Мрачное

Год спустя я учился ездить на велосипеде. Это было не слишком рано, потому что ростом я был уже метр тридцать пять, весил тридцать два килограмма и носил обувь тридцать второго с половиной размера. Но езда на велосипеде не особенно меня интересовала.

Этот ненадежный снособ движения вперед ни на чем более, как на двух тонких колесах казался мне в глубочайшей степени несолидным, даже ужасным, потому что никто не мог мне объяснить, почему в состоянии покоя велосипед сразу же заваливачся набок...

Он странный, подумала Лиззи, сидя на скамейке возле дома, в то время как Люк неподалеку беседовал с одним из фермеров.

Он всегда вел себя по-разному. За две недели, что они провели на острове, она видела Люка холодным, когда он знакомил ее с друзьями.

Серьезным, как сейчас, когда он разговаривал с фермером. И страстным, когда он будил жену под покровом ночи, нуждаясь в ней прямо здесь и сейчас.

Лиззи уже не боялась признаться себе, что по уши влюблена в Люка де Сантиса. Он завоевал ее...

Во второй половине сентября сезон на Серебряном Берегу закончился.

В Биаррице еще шумели ночные кабаки и прочие заведения, где развлекали себя отдыхавшие от кипучих дел богатые иностранцы, — американцы англичане, шведы, аргентинцы…

— разбухшие от войны и швырявшие деньгами без счета. В предутренний, неурочный час платили еще сотни франков за бутылку шампанского, просаживали в баккара миллионы за одну ночь и бросали боярышне-певице за грустно-лихую песню сотняжку франков «натшай». Еще...

– Знаешь, Саманта, мне кажется, ты нравишься Бандару.

Саманта помолчала минуту, чтобы собраться с духом, прежде чем посмотреть Клео в глаза.

– Дорогая, что за чушь ты несешь?
Когда Клео вернулась с покупками из города, Бандар рассказал ей запланированную историю про семейного врача, и верная Клео со всех ног помчалась к Саманте, чтобы узнать, что стряслось с подружкой.

Саманта успокоила ее, сказав, что просто хочет повидать родных, а заодно решила заскочить к своему врачу.

Саманте...

Оглушительный рев оркестра и веселые выкрики танцующих остались позади.

Джулиана Скеффингтон сбежала по широкой лестнице ярко освещенного загородного дома, где не меньше шестисот дам и кавалеров, представителей высшего общества, веселились на костюмированном балу.

Английский парк, раскинувшийся перед домом, весь был полон волшебными огнями факелов, бросающих призрачные, дрожащие отсветы на деревья, и запружен веселой, причудливо разодетой толпой гостей, среди которых тут и там мелькали...

Голова раскалывалась.
Боль глухо билась в черепе, давя изнутри на глазные яблоки. Желудок тревожно сжался, словно его разбудила суматоха в остальном теле.

– У меня болит голова, – вслух пожаловалась Марис Маккензи тихим, слегка озадаченным голосом.

У нее никогда не было проблем с головными болями. Несмотря на хрупкий вид, Марис унаследовала крепкое телосложение Маккензи. Именно странное состояние заставило ее заговорить вслух.

Она не открыла глаза и не потрудилась взглянуть на часы...

Гостей на этой даче было так много, что я не всех знал даже по фамилиям. В 2 часа ночи вся эта усталая нашумевшая за день компания стала поговаривать об отдыхе. Выяснилось, что ночевать остаются восемь человек - в четырех свободных комнатах.

Хозяйка дома подвела ко мне маленького приземистого человечка из числа остающихся и сказала:

- А вот с вами в одной комнате ляжет Максим Семеныч.

Конечно, я предпочел бы иметь отдельную комнату, но по осмотре маленького незнакомца решил, что, если...

– Дэвид Портленд, к доске! – сказал учитель Круппен, оторвавшись от классного журнала.

Дэвид зачем-то отодвинул книги и тетради и наконец вылез из-за парты.

– Ты выучил урок по астрономии?
– Конечно, господин учитель.

– Отлично. Скажи, сколько естественных спутников у планеты Сатурн?

– Десять, господни учитель.
– Хорошо. Назови их и укажи в хронологическом порядке, когда они были открыты.

– Титан, – неуверенно начал перечислять Дэвид, – Япет, Рея, Диоиа, Тефпя, Энцелад, Мимас...

Действительно, Олег и Раиса от ожидания заметно притомились. Разговор у них по известным причинам не клеился. Заняв позиции соответствующие их внутреннему состоянию, они молча ожидали хозяина лавки. Профессор для вида уставившись на икону «Божьей матери», краем глаза любовался Раечкой, она же застыв в позе крутого ковбоя, держала глаза широко открытыми и ситуация у нее была под контролем.

Ее пальчики правой руки лежали на сумочке и методично поднимались и опускались по очереди.

- Друзья...

Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтоб ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, – весна была весною даже и в городе.

Лев Толстой. “Воскресение”.
Не буди воспоминаний. Не волнуй меня.

Мне отраден мрак полночный. Страшен светоч дня.
Константин...