Называть

Осень…
Сказочной рыжей лисицей мечется она по всей округе, оставляя свои огненно-багряные отметины на всём, что попадается на её пути.

Ветер резко срывает наряды с погрустневших деревьев, оголяя их. Они стыдливо прикрываются ветками, просят сохранить хоть немного одежды. Но ветер-хулиган не хочет слушать их просьбы, смеётся, дразнит, дёргает их за веточки, словно озорной мальчишка - за косички.

Танюшке обидно за её любимые деревца, которые треплет ветер. Она сидит на подоконнике, поджав...

15.
В Иркиной спальне она вернулась в себя совершенно безболезненно, одним мысленным пожеланием возвращения. Сейчас она осознавала в себе пробуждение очередного дара, готовая расплакаться не из-за мальчишек, а исключительно от переизбытка чувств.

Машинально перебирая Иркины шмотки, она остановила выбор на джинсах-хиппи, хотя откровенно не понимала девчонок в джинсах, не «хиппи» – в любых. В любых, если вылезающие суперзадницы девах напоминали ей бампер Камаза или засвечивали мало аппетитные...

17.
"По белому снегу пройтись, по дороге в никуда
Слышишь звонкий, детский смех, проводи меня туда
Разделил по берегам, учились заново дышать
Нам рассказали о войне, что б не осмелились познать"

"Я живу, так как хочу - мне не страшен гнев богов
Захочу – я улечу, в незнакомый вам мир снов.
Захочу – я не проснусь, захочу – не буду спать
Захочу я улыбнусь, в общем, мне на всё начхать"
(Эльдар Шакенов 15 лет)

Похороны затягивались. Два наглухо заколоченных гроба с позолоченными...

Сэм Денкингер – уважаемый стольпар.
Когда он идет вразвалочку по Гангутской набережной, единственной улице поселка,

загребая здоровенными ручищами семечку из кармана отутюженных брюк, подносит ее ко рту манерно, слегка оттопырив мизинец – всем сразу понятно: перед ними матерый потомственный стольпар собственной персоной.

Здоровается с редкими прохожими, вышагивающими субботним утром по воняющему гниющими водорослями берегу, он небрежно : «…рассьте..» и сверкает передним золотым зубом так...

Кто я такой? Человек или чудовище? Я жив? Или я уже давно умер? И вообще, где я?..

Ответом мне была тишина. Звонкая, давящая всем своим неисчислимым весом тишина. Я попытался подняться на ноги, но тут же моя спина во что-то упиралась. Это что-то тысячей ядови-тых щупалец впивалась в кожу, заставляя меня стискивать зубы, чтобы не закричать. Глаза я от-крыть не мог: казалось, будто веки были склеены смолой. Отвратительной, дурно пахнущей смолой.

-Где я? – произнес я, но не смог узнать своего...

Узники жадно приникли к крохотным окошкам крепости, громоздкие ворота ограды, что окружала мрачное серое здание, открылись, пропуская освобожденных, и закрылись снова.

Был час заката. Лучи ярко освещали черепицу островерхих крыш, камни мостовых, кроны одиноких деревьев.

Кристиан огляделся – родной город показался ему новым, незнакомым.

- Пошли, - окликнул его Леон. – Теперь нам не откажут в помощи. Полтора года – это тебе не вечность, у нас еще остались друзья. Надо прежде всего...

Дед

«Будучи сильно молодым, да таким же ранним, я никому в округе из противоположного пола не давал проходу. Еле дожидался, пока брякнет, запирая хозяйский дом на ночь, железная щеколда, и… ищи-свищи меня по чужим задворкам да сараям!

До утра валандался, но правда, всегда поспевал к сроку: щеколда – «дзинь», а я уже на месте, из конуры полноса торчит. Глаза, всё же на всякий случай в тени прятал, уж больно проницательные хозяева мне в родители попались.

Но, сколько верёвочке не виться...

15. «Теперь про любовь.

Говорят, она у всех разная. Бывает недоступная, тогда – тоска всех оттенков: от бледно-зелёного до тёмно-серого; а бывает неотступная, побежишь – догонит. Вобщем, всякая. И приходит - не угадаешь, когда.

Кому-то этот крутой кипяток гормонального варева ошпарит безумным заблуждением Юность. И тогда уродливое пятно стянутой ожогом кожи так и не даст уже повернуть голову ни в чью сторону.

Других хорошо и вовремя освоенная сексуальная практика уютно поселит в...

Тень промелькнула и пропала. Прохожий вздрогнул и остановился в растерянности: «Что бы это могло быть?». Он оглянулся и увидел её.

Рыжая лайковая перчатка. Она лежала на сером, окутанном поздними сумерками снегу, и свет от покачивающегося на ветру фонаря то отступал, то снова обозначал её контур.

«Какая-то растяпа потеряла», – размышлял человек, поднимая находку и стряхивая с неё невесомый снег.

«Правая, правая… Где же твоя пара? – мужчина поднёс её к лицу и принюхался. – Какой тонкий...

«Они рождались, как реки, высоко в горах, а умирать уходили в море. Но их тела не расплывались бирюзовой пеной, а обрастали плавниками, щупальцами, покрывались чешуей или панцирем. Они превращались в ярких, проворных рыбок, страшных осьминогов и холодных медуз...»

Садилось солнце, и рвущийся к прозрачному небу огонь, зыбкий и неуловимый, как алая ртуть, набегал на каменистый берег. Ларс не удержался и зажмурился, ожидая удара тепловой волны, но жара не почувствовал. Вечерняя прохлада уже...