День был тот же. И комната та же. На кровати так же звенел телефон.
В коридоре открылась входная дверь, и Женщина быстро вошла к себе домой. Не раздеваясь, подняла и снова опустила трубку…
Звонок повторился. И всё, что проделывала Женщина дальше, – переодевалась, делала глоток холодного кофе, входила-выходила и прочая домашняя суета – всё сопровождалось непрестанным трезвоном телефона.
В коридоре открылась входная дверь, и Женщина быстро вошла к себе домой. Не раздеваясь, подняла и снова опустила трубку…
Звонок повторился. И всё, что проделывала Женщина дальше, – переодевалась, делала глоток холодного кофе, входила-выходила и прочая домашняя суета – всё сопровождалось непрестанным трезвоном телефона.
Наконец, она свернулась калачиком на кровати, укрылась пледом и взяла трубку:
– Тонюшка, я очень устала. Просто смертельно. Голова кругом. Вы обедайте, только ты закажи на мой телефон такси и разбуди меня за пять минут до того, как они позвонят. Я валюсь спать. У меня есть еще сорок минут. Хоть полчасика, хорошо? Спасибо… Угу…
Она поставила телефон на пол рядом с кроватью и моментально провалилась в сон….
Вернее, – в сны. В тот короткий обеденный перерыв узкая комната была просто набита странными и неожиданными женскими снами…
Вот как это изобразила в тот дождливый день в своём премьерном спектакле «Щен» труппа провинциального городского театра…
Комната Женщины отодвинулась в сторону, и на смену ей выплыл на сцену «огромный» зал с белыми колоннами, стоящими полукругом.
Люстры, паркет, дворцовая мебель…
Сначала все очертания декораций опять же, как и в начале спектакля, были высвечены так, что казались размытыми, неясными… Потом всё встало на свои места (относительно, конечно, как-никак, – сон, всё-таки): и гром музыки, и блеск танцев, и оживленные беседы. Вобщем, был бал.
Но в дальнейшем, особенно в моменты переходов из сцены в сцену, очертания происходившего на сцене вновь утрачивали свою четкость, конкретность, яркость…
Прячась друг от друга за колоннами, весело играли в «догонялки» Женщина и шестнадцатилетний Мальчик. Он настигал её у какой-нибудь из колонн, обхватив руками, поднимал над паркетом и стремительно кружился с ней по залу… Потом замирал, осторожно ставил её ноги на зеркальный пол и широко распахнув руки, отпускал… Женщина снова убегала, прячась от него за белоснежными стволами колонн, а Мальчик вновь настигал и кружил, кружил, кружил!..
Она звонко, заливисто смеялась, и вокруг неё золотистыми искрами рассыпалось по залу то самое, сумасшедшее счастье!..
Позвольте автору втиснуть коротенькую фразочку, которую он в этом месте черкнул на полях: «Актрис, которые умели бы по-настоящему играть на сцене любовь, на самом–то деле в русском театре было не так уж и много. Как сейчас – не знаю, нынче ведь про такую любовь в театрах и не играют уже…»
– Пусти-и-и! Ну, пре-кра-ти-и же-е! – Мальчик-артист заигрался. Он не рассчитал и так крепко обнял Женщину, что у тётеньки артистки что–то где–то довольно громко хрустнуло, и несколько не очень воспитанных зрителей в зале хихикнуло. – Поставь меня! Слышишь, поставь меня на пол! Глупый, чуть не раздавил!..
Но Мальчику были ещё не понятны эти возрастные нюансы, и он самозабвенно импровизировал:
– ”Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых нежных наших лапах”!
– У тебя лапищи, а не лапы! “Привыкли вы…”? – Женщина мягко сняла мальчишеские «лапы» со своей талии, выдохнула «пфу!» и посмотрела на парнишку с нежным укором: – Ну, зачем ты пришел? Зачем ты пришел, погубитель мой?
– Вы сами велели мне прийти…
Дальше она произнесла так, как это писалось в старинных пьесах, – «в сторону»:
– Слова, слова, словечки…
А затем улыбнулась, будто извиняясь:
– Мне такие перегрузки уже не по возрасту.
Малыш бестактно, но зато весело спросил:
– А сколько тебе сейчас?
– Отними 13, прибавь 30, раздели на 8, умножь на 5 и вычти 625.
– 625 – дней?
– Лет, малыш!
Мальчуган смешно растерялся.
– Я запутался… Так далеко я еще не умею считать.
– Но в юности ты же был прекрасным математиком!
Он заважничал, захвастался:
– Представь себе, сейчас я - химик. И тоже, говорят, неплохой.
– Да ты всегда и во всем был неплохой!
Задумавшись, он оглянулся по сторонам.
– Пожалуй… кое в чем уже совсем плохой…
Мальчик продолжал беспокойно озираться. Женщина подсказала:
- Ты хочешь где-нибудь присесть?.
Тут же вспомнив, он вскричал:
- Да! Скамейка!
Женщина, подыгрывая, оглянулась:
– Но я не вижу здесь никакой скамейки.
– Её не только здесь, – печально ответил он, – её и там уже нет.
Женщина вспомнила:
– “Когда-нибудь, через много лет мы случайно встретимся у этой скамейки на площади…” – так я сказала одному мальчику…
– Я был на площади, - Мальчик тихонько взял её за руку и на глазах его показались слёзы. - Её нет на площади. Её нет нигде. Я обшарил весь город. Там было всё, кроме той скамейки. Это уже другой город. Совсем другой…
Женщина взяла его лицо в ладони:
– “…встретимся, и из нашей памяти, как в старом кино, выплывут самые счастливые дни наших встреч. И среди них будут, конечно, и тот прекрасный полдень на замечательной площади, и та наша скамейка. Мы с тобой улыбнемся. Два сгорбленных старичка. Я буду плакать. А ты – молчать…” И что ты мне ответил, малыш?
– Что “из любой дали мы просто возьмём, и приедем сюда вдвоем, потому что мы никогда с тобой не расстанемся! А если и будем плакать, сидя на нашей скамейке, то слезами радости и счастья…” Так я сказал…
– Я тебе не поверила. Но ты сказал красиво. И мне не хотелось огорчать тебя…
– А на больших башенных часах напротив, – Мальчик тоже увлёкся воспоминанием, – было уже без пяти шесть. Тебе нельзя было опаздывать.
– А я опоздала! Я влетела на вахту как сумасшедшая! И потом все время улыбалась! Я еще долго улыбалась… Мне было еще не до той скамейки…
Женщина закрыла глаза и выдохнула:
– Ну… Хорошо.
Воспоминания кончились.
– Ступай, малыш, побегай, поиграй… Я, может быть, тебя еще позову… как-нибудь.
– До свиданья-а-а-а!
Меняющийся на сцене свет растворил фигурку светлого Мальчика в дымке кулис, и голос его затих вдалеке…
– Ну-с… – Женщина оглянулась вокруг себя. – Дальше. Кто там? Эй!
Совсем рядом с ней раздался подростковый басок:
– Тук-тук-тук!
– Ну, хватит стучать мне по голове. Заходите, следующий!
– Следующий опять я! – хохоча, из-за портала снова вбежал на сцену Мальчик
– Ты нескромен, малыш! И слишком настырен.
– Ничего. Мне это зачтётся в твоей памяти.
– Так чего ж тебе, старче?
Изумлению парнишки, кажется, нет предела:
– А Мазурку?!
– Да ты с ума сошел! А сердце? А давление?
Но Мальчик не церемонился:
– Твоё - повысим, моё - понизим. А сердца вообще не имеют права пикнуть в такой момент. Мазурку!!! Под этот танец еще никто не умирал!
– Мы с тобой будем первыми, малыш.
– Это же прекрасно! Наконец–то объявляется возможность хоть в чем-то быть первым! А то мне это казалось уже недосягаемым. Мазурку!
Женщина с явной опаской прошептала:
– Мазурку…
Но кровь уже разгонялась по всему её телу, уже зажгла на её щеках алый жар.
– Эй, вы, там, в оркестре! Заснули?! – Мальчик перегнулся в оркестровую яму и крикнул, срывая голосок, совсем, как Ермолай Алексеич: – Музыка, играй! Мазурка!
На свой дирижёрский облучок тут же взлетел маэстро маленького театрального оркестра, яма вспыхнула ярким светом и – грянула польская музыка!
Женщина и Мальчик вышли первой парой, и сцена вмиг заполнилась танцующими.
Звук “поплыл”, очертания зала с белыми колоннами тоже расплылись.
Мальчик вдруг сгорбился, сморщился, постарел и исчез. Вместе с ним пропали и остальные пары мазурки…
Возникло особое состояние пустой Сцены, когда что-то одно на ней уже отыграно, а другое ещё не появилось или даже вовсе не придумано. Для Сцены – это некий зазор полного вакуума между выдохом и вдохом. Если этот промежуток затянуть, она может впасть в кому, и довольно глубокую. Следите за этим…
– Вот и все… – проговорила спавшая в кровати Женщина, когда её комната вернулась обратно на сцену.
Об этой особенности её организма, – говорить во сне, тоже не знал никто. И заглядывая в конец романа, скажем, что и не узнает. Это, когда ещё была жива мама, так она иногда, шутя, подтрунивала над ней по этому поводу. А насчёт «чутких» мужских снов тут и говорить нечего, им бы самим выспаться, а не вслушиваться в сонные женские бормотанья.
– “Как мы любили друг друга”, – продолжала Женщина выбалтывать ночные свои откровенья. – Ты прекрасно танцевал свою мазурку, малыш! Как древний языческий бог юности! Каких теперь уже нет, – она даже рассмеялась громко. – Теперь другие «боги». Тоже – «боги», но – другие…
Вдруг она резко села на кровати и строго проговорила, по-прежнему не открывая глаз:
– Теперь уже точно: “Следующий!” Следующий?! Куда вы там подевались?..
Пару секунд посидела молча и потом бухнулась затылком обратно на подушку…
– Тонюшка, я очень устала. Просто смертельно. Голова кругом. Вы обедайте, только ты закажи на мой телефон такси и разбуди меня за пять минут до того, как они позвонят. Я валюсь спать. У меня есть еще сорок минут. Хоть полчасика, хорошо? Спасибо… Угу…
Она поставила телефон на пол рядом с кроватью и моментально провалилась в сон….
Вернее, – в сны. В тот короткий обеденный перерыв узкая комната была просто набита странными и неожиданными женскими снами…
Вот как это изобразила в тот дождливый день в своём премьерном спектакле «Щен» труппа провинциального городского театра…
Комната Женщины отодвинулась в сторону, и на смену ей выплыл на сцену «огромный» зал с белыми колоннами, стоящими полукругом.
Люстры, паркет, дворцовая мебель…
Сначала все очертания декораций опять же, как и в начале спектакля, были высвечены так, что казались размытыми, неясными… Потом всё встало на свои места (относительно, конечно, как-никак, – сон, всё-таки): и гром музыки, и блеск танцев, и оживленные беседы. Вобщем, был бал.
Но в дальнейшем, особенно в моменты переходов из сцены в сцену, очертания происходившего на сцене вновь утрачивали свою четкость, конкретность, яркость…
Прячась друг от друга за колоннами, весело играли в «догонялки» Женщина и шестнадцатилетний Мальчик. Он настигал её у какой-нибудь из колонн, обхватив руками, поднимал над паркетом и стремительно кружился с ней по залу… Потом замирал, осторожно ставил её ноги на зеркальный пол и широко распахнув руки, отпускал… Женщина снова убегала, прячась от него за белоснежными стволами колонн, а Мальчик вновь настигал и кружил, кружил, кружил!..
Она звонко, заливисто смеялась, и вокруг неё золотистыми искрами рассыпалось по залу то самое, сумасшедшее счастье!..
Позвольте автору втиснуть коротенькую фразочку, которую он в этом месте черкнул на полях: «Актрис, которые умели бы по-настоящему играть на сцене любовь, на самом–то деле в русском театре было не так уж и много. Как сейчас – не знаю, нынче ведь про такую любовь в театрах и не играют уже…»
– Пусти-и-и! Ну, пре-кра-ти-и же-е! – Мальчик-артист заигрался. Он не рассчитал и так крепко обнял Женщину, что у тётеньки артистки что–то где–то довольно громко хрустнуло, и несколько не очень воспитанных зрителей в зале хихикнуло. – Поставь меня! Слышишь, поставь меня на пол! Глупый, чуть не раздавил!..
Но Мальчику были ещё не понятны эти возрастные нюансы, и он самозабвенно импровизировал:
– ”Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых нежных наших лапах”!
– У тебя лапищи, а не лапы! “Привыкли вы…”? – Женщина мягко сняла мальчишеские «лапы» со своей талии, выдохнула «пфу!» и посмотрела на парнишку с нежным укором: – Ну, зачем ты пришел? Зачем ты пришел, погубитель мой?
– Вы сами велели мне прийти…
Дальше она произнесла так, как это писалось в старинных пьесах, – «в сторону»:
– Слова, слова, словечки…
А затем улыбнулась, будто извиняясь:
– Мне такие перегрузки уже не по возрасту.
Малыш бестактно, но зато весело спросил:
– А сколько тебе сейчас?
– Отними 13, прибавь 30, раздели на 8, умножь на 5 и вычти 625.
– 625 – дней?
– Лет, малыш!
Мальчуган смешно растерялся.
– Я запутался… Так далеко я еще не умею считать.
– Но в юности ты же был прекрасным математиком!
Он заважничал, захвастался:
– Представь себе, сейчас я - химик. И тоже, говорят, неплохой.
– Да ты всегда и во всем был неплохой!
Задумавшись, он оглянулся по сторонам.
– Пожалуй… кое в чем уже совсем плохой…
Мальчик продолжал беспокойно озираться. Женщина подсказала:
- Ты хочешь где-нибудь присесть?.
Тут же вспомнив, он вскричал:
- Да! Скамейка!
Женщина, подыгрывая, оглянулась:
– Но я не вижу здесь никакой скамейки.
– Её не только здесь, – печально ответил он, – её и там уже нет.
Женщина вспомнила:
– “Когда-нибудь, через много лет мы случайно встретимся у этой скамейки на площади…” – так я сказала одному мальчику…
– Я был на площади, - Мальчик тихонько взял её за руку и на глазах его показались слёзы. - Её нет на площади. Её нет нигде. Я обшарил весь город. Там было всё, кроме той скамейки. Это уже другой город. Совсем другой…
Женщина взяла его лицо в ладони:
– “…встретимся, и из нашей памяти, как в старом кино, выплывут самые счастливые дни наших встреч. И среди них будут, конечно, и тот прекрасный полдень на замечательной площади, и та наша скамейка. Мы с тобой улыбнемся. Два сгорбленных старичка. Я буду плакать. А ты – молчать…” И что ты мне ответил, малыш?
– Что “из любой дали мы просто возьмём, и приедем сюда вдвоем, потому что мы никогда с тобой не расстанемся! А если и будем плакать, сидя на нашей скамейке, то слезами радости и счастья…” Так я сказал…
– Я тебе не поверила. Но ты сказал красиво. И мне не хотелось огорчать тебя…
– А на больших башенных часах напротив, – Мальчик тоже увлёкся воспоминанием, – было уже без пяти шесть. Тебе нельзя было опаздывать.
– А я опоздала! Я влетела на вахту как сумасшедшая! И потом все время улыбалась! Я еще долго улыбалась… Мне было еще не до той скамейки…
Женщина закрыла глаза и выдохнула:
– Ну… Хорошо.
Воспоминания кончились.
– Ступай, малыш, побегай, поиграй… Я, может быть, тебя еще позову… как-нибудь.
– До свиданья-а-а-а!
Меняющийся на сцене свет растворил фигурку светлого Мальчика в дымке кулис, и голос его затих вдалеке…
– Ну-с… – Женщина оглянулась вокруг себя. – Дальше. Кто там? Эй!
Совсем рядом с ней раздался подростковый басок:
– Тук-тук-тук!
– Ну, хватит стучать мне по голове. Заходите, следующий!
– Следующий опять я! – хохоча, из-за портала снова вбежал на сцену Мальчик
– Ты нескромен, малыш! И слишком настырен.
– Ничего. Мне это зачтётся в твоей памяти.
– Так чего ж тебе, старче?
Изумлению парнишки, кажется, нет предела:
– А Мазурку?!
– Да ты с ума сошел! А сердце? А давление?
Но Мальчик не церемонился:
– Твоё - повысим, моё - понизим. А сердца вообще не имеют права пикнуть в такой момент. Мазурку!!! Под этот танец еще никто не умирал!
– Мы с тобой будем первыми, малыш.
– Это же прекрасно! Наконец–то объявляется возможность хоть в чем-то быть первым! А то мне это казалось уже недосягаемым. Мазурку!
Женщина с явной опаской прошептала:
– Мазурку…
Но кровь уже разгонялась по всему её телу, уже зажгла на её щеках алый жар.
– Эй, вы, там, в оркестре! Заснули?! – Мальчик перегнулся в оркестровую яму и крикнул, срывая голосок, совсем, как Ермолай Алексеич: – Музыка, играй! Мазурка!
На свой дирижёрский облучок тут же взлетел маэстро маленького театрального оркестра, яма вспыхнула ярким светом и – грянула польская музыка!
Женщина и Мальчик вышли первой парой, и сцена вмиг заполнилась танцующими.
Звук “поплыл”, очертания зала с белыми колоннами тоже расплылись.
Мальчик вдруг сгорбился, сморщился, постарел и исчез. Вместе с ним пропали и остальные пары мазурки…
Возникло особое состояние пустой Сцены, когда что-то одно на ней уже отыграно, а другое ещё не появилось или даже вовсе не придумано. Для Сцены – это некий зазор полного вакуума между выдохом и вдохом. Если этот промежуток затянуть, она может впасть в кому, и довольно глубокую. Следите за этим…
– Вот и все… – проговорила спавшая в кровати Женщина, когда её комната вернулась обратно на сцену.
Об этой особенности её организма, – говорить во сне, тоже не знал никто. И заглядывая в конец романа, скажем, что и не узнает. Это, когда ещё была жива мама, так она иногда, шутя, подтрунивала над ней по этому поводу. А насчёт «чутких» мужских снов тут и говорить нечего, им бы самим выспаться, а не вслушиваться в сонные женские бормотанья.
– “Как мы любили друг друга”, – продолжала Женщина выбалтывать ночные свои откровенья. – Ты прекрасно танцевал свою мазурку, малыш! Как древний языческий бог юности! Каких теперь уже нет, – она даже рассмеялась громко. – Теперь другие «боги». Тоже – «боги», но – другие…
Вдруг она резко села на кровати и строго проговорила, по-прежнему не открывая глаз:
– Теперь уже точно: “Следующий!” Следующий?! Куда вы там подевались?..
Пару секунд посидела молча и потом бухнулась затылком обратно на подушку…
Обсуждения Нежная кожа кулис