21
Собственно, сам спектакль, который поставили в театре, на этом закончился. Художественный свет на сцене сменился на «дежурный», бледный и холодный. Актёры тихо разошлись со сцены разгримировываться и переодеваться.
Собственно, сам спектакль, который поставили в театре, на этом закончился. Художественный свет на сцене сменился на «дежурный», бледный и холодный. Актёры тихо разошлись со сцены разгримировываться и переодеваться.
А публика в зале на этот раз пребывала в серьёзном недоумении. Всё-таки, финал для публики – дело святое и, если она его не понимает, могут возникнуть крупные неприятности. Так было и в этом случае – в зрительном зале зависла неприятная пауза. Свистеть в драмтеатре тогда ещё было не принято.
Ситуацию усугублял и антрактный свет, который набрали в зрительном зале.
Кстати, все тут же обратили внимание на Женщину-зрительницу в кресле на сцене. Её глаза были плотно закрыты. Не открывая их, она вдруг произнесла:
– Чего вы хотите?..
Снова, как в конце первого действия, слева из-за кулис появился Режиссёр.
– Я повторяю: чего вы сейчас хотите? – переспросила Женщина.
– Даже и не знаю… – режиссёр был явно огорошен, хотя, может быть, и искусно изображал растерянность. – Это настолько для меня неожиданно…
– Что “неожиданно”? То, что я заговорила?
– Да, и это тоже, само собой…
– В третий раз я вас спрашиваю, чего вы хотите?
– Наверное, узнать, чего хотите вы…
Возникла пауза, во время которой кто-то услужливо подставил режиссёру из-за кулисы стул, но он не сел на него, а пересёк сцену и остановился напротив Женщины…
Всё ещё, не открывая глаз, она заговорила снова:
– Ваша жестокость беспредельна. Ко мне. Чего я хочу… – задумчиво повторила она вопрос режиссёра. – Некая женщина в результате неких неприятных для неё событий однажды потеряла способность говорить… Лишилась, так сказать, Божьего дара – речи… И в течении нескольких лет не могла произнести ни слова… И вот как-то раз, будучи проездом в одном маленьком городе, она проходила по улице мимо красивого особняка, оказавшегося театром. Какой-то насквозь промокший забулдыга остановил её, и она зачем-то купила у него «лишний билетик». К слову: я так понимаю, что там, на улице это были вы, господин режиссёр? Даже побриться потом успели, молодец!.. И вот эта бедная женщина посмотрела сегодня в вашем театре странный, но правдивый и безжалостный спектакль. Про себя и про свою жизнь… Жизнь, которая, вообще-то уже давно никому на свете не интересна и до которой никому нет никакого дела… И – о, чудо! Эта немая женщина-зрительница заговорила!.. Но это бы ещё ничего, такое бывает, говорят, при стрессах… Дальше – больше. Некто в чёрном, предполагается, что это режиссёр действа, обращается к несчастной бабе с жуткими по бесстыдству и жестокости словами: “Чего вы хотите?”…
В зале стояла гробовая тишина. Несмотря на жёсткий тон Женщины, режиссёр смотрел на неё, не опуская глаз.
– Чего я хочу… – ещё раз проговорила она. – Ответ естественен: говорить. Вот вы лично, господин хороший, уже, кажется, наговорились… И договорились до того, что вернули мне… как вы думаете, что? Возможность произносить слова. Но не больше, уважаемый, не больше…
Наконец, Женщина открыла глаза и посмотрела на Мужчину в упор и, сощурившись, спросила:
– Вы мне их, – она кивнула в глубину сцены, – вернете? Нет. Жизнь? Нет. Так что ж? Чего мы оба с вами еще хотим и чего еще ждем? Знаете? Тоже нет.
Женщина некоторое время сидела молча, вытянув губы в трубочку и, постукивая подушечками пальцев друг о друга. Наконец она вздохнула и произнесла:
– Мура какая-то все это, господин режиссёр, весь этот наш с вами диалог… Вы ждали от меня ослепительно яркой вспышки в финале вашего спектакля… Ждали эффектного окончания вашей постановки: я, потрясенная виденным, обычная, рядовая женщина, только в течение нескольких лет немая, вдруг обретаю дар речи и… О, как вы себе нафантазировали эту великолепную, изумительную эмоциональную сцену моего потрясения! Может быть, я сначала должна была начать как-нибудь нечленораздельно мычать? А потом, наверное, стала бы выдавливать из себя отдельные буквы алфавита, и, брызгая слюной, заикаясь, ломая язык, складывать их в слова? А потом, постепенно обретая речь, в конце концов, прочла бы какой-нибудь замечательный стишок? Или «Отчего люди не летают?» Или «Любители вы театр?» Или… Ничего не вышло у тебя, парень… Почему-то. Посмотрите, я же не притворяюсь, не сдерживаюсь, я действительно холодна как… бутылка шампанского… Вот видите, вы морщитесь, действительно пошленькое сравнение… но очень подходящее для моего пошленького состояния… Не сердитесь, господа артисты, я искренне сочувствую вам… Кстати, а что ж мы будем делать с остальными вашими зрителями? Вот видите, вы, и сами не знаете… А ведь они вам этого не простят, – того что вы им в конце ничего такого интересненького не придумали! Финал у нас с вами получается жиденький…
К этому моменту разгримировавшиеся актеры один за другим потихоньку вышли на сцену и тихо расселись кто где. А режиссёр, отойдя от Женщины, присел на стул у кулисы.
Женщина некоторое время молча разглядывала их, затем сказала:
– Единственное, чем я могла бы вам помочь, так это хоть как-то прокомментировать всё, что тут разыгрывалось. Вообще-то у меня в голове сохранился этакий «бортовой журнал». В нём всё и зафиксировано. Как мой броненосец по жизни плавал, как в подводную лодку перестраивался, какие пробоины получил и как ко дну пошёл. И как на том дне лежал… И т.д. и т.п. Могу полистать. Так как?..
Артисты только развели руками, мол, конечно, о чём разговор!
– Но эмоциональной актерской игры не ждите… Рада бы, да не могу. Хоть и умею.
Она повернулась к режиссёру и усмехнулась:
– Ну, а за речь мою вы теперь не отвечаете, товарищ режиссёр, раз уж я сама заговорила, так что не волнуйтесь. Итак, вопрос первый: кто такой Валерий Ефимович, которому я несколько раз звонила? У вас этого никто, кажется, так и не понял. Впрочем, нет… давайте уж по порядку…
22
Женщина встала из кресла. Она чувствовала себя на сцене так, как будто на ней родилась.
Её тело не знало ни стеснительной неловкости непрофессионала, ни пресловутой наглости актёрской свободы существования, что есть суть – тот же примитивный актёрский зажим.
Её речь текла свободно, а движения были просты и спокойны, но за этими свободой, покоем и простотой стояла, конечно же, очень и очень большая цена…
– Когда я поняла, что Щен мой умер, умер во сне, я, как пришла в себя, стала соображать, что же делать? Ведь Анна Леопольдовна во время своего ночного приступа подкралась к двери моей комнаты и закрыла нас ключом, который я по неосмотрительности оставила снаружи… Так что добраться до телефона и позвонить куда-нибудь у меня не было никакой возможности…
Актёр, игравший роль Герки поднял руку, как в классе.
– Но у Щена же был ключ, который я, то есть Герка, вам отдал утром? Простите, я вас перебил.
– Ничего страшного. Мы ведь уже не играем. Именно – был. Но вы помните, в каком состоянии он явился ко мне вечером и как выглядел?
– Конечно, мы сидим в одной гримёрке. Я ему кое-что из грима подсказал, он ведь у нас недавно, только после института.
– Хороший мальчик… Ну, ладно. Потом, уже ночью, когда происходило то, что вы не показали, а заменили многоточием и музыкой… Хотя вот тогда-то и произошло между мной и моим Щеном самое главное. Ну, на нет и суда нет. Так вот, после я всеми правдами и неправдами выудила из него, кто его изуродовал… Что с вами? Почему вы побелели? – она подошла к актёру. – Вы предполагали правильно… И вообще, приношу вам свою искреннюю признательность: вы очень точно сыграли свою роль… порой мне казалось, что Герка действительно встал из гроба и вот он живой, передо мной…
– Из гроба?!
– Да. Они в тот последний день вернулись с Ларисой от меня домой, он ушел в ванную, сказал ей, что принять душ, и там повесился. Когда его хоронили, первыми за гробом шли мы трое: его жена и две его любовницы. Лариса часто теряла сознание, так что мы с Тонькой её поддерживали с двух сторон. Вместе и земли в могилу кинули по горсти. Вместе с кладбища возвратились. К ним домой. Вместе посидели за столом. Нас трое и дети. Хорошие у него… у нее… у них дети. Оказывается, они – Герка с Ларисой – росли вместе в детдоме.
– Спасибо…
– Так! Значит, суть истории с ключом заключается в следующем… После того, как Щен пообещал Старику убить Герку, он вечером приплелся к проходной таксопарка. О чем они с ним говорили, не знаю, только когда перешли в скверик, – там где потемнее, – и Щен, собрался заехать Герке в ухо… Он ведь дурачок не знал, что Феликс дожидался своего друга на другой стороне улицы и пошел за ними. Дальше все происходило просто. Удар сзади ребром ладони, человек теряет сознание и так далее. Так вот, о ключе. Как я уже говорила, ключ у него был, верно, Гера, в брюках, в кармане. Только ты потом ему ботинкам, видно, карман зацепил, когда в пах бил, и полбрючины вырвал. Вот ключ и вывалился. Понял, Герочка?.. Простите, я увлеклась. Сами виноваты – не играйте так достоверно… Теперь вам понятно о ключе?
– Я так и думал. А позвольте еще вопрос: как же в тот вечер Щен открыл вашу входную дверь без ключа?
– Может быть, это я оставила дверь открытой? – встрепенулась и высказала свою догадку актриса, игравшая Анну Леопольдовну.
– Может быть, Анна Леопольдовна, может быть… Возможно, что и я сама уже ждала его и поэтому не закрыла входную дверь… Ведь приготовила же я ему раскладушку… Ужин. Но это так, мелочи. Главное было в другом. Сложилась довольно тяжёлая для меня ситуация. Во-первых, мне предстояло провести всю ночь в обществе покойника. Во-вторых, этот юный труп еще минут пятнадцать назад был сильным, здоровым, хоть и избитым зверски, но очень красивым и талантливым молодым мужчиной. В-третьих, я всего лишь пару часов назад встретила то самое единственное, главное и заветное, о чём хоть раз в жизни молится по ночам каждая нормальная женщина. В-четвёртых, я так полюбила это прекрасное юное существо всеми остатками своей души, что поклялась себе, что никогда и ни за что с ним не расстанусь. И, наконец, в-пятых, это встреченное мною счастье всего лишь час назад старомодно попросило у меня моей руки…
Женщина остановилась около кулисы и кому-то за ней кивнула, здороваясь. Затем она продолжила свой рассказ.
– Действительно, было не сладко. Всего этого тоже нет в вашем спектакле, но, может, оно и к лучшему. Скажут ещё, что «так не бывает, напридумывали тоже мне тут!»… Ведь мы с моим мёртвым Щеном «говорили» не переставая часов шесть, до самого рассвета. Нет, конечно, говорила только я. Он слушал. Но и живым и… не живым он слушал меня так, как никто, кроме мамы в детстве. Я ему всё рассказала, до конца, до своей последней правды. И он мне тоже…. Я же про него, про мальчика моего всё поняла и почувствовала сразу же, как только увидала в то трясучее утро. Он жил без кожи, он был иной, он был – настоящий. Все бабы в этом зале меня поймут. Мы ведь в любом мужике такого мальчишку разглядим: и в самом завалящем и в самом свирепом. Вы нам дайте только чуть передохнуть, чуть оглядеться, чуть руки высвободить, чтоб по голове его успеть вовремя погладить!.. Извините, увлекаюсь что-то… Часов в семь утра, когда уже совсем рассвело, я случайно выглянула в окно и увидела девушку, соседку из пятого подъезда. Она белье во дворе развешивала. Я ее позвала и вот она-то нас и открыла … Все процедуры заняли часа полтора. Я не могла объяснить ни врачам, ни в милиции, кто такой Щен, откуда он родом, как его зовут даже… К тому же перебои с речью уже стали появляться, но тогда я еще могла разговаривать. Лишь немного заикалась… Сказала почему-то, что познакомилась с мальчиком в театре… и все. Я не собиралась никого покрывать, ни тебя, Гера, ни Фелю, просто мысль о вас мне как-то вообще не пришла тогда в голову… Мне сказали, что когда я понадоблюсь, меня вызовут, и посоветовали сходить к врачу.
Режиссёр спросил глухо:
– Что у него было?
– У Щена? Врачи сказали, похоже на инфаркт. Перед этим он уже имел два микро.
– Какой ужас! – тихо всплеснула руками актриса, игравшая Анну Леопольдовну. – В двадцать лет!
– Дальше. К десяти часам утра мне нужно было ехать к Валерию Викторовичу. Вот мы и до него добрались. Я, было, засомневалась, ехать или нет, а потом схватила частника и поехала… Валерий Викторович – это врач, а я была уже на третьем месяце. Думаю, подробнее объяснять нет необходимости…
– Простите, это…
Женщина ответила очень просто:
– Да, это от него, он Геры.
– Как же вы могли с тем мальчиком?..
Этот вопрос задала артистка, исполнявшая роль Ларисы…
23
В каждом русском государственном театре всегда были, да и вряд ли можно надеяться, что скоро исчезнут, как минимум один артист и одна артистка с лютой ненавистью к театру.
Чем и как он их так обидел, каждый раз по прошествии времени разобраться было вряд ли возможно. Но эти персонажи внутренней жизни театра разрушали в нём буквально всё, к чему прикасались: от человеческих отношений до художественных процессов.
И, как любые паразиты, твари и гады, они всегда были неуязвимы и, наверное, в принципе вряд ли истребимы.
На их несуществующей совести не один загубленный талант, не одна изуродованная судьба, не один спившийся гений.
А что уж говорить, когда таких представителей нашей творческой интеллигенции в труппе не один-два, а поболее, к примеру, с десяток. Да если они ещё собьются в стаю и станут, как говорят в театрах, «дружить против кого-нибудь»…
Не хочу сказать, что актриса, исполнявшая роль Ларисы обладала всем этим в описанной мере, но хорошие задатки у товарища явно имелись, и автор погрешил бы против истины, если б не написал выше того, что написал.
Задав свой возмущённый вопрос, она добавила к нему то самое знаменитое истеричное словцо, которое в стае обычно бывало сигналом к тотальной атаке на избранную цель.
Наши театральные гиены, заслышав его, тут же брали жертву в плотное кольцо. А затем начинали безжалостно рвать на части и жрать на глазах у всего честного люда и строгой и справедливой народной власти, чавкая и облизываясь от удовольствия.
Вот оно, это словцо сакраментальное:
– Ива-абще?!!
Женщина, помолчав некоторое время, спросила:
– А вы?
– Что – я? – уже с вызовом, рванулась в привычную атаку артистка.
– Вы-то как могли?
– Что это я могла? – уже с хамской интонацией протянула гиена, безгранично уверенная в своей анкетной безгрешности.
Но тут и в голосе Женщины появились ледяные ноты:
– Ну, как же? А разве это не вы, детка, были той десятиклассницей, так замечательно дружившей с Володей Либерманом, что вся школа просто таяла от умиления? Что вы так смотрите, неужели не помните?
– Я дружила?! С кем?!
– Ну, как с кем! С тем самым школьником-отличником, поэтом и математиком, танцором и велосипедистом, с единственным и очень поздним чадом двух несчастных пожилых репрессированных стариков. С тем самым, что разбился насмерть, бросившись однажды ночью с недостроенного корпуса школьной типографии. Весь город был тогда в шоке, и никто ничего не понимал. Это ведь только вы, детка, знали, почему ваш «мальчик» сделал это? Вам же прекрасно было видно его лицо, когда он однажды вечером случайно заглянул в спортзал школы, где его первая любовь скакала верхом на физруке?.. Дальше я могу пропустить несколько юношеских эпизодов, но разве это не вы, детка, уже года два пару раз в неделю забегаете на пяток минут к вашему руководителю, чтобы помочь ему быстренько снять излишнее напряжение?.. А ваш супруг делает вид, что… Ладно, девочка, не пыхти. Впредь будешь знать, красавица, что на всякую хитрую… лису найдётся и у зайца... Редко так бывает, конечно, но всё-таки бывает. И пусть шакалы об этом помнят.
Актриса, заголосив навзрыд, убежала в кулисы. Но никто из остальных не сдвинулся с места, наоборот, около задника появилось ещё несколько человек из закулисья: помреж, одевальщица, пожилой монтировщик…
Женщина подошла к Режиссёру.
– Фу, как неприятно получилось, правда, господин режиссёр? Ну, что поделаешь, сами стали за кулисами копаться. А то, что у нас там живут сплошные молочные братья и сёстры ни для кого не новость. И редкие замечательные исключения не в счёт.
Она вернулась к своему креслу на другой стороне сцены и села на подлокотник.
– А вообще-то, думается мне, что если на моё место посадить любую другую… Кто знает, какие еще неправдоподобности могли бы твориться на этой сцене… А мадам вы всё-таки передайте мой бессмысленный совет: пусть покинет театр. И немедленно. Много горя она тут вам принесёт. И сама Бога потеряет. Окончательно.
24
– Ну, что, пойдём дальше или уже хватит? Может, кто-то хочет догнать мадам?.. Принимаю ваше молчание за приказ продолжить.
Мой аборт был не совсем удачным. Как видите, я сейчас без детей.
Целый день отлёживалась, а вечером взяла машину, опять же частника – в такси почему-то ехать не хотелось, – и, захватив с собой Старика, на электричке отправилась с ним в ту самую избушку…
Женщина поднялась с подлокотника и через всю сцену пошла к актёру, игравшему роль Старика. Актёр тоже встал и смущённо глядел на подошедшую Женщину сверху.
– Вы молодец… Вы мне очень понравились… Вы совершенно не похожи на Василия Сергеевича, но между вами… в вас так много общего… Спасибо вам огромное… Я будто бы еще раз встретилась с этим удивительным человеком… Дай бог вам здоровья. Новых вам ролей интересных, лучше, конечно, – добрых, мудрых и… счастливых !..
Актер, низко склонившись, поцеловал Женщине руку. Она чуть смутилась, но продолжила, стоя рядом с актёром и держа его под руку.
– Рассказывать о Василии Сергеевиче подробно я не буду. Его уже нет, и всё своё он унёс с собой. Скажу вам только, что в ранней молодости его гениальность, его великая карьера пианиста ни у кого не вызывала и тени сомнения. Но так уж случилось, что эта его ранняя молодость, к несчастью, совпала со временами безграничного счастья нашего абсолютного большинства и такого же безграничного паскудства не менее абсолютного меньшинства. И произошло то, что произошло. Что ж, – ещё раз благодарно посмотрев актёру в глаза и будто силясь вспомнить что-то, Женщина отпустила его руку и двинулась в своё путешествие по сцене дальше…
– Сбежав из избушки от Старика, я вернулась в город, но домой заходить не стала, Там уже навсегда поселилась смерть Щена. Сразу с вокзала я пошла на работу. Весь день забивала себе голову всем, чем угодно, но мысли об избушке не давали мне покоя. К концу дня мне просто стало физически плохо от страха за моего Старика. Поздно вечером я поехала на вокзал к последней электричке из города, но на платформе потеряла сознание. Очнулась уже в больнице, где пролежала довольно долго и откуда вышла немой. Все. Остальное вы знаете… Бредовые сны мои были очень, очень впечатлительными. И, кстати, очень похожими. Передайте моё «мерси» вашему художнику. Что ещё? Лариса, кажется, живет у внука. Тонюшка моя присылает ко всем праздникам всякие красивые открытки с красивыми словами. Как она узнает каждый раз, где я нахожусь, не имею представления. Не удивлюсь, если вот эта женщина, выходящая сейчас из зала – это она. Уж больно походка знакомая, даже со спины. Нет, не останавливайте. Зачем? Не хочет, значит, ей так надо. Я – одна. В тот последний день, после того как из моей квартиры унесли тела Старика и Анны Леопольдовны… Да, получилось так, что она с этим своим письмом от Сонечки заходила ко мне попрощаться навсегда... Так вот, когда все ушли, я собрала чемодан – вон тот, на шкафу – и уехала. Ну, а о том, как я живу сейчас, вам в самом начале спектакля рассказал замечательный мужской голос…
Женщина вполголоса обратилась в кулису к помощнику режиссёра:
– Скажите, как мне выйти от вас через служебный? Вы меня проводите? Спасибо.
– Куда же вы теперь… пойдете? – спросил режиссёр.
– Не знаю… На вокзал, наверное… Кстати, я тут прослышала, что в соседнем с вами городке один парень всё мечтает в местном театре “Грозу” поставить… Попробую напроситься… Люблю эту пьесу, ничего с собой поделать не могу.
– Так вы – тоже…?! – изумились все на сцене.
– И что теперь? Если артистка, значит уже и не человек?.. Ну, ладно, всем – до свидания…
Женщина ушла со сцены с помрежем.
Режиссёр что-то написал на листке бумаги и отдал его вернувшемуся помрежу.
– Галя, пожалуйста, если вас не затруднит, – он старался говорить тихо, чтоб артисты не слышали, – отнесите это завтра утром в управление культуры.
Галя кивнула, взяла бумажку и ушла в кулисы к своему пульту, где скомандовала в микрофон:
– Валера, давай поклон! Люся, - свет!
Зазвучала очень красивая «музыка поклона». На сцену вновь вернулся яркий театральный свет.
Мужской голос с интонацией первомайского парада объявлял участников спектакля, а те поочередно выходили к рампе:
– Учащиеся театральной студии, игравшие Мальчика и Девушку!
Ребята выбегают, взявшись за руки:
– До свидания!..
Уходят.
– Актёр, игравший Первого Мужа!
– До свидания!..
Уходит.
– Актёр, игравший Сплавщика!
– До свидания!..
Уходит.
– Актёр, игравший второго мужа Ивана!
– До свидания!..
Уходит.
– Актриса, игравшая Ларису!
(это под вопросом…)
– Заслуженная артистка РСФСР, игравшая Анну Леопольдовну!..
– До свидания!..
Уходит.
– Лауреат областной премии Ленинского комсомола, игравший Герку!
– До свидания!..
Уходит.
– Заслуженная артистка Калмыцкой Автономной Советской Социалистической Республики, игравшая Тоньку!
Свою любимицу зрители встретили сумасшедшей овацией…
– До свидания!..
Уходит.
– Народный артист РСФСР, лауреат Государственной премии, игравший Старика!
– До свидания!..
Уходит.
Режиссёр на поклон не выходит. Он может разве что вывести на поклон актрису без званий, игравшую Женщину. Или – как хотите, можно и не выводить…
Когда за кулисами смолк поздравительный визг премьерных объятий, Галя объявила по громкой связи:
– Спектакль окончен! Поздравляю всех с премьерой! Товарищи артисты, просьба через двадцать минут собраться в столовой…
И, как всегда, – накладка!
Радист не выключил магнитофон и над головами переминавшихся в проходах уходящих из зала зрителей Мужской голос озвучил один из давным-давно отброшенных вариантов финала:
"Где же Актёр, игравший Щена? Его нет. Он действительно умер…"
25
Хотя в некоторых актёрских курилках поговаривают, что нет.
Ситуацию усугублял и антрактный свет, который набрали в зрительном зале.
Кстати, все тут же обратили внимание на Женщину-зрительницу в кресле на сцене. Её глаза были плотно закрыты. Не открывая их, она вдруг произнесла:
– Чего вы хотите?..
Снова, как в конце первого действия, слева из-за кулис появился Режиссёр.
– Я повторяю: чего вы сейчас хотите? – переспросила Женщина.
– Даже и не знаю… – режиссёр был явно огорошен, хотя, может быть, и искусно изображал растерянность. – Это настолько для меня неожиданно…
– Что “неожиданно”? То, что я заговорила?
– Да, и это тоже, само собой…
– В третий раз я вас спрашиваю, чего вы хотите?
– Наверное, узнать, чего хотите вы…
Возникла пауза, во время которой кто-то услужливо подставил режиссёру из-за кулисы стул, но он не сел на него, а пересёк сцену и остановился напротив Женщины…
Всё ещё, не открывая глаз, она заговорила снова:
– Ваша жестокость беспредельна. Ко мне. Чего я хочу… – задумчиво повторила она вопрос режиссёра. – Некая женщина в результате неких неприятных для неё событий однажды потеряла способность говорить… Лишилась, так сказать, Божьего дара – речи… И в течении нескольких лет не могла произнести ни слова… И вот как-то раз, будучи проездом в одном маленьком городе, она проходила по улице мимо красивого особняка, оказавшегося театром. Какой-то насквозь промокший забулдыга остановил её, и она зачем-то купила у него «лишний билетик». К слову: я так понимаю, что там, на улице это были вы, господин режиссёр? Даже побриться потом успели, молодец!.. И вот эта бедная женщина посмотрела сегодня в вашем театре странный, но правдивый и безжалостный спектакль. Про себя и про свою жизнь… Жизнь, которая, вообще-то уже давно никому на свете не интересна и до которой никому нет никакого дела… И – о, чудо! Эта немая женщина-зрительница заговорила!.. Но это бы ещё ничего, такое бывает, говорят, при стрессах… Дальше – больше. Некто в чёрном, предполагается, что это режиссёр действа, обращается к несчастной бабе с жуткими по бесстыдству и жестокости словами: “Чего вы хотите?”…
В зале стояла гробовая тишина. Несмотря на жёсткий тон Женщины, режиссёр смотрел на неё, не опуская глаз.
– Чего я хочу… – ещё раз проговорила она. – Ответ естественен: говорить. Вот вы лично, господин хороший, уже, кажется, наговорились… И договорились до того, что вернули мне… как вы думаете, что? Возможность произносить слова. Но не больше, уважаемый, не больше…
Наконец, Женщина открыла глаза и посмотрела на Мужчину в упор и, сощурившись, спросила:
– Вы мне их, – она кивнула в глубину сцены, – вернете? Нет. Жизнь? Нет. Так что ж? Чего мы оба с вами еще хотим и чего еще ждем? Знаете? Тоже нет.
Женщина некоторое время сидела молча, вытянув губы в трубочку и, постукивая подушечками пальцев друг о друга. Наконец она вздохнула и произнесла:
– Мура какая-то все это, господин режиссёр, весь этот наш с вами диалог… Вы ждали от меня ослепительно яркой вспышки в финале вашего спектакля… Ждали эффектного окончания вашей постановки: я, потрясенная виденным, обычная, рядовая женщина, только в течение нескольких лет немая, вдруг обретаю дар речи и… О, как вы себе нафантазировали эту великолепную, изумительную эмоциональную сцену моего потрясения! Может быть, я сначала должна была начать как-нибудь нечленораздельно мычать? А потом, наверное, стала бы выдавливать из себя отдельные буквы алфавита, и, брызгая слюной, заикаясь, ломая язык, складывать их в слова? А потом, постепенно обретая речь, в конце концов, прочла бы какой-нибудь замечательный стишок? Или «Отчего люди не летают?» Или «Любители вы театр?» Или… Ничего не вышло у тебя, парень… Почему-то. Посмотрите, я же не притворяюсь, не сдерживаюсь, я действительно холодна как… бутылка шампанского… Вот видите, вы морщитесь, действительно пошленькое сравнение… но очень подходящее для моего пошленького состояния… Не сердитесь, господа артисты, я искренне сочувствую вам… Кстати, а что ж мы будем делать с остальными вашими зрителями? Вот видите, вы, и сами не знаете… А ведь они вам этого не простят, – того что вы им в конце ничего такого интересненького не придумали! Финал у нас с вами получается жиденький…
К этому моменту разгримировавшиеся актеры один за другим потихоньку вышли на сцену и тихо расселись кто где. А режиссёр, отойдя от Женщины, присел на стул у кулисы.
Женщина некоторое время молча разглядывала их, затем сказала:
– Единственное, чем я могла бы вам помочь, так это хоть как-то прокомментировать всё, что тут разыгрывалось. Вообще-то у меня в голове сохранился этакий «бортовой журнал». В нём всё и зафиксировано. Как мой броненосец по жизни плавал, как в подводную лодку перестраивался, какие пробоины получил и как ко дну пошёл. И как на том дне лежал… И т.д. и т.п. Могу полистать. Так как?..
Артисты только развели руками, мол, конечно, о чём разговор!
– Но эмоциональной актерской игры не ждите… Рада бы, да не могу. Хоть и умею.
Она повернулась к режиссёру и усмехнулась:
– Ну, а за речь мою вы теперь не отвечаете, товарищ режиссёр, раз уж я сама заговорила, так что не волнуйтесь. Итак, вопрос первый: кто такой Валерий Ефимович, которому я несколько раз звонила? У вас этого никто, кажется, так и не понял. Впрочем, нет… давайте уж по порядку…
22
Женщина встала из кресла. Она чувствовала себя на сцене так, как будто на ней родилась.
Её тело не знало ни стеснительной неловкости непрофессионала, ни пресловутой наглости актёрской свободы существования, что есть суть – тот же примитивный актёрский зажим.
Её речь текла свободно, а движения были просты и спокойны, но за этими свободой, покоем и простотой стояла, конечно же, очень и очень большая цена…
– Когда я поняла, что Щен мой умер, умер во сне, я, как пришла в себя, стала соображать, что же делать? Ведь Анна Леопольдовна во время своего ночного приступа подкралась к двери моей комнаты и закрыла нас ключом, который я по неосмотрительности оставила снаружи… Так что добраться до телефона и позвонить куда-нибудь у меня не было никакой возможности…
Актёр, игравший роль Герки поднял руку, как в классе.
– Но у Щена же был ключ, который я, то есть Герка, вам отдал утром? Простите, я вас перебил.
– Ничего страшного. Мы ведь уже не играем. Именно – был. Но вы помните, в каком состоянии он явился ко мне вечером и как выглядел?
– Конечно, мы сидим в одной гримёрке. Я ему кое-что из грима подсказал, он ведь у нас недавно, только после института.
– Хороший мальчик… Ну, ладно. Потом, уже ночью, когда происходило то, что вы не показали, а заменили многоточием и музыкой… Хотя вот тогда-то и произошло между мной и моим Щеном самое главное. Ну, на нет и суда нет. Так вот, после я всеми правдами и неправдами выудила из него, кто его изуродовал… Что с вами? Почему вы побелели? – она подошла к актёру. – Вы предполагали правильно… И вообще, приношу вам свою искреннюю признательность: вы очень точно сыграли свою роль… порой мне казалось, что Герка действительно встал из гроба и вот он живой, передо мной…
– Из гроба?!
– Да. Они в тот последний день вернулись с Ларисой от меня домой, он ушел в ванную, сказал ей, что принять душ, и там повесился. Когда его хоронили, первыми за гробом шли мы трое: его жена и две его любовницы. Лариса часто теряла сознание, так что мы с Тонькой её поддерживали с двух сторон. Вместе и земли в могилу кинули по горсти. Вместе с кладбища возвратились. К ним домой. Вместе посидели за столом. Нас трое и дети. Хорошие у него… у нее… у них дети. Оказывается, они – Герка с Ларисой – росли вместе в детдоме.
– Спасибо…
– Так! Значит, суть истории с ключом заключается в следующем… После того, как Щен пообещал Старику убить Герку, он вечером приплелся к проходной таксопарка. О чем они с ним говорили, не знаю, только когда перешли в скверик, – там где потемнее, – и Щен, собрался заехать Герке в ухо… Он ведь дурачок не знал, что Феликс дожидался своего друга на другой стороне улицы и пошел за ними. Дальше все происходило просто. Удар сзади ребром ладони, человек теряет сознание и так далее. Так вот, о ключе. Как я уже говорила, ключ у него был, верно, Гера, в брюках, в кармане. Только ты потом ему ботинкам, видно, карман зацепил, когда в пах бил, и полбрючины вырвал. Вот ключ и вывалился. Понял, Герочка?.. Простите, я увлеклась. Сами виноваты – не играйте так достоверно… Теперь вам понятно о ключе?
– Я так и думал. А позвольте еще вопрос: как же в тот вечер Щен открыл вашу входную дверь без ключа?
– Может быть, это я оставила дверь открытой? – встрепенулась и высказала свою догадку актриса, игравшая Анну Леопольдовну.
– Может быть, Анна Леопольдовна, может быть… Возможно, что и я сама уже ждала его и поэтому не закрыла входную дверь… Ведь приготовила же я ему раскладушку… Ужин. Но это так, мелочи. Главное было в другом. Сложилась довольно тяжёлая для меня ситуация. Во-первых, мне предстояло провести всю ночь в обществе покойника. Во-вторых, этот юный труп еще минут пятнадцать назад был сильным, здоровым, хоть и избитым зверски, но очень красивым и талантливым молодым мужчиной. В-третьих, я всего лишь пару часов назад встретила то самое единственное, главное и заветное, о чём хоть раз в жизни молится по ночам каждая нормальная женщина. В-четвёртых, я так полюбила это прекрасное юное существо всеми остатками своей души, что поклялась себе, что никогда и ни за что с ним не расстанусь. И, наконец, в-пятых, это встреченное мною счастье всего лишь час назад старомодно попросило у меня моей руки…
Женщина остановилась около кулисы и кому-то за ней кивнула, здороваясь. Затем она продолжила свой рассказ.
– Действительно, было не сладко. Всего этого тоже нет в вашем спектакле, но, может, оно и к лучшему. Скажут ещё, что «так не бывает, напридумывали тоже мне тут!»… Ведь мы с моим мёртвым Щеном «говорили» не переставая часов шесть, до самого рассвета. Нет, конечно, говорила только я. Он слушал. Но и живым и… не живым он слушал меня так, как никто, кроме мамы в детстве. Я ему всё рассказала, до конца, до своей последней правды. И он мне тоже…. Я же про него, про мальчика моего всё поняла и почувствовала сразу же, как только увидала в то трясучее утро. Он жил без кожи, он был иной, он был – настоящий. Все бабы в этом зале меня поймут. Мы ведь в любом мужике такого мальчишку разглядим: и в самом завалящем и в самом свирепом. Вы нам дайте только чуть передохнуть, чуть оглядеться, чуть руки высвободить, чтоб по голове его успеть вовремя погладить!.. Извините, увлекаюсь что-то… Часов в семь утра, когда уже совсем рассвело, я случайно выглянула в окно и увидела девушку, соседку из пятого подъезда. Она белье во дворе развешивала. Я ее позвала и вот она-то нас и открыла … Все процедуры заняли часа полтора. Я не могла объяснить ни врачам, ни в милиции, кто такой Щен, откуда он родом, как его зовут даже… К тому же перебои с речью уже стали появляться, но тогда я еще могла разговаривать. Лишь немного заикалась… Сказала почему-то, что познакомилась с мальчиком в театре… и все. Я не собиралась никого покрывать, ни тебя, Гера, ни Фелю, просто мысль о вас мне как-то вообще не пришла тогда в голову… Мне сказали, что когда я понадоблюсь, меня вызовут, и посоветовали сходить к врачу.
Режиссёр спросил глухо:
– Что у него было?
– У Щена? Врачи сказали, похоже на инфаркт. Перед этим он уже имел два микро.
– Какой ужас! – тихо всплеснула руками актриса, игравшая Анну Леопольдовну. – В двадцать лет!
– Дальше. К десяти часам утра мне нужно было ехать к Валерию Викторовичу. Вот мы и до него добрались. Я, было, засомневалась, ехать или нет, а потом схватила частника и поехала… Валерий Викторович – это врач, а я была уже на третьем месяце. Думаю, подробнее объяснять нет необходимости…
– Простите, это…
Женщина ответила очень просто:
– Да, это от него, он Геры.
– Как же вы могли с тем мальчиком?..
Этот вопрос задала артистка, исполнявшая роль Ларисы…
23
В каждом русском государственном театре всегда были, да и вряд ли можно надеяться, что скоро исчезнут, как минимум один артист и одна артистка с лютой ненавистью к театру.
Чем и как он их так обидел, каждый раз по прошествии времени разобраться было вряд ли возможно. Но эти персонажи внутренней жизни театра разрушали в нём буквально всё, к чему прикасались: от человеческих отношений до художественных процессов.
И, как любые паразиты, твари и гады, они всегда были неуязвимы и, наверное, в принципе вряд ли истребимы.
На их несуществующей совести не один загубленный талант, не одна изуродованная судьба, не один спившийся гений.
А что уж говорить, когда таких представителей нашей творческой интеллигенции в труппе не один-два, а поболее, к примеру, с десяток. Да если они ещё собьются в стаю и станут, как говорят в театрах, «дружить против кого-нибудь»…
Не хочу сказать, что актриса, исполнявшая роль Ларисы обладала всем этим в описанной мере, но хорошие задатки у товарища явно имелись, и автор погрешил бы против истины, если б не написал выше того, что написал.
Задав свой возмущённый вопрос, она добавила к нему то самое знаменитое истеричное словцо, которое в стае обычно бывало сигналом к тотальной атаке на избранную цель.
Наши театральные гиены, заслышав его, тут же брали жертву в плотное кольцо. А затем начинали безжалостно рвать на части и жрать на глазах у всего честного люда и строгой и справедливой народной власти, чавкая и облизываясь от удовольствия.
Вот оно, это словцо сакраментальное:
– Ива-абще?!!
Женщина, помолчав некоторое время, спросила:
– А вы?
– Что – я? – уже с вызовом, рванулась в привычную атаку артистка.
– Вы-то как могли?
– Что это я могла? – уже с хамской интонацией протянула гиена, безгранично уверенная в своей анкетной безгрешности.
Но тут и в голосе Женщины появились ледяные ноты:
– Ну, как же? А разве это не вы, детка, были той десятиклассницей, так замечательно дружившей с Володей Либерманом, что вся школа просто таяла от умиления? Что вы так смотрите, неужели не помните?
– Я дружила?! С кем?!
– Ну, как с кем! С тем самым школьником-отличником, поэтом и математиком, танцором и велосипедистом, с единственным и очень поздним чадом двух несчастных пожилых репрессированных стариков. С тем самым, что разбился насмерть, бросившись однажды ночью с недостроенного корпуса школьной типографии. Весь город был тогда в шоке, и никто ничего не понимал. Это ведь только вы, детка, знали, почему ваш «мальчик» сделал это? Вам же прекрасно было видно его лицо, когда он однажды вечером случайно заглянул в спортзал школы, где его первая любовь скакала верхом на физруке?.. Дальше я могу пропустить несколько юношеских эпизодов, но разве это не вы, детка, уже года два пару раз в неделю забегаете на пяток минут к вашему руководителю, чтобы помочь ему быстренько снять излишнее напряжение?.. А ваш супруг делает вид, что… Ладно, девочка, не пыхти. Впредь будешь знать, красавица, что на всякую хитрую… лису найдётся и у зайца... Редко так бывает, конечно, но всё-таки бывает. И пусть шакалы об этом помнят.
Актриса, заголосив навзрыд, убежала в кулисы. Но никто из остальных не сдвинулся с места, наоборот, около задника появилось ещё несколько человек из закулисья: помреж, одевальщица, пожилой монтировщик…
Женщина подошла к Режиссёру.
– Фу, как неприятно получилось, правда, господин режиссёр? Ну, что поделаешь, сами стали за кулисами копаться. А то, что у нас там живут сплошные молочные братья и сёстры ни для кого не новость. И редкие замечательные исключения не в счёт.
Она вернулась к своему креслу на другой стороне сцены и села на подлокотник.
– А вообще-то, думается мне, что если на моё место посадить любую другую… Кто знает, какие еще неправдоподобности могли бы твориться на этой сцене… А мадам вы всё-таки передайте мой бессмысленный совет: пусть покинет театр. И немедленно. Много горя она тут вам принесёт. И сама Бога потеряет. Окончательно.
24
– Ну, что, пойдём дальше или уже хватит? Может, кто-то хочет догнать мадам?.. Принимаю ваше молчание за приказ продолжить.
Мой аборт был не совсем удачным. Как видите, я сейчас без детей.
Целый день отлёживалась, а вечером взяла машину, опять же частника – в такси почему-то ехать не хотелось, – и, захватив с собой Старика, на электричке отправилась с ним в ту самую избушку…
Женщина поднялась с подлокотника и через всю сцену пошла к актёру, игравшему роль Старика. Актёр тоже встал и смущённо глядел на подошедшую Женщину сверху.
– Вы молодец… Вы мне очень понравились… Вы совершенно не похожи на Василия Сергеевича, но между вами… в вас так много общего… Спасибо вам огромное… Я будто бы еще раз встретилась с этим удивительным человеком… Дай бог вам здоровья. Новых вам ролей интересных, лучше, конечно, – добрых, мудрых и… счастливых !..
Актер, низко склонившись, поцеловал Женщине руку. Она чуть смутилась, но продолжила, стоя рядом с актёром и держа его под руку.
– Рассказывать о Василии Сергеевиче подробно я не буду. Его уже нет, и всё своё он унёс с собой. Скажу вам только, что в ранней молодости его гениальность, его великая карьера пианиста ни у кого не вызывала и тени сомнения. Но так уж случилось, что эта его ранняя молодость, к несчастью, совпала со временами безграничного счастья нашего абсолютного большинства и такого же безграничного паскудства не менее абсолютного меньшинства. И произошло то, что произошло. Что ж, – ещё раз благодарно посмотрев актёру в глаза и будто силясь вспомнить что-то, Женщина отпустила его руку и двинулась в своё путешествие по сцене дальше…
– Сбежав из избушки от Старика, я вернулась в город, но домой заходить не стала, Там уже навсегда поселилась смерть Щена. Сразу с вокзала я пошла на работу. Весь день забивала себе голову всем, чем угодно, но мысли об избушке не давали мне покоя. К концу дня мне просто стало физически плохо от страха за моего Старика. Поздно вечером я поехала на вокзал к последней электричке из города, но на платформе потеряла сознание. Очнулась уже в больнице, где пролежала довольно долго и откуда вышла немой. Все. Остальное вы знаете… Бредовые сны мои были очень, очень впечатлительными. И, кстати, очень похожими. Передайте моё «мерси» вашему художнику. Что ещё? Лариса, кажется, живет у внука. Тонюшка моя присылает ко всем праздникам всякие красивые открытки с красивыми словами. Как она узнает каждый раз, где я нахожусь, не имею представления. Не удивлюсь, если вот эта женщина, выходящая сейчас из зала – это она. Уж больно походка знакомая, даже со спины. Нет, не останавливайте. Зачем? Не хочет, значит, ей так надо. Я – одна. В тот последний день, после того как из моей квартиры унесли тела Старика и Анны Леопольдовны… Да, получилось так, что она с этим своим письмом от Сонечки заходила ко мне попрощаться навсегда... Так вот, когда все ушли, я собрала чемодан – вон тот, на шкафу – и уехала. Ну, а о том, как я живу сейчас, вам в самом начале спектакля рассказал замечательный мужской голос…
Женщина вполголоса обратилась в кулису к помощнику режиссёра:
– Скажите, как мне выйти от вас через служебный? Вы меня проводите? Спасибо.
– Куда же вы теперь… пойдете? – спросил режиссёр.
– Не знаю… На вокзал, наверное… Кстати, я тут прослышала, что в соседнем с вами городке один парень всё мечтает в местном театре “Грозу” поставить… Попробую напроситься… Люблю эту пьесу, ничего с собой поделать не могу.
– Так вы – тоже…?! – изумились все на сцене.
– И что теперь? Если артистка, значит уже и не человек?.. Ну, ладно, всем – до свидания…
Женщина ушла со сцены с помрежем.
Режиссёр что-то написал на листке бумаги и отдал его вернувшемуся помрежу.
– Галя, пожалуйста, если вас не затруднит, – он старался говорить тихо, чтоб артисты не слышали, – отнесите это завтра утром в управление культуры.
Галя кивнула, взяла бумажку и ушла в кулисы к своему пульту, где скомандовала в микрофон:
– Валера, давай поклон! Люся, - свет!
Зазвучала очень красивая «музыка поклона». На сцену вновь вернулся яркий театральный свет.
Мужской голос с интонацией первомайского парада объявлял участников спектакля, а те поочередно выходили к рампе:
– Учащиеся театральной студии, игравшие Мальчика и Девушку!
Ребята выбегают, взявшись за руки:
– До свидания!..
Уходят.
– Актёр, игравший Первого Мужа!
– До свидания!..
Уходит.
– Актёр, игравший Сплавщика!
– До свидания!..
Уходит.
– Актёр, игравший второго мужа Ивана!
– До свидания!..
Уходит.
– Актриса, игравшая Ларису!
(это под вопросом…)
– Заслуженная артистка РСФСР, игравшая Анну Леопольдовну!..
– До свидания!..
Уходит.
– Лауреат областной премии Ленинского комсомола, игравший Герку!
– До свидания!..
Уходит.
– Заслуженная артистка Калмыцкой Автономной Советской Социалистической Республики, игравшая Тоньку!
Свою любимицу зрители встретили сумасшедшей овацией…
– До свидания!..
Уходит.
– Народный артист РСФСР, лауреат Государственной премии, игравший Старика!
– До свидания!..
Уходит.
Режиссёр на поклон не выходит. Он может разве что вывести на поклон актрису без званий, игравшую Женщину. Или – как хотите, можно и не выводить…
Когда за кулисами смолк поздравительный визг премьерных объятий, Галя объявила по громкой связи:
– Спектакль окончен! Поздравляю всех с премьерой! Товарищи артисты, просьба через двадцать минут собраться в столовой…
И, как всегда, – накладка!
Радист не выключил магнитофон и над головами переминавшихся в проходах уходящих из зала зрителей Мужской голос озвучил один из давным-давно отброшенных вариантов финала:
"Где же Актёр, игравший Щена? Его нет. Он действительно умер…"
25
Хотя в некоторых актёрских курилках поговаривают, что нет.
Обсуждения Нежная кожа кулис