В дверях комнаты возник Юноша. Лет двадцати. Светлые, соломенные волосы. Голубые глаза. Оглядевшись, он остался стоять у вешалки.
Вернулась Женщина и, никак не прореагировав на гостя, раздражённо поставила невымытую посуду на стол.
Вернулась Женщина и, никак не прореагировав на гостя, раздражённо поставила невымытую посуду на стол.
Бесцеремонно отодвинула рукой Юношу, взяла с вешалки кожаное пальто. Раздался телефонный звонок. На ходу, одеваясь, Женщина сняла трубку:
– Выхожу! А он что у тебя остался? Спит? Так разбуди и скажи, что в следующий раз, когда ему взбредёт в голову меня кому-нибудь подложить, пусть потом не напивается с клиентом до бессознательного состояния… Спасибо Феликсу – не бросил, хоть домой довёз… Ладно, ты тоже! Помолчи! Да, взбесилась!
Оборвав разговор, Женщина присела к туалетному столику и опять внимательно посмотрела в зеркало. Неожиданно подмигнула себе, и стала быстро собираться: надела часы, браслет, кольца; сбросила в кожаную сумку косметику. Проверила кошелёк, достала с обратной стороны двери ключи. Набрала номер.
– Простите, а Валерий Ефимович уже проснулся? Еще нет… Извините… Вечером? Хорошо, спасибо.
Взяла со стола ключи, оставленные Геркой, подбросила на ладони.
– Давай, парень! Твоя теперь очередь!
Положила ключи на стол. Ушла.
С улицы донёсся стук её каблуков. Юноша подошёл к окну, посмотрел вниз…
Во двор снова въехала машина, и почти тут же в комнате появился взъерошенный Герка. В руке еще одни ключи.
– В общем так, пацан… Тут у меня… Короче, надо потолковать с человечком. Там у неё трагедия какая-то. Из дома, что ли, выгнали или сама сбежала, пока не понял. Ты вот что… Тут за углом скверик, часок погуляешь, лады?
Юноша пожал плечами.
– Хорошо, – и двинулся к двери.
– Подожди. Человечек у меня в машине, скажи ей, чтобы поднялась сюда. Квартиру скажи.
– Хорошо.
– Входную дверь только не захлопни…
–Хорошо.
Юноша открыл дверь.
– Стой. Только ты так… поинтеллигентнее с человечком… Ну, чего уставился? А, блин, ладно… Ты тогда это, поднимаешься этажом выше, подождешь, пока мы сюда войдем, понял?
Юноша, положил ключи со стола в карман и вышел вслед за таксистом. Во дворе хлопнула дверца машины.
Глава 4
– Захо-одь!
Герка широким жестом впустил в комнату высокую молодую девушку. Очень молодую, очень высокую, и не по годам крепко сбитую.
– Давай, давай, не стесняйся! Во-от. В этой комнатухе ты и будешь с сегодняшнего дня проживать. Месяц, два, три - сколько хошь! И ни про что не спрашивай, ни про что не выясняй. Как я сказал, так и будя! Вещицы твои перевезём поближе к вечеру и все наши расстройства и грустности улетучатся! Тут у нас один паренёк живёт, то бишь, жил, мой земляк, но мы ему скажем: так и так, милдруг-минхерц, пожил-понаслаждался, пора и совесть знать. Дай другим тепереча райской жизни вкусить!.. Так что, мадмазэл? Кофей, коньяк, компот, а то - сигареты? Чё изволите, а?
Девушка молча наблюдала за этой кобелиной суетой.
– Та-ак. Значит, ничего? Не желаете? Так нормально! А может, - уют? Необходим уют? Так создадим и уют! Уют мы сварганим по высочайшему пилотированию! Эт-то чё такое? – Герка находит на телевизоре какой-то бланк. – Ой, телеграмма! Мусор - убрррать! – и он рвёт бланк на несколько частей; подходит к столику с трельяжем. – Эт-то чёй-то? У-у, сколько парфюмерного магазина наворочено! Интересна, интересна! На кой же леший молодому завлекательному парубку столько женской ваксы? А мож-быть он… Нет, про ето вам, мамзэл, ещё рановато… Так, а это чё? Ха–лат. Чей? Женский! Так и есть, завёл кого–то! Ах, паршивец! Хотя, чё ж? Молодой, сильный, здоровый парубок и такая же молодая, красивая, розовощекая девушка. Как, верно, а?
Девушка по-прежнему никак не реагировала на эту возбуждённую прыть.
– Значит, никак. Нормально. Присаживайся, чувствуй себя, как говорится, и все! Никаких проблемностев и сложностев не имеем. Пока, а?..
Загадочное молчание великовозрастной отроковицы показалось Герке уже подозрительным, и его азартный натиск обольстителя чуток ослаб, а таксистский лоск заметно потускнел…
–Значит, никаких. Нормалёк… – уже автоматически завершил он свой неудавшийся «подъезд». И уже собрался, было, объявить план «Б», как немой наконец заговорил:
– Сколько? – окающим баском спросила дивчина с Волги.
– Сколько мне лет? – тут же встрепенулся Герка и стал острить: – “Столько же, сколько и зим!” А? Старушка знала в этом толк! Сколько? Да буквально один поцелуй и вырубаем счетчик!
– Один… – задумались румяные щёки при тугой тёмной косе.
– Два – и на все вечные времена забываем о любых расценках! – не на шутку заводилась мужская похоть.
– Два… – продолжала что–то вычислять эта высоченная парная свежесть.
– А три – падаем на мягкую леопардовую шкуру, – подпустил поэтичности в похабщину крупный ловелас из предместья, – и в ладье любви взвиваемся в пену облаков, превращая обыкновенный таксомотор в сверхзвуковую птицу!
– Раз–два–три…
– Раз–два–три!
– Раз?
– Два!
Мозолистая длань наотмашь хлястнула по распалённой морде таксиста:
– Три!!!
– Так, так. Так. Так-так-так… Утрёмся. И посмотрим более внимательно, чуть более внимательно…
И вдруг в тупом кобелином мозгу дрянного потасканного мужичонки что-то щёлкнуло. В самой глубине его блеклых зрачков полыхнуло какое-то забытое им пламя. И бывшая надежда всего литобъединения «Рваный парус» при районной многотиражке – юный поэт Герман Гвоздёв – с волнующей хрипотцой в голосе выдал страстный стих:
… в эти бешеные зрачки
Разъяренной львицы молодой…
Вглядимся, всё же вглядимся…
И восхитимся
Ликом, пылающим гневом дикой богини!
Вздрогнем и испуганно отшатнёмся,
Встретив трепет губ пересохших
И жемчуг сверкающих белых слепящих зубов!
Глубоко-глубоко, так, чтобы легкие разорвались,
Втянем воздух в себя
И в дрожащие, нервные ноздри ворвётся
Этот пьяный, бродящий и душный
Запах сильного, мощного тела…
Тела юной и гневной пантеры,
Натянувшегося, как струна!..
– Да–а. Здорово…
Произвело, задел стих Девушку. И Герка спросил её тихо и почти робко:
– Значит, – да?
Она была искренна и проста:
– Попробуй, но боюсь, ничего не выйдет. В прошлом годе один попробовал, остался без…
И ещё она умела прелестно смущаться своим, ставшим вмиг пунцовым, крестьянским лицом.
– Без чего?
– Без чаю. Я в буфете «Мечта» работала. При комсомольской стройке.
– Ну, это не велика потеря.
–Да нет, мужики любят иногда чайком побаловаться.
И вдруг Герка скис. Причём неожиданно, резко, сразу – обмяк как-то некрасиво и даже неприятно.
– Прости, – блекло произнёс он и судорожно перехватил лёгкими воздух.
– Бывает, – мягко откликнулись ему низкие грудные звуки.
– Старею. Нам, седовласым, с морщинами под глазами, с трясущимися руками… – начал он было, но сам же осёкся от своей пошлости.
Девушка вгляделась в Геркину шевелюру:
– Правда, – седой.
– Первое время – пижоним, потом – красим, потом – плюем…
– Чья комната? Бабы твоей?
– Жены. Бывшей.
Девушка протянула согнутый палец.
– Разогни.
– Чего?
– Ну, кончай врать.
– С какой стати? Хотя, верно, – вру. Эта комната одной моей старой знакомой.
– Полюбовницы, что ль?
– Как? Хм, полюбовницы… Да, что–то вроде этого.
– А жена?
– Жена есть, дети тоже есть. Всё есть. Всё.
– Чего нет?
– Скажу “тебя” – обидишься. Не поймёшь… Правда, Ларка в самом деле молодая чем-то на тебя смахивала…
– Почему разлюбил?
– С чего ты взяла?.. Хотя, верно. Она, когда первый раз меня застукала, ничего не сказала. И вдруг, через неделю, утром выезжаю из парка, смотрю – стоит на другой стороне улицы. Не понял ничего, подъехал, выхожу, спрашиваю: ”Случилось, чё? Дома?” А она в сумке своей роется, ищет что–то. Я у неё ещё раз спрашиваю – она и ухом не ведет, все копошится… Наконец, достаёт из своего баульчика сапожок… Маленький женский полусапожек… Старый–старый, ему лет десять-пятнадцать было уже… Как хряснет меня… по морде… Как ты сейчас… Хм… Да. Повернулась и пошла. Пересменка – кругом мужики. Ржут, сигналят. У меня помутилось всё, аж почернело. И глаз заплыл сразу. Упал в машину и – газу. Задавить хотел… Феля помешал, – он тогда у нас ещё работал, – чуть раньше меня выехал, да что-то задержался. Все видел. Рванул, да поперёк рыла мне, то есть, машине моей и врезал. Обе наши телеги чуть не всмятку. Мы с ним тогда и подружились.
– А жена?
– Не обернулась. Тогда на меня дом упади – не шевельнулась бы. Такая.
– Почему сапогом?
– А я в свое время этот её сапог целовал да слезами поливал.
– Ушла она от тебя?
– Нет, живём.
– Она ж тебя не любит.
– Много ты знаешь. Ты ещё сопля… любит – не любит.
– Не лайся, я ещё тебе – никто.
– Поцеловала бы ты меня?
– Ты же не сапог.
– Я, может быть, еще хуже, но это не твоего ума дело.
– Верно. Ты хуже, чем сапог, ты – портянка. Я таких на нашей стройке видела. А поцеловать тебя – извини: еще чего доброго задохнешься, если тебе клапан перекрыть. Слабенький ты. И не лезь лучше, паскудник…
И опять все те немалые усилия незабвенной Елизаветы Фердинандовны, основателя и бессменного руководителя литобъединения «Рваный парус», которые она прилагала к молодому дарованию, пропали в туне. Та неистребимая уже скотина, давно и безнаказанно проживавшая в телесной оболочке товарища Гвоздёва, одержала над его гуманитарным воспитанием сокрушительную победу: костистый кулак бывшей поэтической надежды сильно ударил Девушку в лицо.
– Вот так-то лучше, лапушка, – совсем уже другим голосом заговорил жлоб. – Не люблю я, когда меня так называют… Сейчас мы тебя положим в люлечку, разуем-разденем… И сделаем из тебя настоящую полноценную коровушку…
Умело и быстро он справился с платьем и самопошитым женским бельём, освобождая большое горячее тело. Но поверженная девичья плоть вдруг проговорила сквозь зубы:
– 89-38 ВЗД…
– Ах ты, сучка, – удивился насильник, ловко разоблачаясь и сам до кокетливых семейных трусов. – Номер тачки запомнила! Ну, ничего, мы потом что-нибудь придумаем! Мы с тобой еще и подружимся! Я ведь тебе сейчас такие крутые виражи покажу, что ты сама чего доброго задохнешься. И можешь даже не кричать, тут все равно ничегошеньки не слышно.
Девушка крикнула, как плюнула, – яростно, с ненавистью:
– Гад! Гадина ползучая! Убей меня лучше, скот! Убей!..
Она лежала, не двигаясь, чёрные глаза в упор смотрели на Герку. И, едва тот прикоснулся пальцами к её бедру, она извернулась и сильно лягнула его в бок.
Вот теперь Герка озверел. Даже не борьба, а остервенелая драка началась в узкой, тесной комнате. Ужас помогал Девушке, но, владевший кое-какими приёмами, Герка только поначалу растерялся от оказанного ему сопротивления. Уже через мгновение он со смехом выкрутил ей руку за спину, а голову намертво прижал щекой к постели, держа за волосы.
И тут в комнату ворвался Юноша, и прямо от двери бросился на таксиста. Тот одним ударом сбил его с ног и парень, роняя стулья, откатился к окну.
– А ты, щенок, потерпи. Не лезь уперёд батьки. Вот после меня – пожалуйста. А пока полежи, отдохни, сил наберись. Этой телушки надолго хватит… – Герка оглянулся на звук открывавшейся двери. – У-у, кто к нам пожаловал!..
– Выхожу! А он что у тебя остался? Спит? Так разбуди и скажи, что в следующий раз, когда ему взбредёт в голову меня кому-нибудь подложить, пусть потом не напивается с клиентом до бессознательного состояния… Спасибо Феликсу – не бросил, хоть домой довёз… Ладно, ты тоже! Помолчи! Да, взбесилась!
Оборвав разговор, Женщина присела к туалетному столику и опять внимательно посмотрела в зеркало. Неожиданно подмигнула себе, и стала быстро собираться: надела часы, браслет, кольца; сбросила в кожаную сумку косметику. Проверила кошелёк, достала с обратной стороны двери ключи. Набрала номер.
– Простите, а Валерий Ефимович уже проснулся? Еще нет… Извините… Вечером? Хорошо, спасибо.
Взяла со стола ключи, оставленные Геркой, подбросила на ладони.
– Давай, парень! Твоя теперь очередь!
Положила ключи на стол. Ушла.
С улицы донёсся стук её каблуков. Юноша подошёл к окну, посмотрел вниз…
Во двор снова въехала машина, и почти тут же в комнате появился взъерошенный Герка. В руке еще одни ключи.
– В общем так, пацан… Тут у меня… Короче, надо потолковать с человечком. Там у неё трагедия какая-то. Из дома, что ли, выгнали или сама сбежала, пока не понял. Ты вот что… Тут за углом скверик, часок погуляешь, лады?
Юноша пожал плечами.
– Хорошо, – и двинулся к двери.
– Подожди. Человечек у меня в машине, скажи ей, чтобы поднялась сюда. Квартиру скажи.
– Хорошо.
– Входную дверь только не захлопни…
–Хорошо.
Юноша открыл дверь.
– Стой. Только ты так… поинтеллигентнее с человечком… Ну, чего уставился? А, блин, ладно… Ты тогда это, поднимаешься этажом выше, подождешь, пока мы сюда войдем, понял?
Юноша, положил ключи со стола в карман и вышел вслед за таксистом. Во дворе хлопнула дверца машины.
Глава 4
– Захо-одь!
Герка широким жестом впустил в комнату высокую молодую девушку. Очень молодую, очень высокую, и не по годам крепко сбитую.
– Давай, давай, не стесняйся! Во-от. В этой комнатухе ты и будешь с сегодняшнего дня проживать. Месяц, два, три - сколько хошь! И ни про что не спрашивай, ни про что не выясняй. Как я сказал, так и будя! Вещицы твои перевезём поближе к вечеру и все наши расстройства и грустности улетучатся! Тут у нас один паренёк живёт, то бишь, жил, мой земляк, но мы ему скажем: так и так, милдруг-минхерц, пожил-понаслаждался, пора и совесть знать. Дай другим тепереча райской жизни вкусить!.. Так что, мадмазэл? Кофей, коньяк, компот, а то - сигареты? Чё изволите, а?
Девушка молча наблюдала за этой кобелиной суетой.
– Та-ак. Значит, ничего? Не желаете? Так нормально! А может, - уют? Необходим уют? Так создадим и уют! Уют мы сварганим по высочайшему пилотированию! Эт-то чё такое? – Герка находит на телевизоре какой-то бланк. – Ой, телеграмма! Мусор - убрррать! – и он рвёт бланк на несколько частей; подходит к столику с трельяжем. – Эт-то чёй-то? У-у, сколько парфюмерного магазина наворочено! Интересна, интересна! На кой же леший молодому завлекательному парубку столько женской ваксы? А мож-быть он… Нет, про ето вам, мамзэл, ещё рановато… Так, а это чё? Ха–лат. Чей? Женский! Так и есть, завёл кого–то! Ах, паршивец! Хотя, чё ж? Молодой, сильный, здоровый парубок и такая же молодая, красивая, розовощекая девушка. Как, верно, а?
Девушка по-прежнему никак не реагировала на эту возбуждённую прыть.
– Значит, никак. Нормально. Присаживайся, чувствуй себя, как говорится, и все! Никаких проблемностев и сложностев не имеем. Пока, а?..
Загадочное молчание великовозрастной отроковицы показалось Герке уже подозрительным, и его азартный натиск обольстителя чуток ослаб, а таксистский лоск заметно потускнел…
–Значит, никаких. Нормалёк… – уже автоматически завершил он свой неудавшийся «подъезд». И уже собрался, было, объявить план «Б», как немой наконец заговорил:
– Сколько? – окающим баском спросила дивчина с Волги.
– Сколько мне лет? – тут же встрепенулся Герка и стал острить: – “Столько же, сколько и зим!” А? Старушка знала в этом толк! Сколько? Да буквально один поцелуй и вырубаем счетчик!
– Один… – задумались румяные щёки при тугой тёмной косе.
– Два – и на все вечные времена забываем о любых расценках! – не на шутку заводилась мужская похоть.
– Два… – продолжала что–то вычислять эта высоченная парная свежесть.
– А три – падаем на мягкую леопардовую шкуру, – подпустил поэтичности в похабщину крупный ловелас из предместья, – и в ладье любви взвиваемся в пену облаков, превращая обыкновенный таксомотор в сверхзвуковую птицу!
– Раз–два–три…
– Раз–два–три!
– Раз?
– Два!
Мозолистая длань наотмашь хлястнула по распалённой морде таксиста:
– Три!!!
– Так, так. Так. Так-так-так… Утрёмся. И посмотрим более внимательно, чуть более внимательно…
И вдруг в тупом кобелином мозгу дрянного потасканного мужичонки что-то щёлкнуло. В самой глубине его блеклых зрачков полыхнуло какое-то забытое им пламя. И бывшая надежда всего литобъединения «Рваный парус» при районной многотиражке – юный поэт Герман Гвоздёв – с волнующей хрипотцой в голосе выдал страстный стих:
… в эти бешеные зрачки
Разъяренной львицы молодой…
Вглядимся, всё же вглядимся…
И восхитимся
Ликом, пылающим гневом дикой богини!
Вздрогнем и испуганно отшатнёмся,
Встретив трепет губ пересохших
И жемчуг сверкающих белых слепящих зубов!
Глубоко-глубоко, так, чтобы легкие разорвались,
Втянем воздух в себя
И в дрожащие, нервные ноздри ворвётся
Этот пьяный, бродящий и душный
Запах сильного, мощного тела…
Тела юной и гневной пантеры,
Натянувшегося, как струна!..
– Да–а. Здорово…
Произвело, задел стих Девушку. И Герка спросил её тихо и почти робко:
– Значит, – да?
Она была искренна и проста:
– Попробуй, но боюсь, ничего не выйдет. В прошлом годе один попробовал, остался без…
И ещё она умела прелестно смущаться своим, ставшим вмиг пунцовым, крестьянским лицом.
– Без чего?
– Без чаю. Я в буфете «Мечта» работала. При комсомольской стройке.
– Ну, это не велика потеря.
–Да нет, мужики любят иногда чайком побаловаться.
И вдруг Герка скис. Причём неожиданно, резко, сразу – обмяк как-то некрасиво и даже неприятно.
– Прости, – блекло произнёс он и судорожно перехватил лёгкими воздух.
– Бывает, – мягко откликнулись ему низкие грудные звуки.
– Старею. Нам, седовласым, с морщинами под глазами, с трясущимися руками… – начал он было, но сам же осёкся от своей пошлости.
Девушка вгляделась в Геркину шевелюру:
– Правда, – седой.
– Первое время – пижоним, потом – красим, потом – плюем…
– Чья комната? Бабы твоей?
– Жены. Бывшей.
Девушка протянула согнутый палец.
– Разогни.
– Чего?
– Ну, кончай врать.
– С какой стати? Хотя, верно, – вру. Эта комната одной моей старой знакомой.
– Полюбовницы, что ль?
– Как? Хм, полюбовницы… Да, что–то вроде этого.
– А жена?
– Жена есть, дети тоже есть. Всё есть. Всё.
– Чего нет?
– Скажу “тебя” – обидишься. Не поймёшь… Правда, Ларка в самом деле молодая чем-то на тебя смахивала…
– Почему разлюбил?
– С чего ты взяла?.. Хотя, верно. Она, когда первый раз меня застукала, ничего не сказала. И вдруг, через неделю, утром выезжаю из парка, смотрю – стоит на другой стороне улицы. Не понял ничего, подъехал, выхожу, спрашиваю: ”Случилось, чё? Дома?” А она в сумке своей роется, ищет что–то. Я у неё ещё раз спрашиваю – она и ухом не ведет, все копошится… Наконец, достаёт из своего баульчика сапожок… Маленький женский полусапожек… Старый–старый, ему лет десять-пятнадцать было уже… Как хряснет меня… по морде… Как ты сейчас… Хм… Да. Повернулась и пошла. Пересменка – кругом мужики. Ржут, сигналят. У меня помутилось всё, аж почернело. И глаз заплыл сразу. Упал в машину и – газу. Задавить хотел… Феля помешал, – он тогда у нас ещё работал, – чуть раньше меня выехал, да что-то задержался. Все видел. Рванул, да поперёк рыла мне, то есть, машине моей и врезал. Обе наши телеги чуть не всмятку. Мы с ним тогда и подружились.
– А жена?
– Не обернулась. Тогда на меня дом упади – не шевельнулась бы. Такая.
– Почему сапогом?
– А я в свое время этот её сапог целовал да слезами поливал.
– Ушла она от тебя?
– Нет, живём.
– Она ж тебя не любит.
– Много ты знаешь. Ты ещё сопля… любит – не любит.
– Не лайся, я ещё тебе – никто.
– Поцеловала бы ты меня?
– Ты же не сапог.
– Я, может быть, еще хуже, но это не твоего ума дело.
– Верно. Ты хуже, чем сапог, ты – портянка. Я таких на нашей стройке видела. А поцеловать тебя – извини: еще чего доброго задохнешься, если тебе клапан перекрыть. Слабенький ты. И не лезь лучше, паскудник…
И опять все те немалые усилия незабвенной Елизаветы Фердинандовны, основателя и бессменного руководителя литобъединения «Рваный парус», которые она прилагала к молодому дарованию, пропали в туне. Та неистребимая уже скотина, давно и безнаказанно проживавшая в телесной оболочке товарища Гвоздёва, одержала над его гуманитарным воспитанием сокрушительную победу: костистый кулак бывшей поэтической надежды сильно ударил Девушку в лицо.
– Вот так-то лучше, лапушка, – совсем уже другим голосом заговорил жлоб. – Не люблю я, когда меня так называют… Сейчас мы тебя положим в люлечку, разуем-разденем… И сделаем из тебя настоящую полноценную коровушку…
Умело и быстро он справился с платьем и самопошитым женским бельём, освобождая большое горячее тело. Но поверженная девичья плоть вдруг проговорила сквозь зубы:
– 89-38 ВЗД…
– Ах ты, сучка, – удивился насильник, ловко разоблачаясь и сам до кокетливых семейных трусов. – Номер тачки запомнила! Ну, ничего, мы потом что-нибудь придумаем! Мы с тобой еще и подружимся! Я ведь тебе сейчас такие крутые виражи покажу, что ты сама чего доброго задохнешься. И можешь даже не кричать, тут все равно ничегошеньки не слышно.
Девушка крикнула, как плюнула, – яростно, с ненавистью:
– Гад! Гадина ползучая! Убей меня лучше, скот! Убей!..
Она лежала, не двигаясь, чёрные глаза в упор смотрели на Герку. И, едва тот прикоснулся пальцами к её бедру, она извернулась и сильно лягнула его в бок.
Вот теперь Герка озверел. Даже не борьба, а остервенелая драка началась в узкой, тесной комнате. Ужас помогал Девушке, но, владевший кое-какими приёмами, Герка только поначалу растерялся от оказанного ему сопротивления. Уже через мгновение он со смехом выкрутил ей руку за спину, а голову намертво прижал щекой к постели, держа за волосы.
И тут в комнату ворвался Юноша, и прямо от двери бросился на таксиста. Тот одним ударом сбил его с ног и парень, роняя стулья, откатился к окну.
– А ты, щенок, потерпи. Не лезь уперёд батьки. Вот после меня – пожалуйста. А пока полежи, отдохни, сил наберись. Этой телушки надолго хватит… – Герка оглянулся на звук открывавшейся двери. – У-у, кто к нам пожаловал!..
Обсуждения Нежная кожа кулис