17.
"По белому снегу пройтись, по дороге в никуда
Слышишь звонкий, детский смех, проводи меня туда
Разделил по берегам, учились заново дышать
Нам рассказали о войне, что б не осмелились познать"
"Я живу, так как хочу - мне не страшен гнев богов
Захочу – я улечу, в незнакомый вам мир снов.
Захочу – я не проснусь, захочу – не буду спать
Захочу я улыбнусь, в общем, мне на всё начхать"
(Эльдар Шакенов 15 лет)
Похороны затягивались. Два наглухо заколоченных гроба с позолоченными крестами на возвышении из табуреток вне традиционной толпы провожающих смотрелись неким нонсенсом среди моря зелени, позабытого людьми места скорби. Начинался второй час ожидания.
- Едут, едут!
Прятавшаяся от солнца негустая толпа начала неторопливо выползать из-под кустов. Обгоняя ее, на едва приметной тропинке между заросших холмиков строился в ровную шеренгу с десяток солдат почетного караула.
Дядя Егор (отец Тошки) высадил пассажира в черной рясе, и откатил машину на окраину обрыва над бродом. Скорым шагом поп проследовал к разверстым могилам, хрипло прокашлялся, и прощальный обряд начался.
Бас у батюшки оказался настолько низким, что у слушающих его монотонные переборы начинали вибрировать внутренности.
Йяурр сморщил нос, прижал уши и убежал за колокольню. Деда и внука хоронили совсем неподалеку от места гибели.
- Бабушка Ойли лежит вон за теми кустами! – Лиог показала направление ладошкой, Тошка засобирался чего-то у нее уточнить, но на них зашикали.
Неслышно к провожающим подтянулся дядя Егор. Мать и отец Лиог взглянули на него вопросительно (наверняка, о задержке), тот отмахнулся (мол, потом) и занял место возле жены у них за спиной. Лиог и Тошка последовали английскому примеру собаки. Переплели пальцы рук, и шаг за шагом отдалились за стандартно согбенные спины на максимально допустимое приличиями расстояние.
- Батюшка вкушать гусятинку изволили под кагорчик. Еле от трапезы увели! Это у него с «голодухи» голос такой, а крест с пуза продавать жалко: четверть килограмма весит. – Витькин голос прозвучал для двоих между толпой и колокольней насмешливо и ясно. Лиог и Тошка завертели головами, а в груди вначале похолодело, и вдруг начал расцветать цветок надежды на чудо. – Тебе ли привыкать к телепатии, сестренка?
Дед, брат и бабушка Ойли прорисовались в трех шагах справа. Лиог бросилась к брату, Тошке показалось – она теряет сознание, и он накрепко прижал ее руку к своему телу, выдавая волнение участившимся дыханием.
- Во время сработал! Как увидали бы сестренку, обнимающую пустоту над могилами, второй раз от Жирной бомбы не сбежала бы. И пса б на цепь посадили…
- Ты их видишь, Тошка?
- Витьку слышу, больше никого…
- Сейчас ребята твою энергетику проверяют. Потом частоту подстроят. Потом сам научишься. Для тебя, Антоник, телепатия – не велика хитрость.
Дед Потапыч положил руку на Витькино плечо, призывая к молчанию.
– Низкий поклон тебе от всех нас благодарностью бесценной любви твоей, внучка!
Три призрака склонились в низком поясном поклоне. Лиог перекрестилась и, подумав секундочку, ответила умершим глубоким поклоном. Тошка незамедлительно повторил и крест, и поклон, что для зевак, случись им быть свидетелями, выглядело бы натурально и благочестиво. На стоявшем особняком кладбище сторонних зевак не было. Но, случись, кому и отвлечься от панихиды, суровая шеренга солдат с калашами и примкнутыми штыками, наверняка перехватила б внимание скорее.
Вдруг Лиог уловила знакомое раздвоение. Она стояла в метре от себя самой, всматриваясь и стараясь понять, кто же она – настоящая. Тошка какое-то время стоял рядом один, но вот из него проступила дымка, и второй настоящий Тошка уставился в лицо первого совершенно круглыми глазами, отличаясь от застывшего в неподвижности своего тела еще и отсутствием обильного пота на вытянутом от удивления лице.
- Нагляделись? Теперь повернитесь и подходите!
И такая беспечная радость зазвучала в Витькином голосе, неповиноваться которой было ну, никак нельзя. Они повернулись, и тот час оказались в крепких объятиях «умерших?»
- Стоп! – прервал дед Потапыч, готовые затянуться лобызания псевдоумерших с псевдоживыми. – В вашем мирке намечается – явление ведьмы к народу. Марш в тела! Бабка Пелагея не дура, о нашем измерении начитана, в миг сообразит!
Лиог и Тошка стояли живыми кулами, благо, обращать внимание на них было некому.
- Вовремя прошли в себя, – охнула бабушка Ойли, от греха, исчезая со всеми домочадцами своего измерения.
- Убивица! – зашелестело сзади Лиог змеиным шипом ведьмы. – Страшно рядом с братниным гробом стоять! Стороной-сторонушкой от ответа уйти хочешь? Ан не минуешь гроба свово нечистого! Брат призовет, призовет к ответу.
Лиог передернуло. Испугавшийся за нее Тошка выдал перл, которого от себя никак не ждал. На ум пришла давным-давно позабытая отцовская колыбельная.
Папа носит портупею,
С каждым годом все тупее.
Ладушки, ладушки…
Стал тупее бабушки…
- Ах, ты щен безрогий, тварь безмозглая! – ведьма замахнулась клюкой, целясь в голову хама, посмевшего оскорбить ее почетную старость.
«Йяурр, фас!»
Лиог увидела промелькнувшую за кустами шерсть пса, и не замедлила с командой. Злость, с которой она успешно справилась в отношении к брату, поднялась к сердцу горячей волной и обрушилась, отыскав выход в двух ёмких словах. Сейчас Лиог было решительно плевать на последствия. Волна мести к той, что невзлюбила и тиранила ее, сколько она себя помнила, не могла отыскать плотины отсрочки. Шел третий день пытки.
С противной стороны, смерть брата подлила масла и в огонь бабкиной ненависти: - Убивица, убивица, убивица… Геть в преисподнюю! В геену огненную! Костями брата свово подавись, нечисть!
В увлечении собственным монологом ведьма не разобрала кощунственных слов нелюбимой внучки, произнесенных мыслью. Да и внутренним диалогом старуха обладала в особом состоянии под влиянием дыма колдовских трав, либо выпитого зелья.
Йяурр прочитал образ нападения без осечки, однако опыт подсказал ему компромиссное решение. Ухватив ведьму за черный подол длинного платья в момент замаха клюкой, пес без усилий помог бабульке опрокинуться костлявым седалищем на древний каменный крест из некогда красного гранита, ныне серо зеленевшего под тонкой пленкой могильного мха. На древнейшем кладбище таких крестов торчало не менее десятка, частью порушенных, перекошенных, в пятнах лишаев или до перекладин ушедших в землю.
Ведьме показалось, она оступилась. Йяурр на уточнении не настаивал, исчезнув за колокольней.
- Убивица треклятая!
- Битому, неймется! – на лице Тошки читалось полнейшее равнодушие. – Пошли!
Панихида закончилась. Гробы опустили в могилы. Приглушенно стучали о крышки первые комья земли будущих могильных холмиков. По изуверской традиции родители первыми кидали землю на гроб своего ребенка. И никто не замечал в том ничего изуверского. Полстакана валерьянки матери, у которой сердце зашлось, – прогнозируемое кладбищенское действо. Не более того.
Названные брат и сестра, не вмешивались. Встреча в ином измерении напрочь перечеркнула в их сознании необходимость траурных торжеств. Из провожающих, кто и заметил их неприятие обряда, промолчал, не заостряя боли утраты и списывая на эту боль любые недоразумения. Да и не смотрел никто по сторонам, завороженный видом споро засыпаемых могил нанятыми рабочими и невольными мыслями, проецируя мелькание лопат могильщиков на собственные похороны.
- Не понимаю, – шептала, склонившись к Тошкиному уху Лиог не полагаясь на его телепатическую восприимчивость. – Они же все думают, что хоронят человека. Близкого человека!
«И этого близкого, поплакав, скармливают червям… Ты это хотела сказать?»
- Да! – скорее вздрогнула, от неприятия, чем ответила девочка вслух, в задумчивости о вопиющем святотатстве обряда, не уловив способностей собеседника.
Строй солдат по знаку старшего уставился дулами в небо. И некому было обратить внимание на старуху в черном, подбирающуюся к Лиог и Тошке впритирку к застывшим спинам почетного караула. Узкая тропинка в густой траве значительно сократила возможности бабкиного маневра, но ослепленная местью бабка не придавала значения опасной близости мальчишек в форме. Ведьма уже вознамерилась довести до конца задуманное, как грохнул залп десяти калашей.
Посыпались стреляные гильзы. Направленный в небо залп, тем не менее, кинул старуху на землю. Не успевала старуха приподняться на дрожащих руках, как новые «бабах, бабах, бабах…» с точностью интервалов метронома продолжали разглаживать ее дряблые морщины посредством лопухов и колючек.
Вскинув автоматы на ремень за спину, строй четко повернулся и первым покинул кладбище, не обратив внимания на груду черного тряпья под ногами. Соседство мусорных ям и могил на кладбищах, давно стало привычным зрелищем, чтобы заострять на нем внимание. Ветеранов хоронили часто. Да и смотреть солдатам почетного караула предписывалось строго перед собой, что с приподнятым подбородком на заброшенных кладбищах, дело далеко не простое.
- Мы с Лиог постоим еще здесь, – предупредил Тошка отца и мать, шепотом.
- Да и нечего вам делать на поминках, – поддержала сына мама Вера. – Дойдем до машин, я предупрежу твоих, девочка.
Лиог кивнула, соглашаясь.
- А старая Пелагея так и не появилась… – все, сказанное папой Егором дальше, прозвучало неразборчиво.
- Поехали, батюшка Мефодий! – незнакомая ребятам под черным платком женщина поклонилась в пояс замешкавшему священнику.
- Идите, идите, – перекрестил тот говорившую. – Идите, я догоню…
Кладбище на глазах пустело. Йяурр встретил ребят возле колокольни, виляя хвостом. Редкий кустарник не мешал наблюдать за уходящими. Лиог и Тошка не спешили. Оба хотели иной встречи, но не новых помех.
Причина задержки черной рясы под палящим солнцем не заставила себя ждать. Проводив глазами последнюю пару, поп задрал рясу до пупа и с облегчением заметным со спины принялся за обильное орошение окрестностей, выцеливая брызгающей веселыми искрами струей чей-то повалившийся проржавевший крест.
Акт возмездия за надругательство над светлой памятью о умерших и символом нечеловеческих мучений человека, ставшего богом, последовал незамедлительно! Оклемавшаяся старушка, заметила происходящее на ее глазах святотатство…
Переполнявший ведьму деревянный акт отмщения, предназначенный нелюбимой внучке и ее хамоватому спутнику, не замедлил, сменив адресата, «выложиться» по черной спине в «хлестком» объеме.
18.
Хлеб и жизнь не жнут, не бросая семени,
Нет деяния без желания.
Не окинешь путь, не пройдя его.
Для безгрешного – нет чистилища.
Не увидев тьмы, как узнаешь свет?
Без греха не поймешь благочестие.
Отличишь ли горе без радости,
Благородство, не ведая подлости?
Нет без гибели воскресения.
Смерть-предтеча и суть возрождения!
...Победив тебя, не повергнем в прах
Сохраним твой дух вещей птицею...
... Повторишься ты в бесконечности,
Путем знания, путем истины.
(Гимн жрецов из сказки Волшебники)
Громкий смех за кустами выдул священника и бабку с кладбища черным облаком дорожного смерча. Похожие завихрения пыли то и дело возникают на дорогах Черноземья в жаркие безветренные дни, заставляя малограмотных сельчан мелко креститься и пугливо отводить глаза вбок. С нечистью, мол, шутки плохи.
- Захочется ли вам посмеяться над собой через несколько минут, – дед Потапыч царапнул слух весельчаков неприкрытой жесткостью решительного человека.
Смех заглох с нотками непонятой обиды. Они надеялись, так ждали продолжения встречи… и, на тебе!
- Нам нельзя смеяться? – округлила небесные зеркала души Лиог, и Тошка вторил названной сестренке вопрошающим мечтательным туманно, что принято называть поволокой.
Бабушка Ойли смотрела печально, с нескрываемой тревогой. Витька отвернулся, закусив тонкую губу мрамором передних зубов. И не понять было, скрывал он смех или досаду. Дед смотрел воплощением строгой доброты.
Приглашать в свое измерение весельчаков при собаке не спешили.
- А вот так, не в смехе дело. – Лицо старушки приобрело иконописную строгость. – Вы прямо на наших глазах и не заметили, как себя в липучую грязь выше ушей окунули.
- Ка-ак, эт-то? – вывалилось из Лиог по раздельности без Тошкиных комментариев.
- Непонимание, либо незнание – плохая защита от законов вселенной, что работают не только в плюс для человека. Правильнее сказать, работают то они всегда в плюс. Да только через такой минус! Слабому человеку тяжко приходится. – Дедушка в свою очередь приосанился…
- Им проще, много проще надо объяснять! – вмешался Витька. – Без спецэффектов… Они пока на законы вселенной ноль внимания и фунт презрения. Они вас, как в школе привыкли слушать. Как преподов своих, – в четверть уха. – Ребята разглядели боль в распахнутых Витькиных глазищах, и им стало не по себе от ее неподдельности. – Земным третьего измерения, трудно понять нас, кому вернули наши прежние знания. Много ли там умных и образованных понимают, что после смерти тела душе становится нечего рядом с этим телом делать. Графин разбился, – вода ушла. А я еще не забыл, в каких мы с Тошкой мелочах непонимания плавали. Хотя бы про груднячка вспомни!
- Которого, головой об стену… – Тошка готовился к разъяснению, но друг заговорил о другом.
- Да! А ты понял, почему я здесь, а ты остался в своем измерении?
- Чего думать? Нас обоих наказали. Тебя деревянным домиком, меня муками совести.
- Я с ним, абсолютно согласна. Он честно рассказал за что. Я простила…
- Подождите! – Витька снова прикусил губу, призадумавшись. – Прости сестренка, вы оба сейчас выступаете не по делу. Помнишь Антоник нашу приговорку, когда алкаши возле пивной упражнялись.
- Мимо тазика, мимо тазика, мимо тазика?..
- Сейчас она и к тебе подходит.
Лиог, было, встрепенулась, Витька приподнял указательный палец. Ни дать, ни взять юный святой с иконы. Но перебивать не стала.
- У Тошки в ответе из трех предложений НИ ОДНОГО ПРАВИЛЬНОГО понимания!
- С первым предложением»»его думать?» согласен без боя. Думать надо всегда. – Тошка примиряющим жестом выставил ладошки вперед. – А по второму про наказание? Не! Не понимаю!
- И многие из вашего измерения меня сейчас не поймут. Человек легко привыкает к глупости. Слово «наказание» – глупость, и придумано, чтобы людей дурачить. Наказаний – не су-ще-сту-ет! А вы и сейчас этого не понимаете! Не отвечайте, не надо слов. Посмотритесь в зеркало!
У зеркала, что возникло перед Лиог и Тошкой не оказалось ничего, кроме отражающей поверхности, не имеющей толщины.
- Ребята не приняли на веру мои слова. Это мой просчет, и мне еще надо сообразить, чтобы объяснить понятно. Посмотрите на них! – продолжал невидимый Витька за зеркалом. – Они похожи на тех двух мужиков, которые решили запросто пообщаться с ментами.
- И о чем шла речь, – спросил голос деда Потапыча?
- А мужики спорили между собой, не понимая, почему дважды два – четыре, и два плюс два четыре… Решили спросить .
- Что им ответили…
- А то, что не дело милиции умножать и складывать. Их дело – отнимать и делить! У мужиков физиономии и вытянулись.
- Похожи наши ребятки, похожи… – засмеялась бабушка Ойли, – А ты не спешишь, Ярослав, с объяснениями?
- Мы не спешим? – уточнил дедушка. – Виктор, которого ты назвала настоящим именем Ярослав, на это имя только-только начинает откликаться, он еще не освоился с возможностями нашего измерения, хотя оно для него и не внове. Но нам самая пора, уступить ему место. Быстрее обвыкнет.
- Я привыкаю. Поэтому я не уверен в возможности новой встречи. Вы и сегодня – для меня лишь гости. Не откажите в помощи при случае!
Сложенные ладони рук у сердца, взаимный поклон, и перламутровая игра света.., На месте пожилой пары возникла другая, создав у Ярослава (Витьки) впечатление вернувшейся молодости ушедших.
За зеркалом происходили перемены, не видимые стушевавшимся ребятам из третьего измерения. Но, лежавший на траве Йяурр, хорошо видел все. Нос собаки оставался между лапами, зато глаза и уши неудержимо тянуло вверх, что придавало умной морде пса крайнюю степень изумления.
При двух стариках вначале проявился ясноликий и синеглазый отрок, заменив собой исчезнувшего брата хозяйки. Потом старики исчезли, зато появились парень в белом костюме, напомнившим постиранный мешок из-под муки и неземной красоты девушка с льняными волосами до пояса, что сейчас прижимала розовый пальчик к губам и глазами умоляла Йяурра терпеть все перемены и не шевелиться. От немого призыва к молчанию истекала сила добра. Сила, остановившая пса, готового вскочить и дать хозяйке знать о появлении незнакомцев.
- Мы в самом начале настоящего знакомства. Я боюсь испугать ребят Земли известной нам правдой. Нам разрешено показать ваш общий мир, на грани понятного для них. – Названный Ярославом (по внешности уже не Витька) вдруг увидел собаку под кромкой зеркала и не сумел сдержать смеха.
– Простите ребята, но взгляните на Йяурра! Сейчас вас будет трое, страдающих изумлением. Вы даже против воли присоединитесь к своему псу.
Зеркало исчезло. Лиог и Тошка без звука опустились на траву. Йяурр подпрыгнул, забавно гавкнув за время короткого полета, и уселся рядом с хозяйкой на хвост, желая на всякий случай оказаться поближе к ней и повыше. Глядя на их оторопь, заменившие Витьку со стариками парни и девушка хохотали в открытую.
- Ой, видели бы вы себя! Убеждайтесь и спешите понять! Правда о продолжении жизни не заканчивается простым переходом в прежних земных образах, – произнесла девушка голосом бабушки Ойли. – Все много сложнее и интереснее. А вот так, ее обыкновенным людям не показывают. К святым чаще Богородица или ангелы прилетают. Они представляли себе загробную жизнь с ними. Каждый вначале свое земное понимание видит, когда переходит от вас. Потом настоящие знания возвращаются, и все становится на свои места. Здесь, в четвертом измерении, мысль воплощается в свой образ незамедлительно.
Незнакомый парень приподнял руку, привлекая внимание:
- Вам будет проще понять, если вы знакомы с управляемыми снами. В таком сне, о чем подумал, то и случается.
- И любой сон, ваша реальная жизнь. – Воспользовался Ярослав паузой. – И время здесь без прошлого и будущего. Поэтому познакомься моя мамочка Лиог с будущим сыном своим Ярославом, что минуту назад заменил твоего брата из твоего же недавнего прошлого.
Ярослав раскланялся, прижимая руки к груди Витькиными жестами, когда ему приспичивало повоображать. У Лиог вспотели ладони от волнения.
- Перед тобой, всего на всего, живая (я бы сказала думающая) фотография и имя сына, – кино одним словом, – завладела вниманием ошеломленных ребят девушка. – Нам сейчас важно, чтобы вы не запутались в образах. Этой живой фотографии Ярослава достаточно, чтобы подумать о возможностях иной Жизни. Человеку третьего измерения они неизвестны. Мы постигаем эти возможности от измерения к измерению. Про те, что в пятом измерении, я пока не знаю. Я не успела освоиться с четвертым. Мы живем на планете Хет.
Недавний Витька добродушно по-взрослому посмеивался. Однако Лиог и Тошка и без подсказки почувствовали в его словах нечто от робота. Лиог, уловив эту условность, склонялась пониманием, к игре актера. Тошка – к магнитофону, причем, необязательно к «видео». Честно говоря, во всех троих «из четвертого» им сейчас ощущалось неясное механическое начало, которое, впрочем, ему совершенно не мешало. Если что его и волновало по-настоящему, так это душевное состояние Лиог, склонной к неоправданным эмоциональным взрывам. Ярослав – Витька или Витька – Ярослав, сыновья, мамашки…. Всему свое время…
Девушка между тем продолжала:
– Рядом со мной – Сарог. Хет и твоя, Лиог, прародина. Это, добывая колечко своему суженому Сарогу, ты рисковала жизнью на колокольне. Я твоя мама на Хете. И зовут меня Ойли. Мы сегодня лишь гости четвертого измерения.
Лиог опешила!
- Ты моя другая мама!
- Успокойся, девочка моя. Мы на разных с тобой планетах. Ты, родившись на Земле, малюткой назвала свою бабушку Ойли, потому что узнала в ней меня, правда, постаревшую. Созвучие имен Оля-Ойли, как все тогда подумали, не причем. Сложно объяснить, но у каждой человеческой души есть и свои законы существования.
Мама Ойли посмотрела на Сарога с непонятным для Лиог и Тошки выражением невысказанного упрека. Изредка таким способом привлекают внимание к сказанному, приглашая понятых свидетелей.
- Душа как бы разветвляется, подобно корням единого общего древа, поставляя своему Эго информацию о материальном мире. И каждая такая частичка души вселяется для выполнения определенной задачи в человеческое тело. Не получив души, новорожденное тело умирает. Ему не хватает энергии.
У меня впечатление, что у вас мозги заискрили. Просто поверьте, на Хете и сегодня я, – мама Лиог. Так бывает… Мы оба, я и Сарог, ждем твоего возвращения там.
Сарог просто смотрел на Лиог, и в устремлении изумрудного цвета глаз читалась неизъяснимая нежность. Тошкино беспокойство за названную сестру возросло безмерно. Он был готов попросить гостей об окончании пытки перебором знаний..
- Твой дед, Че-ырг задумал комбинацию помощи Земле. Мы здесь, чтобы поддержать тебя, – потрясенная Лиог безмолвствовала, и мама продолжала лечить потрясение самым верным материнским средством – приливной волной доброты. – Не бойся ничего!
- Ты очень сложно все объяснила Ойли. Для них – очень сложно. – Сарог заметил тревогу в Тошкиных глазах, немного помолчал, пытаясь сообразить, насколько его объяснение может получиться более простым. Опыт работы с объектом подсказывал курс на закругление темы. – Прости, Лиог, я не сумел прикрыть тебя вовремя в твоем мире. Не разгадал последствий…
- Нечего извинятся! – мама Ойли вдруг растеряла доброжелательную веселость. – Негативные изменения энергии вызвала сама Лиог своей непредусмотрительностью. Драмкружок, - это хорошо! Но ты мало читаешь, девочка. В книгах собран опыт людей, которым часто небезопасно пренебрегать.
- Но право выбора у людей никто не отменял, - закончил ее мысль Ярослав, неожиданно для Ойли, становясь на сторону своей будущей матери. – Я готов объяснить, почему не бывает наказаний. Вы согласны, ребята?
- Думаю, лучше рассказать о некоторых общих законах вселенной, – предложил Сарог. – А еще лучше, остановиться для передышки. Так ребятам будет понятнее.
Лиог кивнула, соглашаясь с обоими, но Тошка на этот раз взял тайм-аут в их бросающемся в глаза согласии.
- Почему обо мне забыли? – пролепетал он еле слышно. Ручьи обиды переполняли мечтательную дымку озер, готовые вырваться на свободу. – Кто я? Кто мои другие папа и мама. Кем я был, и кем я стану?
- В четвертом измерении не бывает причин для извинений, Антон, – мама Ойли утвердила факт и продолжила, несколько позадумавшись, тщательно подбирая слова. – Ты на сегодняшний день для нас остаешься земным мальчишкой, не потому, что мало о тебе информации. Ее как раз выше крыши любой колокольни. Но разобраться в ней без специалистов для нас оказалось невозможным.
- Можно сказать, мы не успели, готовясь к встрече. На Хете учатся жить без извинений. Они сохраняются в официальной части переговоров, в остальном они – моветон. Признак дурного тона. Какой смысл в извинениях там, где тебе изначально не желают плохого?
- Мы с Сарогом перебрали множество вариантов твоих начал и продолжений, и остановились на существующей реальности третьего измерения. Правда, сегодня ты и Лиог выбрали не лучшее для обоих продолжение. – Ярослав выглядел непривычно строгим для Витьки. Правильнее сказать, не имел ничего общего с Витькой. – Людям свойственно заявлять о своем праве выбора и о возможности наказаний. Но не свойственно задумываться ни о своей сущности, ни о том какие они в реальности мировых энергий, где и сами они лишь один из ее видов. Своеобразных, с виду не похожих на известные, но энергий. Людям удобно скользить по поверхности, не затрудняя себя проникновением в суть вещей. Набившие оскомину слова «хорошо и плохо», на деле поддаются пониманию с неизмеримым уровнем условности.
Не будем уходить далеко. Сегодня вы заставили упасть и отжаться старушку одиннадцать раз. Мало того, вы совершили акт мести, усугубив его насмешкой.
Очевидно, чтобы не молчать, мама Ойли поторопилась со своими объяснениями чисто по родственному.
- Так и попадаются на крючок несмышленыши, кричащие взахлеб о вседозволенности. А кто из вас может ответить на вопрос: – Почему бабка Пелагея такая, какая она есть? – Не мучайте память, ответить на этот вопрос вам придется в конце испытания, которое вы взвалили на себя сами. Каждый из вас одиннадцать раз упадет, оплеванным, и одиннадцать раз поднимется. Так шаг за шагом вам предстоит научиться принимать и любить мир таковым, каков он есть.
- И кто кого наказал? – спросил Ярослав. – Вы старушку, или она вас?
- Получается, она… – потупилась Лиог сердито. – Плохо еще мы ей выдали с Тошкой. Значит, не поняла.
Представители четвертого измерения переглянулись между собой. Мама Ойли пожала плечами, как бы недоумевая.
- Плохо вас учат соображению. Пелагея ошиблась, – получила свое. Ты и Антон тоже сами приговорили себя к воздаянию за вами же содеянное. В реальности опасно играть с электричеством и с огнем… Вы же задумали ухватить за хвост энергии вселенной, понятия о которых…
- Ни бум-бум! – поторопилась закончить Лиог, уязвленная до глубины души несправедливостью обстоятельств.
- Она первая полезла! – заступился за названную сестренку Антон. – Она ее изводила!
- Все опять повторится сначала… – пропел Ярослав знакомый мотив. – Ты прав оказался, Сарог. Ребятам общая подготовка нужна. В школе обращению со вселенной не учат!
- Ликбез на кладбище, – улыбнулась мама Ойли, печально. – Спроси у них, для чего их душа пришла на Землю? – не ответят. А в голову не приходит, что каждая за своим личным опытом.
- Причем добровольно приходит! Но, кому учить-то? Попам? Есть среди попов светлые умы, да разворота им церковные власти не дают. Матерям? Некоторые и рады научить, так сами не знают чему. Вот и канючат с пеленок: «Скушай за папу! Скушай за маму!» Дите глотает через силу, а сказать не знает: «Мамочка, я за тебя скушаю, а ты за меня на горшочек сходи!» Потом растут, не понимая, что и сосед за него при всем желании на горшок не сходит. Самому на своих двоих стоять надо, а они стадами носятся! – Ярослав задумался. – Меня к Лиог хранителем предлагают поставить!
- Еще чего? – взвилась Лиог. – Сына к матери…
- А вот так и расскажи им о независимой от других душе. Крепко, однако, вбили в головы, что и в раю стадами бездельников бродят, яблочки райские пережевывая, или в аду скопом на противнях жарятся под песняки пьяных чертей.
Эх, ребятки, и того вам не понять, что каждая ваша секундочка на Земле не одной усладе телесов обязана, а необходимости душу взращивать. Да, и становится та секундочка известной целому миру неземных наблюдателей в тот же миг, – вздохнула мама Ойли. – Многим из тех надсмотрщиков энергии ваших эмоций по вкусу. И далеко не все из них Светлые. Думайте и об этом! Вам жить!
"По белому снегу пройтись, по дороге в никуда
Слышишь звонкий, детский смех, проводи меня туда
Разделил по берегам, учились заново дышать
Нам рассказали о войне, что б не осмелились познать"
"Я живу, так как хочу - мне не страшен гнев богов
Захочу – я улечу, в незнакомый вам мир снов.
Захочу – я не проснусь, захочу – не буду спать
Захочу я улыбнусь, в общем, мне на всё начхать"
(Эльдар Шакенов 15 лет)
Похороны затягивались. Два наглухо заколоченных гроба с позолоченными крестами на возвышении из табуреток вне традиционной толпы провожающих смотрелись неким нонсенсом среди моря зелени, позабытого людьми места скорби. Начинался второй час ожидания.
- Едут, едут!
Прятавшаяся от солнца негустая толпа начала неторопливо выползать из-под кустов. Обгоняя ее, на едва приметной тропинке между заросших холмиков строился в ровную шеренгу с десяток солдат почетного караула.
Дядя Егор (отец Тошки) высадил пассажира в черной рясе, и откатил машину на окраину обрыва над бродом. Скорым шагом поп проследовал к разверстым могилам, хрипло прокашлялся, и прощальный обряд начался.
Бас у батюшки оказался настолько низким, что у слушающих его монотонные переборы начинали вибрировать внутренности.
Йяурр сморщил нос, прижал уши и убежал за колокольню. Деда и внука хоронили совсем неподалеку от места гибели.
- Бабушка Ойли лежит вон за теми кустами! – Лиог показала направление ладошкой, Тошка засобирался чего-то у нее уточнить, но на них зашикали.
Неслышно к провожающим подтянулся дядя Егор. Мать и отец Лиог взглянули на него вопросительно (наверняка, о задержке), тот отмахнулся (мол, потом) и занял место возле жены у них за спиной. Лиог и Тошка последовали английскому примеру собаки. Переплели пальцы рук, и шаг за шагом отдалились за стандартно согбенные спины на максимально допустимое приличиями расстояние.
- Батюшка вкушать гусятинку изволили под кагорчик. Еле от трапезы увели! Это у него с «голодухи» голос такой, а крест с пуза продавать жалко: четверть килограмма весит. – Витькин голос прозвучал для двоих между толпой и колокольней насмешливо и ясно. Лиог и Тошка завертели головами, а в груди вначале похолодело, и вдруг начал расцветать цветок надежды на чудо. – Тебе ли привыкать к телепатии, сестренка?
Дед, брат и бабушка Ойли прорисовались в трех шагах справа. Лиог бросилась к брату, Тошке показалось – она теряет сознание, и он накрепко прижал ее руку к своему телу, выдавая волнение участившимся дыханием.
- Во время сработал! Как увидали бы сестренку, обнимающую пустоту над могилами, второй раз от Жирной бомбы не сбежала бы. И пса б на цепь посадили…
- Ты их видишь, Тошка?
- Витьку слышу, больше никого…
- Сейчас ребята твою энергетику проверяют. Потом частоту подстроят. Потом сам научишься. Для тебя, Антоник, телепатия – не велика хитрость.
Дед Потапыч положил руку на Витькино плечо, призывая к молчанию.
– Низкий поклон тебе от всех нас благодарностью бесценной любви твоей, внучка!
Три призрака склонились в низком поясном поклоне. Лиог перекрестилась и, подумав секундочку, ответила умершим глубоким поклоном. Тошка незамедлительно повторил и крест, и поклон, что для зевак, случись им быть свидетелями, выглядело бы натурально и благочестиво. На стоявшем особняком кладбище сторонних зевак не было. Но, случись, кому и отвлечься от панихиды, суровая шеренга солдат с калашами и примкнутыми штыками, наверняка перехватила б внимание скорее.
Вдруг Лиог уловила знакомое раздвоение. Она стояла в метре от себя самой, всматриваясь и стараясь понять, кто же она – настоящая. Тошка какое-то время стоял рядом один, но вот из него проступила дымка, и второй настоящий Тошка уставился в лицо первого совершенно круглыми глазами, отличаясь от застывшего в неподвижности своего тела еще и отсутствием обильного пота на вытянутом от удивления лице.
- Нагляделись? Теперь повернитесь и подходите!
И такая беспечная радость зазвучала в Витькином голосе, неповиноваться которой было ну, никак нельзя. Они повернулись, и тот час оказались в крепких объятиях «умерших?»
- Стоп! – прервал дед Потапыч, готовые затянуться лобызания псевдоумерших с псевдоживыми. – В вашем мирке намечается – явление ведьмы к народу. Марш в тела! Бабка Пелагея не дура, о нашем измерении начитана, в миг сообразит!
Лиог и Тошка стояли живыми кулами, благо, обращать внимание на них было некому.
- Вовремя прошли в себя, – охнула бабушка Ойли, от греха, исчезая со всеми домочадцами своего измерения.
- Убивица! – зашелестело сзади Лиог змеиным шипом ведьмы. – Страшно рядом с братниным гробом стоять! Стороной-сторонушкой от ответа уйти хочешь? Ан не минуешь гроба свово нечистого! Брат призовет, призовет к ответу.
Лиог передернуло. Испугавшийся за нее Тошка выдал перл, которого от себя никак не ждал. На ум пришла давным-давно позабытая отцовская колыбельная.
Папа носит портупею,
С каждым годом все тупее.
Ладушки, ладушки…
Стал тупее бабушки…
- Ах, ты щен безрогий, тварь безмозглая! – ведьма замахнулась клюкой, целясь в голову хама, посмевшего оскорбить ее почетную старость.
«Йяурр, фас!»
Лиог увидела промелькнувшую за кустами шерсть пса, и не замедлила с командой. Злость, с которой она успешно справилась в отношении к брату, поднялась к сердцу горячей волной и обрушилась, отыскав выход в двух ёмких словах. Сейчас Лиог было решительно плевать на последствия. Волна мести к той, что невзлюбила и тиранила ее, сколько она себя помнила, не могла отыскать плотины отсрочки. Шел третий день пытки.
С противной стороны, смерть брата подлила масла и в огонь бабкиной ненависти: - Убивица, убивица, убивица… Геть в преисподнюю! В геену огненную! Костями брата свово подавись, нечисть!
В увлечении собственным монологом ведьма не разобрала кощунственных слов нелюбимой внучки, произнесенных мыслью. Да и внутренним диалогом старуха обладала в особом состоянии под влиянием дыма колдовских трав, либо выпитого зелья.
Йяурр прочитал образ нападения без осечки, однако опыт подсказал ему компромиссное решение. Ухватив ведьму за черный подол длинного платья в момент замаха клюкой, пес без усилий помог бабульке опрокинуться костлявым седалищем на древний каменный крест из некогда красного гранита, ныне серо зеленевшего под тонкой пленкой могильного мха. На древнейшем кладбище таких крестов торчало не менее десятка, частью порушенных, перекошенных, в пятнах лишаев или до перекладин ушедших в землю.
Ведьме показалось, она оступилась. Йяурр на уточнении не настаивал, исчезнув за колокольней.
- Убивица треклятая!
- Битому, неймется! – на лице Тошки читалось полнейшее равнодушие. – Пошли!
Панихида закончилась. Гробы опустили в могилы. Приглушенно стучали о крышки первые комья земли будущих могильных холмиков. По изуверской традиции родители первыми кидали землю на гроб своего ребенка. И никто не замечал в том ничего изуверского. Полстакана валерьянки матери, у которой сердце зашлось, – прогнозируемое кладбищенское действо. Не более того.
Названные брат и сестра, не вмешивались. Встреча в ином измерении напрочь перечеркнула в их сознании необходимость траурных торжеств. Из провожающих, кто и заметил их неприятие обряда, промолчал, не заостряя боли утраты и списывая на эту боль любые недоразумения. Да и не смотрел никто по сторонам, завороженный видом споро засыпаемых могил нанятыми рабочими и невольными мыслями, проецируя мелькание лопат могильщиков на собственные похороны.
- Не понимаю, – шептала, склонившись к Тошкиному уху Лиог не полагаясь на его телепатическую восприимчивость. – Они же все думают, что хоронят человека. Близкого человека!
«И этого близкого, поплакав, скармливают червям… Ты это хотела сказать?»
- Да! – скорее вздрогнула, от неприятия, чем ответила девочка вслух, в задумчивости о вопиющем святотатстве обряда, не уловив способностей собеседника.
Строй солдат по знаку старшего уставился дулами в небо. И некому было обратить внимание на старуху в черном, подбирающуюся к Лиог и Тошке впритирку к застывшим спинам почетного караула. Узкая тропинка в густой траве значительно сократила возможности бабкиного маневра, но ослепленная местью бабка не придавала значения опасной близости мальчишек в форме. Ведьма уже вознамерилась довести до конца задуманное, как грохнул залп десяти калашей.
Посыпались стреляные гильзы. Направленный в небо залп, тем не менее, кинул старуху на землю. Не успевала старуха приподняться на дрожащих руках, как новые «бабах, бабах, бабах…» с точностью интервалов метронома продолжали разглаживать ее дряблые морщины посредством лопухов и колючек.
Вскинув автоматы на ремень за спину, строй четко повернулся и первым покинул кладбище, не обратив внимания на груду черного тряпья под ногами. Соседство мусорных ям и могил на кладбищах, давно стало привычным зрелищем, чтобы заострять на нем внимание. Ветеранов хоронили часто. Да и смотреть солдатам почетного караула предписывалось строго перед собой, что с приподнятым подбородком на заброшенных кладбищах, дело далеко не простое.
- Мы с Лиог постоим еще здесь, – предупредил Тошка отца и мать, шепотом.
- Да и нечего вам делать на поминках, – поддержала сына мама Вера. – Дойдем до машин, я предупрежу твоих, девочка.
Лиог кивнула, соглашаясь.
- А старая Пелагея так и не появилась… – все, сказанное папой Егором дальше, прозвучало неразборчиво.
- Поехали, батюшка Мефодий! – незнакомая ребятам под черным платком женщина поклонилась в пояс замешкавшему священнику.
- Идите, идите, – перекрестил тот говорившую. – Идите, я догоню…
Кладбище на глазах пустело. Йяурр встретил ребят возле колокольни, виляя хвостом. Редкий кустарник не мешал наблюдать за уходящими. Лиог и Тошка не спешили. Оба хотели иной встречи, но не новых помех.
Причина задержки черной рясы под палящим солнцем не заставила себя ждать. Проводив глазами последнюю пару, поп задрал рясу до пупа и с облегчением заметным со спины принялся за обильное орошение окрестностей, выцеливая брызгающей веселыми искрами струей чей-то повалившийся проржавевший крест.
Акт возмездия за надругательство над светлой памятью о умерших и символом нечеловеческих мучений человека, ставшего богом, последовал незамедлительно! Оклемавшаяся старушка, заметила происходящее на ее глазах святотатство…
Переполнявший ведьму деревянный акт отмщения, предназначенный нелюбимой внучке и ее хамоватому спутнику, не замедлил, сменив адресата, «выложиться» по черной спине в «хлестком» объеме.
18.
Хлеб и жизнь не жнут, не бросая семени,
Нет деяния без желания.
Не окинешь путь, не пройдя его.
Для безгрешного – нет чистилища.
Не увидев тьмы, как узнаешь свет?
Без греха не поймешь благочестие.
Отличишь ли горе без радости,
Благородство, не ведая подлости?
Нет без гибели воскресения.
Смерть-предтеча и суть возрождения!
...Победив тебя, не повергнем в прах
Сохраним твой дух вещей птицею...
... Повторишься ты в бесконечности,
Путем знания, путем истины.
(Гимн жрецов из сказки Волшебники)
Громкий смех за кустами выдул священника и бабку с кладбища черным облаком дорожного смерча. Похожие завихрения пыли то и дело возникают на дорогах Черноземья в жаркие безветренные дни, заставляя малограмотных сельчан мелко креститься и пугливо отводить глаза вбок. С нечистью, мол, шутки плохи.
- Захочется ли вам посмеяться над собой через несколько минут, – дед Потапыч царапнул слух весельчаков неприкрытой жесткостью решительного человека.
Смех заглох с нотками непонятой обиды. Они надеялись, так ждали продолжения встречи… и, на тебе!
- Нам нельзя смеяться? – округлила небесные зеркала души Лиог, и Тошка вторил названной сестренке вопрошающим мечтательным туманно, что принято называть поволокой.
Бабушка Ойли смотрела печально, с нескрываемой тревогой. Витька отвернулся, закусив тонкую губу мрамором передних зубов. И не понять было, скрывал он смех или досаду. Дед смотрел воплощением строгой доброты.
Приглашать в свое измерение весельчаков при собаке не спешили.
- А вот так, не в смехе дело. – Лицо старушки приобрело иконописную строгость. – Вы прямо на наших глазах и не заметили, как себя в липучую грязь выше ушей окунули.
- Ка-ак, эт-то? – вывалилось из Лиог по раздельности без Тошкиных комментариев.
- Непонимание, либо незнание – плохая защита от законов вселенной, что работают не только в плюс для человека. Правильнее сказать, работают то они всегда в плюс. Да только через такой минус! Слабому человеку тяжко приходится. – Дедушка в свою очередь приосанился…
- Им проще, много проще надо объяснять! – вмешался Витька. – Без спецэффектов… Они пока на законы вселенной ноль внимания и фунт презрения. Они вас, как в школе привыкли слушать. Как преподов своих, – в четверть уха. – Ребята разглядели боль в распахнутых Витькиных глазищах, и им стало не по себе от ее неподдельности. – Земным третьего измерения, трудно понять нас, кому вернули наши прежние знания. Много ли там умных и образованных понимают, что после смерти тела душе становится нечего рядом с этим телом делать. Графин разбился, – вода ушла. А я еще не забыл, в каких мы с Тошкой мелочах непонимания плавали. Хотя бы про груднячка вспомни!
- Которого, головой об стену… – Тошка готовился к разъяснению, но друг заговорил о другом.
- Да! А ты понял, почему я здесь, а ты остался в своем измерении?
- Чего думать? Нас обоих наказали. Тебя деревянным домиком, меня муками совести.
- Я с ним, абсолютно согласна. Он честно рассказал за что. Я простила…
- Подождите! – Витька снова прикусил губу, призадумавшись. – Прости сестренка, вы оба сейчас выступаете не по делу. Помнишь Антоник нашу приговорку, когда алкаши возле пивной упражнялись.
- Мимо тазика, мимо тазика, мимо тазика?..
- Сейчас она и к тебе подходит.
Лиог, было, встрепенулась, Витька приподнял указательный палец. Ни дать, ни взять юный святой с иконы. Но перебивать не стала.
- У Тошки в ответе из трех предложений НИ ОДНОГО ПРАВИЛЬНОГО понимания!
- С первым предложением»»его думать?» согласен без боя. Думать надо всегда. – Тошка примиряющим жестом выставил ладошки вперед. – А по второму про наказание? Не! Не понимаю!
- И многие из вашего измерения меня сейчас не поймут. Человек легко привыкает к глупости. Слово «наказание» – глупость, и придумано, чтобы людей дурачить. Наказаний – не су-ще-сту-ет! А вы и сейчас этого не понимаете! Не отвечайте, не надо слов. Посмотритесь в зеркало!
У зеркала, что возникло перед Лиог и Тошкой не оказалось ничего, кроме отражающей поверхности, не имеющей толщины.
- Ребята не приняли на веру мои слова. Это мой просчет, и мне еще надо сообразить, чтобы объяснить понятно. Посмотрите на них! – продолжал невидимый Витька за зеркалом. – Они похожи на тех двух мужиков, которые решили запросто пообщаться с ментами.
- И о чем шла речь, – спросил голос деда Потапыча?
- А мужики спорили между собой, не понимая, почему дважды два – четыре, и два плюс два четыре… Решили спросить .
- Что им ответили…
- А то, что не дело милиции умножать и складывать. Их дело – отнимать и делить! У мужиков физиономии и вытянулись.
- Похожи наши ребятки, похожи… – засмеялась бабушка Ойли, – А ты не спешишь, Ярослав, с объяснениями?
- Мы не спешим? – уточнил дедушка. – Виктор, которого ты назвала настоящим именем Ярослав, на это имя только-только начинает откликаться, он еще не освоился с возможностями нашего измерения, хотя оно для него и не внове. Но нам самая пора, уступить ему место. Быстрее обвыкнет.
- Я привыкаю. Поэтому я не уверен в возможности новой встречи. Вы и сегодня – для меня лишь гости. Не откажите в помощи при случае!
Сложенные ладони рук у сердца, взаимный поклон, и перламутровая игра света.., На месте пожилой пары возникла другая, создав у Ярослава (Витьки) впечатление вернувшейся молодости ушедших.
За зеркалом происходили перемены, не видимые стушевавшимся ребятам из третьего измерения. Но, лежавший на траве Йяурр, хорошо видел все. Нос собаки оставался между лапами, зато глаза и уши неудержимо тянуло вверх, что придавало умной морде пса крайнюю степень изумления.
При двух стариках вначале проявился ясноликий и синеглазый отрок, заменив собой исчезнувшего брата хозяйки. Потом старики исчезли, зато появились парень в белом костюме, напомнившим постиранный мешок из-под муки и неземной красоты девушка с льняными волосами до пояса, что сейчас прижимала розовый пальчик к губам и глазами умоляла Йяурра терпеть все перемены и не шевелиться. От немого призыва к молчанию истекала сила добра. Сила, остановившая пса, готового вскочить и дать хозяйке знать о появлении незнакомцев.
- Мы в самом начале настоящего знакомства. Я боюсь испугать ребят Земли известной нам правдой. Нам разрешено показать ваш общий мир, на грани понятного для них. – Названный Ярославом (по внешности уже не Витька) вдруг увидел собаку под кромкой зеркала и не сумел сдержать смеха.
– Простите ребята, но взгляните на Йяурра! Сейчас вас будет трое, страдающих изумлением. Вы даже против воли присоединитесь к своему псу.
Зеркало исчезло. Лиог и Тошка без звука опустились на траву. Йяурр подпрыгнул, забавно гавкнув за время короткого полета, и уселся рядом с хозяйкой на хвост, желая на всякий случай оказаться поближе к ней и повыше. Глядя на их оторопь, заменившие Витьку со стариками парни и девушка хохотали в открытую.
- Ой, видели бы вы себя! Убеждайтесь и спешите понять! Правда о продолжении жизни не заканчивается простым переходом в прежних земных образах, – произнесла девушка голосом бабушки Ойли. – Все много сложнее и интереснее. А вот так, ее обыкновенным людям не показывают. К святым чаще Богородица или ангелы прилетают. Они представляли себе загробную жизнь с ними. Каждый вначале свое земное понимание видит, когда переходит от вас. Потом настоящие знания возвращаются, и все становится на свои места. Здесь, в четвертом измерении, мысль воплощается в свой образ незамедлительно.
Незнакомый парень приподнял руку, привлекая внимание:
- Вам будет проще понять, если вы знакомы с управляемыми снами. В таком сне, о чем подумал, то и случается.
- И любой сон, ваша реальная жизнь. – Воспользовался Ярослав паузой. – И время здесь без прошлого и будущего. Поэтому познакомься моя мамочка Лиог с будущим сыном своим Ярославом, что минуту назад заменил твоего брата из твоего же недавнего прошлого.
Ярослав раскланялся, прижимая руки к груди Витькиными жестами, когда ему приспичивало повоображать. У Лиог вспотели ладони от волнения.
- Перед тобой, всего на всего, живая (я бы сказала думающая) фотография и имя сына, – кино одним словом, – завладела вниманием ошеломленных ребят девушка. – Нам сейчас важно, чтобы вы не запутались в образах. Этой живой фотографии Ярослава достаточно, чтобы подумать о возможностях иной Жизни. Человеку третьего измерения они неизвестны. Мы постигаем эти возможности от измерения к измерению. Про те, что в пятом измерении, я пока не знаю. Я не успела освоиться с четвертым. Мы живем на планете Хет.
Недавний Витька добродушно по-взрослому посмеивался. Однако Лиог и Тошка и без подсказки почувствовали в его словах нечто от робота. Лиог, уловив эту условность, склонялась пониманием, к игре актера. Тошка – к магнитофону, причем, необязательно к «видео». Честно говоря, во всех троих «из четвертого» им сейчас ощущалось неясное механическое начало, которое, впрочем, ему совершенно не мешало. Если что его и волновало по-настоящему, так это душевное состояние Лиог, склонной к неоправданным эмоциональным взрывам. Ярослав – Витька или Витька – Ярослав, сыновья, мамашки…. Всему свое время…
Девушка между тем продолжала:
– Рядом со мной – Сарог. Хет и твоя, Лиог, прародина. Это, добывая колечко своему суженому Сарогу, ты рисковала жизнью на колокольне. Я твоя мама на Хете. И зовут меня Ойли. Мы сегодня лишь гости четвертого измерения.
Лиог опешила!
- Ты моя другая мама!
- Успокойся, девочка моя. Мы на разных с тобой планетах. Ты, родившись на Земле, малюткой назвала свою бабушку Ойли, потому что узнала в ней меня, правда, постаревшую. Созвучие имен Оля-Ойли, как все тогда подумали, не причем. Сложно объяснить, но у каждой человеческой души есть и свои законы существования.
Мама Ойли посмотрела на Сарога с непонятным для Лиог и Тошки выражением невысказанного упрека. Изредка таким способом привлекают внимание к сказанному, приглашая понятых свидетелей.
- Душа как бы разветвляется, подобно корням единого общего древа, поставляя своему Эго информацию о материальном мире. И каждая такая частичка души вселяется для выполнения определенной задачи в человеческое тело. Не получив души, новорожденное тело умирает. Ему не хватает энергии.
У меня впечатление, что у вас мозги заискрили. Просто поверьте, на Хете и сегодня я, – мама Лиог. Так бывает… Мы оба, я и Сарог, ждем твоего возвращения там.
Сарог просто смотрел на Лиог, и в устремлении изумрудного цвета глаз читалась неизъяснимая нежность. Тошкино беспокойство за названную сестру возросло безмерно. Он был готов попросить гостей об окончании пытки перебором знаний..
- Твой дед, Че-ырг задумал комбинацию помощи Земле. Мы здесь, чтобы поддержать тебя, – потрясенная Лиог безмолвствовала, и мама продолжала лечить потрясение самым верным материнским средством – приливной волной доброты. – Не бойся ничего!
- Ты очень сложно все объяснила Ойли. Для них – очень сложно. – Сарог заметил тревогу в Тошкиных глазах, немного помолчал, пытаясь сообразить, насколько его объяснение может получиться более простым. Опыт работы с объектом подсказывал курс на закругление темы. – Прости, Лиог, я не сумел прикрыть тебя вовремя в твоем мире. Не разгадал последствий…
- Нечего извинятся! – мама Ойли вдруг растеряла доброжелательную веселость. – Негативные изменения энергии вызвала сама Лиог своей непредусмотрительностью. Драмкружок, - это хорошо! Но ты мало читаешь, девочка. В книгах собран опыт людей, которым часто небезопасно пренебрегать.
- Но право выбора у людей никто не отменял, - закончил ее мысль Ярослав, неожиданно для Ойли, становясь на сторону своей будущей матери. – Я готов объяснить, почему не бывает наказаний. Вы согласны, ребята?
- Думаю, лучше рассказать о некоторых общих законах вселенной, – предложил Сарог. – А еще лучше, остановиться для передышки. Так ребятам будет понятнее.
Лиог кивнула, соглашаясь с обоими, но Тошка на этот раз взял тайм-аут в их бросающемся в глаза согласии.
- Почему обо мне забыли? – пролепетал он еле слышно. Ручьи обиды переполняли мечтательную дымку озер, готовые вырваться на свободу. – Кто я? Кто мои другие папа и мама. Кем я был, и кем я стану?
- В четвертом измерении не бывает причин для извинений, Антон, – мама Ойли утвердила факт и продолжила, несколько позадумавшись, тщательно подбирая слова. – Ты на сегодняшний день для нас остаешься земным мальчишкой, не потому, что мало о тебе информации. Ее как раз выше крыши любой колокольни. Но разобраться в ней без специалистов для нас оказалось невозможным.
- Можно сказать, мы не успели, готовясь к встрече. На Хете учатся жить без извинений. Они сохраняются в официальной части переговоров, в остальном они – моветон. Признак дурного тона. Какой смысл в извинениях там, где тебе изначально не желают плохого?
- Мы с Сарогом перебрали множество вариантов твоих начал и продолжений, и остановились на существующей реальности третьего измерения. Правда, сегодня ты и Лиог выбрали не лучшее для обоих продолжение. – Ярослав выглядел непривычно строгим для Витьки. Правильнее сказать, не имел ничего общего с Витькой. – Людям свойственно заявлять о своем праве выбора и о возможности наказаний. Но не свойственно задумываться ни о своей сущности, ни о том какие они в реальности мировых энергий, где и сами они лишь один из ее видов. Своеобразных, с виду не похожих на известные, но энергий. Людям удобно скользить по поверхности, не затрудняя себя проникновением в суть вещей. Набившие оскомину слова «хорошо и плохо», на деле поддаются пониманию с неизмеримым уровнем условности.
Не будем уходить далеко. Сегодня вы заставили упасть и отжаться старушку одиннадцать раз. Мало того, вы совершили акт мести, усугубив его насмешкой.
Очевидно, чтобы не молчать, мама Ойли поторопилась со своими объяснениями чисто по родственному.
- Так и попадаются на крючок несмышленыши, кричащие взахлеб о вседозволенности. А кто из вас может ответить на вопрос: – Почему бабка Пелагея такая, какая она есть? – Не мучайте память, ответить на этот вопрос вам придется в конце испытания, которое вы взвалили на себя сами. Каждый из вас одиннадцать раз упадет, оплеванным, и одиннадцать раз поднимется. Так шаг за шагом вам предстоит научиться принимать и любить мир таковым, каков он есть.
- И кто кого наказал? – спросил Ярослав. – Вы старушку, или она вас?
- Получается, она… – потупилась Лиог сердито. – Плохо еще мы ей выдали с Тошкой. Значит, не поняла.
Представители четвертого измерения переглянулись между собой. Мама Ойли пожала плечами, как бы недоумевая.
- Плохо вас учат соображению. Пелагея ошиблась, – получила свое. Ты и Антон тоже сами приговорили себя к воздаянию за вами же содеянное. В реальности опасно играть с электричеством и с огнем… Вы же задумали ухватить за хвост энергии вселенной, понятия о которых…
- Ни бум-бум! – поторопилась закончить Лиог, уязвленная до глубины души несправедливостью обстоятельств.
- Она первая полезла! – заступился за названную сестренку Антон. – Она ее изводила!
- Все опять повторится сначала… – пропел Ярослав знакомый мотив. – Ты прав оказался, Сарог. Ребятам общая подготовка нужна. В школе обращению со вселенной не учат!
- Ликбез на кладбище, – улыбнулась мама Ойли, печально. – Спроси у них, для чего их душа пришла на Землю? – не ответят. А в голову не приходит, что каждая за своим личным опытом.
- Причем добровольно приходит! Но, кому учить-то? Попам? Есть среди попов светлые умы, да разворота им церковные власти не дают. Матерям? Некоторые и рады научить, так сами не знают чему. Вот и канючат с пеленок: «Скушай за папу! Скушай за маму!» Дите глотает через силу, а сказать не знает: «Мамочка, я за тебя скушаю, а ты за меня на горшочек сходи!» Потом растут, не понимая, что и сосед за него при всем желании на горшок не сходит. Самому на своих двоих стоять надо, а они стадами носятся! – Ярослав задумался. – Меня к Лиог хранителем предлагают поставить!
- Еще чего? – взвилась Лиог. – Сына к матери…
- А вот так и расскажи им о независимой от других душе. Крепко, однако, вбили в головы, что и в раю стадами бездельников бродят, яблочки райские пережевывая, или в аду скопом на противнях жарятся под песняки пьяных чертей.
Эх, ребятки, и того вам не понять, что каждая ваша секундочка на Земле не одной усладе телесов обязана, а необходимости душу взращивать. Да, и становится та секундочка известной целому миру неземных наблюдателей в тот же миг, – вздохнула мама Ойли. – Многим из тех надсмотрщиков энергии ваших эмоций по вкусу. И далеко не все из них Светлые. Думайте и об этом! Вам жить!
Обсуждения Лиог прод. 5