Я шла без цели, а у него была цель. Он попадался мне несколько раз, выныривая то из-за угла дома, то из-за ларьков, или мусорных контейнеров, прежде чем я решила слегка последить за ним, этим бунойволосым рыжим клошаром с седыми висками и бородой. Конечно, он был нечистоплотно одет, в видавших виды кроссовках с чужой ноги, и весь обвешанный пакетами с сомнительными драгоценностями.
Я свернула за ним в переулок, далее мне пришлось подождать пока сей интересный человек вожделенно будет стоять и смотреть в сторону помоек, не решаясь туда подойти, ибо там уже хозяйствовали его собратья. Двинулся он резко, прямиком на тропинку между сетчатым забором детского сада и гаражами. Я за ним. Затем клошар юркнул в дурно пахнущую щель между гаражами, куда я уже не последовала. Это совсем не моя территория, поэтому ничего не смогу вам поведать о дальнейшей жизни рыжего человека неопределённого возраста.
Спустя пятнадцать минут, пройдя по тропке вдоль трамвайных путей Госпитального вала, я оказалась на Немецком кладбище. Сумрачность поглотила солнечный день.
Я брела по центральной аллее, по опавшей охре листьев. Безлюдно и тихо. Вдруг мне показалось, что позади кто-то идёт, я услышала характерное шуршание листвы. Оглянулась. Никого. И ветра нет.
А потом дуновениями неслышных как мысли голосов наполнились струйки воздуха между могильных камней. Кажется, доносились зовущие клики на разные лады, мужские, женские, детские. «Рита, иди сюда!», «Рита, сверни ко мне!», «Рита, подойди!», «Рита, Рита, Рита…»
Я прислушалась и различила голос девочки, тонко-переливчатый как колокольчик: «Мне скучно, я так давно ни с кем не играла!» И я свернула на дорожку вправо, там где были два мраморных ангелочка с отбитыми ручками. Но не отсюда звали меня, а чуть сбоку. Оттуда, где на мраморном постаменте возвышалась каменная девочка-ангел с замшелыми крыльями, такая нежная, пластичная, что, казалось, она сейчас спрыгнет на землю и легко с журчащим смехом побежит по засыпанной осенней листвой аллее… На плите под ангелом было выбито «Любочка Виктороонъ». Родилась она в позапрошлом веке, в 1897 году, а умерла, в начале прошлого века, в 1908 году. Ей было всего одиннадцать лет. «Не грусти, Любочка, - сказала я ей, - это самый прекрасный возраст для смерти. Поверь, я знаю, дальше ничего стоящего нет…» «Ко мне давно никто не приходил…», - грустно ответила девочка. Я понимаю её тоску, ведь она такая маленькая, ей страшно, она ещё не научилась быть одна, всегда одна. Мы немножко поговорили. «Ну,я пойду, Любочка», - в итоге, тушуясь произнесла я, мне было стыдно, что так быстро бросаю ребёнка опять без внимания и неизвестно насколько.
А потом я повстречала мальчика со странной фамилией Лея. «Лея Юрасик» значилось на могильной плите. Юрасик прожил восемь лет. И был похоронен тут в конце позапрошлого века, более ста лет назад. «Синеглазому живчику», - так написала на камне его мама.
И я увидела вдруг тот день, такой же ясный осенний. Здесь было много народу, мама и бабушка рыдали в голос и бросались на гроб, отец сдерживал слёзы, но сердце его разрывалось от боли, школьные друзья были напуганы, а некоторые хихикали не понимая смерти. И потом долгие годы мама жила с мыслью о так рано умершем сыночке. Отец вроде бы не скорбел, но думал о сыне каждый день. А друзья забыли скоро. Может быть, кто-то и вспоминал в последствии, что вот был в детстве такой мальчик, который утонул, или заболел полиомиелитом и умер, но как его звали, уже ни за что не восстановить в памяти.
И вот уже рядом похоронены отец Юрасика, мама, какие-то ещё родственники. Наверное, и школьные товарищи давным-давно почили. И дети этих школьных друзей.
Потом меня позвал старик, но я к нему не пошла. «Ты долго жил, значит, наверное, был плохим человеком». Он не ответил. Я засмущалась, что, может быть, напрасно так решила и зря обидела старика. Но мне всегда казалось, что те, кто долго живут, чем-то не угоды будущему, хотя жизнь человека внешне может выглядеть вполне благопристойной, но вероятно в душе ещё не совершилось необходимое нечто для перехода далее.
Внезапно я приметила рыжего кота в белых сапожках. Он вальяжно шёл среди оградок. Я хотела его погладить по мягким ушкам, но он не доверился мне и удалился на камень напротив могилы писательницы Лидии Сейфуллиной. Наверное, они дружат.
А я ушла за ворота.
И почти сразу на поле увидела играющих в футбол парней. Один ударил мяч и отчего-то глянул на меня. Наши глаза на секунду пресеклись и мы обменялись жизнями. Далее он бросился вновь в игру, а я шла как шла своей дорогой, но этой встречи на изобилующей людьми планете вполне достаточно для искренней дружбы. Нам больше уже не нужно встречаться, мы уже всё друг о друге знаем, и нам было в эту секунду здоровски.
Возле детского психоневрологического диспансера мне ни с того ни с сего подумалось, что сегодня я повстречаю женщину. Обязательно. Не просто женщину, а особенную. Я усмехнулась. Но ощущение, что так случится не покидало меня. И я поглядывала внимательнее чем обычно на встречных дам всех возрастов. Но никаких контактов не происходило. И я уже подходила к арке дома, а знаменательной женщины так никакой и не было. И вот тут я приметила что-то необычное у стены арки… Наклонилась. Статуэтка из бронзы. Негритянка. Вот она моя женщина! Я схватила статуэтку и лишь в лифте разглядела повнимательнее. Описать фигурку довольно затруднительно. Скажу лишь, что у негритянки очень выпученные губы, ладони она держит скрещенными чуть ниже лобка, а живот у неё выпирает как у беременной… Вообще, статуэтка занятная, и я не понимаю почему она бесхозно стояла в арке.
Вот таков был этот мой день, суббота, 30 сентября, 2006 года.
Я свернула за ним в переулок, далее мне пришлось подождать пока сей интересный человек вожделенно будет стоять и смотреть в сторону помоек, не решаясь туда подойти, ибо там уже хозяйствовали его собратья. Двинулся он резко, прямиком на тропинку между сетчатым забором детского сада и гаражами. Я за ним. Затем клошар юркнул в дурно пахнущую щель между гаражами, куда я уже не последовала. Это совсем не моя территория, поэтому ничего не смогу вам поведать о дальнейшей жизни рыжего человека неопределённого возраста.
Спустя пятнадцать минут, пройдя по тропке вдоль трамвайных путей Госпитального вала, я оказалась на Немецком кладбище. Сумрачность поглотила солнечный день.
Я брела по центральной аллее, по опавшей охре листьев. Безлюдно и тихо. Вдруг мне показалось, что позади кто-то идёт, я услышала характерное шуршание листвы. Оглянулась. Никого. И ветра нет.
А потом дуновениями неслышных как мысли голосов наполнились струйки воздуха между могильных камней. Кажется, доносились зовущие клики на разные лады, мужские, женские, детские. «Рита, иди сюда!», «Рита, сверни ко мне!», «Рита, подойди!», «Рита, Рита, Рита…»
Я прислушалась и различила голос девочки, тонко-переливчатый как колокольчик: «Мне скучно, я так давно ни с кем не играла!» И я свернула на дорожку вправо, там где были два мраморных ангелочка с отбитыми ручками. Но не отсюда звали меня, а чуть сбоку. Оттуда, где на мраморном постаменте возвышалась каменная девочка-ангел с замшелыми крыльями, такая нежная, пластичная, что, казалось, она сейчас спрыгнет на землю и легко с журчащим смехом побежит по засыпанной осенней листвой аллее… На плите под ангелом было выбито «Любочка Виктороонъ». Родилась она в позапрошлом веке, в 1897 году, а умерла, в начале прошлого века, в 1908 году. Ей было всего одиннадцать лет. «Не грусти, Любочка, - сказала я ей, - это самый прекрасный возраст для смерти. Поверь, я знаю, дальше ничего стоящего нет…» «Ко мне давно никто не приходил…», - грустно ответила девочка. Я понимаю её тоску, ведь она такая маленькая, ей страшно, она ещё не научилась быть одна, всегда одна. Мы немножко поговорили. «Ну,я пойду, Любочка», - в итоге, тушуясь произнесла я, мне было стыдно, что так быстро бросаю ребёнка опять без внимания и неизвестно насколько.
А потом я повстречала мальчика со странной фамилией Лея. «Лея Юрасик» значилось на могильной плите. Юрасик прожил восемь лет. И был похоронен тут в конце позапрошлого века, более ста лет назад. «Синеглазому живчику», - так написала на камне его мама.
И я увидела вдруг тот день, такой же ясный осенний. Здесь было много народу, мама и бабушка рыдали в голос и бросались на гроб, отец сдерживал слёзы, но сердце его разрывалось от боли, школьные друзья были напуганы, а некоторые хихикали не понимая смерти. И потом долгие годы мама жила с мыслью о так рано умершем сыночке. Отец вроде бы не скорбел, но думал о сыне каждый день. А друзья забыли скоро. Может быть, кто-то и вспоминал в последствии, что вот был в детстве такой мальчик, который утонул, или заболел полиомиелитом и умер, но как его звали, уже ни за что не восстановить в памяти.
И вот уже рядом похоронены отец Юрасика, мама, какие-то ещё родственники. Наверное, и школьные товарищи давным-давно почили. И дети этих школьных друзей.
Потом меня позвал старик, но я к нему не пошла. «Ты долго жил, значит, наверное, был плохим человеком». Он не ответил. Я засмущалась, что, может быть, напрасно так решила и зря обидела старика. Но мне всегда казалось, что те, кто долго живут, чем-то не угоды будущему, хотя жизнь человека внешне может выглядеть вполне благопристойной, но вероятно в душе ещё не совершилось необходимое нечто для перехода далее.
Внезапно я приметила рыжего кота в белых сапожках. Он вальяжно шёл среди оградок. Я хотела его погладить по мягким ушкам, но он не доверился мне и удалился на камень напротив могилы писательницы Лидии Сейфуллиной. Наверное, они дружат.
А я ушла за ворота.
И почти сразу на поле увидела играющих в футбол парней. Один ударил мяч и отчего-то глянул на меня. Наши глаза на секунду пресеклись и мы обменялись жизнями. Далее он бросился вновь в игру, а я шла как шла своей дорогой, но этой встречи на изобилующей людьми планете вполне достаточно для искренней дружбы. Нам больше уже не нужно встречаться, мы уже всё друг о друге знаем, и нам было в эту секунду здоровски.
Возле детского психоневрологического диспансера мне ни с того ни с сего подумалось, что сегодня я повстречаю женщину. Обязательно. Не просто женщину, а особенную. Я усмехнулась. Но ощущение, что так случится не покидало меня. И я поглядывала внимательнее чем обычно на встречных дам всех возрастов. Но никаких контактов не происходило. И я уже подходила к арке дома, а знаменательной женщины так никакой и не было. И вот тут я приметила что-то необычное у стены арки… Наклонилась. Статуэтка из бронзы. Негритянка. Вот она моя женщина! Я схватила статуэтку и лишь в лифте разглядела повнимательнее. Описать фигурку довольно затруднительно. Скажу лишь, что у негритянки очень выпученные губы, ладони она держит скрещенными чуть ниже лобка, а живот у неё выпирает как у беременной… Вообще, статуэтка занятная, и я не понимаю почему она бесхозно стояла в арке.
Вот таков был этот мой день, суббота, 30 сентября, 2006 года.
Обсуждения Немецкое кладбище