Отчаяние

Я вышел на этого «террориста» случайно. Тогда он еще не был террористом, в Интернете он развлекался тем, что виртуально расчленял своих знакомых. Почему я остановил внимание на нем? С его комплексами у него не было выбора в жизни.

Когда начал разваливаться коммунистический советский госкапитализм, я создал рекламно-коммерческую фирму «Фантом», по типу ликвидированной властями комсомольской фирмы, занимавшейся в семидесятых годах реальным внедрением научных достижений в советскую...

«Ой!» вскрикнула я одновременно с противным визгом тормозов резко остановившейся в нескольких сантиметрах от меня машины. Нет, я вовсе не безответственный пешеход, испытывающий судьбу пробежками перед близко идущим транспортом. Правда, иногда бываю рассеянной. Но в тот день, отстояв после работы привычную очередь за продовольственным заказом, и занятая сугубо хозяйственными мыслями, я не спешно направлялась от административного здания к проходной фабрики. По окончании института меня, молодого...

Кот пришел домой как обычно за полночь и привычно направился из спальни в кухню, разматывая шарф и кидая его на ручку спальной корзинки... На ручке белела записка. Заметив это, кот остановился и нацепил монокль. В записке было написано:

"Кот, извини, мы знаем, что ты без нас не можешь, но мы еще так молоды и так хотим повидать мир, что придется тебе жить без нас. Твои подушки.

P.S. И твое одеяло тоже"
Прочитав это, Кот почувствовал, как земля уходит у него из-под лап. Он погрузился в пучину...

Солнце взошло, пора возвращаться в лагерь. День прошел - как обычно, лишь одно событие несколько задержало начало послеобеденных работ. Когда жрец поднес лупу к концу холста, что бы как всегда поджечь его и этим сплавить каменные блоки в пирамиде, солнце вспыхнуло так ярко, что стекло в его руках треснуло ровно посередине и от этого фокус луча разрезался пополам. Вместо пучка узконаправленных лучей, светило образовало линию света, похожую на лезвие меча. Жрец от неожиданности сместил руку и...

NI.

Боль, безумными, струящимися осколками, словно кусочками острого льда, с пламенем, пробирающим колющими, густыми ветками холода, наполняет тело, сжимая ощущением вновь растревоженных ран, шрамов, царапин, и порывы разгоревшейся стихии бешеными ударами усиливают невыносимые отголоски пробудившихся страданий. И бросая от потемневшей тени, леденеющего муками неудержимой борьбы, к рваным алыми, полуразрушенными облаками, небесам, палящими безжалостными яркими лучами поблекшего отчаяния...

...Приятно быть наблюдателем, смотреть на что-то сверху или со стороны, а потом выносить свои суждения: "А это бы я сделал так, поступил бы этак..." Но жизнь проходит мимо таких людей, оставляя им право самовыражаться и пенять лишь самому себе. Гораздо сложнее просто выжить, выстрадать и если дано еще и понять, ради чего все это, то такая личность не исчезает в пучине времени...

Пограничный столб не мешал одинокому путнику: "Какая с того беда: здесь я или еще там?" Он привычно рассматривал...

Как-то раз, в теплый летний денек тишина и спокойствие моей квартиры были нарушены звоном бьющегося стекла. Я стремглав помчалась на резкий звук, мрачно подозревая, что мое кухонное окно вновь подверглось нападению футболистов. Ну вот, так и есть! В окне зияла огромная дыра, а на полу, среди радужно поблескивающих осколков, словно гордый победитель, лежал футбольный мяч. А ведь всего неделю назад мне вставили совсем новое стекло! Злая и расстроенная, я была готова коршуном наброситься на...

Лия Мишкина
Тимтилимчик
на исчезнувшем острове
Рассказ

В разгар лета мы ехали с мамой по пустыне Каракумы в гости к дедушке и бабушке.

От солнца слезились глаза. Стояла невыносимая жара +45 в тени, но никакой тени за окнами не наблюдалось, а от песка явственно струился горячий воздух. Казалось, что было +60, +70, или все +100 градусов, и мы едем ни в поезде, а в раскалённой духовке, и таем как сливочное масло! Иногда, вдали появлялся путник в стеганом халате, меховой шапке, в сапогах...

Отец за ужином, по обыкновению, размеренно шелестел газетой, и Ника, привыкшая к его долгим недельным отсутствиям, чувствовала себя неловко. Она медленно доедала наваристый гуляш, стараясь не стучать ложкой о расписные стенки деревянной миски.

Хлеб, подаваемый к столу в улитовском доме, всегда был отменно хорош: подовый, пахучий, с поджаристой хрумкой корочкой; а на разломе этот каравай был такого цвета, что хотелось посмотреть сквозь него на солнце.

Отец отложил газету на край стола...

«Кто я? Вы не знаете меня?»,- с этим вопросом она бросалась к прохожим. Кто как реагировал на это. Большинство людей шарахались от странной девицы, как от чумной. «Кто я? Мы не знакомы?»,- это все, что она в праве сказать. Последнее, что удержалось в ее памяти 6 шприц, боль и свой собственный крик, крик о помощи. Она металась по городу сутра, с тех пор, как очнулась в парке на скамейке. Уже начинало темнеть, а она не знала что ей делать и куда идти. Она – человек без прошлого и без будущего...