Красавица Леночка: Прощание с Сучкой

Джонни: Зачем меня искать, я разве скрываюсь от Вас?

Джонни: Вы так хотите из меня сделать ядрёного суслика?

Трололо: Эффект неожиданности. А Вы?
Джонни: А что я?
Трололо: Вы совсем не опасаетесь стать ядрёным сусликом?

Джонни: Нет. Я ничего не делаю, чтобы им стать.
Трололо: А если это произойдёт внезапно?
Джонни: Ядрёный суслик подкрался незаметно? Не думаю.

Трололо: Да.
Трололо: Это плохо.
Джонни: Почему?
Трололо: Если вы его не видите сейчас, это не значит, что его нет.

Трололо: Плохо, что Вы такой разумный.
Трололо: Ему с Вами тяжело.
Кому ему? Суслику?!– недоумевал про себя Джонни
Трололо: Вот я Вам и надоела. А Вы говорили... Ещё немножко осталось, и будет красная карточка.

Джонни: Бедный суслик!
Джонни: Красной карточки не будет! Не дождётесь!
Трололо: Ваше молчание и немногословность я буду воспринимать как жёлтую карточку.

Джонни: И если Вы увидите красную карточку
Джонни: Красный цветочек
Джонни: То у меня мог просто интернет пропасть
Джонни: А других контактов Вы не знаете
Джонни: Но это не значит, что Вас удалили
Джонни: Или отправили в невидящие
Трололо: Это значит, что мою личность растоптали!
Трололо: Вытерли ноги
Трололо: И прогнали вон грязными тряпками!
Трололо: Погнали из аськи поганой метлой! Логично!
Джонни: Моё молчание может быть связано с тем
Джонни: Что мне позвонили
Джонни, впрочем, тут же понял, насколько абсурден был бы такой вариант, учитывая, в какое время они обычно переписывались с Иркой, но не стал исправлять или уточнять сказанное

Джонни: Что я вышел на кухню приготовить пожрать
Джонни: Ядрёные свиньи это любят, не знали?
Джонни, как обычно, нравилось называть себя свиньёй, и если у пошёл такой разговор, то непременно ядрёной! И готовить себе пожрать он мог действительно и среди ночи, даже помня о том, насколько это вредно для его слабого здоровья.

Джонни: Я Вас не гнал и не собираюсь!
Трололо: Слушайте, я вижу логику, я все поняла!
Джонни: И какую логику Вы видите?
Трололо: Дела, за всем стоят какие-то дела, от которых зависит моя судьба!

Джонни: Какие дела, вы о чём?
Трололо: Процесс завершён! Фарша...
Джонни: То есть у меня в голове уже фарш?
Джонни: Ну ладно, в таком случае пошёл готовить котлеты!

С одной стороны, Джонни начинала утомлять эта беседа. Получалось, ещё одну ночь своей жизни, которых у него и так осталось немного, он провёл в бессмысленном разговоре, от которого, скорее всего, пользы не будет не Ирке, ни ему. Но с другой – ему было как-то совестно, неловко оставлять свою собеседницу именно сейчас. Что-то в её манере разговора с ним в эту ночь его явно пугало. Эти прежде не свойственные ей, лишённые логики переходы от одной темы к другой по косвенным аналогиям, какие обычно случаются у шизофреников, нестабильность её эмоционального состояния в целом... Джонни не мог толком понять, почему, но в ту ночь у него сформировалось стойкое ощущение: если он сейчас уйдёт из аськи, прервав нить их беседы, Ирка может сотворить с собой что-нибудь ужасное. Поэтому Джонни, раз уж ему не судьба была по этой причине выспаться, пытался хотя бы согласовать с Иркой возможность для себя отвлечься на некоторое время на более осмысленные дела, сохраняя при этом иллюзию виртуального наблюдения за ней.

Трололо: До свидания!
Джонни: Пока-пока!
Но Ирка словно не хотела уходить, но в то же время ничего не писала в отсутствие Джонни. Минут через двадцать она поинтересовалась:

Трололо: Приготовили котлеты?
Джонни: В процессе! Думаете, так просто котлеты из собственного мозга приготовить?

Трололо: Не просто. Я всё понимаю. Дело ответственное. Непростое.

Джонни: Ага, сейчас как слеплю что – нить – отпишусь.

Трололо: Удачи!
Джонни надеялся, что Ирка как-нибудь свалит из аськи, и он пойдёт спать. Ему не хотелось самому оставлять её под предлогом лечь спать пораньше, т.к. она наверняка интерпретирует это как попытку сбежать от неё. С такими, как она, нужно обращаться осторожнее – кто знает, какие драматические фокусы она может выкинуть?

Однако Ирка не выходила из аськи. Через сорок минут она написала:

Трололо: Это сложнее, чем я думала.
Джонни не знал, относилось это к приготовлению им котлет из своего мозга или чему-то ещё, пока через несколько минут Ирка не продолжила:

Трололо: Если я тупая и никчемная, но почему мне многие кажутся тупее меня? Это мания величия или ещё один минус тупости?

Трололо: Почему меня так раздражают люди в чате?
Трололо: С кем общаться-то?
Трололо: Я хочу пообщаться, но меня все бесят. Что это вообще за ерунда? Я Вам пишу даже бОльшую тупость, чем все те люди, которые меня раздражают. И я это осознаю. Однако, они меня раздражают почти с первого сообщения.

Трололо: Поэтому я лучше буду писать сюда. Вы, как я поняла, не против.

Джонни: Что сложнее?
Джонни: И чем они Вас бесят?
Джонни: Нет, я же сказал, что не против. Пишите, сколько влезет.

Трололо: Сложнее слепить котлеты.
Трололо: Словами. Почти любыми.
Трололо: Сложнее, чем я думала, в смысле, вы долго лепили их.

Джонни: А, да мне свой мозг стало жалко.
Трололо: Да, мозг это святое, берегите мозг. )))
Джонни: Я долго медитировал: стоит – не стоит.
Джонни: Потом стал готовить муляж из цветной капусты.

Джонни: При изготовлении которого ни один мозг ни одной свиньи не пострадал.

Трололо: ))))))))))
Трололо: Почему свинья-то?
Джонни: Ну вот так уж сложилось. Вы же видите аватарку!

Трололо: Да.
И тут же Ирка неожиданно сменила тему:
Трололо: В субботу пойду на какую-то пьяную вечеринку.

Джонни: Куда? На какую-то?! Вы даже не знаете, на какую?!

Трололо: Надо идти! Может, там, наконец, напьюсь. Раз на корпоративе не получилось.

Джонни: А что значит надо?
Трололо: Надо общаться. Надо жить. Чтобы было потом, что вспомнить.

Трололо: Ха-ха. Ни фига! Надо жить по-настоящему!
Трололо: Я всё знаю. Мне нравится сидеть за компом. И общаться в аське.

Трололо: Но я не хочу, чтобы так прошла вся жизнь.
Трололо: Чтобы весь смысл был в сообщениях, которые иногда даже никто не читает.

Трололо: Это неправильно. Смысл должен быть в чём-то другом.

Трололо: Хотя бы в реальном общении.
Трололо: Хоть кому-то стать нужной в реале. Завести друзей. Жить хотя бы для друзей. Знать, что если ты придёшь, тебе будут рады, а если тебя не будет, то кто-то расстроится.

Трололо: А не писать сообщения в никуда, сводя весь мир к монитору.

Но тут же, словно вернувшись в реальность нереальности, бесперспективности, с одной стороны, найти себе компанию в реальной жизни, а с другой – обрести самодостаточность, Ирка продолжила:

Трололо: Так смешно всё это!
Трололо: Потому что мне плевать, читаете вы или нет. Просто у меня есть эмоции, все они придуманы мной, можно так существовать и полностью автономно.

Трололо: Отныне мой блог будет здесь.
Трололо: На это можно, конечно, не обращать внимания.

Трололо: Но всё равно в глубине души будет немного неприятно, даже если не признаваться себе в этом.

Трололо: А Вы воспитанный человек и гадость не скажете, в крайнем случае, будете просто игнорить.

Трололо: А это не так страшно.
Трололо: Поэтому блог лучше вести здесь.
Трололо: Мне не нужен общий доступ
Трололо: Мне нужен хоть кто-то.
Трололо: Я вам благодарна за возможность, которую Вы мне предоставили, писать, и не получать в ответ обсирательства.

Трололо: Это всё и смешно и грустно.
По мере приближения утра, точнее, того времени суток, которые нормальные люди (а не такие, как Ирка и Джонни, называют утром) её речь становилась всё менее логически связной:

Трололо: Ночь сегодня прикольная, почти как тогда, когда я по лесу гуляла, даже лучше.

Трололо: Только машины откапывать с утра не надо будет.

Трололо: Тогда снега было больше.
Трололо: Больше нечего написать, но хочется.
Трололо: Вот оно, опять пусто.
Потом Ирка процитировала фрагмент рассказа, когда-то сочинённого ею, который Джонни нашёл трогательным:

«Иду по дороге. Дорога расплывается передо мной. Люди, идущие навстречу, смешиваются в бессмысленную воронку, от которой исходит какая-то неживая энергия. Энергия безразличия имеет негативную природу, потому что когда проходишь мимо человека, излучающего её, получаешь новую порцию осознания своего одиночества. А когда с надеждой пытаешься заглянуть в безразличные лица, получаешь этой энергии больше и больше. Она занимает в тебе место, которое должно быть заполнено чем-то другим. Она опасна тем, что когда поглощает полностью, совсем не оставляет места для жизненной силы. Одиночество в толпе ощущается болезненно. Одиночество странника, добровольно ушедшего в лес жить в землянке – это целостность. Он сам порождает в себе путём духовной работы положительную энергию. Это человек со знаком плюс, хотя для кого-то он одинокий, но на самом деле это не одиночество, а именно целостность и независимость.

При добровольном осознанном одиночестве нет желания заполнить пустоту чёрт знает чем: потреблять, потреблять, потреблять без конца, потреблять хоть что-то, пускаясь в самообман, приумножая одиночество и пустоту в себе. Люди в Москве в своей массе похожи на воронку серой бессмыслицы. Если долго смотреть на сплошной поток, то хочется вырваться, поскорее убежать от него, только бы не стать его частью. Быть как можно дальше, хотя бы запереться дома. Тут пусто. Но лучше пустота, чем голодный пустой взгляд человека, сидящего напротив тебя, который c удовольствием поделится с тобой энергией одиночества».

Трололо: А это кусок моего бредового рассказа.
Монолог Ирки, в который трансформировалась их виртуальная беседа в отсутствие реакции со стороны Джонни, становился всё более мрачным и самокритичным:

Трололо: Мне кажется, Вам действительно лучше удалить меня.

Трололо: А то я как спам.
Трололо: Или, в переводе на русский, мусор.
Трололо: Бестолковый, бессмысленный кусок материи, одарённый некоторым количеством энергии, чтобы печатать бестолковые сообщения. И всё.

Трололо: А главная деталь, доказывающая, что я настоящий спаммер – это однообразность.

Трололо: Одно и то же. Спаммер всегда пишет одно и то же.

Трололо: Мне не хрен делать.
Трололо: Молочко пью. Сука такая, не заработала на него.

Трололо: Ну, бывает, ничего страшного. Сейчас мало кто имеет совесть.

Трололо: По крайней мере, я не одна такая.
Трололо: И даже я не самая плохая. Есть и хуже в мире люди.

Трололо: А Вы в шашки любите играть?
Трололо: А на какой из кавайных смайликов Вы похожи?

Джонни подумал спросить у Ирки, что такое «кавайные смайлики», но не успел. Она написала:

«Ну ладно, фтопку. Поучу что-нибудь к институту», после чего вышла из аськи.

Джонни пошёл спать, наконец, но, несмотря на очень позднее, точнее, даже уже раннее (утро) время долго не мог уснуть. Его не оставляли мысли об Ирке. У него было мрачное предчувствие, даже уверенность, что она может наложить на себя руки. По крайней мере, попытаться. Однако в отсутствие других способов контакта с ней, помимо аськи, из которой Ирка уже вышла, Джонни всё равно ничем не мог ей помочь, а потому, повертевшись ещё немного, уснул.

Мрачные прогнозы Джонни оправдались, правда, лишь частично. Несколько дней подряд Ирка ему не писала и вообще ни разу не появилась в аське. Однако через неделю, в ночь на тот самый день (22 февраля) когда умер Женя, она выписалась из специализированного лечебного учреждения и собиралась в другое, но прежде чем отправиться туда, связалась с ним. В разговоре Ирка рассказала ему о том, как в день прошлой их беседы «наелась таблеток, как убогая тварь». С одной стороны, Джонни был рад, что она жива, но с другой стороны, его очень настораживала её ещё большая «самокритичность»:

Трололо: Нормальные люди не боятся, что их мясо размажет по асфальту и мозги растекутся.

Значит, я тоже ненормальный!– подумал Джонни, прочитав эту её реплику. Впрочем, в своей неадекватности он в любом случае не сомневался.

Трололо: А оставлять себе последний шанс – это удел мрази.

Джонни: Почему мрази?
Трололо: А кто?! Мразь не может довести дело до конца!

Трололо: Человек может, а мразь – нет! На то она и мразь!

Потом Ирка сказала: «Я завтра поеду в психушку, в платную. По-моему, лучше было сдохнуть. Вам не кажется?» После чего пояснила, как после того как она «таблеток наелась и не сдохла», поскольку вовремя откачали, её «батя заставил сделать выбор между платной и бесплатной, куда меня хотели отправить после таблеток». По словам Ирки, отец сказал ей: «собирайся, тебя дурка ждёт!»

Под влиянием драматических событий 22 февраля Джонни решил на следующий день поделиться своими впечатлениями от случившегося с Леночкой. Он рассказал ей о том, как утром был рад тому, что Ирка была жива, как ходил весь день с этой мыслью, пока уже вечером не наткнулся на мёртвого Женю, и теперь эти драматические происшествия в совокупности вызывали у него навязчивые мысли о смерти.

Реакция Леночки была если не предсказуемой (Джонни, наверное, не смог бы предвидеть её конкретные слова), то, во всяком случае, объяснимой задним числом. Она заявила, что ей жалко Женю, но не Ирку. Вероятно, в отсутствие (в силу её психопатии) способности испытывать человеческие чувства, в данном случае жалость, Леночка воспринимала случившееся с чисто прагматической точки зрения. С этих позиций мёртвый Женя, очевидно, уже никоим образом не мог претендовать на финансы Джонни, которыми по очевидной причине интересовалась и она. Поэтому покойника можно было и пожалеть.

Иначе дело обстояло с Иркой. Во-первых, вероятно, Леночка не предполагала, что Джонни может интересовать молодую или даже не первой свежести женщину иначе как с точки зрения развести его на деньги. Поэтому Ирка представлялась Леночке в некотором роде конкуренткой, претендовавшей на нужный ей самой весьма ограниченный ресурс. Во-вторых, даже совершенно бескорыстное общение другой женщины с Джонни могло помочь ему чувствовать себя не таким одиноким, а потому мешать Леночке манипулировать его скорбной психикой.

Впрочем, несмотря на ясность общей картины, Джонни было всё же любопытно почитать, как Леночка раскроет эту тему. Она писала:

«Жалко соседа. Друзей всегда жалко, если они были настоящими и не предавали (читая эту фразу, Джонни невольно цинично усмехнулся о том, какой «настоящей» и «не предающей» Леночка выступала по отношению к своим друзьям). А вот девочку не жалко. Извини (это фальшивое извинение Леночки Джонни находил очень показательным – произнося его, она как бы констатировала его неравнодушие к Ирке, по крайней мере, к судьбе последней). Либо это полная выдумка с её стороны, чтобы привлечь к себе внимание... А если это так на самом деле, то это дурость. Люди борются со смертельными болезнями. С раком, СПИДом. Цепляются за жизнь, как могут. Её бы в хоспис. На экскурсию. Или поработать санитаркой, чтобы мозги на место встали... Есть такая книжка, «Вероника решает умереть». Посоветуй своей больной. Там и про таблетки, и про дурку, и про желание жить, когда до смерти остается неделя. Но таким людям не объяснить – они не поймут. Здесь либо жизнь научит, либо она добьется того, чего хотела, и на этом конец. Вообще нужно стараться держаться от таких подальше – это бывает заразительно».

Джонни с интересом читал Леночкины разглагольствования на эту сильно волновавшую его тему, пусть даже они были по большей части пением с чужого голоса. Соответственно, ему хотелось продолжить этот разговор. Но специально просить Леночку о чём-либо глупо, т.к. скорее вызовет с её стороны прямо противоположное поведение хотя бы из садистских побуждений. Поэтому Джонни решил пойти по другому пути – разозлить Леночку, спровоцировав с её стороны вербальную агрессию в его адрес, чтобы в процессе она смогла как следует высказаться. С этой целью Джонни сказал: «Ты повторяешь чужие слова, но даже не стремишься понять таких людей. Я просто знаю, каково это и что она чувствует». Как Джонни и предполагал, Леночка рассердилась:

«Я же говорю, это заразно. Ты от неё заразился. Или она от тебя. Полнолуние сегодня и вчера было. Психам самое оно. Она больна. Ты ей не поможешь. Мозг не вправишь. Это только жизнь. Я писала об этом выше».

Чтобы ещё немного простимулировать Леночку на дальнейшие рассуждения, Джонни сказал, что ему действительно трудно будет радикально помочь Ирке. У него слишком мало времени. Тем более, он сам собирается помирать. Леночка разозлилась ещё больше:

«Господи, какой же ты, а? Блин! Кроме мата, ничего в голову не приходит! Вперед! Удачи в этом деле! Да что об этом говорить? Чего ты ждёшь-то? Сделал, и всё!»

Джонни решил направить рассуждения Леночки в более реалистичное русло, заметив, что он не думает о самоубийстве. Напротив, он очень хочет жить. Просто здоровье у него очень слабое, а потому...

Но Леночка уже разошлась. Её понесло:
«А раз так, то тогда заткнись (это я по-хорошему пишу) про эту тему! Ты болен! Мне жаль, извини. Мне стыдно. Мне стыдно за тебя! Как так можно?! Мне тут на собеседовании сказали, что у нас в стране самый лучший генофонд женщин, и самый худший – мужчин. Я еще поспорила! Ан, нет. Человек был прав! Дураки вы все!»

Потом, игнорируя вопрос Джонни о том, каким образом у мужчин и женщин оказался разный генотип (половые хромосомы + митохондриальная ДНК?– строил он догадки про себя относительно возможного биологического механизма такого контраста в «генофондах», не получив ответа от собеседницы), Леночка продолжила. Она, изумляя собеседника работой своей фантазии, прямо на ходу сочинила мрачную историю, словно специально предназначенную, чтобы напугать Джонни, поселив в его сознании дополнительный страх от очередного осознания того, насколько хрупка человеческая жизнь, которая может оборваться в любой момент:

«У нас в подъезде умер парень 3 дня назад. 23 года. Когда он умирал, моя мама заходила в подъезд. У него внезапно остановилось сердце. 23 года! Ау! Люди! А у него мать, жена, брат, друзья (интересно, это перечисление предназначено напомнить мне о том, что у меня нет ни матери (уже), ни брата, ни жены, ни даже друзей и вообще кого бы то ни было, кто бы мог сожалеть о моём уходе из жизни?– подумал Джонни).

А уж коль вы сами собираетесь, то делайте и молчите. Может, тогда бог не будет забирать тех людей, которые жить хотят, которые каждый день молятся об этом».

Джонни робко прокомментировал: «Так пусть хотят, кто ж им мешает-то? Я не верю в бога, кстати».

Но Леночка не унималась:
«А я не верю в людей! Я к тому, что если все желающие свести счеты с жизнью сделают это, то, может, места в аду или раю временно закончатся, и те, кто хочет жить, может, поживут еще чуть-чуть».

Джонни был изумлён восприятием Леночкой ада и рая как ограниченных ресурсов. Подобную позицию, впрочем, занимали и многие другие, нередко высокопоставленные, деструктивные личности. Так, «Общество Сторожевой Башни», где заседали главари секты Свидетелей Иеговы, постоянно внушало своей пастве стремление попасть в пресловутые сто сорок четыре тысячи праведников. Ибо, как говорится, «много званых, а мало избранных».

Тем временем Леночка артистично продолжала:
«Как же стыдно! Мне жаль. Я не понимаю, никогда не понимала, почему те, кто хочет умереть – выживают, а те, кто хотят жить – умирают».

Вместо ответа, Джонни после долгих раздумий решил прокомментировать слова собеседницы, которые вдруг показались ему обидными: «Генофонд женщин, генофонд мужчин... Если каким-то женщинам не нравится генофонд мужчин здесь, они могут валить на х** в ту страну, где генофонд мужчин лучше. Может, их там ласково примут и используют по назначению. А мы уж тут сами как-нибудь себя удовлетворим!»

Но Леночка пояснила насмешливо:
«Мне это говорил мужчина. Забей. Он просто хотел произвести впечатление. Но если бы он мне сказал, что собирается покончить жизнь самоубийством, то я бы дурку вызвала, или убежала бы, так чтобы пятки сверкали. Гы :) Хотя я и так убежала. Но не в этом дело. А знаешь, сколько ему лет?! 66! Наверное, есть о чем задуматься!»

Леночка не ответила на вопрос Джонни, какое отношение имеет к существу вопроса возраст престарелого пи***лиза, рассуждавшего про генофонды, а продолжила своё нравоучение:

«Выше нос, мой милый друг! Всё будет хорошо! Но людям редко везет просто так. Для этого нужно перестать гундеть и начать что-то делать. И от таких людей, как эта твоя подруга, нужно держаться подальше. А не искать их специально. Пойми, ты им не поможешь. А вот найти человека, с которым ты в один момент покончишь жизнь самоубийством – пожалуйста. Можно сделать целью своей жизни! Прикольно, да? Вместо того, что бы растить сына, например, путешествовать по миру, или просто делать людям добро, а в ответ получать их сияющие глаза и улыбку...»

Джонни не стал интересоваться у Леночки тем, откуда у него может взяться сын, учитывая, какая «насыщенная» у него была личная жизнь, дабы не сбивать её с ритма рассуждений. Она же тем временем решила поставить ему в пример себя:

«Ты знаешь, а ведь у меня в своё время были такие же мысли. Но я списываю это на возраст и неудачное стечение обстоятельств».

Джонни не переставало восхищать её умение переводить стрелки личной ответственности на никак не зависящие от неё факторы. Как удобно, блин, а то винишь, понимаешь, себя во всём,– думал он мечтательно. А Леночка, между тем, увлечённо продолжала:

«Хотя, что уж там говорить... Есть бог, или его нет. Но жизнь меня не особо балует. Я бы сказала, наоборот. И если бы я так себя вела, то уже собиралась бы умереть тысячу пятьсот миллионов раз. Поэтому и пишу, что стыдно, батенька. Цени то, что имеешь. Даже если это самая малость. У других и этого нет. А если голова болит – я образно – то займи руки. Как я уже выше написала, устройся санитаром в хоспис. Людям помогай, да так, чтобы, приходя домой, ты падал от усталости. А с утра все по новой».

Джонни выразил недоумение: «Зачем санитаром? У меня есть работа!»

Но Леночка нашла, что сказать:
«Это не та работа! Ты должен так за*бываться, чтобы сил не было ни на что! А знаешь, что я делаю, когда так паршиво, что выть хочется? Или ты думаешь, это состояние у одного у тебя такого? Пресс качаю, или отжимаюсь, пока не упаду. Ну снотворное – это на крайняк. Феназепамчик. Правда, глюки от него. Либо можно всю квартиру трижды перемыть, чтобы потом сил не было ни на что – тогда и мозг отключается».

Джонни хихикнул, представив, как Леночка отжимается от пола. Вот так сказала!– подумал он. В действительности, конечно, Леночка отжималась только от своих хахалей, когда те платили ей за это достаточно денег.

Потом Джонни вспомнил истории о том, как Джон Уэйн Гейси и Тед Банди злоупотребляли валиумом (диазепамом), и недоумевал, зачем было принимать транквилизатор людям, у которых, по его представлениям, не было и не могло быть особой тревоги, по крайней мере, столь сильно выраженной, как у него. Теперь же и Леночка упоминала приём препарата из группы бензодиазепинов (феназепама), причём в количестве, достаточном, чтобы вызвать «глюки». Интересно, что в мозгу у психопатов делает столь привлекательными для них эти, казалось бы, совершенно не предназначенные им средства?– удивлялся Джонни. Вслух же он прокомментировал только последнюю часть Леночкиной тирады: «О да, мою квартиру перемыть... Это же надо до пола добраться сначала, при всём, что тут навалено».

Но Леночка настаивала: «Вот когда ты 36 часов подряд, не переставая, будешь это делать: убирать, драить, мыть, тогда я бы посмотрела, как ты о самоубийстве заговоришь! Единственная мысль – упасть и уснуть, причем неважно где, хоть на полу».

Джонни попытался возразить: «А причём тут самоубийство?! Не я же собирался его совершать, правильно? Я говорил вообще о другом человеке!»

– Да ты ноешь об этом постоянно!
– О чём я ною?
Леночка ответила ему насмешливо:
«Перечитай, что ты пишешь! О том, как ты собираешься помирать. Мол, тебе пора и всё такое. Короче, не переписывать же мне тебе это всё! Хотя я могу скопировать!»

После этой реплики Леночки, Джонни почувствовал потребность завершить разговор, становившийся для него всё более неприятным и в котором он не видел перспектив конструктивного, информативного развития. Тем более, судя по времени, его собеседнице всё равно скоро идти спать. Поэтому он поспешил подытожить. Подводя итог разговора, Джонни сказал, что все люди разные. Например, у него очень слабое здоровье, но при этом он очень хочет жить. Соответственно, ему хочется говорить об этой своей проблеме с другими. К тому же, как он пытался когда-то объяснить Леночке, в людях разное количество тревоги и страха – у кого-то меньше, а у других гораздо больше. И всегда очень просто гнобить и гораздо сложнее понять тех, кто не похож в этом плане на тебя. Тем более, предрасположенность испытывать страх на самом деле по большей части заложена в человеке от природы и значительно усиливается некоторыми заболеваниями, когда специальные системы организма чувствуют угрозу самому бытию индивида. Конечно, психолухи обычно втирают своей аудитории на эту тему совсем другое, но они просто лгут, чтобы нажиться на этом.

Есть и другие люди, кому при нормальном, казалось бы, «физическом» самочувствии постоянно плохо морально, и они не могут никак выбраться из депрессии. Для кого-то, вероятно, такое состояние вообще связано с аномалиями биохимических и прочих процессов мозга, а потому в значительной степени, опять-таки, не является результатом их осознанного выбора. Другие же становятся жертвами обстоятельств или даже неблагоприятного взаимодействия своих в остальном положительных черт (например, доброты и доверчивости) с жестокими реалиями окружающего мира. Многие по недалёкости своей любят упрекать таких людей в их «слабости» и «безвольности», опять-таки, даже не пытаясь их понять.

Джонни также хотелось упомянуть тех, у кого из-за специфического дефекта (судя по всему, врождённого) эмоционального мира нет возможности развить в себе совесть и сострадание. Такая патология личности толкает их на путь деструктивного поведения, обрекая становиться предметом гнева и ненависти со стороны многих пострадавших. Но, если так разобраться, эти люди на некотором фундаментальном, причинном уровне также не виноваты в своём неблаговидном поведении!

Однако об этом Джонни было непросто начать говорить с Леночкой, как минимум, по следующим двум причинам:

Во-первых, она сразу поймёт, на кого намёк, и разозлится, а ему совершенно не хотелось завершать этот в остальном неплохой для него разговор её агрессией в его адрес;

Во-вторых, настаивая на том, чтобы другие относились с пониманием к его неспособности избавиться от некоторого базового, экзистенциального страха и постоянного «нытья» на эту тему, готов ли он проявить подобную толерантность к невозможности для Леночки обзавестись совестью, а главное, к тому, как это неизбежно проявляется в её поведении?

К сожалению, положа руку на сердце, Джонни не мог похвастаться наличием у него удовлетворительных ответов на эти мучившие его вопросы. А потому не решался завести об этом разговор с Леночкой. Она, впрочем, сама очень просто разрешила его дилемму, сообщив, что скоро пойдёт спать.

Казалось, Джонни стоило быть довольным итогами беседы, в ходе которой ему удалось разговорить Леночку на столь волновавшие его темы. И в то же время, закрыв скайп, он чувствовал на душе тяжёлый, неприятный осадок. Джонни догадывался, чем было вызвано такое гнетущее ощущение.

Критикуя Ирку и ей подобных, Леночка описывала не свои чувства. Нет! Ведь их у неё не было – по причине эмоционального дефекта она их попросту не могла испытывать! Люди с серьёзными социальными проблемами, постоянной сильной тревогой, депрессией, а также со специфическими физическими заболеваниями (как в случае Джонни) не вызывали у неё даже презрения – ей было на них совершенно наплевать, только и всего. Их жизненные затруднения были для неё максимум лишь удобными недостатками, слабостями, уязвимостями, используя которые, она могла попытаться эксплуатировать их для удовлетворения своих эгоистических интересов за их счёт.

В то же время, Леночка много общалась с обычными, «нормальными» людьми – в основном типичными представителями столичного офисного планктона. А потому хорошо знала, как такая среднестатистическая публика относится к проблемным, «неадекватным» личностям, с чем бы ни были связаны житейские сложности последних – будь то болезнь или душевные терзания. Для нормальных людей они были обычно лишь отбросами, человеческим мусором, так или иначе заслужившим свои несчастья!

В свою очередь, сами эти «неблагополучные» люди, то и дело сталкиваясь с таким отношением к себе, раз за разом тщетно пытаясь выстроить с окружающими дружбу и романтические союзы так, чтобы их не обманывали и не использовали, а ценили, любили и уважали, со временем начинали интернализировать такое восприятие. Теперь унизительные ярлыки, прежде неоднократно навешиваемые им окружающими, раковой опухолью врастали в их душу, становясь имманентными элементами самооценки и тем самым необратимо разрушая перспективы обретения радости и внутренней гармонии.

Джонни находил очень символичными даты тех драматических событий, о которых он рассказал Леночке. Его сосед Женя умер накануне 23 февраля – очень странного, мягко говоря, как бы праздника. С одной стороны, властям государства было наплевать на имевшую место в этот день когда-то давно, в 1918 году, первую победу Красной Армии. Ведь фактически их политика, по сути, прямо противоположна по отражаемым ею классовым интересам тому, за что сражались в своё время рабочие и крестьяне под руководством большевиков. Более того, власти сами словно старались дистанцироваться от этого события, обозвав дату «Днём защитника Отечества».

Зачем же тогда вообще отмечали эту дату? Увы, причины могли быть вполне прагматичными. Например, в этом были заинтересованы различные индустрии, которым удобнее найти новый повод навязать свой товар, нежели усовершенствовать его по существу и удовлетворять реальные нужды потребителей. И в этом плане дополнительный «красный день календаря», когда людям волей-неволей приходилось не только покупать своим близким подарки, но и «накрывать стол», отмечая событие, приходился очень кстати. А дальше уже дело техники: политшлюхи в депутатских креслах нажимали нужные кнопки, продвигая интересы толстосумов, у которых они были на содержании.

Сомнительный праздник получал дополнительную идеологическую окраску как аргумент в «войне полов». Женщины, любившие распинаться о том, как много представители противоположного пола им должны, называли эту дату днём «настоящих мужчин, защитников и добытчиков». Но вот незадача: далеко не все носители соответствующих биологических признаков могли считаться таковыми. Так, бедный тщедушный Женя, сосед Джонни, как ни старался, не мог полноценно ощутить себя ни защитником, ни добытчиком. И хотя он не жаловался на это явно, со стороны можно было заметить, как это тяготило его. Вероятно, в первую очередь именно от такого гнетущего чувства Женя пытался совершить побег в мир грёз химического комфорта, сначала злоупотребляя алкоголем, а потом и пробуя курительные смеси, пока в тот злополучный вечер 22 февраля это не привело к трагической развязке.

Ещё более абсурден «праздник» 14 февраля. Ведь люди, по-настоящему любящие друг друга, могут и без него жить с постоянным ощущением торжества, и им для этого не нужно устанавливать специальные даты на официальном уровне. Так, в своё время, в отсутствие особых дней, советские рабочие могли десятилетиями быть преданными своим колхозницам, и подобное можно сказать о многих представителях тогдашней научно-технической и творческой интеллигенции. А когда почти ни у кого нет настоящих чувств и подлинной душевной близости, беззаветной преданности другому человеку; когда само слово «любовь» означает сделку по купле – продаже половых актов, так называемый день святого Валентина – лишь повод для дельцов сделать деньги на продаже бессмысленных подарков, торжествах и иных атрибутах пира среди чумы. Но труднее всего 14 февраля приходится безысходно одиноким людям, волею суровой судьбы оказавшимся на обочине культуры нарциссизма. Некоторые из них даже чувствуют сильное искушение «отметить» этот «праздник» попыткой суицида. И тогда на алтарь рекламно-коммерческого фарса приносятся человеческие жизни, в том числе совсем юные. Одной из таких жертв сомнительного праздника оказалась Ирка, для которой день святого Валентина стал символом безвозвратного крушения надежд обрести любовь...

Теперь Джонни хорошо понимал, чем его так расстроил разговор с Леночкой. Какую бы позицию ни занимали другие, «нормальные» люди, он категорически отказывался следовать им в том, чтобы рассматривать саморазрушительное поведение Жени и Ирки, свидетелем драматических результатов которого ему довелось стать, как «естественную самоликвидацию биомусора».

Так, для кого-то, несомненно, Женя был пьяненьким неудачником, которому не удалось достичь уровня потребления хотя бы на уровне средних стандартов. Но в памяти Джонни он остался просто хорошим работящим человеком, готовым протянуть руку помощи товарищу, не задаваясь вопросом о личной выгоде. И кто знает, быть может, у самого Жени не было богатств именно потому, что он отдавал так много другим, не ища выгоды?!

Что же касается Ирки, то, вероятно, она была не самым продуктивным членом общества. Но, по крайней мере, Ирка хотя бы стыдилась этого. А потом, чем она хуже множества содержанок и стерв, манипулирующих мужиками и ведущих откровенно паразитический образ, но при этом ещё строящих из себя неизвестно что на ровном месте, когда у них на самом деле за душой нет ничего, кроме дырки промеж ног?! А главное – Ирка была одной из очень немногих людей в его жизни, не искавших выгоды в общении с ним. Ей просто нужен был в его лице человек, который выслушает её и, по крайней мере, постарается понять, несмотря на все различия между ними – в возрасте, увлечениях, жизненных ориентирах и т.д.

И Джонни иногда было даже интересно с ней, особенно если удавалось узнать от неё новые занимательные истории о других необычных людях. Например, когда она рассказывала про свою однокурсницу, которая «раздевала» бутылки, а потом из этикеток делала им халаты. Как объяснила Ирка, девушка разрывала этикетку строго по центру; на бутылке рисовала купальник; потом отрывала от этикетки длинную полоску и использовала как ремешок для халата; затем подгибала упаковку сверху, одевала на бутылку и подвязывала ремешком. Получалась бутылка в халате. После этого подобным образом наряжалась другая ёмкость, только в более «мужском» стиле. Наконец, бутылка – «мальчик» приближалась к «девочке», снимая с себя и с неё «одежду» и заливая свою партнёршу йогуртом. Как пояснила Ирка, такую процедуру демонстрации «свидания» девушка сопровождала неприличными комментариями.

Конечно же, эта необычная история очень заинтересовала Джонни. Ему сразу сильно захотелось пообщаться с девушкой, наделённой такой нестандартной фантазией. Нет, разумеется, не для того, чтобы излить на неё (а ещё лучше в неё!) свой йогурт (хотя он, наверное, был бы не против и этого, представься ему такая возможность!), а попытаться понять, как она дошла до жизни такой. Однако это, к сожалению, было невозможно.

Потом в ту же самую ночь Ирка рассказала про своего школьного учителя, который брал белый листок бумаги и ел, откусывая от него кусочки с разных сторон. Естественно, Джонни, услышав эту историю, недоверчиво поинтересовался: «он глотал эту бумагу?!» Но Ирка заверила его: «Мы видели, как он её ел, но не замечали, чтобы он ею плевался! (Поэтому, мол, поглощаемым им листочкам бумаги оставалось лишь перевариться, либо со временем покинуть желудочно-кишечный тракт учителя с другой стороны, чему школьники по понятным причинам свидетелями быть не могли). Когда переставал говорить, в то время как мы писали контрольную, например». Потом Ирка добавила некоторые дополнительные штрихи к портрету учителя: «Его называли гусь за то, что у него была очень длинная шея, <а также он носил> свитера, её подчёркивающие, и наклонённая вперёд походка, но не сутулая. Он был очень маленького роста с короткими ножками и очень быстро выходил из себя – мог кинуть в нас мелом». А Джонни, впечатлённый этой историей, комментировал: «Ну и гусь! Конечно, чтобы быстро выйти из себя, длинные ноги не нужны!» Последнее, впрочем, Джонни знал и по себе, т.к. и сам быстро начинал злиться, несмотря на свой маленький рост и коротенькие свиные ножки.

Ирка же тем временем рассказала ещё про одну яркую личность из своего института:

«А сейчас у нас преподаватель есть¬¬... Просто звезда, я его обожаю! У него самый широкий диапазон звучания. От баса, до настоящего женского голоса. Он начинает говорить нормальным голосом, потом увлекается, говорит всё дольше и дольше, у него постепенно кислород кончается, и он начинает звучать как девушка. При этом к тому же очень загадочно улыбается!

А ещё, когда читает лекции, очень быстро ходит по аудитории и то и дело обо что-то спотыкается. Иногда он так стремительно идёт к окну, рассказывая что-то, что мне становится страшно за него – вдруг он не успеет остановиться! Но он так же быстро меняет траекторию, и идёт обратно, при этом грызя ручку время от времени. Иногда ручка на 2 трети скрывается у него во рту, и мне опять же становится страшно. Очень классный препод!»

Однако теперь Джонни прекрасно понимал: его общение с Иркой, по сути, исчерпало себя. После её попытки уйти из жизни и принудительной госпитализации в дурку, сначала в одну, потом в другую, она оказалась прочно в руках тех, кто был решительно настроен вернуть её обратно в стадо «нормальных» людей, и соответственно ему говорить с ней было больше не о чем. Поэтому внимание Джонни снова всё больше переключалось на Леночку.

Следующая его встреча с ней принесла ему, (по крайней мере, частичную) разгадку феномена, повергшего его вначале в некоторое недоумение. Джонни был очень удивлён тем, что теперь, когда Леночка опять стала видеться с ним, начиная с 16 февраля, она ни разу ещё не попыталась стрельнуть у него деньги. Нет, разумеется, Леночка каждый раз жрала за его счёт в ресторане, но он прекрасно понимал, что только ради этого она не стала бы с ним встречаться. Конечно, Леночка не раз упоминала, что она теперь безработная, а потому вроде как должна, по идее, особенно нуждаться в деньгах, однако ни разу при этом даже не попыталась развить тему до конкретного запроса о «материальной помощи», и это Джонни не могло не настораживать. Он всё чаще начинал погружаться в тревожные раздумья: «интересно, что эта сучка задумала на сей раз?»

Ситуация начала возвращаться в привычное русло в их третью встречу. Как объяснила Леночка, чтобы устроиться на работу, ей теперь приходится часто ездить на собеседования, а у неё даже денег не осталось купить себе проездной на метро. Не найдясь сказать ничего умнее, Джонни в ответ изобразил сочувственную мину и произнёс настолько грустным и сострадающим тоном, насколько у него получилось изобразить: «это печально». Леночка, разумеется, была недовольна услышанной репликой, а потому, скривив своё очаровательное личико в презрительной гримасе, заявила: «Ну да, ты только это и можешь сказать! А потом кто-то обижается, когда ему говорят про то, какой генофонд мужчин в нашей стране!» –Тебе не понравился мой ответ? – Ой, нет, что ты! Твой ответ, конечно же, замечателен. Только это, знаешь, всё эмоции, которые, как говорится, в карман не положишь! К сожалению, я не могу использовать твою печаль, которую ты мне здесь выражаешь вместо реальной помощи и конкретного решения вопроса, в качестве транспортного средства или хотя бы проездного билета на метро! Поэтому мне толку от неё как-то...

Джонни внезапно почувствовал, как при этих словах собеседницы, представлявших удивительно наглую и беспардонную попытку развести его на деньги, у него внутри начала клокотать ярость. Стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы голос его не дрожал (хотя на практике это у него не очень получалось), он произнёс цинично-ироничным тоном: «Я догадываюсь, к чему ты клонишь своими разговорами про генофонд мужчин и прочее. Только я тебе не жених, а потому не понимаю, с какого хрена (при этих словах его голос стал более резким и начинал подрагивать от раздражения) я должен на свои ограниченные средства содержать нахлебницу!»

В ответ Леночка презрительно усмехнулась и сказала: «Содержать?! Ты так называешь свои несчастные подачки, за каждую из которых ты всякий раз скорее удавишься?! Иди предложи бомжихе под забором такое «содержание» – она у ближайшего винного магазина себе щедрее кавалера найдёт!»

Потом, с садистским удовлетворением наблюдая всё более мрачное выражение лица Джонни, отражавшее его внутренние переживания, когда он слышал её обидные слова, она продолжила надменно-пренебрежительным тоном: «А ничего, что я каждый раз встречаюсь здесь с тобой и слушаю твоё нытьё, как тебе плохо, как ты помираешь и всё такое?! У тебя много друзей, которым ты можешь об этом рассказать? Есть на всём белом свете хотя бы одна женщина, которая захочет быть с тобой, как с мужчиной, да хотя бы просто общаться, ради твоего охренительно богатого внутреннего мира?! А у меня желающих полно! Так почему же ты решил, что я, такая позитивная девушка, которой очень многие мужчины всерьёз интересуются, буду тут с тобой заниматься благотворительностью?! Должна же быть какая-то, так сказать, социальная справедливость!»

Наблюдая нечто подобное, чей-нибудь чужой разговор со стороны, Джонни, наверное, усмехнулся бы тому, как паразитическая сучка рассуждает о «социальной справедливости», разумеется, в её собственном извращённом толковании этого понятия. Однако в данной ситуации ему было совершенно не до смеха. У него возникло невыносимое желание встать и так у*бать этой твари по роже ногой, чтобы ЧМТ, полученная ею в результате падения воображаемой сосульки на Белорусской показалась ей ерундой в сравнении с этим и она раз и навсегда утратила свой грёбаный «позитив».

Но как только Джонни гневно подумал об этом, ему неожиданно стало совсем нехорошо. Овладевшая им злость начала душить его в слишком буквальном смысле – ему стало трудно дышать. Сердце быстро колотилось. Наверняка поднялось давление. Джонни вдруг представил себе, что подумает сучка, если он прямо сейчас умрёт после её слов, и при этой мысли его охватила самая настоящая паника. Но ему ещё нельзя и демонстрировать ей свой дискомфорт, чтобы не доставлять этой твари садистское удовлетворение! А как это можно скрыть, когда тебе ТАК ПЛОХО?!

Джонни принялся успокаивать себя тем, что у психопатов снижена способность чувствовать эмоциональные состояния других людей, а потому Леночка могла не заметить, или, по крайней мере, недооценить происходившее с ним в те минуты. И, естественно, когда ему в итоге удалось немного взять себя в руки, у него не было желания продолжать неприятный разговор. Леночка, как ни странно, также не стала развивать тему.

Немного придя в себя, Джонни невольно задумался о той социальной ловушке, в которую попадают многие хорошие, добрые, доверчивые люди. Один из сценариев может выглядеть примерно так. Живёт себе человек... Скромный, необщительный, не будучи всё время на виду, он не пользуется особой популярностью. И тут появляется в его жизни милая такая с виду, очаровательная девушка, которая говорит ему: «Ты очень хороший, ты мне нравишься». На тот момент, наверное, он мог бы и ещё кого-нибудь заинтересовать, но был для этого, пожалуй, слишком робким, пассивным, не совсем уверенным в себе, чтобы развивать необходимые для этого социальные контакты. А эта сама проявила инициативу. Естественно, он тает. «Милая» же девушка, на лесть которой он повёлся, самым подлым и беспардонным образом использует его. После чего, выкачав из него до дна нужные ей ресурсы, оставляет.

У парня вполне закономерно после такого масса негативных эмоций. Депресняк. Ему теперь ещё сложнее найти себе компанию. Ведь практически всем нравятся оптимистичные, радующиеся жизни люди, а не такие мрачные, брошенные неудачники вроде него. К тому же окружающие, как свойственно обывателям, нередко рассуждают в соответствии с гипотезой «справедливого мира»: раз его оставили, значит, было за что! А ему теперь ещё и труднее доверять людям.

Но время идёт. И в какой-то момент измученность одиночеством и связанный с этим необоснованный оптимизм перевешивают разум и ресурсы критического мышления, в результате чего бедный парень идёт, словно овца на заклание, когда его поманит очередная вся такая из себя «позитивная девушка», сулящая ему, что именно она-то уж точно его оценит.

Такой цикл эксплуатации нередко повторяется не один раз. Причём в ловушке оказываются не только мужчины, но также, и даже чаще, пожалуй, женщины. Представляя себе, как это происходит, Джонни задумался о том, как сделать так, чтобы агрессивно – паразитические «позитивные» юноши и девушки не могли безнаказанно промышлять подобным образом за счёт хороших, ни в чём не повинных людей.

Однако долго раздумывать в тот момент над этим глобальным вопросом Джонни не мог. Ему необходимо было решить, как поступить с конкретной сучкой здесь и теперь, покупать ей проездной или нет. Конечно, первой возникшей у него мыслью было послать её на х**. К тому же, для этого в те дни было очень подходящее время: если она прекратит с ним общаться, то останется как дура без подарка на 8 марта. Опять же, экономия.

Но тут же у Джонни возникли совсем другие мысли. Он подумал: «а если вдруг в ближайшее время я внезапно умру?» Учитывая постоянно плохое самочувствие, головокружения и чувство нереальности, такой вариант, наверное, был объективно не просто «ипохондрическим страхом», как такие опасения квалифицировали бы психолухи, а вполне реальной опасностью. Но тогда те деньги, которые он сейчас жалеет потратить на Леночку, знакомство с которой помогло понять ему столь важные вещи в жизни о природе добра и зла, в отсутствие у него наследников достанутся вообще чужим, а к тому же, наверное, и без того не бедным людям.

Кроме того, не дав ей денег, и тем самым, как следствие, прекратив с ней общение, он лишит себя возможности дальше изучать её необычный, удивительный внутренний мир. Альтернативных же источников оригинальных, не «книжных» знаний о таких патологических личностях у него не было и, к сожалению, не предвиделось. Особенно после того, как после нескольких месяцев ночного бдения на сайте «супер эксперт» в качестве «психолуха – консультанта» ему так и не удалось встретить ни одной жертвы психопата, которая в интимных подробностях поведала бы ему всю подноготную своего «избранника». Последние же разговоры с Леночкой про Женю, Ирку, «депрессивное нытьё» и «позитивную девушку» он находил хотя местами и очень обидными для себя, но в то же время весьма информативными, раскрывающими ему глаза на важные вещи в жизни, касающиеся даже не только психопатов.

Под влиянием таких мыслей, когда Леночка на выходе из ресторана улыбнулась ему и спросила: «ты купишь мне проездной?», Джонни покорно кивнул, и они направились к кассе. После покупки билета, однако, Джонни неожиданно стала терзать обида по поводу собственной щедрости. Получается, эта сучка опять меня развела?– подумал он злобно. Тем более, она вроде и бросила ему «спасибо», но сделала это скорее как нечто само собой разумеющееся, словно ей вернули долг. Но поскольку было глупо упрекать человека, когда ты сам согласился помочь ему материально, Джонни, стремясь хоть немного успокоить своё уязвлённое самолюбие, заявил ей снисходительным тоном папаши, выдающего непослушной блудной дочери деньги на карманные расходы: «Вот видишь? Что бы ты делала без меня?!»

После этих его слов Леночка совершенно неожиданно повернулась к нему и резким враждебно-презрительным тоном сказала: «Ну конечно! Как же я без тебя жила все эти месяцы, в которые мы с тобой не виделись?!» На этом, однако, её выходка не закончилась. Она достала из сумочки проездной и засунула его Джонни в карман со словами: «На, возьми обратно! Если тебе жалко для меня, то мне не нужно! Я обойдусь!»

Джонни был в шоке. Леночка этим жестом ставила его в совершенно идиотскую ситуацию. Билет, который купил ей Джонни на свои деньги, был для него самого совершенно бесполезен, т.к. у него был ещё собственный, также с небольшим сроком годности. Но ему незачем было столько ездить! К тому же, для него с его отвратительным самочувствием в последнее время каждая поездка куда бы то ни было на метро была самым настоящим испытанием. Получается, ему придётся выкинуть билет с кучей неиспользованных поездок, купленный на свои кровные!

Одна мысль об этом была для Джонни невыносима, вызывая у него сильную тревогу. Сам он расценивал такие вещи как проявление обсессивно-компульсивного расстройства или «невроза навязчивых состояний». Например, ему нередко приходилось доедать пищу, которой, будучи голодным, он себе приготовил слишком много, а потому не мог съесть за короткое время. Он очень боялся микробов, а потому сильно переживал, но всё равно старался сожрать свой «корм» без остатка, дабы не выбрасывать. Подобным образом ему бывало очень сложно каждый раз расставаться со старыми, ненужными вещами, которые оставались для него словно старые друзья, давно утратив свою сколько-нибудь осмысленную практическую ценность. Соответственно, его дом наполнялся бесполезным хламом, через который со временем становилось уже трудно перешагивать, не рискуя получить значительную травму.

Подобные наклонности к патологическому собирательству нередко наблюдались у стариков. Многие обыватели, люди, далёкие от учений об устройстве человеческого мозга, связывали такое поведение пожилых людей с гипертрофированной бережливостью тех, чей характер формировался в полные лишений послевоенные годы. У Джонни, однако, была на сей счёт несколько иная теория. По его мнению, немаловажную роль в таком патологическом накопительстве играли дефекты/дегенеративные процессы, подобно тому, как, скажем, у людей (в основном, в пожилом возрасте) развивается деменция. Его мама, кстати, в последние годы своей жизни также практически ничего не выбрасывала, в результате чего её комната со временем доверху наполнилась подшивками шарлатанской газетёнки «Будь здоров», в которой рассказывалось, как лечить практически все болезни методами уринотерапии и т.д.

С ужасом подумав обо всём этом, Джонни принялся жалобно мямлить Леночке о том, как же он теперь будет сидеть с этим ненужным ему, по сути, проездным и всё такое. Она же презрительно сказала ему: «Это уже твои проблемы! Раз тебе жалко для меня...» Но через какое-то время, когда они уже подходили к месту, где им предстояло разойтись по домам, видимо, осознав непрактичность своего импульсивного решения вернуть проездной, Леночка сказала: «Что же ты молчишь? Почему тебе трудно сказать: Лена, я был неправ, спрячь пожалуйста, свою гордость и возьми обратно проездной?!» Но Джонни продолжал идти, не произнося ни слова, и только махнул рукой. На этом они в тот день расстались.

По пути домой, Джонни немного успокоился. Теперь, когда он мог размышлять более хладнокровно, поведение Леночки представлялось ему нездоровым в своей абсурдности. Получалось, она хотела паразитировать на людях и чтобы они были этим довольны. Но так не бывает! При всей безграничной доброте человека, которого ты пытаешься использовать, в нём рано или поздно взыграет стремление восстановить попранную ею справедливость. Причём не в том, разумеется, извращённом смысле, как эта «позитивная девушка» её понимает.