Множество машин плутает по геометрическим извилинам асфальтного покрытия, их сопровождают многие и многие люди, отчасти или случайно знакомые друг с другом. Ветер меж людьми, забегает им под одежду и гладит лица. Счастье не могло миновать их совсем. Счастье посещает всех и довольно часто, просто нам не надо его ждать. В небе над головами людей летают другие люди — на самолетах. Салон самолета тоже наполнен счастьем, и кое-кто улыбнулся незнакомому человеку, сам не зная почему. В Незапамятные времена где-то здесь жил основатель этого замечательного города. Человек умный и честный, достойный владыка и вообще. Додуматься построить город в таком выгодном, с точки зрения торговли, и красивом — благодаря холмам и реке — месте было явно нетрудно, и все же это было решение гения. РЕШЕНИЕ с big буквы, очень-очень славное. Солнышко напекало голову этого человека, как печет голову шестнадцатилетнему панку. Потому, что время и счастье неизбежны. Избегают обычно себя самого, что и отличает упомянутого панка и Доблестного Панка, основателя городов.
Частности правят бал, в закономерностях ищут разгадки бытовых ситуаций и стихийных бедствий, аналогии используются для расстановки знаков препинания. Каждая девочка хочет футболочку с тремя вертикальными прорезями от CK. Регулировщики редко порядочны — полоски светофоров нечасто заставляют их работать. А те, кто улыбается, стоя на посту, разводя палкой из стороны в сторону, хоть немножко, да доблестны. Доблесть на время бывает, как и любовь. Толпе все хочется быть оригинальной — и вуаля. Оказывается, все по-своему ярки и оригинальны, только каждый еще и в свое собственное время. Чтобы быть яркими, не надо толкаться локтями и говорить гадости друг другу. И не надо гулять по своим мыслям нехожеными тропами, то есть заморачиваться всячески и по всякому, так и эдак. Попомните основателя, людей под его началом. Вспомните то, что они делали.
Статистический подход недвусмысленно скажет, что этот город с момента основания, медленно, но верно разъедал природу благодатного края. На совести города миллиарды трупов; от медведей до касаток. Из этого города родом трое обладателей Нобелевской премии. Разработки лауреатов сгубили тьму невинных жизней, придавая мировым финансовым потокам смысловую нагрузку. Трупы успешно перегнили и теперь девочки плещутся в фонтанах и высушивают футболки в тени столь беспрецедентной славы. Мировым сообществом правит сушеный кальмар. Кальмары в ларьке продаются за 8 р. за пачку, а купленные народом сухарики — по 5 р. Наступает вечер, греется охлажденное пиво и… покупаются сухарики. Закупорился поток и фонтану сносит крышу. Никто не заметил.
Труды не напрасны — они перетрансформировались во множество судеб и тел, движений и замыслов, слез и радостей, дел и просто безделья. Это — элементарное сквозное шествие. Доблестный ОН стоит в его главе и Я стою в самом хвосте, и Мы шествуем по весьма крутой лестнице, уводящей куда-то в поднебесье.
15.
Какое столпотворение! Я же очищал эти окрестности, я вовсе не хочу жертв!! Помечтав о чистой площади осознаю, что их не просто не избежать — не сосчитать будет. Силой разгребаю встречных прохожих — НАША встреча не за горами. Сирены опередили подступающие кордоны — я отпрыгнул за памятник и прождал, пока не пронесутся толпы, озадаченные спасением народа от мины в маркете. Спустя пять минут площадь чиста, заметно поутихли крики. Некоторая неоперативность милиции смешна до смерти. Высший Счетчик приготовился фиксировать пополнение небесно-адского населения.
Оглянулся вокруг. Широченная площадь, наверное, полкилометра точно. Звук ступающей ноги подымал голубей в радиусе трех метров, я прошелся вперед-назад, не спеша их разгоняя.
И пристально следил как они улетали, скрываясь за крышами домов.
Будущее ложилось не веки неопределенным грузом. Они дрожали, когда я пытался вздохнуть чуть глубже.
Дата сражения: неизвестна; время — 14:25
Разговор длиной в минуту.
— Ну и?
— Ты обладаешь силой, которой не должен обладать. Откуда она у тебя?
— От тебя и каждого жителя города. Я ТЯНУ ее из людей. Исходное сырье преобразуется, усиляется, направляется. (Затягивается незатушенным бычком, едва поднятым с земли) Вот… сейчас. Чувствуешь, как в твое тело впиваются гарпуны, а?
— Да. К чему тебе это?
— К чему? Да так, убиваю время. Развлекаюсь.
— Понятно.
— А ты?
— Я?
— Покажи, что можешь. Давай развлечемся!
16.
Эти его гарпуны торчали откуда ни попадя: из плеча, живота, даже из ягодицы. Их концами были длинными канаты, которые взметались куда-то ввысь и вглубь улиц. Натянуты не слишком сильно, почти нарочно слегка провисая. Еще один впился в шею, тонкая струйка крови на воротнике отрезвила меня. Минфилд убежал, время работало на него. Пока я вырывал гарпуны, он готовился. Закончив, я насчитал девять штук. Загнутые концы гарпунов были костяными и впитали покрывающую их кровь мгновенно. Канаты резко натянулись, и мои обидчики скрылись в вышине. Привычность ситуации успокаивала и поражала одновременно. Тысячам и тысячам людей я советовал сейчас молиться, и тут же чувствовал, что не хочу ничего знать о них. Ничего не хочу делать и ни о чем знать. Где-то за последними рядами небоскребов появился смерч, и я зашагал ему навстречу. Легкая сосредоточенность и безлюдная улица. Полно дорогих машин. Зачем тебе дорогая машина, если смерти насрать на ее дороговизну? Она пройдет мимо. Презрение и жажда помочь в одной песочнице, а песочница в моих кулаках. Вдруг кольнуло в левой ягодице — гарпунов след. Сюр под соусом абсурда. Минфилд вышел из-за здания пожарной службы и дико улыбнулся. Это Зло. Смерч врезался в небоскреб, криков я не слышал, но счетчик начал уверенно ИХ считать. Опасения были напрасными, сожаления — запоздалыми. Я и Джеймс начали бой до смерти.
Что-то не то.
Время текло. Я никогда не увиливал от работы, но отпуск кончился, и начальство все чаще и настойчивей теребило меня. Это раздражало.
— Хватит, Лавен! Посмотри на себя. — босс Ситаро был одинаково учтив и непреклонен — Зайди в ванную, побрейся. Одень свежую рубашку, сходи с женой в театр. Прокатитесь за город. Ты хотя бы раз разгонял мой подарок по-полной?
В награду за ту абсурдную работу месяц назад Ситаро одарил меня ярко оранжевой “Акурой RSX”. Зверь со спортивной начинкой. Естественно, я ее разгонял. 300 км/ч — за нефиг. Так я и сказал.
— Приведи себя в порядок, Лавен, и возвращайся — камера отъехала чуть назад, показав собравшуюся за спиной босса редакцию.
— Мы заждались.
Народ радостно закричал, махая руками. Ситаро еще раз улыбнулся и повесил трубку.
Работа — завтра. Сегодня есть своя задача.
Жена снова поражала меня. Последняя неделя сильно напоминала лучшие дни нашего медового месяца. Живительное очарование Асмеллы теребило мою душу. Как мальчик, что влюбился впервые, я смотрел на нее во все глаза, ласкал ее с нежностью необъяснимой полноты. Дом был пустым без Асмеллы, но едва она уходила я, Лавен, рождался заново и принимался убирать, украшать, готовить еду и дом к ее возвращению. Словно ждущий подарка ребенок я нетерпеливо сучил ножнами сидя на диване в ожидании. Жизнь наградила счастьем, очень неожиданным, очень желанным. Краски мира смешались, радуя и ослепляя меня.
“Феррари” была уничтожена вместе с тем городом, вместе с его людьми и зданиями. Ко мне ночью, после божественной любви Асмеллы теперь приходят сны о моем студенческом прошлом. Общага, кухни, друзья. Правда, я постоянно вижу жизнь другого человека с похожими на мои руками, волосами, голосом, почти что копия. И этот «я» — бесспорно тогдашний я — ходит в ранее знакомые секции, говорит с бывшими моими друзьями. Сомнений нет, я вижу себя со стороны чужими глазами. Но это так… необычно.
Маршрутка отвезла меня к огромному зданию. На улице было прохладно, и я поспешил скрыться внутри. Циклопическое строение своим видом явно силилось испугать меня, по холлу на роликах раскатывала детвора, хотя в нем можно было бы смело играть в футбол, ни минуты не сомневаясь в надлежащих размерах поля. Я подошел к лифту, вызвал его и снял пиджак. Двери открылись, шаг, двери закрылись. Этаж 28 . Мерзкий холодок в лифте заставил снова надеть пиджак и размять пальцы.
17.
— Тебе уже не выбраться отсюда.
— Какое тебе дело? Выберусь.
— Нет.
— Да! — это уже край! — Хватит!!
— Хватит?!
Лед своей необъяснимой напыщенностью очень меня раздражал. Я, Невал Нерассе, снова в этом чертовом здании говорю со льдом. Собеседник разочаровал меня и недоумевал сам. Объяснять ему, мол я умер, уничтожив город и Минфилда, а дух мой теперь вынужден торчать в столь мерзлом месте до прихода селекционированного антипода, не было никакого желания. Странная форма существования приводила меня к единому и ожидаемому результату. Месяц могильного холода. Потом — чужая жена, машина и воспоминания. Хотя, всё это странно только со стороны. Изнутри моя жизнь куда прозаичнее. Этого льду понять не дано.
Я сел на глыбу, кусок бывшего потолка, и принялся рассматривать свои руки. Зачем я живу? Почему я еще не умер? Столько всего на моей совести — но ведь совесть-то как раз умерла. Ее потерю я ощущаю постоянно. А здесь… кажется, будто на этом 28 этаже ее могила. И так тоскливо. Я один и вряд ли уже увижу Брис. Ах…
Двери лифта открылись. Мой визави, удивленно уставился на убранство этажа. Потом перевел взгляд на меня. Лавен поменялся в лице, оно стало «обыкновенным».
Ни хрена себе! Руины, мазафака! Руины во льду! Да еще этот Невал! Неет!! Сегодня я его видеть не желаю. Убийцы, убийцы!! Черт, я ЖИТЬ хочу!
— Мы изменились Лавен. Но кому это надо? Все имеет чисто художественную, эстетическую ценность. Красота и изменения.
— Да. Все, что происходит, неизбежно. Но потери наши обыкновенны.
— Наши любимые. Лавен, это трагедия.
— Мы сами делаем их любимыми, наслаждаемся любовью и сами ее убиваем. Осознанно или нет. Только терять любовь я не хочу! Я обрел счастье, не лишай меня его!!
— Это трагедия, Лавен. Не свершившаяся, но неизбежная. Прошу, не спорь и не сопротивляйся. Это пустое.
«Дом без лифта и времени умолял прекратить.
Но моя сила слишком велика.
Я не могу рушить миры! Только себя.»
Окровавленные руки и неопрятный вид явно украшал Нерассе. Пёс его знает, что творится у него в голове, но я знаю, что не хочу иметь с этим дела.
— Легенды говорят о драконах. Во многих странах люди верят в эти величественные создания. Драконы своею силой хранят покой природы, покровительствуют Жизни и всем мелким тварям. Высшая Любовь, Лавен. Это то, что они делают. Символы доблести и силы, они всегда там, где нужны. Они — мои единственные друзья.
Внешние стены бесшумно отошли от пола и упали вниз. Внутренние треснули, отошли от плит и поспешили следом. Лавен и Невал теперь стояли на “крыше”. Их окружала звездная ночь и… три огромных дракона! Едва слышно подымались и опускались громадные, полупрозрачные крылья. Длинные пасти чуть приоткрыты, с кончиков языков срывается шаловливое пламя. Грация их тел и сияние звезд, причудливо переливающихся в изумрудно-черной чешуе, осветило разум братьев. Драконы шептались меж собой, не открывая рта... Их голоса походили на журчанье многих весенних ручейков, что летом скользят меж трав и цветов — Лавен не мог пошевелиться. Воздух стал плотнее. И хотя это и не стало откровением, ему показалось, что изменилось все. Первый дракон сказал:
— Мы принимаем тебя, и ты принимаешь Нас. В этом заключается Союз.
Второй дракон сказал:
— Мы не ждем времени. Мы делаем дела. В этом есть Смысл.
Мягко опустившись на “крышу”, третий дракон сказал Лавену на ухо:
— Удивление превыше всего.
Удивление — это Любовь.
Этого здания не было. Ночь сменилась утром. А город отныне спал счастливым сном, хранимый силой Пяти Драконов.
Частности правят бал, в закономерностях ищут разгадки бытовых ситуаций и стихийных бедствий, аналогии используются для расстановки знаков препинания. Каждая девочка хочет футболочку с тремя вертикальными прорезями от CK. Регулировщики редко порядочны — полоски светофоров нечасто заставляют их работать. А те, кто улыбается, стоя на посту, разводя палкой из стороны в сторону, хоть немножко, да доблестны. Доблесть на время бывает, как и любовь. Толпе все хочется быть оригинальной — и вуаля. Оказывается, все по-своему ярки и оригинальны, только каждый еще и в свое собственное время. Чтобы быть яркими, не надо толкаться локтями и говорить гадости друг другу. И не надо гулять по своим мыслям нехожеными тропами, то есть заморачиваться всячески и по всякому, так и эдак. Попомните основателя, людей под его началом. Вспомните то, что они делали.
Статистический подход недвусмысленно скажет, что этот город с момента основания, медленно, но верно разъедал природу благодатного края. На совести города миллиарды трупов; от медведей до касаток. Из этого города родом трое обладателей Нобелевской премии. Разработки лауреатов сгубили тьму невинных жизней, придавая мировым финансовым потокам смысловую нагрузку. Трупы успешно перегнили и теперь девочки плещутся в фонтанах и высушивают футболки в тени столь беспрецедентной славы. Мировым сообществом правит сушеный кальмар. Кальмары в ларьке продаются за 8 р. за пачку, а купленные народом сухарики — по 5 р. Наступает вечер, греется охлажденное пиво и… покупаются сухарики. Закупорился поток и фонтану сносит крышу. Никто не заметил.
Труды не напрасны — они перетрансформировались во множество судеб и тел, движений и замыслов, слез и радостей, дел и просто безделья. Это — элементарное сквозное шествие. Доблестный ОН стоит в его главе и Я стою в самом хвосте, и Мы шествуем по весьма крутой лестнице, уводящей куда-то в поднебесье.
15.
Какое столпотворение! Я же очищал эти окрестности, я вовсе не хочу жертв!! Помечтав о чистой площади осознаю, что их не просто не избежать — не сосчитать будет. Силой разгребаю встречных прохожих — НАША встреча не за горами. Сирены опередили подступающие кордоны — я отпрыгнул за памятник и прождал, пока не пронесутся толпы, озадаченные спасением народа от мины в маркете. Спустя пять минут площадь чиста, заметно поутихли крики. Некоторая неоперативность милиции смешна до смерти. Высший Счетчик приготовился фиксировать пополнение небесно-адского населения.
Оглянулся вокруг. Широченная площадь, наверное, полкилометра точно. Звук ступающей ноги подымал голубей в радиусе трех метров, я прошелся вперед-назад, не спеша их разгоняя.
И пристально следил как они улетали, скрываясь за крышами домов.
Будущее ложилось не веки неопределенным грузом. Они дрожали, когда я пытался вздохнуть чуть глубже.
Дата сражения: неизвестна; время — 14:25
Разговор длиной в минуту.
— Ну и?
— Ты обладаешь силой, которой не должен обладать. Откуда она у тебя?
— От тебя и каждого жителя города. Я ТЯНУ ее из людей. Исходное сырье преобразуется, усиляется, направляется. (Затягивается незатушенным бычком, едва поднятым с земли) Вот… сейчас. Чувствуешь, как в твое тело впиваются гарпуны, а?
— Да. К чему тебе это?
— К чему? Да так, убиваю время. Развлекаюсь.
— Понятно.
— А ты?
— Я?
— Покажи, что можешь. Давай развлечемся!
16.
Эти его гарпуны торчали откуда ни попадя: из плеча, живота, даже из ягодицы. Их концами были длинными канаты, которые взметались куда-то ввысь и вглубь улиц. Натянуты не слишком сильно, почти нарочно слегка провисая. Еще один впился в шею, тонкая струйка крови на воротнике отрезвила меня. Минфилд убежал, время работало на него. Пока я вырывал гарпуны, он готовился. Закончив, я насчитал девять штук. Загнутые концы гарпунов были костяными и впитали покрывающую их кровь мгновенно. Канаты резко натянулись, и мои обидчики скрылись в вышине. Привычность ситуации успокаивала и поражала одновременно. Тысячам и тысячам людей я советовал сейчас молиться, и тут же чувствовал, что не хочу ничего знать о них. Ничего не хочу делать и ни о чем знать. Где-то за последними рядами небоскребов появился смерч, и я зашагал ему навстречу. Легкая сосредоточенность и безлюдная улица. Полно дорогих машин. Зачем тебе дорогая машина, если смерти насрать на ее дороговизну? Она пройдет мимо. Презрение и жажда помочь в одной песочнице, а песочница в моих кулаках. Вдруг кольнуло в левой ягодице — гарпунов след. Сюр под соусом абсурда. Минфилд вышел из-за здания пожарной службы и дико улыбнулся. Это Зло. Смерч врезался в небоскреб, криков я не слышал, но счетчик начал уверенно ИХ считать. Опасения были напрасными, сожаления — запоздалыми. Я и Джеймс начали бой до смерти.
Что-то не то.
Время текло. Я никогда не увиливал от работы, но отпуск кончился, и начальство все чаще и настойчивей теребило меня. Это раздражало.
— Хватит, Лавен! Посмотри на себя. — босс Ситаро был одинаково учтив и непреклонен — Зайди в ванную, побрейся. Одень свежую рубашку, сходи с женой в театр. Прокатитесь за город. Ты хотя бы раз разгонял мой подарок по-полной?
В награду за ту абсурдную работу месяц назад Ситаро одарил меня ярко оранжевой “Акурой RSX”. Зверь со спортивной начинкой. Естественно, я ее разгонял. 300 км/ч — за нефиг. Так я и сказал.
— Приведи себя в порядок, Лавен, и возвращайся — камера отъехала чуть назад, показав собравшуюся за спиной босса редакцию.
— Мы заждались.
Народ радостно закричал, махая руками. Ситаро еще раз улыбнулся и повесил трубку.
Работа — завтра. Сегодня есть своя задача.
Жена снова поражала меня. Последняя неделя сильно напоминала лучшие дни нашего медового месяца. Живительное очарование Асмеллы теребило мою душу. Как мальчик, что влюбился впервые, я смотрел на нее во все глаза, ласкал ее с нежностью необъяснимой полноты. Дом был пустым без Асмеллы, но едва она уходила я, Лавен, рождался заново и принимался убирать, украшать, готовить еду и дом к ее возвращению. Словно ждущий подарка ребенок я нетерпеливо сучил ножнами сидя на диване в ожидании. Жизнь наградила счастьем, очень неожиданным, очень желанным. Краски мира смешались, радуя и ослепляя меня.
“Феррари” была уничтожена вместе с тем городом, вместе с его людьми и зданиями. Ко мне ночью, после божественной любви Асмеллы теперь приходят сны о моем студенческом прошлом. Общага, кухни, друзья. Правда, я постоянно вижу жизнь другого человека с похожими на мои руками, волосами, голосом, почти что копия. И этот «я» — бесспорно тогдашний я — ходит в ранее знакомые секции, говорит с бывшими моими друзьями. Сомнений нет, я вижу себя со стороны чужими глазами. Но это так… необычно.
Маршрутка отвезла меня к огромному зданию. На улице было прохладно, и я поспешил скрыться внутри. Циклопическое строение своим видом явно силилось испугать меня, по холлу на роликах раскатывала детвора, хотя в нем можно было бы смело играть в футбол, ни минуты не сомневаясь в надлежащих размерах поля. Я подошел к лифту, вызвал его и снял пиджак. Двери открылись, шаг, двери закрылись. Этаж 28 . Мерзкий холодок в лифте заставил снова надеть пиджак и размять пальцы.
17.
— Тебе уже не выбраться отсюда.
— Какое тебе дело? Выберусь.
— Нет.
— Да! — это уже край! — Хватит!!
— Хватит?!
Лед своей необъяснимой напыщенностью очень меня раздражал. Я, Невал Нерассе, снова в этом чертовом здании говорю со льдом. Собеседник разочаровал меня и недоумевал сам. Объяснять ему, мол я умер, уничтожив город и Минфилда, а дух мой теперь вынужден торчать в столь мерзлом месте до прихода селекционированного антипода, не было никакого желания. Странная форма существования приводила меня к единому и ожидаемому результату. Месяц могильного холода. Потом — чужая жена, машина и воспоминания. Хотя, всё это странно только со стороны. Изнутри моя жизнь куда прозаичнее. Этого льду понять не дано.
Я сел на глыбу, кусок бывшего потолка, и принялся рассматривать свои руки. Зачем я живу? Почему я еще не умер? Столько всего на моей совести — но ведь совесть-то как раз умерла. Ее потерю я ощущаю постоянно. А здесь… кажется, будто на этом 28 этаже ее могила. И так тоскливо. Я один и вряд ли уже увижу Брис. Ах…
Двери лифта открылись. Мой визави, удивленно уставился на убранство этажа. Потом перевел взгляд на меня. Лавен поменялся в лице, оно стало «обыкновенным».
Ни хрена себе! Руины, мазафака! Руины во льду! Да еще этот Невал! Неет!! Сегодня я его видеть не желаю. Убийцы, убийцы!! Черт, я ЖИТЬ хочу!
— Мы изменились Лавен. Но кому это надо? Все имеет чисто художественную, эстетическую ценность. Красота и изменения.
— Да. Все, что происходит, неизбежно. Но потери наши обыкновенны.
— Наши любимые. Лавен, это трагедия.
— Мы сами делаем их любимыми, наслаждаемся любовью и сами ее убиваем. Осознанно или нет. Только терять любовь я не хочу! Я обрел счастье, не лишай меня его!!
— Это трагедия, Лавен. Не свершившаяся, но неизбежная. Прошу, не спорь и не сопротивляйся. Это пустое.
«Дом без лифта и времени умолял прекратить.
Но моя сила слишком велика.
Я не могу рушить миры! Только себя.»
Окровавленные руки и неопрятный вид явно украшал Нерассе. Пёс его знает, что творится у него в голове, но я знаю, что не хочу иметь с этим дела.
— Легенды говорят о драконах. Во многих странах люди верят в эти величественные создания. Драконы своею силой хранят покой природы, покровительствуют Жизни и всем мелким тварям. Высшая Любовь, Лавен. Это то, что они делают. Символы доблести и силы, они всегда там, где нужны. Они — мои единственные друзья.
Внешние стены бесшумно отошли от пола и упали вниз. Внутренние треснули, отошли от плит и поспешили следом. Лавен и Невал теперь стояли на “крыше”. Их окружала звездная ночь и… три огромных дракона! Едва слышно подымались и опускались громадные, полупрозрачные крылья. Длинные пасти чуть приоткрыты, с кончиков языков срывается шаловливое пламя. Грация их тел и сияние звезд, причудливо переливающихся в изумрудно-черной чешуе, осветило разум братьев. Драконы шептались меж собой, не открывая рта... Их голоса походили на журчанье многих весенних ручейков, что летом скользят меж трав и цветов — Лавен не мог пошевелиться. Воздух стал плотнее. И хотя это и не стало откровением, ему показалось, что изменилось все. Первый дракон сказал:
— Мы принимаем тебя, и ты принимаешь Нас. В этом заключается Союз.
Второй дракон сказал:
— Мы не ждем времени. Мы делаем дела. В этом есть Смысл.
Мягко опустившись на “крышу”, третий дракон сказал Лавену на ухо:
— Удивление превыше всего.
Удивление — это Любовь.
Этого здания не было. Ночь сменилась утром. А город отныне спал счастливым сном, хранимый силой Пяти Драконов.
Обсуждения Нам нужны драконы