"Лодка скрипит возле причала.
Лунная ночь - тревог начало.
Мрачно стою,
В воду смотрю.
Нет моего в ней отраженья,
Есть только горечь пораженья.
Ну почему
Лезть в мою жизнь
Вздумалось ему.
В сером мешке тихие стоны.
Сердце моё - как трофей Горгоны.
Жалости нет-
Во мне простыл её след.
Злоба меня лютая гложет,
Разум судьбу понять не может;
Против меня
Восстала сущность моя.
Лихорадит душу,
Я обиды не прощаю.
Я разрушу
План твой - обещаю.
Ты меня не знаешь,
Ты всего лишь отраженье.
Средство есть
Лишь одно -
Сгинь на дно.
Я пережил крах, разоренье.
Кто я теперь Сам, как отраженье.
Был я богат...
Во всём лишь он виноват.
Тот, кто пришёл из-за зазеркалья,
Тот, кто принёс в мою жизнь страданья…
Мой Бог, утешь меня
Уверь, что я – это я"
(с) Король и Шут
Впервые я осознал, что это нечто большее, чем обман зрения, в собственных покоях. Вошёл и уловил во властных сумерках движение навстречу. Секунду разглядывал незнакомца, прямого, как ложе мушкета, с острым бледным лицом, в шапке похожих на солому волос, к горлу подкатывал гнев в чудной смеси с другим, трусливым чувством. И только когда сзади хлопнула дверь и подтолкнула в спину движением воздуха, вспомнил про зеркало напротив входа.
- Арвени! Слишком много чёртовых зеркал в доме. Кажется, что меня стало много! А это, знаешь ли, не соответствует моим взглядам на жизнь. Терпеть не могу подражателей.
- Но вашей жене… вашей покойной жене эти зеркала очень нравились, - вкрадчивым голосом заметил слуга.
- Но она ведь покойная, - ко мне возвращалась обычная невозмутимость, - уже два месяца как, если не ошибаюсь.
- Три, - скромно поправил слуга.
Я отмахнулся.
- Неужто стареешь? Что-то я за тобой раньше не замечал стремления забивать мой разум всякой требухой.
Я с ног до головы оглядел свое отражение в зеркале. Не идёт мне “чёрное”. Оно старит, а печать прошлого на лице – только для “разочаровавшихся” в жизни. Тем более – когда богатая жена оставила тебе в наследство весь дом и много денег.
- Арвени, лошади готовы?..
А сейчас меня ждёт приём у де Жорже, хорошего друга и должника. А ещё - светское общество, как большой глоток застарелого вина, липко-сладкого и затхлого. Но что делать – иногда приходится пить и такое, просто чтобы напомнить им, что ты ещё жив.
Город встретил кавалькаду всадников туманными улочками, похожими на намазанный маслом ржаной хлеб, и величаво воспаряющей над проржавевшим городом ущербной луной.
Городок примостился на берегу большого озера, что являло одновременно и достоинство в эстетическом плане, и недостаток. Мало кому по нраву сырая мгла на рассвете и закате, и частый холодный ветер. Хорошо хоть здесь не водилось, как в большинстве прибрежных городов, грязных рыбаков и рыбных, соответственно, рынков, от "аромата" которых дохнут даже кошки.
Цокот копыт эхом отдавался в почти пустых переулках, первые лавки закрылись с закатом, припозднившиеся хозяева щёлкали засовами на дверях своих заведений, опускали ставни.
На выезде из города мелькнул трактир, а потом – деревья, свисающие над головой ветки, липкий аромат гниющих листьев и летящая вперёд, намертво приколоченная к земле копытами, дорога. Скоро из тумана вынырнул особняк, огромный и замшелый сад, который террасами спускался к речке – одной из щупалец озера.
Это притаившееся в самой глухомани местечко знали далеко за пределами города – сюда по нескольку раз в год съезжались на приём знатные господа и дамы. Получить приглашение на этот вечер можно лишь одним способом – стать интересным хозяину. Старый граф являл собой воплощение двух несовместимых, казалось бы, страстей – к уединению и к светской суете. Мне визит сюда всегда заказан – старый граф обожает слушать рассказы о моих победах из первых уст.
Дом, при нашем приближении, вырастал и раздвигался вширь, словно вознамеривался удушить в своих объятьях. Придавливал дикой простотой и в то же время вызывающими габаритами. Слуги увели коней. Из распахнутых окон уже доносились весёлые голоса. Ноздри будоражил аромат вина и жареного мяса.
Первым делом я раскланялся с графом – бородатым и краснолицым немолодым мужчиной, одетым с иголочки в отличный костюм, привезённый откуда-то из Англии. В этот день старый хрыч упивался вниманием на ближайшие полгода, которые собирался провести в одиночестве в компании слуг. Потом я проследовал вдоль стола, кому-то кивая, с другими раскланиваясь и демонстративно не замечая третьих. А следом волной катился возбуждённый шепоток дам:
- Великий обманщик!.. Великий… обманщик.… Тот, кто раз за разом обводит вокруг пальца саму Судьбу – вот кто он!
Обманщик Судьбы – такое прозвище дорого стоит заслужить. Если признаться самому себе, я и сам не до конца понимал, почему ни один из убийц, долженствующих снести мою голову, не удостоился чести приставить нож к горлу. Почему некрасивая богатая жена, вмиг поднявшая меня на олимп почёта, через месяц умирает, словно долгие взгляды в спину обрели силу яда.
Поначалу друзья качали головой и говорили – это, мол, судьба. Потом, сильно поредевшие и покрытые шрамами, завистливо говорили, что такой послушной судьбы не может быть ни у кого. А я… что я? Глубоко рыть не стал. Просто наслаждался.
Сеньор Жорже усадил за свой стол. Уже не первый год я был для него главным развлечением. Ещё бы, научиться наслаждаться таким обществом… Следующие полчаса я в полной мере чувствовал оборотную сторону славы. Поддерживать светскую беседу и не замечать почти осязаемых взглядов было до невозможности трудно. Я бы с удовольствием испарился – да хоть домой, благо отражения в зеркалах не норовят разодрать на тебе одежду, а потом содрать вместе с мясом кожу и заглянуть в душу. Правильно, что они там не видели?..
- Мастер де Силицио? С вами желает поговорить моя госпожа, Мария де Фист.
Наконец. Явились те, ради кого я, собственно, здесь. Если, конечно, исключить обременительное общество де Жорже и его многочисленной свиты.
Я выловил её взглядом в цветастой, гомонящей толпе, мрачную, в изумительном платье цвета весенней листвы. Изобразил на лице самую свою доброжелательную улыбку и получил в ответ принуждённую гримасу, которая могла отражать положительные эмоции разве что по названию.
- …только не здесь, вы же понимаете, - продолжал шептать слуга. – Госпожа желает поговорить где-нибудь в более спокойном месте.
- Естественно. Передай сеньорите, что я очень рад видеть ее на этом приёме. И прошу сопроводить ее в северную часть дома, к фонтанам, скажем… через час. А пока пусть отдыхает и наслаждается прекрасной компанией, которая здесь собралась.
Слуга кивнул и удалился, а я уже с отвращением выбирался из тёплой, как коровьи испражнения, улыбки де Жорже. Старикан уже просёк, что ему посчастливилось стать свидетелем очередных безумных плясок главной достопримечательности сего вечера, то есть меня, со своей возлюбленной – Судьбой.
- Тайная поклонница?
- Моя внебрачная дочь, - улыбнулся я в ответ.
Граф встопорщил усы.
- Слегка старовата, я бы сказал.
- …от Судьбы. А она, уж поверьте мне, может запечатать время вот в такую коньячную бутылочку и подать вам к ужину.
Я с удовольствием смотрел, как вытянулось лицо де Жорже. А ведь эта прекрасная особа на самом деле дитя моей невероятной удачи – её отец как-то проиграл мне своё поместье вместе с землёй, а расплатиться решил дочерью. И правильно – зачем мне четвёртый дом, тем более расположенный совсем не близко отсюда?
Зрители и поклонницы, мечтающие увидеть очередное чудо в исполнении Обманщика Судьбы, вынуждены были разочароваться. Ближайший час я всячески расслаблялся – потягивал вино, лениво беседовал с графом, попутно вновь и вновь обыгрывая его в карты. Хотя, кое-что они всё же увидели – для того, чтобы исчезать незаметно с глаз такой внимательной публики, тоже надо быть в ладах с великими стихиями.
В северной, старинной части дома давно уже никто не живёт. В комнатах, обычно запертых, бывают только слуги да редкие парочки, ищущие уединения. В окна задувало, слегка выцветшие цветные стёкла дрожали с тонким мелодичным завыванием. Сеньориты де Фист пока не было видно.
Центральный зал как будто сошёл с гравюр из средневековья. Гобелены на стенах, стёршиеся до монотонного серого цвета, ржавое оружие на крюках, скрипучие деревянные двери. От фонтана в центре веяло сыростью и плесенью. Маленький, с выложенными разноцветными каменьями стенками, с зеленоватым илом на дне, уже давно не знавшим скребка. Испещрённый брызгами мрамор отливает под светом луны серебром и кажется чешуёй некой диковинной рыбы.
…Я ждал уже минут десять. Или двадцать?.. От запаха сырости и тихого шороха капель кружилась голова. Тело лёгкое, ватное и словно бы чужое. Я опёрся о низкий бортик, сунул голову под струи. Прикосновение к склизкому мрамору только усилило дурноту, "Что-то не так", – мелькнула отстранённая мысль. И тут же на только что кипящей от брызг воде проступило лицо, чёткое, как в озере в лунную ночь. Тугие струи по-прежнему барабанили в затылок, словно надеясь достучаться до заплывшего разума. Тщетно.
Я вяло подумал, что давно уже выменял выражения, с которыми сейчас глядит из заколдованного водного круга отражение, на что-то более полезное. Там растерянность, лёгкий испуг. А потом воротник хрустнул под моими – моими же, вынырнувшими из воды! – пальцами, брызнули медные пуговицы, вода коснулась щёк склизкими затхлыми ладонями. Потом тошнотворного цвета ил забился в ноздри.
Я изогнулся, оттолкнулся ногами от дна. Вынырнул, фыркая и отплёвываясь, кое-как ухватился за край, вытянул непослушное тело на берег. Из груди рвался хриплый кашель напополам с водой и ругательствами.
В луже под ногами смеялась полная луна, её сестра, более серьёзная, но не менее жёлтая, висела над головой. Стоп,… какая луна?! Я ошалело оглядывался, разум отказался понимать, как оказался в саду у собственного дома.
- Арвени!..
Конечно, никто не отозвался.
Дом скорбной оплывшей свечкой нависал над садом. Я растерянно хлопал глазами, крыши не было вовсе, вокруг окон пронзительно-чёрные следы гари. Ветер подхватывал и нёс от крыльца рваные лохмотья пепла, он же хрустел под сапогами – ближайшие деревья, лужайка перед домом и даже камни выгорели до черноты.
Никого. Даже зов застрял в горле – я почти сразу понял – выживших здесь искать уже поздно. Быстро… найти лошадь, гнать к дяде, в Лиско. Какой чёрт толкнул его поселиться почти на краю мира! Несколько часов туда, к утру – обратно, с солдатами, - рассчитало подсознание. Мозг в это время вяло шевелился, силясь осмыслить события последних минут. И всё-таки, как я здесь оказался?..
Я не стал приближаться к пепелищу, а отправился для начала к паре здешних друзей. Сеньоры де Валла и де Филиппо – вот у кого можно попросить помощи…
Резиденция Розэ де Филиппо больше напоминала глыбу льда в центре городка. Точнее казалось, что городок вырос вокруг ледяной глыбы. Голубой камень в соответствующие дни сливался с небом настолько, что его можно было отличить лишь по отсутствию на нем облаков. А поместье - по великолепным грифонам по бокам от входа. Впрочем, в этот раз их величественным видом восхититься не удалось – ворота так и остались заперты. Я добился только обещания "разрядить в твою бесовскую ночную лживую харю пару арбалетов".
У де Валла ждал не менее холодный приём. Зато я узнал, что "Почтенный сеньор де Сицилио уже лет пять, как гниёт в земле. Славный был человек – но, увы, с кровниками не повезло"… Дальше сержант – которого я, к слову, очень хорошо знал, как и он когда-то знал меня по голосу и в лицо, – слово в слово повторил слова слуги сеньора де Филиппо. Как будто сговорились.
Пять лет значит, так? Кровники? И как это понимать? Особенно в свете того, что от всех я, так или иначе, избавлялся. Чаще всего они переходили в разряд должников, вечных для пущей гарантии.
Все это, или что-то в этом духе, взбесившись, я громко высказал старому стражу. В ответ услыхал неясную брань и скрип натягиваемой тетивы…
Город загрохотал, забормотал спросонья на тысячи голосов проклятия вслед одинокому всаднику. Дорога на Лиско вильнула на прощанье хвостом, уползла в сторону, петляя меж холмов. Камни под копытами застучали глуше, а вечная городская пыль в воздухе сменилась на густой еловый запах.
Хозяйство дяди изрядно выросло за те несколько месяцев, что я здесь не бывал. Дом обзавёлся ладными пристройками, а ограда забрала в свои объятья втрое больше территории, потеснив соседей.
Впрочем, мне не отпустили времени на удивления. Дядя Арчибальд, едва услышав, что у крыльца его ждёт племянник, приказал спустить собак.
Еле успел запрыгнуть в седло – резвая кобылка, выменянная в трактире на посеребренный кинжал, рванула, прижав уши, вперёд.
Ворота гостеприимно распахнулись за эту ночь лишь однажды – впуская меня, целого внешне, но смертельно раненого в душу, на фамильное кладбище. Уже без всяких эмоций я привалился к каменной плите возле усыпальницы. Прямо под собственным именем в конце солидного списка де Сицилио. Эта дикая картина показалась мне достойной кульминацией нынешнего безумного дня. Пальцы скользнули по имени, тщательно обводя каждую букву. Стирая последнюю надежду, что всё это мерещится воспалённому разуму.
- Он на самом деле не умер.
Я вздрогнул, голос, пульсирующий и тихий, как шипение змеи, пронизал от кончиков волос до ногтей на больших пальцах ног.
На фоне переплетения ветвей замер, зябко кутаясь в плащ, статный силуэт.
- В склепе его нет. А он… он сейчас где-то далеко. Решил не связываться с наследством. Изрядно "сдобренным" кровью, надо сказать. Что ж, не нам его судить. А они его похоронили, им только в радость.
Гоншуа, кладбищенский смотритель. Тяжело заворочалась прежняя оторопь перед этим сумасшедшим,… нет, всего лишь иным человеком. Слава богу, всего лишь тень по сравнению с детским страхом.
Он каким-то неуловимым движением запалил свечу, потемневшую от времени и чуть оплывшую, такую же, наверное, древнюю, как хозяин, и я увидел – Гоншуа не изменился.
Перед глазами всплыла картинка из детства – тот же чёрствый и несгибаемый, будто вырезанный из дерева силуэт. Маленький подбородок, как прежде гладко выбритый, череп туго затянут кожей, на затылке серебрятся остатки волос, как мох на боку крепкого старого пня.
Засмотревшись, я забыл, что лучше бы теперь укрыться от света.
- Вот почему за тобой гонялись, - произнёс он после недолгого молчания. Подался вперёд, свеча в вытянутой руке словно бы танцевала вместе с пламенем, я с трудом оторвал от неё взгляд.
- Ты... это не ты.
Я заставил себя подняться, отряхнул с одежды листья.
- Я – младший де Фист. Дамиан моё имя. Ты должен помнить меня, старик.
Пламя подсветило улыбку, показавшуюся сейчас почти дьявольской.
- Я помню. Правда, не тебя. Тот Дамиан сейчас где-то далеко…
Я свёл брови.
- Я помню, как заглянул как-то в твою хижину и увидел там какие-то пузырьки. Ты ведь ещё и алхимик?
Мне было очень важно сейчас, чтобы в меня кто-нибудь поверил.
- Что-то вроде этого, - кивнул кладбищенский смотритель. - Я не спорю. Ты это ты. Это трудно объяснить… та же природа, но ты другой.
- Что это значит? Нас двое?
Он поставил свечу на могилу, пламя разбросало по царству из листьев и камня янтарные драгоценности. Стало видно, что она на самом деле танцует, изгибает стан, пламя дрожит, то, стихая до уголька, то, разгораясь снова. Капли воска порой долетали аж до меня, оставляли на земле под самыми ногами густо-медовые пятна.
- Уходи отсюда лучше. Та, что стегает розгами время и направляет его бег, не любит таких шуток.
Я выдавил на лицо ухмылку.
- Она моя старая знакомая.
- Тем более, - отрезал мой странный собеседник. - Значит, всё неслучайно. Лучше тебе уйти отсюда.
Я не сумел сдержать эмоций.
- Неслучайно? Что происходит? Почему меня не узнают друзья… де Валла, дьявол его побери, с которым мы только вчера пили коньяк, хотел пристрелить меня из мушкета!..
Я замолчал. В голове появилась мысль, что судьба решила надо мной посмеяться. Мой странный собеседник тоже молчал.
- Я помогу тебе, - наконец зазвучал его голос.
- У меня нет денег.
- Зачем мне здесь деньги? Просто надо, чтобы ты оказался как можно дальше от меня. Нельзя напоминать ей о том, о ком она забыла.
Последние слова он произнёс каким-то особенным голосом, взвыл высоко в ветвях ветер и побежали по спине мурашки. Что же он такое?..
Да чепуха! Просто кладбищенский сумасшедший.… Однако что за диковинная у него свечка?.. Перед глазами всё плыло. Я вдавил ладонь в землю, мелкие камешки с болью забрались под кожу.
- Моя кобыла осталась там…
- Мои помощники смогут тебе её заменить. Их четверо, по числу ног твоей бывшей спутницы, но у каждого по две. Домчат в два раза быстрее.
Откуда-то со стороны дороги подул ветер. Ноги стали деревянными чурбанами, тем не менее, я поднялся, когда с той стороны появился странный силуэт, брюхатый, похожий на какое-то насекомое на четырёх шатких ногах. По бокам трепетали тряпочки-крылья. Когда это приблизилось, я, наконец, разобрал, что четыре ноги и тулово – люди с подобием паланкина, на которых на востоке возят вельмож. Непомерно длинные и тонкие тела облачены в невнятные халаты. Упали на колени, движения ломаны, не люди, а куклы, полог всколыхнулся, приглашая внутрь.
- Прости, мои друзья не умеют говорить, - сказал Гоншуа, - Куда тебя доставить?
Я сглотнул и отдался на милость сумасшедших мыслей. Всё равно мир превратился в безумца, вращающего глазами без значков, с уст его слетают темные слова и звуки. Так почему бы не "посоответствовать" хоть немножко?
- Отвезите меня к Дамиану де Сицилио, где бы он ни был.
- Ты не стал убегать – хорошо.
Я так и не смог выговорить "спасибо". Язык стал колючим, как куст в пустыне. Мир за шторой рванулся, замелькали деревья, всё быстрее и быстрее, будто за спину каждому моему сопровождающему приделали крылья…
Утром мы стали встречать людей. Пешие и лошади с ужасом шарахались с дороги.
Около полудня я стоял посреди парка де Жорже. Те четверо сразу же исчезли, едва избавившись от ноши.
Мои шаги по разбухшей от дождя земле замерли у задней двери. Я бывал в этом доме не единожды, а с чёрной дверью связано очень много приятных воспоминаний, поэтому я уверено отодвинул в сторону кусты сирени и потянул за ручку.
Внутри ничего не изменилось. Даже вчерашний вечер ещё продолжался – сверху доносились приглушённые голоса, порядком размытые алкоголем и усталостью, натужное веселье и смех.
Я шугнул слугу, который вознамерился проводить "заблудившегося сеньора наверх". Позволил ступенькам увести наверх, углубился в коридоры, долженствующие вывести к тому самому фонтану. Предчувствия не обманули. Возле зелёного ото мха пруда, от вида которого тут же подкатил к горлу желудок, я увидел Арвени. Точнее, чудом усмотрел его в ворохе каких-то цветных тряпок. Спина и грубый профиль, как гранитная глыба, доверенная начинающему скульптору, остались неизменны. Из-под нелепого колпака выбивался клок прежних непослушных чёрных волос.
Он тоже меня заметил.
- Господин!
Я так обрадовался, что разом позабыл события последней ночи, даже могильщика с его страшными помощниками.
- Арвени, что здесь происходит? Все считают меня умершим. Ладно бы, умершим. Эти скоты в упор не желают меня узнавать! Я вызвал парочку, с позволения сказать, "друзей", на дуэль, но они только посмеялись и натравили на меня своих прихвостней...
- Мессир? Кажется, вы немного заблудились. Да и я обознался. Признал в вас моего... э, друга, вы очень похожи. И всё же позвольте полюбопытствовать, откуда вы знаете моё имя?
В процессе триады, весьма вежливой, надо признать, я чувствовал, как сильнее и сильнее дёргается веко.
- Заплутали, говоришь?.. Обознался?
Позади распахнулась дверь, и воздух колыхнулся под негромким хрипловатым голосом. Голосом, привыкшим повелевать, но научившимся сдерживать это желание.
- Арвени, друг. С кем это ты беседуешь?
Я обернулся. И уставился на того, из-за которого рухнула вся моя жизнь.
Глаза ворочались в ямочках глазниц настороженно, кажется, это стало их обычным выражением. Осунувшееся лицо, от благородности которого остались лишь вены под усыхающей кожей. Он, вернее, я отпустил бороду, аккуратную, но скрывающую всю нижнюю половину лица.
- Что вам угодно, сеньор?
Я не ответил. С брезгливостью разглядывал стоящего напротив. Человек, подменивший меня, никак не мог сойти за того владетельного и гордого, что только вчера я имел честь видеть в зеркале. Позор.
Арвени тем временем принял свой обычный вид, то есть во всём служащий примером любому достойному и недостойному утёсу. Рука скрылась в складках шутовского одеяния, зашуршала сталь. Кажется, он решил, что я раскрыл его господина.
- Погоди, Арвени, - поднял руку мой двойник. - Ты… как такое возможно?
Арвени невозмутимо пожал плечами.
- Понятия не имею, сеньор. Может, ваш дальний родственник?..
А вот меня трясло. Наработанная с детства маска невозмутимости слетела, обнажился комок злости и отчаяния. Шипящий сквозь сжатые зубы голос показался чужим:
- Я не знаю, откуда ты взялся, и как занял моё место. Защищайся, шакал!
Шпага вылетела из ножен, разрубила влажный и затхлый, как лежалый фрукт, воздух. Шаг к противнику, левая рука перехватывает плащ, чтобы в случае чего поймать им клинок. Как давно не представлялось случая повторить это движение из буйной юности… и, в этот момент, мир коварно распался, словно разбитое витражное стекло, сознание распласталось где-то на полу возле злополучного бассейна.
- Достаточно, Арвени. Он никуда уже не убежит.
Я разлепил веки, как будто намазанные клеем. С пространным изумлением обнаружил себя прикрученным к стулу в одной из мрачных подвальных комнат, точное количество коих в подземельях поместья, кажется, не знали даже слуги почтенного де Жорже. Да-да, в своё время меня угораздило побывать и тут!..
Двое моих друзей, один из которых по определению я сам, конечно, были здесь же.
- Чем ты меня так приложил?
Арвени грустно посмотрел на меня.
- Зеркалом… Ваша дуэль с моим господином могла привлечь нежелательное внимание. Покорнейше прошу простить, я лишь исполнял свой долг.
Я вспомнил фамильное зеркало в массивной оправе, которое Арвени всё время таскал за собой на случай, если господин изволит причесаться, и захохотал. Как видно, с обретением нового хозяина привычки слуги не слишком изменились. Злость испарилась, как не было. Какой уж тут праведный гнев, когда руки весьма неудобным способом скручены за спиной.
Сеньор де Сицилио-второй с хрустом разминал пальцы. Я с неприятным холодком подумал, что сам так делаю, когда на сердце не спокойно.
- Надо успокоить нервы. Как считаешь, Арвени?..
- Как скажете, сеньор, - лицо слуги застыло укоризной, руки же будто жили своей жизнью – наполнили из тёмной бутыли бокал. – Но мне кажется не стоит отягощать разум вином перед убийством. У вас не должны дрожать руки.
Двойник посмотрел на меня.
- Ему налей тоже. И отвяжи руку.
- Благодарствую покорно, - ядовито сказал я. – Но я предпочитаю умереть в честном поединке, а не от этого пойла.
Он не обратил внимания на мои слова.
- Загляни в чашу. Что ты видишь?
Глаза моего двойника лихорадочно блестят, рука дрожит, как загнанный псами в нору заяц.
- Уж яду я там точно не разгляжу, можешь не волноваться – продолжал гнуть свою линию я.
- Посмотри.
Я посмотрел. В вине отражались зеленоватые своды, старинная люстра, седая паутина в углах комнаты и тлеющая лампа с другой стороны. Но меня там не было. Как не было и моего двойника.
Он прочёл всё на моём лице.
- Смотри-ка, Арвени, он тоже.
- Что всё это значит?
- Хочешь сказать, ты до этого не смотрел в зеркало?
- Смотрел. Ещё вчера отражение было на месте. Как и весь остальной мир.
- Весь остальной мир? Что это значит.… Так, давай по порядку. Объясни, откуда ты взялся.
- Сеньор, - подал голос Арвени. – Время. Гости вот-вот начнут расходиться.
- Да, верно. Нельзя упустить этот шанс.
- Ты не будешь меня убивать? – бросил я вдогонку.
- Сначала я послушаю, что ты скажешь, - он посмотрел на стоящего в дверях Арвени и уточнил, - после того, как увижу сердце де Жорже. Старые счёты, понимаешь ли, - он отвесил галантный поклон. - Это из-за него мне пришлось стать вот таким - шутом и посмешищем. А спасали меня все эти годы только мечты о расправе.
Какие годы, хотел крикнуть я, у тебя их не было! Всё это было моё, кроме этой ужасной внешности. Такое впечатление, что худшая сторона вдруг нашла способ воплотиться в теле, да ещё украсть у меня жизнь. С поправкой на себя, конечно – зачем моей вывалянной в угле половине безмятежная и спокойная – моя прежняя жизнь?
Хотел, но кричать всё это захлопнувшейся двери, по меньшей мере, глупо.
- Ну и катитесь…
Я швырнул следом кубок. Он жалобно звякнул, покатился по полу, разливая бордовую жидкость. Я с недоумением уставился на свою руку. Свободную руку.
Конечно, этим занятым господам было сейчас немного не до меня, но чтобы педантичный Арвени забыл связать узника! Старику определённо пора на пенсию.
Тем не менее, с узлом пришлось повозиться. Одной рукой распутать его оказалось в высшей мере проблематично. Шпагу они забрали с собой, ножей в комнате не обнаружилось – на столе стояла только бутылка вина - но вот обыскать пленника то ли не догадались, то ли просто не посчитали нужным. И нож в голенище сапога остался незамеченным.
Когда я появился наверху и с разбегу влился в толпу господ в камзолах и дам, шелестящих цветастыми платьями, представление как раз начиналось. Мой двойник прижал де Жорже к стене, словно симпатичную служанку в тёмном уголке. Дряблая кожа на шее страдающего от одышки барона натянулась под остриём кинжала.
- Ты меня помнишь?! – дрожащим от ярости голосом вопрошал де Сицилио-второй.
- Помилуйте, - сипел де Жорже, – вы ведёте себя недостойно дворянина. Давайте для начала сойдёмся в дуэли…
Он уже просёк, что имеет дело с кем-то из когда-то обиженных. А то и, того хуже, с одним из старинных кровников. А с кровниками лучше не шутить.
- Дворянин? – хрипло рассмеялся мой двойник. – Я был дворянином, пока моим именем не украсили двери фамильного склепа, а связанное с этим именем наследство не передали дяде! Впрочем, до него дело тоже дойдёт. И всё это благодаря тебе!
- Но я… никогда…
- Молчи. Ты не дворянин. После того, как на одном из твоих богопротивных балов устроил охоту на человека. С ружьями и собаками. Просто потому – я так думаю – что попросил всё тот же мой дядя. Ты, небось, и не помнишь, когда это было.
Де Жорже помнил, судя по тому, как отхлынула от лица кровь, и сжались судорожно толстые пальцы.
Со мной такое не случалось, и случиться не могло. После того, как одолжил на один вечер свою феноменальную удачу одному из де Жорже, брату нынешнего, любой мой враг вынужден был иметь дело сначала со шпагами и мушкетами его солдат.
- И умрёшь, как свинья, от этого ножа!
Де Жорже далеко не тот, за кого стоит лишаться жизни. Но я не позволю тому, кто выдаёт себя за меня, пусть даже он искренне в это верит, рушить мой мир и убивать моих, чёрт возьми, должников!
Я рванулся, какой-то моложавый сеньор кубарем полетел в сторону, его шпага будто сама прыгнула ко мне в руки. Двойник заметил угрозу слишком поздно, движение ногой, и сапог оставил на его щеке грязный след. Де Сицилио второй отшатнулся, де Жорже на карачках, словно большой свин, ввалился в толпу.
По зале прокатился шепоток.
- Зачем ты вмешиваешься? – спросил он, щупая раздувающуюся щёку.
- Слишком многие мне в этом доме должны, чтобы умирать! – рявкнул я.
- Кто вы, сеньор? – выкрикнул де Жорже с безопасного расстояния. – Позвольте, я подберу вам достойного вашей храбрости секунданта!..
И растеряно замолк. Тоже заметил сходство между замершими напряжённо друг напротив друга людьми.
Я не стал отвечать.
- В таком случае, я сначала покончу с тобой, - прошипел двойник. - Арвени!
В глазах его читается отчаяние загнанного в угол волка.
Вынырнул откуда-то слуга, подал оружие. Четыре шага назад, росчерки и звон стали, де Сицилио-второй со шпагой и дагой, моя ярость целиком ушла в правую руку, позволив второй простаивать за спиной. Смазанные силуэты шарахаются, чудом избегают ударов, а в той стороне, где тот, которому они предназначены, вихорь стали и искры. Пять шагов вперёд, ещё два назад. Шаг влево, уходя из-под удара.
Передышка.
Мир замер, покачиваясь на месте, где слились кончики клинков. Пот горячит лицо и щиплет глаза, но не смеешь вытереть, боясь пропустить выпад врага.
- Они не отражаются в зеркале… - выдохнул кто-то. Посмотрите туда.… Смотрите!..
Всю стену справа занимало зеркало. Во время бала там отражались танцующие пары, когда застолье, столы удлинялись вдвое, приумножалось число слуг и яств и казалось, что попал не на частный приём, а на фуршет к королю. Сейчас люди не танцевали и не пировали. Стояли тихо, испуганно пялясь в центр. Я уголком разума отметил, сколько же там знакомых лиц. Но нас двоих там действительно не было.
- Призраки, - надсадно крикнул из толпы де Жорже. Одна из дам охнула и осела на пол.
- Сеньор! Зачем вы нарушаете покой живых? Вдвойне нарушаете, прошу заметить! – вещал де Жорже. Мы в виде призраков явно нравились ему гораздо больше, и поэтому пропустил момент, когда увесистый медный кувшин, получив пинка, отправился в полёт и угодил в его голову.
Де Жорже осел, как куль с картошкой. Вино смешалось с кровью, зашипело, выедая глаза. Толпа завыла на разные голоса, качнулась вперёд, потом назад, когда в руках моего двойника сверкнула шпага. Ногой он опрокинул стол, в суматохе бросился к выходу. Я, чуть замешкавшись, за ним. Кажется, здесь нам уже не дадут поговорить.
Откуда-то вынырнул священник, надрывно выкрикивая слова молитвы и потрясая зажатым в кулаке крестом, де Сицилио-второй проскочил мимо, едва не опрокинув святого отца.
Догнал двойника я уже на крыльце. Мимо проскочили стражники, даже не подумав задержать двух взбалмошных господ, Арвени затерялся где-то наверху. Я толкнул своего противника в сторону сада. На небольшой поляне посередь яблочного сада мы, наконец, остановились, тяжело дыша.
- Теперь, наконец, мы можем решить эту ситуацию.
- Я потерял оружие, - хмуро сказал он, – в него вцепился какой-то сумасшедший из свиты этого борова. Пришлось оставить.
Он сел прямо на траву, погрузил в ладони лицо. Я опустил клинок.
- Бог от меня отвернулся. Я даже отражение своё потерял…
Отражение!
Как я раньше не догадался?.. Всё не случайно, как сказал старый Гоншуа, кладбищенский смотритель. Мир полетел кувырком с его приходом, от меня отвернулась моя верная спутница. Возможно, она в недоумении смотрит сверху на столь схожих неудачников и гадает, кому из них подарить своё покровительство.
Значит надо заставить уйти его обратно. Убить? Или...
- Недавно я напился и вознамерился утопиться, - внезапно признался он. - В фонтане. Моя честь тоже иногда сходит с ума. Я, видишь ли, знаю, что ты подумал, когда меня увидел. – Двойник на миг поднял на меня глаза. Потом продолжил: - Меня вытащил Арвени. – На воду теперь не могу даже смотреть. А к вину, вот странность, тяга не прошла.
Я уже знал что делать. Не мудрствуя лукаво, оглушил де Сицилио сердитым и древним, как сами войны, ударом кулака.
Скоро от поместья де Жорже, раздирая копытами ночь, неслись две лошади с одним всадником, между которыми болтался мешок с телом.
Копыта стихли у пожарища. Оставшиеся от дома стены почти неразличимы в темноте. В озере, как в зеркале, отражалось звездное небо.
Я бухнул мешок на сырые камни. Фыркнула лошадь, да закачалась с тихим плеском лодка, когда я перетащил в неё тело. И снова всё стихло. Постоял немного, рассеяно ища взглядом границу между небом настоящим и отражённым. Сейчас всё закончится, - вертелось в голове, и я упивался этой мыслью.
Потом вёсла упёрлись в густую, будто болотную воду, погнали нас по ночным небесам навстречу луне.
Уже когда вода поглотила мою страшную ношу, я вдруг увидел через расходящиеся круги светящиеся уютом и теплом окна своего дома. Совершенно целого! А в саду качали кронами груши. Взгляд, мигом ставший тяжёлым и мутным, поднялся и уткнулся в чёрные пни рядом с гнилыми зубами-руинами.
Над водой разнёсся хлещущий болью вопль. Под шумный плеск в городе завыли собаки, качнулась опустевшая лодчонка.
Возьми меня обратно! Я хочу жить в этом зеркале, не хочу оставаться в этом страшном мире.… Не хочу.… С этой мыслью сознание угасло, словно свечка, под потоками холодной зеленоватой воды.
©Copyright:ДмитрийАхметшин,2007
Лунная ночь - тревог начало.
Мрачно стою,
В воду смотрю.
Нет моего в ней отраженья,
Есть только горечь пораженья.
Ну почему
Лезть в мою жизнь
Вздумалось ему.
В сером мешке тихие стоны.
Сердце моё - как трофей Горгоны.
Жалости нет-
Во мне простыл её след.
Злоба меня лютая гложет,
Разум судьбу понять не может;
Против меня
Восстала сущность моя.
Лихорадит душу,
Я обиды не прощаю.
Я разрушу
План твой - обещаю.
Ты меня не знаешь,
Ты всего лишь отраженье.
Средство есть
Лишь одно -
Сгинь на дно.
Я пережил крах, разоренье.
Кто я теперь Сам, как отраженье.
Был я богат...
Во всём лишь он виноват.
Тот, кто пришёл из-за зазеркалья,
Тот, кто принёс в мою жизнь страданья…
Мой Бог, утешь меня
Уверь, что я – это я"
(с) Король и Шут
Впервые я осознал, что это нечто большее, чем обман зрения, в собственных покоях. Вошёл и уловил во властных сумерках движение навстречу. Секунду разглядывал незнакомца, прямого, как ложе мушкета, с острым бледным лицом, в шапке похожих на солому волос, к горлу подкатывал гнев в чудной смеси с другим, трусливым чувством. И только когда сзади хлопнула дверь и подтолкнула в спину движением воздуха, вспомнил про зеркало напротив входа.
- Арвени! Слишком много чёртовых зеркал в доме. Кажется, что меня стало много! А это, знаешь ли, не соответствует моим взглядам на жизнь. Терпеть не могу подражателей.
- Но вашей жене… вашей покойной жене эти зеркала очень нравились, - вкрадчивым голосом заметил слуга.
- Но она ведь покойная, - ко мне возвращалась обычная невозмутимость, - уже два месяца как, если не ошибаюсь.
- Три, - скромно поправил слуга.
Я отмахнулся.
- Неужто стареешь? Что-то я за тобой раньше не замечал стремления забивать мой разум всякой требухой.
Я с ног до головы оглядел свое отражение в зеркале. Не идёт мне “чёрное”. Оно старит, а печать прошлого на лице – только для “разочаровавшихся” в жизни. Тем более – когда богатая жена оставила тебе в наследство весь дом и много денег.
- Арвени, лошади готовы?..
А сейчас меня ждёт приём у де Жорже, хорошего друга и должника. А ещё - светское общество, как большой глоток застарелого вина, липко-сладкого и затхлого. Но что делать – иногда приходится пить и такое, просто чтобы напомнить им, что ты ещё жив.
Город встретил кавалькаду всадников туманными улочками, похожими на намазанный маслом ржаной хлеб, и величаво воспаряющей над проржавевшим городом ущербной луной.
Городок примостился на берегу большого озера, что являло одновременно и достоинство в эстетическом плане, и недостаток. Мало кому по нраву сырая мгла на рассвете и закате, и частый холодный ветер. Хорошо хоть здесь не водилось, как в большинстве прибрежных городов, грязных рыбаков и рыбных, соответственно, рынков, от "аромата" которых дохнут даже кошки.
Цокот копыт эхом отдавался в почти пустых переулках, первые лавки закрылись с закатом, припозднившиеся хозяева щёлкали засовами на дверях своих заведений, опускали ставни.
На выезде из города мелькнул трактир, а потом – деревья, свисающие над головой ветки, липкий аромат гниющих листьев и летящая вперёд, намертво приколоченная к земле копытами, дорога. Скоро из тумана вынырнул особняк, огромный и замшелый сад, который террасами спускался к речке – одной из щупалец озера.
Это притаившееся в самой глухомани местечко знали далеко за пределами города – сюда по нескольку раз в год съезжались на приём знатные господа и дамы. Получить приглашение на этот вечер можно лишь одним способом – стать интересным хозяину. Старый граф являл собой воплощение двух несовместимых, казалось бы, страстей – к уединению и к светской суете. Мне визит сюда всегда заказан – старый граф обожает слушать рассказы о моих победах из первых уст.
Дом, при нашем приближении, вырастал и раздвигался вширь, словно вознамеривался удушить в своих объятьях. Придавливал дикой простотой и в то же время вызывающими габаритами. Слуги увели коней. Из распахнутых окон уже доносились весёлые голоса. Ноздри будоражил аромат вина и жареного мяса.
Первым делом я раскланялся с графом – бородатым и краснолицым немолодым мужчиной, одетым с иголочки в отличный костюм, привезённый откуда-то из Англии. В этот день старый хрыч упивался вниманием на ближайшие полгода, которые собирался провести в одиночестве в компании слуг. Потом я проследовал вдоль стола, кому-то кивая, с другими раскланиваясь и демонстративно не замечая третьих. А следом волной катился возбуждённый шепоток дам:
- Великий обманщик!.. Великий… обманщик.… Тот, кто раз за разом обводит вокруг пальца саму Судьбу – вот кто он!
Обманщик Судьбы – такое прозвище дорого стоит заслужить. Если признаться самому себе, я и сам не до конца понимал, почему ни один из убийц, долженствующих снести мою голову, не удостоился чести приставить нож к горлу. Почему некрасивая богатая жена, вмиг поднявшая меня на олимп почёта, через месяц умирает, словно долгие взгляды в спину обрели силу яда.
Поначалу друзья качали головой и говорили – это, мол, судьба. Потом, сильно поредевшие и покрытые шрамами, завистливо говорили, что такой послушной судьбы не может быть ни у кого. А я… что я? Глубоко рыть не стал. Просто наслаждался.
Сеньор Жорже усадил за свой стол. Уже не первый год я был для него главным развлечением. Ещё бы, научиться наслаждаться таким обществом… Следующие полчаса я в полной мере чувствовал оборотную сторону славы. Поддерживать светскую беседу и не замечать почти осязаемых взглядов было до невозможности трудно. Я бы с удовольствием испарился – да хоть домой, благо отражения в зеркалах не норовят разодрать на тебе одежду, а потом содрать вместе с мясом кожу и заглянуть в душу. Правильно, что они там не видели?..
- Мастер де Силицио? С вами желает поговорить моя госпожа, Мария де Фист.
Наконец. Явились те, ради кого я, собственно, здесь. Если, конечно, исключить обременительное общество де Жорже и его многочисленной свиты.
Я выловил её взглядом в цветастой, гомонящей толпе, мрачную, в изумительном платье цвета весенней листвы. Изобразил на лице самую свою доброжелательную улыбку и получил в ответ принуждённую гримасу, которая могла отражать положительные эмоции разве что по названию.
- …только не здесь, вы же понимаете, - продолжал шептать слуга. – Госпожа желает поговорить где-нибудь в более спокойном месте.
- Естественно. Передай сеньорите, что я очень рад видеть ее на этом приёме. И прошу сопроводить ее в северную часть дома, к фонтанам, скажем… через час. А пока пусть отдыхает и наслаждается прекрасной компанией, которая здесь собралась.
Слуга кивнул и удалился, а я уже с отвращением выбирался из тёплой, как коровьи испражнения, улыбки де Жорже. Старикан уже просёк, что ему посчастливилось стать свидетелем очередных безумных плясок главной достопримечательности сего вечера, то есть меня, со своей возлюбленной – Судьбой.
- Тайная поклонница?
- Моя внебрачная дочь, - улыбнулся я в ответ.
Граф встопорщил усы.
- Слегка старовата, я бы сказал.
- …от Судьбы. А она, уж поверьте мне, может запечатать время вот в такую коньячную бутылочку и подать вам к ужину.
Я с удовольствием смотрел, как вытянулось лицо де Жорже. А ведь эта прекрасная особа на самом деле дитя моей невероятной удачи – её отец как-то проиграл мне своё поместье вместе с землёй, а расплатиться решил дочерью. И правильно – зачем мне четвёртый дом, тем более расположенный совсем не близко отсюда?
Зрители и поклонницы, мечтающие увидеть очередное чудо в исполнении Обманщика Судьбы, вынуждены были разочароваться. Ближайший час я всячески расслаблялся – потягивал вино, лениво беседовал с графом, попутно вновь и вновь обыгрывая его в карты. Хотя, кое-что они всё же увидели – для того, чтобы исчезать незаметно с глаз такой внимательной публики, тоже надо быть в ладах с великими стихиями.
В северной, старинной части дома давно уже никто не живёт. В комнатах, обычно запертых, бывают только слуги да редкие парочки, ищущие уединения. В окна задувало, слегка выцветшие цветные стёкла дрожали с тонким мелодичным завыванием. Сеньориты де Фист пока не было видно.
Центральный зал как будто сошёл с гравюр из средневековья. Гобелены на стенах, стёршиеся до монотонного серого цвета, ржавое оружие на крюках, скрипучие деревянные двери. От фонтана в центре веяло сыростью и плесенью. Маленький, с выложенными разноцветными каменьями стенками, с зеленоватым илом на дне, уже давно не знавшим скребка. Испещрённый брызгами мрамор отливает под светом луны серебром и кажется чешуёй некой диковинной рыбы.
…Я ждал уже минут десять. Или двадцать?.. От запаха сырости и тихого шороха капель кружилась голова. Тело лёгкое, ватное и словно бы чужое. Я опёрся о низкий бортик, сунул голову под струи. Прикосновение к склизкому мрамору только усилило дурноту, "Что-то не так", – мелькнула отстранённая мысль. И тут же на только что кипящей от брызг воде проступило лицо, чёткое, как в озере в лунную ночь. Тугие струи по-прежнему барабанили в затылок, словно надеясь достучаться до заплывшего разума. Тщетно.
Я вяло подумал, что давно уже выменял выражения, с которыми сейчас глядит из заколдованного водного круга отражение, на что-то более полезное. Там растерянность, лёгкий испуг. А потом воротник хрустнул под моими – моими же, вынырнувшими из воды! – пальцами, брызнули медные пуговицы, вода коснулась щёк склизкими затхлыми ладонями. Потом тошнотворного цвета ил забился в ноздри.
Я изогнулся, оттолкнулся ногами от дна. Вынырнул, фыркая и отплёвываясь, кое-как ухватился за край, вытянул непослушное тело на берег. Из груди рвался хриплый кашель напополам с водой и ругательствами.
В луже под ногами смеялась полная луна, её сестра, более серьёзная, но не менее жёлтая, висела над головой. Стоп,… какая луна?! Я ошалело оглядывался, разум отказался понимать, как оказался в саду у собственного дома.
- Арвени!..
Конечно, никто не отозвался.
Дом скорбной оплывшей свечкой нависал над садом. Я растерянно хлопал глазами, крыши не было вовсе, вокруг окон пронзительно-чёрные следы гари. Ветер подхватывал и нёс от крыльца рваные лохмотья пепла, он же хрустел под сапогами – ближайшие деревья, лужайка перед домом и даже камни выгорели до черноты.
Никого. Даже зов застрял в горле – я почти сразу понял – выживших здесь искать уже поздно. Быстро… найти лошадь, гнать к дяде, в Лиско. Какой чёрт толкнул его поселиться почти на краю мира! Несколько часов туда, к утру – обратно, с солдатами, - рассчитало подсознание. Мозг в это время вяло шевелился, силясь осмыслить события последних минут. И всё-таки, как я здесь оказался?..
Я не стал приближаться к пепелищу, а отправился для начала к паре здешних друзей. Сеньоры де Валла и де Филиппо – вот у кого можно попросить помощи…
Резиденция Розэ де Филиппо больше напоминала глыбу льда в центре городка. Точнее казалось, что городок вырос вокруг ледяной глыбы. Голубой камень в соответствующие дни сливался с небом настолько, что его можно было отличить лишь по отсутствию на нем облаков. А поместье - по великолепным грифонам по бокам от входа. Впрочем, в этот раз их величественным видом восхититься не удалось – ворота так и остались заперты. Я добился только обещания "разрядить в твою бесовскую ночную лживую харю пару арбалетов".
У де Валла ждал не менее холодный приём. Зато я узнал, что "Почтенный сеньор де Сицилио уже лет пять, как гниёт в земле. Славный был человек – но, увы, с кровниками не повезло"… Дальше сержант – которого я, к слову, очень хорошо знал, как и он когда-то знал меня по голосу и в лицо, – слово в слово повторил слова слуги сеньора де Филиппо. Как будто сговорились.
Пять лет значит, так? Кровники? И как это понимать? Особенно в свете того, что от всех я, так или иначе, избавлялся. Чаще всего они переходили в разряд должников, вечных для пущей гарантии.
Все это, или что-то в этом духе, взбесившись, я громко высказал старому стражу. В ответ услыхал неясную брань и скрип натягиваемой тетивы…
Город загрохотал, забормотал спросонья на тысячи голосов проклятия вслед одинокому всаднику. Дорога на Лиско вильнула на прощанье хвостом, уползла в сторону, петляя меж холмов. Камни под копытами застучали глуше, а вечная городская пыль в воздухе сменилась на густой еловый запах.
Хозяйство дяди изрядно выросло за те несколько месяцев, что я здесь не бывал. Дом обзавёлся ладными пристройками, а ограда забрала в свои объятья втрое больше территории, потеснив соседей.
Впрочем, мне не отпустили времени на удивления. Дядя Арчибальд, едва услышав, что у крыльца его ждёт племянник, приказал спустить собак.
Еле успел запрыгнуть в седло – резвая кобылка, выменянная в трактире на посеребренный кинжал, рванула, прижав уши, вперёд.
Ворота гостеприимно распахнулись за эту ночь лишь однажды – впуская меня, целого внешне, но смертельно раненого в душу, на фамильное кладбище. Уже без всяких эмоций я привалился к каменной плите возле усыпальницы. Прямо под собственным именем в конце солидного списка де Сицилио. Эта дикая картина показалась мне достойной кульминацией нынешнего безумного дня. Пальцы скользнули по имени, тщательно обводя каждую букву. Стирая последнюю надежду, что всё это мерещится воспалённому разуму.
- Он на самом деле не умер.
Я вздрогнул, голос, пульсирующий и тихий, как шипение змеи, пронизал от кончиков волос до ногтей на больших пальцах ног.
На фоне переплетения ветвей замер, зябко кутаясь в плащ, статный силуэт.
- В склепе его нет. А он… он сейчас где-то далеко. Решил не связываться с наследством. Изрядно "сдобренным" кровью, надо сказать. Что ж, не нам его судить. А они его похоронили, им только в радость.
Гоншуа, кладбищенский смотритель. Тяжело заворочалась прежняя оторопь перед этим сумасшедшим,… нет, всего лишь иным человеком. Слава богу, всего лишь тень по сравнению с детским страхом.
Он каким-то неуловимым движением запалил свечу, потемневшую от времени и чуть оплывшую, такую же, наверное, древнюю, как хозяин, и я увидел – Гоншуа не изменился.
Перед глазами всплыла картинка из детства – тот же чёрствый и несгибаемый, будто вырезанный из дерева силуэт. Маленький подбородок, как прежде гладко выбритый, череп туго затянут кожей, на затылке серебрятся остатки волос, как мох на боку крепкого старого пня.
Засмотревшись, я забыл, что лучше бы теперь укрыться от света.
- Вот почему за тобой гонялись, - произнёс он после недолгого молчания. Подался вперёд, свеча в вытянутой руке словно бы танцевала вместе с пламенем, я с трудом оторвал от неё взгляд.
- Ты... это не ты.
Я заставил себя подняться, отряхнул с одежды листья.
- Я – младший де Фист. Дамиан моё имя. Ты должен помнить меня, старик.
Пламя подсветило улыбку, показавшуюся сейчас почти дьявольской.
- Я помню. Правда, не тебя. Тот Дамиан сейчас где-то далеко…
Я свёл брови.
- Я помню, как заглянул как-то в твою хижину и увидел там какие-то пузырьки. Ты ведь ещё и алхимик?
Мне было очень важно сейчас, чтобы в меня кто-нибудь поверил.
- Что-то вроде этого, - кивнул кладбищенский смотритель. - Я не спорю. Ты это ты. Это трудно объяснить… та же природа, но ты другой.
- Что это значит? Нас двое?
Он поставил свечу на могилу, пламя разбросало по царству из листьев и камня янтарные драгоценности. Стало видно, что она на самом деле танцует, изгибает стан, пламя дрожит, то, стихая до уголька, то, разгораясь снова. Капли воска порой долетали аж до меня, оставляли на земле под самыми ногами густо-медовые пятна.
- Уходи отсюда лучше. Та, что стегает розгами время и направляет его бег, не любит таких шуток.
Я выдавил на лицо ухмылку.
- Она моя старая знакомая.
- Тем более, - отрезал мой странный собеседник. - Значит, всё неслучайно. Лучше тебе уйти отсюда.
Я не сумел сдержать эмоций.
- Неслучайно? Что происходит? Почему меня не узнают друзья… де Валла, дьявол его побери, с которым мы только вчера пили коньяк, хотел пристрелить меня из мушкета!..
Я замолчал. В голове появилась мысль, что судьба решила надо мной посмеяться. Мой странный собеседник тоже молчал.
- Я помогу тебе, - наконец зазвучал его голос.
- У меня нет денег.
- Зачем мне здесь деньги? Просто надо, чтобы ты оказался как можно дальше от меня. Нельзя напоминать ей о том, о ком она забыла.
Последние слова он произнёс каким-то особенным голосом, взвыл высоко в ветвях ветер и побежали по спине мурашки. Что же он такое?..
Да чепуха! Просто кладбищенский сумасшедший.… Однако что за диковинная у него свечка?.. Перед глазами всё плыло. Я вдавил ладонь в землю, мелкие камешки с болью забрались под кожу.
- Моя кобыла осталась там…
- Мои помощники смогут тебе её заменить. Их четверо, по числу ног твоей бывшей спутницы, но у каждого по две. Домчат в два раза быстрее.
Откуда-то со стороны дороги подул ветер. Ноги стали деревянными чурбанами, тем не менее, я поднялся, когда с той стороны появился странный силуэт, брюхатый, похожий на какое-то насекомое на четырёх шатких ногах. По бокам трепетали тряпочки-крылья. Когда это приблизилось, я, наконец, разобрал, что четыре ноги и тулово – люди с подобием паланкина, на которых на востоке возят вельмож. Непомерно длинные и тонкие тела облачены в невнятные халаты. Упали на колени, движения ломаны, не люди, а куклы, полог всколыхнулся, приглашая внутрь.
- Прости, мои друзья не умеют говорить, - сказал Гоншуа, - Куда тебя доставить?
Я сглотнул и отдался на милость сумасшедших мыслей. Всё равно мир превратился в безумца, вращающего глазами без значков, с уст его слетают темные слова и звуки. Так почему бы не "посоответствовать" хоть немножко?
- Отвезите меня к Дамиану де Сицилио, где бы он ни был.
- Ты не стал убегать – хорошо.
Я так и не смог выговорить "спасибо". Язык стал колючим, как куст в пустыне. Мир за шторой рванулся, замелькали деревья, всё быстрее и быстрее, будто за спину каждому моему сопровождающему приделали крылья…
Утром мы стали встречать людей. Пешие и лошади с ужасом шарахались с дороги.
Около полудня я стоял посреди парка де Жорже. Те четверо сразу же исчезли, едва избавившись от ноши.
Мои шаги по разбухшей от дождя земле замерли у задней двери. Я бывал в этом доме не единожды, а с чёрной дверью связано очень много приятных воспоминаний, поэтому я уверено отодвинул в сторону кусты сирени и потянул за ручку.
Внутри ничего не изменилось. Даже вчерашний вечер ещё продолжался – сверху доносились приглушённые голоса, порядком размытые алкоголем и усталостью, натужное веселье и смех.
Я шугнул слугу, который вознамерился проводить "заблудившегося сеньора наверх". Позволил ступенькам увести наверх, углубился в коридоры, долженствующие вывести к тому самому фонтану. Предчувствия не обманули. Возле зелёного ото мха пруда, от вида которого тут же подкатил к горлу желудок, я увидел Арвени. Точнее, чудом усмотрел его в ворохе каких-то цветных тряпок. Спина и грубый профиль, как гранитная глыба, доверенная начинающему скульптору, остались неизменны. Из-под нелепого колпака выбивался клок прежних непослушных чёрных волос.
Он тоже меня заметил.
- Господин!
Я так обрадовался, что разом позабыл события последней ночи, даже могильщика с его страшными помощниками.
- Арвени, что здесь происходит? Все считают меня умершим. Ладно бы, умершим. Эти скоты в упор не желают меня узнавать! Я вызвал парочку, с позволения сказать, "друзей", на дуэль, но они только посмеялись и натравили на меня своих прихвостней...
- Мессир? Кажется, вы немного заблудились. Да и я обознался. Признал в вас моего... э, друга, вы очень похожи. И всё же позвольте полюбопытствовать, откуда вы знаете моё имя?
В процессе триады, весьма вежливой, надо признать, я чувствовал, как сильнее и сильнее дёргается веко.
- Заплутали, говоришь?.. Обознался?
Позади распахнулась дверь, и воздух колыхнулся под негромким хрипловатым голосом. Голосом, привыкшим повелевать, но научившимся сдерживать это желание.
- Арвени, друг. С кем это ты беседуешь?
Я обернулся. И уставился на того, из-за которого рухнула вся моя жизнь.
Глаза ворочались в ямочках глазниц настороженно, кажется, это стало их обычным выражением. Осунувшееся лицо, от благородности которого остались лишь вены под усыхающей кожей. Он, вернее, я отпустил бороду, аккуратную, но скрывающую всю нижнюю половину лица.
- Что вам угодно, сеньор?
Я не ответил. С брезгливостью разглядывал стоящего напротив. Человек, подменивший меня, никак не мог сойти за того владетельного и гордого, что только вчера я имел честь видеть в зеркале. Позор.
Арвени тем временем принял свой обычный вид, то есть во всём служащий примером любому достойному и недостойному утёсу. Рука скрылась в складках шутовского одеяния, зашуршала сталь. Кажется, он решил, что я раскрыл его господина.
- Погоди, Арвени, - поднял руку мой двойник. - Ты… как такое возможно?
Арвени невозмутимо пожал плечами.
- Понятия не имею, сеньор. Может, ваш дальний родственник?..
А вот меня трясло. Наработанная с детства маска невозмутимости слетела, обнажился комок злости и отчаяния. Шипящий сквозь сжатые зубы голос показался чужим:
- Я не знаю, откуда ты взялся, и как занял моё место. Защищайся, шакал!
Шпага вылетела из ножен, разрубила влажный и затхлый, как лежалый фрукт, воздух. Шаг к противнику, левая рука перехватывает плащ, чтобы в случае чего поймать им клинок. Как давно не представлялось случая повторить это движение из буйной юности… и, в этот момент, мир коварно распался, словно разбитое витражное стекло, сознание распласталось где-то на полу возле злополучного бассейна.
- Достаточно, Арвени. Он никуда уже не убежит.
Я разлепил веки, как будто намазанные клеем. С пространным изумлением обнаружил себя прикрученным к стулу в одной из мрачных подвальных комнат, точное количество коих в подземельях поместья, кажется, не знали даже слуги почтенного де Жорже. Да-да, в своё время меня угораздило побывать и тут!..
Двое моих друзей, один из которых по определению я сам, конечно, были здесь же.
- Чем ты меня так приложил?
Арвени грустно посмотрел на меня.
- Зеркалом… Ваша дуэль с моим господином могла привлечь нежелательное внимание. Покорнейше прошу простить, я лишь исполнял свой долг.
Я вспомнил фамильное зеркало в массивной оправе, которое Арвени всё время таскал за собой на случай, если господин изволит причесаться, и захохотал. Как видно, с обретением нового хозяина привычки слуги не слишком изменились. Злость испарилась, как не было. Какой уж тут праведный гнев, когда руки весьма неудобным способом скручены за спиной.
Сеньор де Сицилио-второй с хрустом разминал пальцы. Я с неприятным холодком подумал, что сам так делаю, когда на сердце не спокойно.
- Надо успокоить нервы. Как считаешь, Арвени?..
- Как скажете, сеньор, - лицо слуги застыло укоризной, руки же будто жили своей жизнью – наполнили из тёмной бутыли бокал. – Но мне кажется не стоит отягощать разум вином перед убийством. У вас не должны дрожать руки.
Двойник посмотрел на меня.
- Ему налей тоже. И отвяжи руку.
- Благодарствую покорно, - ядовито сказал я. – Но я предпочитаю умереть в честном поединке, а не от этого пойла.
Он не обратил внимания на мои слова.
- Загляни в чашу. Что ты видишь?
Глаза моего двойника лихорадочно блестят, рука дрожит, как загнанный псами в нору заяц.
- Уж яду я там точно не разгляжу, можешь не волноваться – продолжал гнуть свою линию я.
- Посмотри.
Я посмотрел. В вине отражались зеленоватые своды, старинная люстра, седая паутина в углах комнаты и тлеющая лампа с другой стороны. Но меня там не было. Как не было и моего двойника.
Он прочёл всё на моём лице.
- Смотри-ка, Арвени, он тоже.
- Что всё это значит?
- Хочешь сказать, ты до этого не смотрел в зеркало?
- Смотрел. Ещё вчера отражение было на месте. Как и весь остальной мир.
- Весь остальной мир? Что это значит.… Так, давай по порядку. Объясни, откуда ты взялся.
- Сеньор, - подал голос Арвени. – Время. Гости вот-вот начнут расходиться.
- Да, верно. Нельзя упустить этот шанс.
- Ты не будешь меня убивать? – бросил я вдогонку.
- Сначала я послушаю, что ты скажешь, - он посмотрел на стоящего в дверях Арвени и уточнил, - после того, как увижу сердце де Жорже. Старые счёты, понимаешь ли, - он отвесил галантный поклон. - Это из-за него мне пришлось стать вот таким - шутом и посмешищем. А спасали меня все эти годы только мечты о расправе.
Какие годы, хотел крикнуть я, у тебя их не было! Всё это было моё, кроме этой ужасной внешности. Такое впечатление, что худшая сторона вдруг нашла способ воплотиться в теле, да ещё украсть у меня жизнь. С поправкой на себя, конечно – зачем моей вывалянной в угле половине безмятежная и спокойная – моя прежняя жизнь?
Хотел, но кричать всё это захлопнувшейся двери, по меньшей мере, глупо.
- Ну и катитесь…
Я швырнул следом кубок. Он жалобно звякнул, покатился по полу, разливая бордовую жидкость. Я с недоумением уставился на свою руку. Свободную руку.
Конечно, этим занятым господам было сейчас немного не до меня, но чтобы педантичный Арвени забыл связать узника! Старику определённо пора на пенсию.
Тем не менее, с узлом пришлось повозиться. Одной рукой распутать его оказалось в высшей мере проблематично. Шпагу они забрали с собой, ножей в комнате не обнаружилось – на столе стояла только бутылка вина - но вот обыскать пленника то ли не догадались, то ли просто не посчитали нужным. И нож в голенище сапога остался незамеченным.
Когда я появился наверху и с разбегу влился в толпу господ в камзолах и дам, шелестящих цветастыми платьями, представление как раз начиналось. Мой двойник прижал де Жорже к стене, словно симпатичную служанку в тёмном уголке. Дряблая кожа на шее страдающего от одышки барона натянулась под остриём кинжала.
- Ты меня помнишь?! – дрожащим от ярости голосом вопрошал де Сицилио-второй.
- Помилуйте, - сипел де Жорже, – вы ведёте себя недостойно дворянина. Давайте для начала сойдёмся в дуэли…
Он уже просёк, что имеет дело с кем-то из когда-то обиженных. А то и, того хуже, с одним из старинных кровников. А с кровниками лучше не шутить.
- Дворянин? – хрипло рассмеялся мой двойник. – Я был дворянином, пока моим именем не украсили двери фамильного склепа, а связанное с этим именем наследство не передали дяде! Впрочем, до него дело тоже дойдёт. И всё это благодаря тебе!
- Но я… никогда…
- Молчи. Ты не дворянин. После того, как на одном из твоих богопротивных балов устроил охоту на человека. С ружьями и собаками. Просто потому – я так думаю – что попросил всё тот же мой дядя. Ты, небось, и не помнишь, когда это было.
Де Жорже помнил, судя по тому, как отхлынула от лица кровь, и сжались судорожно толстые пальцы.
Со мной такое не случалось, и случиться не могло. После того, как одолжил на один вечер свою феноменальную удачу одному из де Жорже, брату нынешнего, любой мой враг вынужден был иметь дело сначала со шпагами и мушкетами его солдат.
- И умрёшь, как свинья, от этого ножа!
Де Жорже далеко не тот, за кого стоит лишаться жизни. Но я не позволю тому, кто выдаёт себя за меня, пусть даже он искренне в это верит, рушить мой мир и убивать моих, чёрт возьми, должников!
Я рванулся, какой-то моложавый сеньор кубарем полетел в сторону, его шпага будто сама прыгнула ко мне в руки. Двойник заметил угрозу слишком поздно, движение ногой, и сапог оставил на его щеке грязный след. Де Сицилио второй отшатнулся, де Жорже на карачках, словно большой свин, ввалился в толпу.
По зале прокатился шепоток.
- Зачем ты вмешиваешься? – спросил он, щупая раздувающуюся щёку.
- Слишком многие мне в этом доме должны, чтобы умирать! – рявкнул я.
- Кто вы, сеньор? – выкрикнул де Жорже с безопасного расстояния. – Позвольте, я подберу вам достойного вашей храбрости секунданта!..
И растеряно замолк. Тоже заметил сходство между замершими напряжённо друг напротив друга людьми.
Я не стал отвечать.
- В таком случае, я сначала покончу с тобой, - прошипел двойник. - Арвени!
В глазах его читается отчаяние загнанного в угол волка.
Вынырнул откуда-то слуга, подал оружие. Четыре шага назад, росчерки и звон стали, де Сицилио-второй со шпагой и дагой, моя ярость целиком ушла в правую руку, позволив второй простаивать за спиной. Смазанные силуэты шарахаются, чудом избегают ударов, а в той стороне, где тот, которому они предназначены, вихорь стали и искры. Пять шагов вперёд, ещё два назад. Шаг влево, уходя из-под удара.
Передышка.
Мир замер, покачиваясь на месте, где слились кончики клинков. Пот горячит лицо и щиплет глаза, но не смеешь вытереть, боясь пропустить выпад врага.
- Они не отражаются в зеркале… - выдохнул кто-то. Посмотрите туда.… Смотрите!..
Всю стену справа занимало зеркало. Во время бала там отражались танцующие пары, когда застолье, столы удлинялись вдвое, приумножалось число слуг и яств и казалось, что попал не на частный приём, а на фуршет к королю. Сейчас люди не танцевали и не пировали. Стояли тихо, испуганно пялясь в центр. Я уголком разума отметил, сколько же там знакомых лиц. Но нас двоих там действительно не было.
- Призраки, - надсадно крикнул из толпы де Жорже. Одна из дам охнула и осела на пол.
- Сеньор! Зачем вы нарушаете покой живых? Вдвойне нарушаете, прошу заметить! – вещал де Жорже. Мы в виде призраков явно нравились ему гораздо больше, и поэтому пропустил момент, когда увесистый медный кувшин, получив пинка, отправился в полёт и угодил в его голову.
Де Жорже осел, как куль с картошкой. Вино смешалось с кровью, зашипело, выедая глаза. Толпа завыла на разные голоса, качнулась вперёд, потом назад, когда в руках моего двойника сверкнула шпага. Ногой он опрокинул стол, в суматохе бросился к выходу. Я, чуть замешкавшись, за ним. Кажется, здесь нам уже не дадут поговорить.
Откуда-то вынырнул священник, надрывно выкрикивая слова молитвы и потрясая зажатым в кулаке крестом, де Сицилио-второй проскочил мимо, едва не опрокинув святого отца.
Догнал двойника я уже на крыльце. Мимо проскочили стражники, даже не подумав задержать двух взбалмошных господ, Арвени затерялся где-то наверху. Я толкнул своего противника в сторону сада. На небольшой поляне посередь яблочного сада мы, наконец, остановились, тяжело дыша.
- Теперь, наконец, мы можем решить эту ситуацию.
- Я потерял оружие, - хмуро сказал он, – в него вцепился какой-то сумасшедший из свиты этого борова. Пришлось оставить.
Он сел прямо на траву, погрузил в ладони лицо. Я опустил клинок.
- Бог от меня отвернулся. Я даже отражение своё потерял…
Отражение!
Как я раньше не догадался?.. Всё не случайно, как сказал старый Гоншуа, кладбищенский смотритель. Мир полетел кувырком с его приходом, от меня отвернулась моя верная спутница. Возможно, она в недоумении смотрит сверху на столь схожих неудачников и гадает, кому из них подарить своё покровительство.
Значит надо заставить уйти его обратно. Убить? Или...
- Недавно я напился и вознамерился утопиться, - внезапно признался он. - В фонтане. Моя честь тоже иногда сходит с ума. Я, видишь ли, знаю, что ты подумал, когда меня увидел. – Двойник на миг поднял на меня глаза. Потом продолжил: - Меня вытащил Арвени. – На воду теперь не могу даже смотреть. А к вину, вот странность, тяга не прошла.
Я уже знал что делать. Не мудрствуя лукаво, оглушил де Сицилио сердитым и древним, как сами войны, ударом кулака.
Скоро от поместья де Жорже, раздирая копытами ночь, неслись две лошади с одним всадником, между которыми болтался мешок с телом.
Копыта стихли у пожарища. Оставшиеся от дома стены почти неразличимы в темноте. В озере, как в зеркале, отражалось звездное небо.
Я бухнул мешок на сырые камни. Фыркнула лошадь, да закачалась с тихим плеском лодка, когда я перетащил в неё тело. И снова всё стихло. Постоял немного, рассеяно ища взглядом границу между небом настоящим и отражённым. Сейчас всё закончится, - вертелось в голове, и я упивался этой мыслью.
Потом вёсла упёрлись в густую, будто болотную воду, погнали нас по ночным небесам навстречу луне.
Уже когда вода поглотила мою страшную ношу, я вдруг увидел через расходящиеся круги светящиеся уютом и теплом окна своего дома. Совершенно целого! А в саду качали кронами груши. Взгляд, мигом ставший тяжёлым и мутным, поднялся и уткнулся в чёрные пни рядом с гнилыми зубами-руинами.
Над водой разнёсся хлещущий болью вопль. Под шумный плеск в городе завыли собаки, качнулась опустевшая лодчонка.
Возьми меня обратно! Я хочу жить в этом зеркале, не хочу оставаться в этом страшном мире.… Не хочу.… С этой мыслью сознание угасло, словно свечка, под потоками холодной зеленоватой воды.
©Copyright:ДмитрийАхметшин,2007
Обсуждения Отражение