Луиджи Гальвано, сын пекаря Доминико Гальвано, сидел на довольно пожилых каменных ступеньках возле подъезда многоквартирного дома. Вверху, это там, где брюхо неба невыразимо широкое, где гравитация облаков снила сны о настоящем, здесь внизу, всё это через одно мгновение становилось не спеша будущим.
Мигрант из Старого Света, поджал колени к подбородку. Он смотрел на праздник Непорочного Сердца Марии, здесь, в итальянском квартале на Манхеттене, вспоминая родных и близких ему друзей и родню, оставшуюся в далёкой Болонии. Там… За огромным и острым океаном, вонзающим свой тёмный акулий плавник в тень беспечности. Вспоминал площадь Пьяцца-Неттуно - как он гонял там голубей, утоляя жажду, воскресные мессы в Сан-Джакомо Маджоре, фрески Лоренцо Коста, Франческо Франча и Амико Аспертини. Как подолгу и с восхищением смотрел вместе с матерью на падающие башни: Азинелли и Гарисенду. Вспоминал как он сходил уже с отцом с парома на Статен-Айленд. Пробегающие в его ребяческом сознании когнитивные диссонансы, наподобие лёгких подземных поездов по Линии Восьмой авеню, тех что он мог наблюдать изо дня в день из своего окна коммунальной квартиры на четвёртом этаже, образовывали в нём самом что-то вроде электрических искр, тех что возникали между контактным рельсом и токоснимателями этих больших гротескных железных гусениц. Мальчуган был одет в короткий пиджак серого цвета, шерстяные шорты, гольфы. На голове сидела большая шерстяная кепка, но взрослости это ему не придавало. Квартал ликовал: будто ответственное лицо Вселенной выписало разрешение на этот ежегодный карнавал, открыло в этот знаменательный день шлюзы любви, сняло финансовые ограничения. По всем улицам разливался запах лазаньи, выпечки, пиццы. Высоко над головой, натянутые между домами гирлянды и тросы с открытками, итальянскими флагами, восхваляли Бога, прославляли колыбель этрусской цивилизации, Империю, позднее Королевство. Люди на улицах приветствовали друг друга поцелуями, у всех было праздничное настроение. Семья Гальвано бедствовала - она не могла себе позволить ярких открыток, красивых подарочных обёрток, вкусных вишнёвых пирожных. Доминико лишь смог купить бутылку вина, сыра и пасту равиолли к столу. Но мальчику это было безразлично. Он смотрел как по Малберри-стрит проносят огромную фигуру Пресвятой Девы на огромном движущимся постаменте. Бегающая мелюзга взрывала хлопушки – он мог видеть, как следствие строго соблюдало причину нитки с пластмассовым кольцом. Мгновение и в воздух взметались разноцветные кружки или блёстки. Обособленность этого времени и места имело свой вкус. Может дело было в фиолетовых облаках, накапливающих цвет в своих сотовых резервуарах, может в специфической настройки на условный гамбит, а может всё дело было заключено в воображении своего владельца. Грязные пальцы отщёлкивали по коленям ритм, что больше напоминало какое-то музыкальное произведение. В данный момент оно формировалось, демонтируя деревянные пристройки и леса к статуе Свободы. Мифическая Любовь целиком проникала в сердце, завидуя тем, кто её не успел опознать. Мятый бумажный пакет, который мальчик сжимал в руках отдавал тяжестью холодного металла. Целая криминальная эпоха непорочно зачиналась под давление волны миграции, что обрушилась на восточное побережье США, придавив свою силу тяжестью своего неделимого цветного гребня. В Нью-Йорке стояло тёплое лето 1920 года.
Обсуждения Маленькая Италия