Осень

Лапы проскальзывали по прелым листьям, и в какие-то моменты мне даже казалось, что я сейчас упаду.

Вдруг на небе промелькнула вспышка света, и тут же раздался жуткий грохот. От страха я прижал уши и побежал быстрее, перепрыгивая через ямы и канавы. Я знал, что сейчас произойдет. Люди называют это грозой. Для меня с детства это всегда было одним из самых страшных воспоминаний.

Помню, как в такие моменты мы с братьями и сестрами старались как можно крепче прижаться к маме, в надежде, что она нас спасет и успокоит. Свернувшись в корзинке маленькими пушистыми клубочками, мы не переставая дрожали. Наши широко раскрытые от страха глаза тревожно светились в темноте. Даже всегда невозмутимая и спокойная мама заметно нервничала, но продолжала ласково и тщательно вылизывать каждого из нас, тихо нашептывая, что когда мы в укрытии, то нам нечего бояться. Легко было так говорить. А страх тем временем неприятно щипал нас, проводя своими ледяными лапами по нашим спинам, взъерошивая на загривках шерсть. Мы жмурились, жалобно попискивали, а потом, пригревшись, так и засыпали, слегка подрагивая во сне.

***
Я достаточно хорошо помню свою прежнюю жизнь. Счастливое было время. Стояли теплые летние деньки. Мы с братьями и сестрами резвились и играли на траве, в то время как мама сидела неподалеку и пристально наблюдала за нами, готовая чуть что, прибежать на помощь.

Иногда к нам приходили соседские дети. Две красивые темноволосые девочки и маленький мальчик, который смешно переваливался и топал, когда ходил. Мне гораздо больше нравилось сидеть на руках у девочек – по крайней мере, они никогда не гладили против шерсти и не оттягивали хвост, в отличие от своего младшего брата. Помню, его появление всегда очень тревожило маму. Конечно, она же понимала, что этот малыш еще слишком неуклюжий и неаккуратный, и, сам того не желая, мог запросто сделать нам больно. Поэтому она всегда была настороже, недоверчиво подергивала хвостом, а иногда даже начинала рычать на него.

Но вскоре приходил высокий человек с вьющимися седыми волосами и добрыми глазами – хозяин. Он брал на руки малыша, который тут же начинал громко кричать (нам в эти моменты очень хотелось прикрыть уши лапами), что-то говорил девочкам, и они все вместе уходили. Потом хозяин снова возвращался к нам. Он пересчитывал, все ли на месте, потом по-очереди сажал каждого из нас к себе на колени, осторожно ощупывал, гладил животик и ласково чесал за ушком. Мама была уже полностью спокойна, она лишь наблюдала и слегка улыбалась, щуря глаза от лучей заходящего солнца. Хозяин доставал несколько блюдечек и наливал в них теплое молоко. Радость и в то же время спокойствие с умиротворением разливались по моему маленькому тельцу, и я невольно начинал мурлыкать. Устав после долгого и насыщенного событиями дня, я чувствовал, как слипаются глаза, и как клонит в сон. Мама заботливо перетаскивала нас в уютную корзинку. Хозяин напоследок гладил нас еще раз, после чего ложился спать и сам.

***
Однажды во время нашей очередной игры мама решила присоединиться. Вернее, она хотела преподать один урок, посчитав нас уже достаточно взрослыми и смышлеными, чтобы понять его. Даже издалека можно было разглядеть и учуять, что она что-то несет в зубах. И оно мало того, что шевелилось и пищало, так еще и обладало восхитительным запахом.

Я почувствовал, как внутри меня что-то задрожало, коготки проскребли по песку, и я, сам того не понимая, приготовился к прыжку. То же самое происходило с моими братьями и сестрами, мы все почти одновременно пригнулись к земле и приготовились к нападению.

Мама подходила все ближе, пленительный запах усиливался с каждым ее шагом. У меня невольно вырвалось рычание, мне уже не терпелось совершить прыжок и поймать добычу. Когда мама подошла совсем близко, то, не выпуская из зубов того маленького зверька, посмотрела на нас и не смогла сдержать улыбки – мы впятером словно в оцепенении были прижаты к земле и не сводили глаз с живого, трепещущего от страха зверька.

- Это мышь, - пояснила мама после того как ловко прижала ее лапой к земле. – И я хочу научить вас, как на нее правильно охотиться. Смотрите и не шевелитесь, - сказала она и в ту же секунду выпустила мышь.

Оказавшись на свободе, та бросилась бежать со всех ног. Я от неожиданности чуть не бросился за ней в погоню, но вовремя вспомнил слова мамы о том, что нужно сидеть на месте. Все остальное произошло в считанные доли секунд. Дав жертве отбежать на приличное расстояние, мама прижалась низко к земле, после чего она в одно мгновение распрямилась как большая пружина и совершила безупречный прыжок в сторону мыши-беглянки. И вот та снова повисла в зубах, но на этот раз зверек уже не шевелился и не пищал. Мама опустила мышь на землю, и я заметил на ее сером тельце несколько следов от укусов. Из ранок что-то текло, по запаху я понимал, что оно теплое и вкусное, и это возбуждало мой аппетит.

- Это кровь, - объяснила мама. – Ее появление будет означать то, что ваша жертва побеждена.

Вот таким был наш первый урок.

***
Следующие несколько дней мы учились настигать и убивать жертву, которую нам приносила мама. Чуть позже она учила нас искусству выжидания, когда нам подолгу приходилось сидеть возле норки и терпеливо ждать, пока оттуда не высунется боязливая узкая мордочка мыши, и тогда уже нужно было применять все свои умения и навыки по внезапным прыжкам и ударам.

Надо сказать, что охота всегда давалась мне довольно легко. Мне нравилось возвращаться домой с очередной пойманной мышью и приносить ее хозяину. По-детски радостный и в то же время ужасно гордый я прибегал к нему и ожидал похвалы в свой адрес. Едва завидев меня, идущего с высоко поднятым хвостом, старик начинал смеяться и похлопывать в ладоши.

- Какой же умник! Настоящий охотник! – восклицал он, после чего говорил уже тише (но я едва ли понимал смысл сказанного). – А ведь ты не пропадешь один, если будешь уметь охотиться. Скажи спасибо своей мамке, которая тебя этому научила. Ну, ладно, ступай, - вновь обращался он ко мне. – Иди, малыш, погуляй еще, - он указывал рукой на дверь. – А я пока ужин приготовлю.

***
Я вышел на улицу и огляделся. Сестры забавлялись на траве, ловя больших летающих жуков. Мама не спеша прогуливалась неподалеку. Брата нигде не было видно, он любит побыть один, и в этом мы с ним похожи. Я тоже предпочитаю гулять в одиночестве, когда никто тебе не мешает и не отвлекает. Но что касается общения с людьми, то я больше всех остальных в нашей семье приближен к хозяину. Если другие пытаются быть независимыми от него (не понимаю, зачем), то я, наоборот, стараюсь как можно чаще быть рядом с ним. Я чувствую, что он нуждается в поддержке, чьей-нибудь компании. А так как своей семьи у него нет, то самыми близкими для него существами являемся мы – кошки.

Хозяин уже давно немолод. Седые волосы обрамляют лицо, которое некогда было красивым. Теперь же оно все испещрено морщинами, полученными за долгие годы нелегкой жизни. Но лицо старика еще не утратило всей своей красоты. Когда на его губах появляется улыбка, и его глаза наполняются каким-то необычным блеском, он начинает казаться гораздо моложе. Смотришь на него и почти не замечаешь того, как трясутся его руки, пока он пытается зажечь спичку, как слабы его ноги, когда он медленно передвигается по дому, боясь нечаянно оступиться. Но почему-то кроме меня этого никто не замечает или же не хочешь замечать. Что мама, что сестры смотрят на него как-то свысока, принимают его заботу о нас как должное. Брат ведет себя настороженно, впрочем, он вообще никого не любит подпускать к себе близко. Поэтому с хозяином остаюсь только я.

Люблю, когда он закончит все свои дела, возьмет меня к себе на колени и начинает что-то рассказывать (а это он умеет делать, уж поверьте). Ласково перебирая пальцами мою шерстку, он смеется над своими же шутками (жаль, я не понимаю их смысла), задает какие-то вопросы и сам же потом на них отвечает. Иногда от его тихого хриплого голоса я начинаю дремать. В его руках мне тепло и уютно, и хочется, чтобы так продолжалось вечно.

***
Проводя так много времени с хозяином, я не мог не заметить, что с ним что-то происходит. Иногда ни с того ни с сего он вздрагивал и начинал тяжело дышать, прижимая руки к груди. Я видел, что ему было больно, он мучился, но я ничем не мог помочь. Тогда, желая хоть как-нибудь его успокоить, я ложился ему на живот и начинал тихо мурлыкать. Старик награждал меня своей улыбкой, которую я так любил видеть на его лице. Ему и впрямь становилось лучше. Бледные щеки слегка розовели, руки согревались, и позже он засыпал. А я оставался рядом и сторожил его сон. Иногда, даже чувствуя подступающий голод, я старался перебороть желание пойти на охоту – ведь сначала нужно было убедиться, что с хозяином будет все в порядке.

Однажды к нам домой пришли двое незнакомцев. На улице шел ливень, поэтому с обоих ручьями потекла вода, когда они переступили порог. Сестры с мамой в один голос зашипели, брат испуганно вжался в стену, а я сидел в углу и недоверчиво дергал хвостом. Вышел хозяин. Я заметил, что его лицо было еще бледнее прежнего. Он провел мужчин в комнату, где они какое-то время вполголоса разговаривали.

Брата явно больше всех напрягало появление незнакомцев в нашем доме, и он предпочел на время сбежать на холодный и мокрый чердак. Мама постаралась немного успокоить сестер, после чего все трое устроились в нашей большой корзинке, где мы все вместе спали в первые месяцы жизни. Я же медленно вышел из темного угла и сел неподалеку от двери, за которой были слышны голоса хозяина и незнакомцев. Ждать пришлось довольно долго.

Наконец, дверь открылась, те двое мужчин вышли и, окинув меня холодным взглядом, направились к выходу.

***
- Почему они к тебе приходили? Что произошло? Что они тебе сказали? – вопросы в беспорядке крутились у меня в голове, пока я бежал к хозяину. Тот взял меня на руки и не без труда сел в кресло. Я изо всех сил пытался передать ему чувство своей тревоги, своего недопонимания, желая добиться от него объяснений, что же все-таки происходит.

Но он продолжал гладить меня и повторял одно и то же, словно сам хотел поверить в смысл сказанного:

- Все будет хорошо, не переживай. С вами все буде хорошо.

Он сказал «с вами»? Я не очень хорошо разбираюсь в его языке, он слишком труден для понимания. Но какие-то слова я уже давно знаю и без труда понимаю, о чем идет речь. Сначала я думал, что мне послышалось, но он повторил эту фразу несколько раз, поэтому можно было не сомневаться, что хозяин говорит о нас. Только о нас. О себе же он не сказал ни слова.

Я вновь посмотрел на него, пытаясь придать как можно больше выразительности своему взгляду.

- Что с тобой происходит? Тебе ведь плохо? Чем я могу помочь? Ты только скажи, и я позову на помощь. Но, прошу тебя, не молчи, скажи хоть что-нибудь!

- Не переживай, все хорошо, - вновь повторил он свои слова. – Вы будете в хороших руках, они присмотрят за вами, обещаю.

Я не понял последнюю фразу, но по слову «вы» догадался, что он снова хочет убедить и успокоить меня тем, что с нами ничего не случится.

- А почему с нами вообще должно что-то случиться? Ты что-то скрываешь. Почему? Я же не обижусь на тебя, что бы ты ни сказал, что бы ни сделал. Я не брошу тебя, если ты боишься, что твои слова так повлияют на меня, что в порыве гнева я сбегу как можно дальше. Такого никогда не будет. Никогда, ты слышишь? Я ведь не прошу тебя о многом, просто не молчи, пожалуйста. Не веди с собой внутреннего диалога, говори все, как есть. Я хочу знать, что тебя так тревожит, я внимательно выслушаю тебя и постараюсь понять. Только не молчи, прошу тебя, - я чуть ли не с мольбой посмотрел ему в глаза.

И тут он заговорил:

- Больница. Завтра меня увезут в больницу. Конечно же, ты даже понятия не имеешь, что это за место. Скажу одно – там есть и страх, и боль, и отчаяние. Но еще там есть надежда. Маленький лучик надежды на спасение. Он порой такой крошечный, что его даже не заметно. Но всегда нужно верить в то, что может случиться и чудо. Нужно верить… - еще раз повторил он, и по его морщинистой щеке скатилась прозрачная слеза. – Знаешь, я боюсь. Боюсь больницы, операции, боюсь не вернуться… А то же тогда будет с вами? Как вы будете жить совсем одни? Ты даже представить себе не можешь, что это такое, - и тут он вновь замолчал.

Я так и не понял, что же означает это загадочное слово «больница». Ясно лишь то, что там ему будет страшно и больно. Страх и боль – в значениях этих слов я разбирался, и стоило лишь самому подумать об этом, как по спине тут же пробегал неприятный холодок. Дальше я, кажется, потерял нить его суждений. Пытаясь выудить из его речи знакомые мне слова, я понял лишь «спасение», «жить» и знакомое мне «вы». Он сказал еще что-то про возвращение и про нас…

После разговора с хозяином я немного успокоился и даже попытался ему улыбнуться, но во мне продолжало нарастать странное чувство грусти. Я прижался к хозяину и тихо заурчал. Так мы оба и заснули в поскрипывающем кресле.

(продолжение следует...)