Многоликая Муза

Поскольку я тогда погружаюсь в сонное царство и принимаюсь блуждать по его диким лесам, волшебным городам, гулким улочкам и старинным готическим домам, встречая там всех, кого потеряла в прошлом, кого, возможно, обрету в будущем и тех, кого вообще не знаю.

Одно время Муза являлась мне высоким мужчиной, атлетичного телосложения с предположительно столь же крепким духом (в смысле характера), примерным семьянином и при этом борцом. Хук слева, хук справа, low kick, сплэш, клофслайн ... обаятельная улыбка, положенное природой количество зубов, обнажающихся при ее появлении, чаще всего он был облачен в черное, этакий man in black, изредка на потрясающем харлее.

Потом она вознамерилась стать собакой не самой распространенной породы, элитной и дорогой. В двух вариантах — без хвоста и с хвостом. Бывало махнет им, а потом смотришь — его и нет вовсе. Не иначе Музе хотелось славы Чеширского кота.

Иногда Муза становится моим близнецом. Тогда смотреть на неё тоже, что видеть себя со стороны, а подобное возможно лишь в зеркале. Она игриво подмигивает мне серозелёным глазом и поводит плечом. В такие дни Муза склонна к переодеваниям, примеряя то наряды средних веков, то смело оголяя плечи, затягиваясь в тугой корсет, то блеснув стройной ножкой в ажурном чулке, как бы ненароком выставив ее из-под подола длинного платья, пошуршав шелком и бархатом, при этом она обожает карнавальные маски, впрочем, как я и. Не успеешь и глазом моргнуть, как Муза становится клоунессой, и вроде бы из её правого глаза стекает по щеке грустная солёная слеза, но яркие губы растягиваются в усмешке — не стоит сразу покупаться на то, что видите, многое имеет двойной смысл. «Я открыта миру, но самые сокровенные мысли доверю лишь тому, кто сможет меня понять и тому, кому поверю...»- так думаю я, глядя на неё — своё отражение. Муза меж тем кокетливо накручивает на тонкий палец с безупречным маникюром локон светлых волос, о чём-то или о ком-то грезит, но пока молчит... явный признак грядущего взрыва в творческом смысле.

А случается, что Муза приобретает эклектические черты. Нос Ивана Ивановича, глаза Роя Денисовича, губы Анджелины Джоли. Но назвать её красавицей при таком почти идеальном сочетании черт не повернётся язык. Сама понимая свою внезапно явленную ущербность, она впадает в меланхолию и печалится за меня и со мной, задаваясь множеством вопросов, на которые нет ответов, тогда она не в состоянии нашептать ни одной строчки.

Характер у многоликой вздорный. И что парадоксально, в дни, когда она пребывает в особенно растрепанных чувствах, мне пишется больше и лучше, надрывнее и с особым рвением, только успевай за полётом мысли, и напротив, когда на её лице (одном из лиц) сияет улыбка - это явный признак грядущего творческого застоя, безупречной чистоты листов или нервно скомканных с парой вымученных, в лучшем случае абзацев, чья судьба решается на месте, там же, где выносится жестокий приговор — «казнить, нельзя помиловать» то есть немедля выкинуть в корзину.

Поразительно, но Музе свойственна ревность. Особенно её выводит из себя, когда я пишу письма. С её точки зрения это дело пустячное и бессмысленное, к тому же ее участие в нем не требуется. Зная мою слабость писать много, она хмыкает и бубнит себе под нос что-то вроде «что вижу, о том и пою» и ведь с ней не поспоришь.

Совсем недавно Муза имела необъяснимую слабость к симпатичным тетрадкам в клеточку и ручке «Pilot» с черным стержнем, потом ей по вкусу пришлась огромная книга, размером больше смахивающая на канцелярскую или ежедневник для великанов. А начиналось наше сосуществование и сотрудничество с простых блокнотных листиков, их обрывков, салфеток, на которых совместным усилием мы создавали нечто, посредством попадавшихся под руку огрызка карандаша, фломастера, иногда даже карандаша для подводки глаз! Теперь она прониклась чувствами к клавиатуре ноутбука и присаживается поблизости, реагируя лишь на озаряющийся лампами подсветки экран и появляющееся окно текстового редактора. В иных условиях она работать категорически отказывается. Раба технического прогресса Муза потребовала заиметь самый продвинутый диктофон, но в этой прихоти ей было жестко отказано. В отместку она вновь стала заявляться по ночам, когда и свет-то включать неохота, чтобы мысли записать, а надеяться на память в таких случаях не приходится, утром всё равно остается лишь часть, жалкие крохи и далеко не всегда лучшие.

В любом случае я искренне её люблю, но пока не могу разобраться, отвечает ли она мне взаимностью или с её стороны это лишь игра, лёгкий флирт, за неимением на данный момент других компаньонов.