Немного о медицине

Немного о медицине

Работать курьером на своей машине совершенно не престижно, но после должности лифтёра большого выбора не было. Принципиальным условием с моей стороны было постоянная развозка заказов по району моего проживания. Мне клятвенно пообещали, что именно так и будет. По факту за два месяца работы в свой район я заехал лишь однажды.

А в основном меня направляли на восток, или юго-восток Питера. Я не жаловался. Меня устраивало то, что, получив задание с утра, больше в тот день я в офисе не появлялся. Отчёты о проделанной работе сдавались на следующий день. Отдал я корреспонденцию или не отдал, значения не имело. Либо подпись получившего заказ, либо письменное объяснение почему заказ не отдан. Причины возврата были разные. От отсутствия заказчика в указанном месте до непопадания на территорию проживания. Например, меня отказались пускать в один подъезд, мотивируя тем, что я бандит. Я так и написал на конверте. Менеджер из офиса потом долго по телефону объясняла женщине, что таким образом билеты на самолёт во Францию могут долго не попасть в квартиру. Ну, да ладно. Я не обижался. Мне было смешно.

Не смешно стало в одно не доброе утро, когда я подошёл к своей ласточке, как я называл доставшуюся в наследство от дяди машину Жигули 1971 года выпуска. Какие подонки ночью открыли дверь, опустив стекло, и попытались на ней покататься. Вырвать провода ума хватило, а вот что делать с заблокированным рулём при отсутствии ключа зажигания, нет. Так и бросили автомобиль, не сдвинувшись с места. Мне только и оставалось позвонить на работу, сообщив, что сегодня я не выйду.

Работал я не официально. За отработанный день полагалась одна тысяча рублей зарплаты плюс пятьсот рублей на бензин. Зарплату давали раз в месяц, а за бензин ежедневно. Практика показала, что этих пятисот рублей мне хватало на два дня. Так что выдача зарплаты раз в месяц меня не волновала. Но раз на работу не вышел, значит ничего и не получил.

Мои знакомые починили машину быстро, минут за десять. Правда, это было уже поздно вечером, когда совсем стемнело. Единственно, что не исправили, это стеклоподъёмник, так как этим лучше заниматься в ремонтном боксе. Надо было бы приехать к ним позже, да мне было лень. Стеклоподъёмник работал, но с трудом, что меня устраивало. А потом наступила зима…

С самого утра холодно не было, только валил сильный снег. Дворники исправно сбрасывали его со стекла вниз, где он тут же таял на горячей крышке капота. Но вскоре снега стало так много, что он таять не успевал. Мысль о том, чтобы отказаться от работы в этот день, не давала мне покоя, пока я не получил документы для развозки по адресам. Снег к этой минуте совсем перестал идти, зато заметно похолодало.

Как обычно, в свой район меня не послали. На этот раз мне доверили окучивать точки вокруг Московского шоссе. Я разложил документы в том порядке, в котором собирался объезжать клиентов, приоткрыл окно слева от себя, и стал медленно выбираться из лабиринта узких улочек складских помещений, где находился офис рассыльной конторы. Как только я выбрался на простор Московского шоссе и прибавил скорости, на первой же ямке машину тряхнуло так, что стекло резко опустилось, оставив щель шириной сантиметров пятнадцать.

Поднимать стекло на Жигулях можно только вручную. Водитель может делать это и на скорости, держа руль правой рукой, вращая маховик подъёмника левой. Однако подъёмник вращаться отказался в любую сторону. Чтобы окончательно убедиться в его поломке я остановился на обочине.

Попытка провернуть подъёмник правой рукой закончилась тем, что ручка стала вращаться свободно, не затрагивая сам механизм. Положительным моментом было то, что стекло ниже не опускалось. Поднять его рукой не составляло труда, но при движении оно плавно опускалось вниз, оставляя широкую щель. Минут пять у меня ушло на обдумывание ситуации.

Можно было вернуться назад, поскольку поломка была уважительная. Но тогда пришлось бы вернуть деньги за бензин. Рабочий день только начался, было около половины двенадцатого дня. Проклиная свою ответственность, я принял решение доработать этот день, сколько смогу, благо холод я переношу намного легче, чем жару. После чего я уселся в кресло водителя, закрыл дверцу, поднял руками стекло и завёл двигатель. Не смотря на плавное, как мне казалось, движение машины с обочины на дорогу, стекло тут же опустилось на пятнадцать сантиметров, и струя холодного воздуха ударила мне в лицо.

Какая была температура воздуха в тот день, я не узнавал. В конечном итоге я провозился на участке от Питера до Пушкина со стороны Московского шоссе до пяти часов вечера. Всю корреспонденцию развести мне не удалось. В какой-то момент я понял, что у меня поднялась температура. Стало знобить, руки затряслись, а щёки были горячими, словно пирожки в придорожном кафе. Вспомнив, что я весь день ничего не ел, я скушал несколько горячих пирожков и чашечку кофе с молоком. Закусив, я почувствовал небольшой прилив сил, и на этой оптимистической ноте поехал домой. В этот момент опять пошёл снег.

Если дворники и справлялись с очисткой стекла, то вот помешать снегу падать в салон из-за открытого на треть окна уже никто не мог. Останавливаясь на каждом светофоре, я понимал стекло наверх, но через десять секунд после продолжения движения оно снова падало вниз.

В салоне было тепло, печка работала исправно, поэтому снег стал превращаться в воду на том месте, куда его занесло ветром. А заносил его ветер в основном на заднее сидение со стороны водителя, и на самого водителя, то есть на меня. Останавливаться и чистить салон уже не было времени. Я понимал, что уже простудился, как минимум, и необходимо быстрее добраться до дома, чтобы принять первые меры к выздоровлению. Поэтому вскоре перестал обращать внимание на опустившееся стекло. Бороться с ним было бесполезно.

Машину я отогнал в гараж. Почистил салон, скинул лежащий на крыше машины снег, и, торопясь, забыл в бардачке документы, которые мне необходимо было вернуть в офис. Вспомнил я об этом по дороге домой, но возвращаться уже не стал. Документы не пропадут, мне они не нужны, а то, что я теперь долго буду на больничном, у меня сомнения не было. Впрочем, сам больничный лист мне был не нужен, поскольку работал я неофициально. Достаточно было позвонить и предупредить, что я заболел. Что я и сделал на следующий день, добавив, что документы у меня в машине, и что с ними всё в порядке.

Но первым делом я вызвал на дом участкового терапевта. Меня клятвенно заверили, что врач придёт в течении дня. К тому времени я уже знал, что температура у меня поднялась почти до тридцати восьми градусов, я тяжело кашлял и у меня болело горло. Насморк был у меня круглогодично, так что на такие мелочи я не обращал внимания.

Наш участковый терапевт был мужчиной. Мне казалось, что он старше меня лет на десять, то есть ему за пятьдесят, он красил волосы в ядовитый жёлтый цвет и на сайте знакомств выкладывал в дневник свои размышления под ником «Чёрный Доктор». Читать его дневник я не стал, но по фотографии узнал тут же. Посмотрев моё больное горло, прослышав мои хрипы, измерив мою температуру, «Чёрный Доктор» с жёлтыми волосами поставил диагноз ОРЗ, после чего выписал мне лекарства. Прийти на приём он меня пригласил в понедельник. Исходя из того, что была среда, всё выглядело логично. Закрыв за светилом медицины дверь, я оделся и пошёл в аптеку.

Два дня лечение проходило спокойно. Температура держалась ровно, не спадала. Кашель уже не был таким тяжёлым, но и не прекращался. Наличие интернета скрашивало одиночество. За окном зима пришла на землю окончательно. Я понял, что больше курьером работать не буду, оставалось получить свою зарплату за последний месяц. Но, прежде чем я стал решать этот вопрос с офисом, с работы озадачили своим вопросом.

Наступила пятница и с меня потребовали документы, которые лежали в моём гараже. Я терпеливо объяснил, что я не то что не смогу их привезти в офис, я даже за ними пойти не смогу. А вот если к моему подъезду подгонят автомобиль, который домчит меня до гаража и обратно, тогда я выдам документы водителю, и он сможет доставить ценный груз в офис. Немного поворчав на меня, всё-таки с моими условиями вынуждены были согласиться. Часа через три за мной заехал какой-то крендель, и отвёз меня до гаража.

Гараж это был построен в год выпуска машины, в 1971. С тех пор в нём мало что изменилось, но это на касалось службы безопасности. Пройти в кооператив было не сложно, а вот заехать посторонней машине без пропуска никак. Поэтому крендель остался ждать меня снаружи, а я пошёл пешком за документами.

Поскольку я был не здоров, порция холодного морозного воздуха была явно лишней. Но теперь у меня не было другого выхода. На все процедуры, связанные с подходом к гаражу, открытием двери, взятием документов из бардачка, закрытием двери и возвращением к ожидавшей машине, заняло у меня не больше пятнадцати минут. Но по собственным ощущениям, я находился на улице больше часа.

Крендель отвёз меня до дома, и повёз ценный груз в офис. Я вернулся в квартиру и долго пил горячий чай с малиновым вареньем. С одной стороны, я согрелся, а с другой, стал совсем горячим, что свидетельствовало о том, что болезнь поразила меня ещё глубже. До понедельника было ещё два дня, и я надеялся, что за это время мне станет намного легче. Но я ошибся.

С утра в воскресенье у меня ещё стали болеть уши. Они раскраснелись и стали горячими, словно их поджаривали на сковородке. Глотать стало ещё больнее, чем в тот день, когда я ездил с открытым окном. Температура неуклонно ползла вверх, пока не поднялась до отметки 40 градусов.

- Всё, я вызываю скорую, - решительно сказала мама, вернувшись из гостей. Каждые выходные она проводила у своей старшей сестры за городом. Я был в таком состоянии, что не стал возражать. Скорая помощь приехала около полуночи.

- Да у Вас, Батенька, пневмония, - пошевелив усами сказал старший доктор, осмотрев меня с головы до ног, - что же это Вы так себя запустили?

- Я в среду участкового врача вызывал, он другой диагноз поставил, ОРЗ.

- Быть такого не может, - работник скорой не поверил в то, что его брат по разуму мог так ошибиться.

- Смотрите, вот он мне выписал рецепты, а вот его запись в карточке, - с этими словами я достал необходимые документы и положил их на столе перед старшим медиком.

Он внимательно прочитал каракули нашего районного Айболита и покачал головой.

- Это нельзя так оставлять. Я доложу, куда следует.

- А со мной что будет?

- А вам я предлагаю отправиться с нами в больницу. Дома Вам надлежащего лечения предоставить никто не сможет.

Я согласился. Какое-то время ушло на сборы. Врач дал мне выпить таблетки, после которых стало легче голове. Вспомнив свой предыдущий визит в лечебное учреждение, я захватил с собой тетрадь, чтобы записывать туда тексты песен. О том, что в больнице у меня будет много свободного времени, я не сомневался.

Привезли меня в больницу около двух часов ночи. Располагалась больница в здании, построенном около двухсот лет назад, так что внутренне убранство никак не было похоже на лечебное учреждение. Я шёл по коридору, и не слышал шума своих шагов, настолько мягкое было покрытие на полу. Но от внешнего великолепия не осталось и следа, когда мы подошли к посту.

- С чем новенький? – невольным сонным голосом спросила сестра.

- Пневмония – коротко повторил диагноз врач скорой.

- И куда я его положу? Мест нет! – развела руками сестра.

- Моё дело привезти, - спокойно ответил врач скорой, - а уже вы тут решайте на месте, куда пациентов размешать.

После чего развернулся на месте и ушёл. Его помощник ушёл за ним, оставив меня наедине с не выспавшейся медсестрой. Мне тут же на память пришла песня Александра Новикова про командировочного и гостиницу, в которую того не пускали.

- Ну, что загрустил? – вернула меня в действительность медсестра, - на полу не окажешься, пошли.

Мы прошли весь коридор, после чего она открыла дверь. За дверью оказалась не палата, а предбанник, в котором стояли койки. На двух из них спали больные, третья была пустая, дальше мне не было видно из-за ширмы. Между ширмой и одной из коек находились двери непосредственно в палаты.

- Ну, вот, ложись где свободно, - любезно разрешила мне сестра, - а я пошла дежурить. На самом деле она явно пошла спать, но это я заметил так, походя. Подойдя к ширме, я увидел за ней ещё две койки. На одной спал молодой парень, другая была пустой. Она стояла возле самого окна, и с неё можно было видеть только одного пациента, а именно этого парня. Я устроился на последней койке. Видеть весь это бардак мне не хотелось ни днём, ни ночью.

Утром наступил понедельник, а по понедельникам в медицинских учреждениях проходят осмотры всех пациентов. Возле нас доктора простояли недолго. Во-первых, из-за тесноты за ширму мог войти только один человек, а во-вторых, с нами было всё ясно. Лечить нас собирались исключительно таблетками и прогреванием. Мой сосед оказался студентом по имени Сергей. Попутно он работал в интернет магазине и очень злился за то, что оказался в больнице. Это стоило ему значительной потерей доходов, поскольку работал он исключительно на сделке. Пошла вторя неделя, как Сергей оказался на этой койке, но улучшения самочувствия он так и не ощущал.

Поскольку нам были прописаны одни и те же процедуры, Сергей отвёл меня к кабинету для прогревания. Сидя в коридоре, я позвонил домой и рассказал о своём самочувствии. Они нисколько не изменилось за последние 12 часов. На вопрос мамы, а не привезти ли мне сюда что-нибудь ответил отказом, так как мне ничего не хотелось.

Потом Сергей показал мне местную столовую. Она мне сразу не понравилась. Я не первый раз находился в больнице и мне было что с чем сравнить. Так отвратительно нигде не готовили. Честно говоря, претензий не было только к кухне противотуберкулёзного диспансера, где кормили просто на убой, благодаря чему я растолстел. Но вот эту, последнюю кухню, я твёрдо поставил на последнее место в своём списке больничных столовых.

Готов согласиться с мнением, что мне не нравилось ничего из приготовленного ещё и потому, что состояние моё было отвратительное. Несмотря на этот медицинский факт, я разлёгся на койке и попытался сочинять текст для песни. Не берусь оценивать качество написанного материала, но время, потраченное на сочинительство, прошло явно не зря. В эти минуты я не думал о том, что мне плохо, и, потом, если ты считаешь себя творческой личностью, то старайся писать каждый день, хотя бы четыре строчки. Я же написал тридцать две.

Остаток дня прошёл незаметно. Приём таблеток, обед и ужин, которые у меня оставили такое мерзкое впечатление, что и завтрак. Замер температуры. Ниже сорока градусов она отказывалась опускаться, и, честно говоря, меня эта новость совсем не порадовала. Как-то в этом лечебном заведении мне было очень неуютно.

А ночью открылась ещё одна проблема, которую в предыдущую ночь я не заметил, так как быстро заснул. Под окном находилась батарея, которая была горечей до такой степени, что до неё было больно дотрагиваться. Она исправно выполняла свою работу, обогревая наше убогое помещение, но находиться рядом с ней было невыносимо. Горячо и душно одновременно. Но если от батареи ещё можно было отгородиться одеялом, то вот добыть свежего воздуха можно было только одним способом, - приоткрыть окно. Однако маленькой форточки данная конструкция окна не имела. Приоткрыв же окно на маленькую щелочку, я получил мощным потоком холодного воздуха в лицо. Поток был такой сильный, что достиг лежавшего на соседней койке Сергея.

Он вежливо попросил меня больше этого не делать, используя при этом все нецензурные слова, которые я знал. Я его прекрасно понимал. Находиться на больничной койке, теряя деньги, не понравится никому. И, глядя на Сергея, я понимал, что и сам могу проторчать здесь долгое время. А это меня никак не устраивало.

Утро вторника началось буднично. Всем раздали градусники и попросили измерить температуру. Ни у кого из пациентов она не изменилась. Я позвонил домой маме и попросил её привезти что-нибудь поесть. Похудеть, конечно, мне было весьма полезно, но голодать я не собирался, а кушать местные блюда совершенно не хотелось.

Однако я всё же сходил в столовую, потому что таблетки необходимо было принимать после еды. Кое-как проглотив манную кашу, сваренную на воде, и глотнув компота, я унял головную боль. От голода моя голова болит сильнее, чем от высокой температуры. После чего принял полагающиеся мне для лечения таблетки и улёгся на койке. Попробовал сочинять текст песни и незаметно для себя уснул. Разбудил меня мамин звонок.

Мама привезла мне две бутылки пепси и фанты, а также несколько кусочков варёного мяса с хлебом. Вид у неё был уставший, как мне показалось. Мама заметила, что и я выгляжу не лучшим образом. Я об этом догадывался, поскольку никаких улучшений здоровья не наблюдалось. Однако настоящее мясо добавило мне положительных эмоций. Мы поговорили с мамой минут пятнадцать, после чего она поехала на работу, а я вернулся на своё место, то есть лёг на койку возле окна.

Обедать я не пошёл. После приёма домашней пищи меня снова потянуло в сон. Раньше мне казалось, что это первый признак выздоровления. Пока человек спит, от него убегают все микробы, потому что в это время организм с ними борется. Так в детстве мне рассказывала бабушка, обычно перед сном. Я эту мысль запомнил и всегда старался при болезни больше спать. Возможно, я себя так уговаривал. В любом случае, после сна я чувствовал себя намного лучше.

Однако, на этот раз всё получилось иначе. Поспав днём, я проснулся ночью от того, что почувствовал резкую боль в грудной клетке во время кашля. До этого момента я кашлял как обычно, у меня вообще никогда не было болей в этой области. Проглотив дополнительную порцию таблеток от кашля, я всё-таки заснул во втором часу ночи. Как потом оказалось, микробы меня покидать не собирались.

Утром, во время замера температуры, боль только усилилась. И к ней, в придачу, появилась тошнота. Теперь мне не только не хотелось есть в столовой, но даже принесённые мамой кусочки мяса стали мне отвратительны. Только питьё как-то компенсировало мне отсутствие питания. Стало понятно, что одними таблетками мне уже не помочь.

Вскоре появилась сестра и стала беседовать с каждым пациентом о самочувствии. Я был последним, к кому она подошла.

- Как самочувствие? Улучшение есть? – спросила она, заранее зная отрицательный ответ. Но то, что ответил я, она явно не ожидала.

- У меня боли начались резкие при кашле, вот здесь, - я показал на свою грудную клетку. Сестра нахмурилась и отложила в сторону журнал с записями.

- Где? Вот тут? – она ткнула меня пальцем, и я тихо охнул, - почему же раньше не сказал?

- Когда раньше? У меня только вчера вечером эти боли появились.

- Так вот вчера бы вечером и сказал! – сестра сделала запись в журнале, - жди на месте, к тебе придёт врач днём.

Отвечать ей, что и не собираюсь прогуливаться по близлежащей территории, я не стал. Мне было совсем не по себе. Внутренний голос дал мне понять, что одной пневмонией на этот раз не обойдётся.

Незаметно для себя я заснул. Разбудил меня Сергей глупым вопросом, а не пойду ли я обедать? Я отрицательно покачал головой и достал тетрадь для записи рифмованных строчек. Через пять минут убрал её. Сочинять в таком состоянии было невозможно.

В два часа дня ко мне подошла женщина из хирургии. Помяв мою грудную клетку, она попросила меня покашлять. После чего сказала, чтобы я собирал свои вещи и одевался.

- Меня переведут в другое отделение? – наивно предположил я.

- Дождитесь прихода медсестры с документами, она Вам всё расскажет, - сохранила интригу на пару часов доктор и ушла.

Долго мне собираться не пришлось. Я с большим удовольствием оделся, после чего улёгся на койке. По привычке выпил таблетки, хотя понимал, что пользы сейчас от них мне никакой. Впервые за два дня почувствовал голод. Отметил, что это, скорее всего, знак положительный.

Как оказалось, именно с этими мыслями я опять заснул. Разбудила меня сестра.

- Вот, держите, Ваши документы, - она протянула мне несколько листов формата А4.

- И куда мне теперь идти?

- Пока на пост. За Вами должна скорая приехать, Вас переводят в другую больницу.

- Это в какую? – моё любопытство было легко прогнозируемо.

- В Боткинскую, - коротко ответила сестра и вышла.

Я пожелал Сергею скорейшего выздоровления и получил от него аналогичное пожелание. Мы пожали друг другу руки, и я вышел в коридор, после чего сел возле стола дежурной сестры.

Часы показывали начало пятого. Снять чувство голода я всё время пытался напитками, заботливо принесёнными мне мамой. Становилось легче. Время от времени я впадал в дрёму, а скорая так и не приезжала.

На этот раз из сонного состояния меня вывел Сергей. Он вышел на ужин.

- Ты, что всё так и сидишь тут? – развёл он руки в стороны.

- Как видишь! – развёл я свои в ответ.

- И как только после такого лечения мы всё ещё живы! – резюмировал ситуацию Сергей и ушёл в столовую.

Работники скорой появились в седьмом часу. Я проследовал за ними в машину.

- Если Вам плохо, вы можете прилечь, - услужливо предложила мне девушка в санитарном костюме.

- Спасибо! Как только стану помирать, обязательно прилягу, - съязвил я в ответ.

- Не шутите так, не надо, - попросила она, - мы ужа одного такого шутника не довезли.

- Намёк понял, - коротко ответил я, - не бойтесь, ничего со мной не случится.

Машина тронулась с места и понеслась с разрешённой скоростью по вечернему зимнему Питеру. Глядя в окно, я узнавал места, по которым мы проезжаем. Единственное, что я не знал, это то, где находится въезд на территорию Боткинской больницы. Но этот пробел был ликвидирован в конце поездки

Получилось так, что в приёмный покой почти одновременно приехали пять машин скорой помощи, которые доставили пять пациентов с разными диагнозами. Однако в приёмном покое не стали смотреть, кто нуждается в немедленной помощи, а стали принимать пациентов в режиме живой очереди.

Я шёл вторым, и не видел тех, кого привезли после меня. А передо мной стоял молодой парень, не старше двадцати пяти лет. С ним были его родители. Мне показалось, что им было далеко за пятьдесят, хотя я могу и ошибаться. Отец и сын были одеты в костюмы и галстуки, а женщина была одета в пальто.

Работница приёмного покоя, которую меня так и подмывает назвать приёмщицей, внимательно изучила медицинскую карту молодого человека. После чего положила на карту очки, и обратилась к парню с вопросом.

- Сколько половых контактов у тебя было за последний месяц?

- Да как Вы смеете задавать такие неприличные вопросы, - гневно возмутилась мама юноши, - наш сын только что женился. Ещё неделя со дня свадьбы не прошла.

- Смею, моя милая, смею, - приёмщица надела очки и посмотрела на родителей, - вы понимаете, что такой диагноз ставится только после или полового контакта, или после применения наркотических средств. У вашего сына следов уколов на теле нет. Остаётся только один путь заражения, - половой.

- Вы что, хотите сказать, что нашего сына заразила жена? – в разговор вступил отец, - это исключено. Мы женили сына на девушке из порядочной семьи. Она не проститутка и не наркоманка.

- Кстати, её тоже необходимо проверить, - невозмутимо сказала приёмщица и, достав чистый лист бумаги, положила его перед юношей, - давай пиши имена и адреса всех, с кем вступал в половую связь за этот месяц.

Я посмотрел на лицо юноши и на какое-то время забыл о том, что сам болен. Он покраснел. Глаза испуганно бегали в разные стороны, на лбу выступили капли пота. Руки тряслись, и он не мог взять ручку с первого раза.

- У меня никого не было, кроме жены, - хриплым голосом неуверенно произнёс он.

- Пока ты не начнёшь писать, никакого лечения не будет, ты меня понял, - приёмщица подняла глаза на юношу, и от отвёл взгляд в сторону, - давай быстрее, за вами ещё четыре человека ждут своей очереди на лечение.

- Вадим, - обратился к юноше строгий отец, - а ну-ка, посмотри мне в глаза!

- Зачем? - еле шевелящимися губами громко прошептал сын.

- Затем, что мне кажется, что ты от нас с мамой что-о скрываешь, очень важное.

- Я ничего не скрываю, папа, - начал было оправдываться Вадим, но тут в разговор вмешалась мама. Кажется, только сейчас она осознала размер катастрофы семьи.

- Вадим, как ты мог! Ты знаешь, как долго мы уговаривали, чтобы Софочку выдали замуж именно за тебя! Ты, что, не понимаешь, что сейчас может рухнуть вся твоя жизнь! Да что, твоя! И наша с отцом тоже! Нас же не примут больше ни в одном приличном обществе!

- Довольно кричать, дамочка, - усталым голосом остановила семейную сцену приёмщица, - пусть ваш блудный сын напишет то, о чём я его давно просила, и мы начнём его лечение. В противном случае я отказываюсь его принимать в нашу больницу, поскольку пациент отказывается сообщать информацию, необходимую в подобных случаях.

Мама подошла к сыну вплотную, сняла с правой руки перчатку и отвесила тому увесистую пощёчину. Вадим не устоял на месте и пошатнулся.

- Послушайте, дамочка! – приёмщица встала с места, - воспитывать своего отпрыска будете дома, кроме вас тут ещё пациенты есть.

- А я никуда не спешу – раздался откуда-то за моей спиной голос не трезвого мужчины, - мне этот цирк очень даже нравится.

Только тут папа Вадима понял, что ситуация становится водевильной.

- Мы всё сделаем, но, прошу Вас, давайте не устраивать публичного выяснения. Мы не хотим скандала.

- Ну, вот, совсем другое дело, - приёмщица села на своё место, - садитесь и пишите то, о чём я вам сказала. Как составите список, подойдите ко мне.

Узнать длину списка Вадима мне было не суждено. Пока семейство неудачливого молодожёна уединилось в углу, приёмщица разбирала мои бумаги.

- Ничего не понимаю, Вас же привезли сюда в хирургию, а диагноз стоит пневмония. Как такое возможно?

Я коротко рассказал свою историю. Приёмщица поднялась с места.

- Идите за мной. И вещи все свои заберите.

Выйдя за пределы приёмного покоя, приёмщица отвела меня в пустующую палату. В ней стоял один стол, один стул, и одна кушетка.

- Жди здесь. Можете прилечь. Сейчас я вызову к Вам специалиста из хирургического отделения, - сказала мне приёмщица и ушла.

Я с удовольствием вытянул ноги на кушетке. Комичная ситуация с неверным супругом стала потихоньку забываться, и я вновь стал чувствовать боли в области грудной клетки. Показалось, что мне стало труднее дышать. Хотя, скорее всего, это была банальная усталость за день. Тем более, что я ничего не ел. Эти горькие размышления были прерваны появлением молодого человека в халате. Он присел на стул, ощупал мою грудь, попросил покашлять. Уточнил, в каком месте я чувствую боль. После чего юноша поднялся со стула.

- Вас сейчас отведут в палату, и приготовят к операции. Тянуть больше нельзя.

Сказав эти слова, юноша исчез также быстро, как и появился. Не успел я встать с кушетки, как в палату заглянул старичок, внешне напоминавшего мне Ивана Сусанина, хотя раньше я никогда портрета Сусанина не видел.

- Иди за мной – прошамкал дедушка и повёл меня по тёмному коридору. Проходя мимо приёмного покоя, я бросил взгляд на сидящих в комнате. Вадима с родителями не было. Ну, что же! Ещё одна тайна чужого семейного счастья осталась для меня загадкой.

Тем временем местный Сусанин вывел меня по тёмным лабиринтам коридоров к лифту. Пациенты хирургического отделения отдыхали на шестом этаже. Мы прошли по пустому коридору мимо поста дежурной сестры. Она взяла мои документы и махнула рукой.

- Начиная вот с того номера все палаты пустые. Выбирай любое место.

Тот номер оказался семнадцатым. Я воспринял это, как счастливый случай. Под семнадцатым номером играл мой любимый хоккеист, Валерий Харламов. Да, и вообще, мне как-то это число было близко. Я открыл дверь и оказался в маленьком стеклянном тамбуре. Из него в палату открывалась другая дверь. Тамбур был специально сделан на случай карантина. Внутри него были стеклянные полки. На них можно было поставить посуду с едой. То есть персонал больницы не соприкасался с больными во время какой-нибудь эпидемии.

Лично впервые оказался в палате с таким двойным входом. Палата была рассчитана на трёх человек. По две койки у окна, и одна возле двери. Я занял место у окна, справа от входа.

Не успел я разложить вещи, как в палату вошла медсестра, держа в правой руке безопасную бритву.

- Раздевайся по пояс и ложись. Буду готовить тебя к операции.

Мне уже приходилось лежать на операционном столе. Было это давно, ещё в прошлом веке, когда я учился в институте. Вырезали мне тогда паховую грыжу. И перед операцией, накануне вечером, в комнате с ласкающей слух надписью «клизменная» медсестра лишала меня волосяного покрова с лобка. Сейчас мне предстояла операция на груди, но процедура удаление волос была так же необходима.

Бритва оказалась тупой. Причём настолько, что сестра через пять минут непосильного труда ушла её менять. Новая бритва оказалась ничем не лучше.

- Это как так надо волосами зарасти?! – в сердцах высказалась сестра.

Мне тут же вспомнилось то время, когда был студентом. Незадолго до моей операции к нам в аудиторию пришли медики делать нам прививки. Причём делали их под лопатки. Мы становились спиной, нам поднимали майки или футболки и делали укол. Среди нас были студенты из солнечной Армении. У одного из них на спине были такие заросли, что лопаток не было видно. Пришлось парню снимать футболку совсем. Он с удовольствием дал всем девушкам потока насладиться своей фигурой. По сравнению с ним, у меня была просто голая грудь. Я внимательно посмотрел на лицо медсестры. Ей явно не было ещё и сорока лет.

- Вы просто ещё настоящих волосатых мужчин не видели, - скромно заметил я и тут же пожалел о сказанном.

Бросив на меня презрительный взгляд, сестра стала проводить бритвой по моему телу намного сильнее. У меня было ощущение, что она старается не срезать с меня волосы, а содрать. В этой экзекуции был только один положительный момент. Боль от бритвы глушила боль под рёбрами.

Сколько времени продолжалась подготовка к операции я не помню. Меня почти сразу же повезли на каталке в операционную. Но перед тем, как на неё лечь, я посмотрел который час. Табло на мобильном телефоне показывало полночь.

Операционная располагалась на последнем, девятом этаже. По сравнению с палатой, она была намного лучше освещена. Меня подвезли к операционному столу и сняли с меня простыню. Тут же раздался громкий хохот. Все сотрудники больницы, участвующие в операции, стояли рядом. Их лица были скрыты марлевыми повязками. Мне казалось, что я вижу улыбки сквозь марлю.

- Кто это тебя так расцарапал? – с лёгким кавказским акцентом спросил меня мужской голос. Как потом оказалось, это был оперирующий хирург, Магометов Владимир Владимирович.

Я посмотрел на себя. Вся моя грудь и живот были покрыты длинными царапинами, которые исполосовали меня вдоль и поперёк.

- Это меня медсестра к операции подготовила – ответил я на тот случай, если кто-то ничего не понял.

- А я думал, что это ты с тигром в схватке сошёлся -  ответил мне Владимир Владимирович и добавил – ложись давай.

Я улёгся, мне на левую руку надели повязку возле локтя и приготовились вводить наркоз.

- Ну, что, коллеги, начинаем – это были последние слова, которые я услышал перед операцией, после чего заснул сладким наркозным сном.

Моя память хорошо сохранила моменты, связанные с первой операцией, которую я пережил. Первым после операции возвращается слух. То есть ты слышишь, что происходит вокруг тебя, но никак не можешь на это реагировать. По ом появляется голос. Ты можешь позвать кого-нибудь, например, чтобы тебе принесли попить. И только потом возвращается зрение. Приняв удобную позу, ты можешь осматривать себя забинтованного и слушать рассказы соседей по палате, как ты выглядел в первые минуты после операции.

Поэтому я и подумал, что очнусь уже на своей койке, когда операция давно закончилась. Соседей в палате нет, значит и попить никто не принесёт. Но получилось всё иначе.

- Ну, что, коллеги, закончили, - чётко услышал я. Значит, я лежу на операционном столе. Грамотно рассчитали наркоз. Как раз к концу операции. Хорошо бы вздохнуть полной грудью. Я попытался набрать воздуха в лёгкие и понял, что не могу этого сделать. Меня объял ужас. Если я не могу дышать, почему я тогда живой и всё слышу? Или я уже на том свете, благо зрение ко мне ещё не вернулось, как и голос.

- Может, вынуть трубку, - услышал я всё тот же кавказский голос Владимира Владимировича и сделал движение головой. В ту же секунду из моего рта вынули трубку, и я стал дышать самостоятельного. Секунд пять мне было совсем не по себе, но теперь я успокоился.

Пока меня везли на каталке в палату, ко вернулись и голос, и зрение. Я смог самостоятельно перебраться на койку.

- Отдыхай, спи. Утром я тебя навещу, - врач похлопал меня по плечу, после чего выключил свет и вышел из палаты.

На какое-то время я заснул. Но сон был тяжёлым. Койка была короткой, вытянуться мне в полный рост было невозможно, а лежать на боку нереально. Во-первых, у меня между рёбер торчал шланг, который был соединён с небольшой пустой бутылочкой. Чуть ниже был наложен большой кусок лейкопластыря, который прижимал к телу бинты. И, во-вторых, мне была попутно сделана операция по удалению пупочной грыжи. Ниже пупка я был плотно обмотан бинтами. Но самое страшное для меня было в том, что все бинты были в крови, и, судя ар всему, кровь не останавливалась.

Не скажу, что она текла ручьями, нет. Она не высыхала, и всё новые участки чистого бинта покрывались красным цветом. Я громко крикнул, позвав сестру, но на мой крик никто не отозвался. Ещё бы! Сквозь такой двойной тамбур голос из палаты вряд ли можно было расслышать. Да к тому же сестра, скорее всего, спала, сидя на своём рабочем месте. Я и сам могу так заснуть где угодно.

А сейчас я мог лежать исключительно на спине, подогнув кверху колени. Поза не удобная для сна, но в таком положении у меня не было болевых ощущений в местах порезов, и, как мне показалось, кровь больше не пачкает бинты.

В семь часов утра ко мне пришёл Владимир Владимирович. Я проснулся на шум открывания внутренней входной двери.

- Ну, как самочувствие? – спросил хирург, откинув с меня одеяло. Мне стало страшно в очередной раз. Одеяло и простыня были испачканы большими пятнами крови.

- Никак кровь не может остановиться, видите, - прошептал я, надеясь, что сейчас все мои проблемы решаться.

- А так и должно быть, - спокойно ответил Владимир Владимирович и добавил, - сейчас сестра принесёт постельное бельё, поменяет. И тебе было бы хорошо переодеться.

У в ответ просто не было сил ругаться. Вот сказал бы мне перед сном, что кровотечение в такой ситуации нормально, я бы спал спокойно. Хотя, что мне было на него злиться. Он молодец, провёл грамотно операцию, удалил мешающий мне нормально жить орган. Теперь мне будет только лучше.

Пришла сестра, сделал мне перевязку, заменила постельное бельё. Я тоже переоделся в чистую одежду и на этот раз заснул с большим удовольствием.

Разбудил меня звонок от мамы. Накануне я ей ничего не сказал о том, что меня перевезли в другую больницу. Незачем ей было волноваться раньше времени. Теперь же я ей спокойно сообщил, что мне сделали операцию, что я нахожусь в другой больнице.

- Так тебе, наверное, и есть сейчас ничего нельзя, - первым делом поинтересовалась мама, - а то я тебе специально суп сварила, курочку приготовила.

- Я не спрашивал, мама, что мне можно, а что нельзя, - ответил я, - но, скорее всего на еду будут ограничения.

Мы посовещались и решили, что еду мама пока оставит дома, а вот одежду мне привезёт сюда новую. Пока мама ехала ко мне, меня в очередной раз навестил Владимир Владимирович.

- Ну, как, не кровит больше? – спросил он, осматривая наложенные на меня повязки.

- Нет, всё нормально. Скажите, какой режим питания сейчас у меня? – мне на самом деле сильно хотелось есть, поскольку голодал я уже третий день.

- Пока посидишь на диете, посмотрим, как будет твой организм реагировать, - разбил мои мечты о жаренном мясе хирург.

- То есть домашняя еда мне противопоказана? – без всякой надежды спросил я на всякий случай.

- Пока не выпишем, да, никакой еды из дома, - Владимир Владимирович закончил меня осматривать и пошёл к двери, - тебе сюда сестра будет приносить еду, а пока отдыхай.

Прежде чем лечь, я поставил стул рядом с койкой, и лёг, положив на него ноги. Только так я смог вытянуться в полный рост. Сколько времени мне удалось поспать, не знаю. Меня разбудила мама. Она приехала совершенно не выспавшаяся. Я рассказал ей обо всём, что пережил за прошедшую ночь. Под конец рассказа я заметил, что мама спит сидя.

- Может, ты ляжешь, и поспишь тут, всё равно никого больше нет, - предложил я маме, но она не согласилась.

- На работу надо ехать, - сказала она, тяжело вздохнув, - но я рада, что у тебя всё хорошо.

Мама уехала, а я впервые за сутки вспомнил о своей пневмонии. Интересно, а она куда подевалась? Я себя ощущал совершенно здоровым, если речь идёт о температуре тела. Не могли же хирургическим путём вылечить воспаление лёгких? Или оно само собой прошло? По крайней мере, таблеток в хирургии, которые я пил в предыдущей больнице, мне никто не предлагал. Не с хирургом же мне об этом говорить?

По тому, что мне принесли на обед, я понял, что голова от голода у меня будет болеть всё время, что я буду находиться в хирургическом отделении. На тарелочке средних размеров была размазана то ли каша, то ли пюре. Чтобы насытится, мне надо было бы съесть пять таких порций, как минимум. Но просить добавку было бесполезно. Здесь на убой никто кормить не собирался.

Следующие четыре дня прошли совершенно одинаково. После скудного завтрака, после которого есть хотелось намного сильнее, чем до него, я шёл на перевязку. Перевязывал меня лично Владимир Владимирович. Сначала с меня снимали бинты, которыми была обмотана моя грудная клетка. На участок кожи, который участвовал в операции, клали вату, смоченную в какой-то жидкости жёлтого цвета, после чего накладывали бинты. Затем разматывали бинты вокруг пупка. После чего я ложился на спину, а Владимир Владимирович весьма болезненно давил на мой живот. После чего всегда обращался к медсестре с одной просьбой.

- Два кубика спирта налей мне, пожалуйста.

Как он их использовал, для меня до сих пор остаётся тайной. Только догадываюсь, что эти кубики пошли на обработку и заживление разреза после операции.

На этом развлекательная часть моего существования в больнице заканчивалась. До следующей перевязки делать было абсолютно нечего. Телевизора в палате не было, радио тоже, так что происходящее в мире оставалось для меня загадкой. Всё, что я мог себе позволить, это или читать книги, или самому писать. Я выбрал и то, и другое.

Мама привезла мне большие бутылки с водой и мою любимую книгу «Мастер и Маргарита». Я читал этот роман много раз, и, наверняка, прочитаю ещё. Находясь в четырёх стенах заточения, чтение именно такого романа должно было отвлечь меня от действительности. Что и произошло. А перед сном я выходил в коридор, садился на скамейку возле окна и сочинял тексты песен. Сочинял от нечего делать, а не потому, что мне их кто-то заказывал.

Ничего не есть по-настоящему четыре дня я не пожелаю никому. Можете представить мою радость, когда я в очередной раз пришёл на перевязку, а Владимир Владимирович первым делом вынул из меня трубочку с баночкой.

- Сегодня на обед можешь поесть как обычные больные, - сказал он как бы между прочим, - посмотрим на Ваше самочувствие.

А самочувствие моё было хорошим, если не считать постоянных головных болей от голодания. Кашель прошёл сразу после операции, как и температура. Для до сих пор остаётся загадкой, куда девалась моя пневмония, и кто именно её вылечил. На самом деле, после того, как я избавился от торчащей из грудной клетки посудины, мне ужасно захотелось домой. Находиться здесь я уже не видел никакого смысла. Всё, чем я здесь занимался, так это ходил на перевязки. Но я с гораздо большим удовольствием ездил бы на перевязки из дома. Ну и что, что дорога в один конец занимала бы полтора часа. Дома и стены лечат лучше.

Не знаю, обладал ли Владимир Владимирович телепатическими способностями, или умел ли он читать чужие мысли, но на следующий день он обратился ко мне со словами:

- Как ты смотришь на то, что я тебя домой выпишу? Но с условием, что каждый день ты будешь приезжать сюда на перевязки, пока в них не отпадёт необходимость. Согласен?

- Конечно! – я чуть на подскочил на месте от радости.

- Тогда собирайся, и подходи ко мне в кабинет. Я расскажу тебе, что ты можешь есть, а что тебе нельзя.

Я радостно прибежал в ненавистную мне палаты. Быстро снял спортивный костюм, который носил, и достал уличную одежду. Пуловер наделся на меня легко, а вот джинсы, затянутые ремнём на последнюю дырочку, упали на пол.

Ничего себе! Это я так похудел за неделю? Пришлось просить у медсестёр ножницы, чтобы проделать ещё одну дырочку в ремне. Но оказалось, что одно дырочкой тут не обойтись. Пришлось делать две, соблюдая положенный размер.

Владимир Владимирович что-то писал, сидя у себя в кабинете. Движением руки он предложил мне сесть, а сам продолжил заполнять бланк. Поставив точку, он вынул из ящика стола маленькую баночку и протянул её мне.

- Это твои, держи на память.

В баночке находились маленькие камешки. Их было ровно пять. Что интересно, все они были разного цвета. Не таких, как олимпийские кольца, но всё равно красивые. Это именно они, красавцы, так сильно болели у меня под рёбрами, это из-за них я попал сюда и лёг на операционный стол. Или не из-за них? Мне же забирала скорая с диагнозом пневмония?

- Значит так, - Владимир Владимирович откинулся на стуле и посмотрел на меня, - слушай меня внимательно. Есть тебе нельзя жирное и жареное. Мясо только варёное, без использования специй. Исключи сметану, кетчупы и майонезы. Воздержись от свинины. Это я тебе как врач говорю, - уточнил он, увидев мою реакцию.

- То есть мне осталась только курица? – спросил я, потому что другие мясные продукты в этот момент мне не вспомнились.

- Почему только курица? Ещё есть индейка, говядина, баранина, - словно предлагая мне выбрать мясо для шашлыка перечислял Владимир Владимирович, - но лучшей пищей для твоего желудка сейчас будут свежие овощи.

- А что мне можно пить? – с тревогой в голосе спросил я. Как-то давно меня укусила бродячая собака и меня кололи полгода от возможного бешенства. И эти полгода мне было категорически запрещено употреблять алкоголь. Даже не полгода, а девять месяцев. Три месяца отводилось на вывод этой лечебной сыворотки.

- Пить можно всё, но только без газов, например, минеральную воду с газом нельзя, шампанское нельзя, джин-тоники нельзя.

- А водку можно? – не веря своим ушам спросил я.

- Водку пожалуйста, она тебе не повредит. Но лучше дождись, когда с тебя снимут все бинты.

На том мы и попрощались. Владимир Владимирович назначил мне время перевязки, и я поехал домой. Дома я первым делом принял душ, а вторым сел обедать. Я так хотел есть, что съел за обедом по две порции первого и второго.

Оказалось, что набрать вес так же просто, как и потерять его. Уже через три дня, пока я питался дома, те самые дырочки на ремне оказались без надобности. Со стороны мне показалось, что набрал вес ещё больше, чем до попадания в больницу. Что и говорить, долгое воздержание вредно в любом случае.

Пять дней я ездил в больницу на перевязку. Пока Владимир Владимирович не сказал, что у меня всё затянулось, и больше накладывать бинты смысла нет. На груди у меня остался след на том самом месте, откуда выходила трубочка. А вот ниже пупка образовалась длинная, сантиметров двадцать, корка.

Она отслаивалась постепенно, по одному – два миллиметра в день. Отодрать её сразу не получилось. Поэтому я ножницами обрезал торчащие с обоих сторон свисающие части. Остальная часть корки отвалилась сама со временем.

На прощание Владимир Владимирович отдал мне бумаги, на которых было записано всё, что касалось моего времяпровождения в отделении хирургии. Но я всё-таки решил спросить о том, как мне быть с первоначально поставленным мне диагнозом.

- Владимир Владимирович, а что с моей пневмонией? – спросил я, глядя в честные глаза доктора.

- Пневмония? – удивлённо переспросил он.

- Ну да. Меня же из дома с пневмонией забрали.

- Не знаю, не знаю, - Владимир Владимирович развёл руки в стороны, - я тебя увидел только на операционном столе, и другого диагноза, кроме камней в желчном пузыре, я про тебя не знаю. Так что поезжай домой, и обязательно приди к своему районному хирургу. Пусть дальше он тебя наблюдает.

В моей районной поликлинике оказалось сразу два хирурга, и оба они по национальности были грузины. По крайней мере, у них были грузинские имена, отчества и фамилии. Никогда раньше я с ними не встречался, поэтому записался на приём в удобное для меня время.

Ираклий Акакиевич взял мои документы, открыл первую страницу, и сразу же вернул документы мне.

- Ты зачем ко мне пришёл, - его акцент сразу напомнил мне Котэ Махарадзе, - у тебя же пневмония, а здесь хирургия!

- Всё верно, забирала меня скорая с диагнозом пневмония, а выписали меня уже из хирургии, - даже в своих собственных глазах я выглядел полным идиотом, - мне хирург, который делал операцию, так и сказал, - наблюдайся у районного хирурга.

- Я не специалист в области терапии, - продолжал комментировать футбольный матч Ираклий Акакиевич, - иди к участковому терапевту, пусть он тебя наблюдает.

Мне так и не удалось убедить доктора, что никакой пневмонии у меня давно нет, а есть только шрамы после операций. В конце концов я махнул рукой и пошёл к терапевту.

Видеть его мне совершенно не хотелось. Что толку мне с ним говорить, если он ОРЗ от воспаления лёгких отличить не может? Но больше мне идти было не к кому, и я постучался в давно знакомую мне дверь. Она была закрыта, и рядом с ней никто не сидел на скамейках, создавая очередь. Не успел я принять решения, что же мне делать дальше, как в коридор из соседнего кабинета вышла работница регистратуры, моя соседка по подъезду, Марина.

Марина жила этажом ниже. Иногда она поднималась и просила деньги в долг. Брала немного, пятьдесят или сто рублей, не больше. Отдавала не всегда, но я никогда не напоминал ей об этом. Зарплата у неё была маленькая, муж постоянно пил, хотя и не буянил, а старшая дочь в раннем возрасте родила сына. Так что жизнь у Марины была не сахар. Узнав о том, что у меня вышла книга стихов, она попросила подарить ей такую книгу с автографом, но только чтобы подписано было не ей, а другой женщине. А иначе муж будет ревновать, пояснила она ситуацию.

Специально для неё подписывать книгу кому-либо я не стал, но помог случай. Одна дама попросила выслать ей книгу, а потом передумала её получать. Пришлось мне сходить на почту и забрать этот экземпляр обратно. По дороге домой я встретил Марину с внуком, и тут же на улице, выполнил её просьбу. Подарил ей книгу своих стихов, подписанную женщине с другим именем. Теперь её муж мог спать спокойно, зная, что он точно не рогоносец.

Я подошёл к Марине и попросил её отвезти меня к кому-нибудь.

- Ты же тут всех знаешь, и тебя все знают, Марина, - объяснял я ей ситуацию. – а то меня хирург выгнал, терапевта нет, к кому идти, я даже не знаю.

- Пойдём, - Марина постояла несколько секунда на месте, после чего повела меня за собой в конец коридора.

- Постой пока тут, - соседка по подъезду скрылась за дверями кабинета, на котором, кроме номера, ничего не было написано.

- Заходи, - выйдя из кабинета, сказала она и распахнула дверь шире. Марина редко говорила длинными предложениями. Ну, разве что, когда просила деньги в долг.

За столом сидела женщина, блондинка, с мудрыми зелёными глазами. Я сразу понял, что Марина меня привела куда надо.

- Слушаю Вас, - спокойно предложила хозяйка кабинета, положив руки на стол. Я достал бумаги, описывающие мои похождения по больницам и положил их перед ней.

- Тут такое дело, - начал я, - сначала мне участковый терапевт поставил диагноз ОРЗ…

Пока я рассказывал о том, что со мной случилось, женщина внимательно читала написанное, изредка бросая взгляды на меня. После того, как я закончил говорить, она аккуратно сложила листы, и откинулась на стуле.

- Так это из-за Вас нашего «Черного Доктора» уволили?

- Как? Его выгнали – удивился я.

- Да, были разбирательства. Уволили по статье. Но с Вами, я гляжу, всё в порядке. Что Вы хотите?

- Сам я ничего не хочу. Мне врач, делающий операцию сказал, чтобы я обязательно показался участковому хирургу, а тот не стал меня даже слушать, поскольку по бумагам у меня пневмония.

- Ясно. А ну-ка, покажите Ваши шрамы.

Я снял полувер и футболку. Женщина подошла ко мне, ощупала место, где сохранились следы операции, дотронулась до корки возле пупка.

- Не беспокоит?

- Ни капли. Вообще у меня ничего не болит.

- Это хорошо, что ничего не болит, одевайтесь и садитесь.

Я быстро оделся и сел на стул. Доктор протянула мне бумаги.

- Вот Вам мой совет. Операцию Вам сделали грамотно, самочувствие у Вас хорошее, пневмония у Вас прошла. Идите домой, занимайтесь своими делами. Если вдруг почувствуете недомогание, обратитесь к Марине, она Вас ко мне проведёт, будем решать проблемы по мере их возникновения. Но я уверена, что с Вами ничего не случится.

Как зовут эту мудрую женщину, и кем она работает в поликлинике, я не знаю до сих пор. Хотя не удивлюсь, что это была просто добрая фея, которая пришла в поликлинику, чтобы меня успокоить. Мы же, поэты, живём в придуманном нами мире, и только иногда спускаемся на грешную землю, когда чувствуем какое-либо недомогание. В любом случае всё оказалось так, как она сказала. Со мной больше ничего не случилось…

       05.08.2019