Не хотелось вновь встречаться с этим миром, но, в конце-концов, надо же сходить в туалет!
Чарльз Хайман быстрее рассовал мысли по углам своего сознания, пока они не принялись ворчать и жаловаться, впрочем, так же часто он засовывал в карманы брюк пахнущие носки. Он пренебрегал ясностью, отдаваясь во владение потоку из причудливых образов, так далёких от его жалкой жизни, что начинал уже верить в реальность происходящего, как тут же начинал звонить, разрываясь от потуг, будильник, либо стучали приставы, разносящие квитанции о задолженностях, либо он сам просыпался от собственного запаха.
На этот раз он, стоя в одних трусах и нацепленном возле двери соседским тапком, пытался вспомнить, что же было вчерашним вечером, заодно держась за дверной косяк, чтобы не рухнуть от беспомощной усталости, но мысли уже успели спрятаться, и Чарльзу ничего не оставалось, кроме как дойти до туалета и закончить этим подвигом сегодняшний день.
Судьба была к нему, как обычно, неблагосклонна. В туалете кто-то заперся и блевал, а значит, надо было спускаться на этаж ниже. Мысли выстроились в слово «Чёрт!», а их хозяин отправился на балкон, надеясь, что в такое раннее утро по кустам не будут шнырять придурки с камерами, добывающие материалы для программы «Morning Laugh», и на участке не встанет кемпингом кучка иностранных туристов, которых стало многовато в последнее время.
За исключением испуганной кошки, ему никто не помешал. Пошатываясь, он вернулся в комнату и обнаружил, что ворвавшийся сквозняк от открытого балкона раскидал повсюду листы и туалетную бумагу.
Мысли повторили привычное построение, а офицер добавил: «Да шло оно…».
В принципе, день был закончен, и, чтобы не попасть под град несуразностей и неурядиц, которые с ним ещё могли произойти, он направился к постели, если так можно было назвать лежащую на стальных упорах картонку, на которую было натянуто покрывало, и покоилась смятая подушка.
Однако, полежав десять минут, Чарльз увидел не райские острова, где с пальм сами падают и разбиваются кокосы, и по пляжу гуляют молоденькие девушки, но какой-то режущий звук, сменяющийся змеиным шипением, угрожал его покою, и он открыл глаза и понял, что это надрывается его телефонная трубка, молчавшая годы по причине того, что никому в целом мире он был не нужен.
Мысли ещё не успели построиться, а их хозяин от удивления с намотанным на ногу одеялом бежал к столу, свободной рукой расшвыривая в стороны преграждавшие путь бутылки.
Офицер разворачивал в сознании плакат с изображением той, которая его так нелепо бросила. Лара. Вторая рука ухватилась за провод, и стареющая, вся покрытая пылью трубка совершила в воздухе сальто-мортале и больно ударила обидчику по щеке, правда тот этого удара не заметил.
В его голове проносилось вихрем, как они встретились первый раз в пригородном автобусе, как состоялось их первое свидание на заледеневшем озере, и как они лежали, взявшись за руки, и смотрели на безумно далёкие звёзды, пытаясь вспомнить и найти хоть одно из созвездий, как уже изрядно захмелев от переполнявшего их шампанского и чувств, пытались на ночь глядя добраться до её дома, чтобы уже там свалиться на мягкий ковёр и уснуть.
И тут из динамика послышался сначала треск, а затем голос. Он кричал «Алло, Алло, Чарльз! Ты меня слышишь?». А он уже мысленно кричал ей в ответ: «Конечно, милая моя, приезжай. Я забуду всё, что ты мне говорила в последний раз, мы уедем из этого прогнившего города подальше, к морскому побережью, снимем домик и будем жить ещё лет сто. Мы заведём белого Лабрадора, и он будет по утрам прибегать на кухню, почуяв запах свежего пудинга. А я возьму газету и буду зачитывать тебе последние новости. Но всё это будет неважно, потому что мы будем вместе, и это самое главное!».
Но губы лишь проговорили сухое «Да», а в ответ дунуло:
«Ну, слава Богу. Я уже было подумала, что ты переехал. Чарльз, я бы хотела тебя увидеть…». Офицер уже расставлял солдат в виде цветочных фигур и сердец, управлял оркестрами и развёртывал парады, артиллерия пускала фейерверки, а по рекам плыли эсминцы и палили из пушек холостыми.
«Конечно, Лара, куда мне прилететь за тобой и забрать, где мне отыскать прощение за всё, что я натворил?»
«Нет, Чарльз, ты всё неправильно понял. Дело, дело в том, что я выхожу замуж, и я бы хотела, чтобы ты был нашим свидетелем на свадьбе».
Тут же внезапно возникшая на небосводе вражеская авиация начала кидать бомбы, а летящие следом штурмовики прочёсывали местность в поисках выживших. Мысли бежали из города и прятались в убежищах. Офицер свернул ставку и на Фольксвагене укатил в безопасный лагерь.
Чарльз опешил. «Какая наглость! Она позвонила мне сейчас, спустя многие годы, чтобы сказать ЭТО?» Он в сердцах разбил трубку о противоположную стену, но старушка была ещё жива и подавала из динамика сигналы бедствия.
В дверь застучали приставы, чтобы отдать хозяину новые квитанции.
День продолжался…
Чарльз Хайман быстрее рассовал мысли по углам своего сознания, пока они не принялись ворчать и жаловаться, впрочем, так же часто он засовывал в карманы брюк пахнущие носки. Он пренебрегал ясностью, отдаваясь во владение потоку из причудливых образов, так далёких от его жалкой жизни, что начинал уже верить в реальность происходящего, как тут же начинал звонить, разрываясь от потуг, будильник, либо стучали приставы, разносящие квитанции о задолженностях, либо он сам просыпался от собственного запаха.
На этот раз он, стоя в одних трусах и нацепленном возле двери соседским тапком, пытался вспомнить, что же было вчерашним вечером, заодно держась за дверной косяк, чтобы не рухнуть от беспомощной усталости, но мысли уже успели спрятаться, и Чарльзу ничего не оставалось, кроме как дойти до туалета и закончить этим подвигом сегодняшний день.
Судьба была к нему, как обычно, неблагосклонна. В туалете кто-то заперся и блевал, а значит, надо было спускаться на этаж ниже. Мысли выстроились в слово «Чёрт!», а их хозяин отправился на балкон, надеясь, что в такое раннее утро по кустам не будут шнырять придурки с камерами, добывающие материалы для программы «Morning Laugh», и на участке не встанет кемпингом кучка иностранных туристов, которых стало многовато в последнее время.
За исключением испуганной кошки, ему никто не помешал. Пошатываясь, он вернулся в комнату и обнаружил, что ворвавшийся сквозняк от открытого балкона раскидал повсюду листы и туалетную бумагу.
Мысли повторили привычное построение, а офицер добавил: «Да шло оно…».
В принципе, день был закончен, и, чтобы не попасть под град несуразностей и неурядиц, которые с ним ещё могли произойти, он направился к постели, если так можно было назвать лежащую на стальных упорах картонку, на которую было натянуто покрывало, и покоилась смятая подушка.
Однако, полежав десять минут, Чарльз увидел не райские острова, где с пальм сами падают и разбиваются кокосы, и по пляжу гуляют молоденькие девушки, но какой-то режущий звук, сменяющийся змеиным шипением, угрожал его покою, и он открыл глаза и понял, что это надрывается его телефонная трубка, молчавшая годы по причине того, что никому в целом мире он был не нужен.
Мысли ещё не успели построиться, а их хозяин от удивления с намотанным на ногу одеялом бежал к столу, свободной рукой расшвыривая в стороны преграждавшие путь бутылки.
Офицер разворачивал в сознании плакат с изображением той, которая его так нелепо бросила. Лара. Вторая рука ухватилась за провод, и стареющая, вся покрытая пылью трубка совершила в воздухе сальто-мортале и больно ударила обидчику по щеке, правда тот этого удара не заметил.
В его голове проносилось вихрем, как они встретились первый раз в пригородном автобусе, как состоялось их первое свидание на заледеневшем озере, и как они лежали, взявшись за руки, и смотрели на безумно далёкие звёзды, пытаясь вспомнить и найти хоть одно из созвездий, как уже изрядно захмелев от переполнявшего их шампанского и чувств, пытались на ночь глядя добраться до её дома, чтобы уже там свалиться на мягкий ковёр и уснуть.
И тут из динамика послышался сначала треск, а затем голос. Он кричал «Алло, Алло, Чарльз! Ты меня слышишь?». А он уже мысленно кричал ей в ответ: «Конечно, милая моя, приезжай. Я забуду всё, что ты мне говорила в последний раз, мы уедем из этого прогнившего города подальше, к морскому побережью, снимем домик и будем жить ещё лет сто. Мы заведём белого Лабрадора, и он будет по утрам прибегать на кухню, почуяв запах свежего пудинга. А я возьму газету и буду зачитывать тебе последние новости. Но всё это будет неважно, потому что мы будем вместе, и это самое главное!».
Но губы лишь проговорили сухое «Да», а в ответ дунуло:
«Ну, слава Богу. Я уже было подумала, что ты переехал. Чарльз, я бы хотела тебя увидеть…». Офицер уже расставлял солдат в виде цветочных фигур и сердец, управлял оркестрами и развёртывал парады, артиллерия пускала фейерверки, а по рекам плыли эсминцы и палили из пушек холостыми.
«Конечно, Лара, куда мне прилететь за тобой и забрать, где мне отыскать прощение за всё, что я натворил?»
«Нет, Чарльз, ты всё неправильно понял. Дело, дело в том, что я выхожу замуж, и я бы хотела, чтобы ты был нашим свидетелем на свадьбе».
Тут же внезапно возникшая на небосводе вражеская авиация начала кидать бомбы, а летящие следом штурмовики прочёсывали местность в поисках выживших. Мысли бежали из города и прятались в убежищах. Офицер свернул ставку и на Фольксвагене укатил в безопасный лагерь.
Чарльз опешил. «Какая наглость! Она позвонила мне сейчас, спустя многие годы, чтобы сказать ЭТО?» Он в сердцах разбил трубку о противоположную стену, но старушка была ещё жива и подавала из динамика сигналы бедствия.
В дверь застучали приставы, чтобы отдать хозяину новые квитанции.
День продолжался…
Обсуждения Лара