Нежная кожа кулис

– Когда-нибудь умру, – прошептал пересохшим горлом Алексей и тыльной стороной отяжелевшей руки стёр со лба крупные бисерины пота.

Она поддёрнула подушку, приподнялась на локтях и легла чуть повыше. Попыталась рассмотреть что-нибудь в этой кромешной тьме, но зрение ещё не восстановилось, ещё проскакивали по глазным нервам затухающие разряды, и она разглядела за ними только неясные контуры окошек, да маленький кусочек неба между чёрными изломами крыш…

– Ты же говорил как-то, – она, наконец, восстановила дыхание, – что пишешь с вечера до глубокой ночи, а тут даже света нет…

– Есть… Я просто не хочу сейчас.
– Писать?
– Нет, света не хочу.
Она поджала колени, обхватив их руками
– Все равно, это страшная какая-то квартира… и комната. В каждом углу мерещится что-нибудь. Тебе - нет?

– Я уже привык к этому… – Алексей тоже сел, опустив ноги с кровати. – Одно время у меня уже была до предела светлая комната, так что, здесь я…

Он повернул голову к окошкам и надолго замолчал, глядя на тот же клочок неба.

Женщине надоело ждать:
– Что, здесь ты?
– Здесь я отдохну.
– Как это – “отдохну”?
– Так, просто отдохну, отосплюсь и так далее…
Он встал и с удовольствием долго и смачно потянулся.

Женщина глянула на контур его тела, обозначившийся на фоне окна, и мысли живо потащили её к воспоминаниям о том, что эта мускулистая фактура только что вытворяла с ней в постели. Чтоб далеко в них не заползать, она заговорила:

– Что это на тебя нашло - не успел придти, и сразу… Я даже подарок не успела вручить.

Алексей быстро повернулся и сел на край кровати:
– Какой подарок?
Женщина от его резкого движения инстинктивно схватилась за простыню:

– Ты что?!
– Попишу, сяду…
– Н-да… Дай хоть подарить. Дотянись до сумки.
Он надел один тапок, и стал нашаривать другой. Одновременно попытался передать ей сумку, но не удержал и свёрток с подарком вывалился на пол. Женщине стало смешно. Алексей включил свет – тусклую голую лампочку под потолком и уставился на пакет с подарком.

– Что это?
– Халат. Я знаю, что ты дома ходишь только голым. Мне это, безусловно, нравится, но иногда я боюсь, что ты застудишься.

Алексей поднял пакет и сев обратно на кровать, развернул бумагу. Красивый шёлковый халат растёкся по его коленям, переливаясь глубокой насыщенной синевой, на которой яркой желтизной светились пятна золотого шитья. Халат явно был очень дорогой.

– Почему? – задал он не самый умный вопрос.
– Это тебе на новоселье.
– Спасибо, – Алексей растерялся и потому спросил ещё более глупо: – Чей?

– Китайский, – важно ответила Женщина. – Прадедушкин.

– Разве он китаец? – Алексей быстро пришёл в себя, и к нему вернулась способность

иронизировать. – Ну, теперь нам нечего бояться, – он осторожно потрогал пальцем гладкую и прохладную ткань халата: – А не рассыплется? Вещь-то древняя…

– Он его не носил ни разу, – чуть ли не обиделась Женщина.

– А чего так?
– Не успел. Утром купил, а вечером затонул.
– Не понял… – сощурил глаза Алексей. – Как затонул, кто?

– Дедушкин корабль затонул, мне мама рассказывала.
– М-м… – уважительно промычал Алексей, и после паузы осторожно спросил: – А халат что, всплыл?

Женщина посмотрела на него почти зло. Она не очень любила юмор, так как плохо в нём разбиралась, и почти всегда принимала шутки за личные оскорбления.

– Дальше мне не известно.
Алексей не стал, всё-таки, надевать на себя халат, а снова завернул его в бумагу.

– Ты когда сюда пришла?

– Утром, сразу после твоего ухода.
– И все время ждала здесь?
– Ждать - это искусство, как сказал… Что-то я уже совсем из другой оперы… Садись, пиши, я спать хочу, – Женщина откинулась на подушку.

Алексей достал из-под стола старый обшарпанный портфель. Сев за стол, он стал вынимать бумаги и раскладывать их большими стопками на столе. Она скосила глаза на него и, увидев гору бумаг на столе, неподдельно изумилась:

– Ого! Когда ты успел всё это исписать?.. Ничего себе!..

– Мешаешь…
– Это что, ты всё сам? Всю эту кучу бумаг сам сочинил?

– Нет, тут есть и не моё. Говорю же, мешаешь…
– Но интересно же, чего ты! А чьи ещё кроме твоих?
– Не важно.
– А твоего-то там много?
– Хватает. Мне работать надо, – попросил Алексей.
Но любопытство её не отпускало:
– Так кто там твой соавтор-то, а? Хоть серьёзный человек, солидный писатель, или так себе?

– Фёдор Михалыч.
– А-а… – разочарованно протянула она. – Нет, его не люблю. Скучный он для меня.

– Это кому – как.
– Ладно, пиши, я сплю… – она аккуратно прикрыла зевок ладошкой и отвернулась. Но, поскучав носом в стенку какое-то время, Женщина осторожно спросила:

– До конца еще далеко?
– Конец уже позади. Я переписываю.
– Вот те, здрасьте! Зачем? Просто набело или что-нибудь изменяешь?

– Ничего не меняю. Страшновато ставить точку. Будто убиваешь всех сразу.

Женщина, перекатившись на плечах, повернулась к Алексею и внимательно посмотрела ему в спину.

– А прочти это мне… – неожиданно предложила она.
– Нет, – тут же буркнул Алексей, не оборачиваясь.
Сон вдруг ушёл от неё. Снова сев на кровати, она также крепко обхватила руками свои круглые коленки.

– Скажи, эта твоя, как ты говоришь, писанина - это что? Ну, жанр-то у этого, какой – роман, сценарий, пьеса, просто стихи?

– Что-то среднее, – подумав, ответил Алексей.
– Ага, понятно…
Женщина немного покачалась на своих крепких ягодичках из стороны в сторону…

– Скажи, а что со всем этим будет потом? Ну, когда ты, всё-таки, поставишь точку?

– Скорее всего, – он вздохнул с усмешкой, – ничего.

– Но, что с этим твоим «ничего» делать-то? Книжку издавать, ставить в театре, фильм снимать?

– Что-то среднее.
– Ага, понятно…
Она продолжала раскачиваться, и лежанка уютно поскрипывала под ней.

– Скажи, а кто, по-твоему, мог бы это твоё “что-то среднее” осуществить?

– Может быть, я, – произнёс Алексей, правда, с большим сомнением в голосе. – Да мне никто не даст.

– Конечно, не даст, – согласилась она. – А кроме тебя?

– Мика?.. – предположил он, но тут же отказался, – нет, ему тем более не дадут.

– А что, это действительно настолько… достойно? Что все вокруг так ополчатся?

– Нет. Просто, вряд ли, кому-нибудь это будет интересно.

Раскачивание остановилось. Её голова вновь повернулась к Алексеевой спине.

– Зачем же ты тогда пишешь?
– Затем, что это интересно мне.
– Вот как! – искренне удивилась Женщина такой наглости. – Не слишком жирно?

– Слишком. Иногда.
Сказав это, Алексей бросил писать, откинулся на спинку стула и, наклонив голову вбок, закрыл глаза.

– Расскажи мне, – мягко попросила она.

И хоть сейчас самого Алексея здесь, по всей видимости, не было, кто-то стал медленно ронять за него слова…

Сначала одно – короткое, шипящее и острое, как штык:

– Что.
Потом второе – глухое, чужое и непонятное, словно далёкие загадочные горы:

– Тебе.
И третье – после падения мгновенно ускользнувшее в невидимую расщелину:

– Рассказать.

Но на Женщину его инотрансляции никакого впечатления не произвели. Глаза её продолжали смотреть любопытно, почти азартно, а голос был, хоть и вкрадчиво осторожен, но скушен и сух:

– Как это всё было бы, если бы тебе разрешили?..

Алексей открыл глаза и опять долго молчал, но всё же помнил вопрос, хоть и ответил тем же:

– Зачем?..
– А вдруг мне тоже будет интересно… – съехидничала Женщина. – И потом… Я чувствую, что ты… ну, ладно, скажем – талантлив, но ведь я это только чувствую, а мне хотелось бы знать точно.

– Для чего?
– Честно?
– По возможности.
– Чтобы решить: остаться с тобой или нет?
– Можешь идти, – он сказал это почти безразлично.
– Но тебе же еще важнее, чем мне - знать. А ты не знаешь. Так вот я и предлагаю тебе: расскажи мне эту работу, - прочитай, проиграй, пропой, подробно и в красках, как ты умеешь. И, если я опять буду в восторге, у тебя появится хоть какая-то уверенность в себе, и ты поставишь точку в своей писанине. А если я ничего не пойму, – называешь меня, кем угодно и вышвыриваешь вон. Из головы и из постели. Я даже сама не буду тебя бросать, чтоб не травмировать, а подожду, пока ты меня выгонишь.

– Уходи, – это он произнёс уже уверенно и твёрдо.
– Не-ет, ты сначала расскажи, а потом мы посмотрим.

– Убирайся!.. – а это даже не прокричал, а прошипел.

Улыбка скользнула по её тонким губам, и она воскликнула радостно:

– Так гасите, свет, дяденька! Не люблю перед чужими мужиками сверкать…

Алексей в ярости шагнул к выключателю и, чуть не раздавив его о стену, погасил свет.

Женщина стала медленно одеваться. Надев одну из деталей туалета, она замирала в задумчивой позе, а потом начинала бесцельно перемещаться по каморке в разные стороны, якобы в поисках следующей вещи. То к окну, то к двери, то к постели… То опять к окну.

И, в конце концов, он не выдержал.
– Подожди…
Это засмеялась не она, дрожащий звук глубокого смеха шёл из пещерной древности первых Евиных уловок:

– А-а… испугался?
Но Алексей был серьёзен. И не женские трюки его переубедили, а что-то, что, как предполагала его интуиция, выяснится чуть позже.

– Будешь слушать?
Глаза Женщины засветились блёстками нетерпения:
– Буду слушать!..

Уж что-что, а давать клятвы было одним из самых любимых её занятий. Ещё со времени первых своих ответов на страстный призыв старших пионервожатых «Будь готов!», она навек запечатлела в себе огненную сладость ответных слов клятвы. Никогда не предавала она забвению тягучую сладость этого жертвенного чувства и при любом удобном случае вызывала в своём теле мурашкоподобные покалывания высоковольтных разрядов.

Алексей же продолжал обставлять жёсткими условиями своё первое авторское исполнение:

– И молчать. До конца.
– И молчать! – пылко пролепетала она. – До конца!
Щёки её полыхали. Шустрой белкой она запрыгнула обратно в кровать и замерла. Но не надолго.

– Кстати, – прошептала она, – как это у тебя называется?

Алексей поморщился, было, но так как швартовые были уже отданы, и построенный им корабль мягко соскользнул в зеркальную гладь будущей неизвестности, он торжественно произнёс:

– “Может быть, и талант”.
– Ого! – округлились и без того большие глаза Женщины. – Вот видишь, - уже интересно! Все - молчу. Начинай!..

Со стороны улицы послышался колокольный звон…

Алексей взял со стола листы и, изредка заглядывая в них, начал…