Ледяное безумие

Полковник Дин Вартон крепко зажал фотографию между большим и указательным пальцами и при-стально вглядывался в ее блестящую поверхность. Лицо его медленно багровело. Космический корабль, по внешним очертаниям принадлежащий внеземной цивилизации, заходил на посадку, чтобы сесть на необитае-мой планете, значившейся в звездных каталогах как Барлетт V. На Барлетте V располагался наблюдательный пост Земли.

Посадка инопланетного корабля нарушала суверенитет Земного сектора. Вартон нахмурился...

Накануне вечером закат был кроваво-красен, и потому полковник Джон Диволл провел прескверную ночь. Атмосфера планеты Маркин не способствует красным закатам, но изредка, если свет голубого солнца рассеивался лучше обычного, они все же случались.

А жители планеты считают красный закат предвестием беды. Полковник Диволл возглавлял на Маркине научно-просветительное и военное представительство Земли и, сам скорее человек науки, чем военный, склонен был согласиться с маркинцами, что красный закат...

Фосс стоял перед коттеджем коменданта колонии, чувствуя, как гигантская лапа тяготения чужой плане-ты прижимает его к земле. Из последних сил он старался не сутулиться и держаться прямо. На планете земного типа его мускулистое тело весило сто семьдесят фунтов, на Сандовале IX они обратились в триста шесть.

Адапты, кучкой стоявшие на другой стороне широкой улицы, насмешливо улыбались. С крепкими сухо-жилиями, ширококостные, они не испытывали никаких неудобств от чуть ли не двойной силы тяжести...

«И если я, Земля, тебя забуду...»

Когда Марвину исполнилось десять лет. Отец повел его длинными гулкими коридорами, что забирались все выше и выше через горизонты Управления и Энергопитания, и вот они поднялись на самый верхний уровень, в царство быстрорастущей зелени Питомных Земель. Марвину тут нравилось — было занятно видеть, как длинные хрупкие стебли чуть ли не на глазах жадно ползут вверх навстречу солнечному свету, который сеется сквозь пластиковые купола. Здесь все пахло жизнью, и...

Однажды Человек захотел мести. Он сидел и думал о том, что люди вокруг него не так хороши,как он считал раньше. И некоторые из них заслужили кару.

Человек чувствовал себя одиноким, брошенным и преданным. Он тихо ненавидел свою существующее положение и не мог с этим мириться.

То, что он выстраивал столько времени, вкладываю в это свою душу, просто рухнуло и поглотило его под обломками. Люди, которых он называл любимыми и близкими оказались алчными, злыми и жестокими, не способными держать...

.... И он заглянул в ее глаза... и ничего там не увидел... кроме пустоты.. но она его уже не пугала, она его манила… И им овладело то чувство, которое до этого находило его каждую встречу... теперь он стал частью этой сущности.. теперь они не разделимы..

Она опять ушла. Не оставив выбора. Не оставив даже надежды. Опять ушла... Он не знал, что еще придумать, чтобы завлечь ее, чтобы ей стало интересно… Он был опустошен.. Цветы его гордости и самомнения давно завяли.. С того момента как он...

Она сидела у окна и молча в него глядела...мертвым взглядом всматривалась в безответную даль, словно пытаясь разглядеть там собственные мысли. Но вот глаза моргнули, еще и еще раз и из них закапали слезы. Она вспомнила то, что так хотела забыть.

Вспомнила, что они расстались...и что она зря ждет у окна, что он не появится на горизонте. Вспомнила, как он такой близкий и родной, сказал "Друзья?", именно сказал, потому что это был не вопрос, а утверждение, у нее не было выбора в ответе, ей нужно...

Нет, речь пойдет не о призраках. Я не верю ни во что потустороннее. Ни в черта, ни в дьявола, ни в вервольфов, ни в летающие тарелки. Ни в ад, ни в рай. Чертовщина – плод чьей-то больной фантазии, а что до рая и ада – и то, и другое находится здесь, на Земле. И не нужно искать их где-то.

Иногда, мутными зимними вечерами, я сижу один в пустой квартире и, разглядывая снежные цветы на оконном стекле, размышляю о том, как просто, в сущности, устроена наша жизнь. Она представляется мне чем-то...

Зимний холод заставил меня ощутить слезы на щеках, и слезы эти перемешивались с ледяными водами, катившимися передо мной. Где-то эта река соединяется с другой, потом с третьей, и так до тех пор —но уже вдалеке от глаз моих и сердца, — пока все эти воды не перемешаются с морской водой.

Пусть же воды ее унесут прочь смешавшиеся с ними слезы, чтобы любовь моя не знала, что однажды я оплакивала ее. Пусть воды ее унесут прочь смешавшиеся с ними слезы, чтобы я смогла забыть Рио-Пьедра, монастырь...

Новый день разгорался непредсказуемо и пестро. Тонул в бесчинстве красок, вспыхивал оттенками и полутонами, заворачивался в зыбкий шлейф сменяющих друг друга картин.

Нет, не так. Новый день начинался предсказуемо и пошло. Кларк стоял у распахнутого окна и скучающим взглядом перелистывал приевшиеся до зевоты аляповатые детали пейзажа. Каменистый пляж, у самой воды обрывающийся узкой полоской горячего серебряного песка, небо, лоснящееся золотом, забрызганное прозрачно-бирюзовыми каплями солнца...