчас стоят коттеджи, расстилалось бескрайнее море кукурузного поля. На рубеже семидесятых такие поля дружно шумели по всей стране.
Мы часто бегали за початками. Важны были не эти злаки, важен был сам процесс.
Витька Поспелов, Лёшка Егоров, Вовка Парамонов…Ребята, вы помните то замечательное время, когда на нас с улюлюканьем летел на тарантасе конный объездчик, а мы с восторгом, даже что-то прокричав в ответ, ныряли в эту спасительную зелень, зная, что не догнать взрослому человеку быстрых и бесстрашных местных ребятишек!
Мы набивали недозрелыми початками за пазухи своих рубашек, осторожно пробирались к своим домам, умудряясь по дороге ломать эти початки на несколько частей и бросали ими друг в друга.
На тех же полях мы дразнили местного сторожа, Ваню Ломакина, нарочно подходя очень близко, а потом бросались врассыпную, и только наши спины мелькали среди высоких стеблей. Отбежав, мы приседали на корточки и, затаившись, ждали когда сторожу надоест нас искать, когда он от безысходности махнёт рукой и, опустив голову, побредёт в свою сторожку.
Дядя Ваня, прости нас, несмышлёнышей!
Я часто вспоминаю это детский кураж, за которым скрывалась бравада, о которой мы взахлёб рассказывали в кругу своих друзей.
Старый человек, вероятно, контуженный. Может, он не обижался на нас?
Или Серёжа Григага… Этот больной мальчик-даун часто ходил по нашей улице. Он не умел членораздельно говорить, только мычал и кричал «га-га». Не меняясь, он оставался в одном возрасте постоянно. По-крайней мере, другим я его не помню. Взрослые его жалели, давали в руки то еду, то монетки. А мы, пацаны, с детской бессердечностью отнимали у него всё это, втаптывая в землю босыми ногами, и дразнили, дразнили…
Почему дети так жестоки? Почему в детских сердцах уживаются жалость и жестокость,страх и бесстрашие? Потом, уже вдалеке от дома, я узнал, что кто-то зимой облил Григагу холодной водой. Он простудился и умер. Сколько лет ему было?
Ты тоже прости, Серёжа!
…Когда над крышами новых домов блеснёт первый утренний луч, когда по асфальту поселковых улиц пробежит ватага восторженных ребятишек, я знаю, что где-то рядом несётся и моё бесшабашное детство!
Обсуждения Пацаны