До Зурбагана, уже появившегося на горизонте, оставалось 10 минут хорошего ходу. Сияло радостное, солнечное утро и я, только что сменившись с вахты и вкусно позавтракавши, вышел на палубу, вдыхая свежий ласковый ветер-бриз, облокотился правым плечом о переборку, вытащил из кармана письмо от любимой девчонки и в очередной раз – наверное, десятый, а может быть и пятнадцатый – перечитал нежные слова:
”Здравствуй, любимый Сандро! Я с большим нетерпением жду и никак не могу дождаться твоего отпуска - когда же ты приедешь в нашу деревню, и я буду целовать твои вечногрустные глаза, а твои сильные руки обнимут меня за талию. А больше всего на свете я жду твои красивые рассказы о жизни за границей. Я и раньше просила, и теперь прошу тебя о том, чтобы ты регулярно вёл дневник и не пропускал ничего, даже если это кажется тебе незначительным и заурядным. Мне интересно всё, что касается моего любимого человека. Пиши мне почаще. Я, к сожалению, не обладаю литературным дарованием и поэтому ничего толком не смогу описать. И ничего интересного у нас не происходит. Я по-прежнему хорошо учусь, готовлю завтраки и ужины, вечерами мы всей семьёй смотрим программу “Время”, обсуждаем новости и ложимся спать. В последнем письме ты спрашиваешь – хожу ли я на дискотеку? Да, Сандро, я хожу, но ты не ревнуй, я люблю только тебя и никаких ухаживаний не принимаю. Хожу с подругами и туда, и обратно, так что для ревности я не вижу причин. Не обижайся на меня за краткость, у нас, как и всегда, стоит скука смертная. Но это ты и сам знаешь. Если в кинотеатре показывают хороший фильм, то очередь в три вилюшки даже на улице. Недавно в прокате был исторический фильм “Бабек”. Скажу твоими словами – здорово и интересно. Я попыталась посмотреть и во 2 раз, но билета не смогла достать. Обидно, ведь любое кино крутят неделю, не дольше. Впрочем, тебе это, наверное, не интересно, но больше я не знаю о чём писать. Пиши ты, и побольше, побольше. Жду, целую. Твоя Натка”.
Я посмотрел на быстро приближающийся город, аккуратно сложил письмо и спрятал его в нагрудный карман. Шквал эмоций захватил моё сердце, радостное смятение и с трудом сдерживаемое ожидание чуда, какое-то сверхъестественное мировосприятие окутывало меня, в тот момент я чувствовал не только каждую клеточку своих тела и души, но также остро я воспринимал наш корабль “Блистающий”, чужое чёрное море и, конечно же, любимый Зурбаган. Мыслью я намного опережал плавнотекущее время.
* * *
После швартовки и таможенного досмотра мы с Михой ринулись в город. Командор дал нам добро, и мы понеслись на такси по зеленеющим Зурбагановским улицам к Главпочтамту чтобы отправить письма: я – Натке, Миха – родителям. Зурбаган сильно изменился со времён Александра Грина, а так как кроме него никто не писал об этом городе, то я возьму эту смелость на себя. Ещё когда я учился в Кронштадтском мореходном училище и наши преподаватели объясняли нам, молодым салажатам, особенности различных заграничных портов, обходя Зурбаган стороной, то я, не найдя ничего в библиотеке нашей Нахимовки о городе Грина, не поленился и, затратив одно увольнение на поездку в Центральную Ленинградскую библиотеку, нашёл-таки упоминание в стареньком географическом справочнике о забытом советскими исследователями городе. И сразу влюбился в него. В первый раз я побывал в нем, когда учился в Морской академия и меня для прохождения практики приписали к линкору “Мичуринск”. Мы совершили поход охраны в Пхеньян, но тогда меня отпустили только на полчаса.
Если в начале 20 – го века Зурбаган был грязным портом, в котором царствовала нищета, то в конце 80-тых годов он стал опрятным цивилизованным городом на американский манер. Эпоха прогресса и НТР коснулась своим крылом и преобразовала его в лучшую сторону. Зурбаган находится на перепутье морских дорог, и здесь скапливаются товары со всех концов земли, привлекая взоры торговцев дешевизной и качеством. Город приобрёл аккуратный вид и характерную особенность в лице полицейских, блиставших бело-голубой формой на каждом перекрёстке. Ещё в порту меня охватило сладостное возбуждение от предвкушения ожидаемого чуда и внезапно ожившей детской мечты, я томился от внеочередной встречи со сказкой.
После почты мы с Михой покатались по городу, а на площади Одноглазого Адмирала отпустили такси и направились в ближайшее кафе. Слопав на пару с десяток гамбургеров и запив их горячим, крепким кофе, мы вышли на улицу и, поглазев напоследок на монумент, отправились на поиски приключений, благо, что Командор отпустил нас до 22,00, и мы были свободны, как вольный тёплый ветер, захвативший в городе власть в свои руки, смело задиравший юбки и нагло трепавший причёски, как приезжих, так и коренных обитателей Зурбагана.
Сворачивая с Бергамской улицы в парк ле Зорро, мы с Михой увидели небольшую толпу, заполонившую своими криками всю близлежащую местность:
- Бей, Артур! Давай, давай, Гельдер, всыпь азиату!
- Пойдём, Михаил, посмотрим, чего это они разорались, - предложил я.
- Как скажите, товарищ старший лейтенант, - шутливо ответил Миха и мы, проталкиваясь сквозь толпу, подошли поближе к небрежно натянутым канатам на четырёх угловых шестах, что представляло из себя уличный ринг. На ринге два бойца лупили друг друга руками и ногами, показывая своё мастерство в восточных единоборствах. Так я впервые увидел борьбу “кетч” не по телику, а воочию. Рядом с нами появился худенький, невысокий мужичок с невзрачной внешностью:
- Не желают ли господа поставить на кого-либо из бойцов? – спросил он по-английски.
- Нет, - ответил я.
- Да, - сказал Миха, - я ставлю на белого.
- На Артура Гельдера? – зачем-то переспросил мужичок, - и сколько?
Миха вытащил 10 долларов и отдал ему. Мужичок сразу исчез в толпе. В этот момент ударил гонг, закончился раунд и узкоглазый боец повис на канатах, держась за них локтями, в противоположном от меня углу, жадно раскрывая рот и глотая навеваемый грязным полотенцем воздух. Невидящим взглядом он упёрся в небо, и я почувствовал сопровождавшим меня весь день обострённым до сверхъестественного чутьем, что азиат осознаёт свою слабость и готов сдаться ещё до удара гонга. Мне стало жалко его, как было жалко в детстве Волка из “Ну, погоди”, которому всегда доставалось, но он продолжал, наверное, из упрямства, свою дуэль с неуловимым и беспощадным Зайцем на протяжении 15 серий. И я посмотрел на азиата, посылая ему мысленный импульс: «Не унывай, ты победишь. Я верю в твои силы и готов поставить деньги за твою удачу”. Тот перевёл взгляд на меня и неожиданно кивнул головой. Я вытащил 100 долларов из кармана и показал ему. Азиат опять утвердительно кивнул. Я крикнул человеку из тотализатора, тот моментально объявился.
- Ставлю на него, - я показал на понравившегося мне поклонника боевых искусств.
- Один момент, - мужичок внимательно посмотрел на меня, взял деньги и опять скрылся в негромко гудевшей толпе. Даже Миха, стоявший со мной рядом, не заметил наш мысленный диалог, потому что рассмеялся со словами:
- Рискуешь, Сан, он слабее. Проиграешь, как пить дать.
- Начинается седьмой, заключительный раунд. Если Киси Наримо не одержит чистую победу, то она будет отдана Артуру Гельдеру за явным преимуществом, - объявил судья, - начинаем!
После удара гонга я сказал своему другу:
- Ещё посмотрим, кто кому даст.
Теперь я знал, что боец, на которого поставил, был японцем, так как такие имена встречаются только в стране Восходящего солнца. Они сошлись, и Гельдер выразил своё презрение к противнику в нанесении ударов открытой ладонью по лицу. Наримо пытался увертываться, но усталость и пот мешали ему, сковывая движения и снижая скорость реакции. Удары получались хлёсткими, звучными и оттого вдвойне обидными.
- Ну же, Наримо, давай! - крикнул я, но японец никак не отреагировал. Тогда я опять послал ему мысленный импульс, боец, оглянувшись на меня, пропустил удар локтём в корпус и отлетел в дальний угол ринга. Гельдер зло рассмеялся и двинулся за ним. Уклоняясь от очередного тычка, Наримо выбросил ногу в голову противника и нечаянно попал в нос. Артур взвыл и непроизвольно поднял руки к лицу. По правилам любой спортивной борьбы судья должен был остановить бой, но не всё так просто в “грязном”, уличном варианте кетча и поэтому японец без помех бросился добивать противника. Ловкой подсечкой Гельдер был сбит с ног на влажный песок и Наримо лупил его, не давая подняться до заключительного удара гонга. На это время толпа смиренно притихла, смутно надеясь на то, что её любимчик ещё воспользуется моментом и сможет наверстать упущенное, поднявшись на ноги до окончания раунда и всего боя. Но мы с Наримо знали, что он обречён.
Я получил выигранные в подпольном тотализаторе деньги и сунул их, не считая, в карман, не желая портить очарование праздника мелочным подсчётом грязных и потрёпанных бумажек.
- Тебе повезло, - говорил Миха, когда мы выдирались из толпы, - это случайная победа, но я рад за тебя, очень рад.
- Давай обмоем? – предложил я.
- Давай, - сразу согласился мой друг, - понемножку, но так что б в кайф.
- Будем пить только вино и не крепче 18 градусов.
- Почему? – не понял Миха.
- Чтоб праздника не испортить, - лаконично ответил я. В первом же питейном заведении, оказавшемся на нашем пути, мы приняли по 200 грамм сладкого сухого вина. Алкоголь сразу вдарил в голову, на душе стало весело и легко, усиливая наслаждение от встречи с детской, сказочной мечтой. По глазам Михи я видел, что ему хочется чего-нибудь покрепче, но уж так заведено нашими предками – кто угощает, тот и выбирает. Очарованный с детства романтикой дальних странствий и экзотикой морских путешествий, я никогда не видел большого удовольствия в пьяном кураже, из-за чего ещё в мореходке получил кличку Монах. Но, по – моему мнению, значительно лучше быть Монахом, чем, например, Хмырём или Балбесом.
Я не всё хорошо помню из того праздника, который царствовал в моей душе. Всё было прелестным: и широкие, зелёные улицы; и новенькие “Тойоты”, «Мерседесы” и “Кадиллаки”, несущиеся по ним; и красивые смуглые девушки, явно прибывшие из более южных, бедных краёв. Всё было неповторимо красиво. Во втором или третьем баре мы познакомились с индианкой Гулей, прожившей в Зурбагане более 10 лет. Гуля, у неё было более сложное имя, которое мы с Михой не всегда правильно произносили, и поэтому она милостиво разрешила называть её сокращённым вариантом, красочно расписывала нам местные достопримечательности, и мы втроём отправились в турне по городу. До вечера мы осмотрели катакомбы Галумбы, древнеримский акведук, музей Изящных искусств, летний дворец Пеллея. Заглянули и в храм святого Лаврентия, но долго не задержались, так как Миха органически не переваривает всё, что связано с религией. Зато он надолго застрял в одной комнате дворца Пеллея, где была выставлена коллекция холодного оружия. На всём протяжении нашего пути мы пили шампанское вино, шутили и смеялись.
Мы были веселы и счастливы, когда хмельные от радости и любви вывалились из такси в улице Пса. В очередной раз мы вошли в роскошный, процветающий ресторан с красивым названием “Адонис и Афродита”. Мне очень хотелось верить, что именно в этом заведении герой Александра Грина превратил водку в воду. Заказав шампанское и закусон в итальянском стиле, мы сидели за изящным столиком, ведя тихую беседу и слушая прекрасную, зажигательную музыку “а-ля Джексон”. Было ещё рано для завсегдатаев ресторана, редкие посетители только начинали занимать места в зале. Усталое солнце всё слабее било лучами в оконные витражи, которые преломлялись и отражались на разнообразных, цветных бутылках за спиной молодого бармена. Приятной истомой наполнилось моё сердце, и я с радостью смотрел в полупьяные глаза индианки, которая умудрялась строить глазки мне и Михе одновременно. Миха наполнил фужеры вином и со словами:
- За молодость, за счастье, - ни с кем не чокаясь, опорожнил свой. Потом он взял Гулину маленькую ладошку и принялся целовать её смуглые пальчики.
- Радость моя, солнышко моё, рыбка моя, - шептал он с придыханьем, чем испортил мне настроение.
- Господин офицер, вы пьяны, - сказал я, наблюдая за другой, левой ладошкой Гули, которой она гладила чёрные кудри моего друга, - давай я вызову полицейский патруль и отправлю тебя с почётным эскортом на “Блистающий”.
- Ты что, Сан? – не выпуская Гулиной ладошки из своей клешни, возмутился Миха, - зачем полицию?
- Своим безобразным поведением ты, братишка, позоришь честь офицера. Так что едь отседова и проспись, как полагается.
Этот разговор мы вели на русском языке и, естественно, Гуля ничего не понимала, хлопая длинными волшебными ресницами на нас обоих попеременно. Я с тревогой заметил, как её ловкие пальчики щекочут правое ухо моего друга.
- Ты сам пьян, - проворчал он и отвернулся от меня, - несёшь какую-то ерунду. Если я тебе надоел, то так и скажи.
- И что тогда?
- Мы уйдём.
Праздник был окончательно испорчен, я с печалью посмотрел в красивые глаза индианки и попытался исправить пошатнувшееся положение.
- Братишка, неужели ты способен оставить меня одного? – я перевёл взгляд на Миху, - ты, с которым я делился последним куском хлеба в голодные студенческие годы и всегда помогал в трудные минуты нашей короткой, но насыщенной всяческими событиями жизни? Ты, Миха, можешь бросить меня в огромном незнакомом городе на съедение уголовных элементов? Неужели любовь незнакомой девушки, о которой ты уже завтра забудешь, для тебя дороже мужской дружбы, скреплённой солёными брызгами свирепого океана и крепкими ветрами бесчисленных штормов и ураганов?
Но он завёлся с полпинка, как новенький мотоцикл:
- Не надо “ля-ля”, вот только не надо “ля-ля”, Сан. Мы с тобой останемся друзьями в любом случае, но у тебя уже есть девушка, так что не мешай мне хапнуть кусочек личного счастья. А деньги я тебе отдам до нашего прибытия в Гибралтар, - он потянулся к Гулиной щёчке слюнявыми губами. У меня вырвались демонические слова:
- Не трожь её, она моя.
Миха отдёрнулся от Гули и удивлённо воззрился на меня:
- Чего ты хочешь?
- К чёрту деньги, дело в принципе. Дуэль – и победитель получает всё.
- Сан, я же тебя разорву, - улыбнулся Миха, - стрелять в тебя я не смогу, слишком дорог ты для меня, так что остынь. Мы допиваем бутылку и уходим. Если ты хочешь, то оставайся здесь и жди меня, я скоро вернусь.
После своей тирады он опять наполнил опустевшие к тому времени фужеры и ополовинил свой. Подцепил спагетти и отправил в рот. Прожевав, допил вино и откинулся могучей спиной на спинку кресла. Я поднял свой фужер, полюбовался на заходящее солнце через шампанское и с сожалением выпил.
- Красиво-то как, Миха, - сказал я. Тот недоумённо посмотрел на оконные витражи.
- Красивый закат, красивая девушка, поэтому и дуэль должна быть красивой, - пояснил я ему.
- Ну всё, мы отчаливаем.
- Стой, трус, я придумал.
- Чего ты придумал?
- Мы будем долбить брейк-данс, кто первым остановится, тот и проиграл. Согласен?
- Ты уже проиграл, - засмеялся Миха.
- Так согласен или не согласен?
- Ладно, я объясню Гуле, в чём дело, а ты иди, договаривайся и жди меня на сцене, я скоро подойду.
Я повесил китель на спинку своего кресла и пошёл за кулисы к распорядителю договариваться о нашем выступлении. Всё прошло как по маслу, на сцену выскочил маленький, пузатенький конферансье и объявил в микрофон:
- Дамы и господа! Сегодня для нас выпала большая удача – наш ресторан посетили артисты из Советского Союза. Поприветствуем их, - он похлопал пухлыми ладошами, подхватил микрофон и скрылся со сцены. Врубили музыку, я подмигнул Михе, и мы начали. Как на дискотеках белыми, ленинградскими ночами, я отдался во власть прерывающихся движений брейка и принялся на ходу фантазировать музыкальные пантомимы в стиле “электрик” чередуя их через танец с африканским стилем. Видимо, Миха ожидал с моей стороны подвоха, так как за всё время нашего странного поединка он, невзирая на своё физическое превосходство, ни разу не перешёл в нижний брейк. Да и придуманного у него ничего не встречалось, только ранее отработанные композиции. Сила духа, захватившая меня с раннего утра, порождала во мне уверенность в победе и возможность выиграть красиво в нашей необычной схватке, заставляя работать и внизу, и вверху. После каждого танца зал хлопал в ладоши, стучал ногами по полу и на разных языках планеты кричал:
- Ещё! Ещё!!!
Стемнело. Южное небо нарядилось алмазами и бриллиантами ярких звёзд. Далеко не маленький зал “Адониса и Афродиты” был забит битком. Я был более чем уверен, что никому из посетителей ещё ни разу не доводилось видеть выступление советских моряков, танцующих под музыку молодёжного кумира последних лет Майкла Джексона. После очередного раунда Миха зашептал мне на ухо:
- Как бы на “Блистающий” не опоздать, вот попадёт нам от Командора.
- Что, сдаёшься? – зло прошипел я.
- Нет-нет, продолжаем, - испуганно прошептал Миха. И мы продолжили наше экзотическое сражение на потеху публике и на радость обслуживающего персонала ресторана. Даже молоденькие официантки смотрели на нас, приоткрыв рот и временно забыв о своих обязанностях. Они сновали между столиков только во время наших коротких перерывов, но на них никто не обижался – посетителям было не до того. Вдруг посреди танца Миха остановился и сказал:
- Сан, ты победил, но твой приз уплыл. Хватит на сегодня, отчаливаем.
Я посмотрел на часы, было 23.30. Музыка резко оборвалась и к нам подскочил растерянный конферансье:
- Господа, пройдите к директору, вы неплохо заработали, - и уже в микрофон,- дамы и господа! Наши гости устали и просят отдохнуть. Поблагодарим их!
Таких оваций я никогда не слышал ни до этого, ни после. Зал не просто взорвался в рёве, он бесновался лужёными глотками моряков из разных стран мира, визгливыми женскими вскриками и адской пьяной смесью диких восторгов алкашей всех мастей Зурбагана. Мы с Михой вежливо им поклонились и сошли со сцены.
- Бери кителя и жди меня у выхода, я к директору зайду, - приказал я, как старший по званию, и, отталкивая от себя прилипающие объятия зрителей, пошёл в указанном конферансье фарватере.
* * *
Выходя из дверей ресторана, я обернулся и сказал:
- Пусть рассыплется в порошок тот, кто, покидая твои стены прежде нас, не прибил фонаря с надписью: “Здесь живут сухопутные крысы!”
Миха рассмеялся весело и заразительно, а придерживающий дверь портье, посчитав, что я обратился к нему, на чистом английском сказал нам:
- Приходите, господа, ещё раз – мы вам всегда рады.
А ночное небо благоухало и ветер, летевший с окрестных гор, нежно и настойчиво толкал нас в спины, направляя к пристани.
- У павильона “Пиво - воды”
Стоял советский постовой,
Он вышел родом из народа,
Как говорится – парень свой, - проорал Миха, пока я нашёл свободное такси.
- В порт, и побыстрее, - попросил я водителя, устраиваясь на заднем сиденье “Ситроена”, и тот рванул так, что нас отбросило на спинки. Немного погодя Миха вытащил из кармана бутылку виски и начал пить из горла.
- Мне оставь, - попросил я. В полумраке салона Миха умудрился оставить мне ровно половину бутылки. Допив виски, я спросил:
- Где ты её взял?
- Там, в ресторане мне мулатка-официантка сунула два пузыря. Хороша, зараза.
- Ты кого имеешь в виду?
- Надеюсь, что вторая не хуже первой, - коротко хохотнул друг. Оставив таксисту щедрые чаевые, мы взяли галс к пирсу, у которого швартовался наш “Блистающий”.
- Сан, что ты говорил насчёт денег?
- В каюте поделим поровну.
- Знаешь что? Давай сделаем так: те, что у тебя пусть остаются у тебя, а мои – у меня. Идёт?
- Нет, так не честно. Танцевали-то вместе, значит и заработанное пополам.
- Я когда по залу шёл, то мне тоже нормально насовали, так что я на тебя не в обиде. И давай так сделаем: сколько у меня, я тебе не скажу, а ты не говори, сколько у тебя. Лады?
Я подумал и согласился.
- Эх, Сандро, люблю я тебя, как никого другого. Помнишь, как пел Владимир Высоцкий? “За 8 бед один ответ”. Давай другую, что ль, поэт?
Я опять согласился с логикой друга.
* * *
На нижней палубе корабля стояли капитан “Блистающего” Виталий Илларионович Костяев, которого мы за глаза называем Командором, и мичман Димка Котик.
- Почему задержались, молодые люди? – грозно нахмурив брови, спросил капитан.
- Товарищ капитан, разрешите доложить? – щегольски щёлкнув каблуками, я вытянулся по стойке “Смирно” и не покачнулся. Миха стоял за моей спиной и поэтому видеть его лица я не мог, но догадывался, что он собирается с мыслями и ищет оправдания нашего дерзкого поведения.
- Докладывайте, старший лейтенант Гольц, - буркнул капитан.
- В связи с ночной вахтой, товарищ капитан, я сейчас хочу спать, как бурый медведь поздней, ненастной осенью. Объяснительную, если позволите, напишу завтра.
Командор фыркнул в свои пушистые усы и по доброте душевной не стал придираться, отпустив нас обоих. Однако когда я решил было, что отделался лёгким испугом, и сделал несколько шагов по направлению к трапу, капитан бросил мне в спину:
- Старший лейтенант Гольц, завтра мы идём через пролив Бури, и я хотел бы видеть вас на капитанском мостике в 7.30.
Я крикнул, повернувшись к нему лицом, уставное “Есть” и убежал в свою каюту. Включив свет, я скинул пропотевшую и потому изрядно надоевшую форму, присел к столу и открыл дневник. Недолго думая, чиркнул несколько строчек: ”Сегодня прошли Зурбаган без остановки, так как запаса пресной воды, сделанного 2 недели назад в Лиссе, хватит нам на месяц пути, не меньше. В ночную вахту видел, как летучая мышь долго кружила в рваном полёте над кораблём. На рассвете альбатрос выхватил из воды тяжеленную рыбину и скрылся в золотых лучах восходящего солнца. Больше ничего интересного с нами не приключилось”. Я не стал писать о празднике в моей душе, чтобы не давать Натке повода для ревности. Иначе она может подумать, будто это я из-за девчонки затеял нашу с Михой дуэль. После точки свалился на шконку и сразу же отрубился. Проснулся от стука в дверь. Командор прислал морячка, чтобы я поспешил к намеченному часу занять своё место у штурвала.
Прощание с Зурбаганом.
Зурбаган остался за кормой,
Исчезая в утреннем сияньи,
Наш "Блистающий идёт домой,
Боевое выполнив заданье.
Встал к штурвалу и смотрю вперёд,
А слеза невольная катится -
Неужели даже через год
Не удастся в город возвратится?
Зурбаган, знакомый с детских лет
По любимым Гриновским рассказам,
Истомился по тебе поэт,
Сочинив рифмованные фразы.
Покидая акваторию твою,
Мы идём в сияющей лазури
И тебе я песнь свою пою,
Направляя курс к проливу Бури.
Зурбаган остался за кормой,
Исчезая в утреннем сияньи,
Наш "Блистающий идёт домой,
Боевое выполнив заданье.
Июль 2006 г.
”Здравствуй, любимый Сандро! Я с большим нетерпением жду и никак не могу дождаться твоего отпуска - когда же ты приедешь в нашу деревню, и я буду целовать твои вечногрустные глаза, а твои сильные руки обнимут меня за талию. А больше всего на свете я жду твои красивые рассказы о жизни за границей. Я и раньше просила, и теперь прошу тебя о том, чтобы ты регулярно вёл дневник и не пропускал ничего, даже если это кажется тебе незначительным и заурядным. Мне интересно всё, что касается моего любимого человека. Пиши мне почаще. Я, к сожалению, не обладаю литературным дарованием и поэтому ничего толком не смогу описать. И ничего интересного у нас не происходит. Я по-прежнему хорошо учусь, готовлю завтраки и ужины, вечерами мы всей семьёй смотрим программу “Время”, обсуждаем новости и ложимся спать. В последнем письме ты спрашиваешь – хожу ли я на дискотеку? Да, Сандро, я хожу, но ты не ревнуй, я люблю только тебя и никаких ухаживаний не принимаю. Хожу с подругами и туда, и обратно, так что для ревности я не вижу причин. Не обижайся на меня за краткость, у нас, как и всегда, стоит скука смертная. Но это ты и сам знаешь. Если в кинотеатре показывают хороший фильм, то очередь в три вилюшки даже на улице. Недавно в прокате был исторический фильм “Бабек”. Скажу твоими словами – здорово и интересно. Я попыталась посмотреть и во 2 раз, но билета не смогла достать. Обидно, ведь любое кино крутят неделю, не дольше. Впрочем, тебе это, наверное, не интересно, но больше я не знаю о чём писать. Пиши ты, и побольше, побольше. Жду, целую. Твоя Натка”.
Я посмотрел на быстро приближающийся город, аккуратно сложил письмо и спрятал его в нагрудный карман. Шквал эмоций захватил моё сердце, радостное смятение и с трудом сдерживаемое ожидание чуда, какое-то сверхъестественное мировосприятие окутывало меня, в тот момент я чувствовал не только каждую клеточку своих тела и души, но также остро я воспринимал наш корабль “Блистающий”, чужое чёрное море и, конечно же, любимый Зурбаган. Мыслью я намного опережал плавнотекущее время.
* * *
После швартовки и таможенного досмотра мы с Михой ринулись в город. Командор дал нам добро, и мы понеслись на такси по зеленеющим Зурбагановским улицам к Главпочтамту чтобы отправить письма: я – Натке, Миха – родителям. Зурбаган сильно изменился со времён Александра Грина, а так как кроме него никто не писал об этом городе, то я возьму эту смелость на себя. Ещё когда я учился в Кронштадтском мореходном училище и наши преподаватели объясняли нам, молодым салажатам, особенности различных заграничных портов, обходя Зурбаган стороной, то я, не найдя ничего в библиотеке нашей Нахимовки о городе Грина, не поленился и, затратив одно увольнение на поездку в Центральную Ленинградскую библиотеку, нашёл-таки упоминание в стареньком географическом справочнике о забытом советскими исследователями городе. И сразу влюбился в него. В первый раз я побывал в нем, когда учился в Морской академия и меня для прохождения практики приписали к линкору “Мичуринск”. Мы совершили поход охраны в Пхеньян, но тогда меня отпустили только на полчаса.
Если в начале 20 – го века Зурбаган был грязным портом, в котором царствовала нищета, то в конце 80-тых годов он стал опрятным цивилизованным городом на американский манер. Эпоха прогресса и НТР коснулась своим крылом и преобразовала его в лучшую сторону. Зурбаган находится на перепутье морских дорог, и здесь скапливаются товары со всех концов земли, привлекая взоры торговцев дешевизной и качеством. Город приобрёл аккуратный вид и характерную особенность в лице полицейских, блиставших бело-голубой формой на каждом перекрёстке. Ещё в порту меня охватило сладостное возбуждение от предвкушения ожидаемого чуда и внезапно ожившей детской мечты, я томился от внеочередной встречи со сказкой.
После почты мы с Михой покатались по городу, а на площади Одноглазого Адмирала отпустили такси и направились в ближайшее кафе. Слопав на пару с десяток гамбургеров и запив их горячим, крепким кофе, мы вышли на улицу и, поглазев напоследок на монумент, отправились на поиски приключений, благо, что Командор отпустил нас до 22,00, и мы были свободны, как вольный тёплый ветер, захвативший в городе власть в свои руки, смело задиравший юбки и нагло трепавший причёски, как приезжих, так и коренных обитателей Зурбагана.
Сворачивая с Бергамской улицы в парк ле Зорро, мы с Михой увидели небольшую толпу, заполонившую своими криками всю близлежащую местность:
- Бей, Артур! Давай, давай, Гельдер, всыпь азиату!
- Пойдём, Михаил, посмотрим, чего это они разорались, - предложил я.
- Как скажите, товарищ старший лейтенант, - шутливо ответил Миха и мы, проталкиваясь сквозь толпу, подошли поближе к небрежно натянутым канатам на четырёх угловых шестах, что представляло из себя уличный ринг. На ринге два бойца лупили друг друга руками и ногами, показывая своё мастерство в восточных единоборствах. Так я впервые увидел борьбу “кетч” не по телику, а воочию. Рядом с нами появился худенький, невысокий мужичок с невзрачной внешностью:
- Не желают ли господа поставить на кого-либо из бойцов? – спросил он по-английски.
- Нет, - ответил я.
- Да, - сказал Миха, - я ставлю на белого.
- На Артура Гельдера? – зачем-то переспросил мужичок, - и сколько?
Миха вытащил 10 долларов и отдал ему. Мужичок сразу исчез в толпе. В этот момент ударил гонг, закончился раунд и узкоглазый боец повис на канатах, держась за них локтями, в противоположном от меня углу, жадно раскрывая рот и глотая навеваемый грязным полотенцем воздух. Невидящим взглядом он упёрся в небо, и я почувствовал сопровождавшим меня весь день обострённым до сверхъестественного чутьем, что азиат осознаёт свою слабость и готов сдаться ещё до удара гонга. Мне стало жалко его, как было жалко в детстве Волка из “Ну, погоди”, которому всегда доставалось, но он продолжал, наверное, из упрямства, свою дуэль с неуловимым и беспощадным Зайцем на протяжении 15 серий. И я посмотрел на азиата, посылая ему мысленный импульс: «Не унывай, ты победишь. Я верю в твои силы и готов поставить деньги за твою удачу”. Тот перевёл взгляд на меня и неожиданно кивнул головой. Я вытащил 100 долларов из кармана и показал ему. Азиат опять утвердительно кивнул. Я крикнул человеку из тотализатора, тот моментально объявился.
- Ставлю на него, - я показал на понравившегося мне поклонника боевых искусств.
- Один момент, - мужичок внимательно посмотрел на меня, взял деньги и опять скрылся в негромко гудевшей толпе. Даже Миха, стоявший со мной рядом, не заметил наш мысленный диалог, потому что рассмеялся со словами:
- Рискуешь, Сан, он слабее. Проиграешь, как пить дать.
- Начинается седьмой, заключительный раунд. Если Киси Наримо не одержит чистую победу, то она будет отдана Артуру Гельдеру за явным преимуществом, - объявил судья, - начинаем!
После удара гонга я сказал своему другу:
- Ещё посмотрим, кто кому даст.
Теперь я знал, что боец, на которого поставил, был японцем, так как такие имена встречаются только в стране Восходящего солнца. Они сошлись, и Гельдер выразил своё презрение к противнику в нанесении ударов открытой ладонью по лицу. Наримо пытался увертываться, но усталость и пот мешали ему, сковывая движения и снижая скорость реакции. Удары получались хлёсткими, звучными и оттого вдвойне обидными.
- Ну же, Наримо, давай! - крикнул я, но японец никак не отреагировал. Тогда я опять послал ему мысленный импульс, боец, оглянувшись на меня, пропустил удар локтём в корпус и отлетел в дальний угол ринга. Гельдер зло рассмеялся и двинулся за ним. Уклоняясь от очередного тычка, Наримо выбросил ногу в голову противника и нечаянно попал в нос. Артур взвыл и непроизвольно поднял руки к лицу. По правилам любой спортивной борьбы судья должен был остановить бой, но не всё так просто в “грязном”, уличном варианте кетча и поэтому японец без помех бросился добивать противника. Ловкой подсечкой Гельдер был сбит с ног на влажный песок и Наримо лупил его, не давая подняться до заключительного удара гонга. На это время толпа смиренно притихла, смутно надеясь на то, что её любимчик ещё воспользуется моментом и сможет наверстать упущенное, поднявшись на ноги до окончания раунда и всего боя. Но мы с Наримо знали, что он обречён.
Я получил выигранные в подпольном тотализаторе деньги и сунул их, не считая, в карман, не желая портить очарование праздника мелочным подсчётом грязных и потрёпанных бумажек.
- Тебе повезло, - говорил Миха, когда мы выдирались из толпы, - это случайная победа, но я рад за тебя, очень рад.
- Давай обмоем? – предложил я.
- Давай, - сразу согласился мой друг, - понемножку, но так что б в кайф.
- Будем пить только вино и не крепче 18 градусов.
- Почему? – не понял Миха.
- Чтоб праздника не испортить, - лаконично ответил я. В первом же питейном заведении, оказавшемся на нашем пути, мы приняли по 200 грамм сладкого сухого вина. Алкоголь сразу вдарил в голову, на душе стало весело и легко, усиливая наслаждение от встречи с детской, сказочной мечтой. По глазам Михи я видел, что ему хочется чего-нибудь покрепче, но уж так заведено нашими предками – кто угощает, тот и выбирает. Очарованный с детства романтикой дальних странствий и экзотикой морских путешествий, я никогда не видел большого удовольствия в пьяном кураже, из-за чего ещё в мореходке получил кличку Монах. Но, по – моему мнению, значительно лучше быть Монахом, чем, например, Хмырём или Балбесом.
Я не всё хорошо помню из того праздника, который царствовал в моей душе. Всё было прелестным: и широкие, зелёные улицы; и новенькие “Тойоты”, «Мерседесы” и “Кадиллаки”, несущиеся по ним; и красивые смуглые девушки, явно прибывшие из более южных, бедных краёв. Всё было неповторимо красиво. Во втором или третьем баре мы познакомились с индианкой Гулей, прожившей в Зурбагане более 10 лет. Гуля, у неё было более сложное имя, которое мы с Михой не всегда правильно произносили, и поэтому она милостиво разрешила называть её сокращённым вариантом, красочно расписывала нам местные достопримечательности, и мы втроём отправились в турне по городу. До вечера мы осмотрели катакомбы Галумбы, древнеримский акведук, музей Изящных искусств, летний дворец Пеллея. Заглянули и в храм святого Лаврентия, но долго не задержались, так как Миха органически не переваривает всё, что связано с религией. Зато он надолго застрял в одной комнате дворца Пеллея, где была выставлена коллекция холодного оружия. На всём протяжении нашего пути мы пили шампанское вино, шутили и смеялись.
Мы были веселы и счастливы, когда хмельные от радости и любви вывалились из такси в улице Пса. В очередной раз мы вошли в роскошный, процветающий ресторан с красивым названием “Адонис и Афродита”. Мне очень хотелось верить, что именно в этом заведении герой Александра Грина превратил водку в воду. Заказав шампанское и закусон в итальянском стиле, мы сидели за изящным столиком, ведя тихую беседу и слушая прекрасную, зажигательную музыку “а-ля Джексон”. Было ещё рано для завсегдатаев ресторана, редкие посетители только начинали занимать места в зале. Усталое солнце всё слабее било лучами в оконные витражи, которые преломлялись и отражались на разнообразных, цветных бутылках за спиной молодого бармена. Приятной истомой наполнилось моё сердце, и я с радостью смотрел в полупьяные глаза индианки, которая умудрялась строить глазки мне и Михе одновременно. Миха наполнил фужеры вином и со словами:
- За молодость, за счастье, - ни с кем не чокаясь, опорожнил свой. Потом он взял Гулину маленькую ладошку и принялся целовать её смуглые пальчики.
- Радость моя, солнышко моё, рыбка моя, - шептал он с придыханьем, чем испортил мне настроение.
- Господин офицер, вы пьяны, - сказал я, наблюдая за другой, левой ладошкой Гули, которой она гладила чёрные кудри моего друга, - давай я вызову полицейский патруль и отправлю тебя с почётным эскортом на “Блистающий”.
- Ты что, Сан? – не выпуская Гулиной ладошки из своей клешни, возмутился Миха, - зачем полицию?
- Своим безобразным поведением ты, братишка, позоришь честь офицера. Так что едь отседова и проспись, как полагается.
Этот разговор мы вели на русском языке и, естественно, Гуля ничего не понимала, хлопая длинными волшебными ресницами на нас обоих попеременно. Я с тревогой заметил, как её ловкие пальчики щекочут правое ухо моего друга.
- Ты сам пьян, - проворчал он и отвернулся от меня, - несёшь какую-то ерунду. Если я тебе надоел, то так и скажи.
- И что тогда?
- Мы уйдём.
Праздник был окончательно испорчен, я с печалью посмотрел в красивые глаза индианки и попытался исправить пошатнувшееся положение.
- Братишка, неужели ты способен оставить меня одного? – я перевёл взгляд на Миху, - ты, с которым я делился последним куском хлеба в голодные студенческие годы и всегда помогал в трудные минуты нашей короткой, но насыщенной всяческими событиями жизни? Ты, Миха, можешь бросить меня в огромном незнакомом городе на съедение уголовных элементов? Неужели любовь незнакомой девушки, о которой ты уже завтра забудешь, для тебя дороже мужской дружбы, скреплённой солёными брызгами свирепого океана и крепкими ветрами бесчисленных штормов и ураганов?
Но он завёлся с полпинка, как новенький мотоцикл:
- Не надо “ля-ля”, вот только не надо “ля-ля”, Сан. Мы с тобой останемся друзьями в любом случае, но у тебя уже есть девушка, так что не мешай мне хапнуть кусочек личного счастья. А деньги я тебе отдам до нашего прибытия в Гибралтар, - он потянулся к Гулиной щёчке слюнявыми губами. У меня вырвались демонические слова:
- Не трожь её, она моя.
Миха отдёрнулся от Гули и удивлённо воззрился на меня:
- Чего ты хочешь?
- К чёрту деньги, дело в принципе. Дуэль – и победитель получает всё.
- Сан, я же тебя разорву, - улыбнулся Миха, - стрелять в тебя я не смогу, слишком дорог ты для меня, так что остынь. Мы допиваем бутылку и уходим. Если ты хочешь, то оставайся здесь и жди меня, я скоро вернусь.
После своей тирады он опять наполнил опустевшие к тому времени фужеры и ополовинил свой. Подцепил спагетти и отправил в рот. Прожевав, допил вино и откинулся могучей спиной на спинку кресла. Я поднял свой фужер, полюбовался на заходящее солнце через шампанское и с сожалением выпил.
- Красиво-то как, Миха, - сказал я. Тот недоумённо посмотрел на оконные витражи.
- Красивый закат, красивая девушка, поэтому и дуэль должна быть красивой, - пояснил я ему.
- Ну всё, мы отчаливаем.
- Стой, трус, я придумал.
- Чего ты придумал?
- Мы будем долбить брейк-данс, кто первым остановится, тот и проиграл. Согласен?
- Ты уже проиграл, - засмеялся Миха.
- Так согласен или не согласен?
- Ладно, я объясню Гуле, в чём дело, а ты иди, договаривайся и жди меня на сцене, я скоро подойду.
Я повесил китель на спинку своего кресла и пошёл за кулисы к распорядителю договариваться о нашем выступлении. Всё прошло как по маслу, на сцену выскочил маленький, пузатенький конферансье и объявил в микрофон:
- Дамы и господа! Сегодня для нас выпала большая удача – наш ресторан посетили артисты из Советского Союза. Поприветствуем их, - он похлопал пухлыми ладошами, подхватил микрофон и скрылся со сцены. Врубили музыку, я подмигнул Михе, и мы начали. Как на дискотеках белыми, ленинградскими ночами, я отдался во власть прерывающихся движений брейка и принялся на ходу фантазировать музыкальные пантомимы в стиле “электрик” чередуя их через танец с африканским стилем. Видимо, Миха ожидал с моей стороны подвоха, так как за всё время нашего странного поединка он, невзирая на своё физическое превосходство, ни разу не перешёл в нижний брейк. Да и придуманного у него ничего не встречалось, только ранее отработанные композиции. Сила духа, захватившая меня с раннего утра, порождала во мне уверенность в победе и возможность выиграть красиво в нашей необычной схватке, заставляя работать и внизу, и вверху. После каждого танца зал хлопал в ладоши, стучал ногами по полу и на разных языках планеты кричал:
- Ещё! Ещё!!!
Стемнело. Южное небо нарядилось алмазами и бриллиантами ярких звёзд. Далеко не маленький зал “Адониса и Афродиты” был забит битком. Я был более чем уверен, что никому из посетителей ещё ни разу не доводилось видеть выступление советских моряков, танцующих под музыку молодёжного кумира последних лет Майкла Джексона. После очередного раунда Миха зашептал мне на ухо:
- Как бы на “Блистающий” не опоздать, вот попадёт нам от Командора.
- Что, сдаёшься? – зло прошипел я.
- Нет-нет, продолжаем, - испуганно прошептал Миха. И мы продолжили наше экзотическое сражение на потеху публике и на радость обслуживающего персонала ресторана. Даже молоденькие официантки смотрели на нас, приоткрыв рот и временно забыв о своих обязанностях. Они сновали между столиков только во время наших коротких перерывов, но на них никто не обижался – посетителям было не до того. Вдруг посреди танца Миха остановился и сказал:
- Сан, ты победил, но твой приз уплыл. Хватит на сегодня, отчаливаем.
Я посмотрел на часы, было 23.30. Музыка резко оборвалась и к нам подскочил растерянный конферансье:
- Господа, пройдите к директору, вы неплохо заработали, - и уже в микрофон,- дамы и господа! Наши гости устали и просят отдохнуть. Поблагодарим их!
Таких оваций я никогда не слышал ни до этого, ни после. Зал не просто взорвался в рёве, он бесновался лужёными глотками моряков из разных стран мира, визгливыми женскими вскриками и адской пьяной смесью диких восторгов алкашей всех мастей Зурбагана. Мы с Михой вежливо им поклонились и сошли со сцены.
- Бери кителя и жди меня у выхода, я к директору зайду, - приказал я, как старший по званию, и, отталкивая от себя прилипающие объятия зрителей, пошёл в указанном конферансье фарватере.
* * *
Выходя из дверей ресторана, я обернулся и сказал:
- Пусть рассыплется в порошок тот, кто, покидая твои стены прежде нас, не прибил фонаря с надписью: “Здесь живут сухопутные крысы!”
Миха рассмеялся весело и заразительно, а придерживающий дверь портье, посчитав, что я обратился к нему, на чистом английском сказал нам:
- Приходите, господа, ещё раз – мы вам всегда рады.
А ночное небо благоухало и ветер, летевший с окрестных гор, нежно и настойчиво толкал нас в спины, направляя к пристани.
- У павильона “Пиво - воды”
Стоял советский постовой,
Он вышел родом из народа,
Как говорится – парень свой, - проорал Миха, пока я нашёл свободное такси.
- В порт, и побыстрее, - попросил я водителя, устраиваясь на заднем сиденье “Ситроена”, и тот рванул так, что нас отбросило на спинки. Немного погодя Миха вытащил из кармана бутылку виски и начал пить из горла.
- Мне оставь, - попросил я. В полумраке салона Миха умудрился оставить мне ровно половину бутылки. Допив виски, я спросил:
- Где ты её взял?
- Там, в ресторане мне мулатка-официантка сунула два пузыря. Хороша, зараза.
- Ты кого имеешь в виду?
- Надеюсь, что вторая не хуже первой, - коротко хохотнул друг. Оставив таксисту щедрые чаевые, мы взяли галс к пирсу, у которого швартовался наш “Блистающий”.
- Сан, что ты говорил насчёт денег?
- В каюте поделим поровну.
- Знаешь что? Давай сделаем так: те, что у тебя пусть остаются у тебя, а мои – у меня. Идёт?
- Нет, так не честно. Танцевали-то вместе, значит и заработанное пополам.
- Я когда по залу шёл, то мне тоже нормально насовали, так что я на тебя не в обиде. И давай так сделаем: сколько у меня, я тебе не скажу, а ты не говори, сколько у тебя. Лады?
Я подумал и согласился.
- Эх, Сандро, люблю я тебя, как никого другого. Помнишь, как пел Владимир Высоцкий? “За 8 бед один ответ”. Давай другую, что ль, поэт?
Я опять согласился с логикой друга.
* * *
На нижней палубе корабля стояли капитан “Блистающего” Виталий Илларионович Костяев, которого мы за глаза называем Командором, и мичман Димка Котик.
- Почему задержались, молодые люди? – грозно нахмурив брови, спросил капитан.
- Товарищ капитан, разрешите доложить? – щегольски щёлкнув каблуками, я вытянулся по стойке “Смирно” и не покачнулся. Миха стоял за моей спиной и поэтому видеть его лица я не мог, но догадывался, что он собирается с мыслями и ищет оправдания нашего дерзкого поведения.
- Докладывайте, старший лейтенант Гольц, - буркнул капитан.
- В связи с ночной вахтой, товарищ капитан, я сейчас хочу спать, как бурый медведь поздней, ненастной осенью. Объяснительную, если позволите, напишу завтра.
Командор фыркнул в свои пушистые усы и по доброте душевной не стал придираться, отпустив нас обоих. Однако когда я решил было, что отделался лёгким испугом, и сделал несколько шагов по направлению к трапу, капитан бросил мне в спину:
- Старший лейтенант Гольц, завтра мы идём через пролив Бури, и я хотел бы видеть вас на капитанском мостике в 7.30.
Я крикнул, повернувшись к нему лицом, уставное “Есть” и убежал в свою каюту. Включив свет, я скинул пропотевшую и потому изрядно надоевшую форму, присел к столу и открыл дневник. Недолго думая, чиркнул несколько строчек: ”Сегодня прошли Зурбаган без остановки, так как запаса пресной воды, сделанного 2 недели назад в Лиссе, хватит нам на месяц пути, не меньше. В ночную вахту видел, как летучая мышь долго кружила в рваном полёте над кораблём. На рассвете альбатрос выхватил из воды тяжеленную рыбину и скрылся в золотых лучах восходящего солнца. Больше ничего интересного с нами не приключилось”. Я не стал писать о празднике в моей душе, чтобы не давать Натке повода для ревности. Иначе она может подумать, будто это я из-за девчонки затеял нашу с Михой дуэль. После точки свалился на шконку и сразу же отрубился. Проснулся от стука в дверь. Командор прислал морячка, чтобы я поспешил к намеченному часу занять своё место у штурвала.
Прощание с Зурбаганом.
Зурбаган остался за кормой,
Исчезая в утреннем сияньи,
Наш "Блистающий идёт домой,
Боевое выполнив заданье.
Встал к штурвалу и смотрю вперёд,
А слеза невольная катится -
Неужели даже через год
Не удастся в город возвратится?
Зурбаган, знакомый с детских лет
По любимым Гриновским рассказам,
Истомился по тебе поэт,
Сочинив рифмованные фразы.
Покидая акваторию твою,
Мы идём в сияющей лазури
И тебе я песнь свою пою,
Направляя курс к проливу Бури.
Зурбаган остался за кормой,
Исчезая в утреннем сияньи,
Наш "Блистающий идёт домой,
Боевое выполнив заданье.
Июль 2006 г.
Обсуждения Моряки танцуют брейк