15
Вдруг на лестнице раздался громкий топот, и в квартиру ворвалась группа мужчин с фонариками и повязками на рукавах. Громко и часто дышали две крупные овчарки на коротких поводках..
Мужчины ввалились в каморку, и её заполнила мельтешня лучей фонариков.
Вдруг на лестнице раздался громкий топот, и в квартиру ворвалась группа мужчин с фонариками и повязками на рукавах. Громко и часто дышали две крупные овчарки на коротких поводках..
Мужчины ввалились в каморку, и её заполнила мельтешня лучей фонариков.
Пометавшись по стенам, они все замерли на обнажённых фигурах Женщины и Алексея. Последним из ночных гостей вошёл их Главный и отдал всем приказание:
– Документы! Завьялов, Костецкий и ты - осмотреть помещение!
Трое с двумя собаками вышли. Алексей протянул руку к висевшему на стуле пиджаку. Но один из гостей, опередив, сорвал его сам, достал паспорт и подал Главному.
Тот, полистав документ, негромко сказал Женщине:
– Твой.
Алексей сидел на кровати абсолютно голый, положив локти на колени. Бессильная ненависть, исходившая от него, кажется, только забавляла Главного. Он повторил:
– Ну?
Поскольку Женщину испуг парализовал полностью, и она не могла произнести ни звука, то Алексей выдавил их из себя:
– Не “твой”, а “ваш”…
На что Главный только и сказал коротко:
– Помолчи-ка, а?
Он произнёс эти слова так просто и устало, что у Алексея вся его нестерпимая ненависть вдруг куда-то улетучилась, оставив вместо себя покорную и безразличную пустоту.
Тот же шустрый гость, вывернув на стол сумочку Женщины, передал Главному её документы.
В это время с чердака по лестнице осторожно спустилась Егоровна.
Она остановилась у входной двери в квартиру и тихонько задвинула ту самую (теперь понятно, для чего прибитую снаружи) массивную щеколду…
Главный перелистнул страничку в паспорте Алексея.
– А-а… да ты жена-ат?..
Вообще, на допросах механизм ответов включается в человеке как бы сам собой, независимо от того, сдался ты уже или ещё проявлял героизм. Допрашиваемому всегда хочется ответить на любой вопрос. И Алексей тут не был исключением. Несмотря на своё отупение, он произнёс:
– Расписан. Моя жена – вот эта женщина.
Главный открыл паспорт Женщины:
– Эта? Эта «артиска», наверное, чья-нибудь другая жена, только спит она почему-то с тобой.
Далёкая холодная ярость снова зашевелилась в душе Алексея:
– Слушай, ты!
– А-ну, встать!..
Эта команда всегда безотказно вызывала паралич воли любого советского мужчины. Она действовала, как приказ на самоуничтожение при любой попытке соблюсти хоть что-нибудь из короткого перечня мужских доблестей. Да и с голой задницей и прикрытыми ладошкой недостатками не больно-то повыступаешь перед самой паскудной в мире формой – штатской.
Да ещё и при паре псов
.
– Оба! – вот и рык хама, наконец-то, зазвучал из серой оболочки дознавателя.
Алексей и Женщина, пытаясь прикрыться одним одеялом, поднялись с кровати. Бесстыдная картинка, до боли знакомая всем, кого изгоняли из рая!..
Возвратились трое, осматривавшие помещение.
– Ну, что там?
Завьялов:
– Пусто.
Костецкий:
– Никого.
Третий подошёл к главному, и свои результаты сообщил ему на ухо.
– Ефимов! Ты опять?!
Женщина громко рассмеялась.
– Эй, Ефимов! Тебя как зовут-то? Уж не Егором ли?
– Ну…
Женщина разразилась еще пущим хохотом:
– И что ты там увидел? Хочешь, я тебе скажу? Вон в той комнате, здесь, сразу за коричневой дверью лежит дохлый старик! У него еще такая огромная лысая голова и красные руки! Так? А в прихожей, в комнате за белой дверью – что? Правильно, там под потолком вместо люстры болтается мальчик. Так – нет? Такой хорошенький, такой молоденький, правда? Отвечай, – видел?! Ефимов, говори!!!
В честности его ответа вряд ли можно было усомниться:
– Видел.
Но Главному, похоже, было ему не впервой спрашивать Егора об этаком, и он только вздохнул:
– Что ты видел, Ефимов?
– Там – старик, там – мальчик…
Главный ещё раз вздохнул и двинулся к выходу из каморки:
– Ну, пошли, покажешь. Вы – одевайтесь. Завьялов, встанешь за дверью. Остальные – за мной.
И как только мужчины появились в прихожей, в ней мгновенно вспыхнул пожар – это возгорелась-таки от непогашенной папироски Егоровны груда рукописных листов Алексея. Через секунду вся прихожая полыхала как сухая ветка, без дыма.
Пара мужиков, спасаясь, прорвалась сквозь огонь к входной двери, но – старушкина задвижка! Пламя, стремительно наступая, загнало всех обратно в каморку. Никто не издавал ни звука, только яростно трещал во всей квартире огонь.
Во дворик с новым уловом для вытрезвителя въехала машина. Соответствующим ариям протеста в исполнении задержанных граждан аккомпанировали визгливые всхлипы качелей.
Со стороны улицы послышался набат…
Музыкальная кода сотрясала театр, а его подмостки корчились в «огне».
В самом центре сцены стоял голый режиссёр, игравший Алексея, и, воздев длани к колосникам, вопил благим матом:
– Ну, в чём дело, Мика?!!
Он уронил руки и осел в отчаянии на пол…
А над головами зрителей бархатно зазвучала тембральная смесь из закадрового кино-голоса и театрального голоса «по радио»:
– Вот, собственно, и всё, что авторам этого спектакля хотелось рассказать перед тем, как закрыть занавес этой истории Женщины и Алексеев… И снова открыть его. Опять-таки, совершенно непонятно, – зачем?..
Если кто из публики еще не успел уйти, можете присесть, господа… Видите, всё у нас тут на сцене сгорело, то есть, вся квартира и все персонажи сгорели. Чумазые актеры бродят по пепелищу сцены, пахнущей гарью и где местами еще струится дымок…
Режиссёр поднял голову к балкону и заорал на радиста спектакля:
– Да выруби ты, наконец, это!..
Мужской голос оборвался.
В театре воцарилась тишина, в которой вскоре заговорил вечный сверчок…
– Он все испортил! Все!.. – почти со слезами в голосе проговорил постановщик спектакля.
На сцену неторопливо и несколько жеманясь, вышла актриса, игравшая Женщину, и подала режиссёру брюки. Сама она уже почти оделась, осталось только дозастегнуть смелую кофточку.
– Ну, почему ты так говоришь? По-моему, все было прекрасно!
– Ну, да, конечно, прекрасно. Почему ты-то не проверила перед выходом термос, как я тебя просил?
– Я проверила.
– Что там было?
– Коньяк.
Режиссёр чуть не свалился, прыгая на одной ноге и пытаясь другой попасть в брючину.
– Как ты посмела мне не сказать?
– Потому что Мика очень меня попросил. Он сказал, что днем, когда Галка собирала на вечер отмечать премьеру, у него денег не было, вот он и принес, чтоб поставить на стол.
– Термос?
– Ты же знаешь, что у него есть знакомые на заводе… А кстати, что всё-таки он должен был там делать, на скамейке?
– Неужели непонятно… Вон та площадка наверху, как ты думаешь, для чего?
– И гадать не буду.
– Она была предназначена для…
За кулисами начался сначала глухой, а потом все более набиравший силу шум голосов. Наконец, этот ропот выдавил из-за портала сначала часть спины, а затем и всю помрежа Галю.
– Я больше не могу, они как бешенные…
Её тут же перебил голос из-за кулис:
– А я не понимаю!..
И на сценическое «пожарище» изо всех кулис вытекла толпа «простого народа», наряженная под «крестный ход».
– Я не желаю получать незаработанные деньги! Что это значит: “вам заплатят”? Мне обещали, что я буду на сцене, а меня вот этот товарищ Галя удержала! За рясу! А я гримировался целых сорок минут! И вообще, не театр тут у вас, а…
Увидев зрителей в зале, все смешались.
– Так значит, и это ещё не финал, что ли? – съехидничала актриса. – И что дальше?
Через зрительный зал к сцене прошёл молодой милиционер с потрескивавшей на ремнях рацией. Он остановился у рампы…
Галя всмотрелась в него и охнула:
– Это же Георгий Александрович!..
Режиссёр поднял голову, посмотрел на милиционера:
– Жора, в чем дело? Что за маскарад? Почему ты не вышел на сцену?!
– А-а! – восторжествовала артистка, – Так, значит, это вы – наш новый молодой талантливый артист?! Очень приятно! Хорошо начинаете, молодой человек! Далеко пойдете! И нарядились славно! Еще премьеру не сыграли, а вы уж к капустнику готовитесь?! Молодцом! Учитесь, товарищи! У Жо-ры!
Милиционер несколько смутился, но старался не терять строгого лица:
– Граждане, вы что-то всё перепутали. Я не Георгий Александрович, и не Жора ваш. Я в милиции работаю, правда, недавно, до этого, конечно, дружинником был. Зовут меня Егор Ефимов. А к вам я по неотложному делу.
И, протянув режиссёру паспорт, он продолжил:
– Тут, недалеко, около церкви, одного человека стоптали… пьяный был… ну, а когда крестный-то ход начался, он, видно, заснувши был, да и сковырнулся со скамейки на землю… Так мы уж после обнаружили… Ну, труп в морг увезли, а я к вам направился. Ваш? Я недавно его по телевизору видал в одной постановке, маленькая, правда роль-то была, да я запомнил почему-то и опознал его сразу… Ваш, значит? Надо тогда, чтоб кто-нибудь в отделение пришел…
Актриса закричала:
– Какое сегодня число?!
– Документы! Завьялов, Костецкий и ты - осмотреть помещение!
Трое с двумя собаками вышли. Алексей протянул руку к висевшему на стуле пиджаку. Но один из гостей, опередив, сорвал его сам, достал паспорт и подал Главному.
Тот, полистав документ, негромко сказал Женщине:
– Твой.
Алексей сидел на кровати абсолютно голый, положив локти на колени. Бессильная ненависть, исходившая от него, кажется, только забавляла Главного. Он повторил:
– Ну?
Поскольку Женщину испуг парализовал полностью, и она не могла произнести ни звука, то Алексей выдавил их из себя:
– Не “твой”, а “ваш”…
На что Главный только и сказал коротко:
– Помолчи-ка, а?
Он произнёс эти слова так просто и устало, что у Алексея вся его нестерпимая ненависть вдруг куда-то улетучилась, оставив вместо себя покорную и безразличную пустоту.
Тот же шустрый гость, вывернув на стол сумочку Женщины, передал Главному её документы.
В это время с чердака по лестнице осторожно спустилась Егоровна.
Она остановилась у входной двери в квартиру и тихонько задвинула ту самую (теперь понятно, для чего прибитую снаружи) массивную щеколду…
Главный перелистнул страничку в паспорте Алексея.
– А-а… да ты жена-ат?..
Вообще, на допросах механизм ответов включается в человеке как бы сам собой, независимо от того, сдался ты уже или ещё проявлял героизм. Допрашиваемому всегда хочется ответить на любой вопрос. И Алексей тут не был исключением. Несмотря на своё отупение, он произнёс:
– Расписан. Моя жена – вот эта женщина.
Главный открыл паспорт Женщины:
– Эта? Эта «артиска», наверное, чья-нибудь другая жена, только спит она почему-то с тобой.
Далёкая холодная ярость снова зашевелилась в душе Алексея:
– Слушай, ты!
– А-ну, встать!..
Эта команда всегда безотказно вызывала паралич воли любого советского мужчины. Она действовала, как приказ на самоуничтожение при любой попытке соблюсти хоть что-нибудь из короткого перечня мужских доблестей. Да и с голой задницей и прикрытыми ладошкой недостатками не больно-то повыступаешь перед самой паскудной в мире формой – штатской.
Да ещё и при паре псов
.
– Оба! – вот и рык хама, наконец-то, зазвучал из серой оболочки дознавателя.
Алексей и Женщина, пытаясь прикрыться одним одеялом, поднялись с кровати. Бесстыдная картинка, до боли знакомая всем, кого изгоняли из рая!..
Возвратились трое, осматривавшие помещение.
– Ну, что там?
Завьялов:
– Пусто.
Костецкий:
– Никого.
Третий подошёл к главному, и свои результаты сообщил ему на ухо.
– Ефимов! Ты опять?!
Женщина громко рассмеялась.
– Эй, Ефимов! Тебя как зовут-то? Уж не Егором ли?
– Ну…
Женщина разразилась еще пущим хохотом:
– И что ты там увидел? Хочешь, я тебе скажу? Вон в той комнате, здесь, сразу за коричневой дверью лежит дохлый старик! У него еще такая огромная лысая голова и красные руки! Так? А в прихожей, в комнате за белой дверью – что? Правильно, там под потолком вместо люстры болтается мальчик. Так – нет? Такой хорошенький, такой молоденький, правда? Отвечай, – видел?! Ефимов, говори!!!
В честности его ответа вряд ли можно было усомниться:
– Видел.
Но Главному, похоже, было ему не впервой спрашивать Егора об этаком, и он только вздохнул:
– Что ты видел, Ефимов?
– Там – старик, там – мальчик…
Главный ещё раз вздохнул и двинулся к выходу из каморки:
– Ну, пошли, покажешь. Вы – одевайтесь. Завьялов, встанешь за дверью. Остальные – за мной.
И как только мужчины появились в прихожей, в ней мгновенно вспыхнул пожар – это возгорелась-таки от непогашенной папироски Егоровны груда рукописных листов Алексея. Через секунду вся прихожая полыхала как сухая ветка, без дыма.
Пара мужиков, спасаясь, прорвалась сквозь огонь к входной двери, но – старушкина задвижка! Пламя, стремительно наступая, загнало всех обратно в каморку. Никто не издавал ни звука, только яростно трещал во всей квартире огонь.
Во дворик с новым уловом для вытрезвителя въехала машина. Соответствующим ариям протеста в исполнении задержанных граждан аккомпанировали визгливые всхлипы качелей.
Со стороны улицы послышался набат…
Музыкальная кода сотрясала театр, а его подмостки корчились в «огне».
В самом центре сцены стоял голый режиссёр, игравший Алексея, и, воздев длани к колосникам, вопил благим матом:
– Ну, в чём дело, Мика?!!
Он уронил руки и осел в отчаянии на пол…
А над головами зрителей бархатно зазвучала тембральная смесь из закадрового кино-голоса и театрального голоса «по радио»:
– Вот, собственно, и всё, что авторам этого спектакля хотелось рассказать перед тем, как закрыть занавес этой истории Женщины и Алексеев… И снова открыть его. Опять-таки, совершенно непонятно, – зачем?..
Если кто из публики еще не успел уйти, можете присесть, господа… Видите, всё у нас тут на сцене сгорело, то есть, вся квартира и все персонажи сгорели. Чумазые актеры бродят по пепелищу сцены, пахнущей гарью и где местами еще струится дымок…
Режиссёр поднял голову к балкону и заорал на радиста спектакля:
– Да выруби ты, наконец, это!..
Мужской голос оборвался.
В театре воцарилась тишина, в которой вскоре заговорил вечный сверчок…
– Он все испортил! Все!.. – почти со слезами в голосе проговорил постановщик спектакля.
На сцену неторопливо и несколько жеманясь, вышла актриса, игравшая Женщину, и подала режиссёру брюки. Сама она уже почти оделась, осталось только дозастегнуть смелую кофточку.
– Ну, почему ты так говоришь? По-моему, все было прекрасно!
– Ну, да, конечно, прекрасно. Почему ты-то не проверила перед выходом термос, как я тебя просил?
– Я проверила.
– Что там было?
– Коньяк.
Режиссёр чуть не свалился, прыгая на одной ноге и пытаясь другой попасть в брючину.
– Как ты посмела мне не сказать?
– Потому что Мика очень меня попросил. Он сказал, что днем, когда Галка собирала на вечер отмечать премьеру, у него денег не было, вот он и принес, чтоб поставить на стол.
– Термос?
– Ты же знаешь, что у него есть знакомые на заводе… А кстати, что всё-таки он должен был там делать, на скамейке?
– Неужели непонятно… Вон та площадка наверху, как ты думаешь, для чего?
– И гадать не буду.
– Она была предназначена для…
За кулисами начался сначала глухой, а потом все более набиравший силу шум голосов. Наконец, этот ропот выдавил из-за портала сначала часть спины, а затем и всю помрежа Галю.
– Я больше не могу, они как бешенные…
Её тут же перебил голос из-за кулис:
– А я не понимаю!..
И на сценическое «пожарище» изо всех кулис вытекла толпа «простого народа», наряженная под «крестный ход».
– Я не желаю получать незаработанные деньги! Что это значит: “вам заплатят”? Мне обещали, что я буду на сцене, а меня вот этот товарищ Галя удержала! За рясу! А я гримировался целых сорок минут! И вообще, не театр тут у вас, а…
Увидев зрителей в зале, все смешались.
– Так значит, и это ещё не финал, что ли? – съехидничала актриса. – И что дальше?
Через зрительный зал к сцене прошёл молодой милиционер с потрескивавшей на ремнях рацией. Он остановился у рампы…
Галя всмотрелась в него и охнула:
– Это же Георгий Александрович!..
Режиссёр поднял голову, посмотрел на милиционера:
– Жора, в чем дело? Что за маскарад? Почему ты не вышел на сцену?!
– А-а! – восторжествовала артистка, – Так, значит, это вы – наш новый молодой талантливый артист?! Очень приятно! Хорошо начинаете, молодой человек! Далеко пойдете! И нарядились славно! Еще премьеру не сыграли, а вы уж к капустнику готовитесь?! Молодцом! Учитесь, товарищи! У Жо-ры!
Милиционер несколько смутился, но старался не терять строгого лица:
– Граждане, вы что-то всё перепутали. Я не Георгий Александрович, и не Жора ваш. Я в милиции работаю, правда, недавно, до этого, конечно, дружинником был. Зовут меня Егор Ефимов. А к вам я по неотложному делу.
И, протянув режиссёру паспорт, он продолжил:
– Тут, недалеко, около церкви, одного человека стоптали… пьяный был… ну, а когда крестный-то ход начался, он, видно, заснувши был, да и сковырнулся со скамейки на землю… Так мы уж после обнаружили… Ну, труп в морг увезли, а я к вам направился. Ваш? Я недавно его по телевизору видал в одной постановке, маленькая, правда роль-то была, да я запомнил почему-то и опознал его сразу… Ваш, значит? Надо тогда, чтоб кто-нибудь в отделение пришел…
Актриса закричала:
– Какое сегодня число?!
Обсуждения Нежная кожа кулис