Костер рябины красной

Ирэнка - заводила во всех делах. Ей не было равных ни в танцах, ни на различных конкурсах и олимпиадах, а готовила она – пальчики оближешь. Языки, музыка, живопись – казалось, все дается ей легко. Единственная любимая дочь уже немолодых родителей она не была эгоистична. Просто передавала данную любовь дальше, одаривала ею окружающих. Так бывает у людей светлых и легких.

Ирэне пророчили блестящее будущее: аспирантура, защита, научное открытие, нобелевская премия. Только так и не иначе. Но Ирэнка выбрала любовь. Все недоумевали: как такая необычная девушка могла выбрать совершенно приземленного парня. Не красавец, не спортсмен. И учился-то средненько. А Ирэнка восхищалась им как божеством. Видела только его, слышала только его. И была счастлива даже снисходительной улыбке. Но что-то наверно там было в этой улыбке. И к концу четвертого курса Андрей и Ирэна поженились.

Встретились мы с Ирэной только года через два: она быстро забеременела и перевелась на заочное. Я тоже вышла замуж, родила ребенка, попутно закончила институт. Семейные проблемы настолько затянули меня, что мы перестали даже созваниваться. Как-то, наскоро одевшись, я выскочила в магазин за хлебом. Редкие свободные минуты! Дочка постоянно плакала, я все время не высыпалась, качая ее на руках.

На улице царила золотая осень: теплая, яркая, рассыпная. Столько удивительных красок, умела бы, нарисовала. «Рябины в этом году много, - подумалось мне. – Значит, зима холодная будет».

Заглядевшись по сторонам, я наткнулась на девушку с коляской. Мальчишечка лет двух, в костюмчике-тройке, чинно сидел и держал в руках веточку с ягодами рябины. Меня поразило, что маленького ребенка одели как джентльмена, даже платочек выглядывал из кармашка.

- Маруся, ты? – вскрикнула молодая мама.
- Ирэна, - выдохнула я. – Как же рада тебя видеть!
Волосы воронова крыла уложены в парикмахерской, небесно-голубой костюм, элегантные лодочки. Рассматривала Ирэнку и понимала, что я выгляжу прямо противоположно: небрежно одетая растрёпа.

Подруга закружила меня:
- Маруська, смотри какая осень! Я люблю осень! И рябина! Смотри сколько рябины! Это так красиво!

Я улыбнулась:
- Ты все такая же, Ирэнка! Я помню: ты всегда любила все самое необыкновенное. Даже рябину любила есть.

- Но это же так вкусно! И необычайно красиво! Посмотри: даже Кирюше нравится.

И она с обожанием посмотрела на сына, который, улыбаясь чему-то своему, разглядывал крупные рябиновые ягоды.

Я снова улыбнулась:
- Помнишь, на картошке читали: Горит костер рябины красной…

Ирэна подняла на меня свои маслиновые глаза и грустно продолжила:

- Но никого не может он согреть…
Потом встрепенулась, посыпались вопросы: ты как, ты где? Но даже без ее ответов я понимала, что у Ирэнки все замечательно: любимый муж, любимый сын, любимый дом, любимая работа в школе. Да, она не защитила диссертацию, не оправдала надежд мамочки, папочки и наших профессоров, но оказывается ей это и не надо. Самое главное – Андрей ее боготворит. Ухоженная, счастливая подруга была словно заморская яркая пичужка, залетевшая случайно на север. Я с сожалением посмотрела на часы: надо было уже кормить дочь. Договорившись обязательно созвониться, мы снова расстались. И, не смотря на то, что мы действительно перезванивались по праздникам, снова расстались еще на десять долгих лет.

… Обои почему-то постоянно отваливались. Я раздраженно думала о том, что муж всегда на работе, что детям давно пора есть, а я еще ничего не приготовила. Что в ванне куча стирки, в кресле еще не доглаженное белье. А на рабочем столе плачут две стопки непроверенных тетрадок.

Я разгладила еще мокрые обои на стене. Отошла, посмотрела на свою работу. Медленно, словно нехотя, только что наклеенная полоса стала отваливаться.

- Нет! – в отчаянии закричала я.
Сразу же прибежал весь мой колхоз: дети, собаки, кошки.

- Мама, что случилось?
Одновременно зазвонил телефон.
- Мама, это тебя. Какая-то Ирэна.
- Маруська, я тут рядом. Твоя дочка сказала, что ты клеишь обои на кухне. Сейчас поднимусь, помогу тебе.

На всю жизнь я запомнила, как мы клеили эти обои. С песнями, с веселыми анекдотами, с моими двуногими и четверолапыми помощниками. С хохотом и визгом, с прыганьем и душевными разговорами. С Ирэной всегда было легко. Женщина-праздник! «Как же повезло ее семье!» - думала я. Мы приготовили ужин на свеженькой кухне, постелили скатерть на стол. У Ирэнки всегда был бзик на кухонные скатерти.

- На обеденном столе, - учила она, - всегда должна быть красивая белая скатерть!

- Но, Ирэна, дети ее сразу испачкают! – возражала моя прагматичность.

- Постираешь! – веселилась Ирэнка. – У меня всегда лежит льняная накрахмаленная скатерть.

- Ну да, - опять возражала я, - у тебя, наверно, есть, кому ее стирать, а у меня и так ванна полна белья.

- Конечно, у меня есть, кому стирать, - соглашалась подруга. – Я меняю скатерть каждый день. Скатерть – это уют дома. За столом на ужин все родные рядом. Это праздник, когда собирается вся семья. А праздник должен быть во всём.

Забегая далеко вперед, я скажу, что скатерть на моем обеденном столе во все времена и годы – явление обыкновенное. Ирэнка оказалась права: в семье должна быть объединяющая и поддерживающая символика дома.

Поужинав, я пошла провожать подругу.
- Ирэна, мы толком-то и не поговорили.
- Ты знаешь, я чудесно провела время!
- Но глаза у тебя почему-то грустные, - не унималась я.

- Смотри, снова осень, - перевела она разговор.
- И снова много рябины, - кивнула я. – Ирэн, у тебя кругом символы. А рябина для тебя что означает?

- Любовь, - задумчиво улыбнулась подруга.
- Но ведь она горькая, - удивилась я.
- Так и любовь горькая.
- Разве? Ирэна, а у тебя все в порядке?
Она подняла на меня свои маслиновые глаза. В них было столько боли, что я вздрогнула.

- Знаешь, мне кажется, что Андрей меня разлюбил.
Я засмеялась:
- Этого просто не может быть!
Ирэна с грустью ответила:
- Он больше не ужинает с нами.
- Ну и что,- всплеснула я руками. – Это еще ничего не значит! У него много работы. Ну почему, если мужчина перестал смотреть на любимую женщину с обожанием, то она сразу думает, что он ее разлюбил. Мужчины те же люди, и у них случается кризис.

- Он часто не приходит домой ночевать, - с трудом произнесла Ирэна. – А если приходит, то напивается. Дома, на глазах у меня и сына.

- Андрей начал пить? – удивилась я. Да, вот это действительно плохо. Напиваться в одиночку – это уже алкоголизм.

Ирэна посмотрела мне прямо в глаза.
- Не один, - с нажимом произнесла она. – Я наливаю себе, чтобы ему меньше досталось.

Я не верила своим ушам.
- Ирэнка, женщина спивается быстро. А женский алкоголизм неизлечим. У тебя же сын.

- Да, я очень люблю Кирюшу, - кивнула она своим мыслям,- но без Андрея мне ничего не нужно. Знаешь, я даже хотела броситься под машину, вышла на дорогу, но один молодой человек буквально втянул меня на тротуар.

- Ты с ума сошла! Абсолютный эгоцентризм! Не подумала о матери, о сыне, о судьбе того человека за рулем в конце концов!

- Почему я должна о них думать?
Я попятилась:
- Да что же такое ты говоришь, подружка моя? Нельзя же из-за этого терять рассудок! Сколько их, кобелей, бросают жен с детьми! И женщины продолжают жить ради детей. И у тебя будет все хорошо. Там, на дороге, тебе был дан шанс, еще один. Начать жизнь снова.

Ирэна встряхнула красивой челкой, словно отгоняя тяжелые мысли.

- Да, конечно, у меня будет все хорошо. Ты извини, поплакалась тебе немного. Не бери на себя.

Мы обнялись, и я помчалась в свой зоопарк. Любимый и светлый: дети занимались своими делами, животные неизменно были рядом с ними.

Через неделю вечером раздался звонок. Хриплый измученный голос прошелестел в трубку:

- Маруся, он уходит! Приезжай, пожалуйста! Я этого не выдержу!

- Ирэна, ты?
- Маруся, милая, приезжай! Он уходит СОВСЕМ! Он меня бросает!

И дальше вой раненой волчицы. И обезличенные звуки телефонной трубки: пи, пи, пи.

Я оглядела неприбранное стойло своего зоопарка: детские вопрошающие глаза, испуганные прижавшиеся к ногам морды, опять не глаженное белье, наполовину приготовленный ужин.

- Ну что, мои хорошие? Потерпите? Я быстро вернусь.

Все та же осень моросила дождем. Как будто что-то мерзкое пробралось в мою душу. Холодно и ветрено. Погода, созданная для горячего чая, шоколада, теплого пледа и интересной книги. Миллионы женщин любят осень, потому что она капризна, как женщина: то улыбается, то плачет, то отворачивается, то нежно хихикает и нашептывает теплые слова на ушко. Я всегда любила осень. Но сейчас на душе скребут кошки. Как-то в юности, в институтской компании, кто-то из девчонок сказал:

- Я сравниваю себя с тем самым красно-желтым помятым листиком, безжалостно втоптанным в землю и пинаемым случайными прохожими…

Ирэна тогда возмутилась:
- Но ведь есть и такие, кто соберет яркий букет, занесет домой и будет всю жизнь наслаждаться яркими красками осени… Нужно только научиться говорить «привет»…

Андрей был еще дома и нервно швырял свои вещи в открытый чемодан.

- Хорошо, что ты приехала, - сказал он мне вместо «здравствуй».

- Мы столько лет не виделись! Хоть бы сказал «привет»!

- Думаешь, сейчас это действительно важно? – он остановился и внимательно посмотрел мне прямо в глаза.

Я кивнула.
- Да, конечно. А где Ирэна?
- Я положил ее в спальню на кровать. Даже накрыл пледом, - зло произнес любимый муж моей подруги. – Но Кирюшу одного все-таки не хотелось оставлять. Поэтому я рад, что ты приехала.

- Андрей, я ничего не понимаю, мы долго не виделись, но все же объясни, что случилось, ведь ты так ее любил, - бормотала я, пытаясь остановить Андрея.

Мужчина перестал собирать вещи, снисходительно посмотрел на меня и молча указал рукой на кресло. Я села. Андрей нервно закурил и начал изливать душу:

- Я больше так не могу! Не могу смотреть в эти безумные глаза пугливой лани. Не могу смотреть в эти всепрощающие глаза. Да, я давно не люблю Ирэну. У меня другая женщина. И есть от нее ребенок, дочка. Кирилл всегда будет моим любимым сыном, и я никогда его не брошу. Ирэна все это давно знает, но не хочет меня отпускать. Я жалел ее. Но легче-то от этого не становилось. От безысходности стал иногда выпивать. Она, боясь, что я сопьюсь, стала садиться со мною. И – посмотри, что получилось – разве это женщина лежит в нашей спальне.

Я молча встала и открыла дверь в другую комнату.
Человек активно создает сам свой рай и свой ад. Многие люди думают, что рай и ад находятся где-то снаружи, где-то вне их. Они думают, что рай или ад ожидает их в конце жизни. Однако они здесь и сейчас. В каждый миг своей жизни человек сам выбирает между адом и раем. Когда разум замутнен – это и есть врата ада. Когда же ты осознан, когда владеешь собой – это врата рая. Человеческий разум - это рай и ад. Это могущественное средство стать другим: стать тем, кем ты хочешь. Всё находится в нас самих, и любой выбор делаем мы сами. И только от нас по большому счету зависит, где мы будем завтра.

Я аккуратно прикрыла дверь спальни.
- Скотина!
- Да, - Андрей захлопнул крышку чемодана. – И все это видит сын. Мне его жалко. Такая мать!

- Ты – скотина! – выдохнула я. – Это ты довел ее до такого состояния! Это как же сильно нужно любить!

Я не выдержала, слезы полились по щекам.
-Да не надо мне ее любви! Такой любви! Да и не каждому её Господь даёт. Многим он её даёт вкупе с «демонами». На тебе минотаврика (похоть твоя) и на тебе любовь (душа твоя). А сам сидит да глядит: кто ж победит душа или похоть. А мы щедро кормим своих демонов отборной жирной пищей, часто и не задумываясь, что сами растим монстров внутри себя, которые потом сожрут и нас, и нашу любовь, и нашу душу. А любовь остаётся вечно голодной. И так вот постепенно минотавры побеждают чувства. Однако жирной пищей быстро наедаешься: слишком сытная. И хочется уже чего-то другого: и тепла, и души, и любви. Но обычно бывает, что любовь уже к этому времени умерла... и остаётся пустота...

- И ты эту пустоту заполнил другой женщиной?
- Не вини меня, так бывает. С ней я снова обрел душу.

- А как же любовь? Великая, всемогущая, всепрощающая?

Андрей усмехнулся:
- Так ее надо беречь, хранить, растить из зародыша в любовь, чистую, светлую, и отступающую перед всем. Тогда она будет сильной и сможет держать на цепи минотавриков, чтобы они служили ей (Любви) верой и правдой. Вот тогда будет и страсть, и любовь, и кайф для души и для тела. Береги ее, Маруся! Я не смог. Извини.

Дверь громко хлопнула. А я сидела оглушенная до тех пор, пока не услышала, как кто-то скребется из-за двери детской. Кирюша!

- Мама опять болеет? – робко спросил худенький мальчик.

Я кивнула.
-И часто мама стала болеть?
-Часто. Иногда я приношу ведро к ее кровати, и ее туда тошнит.

- А как же она на работу-то ходит? – удивилась я.
- Ходит, - кивнул не по-детски серьезный мальчик. – Утром встает под ледяной душ, накрасится и идет на работу. Правда, даже утром она злая и раздраженная. А мне ее жалко, она хорошая. Только несчастная.

Я обняла Кирюшу и заплакала. Потом резко встала: нельзя пугать ребенка, ему и так плохо.

- Ладно, пойдем, покормлю тебя. Наверно, твоим родителям некогда было это сделать.

Кухня встретила нас чистотой и изумительной белизной скатерти. Я недоуменно попятилась. Кирюша посмотрел на меня и пояснил:

- У мамы пунктик: кухня должна быть стерильной и обязательно – белые накрахмаленные скатерти. Она меняет их каждый день.

- У вас приходящая домработница? – поняла я.
- Да нет же, мама все делает сама. Она бы никогда не пустила постороннего человека хозяйничать на свою кухню.

- А как же она…, - я не знала, как подобрать слова, - успевает все?

- А, - махнул рукой мальчик, - это первое, что она делает, когда просыпается. Она говорит, что две вещи женщина не может не сделать, даже если весь мир рушится.

- Да, да, помню: она не может выйти из дома не накрашенной и оставить немытую посуду. И она крахмалит скатерти даже, - я опять споткнулась, - во время болезни?

- Она может забыть меня покормить, - вздохнул Кирюша, - но она всегда стирает, крахмалит и гладит скатерти…

…Так потекла моя жизнь «с Ирэной». Я то жалела ее до слез, то злилась до топота ног.

- Ирэна, остановись, скоро будут видеть и на работе. А Кирюша, тебе его не жалко?

- Жалко, - затравленно улыбалась подруга. – Только мне очень грустно.

- Конечно, грустно. Только грустить не нужно. Отпусти мужа в новую жизнь и начни жить сама. Вспомни, как классно снова собираться на первое свидание, узнавать человека, постепенно сближаться. Разве не хочется еще раз это пережить?

- Чужой мужчина? – ужасалась Ирэна. – Не Андрей? Неет, не могу! Душу вынули, загубили.

- Это ты сама ее загубила, Ирэна! Пожалей себя.
- Хорошо, я тебе обещаю, я брошу пить.
А через несколько дней звонок ночью:
- Приезжай, плохо мне!
- Ирэна – ночь! У меня семья, дети! Приеду утром.
- Ааа, у тебя семья! А у меня ее нет! Не приедешь – повешусь. Прямо сейчас.

Сначала я верила всем пьяным бредням и неслась по первому зову. Но прошло время, и я поняла, что это всего лишь шантаж.

Удивительно, но Ирэна продолжала ходить на работу. Коллеги списывали ее состояние на болезнь, на разрыв с мужем.

- Ирэна, сама ты с этим уже не справишься! Давай полечимся!

- Ты что меня за алкоголичку держишь? Да я геометрию даю с музыкальными композициями. Знаешь, как меня на работе ценят? У меня класс, мы же с ними в походы ходили.

И снова пьяные слезы.
- Ирэна, ну давай попробуем…
Все безрезультатно.
Под утро – очередной звонок:
- Приезжай! Я готова лечиться.
- Ирэна, давай немного поспим, и я приеду.
- Нет, у меня больше не хватит решимости. Эти демоны. Они всегда со мной. Ты знаешь, вечером я была в Храме.

- Ты в Храме? – сонно удивилась я.
- Всю ночь они меня мучали, терзали. Только сейчас отпустили. Но это ненадолго. Пожалуйста, приезжай!

Это уже был уже не крик раненого животного, а человека, который умолял о помощи.

Я вызвала такси.
Зеленые выкрашенные стены, решетки на окнах.
- Ирэна, ты справишься!
Испуганный взгляд:
- Я постараюсь.
- Буду приходить каждый день. И не волнуйся за Кирюшу. Он пока поживет у меня.

Взгляд стал безжизненным. Санитары забрали Ирэну.
На следующий день подруга накинулась на меня с воплями:

- Это ты меня сюда засадила!
Свидания временно запретили. Недели через две Ирэна начала приходить в норму. Я приносила еду, мы совершенно спокойно разговаривали.

- Зачем я живу? – тихо вопрошала Ирэна.
- Чтобы жить. Чтобы любить.
- Кого?
- Сына, например.
- Я чувствую себя старой.
- О чем ты говоришь? Ты еще достаточно молода.
- Молод тот, у кого живое сердце, живой и ищущий ум, кто сохраняет молодость души. Его жизнь наполнена смыслом, который он находит благодаря непрестанным поискам и усилиям, сильно, тонко и глубоко проживая все, что с ним происходит, благодаря богатству его внутреннего мира.

- Все это у тебя было.
- Вот именно: было.
- Глупости, все вернется. Ты еще молода.
- Быстро стареет человек любого возраста, если его сердце черствеет, душа и ум опустошены, а жизнь лишена смысла.

- Человек сам строит свою жизнь. Нужно лишь научиться делать правильный выбор.

- На самом деле выбор, который мы делаем, всегда один и тот же: либо голова, либо сердце. Либо мы выбираем стабильную и спокойную жизнь, оставляя без внимания потребности души и сердца, осуждая себя на жизнь пустую и бессмысленную. Либо мы выбираем потребности души и сердца, жертвуя многим из того, что обеспечивало нам стабильную и спокойную жизнь.

- Я не понимаю, Ирэна, о чем ты говоришь. Потребности души и сердца – это, прежде всего, - мои дети.

- Мне этого мало.
- Давай сначала справимся с болезнью.
Подруга грустно улыбалась и снова уходила за зеленую дверь.

А еще через несколько дней мне позвонил главврач: Ирэна сбежала.

Я немедленно собралась и поехала к ней домой. В квартире было пусто и безжизненно. Дверцы шкафов одиноко поскрипывали. Внутри зияла пустота. Не было и множественных бусиков-колечек, подаренных Андреем.

Через неделю подруга объявилась сама. Раздался телефонный звонок:

- Привези мне Кирилла. Только сама не приходи. Не хочу тебя больше видеть!

- Ирэна! У тебя все в порядке?
- Пока тебя рядом нет, все в порядке. Вези мне сына!

И снова холодное: пи, пи, пи…
С тяжелым сердцем я отвезла Кирилла, попросила звонить, если что.

Целое лето ничего не было слышно от них. Я закрутилась с детьми на даче, потом подготовка к школе заняла еще некоторое время. Подходила очередная осень.

Как-то вечером зазвонил телефон. Я беру трубку, а там радостный женский голос цитирует Есенина:

- Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком .
- Ирэна! – узнала я голос подруги.
- Снова осень! Ты не находишь, как красиво за окном? Выходи! Я в кафе возле твоего дома.

- Ты уверена?
- Прости, прости, я тебя обидела, но тогда я была невменяема, сама понимаешь. Приходи, пожалуйста, я тебя жду!

Кафе было залито ярким оранжевым светом, кое-где оставляя полутемные участки. Ирэна сидела за столиком в самом дальнем углу кафе, у окна. Красивая и яркая, как всегда. И только подойдя поближе, я с горечью увидела и темные круги под чуть опухшими веками, и другие множественные изменения кожи.

- Здравствуй, Маруся! Я рада, что ты пришла! Кофе?
Я удивленно посмотрела на одинокую чашечку кафе, стоящую перед подругой.

- Да, я не пью уже больше месяца.
Заинтересованная, я присела и заказала себе чай. Никогда не была кофеманом. А качественный, правильно заверенный чай – это всегда здорово.

- Рада, что ты справилась со своей болезнью! Что помогло тебе в этом?

Казалось, Ирэна напряглась.
- Не что, а кто. Мой сын.
- Неужели? Раньше тебя это не останавливало.
- Когда я вытащила своего сына из петли, – произнесла Ирэна стальным голосом, - я поняла, что я чуть не стала убийцей самого дорогого мне человека.

- Раньше самым дорогим человеком ты считала Андрея, - быстро произнесла я, и тут до меня дошло, что сказала Ирэна. – Что? Кирюша жив?

- Да, слава Богу! – улыбнулась Ирэна. – Мы много говорили после этого. Я даже не подозревала, что мой сын такой взрослый, что он так меня понимает. Мы начали новую жизнь. Знаешь, я даже выкинула море старых вещей.

- А как же?
- Да, я не пью. Очень тяжело. Но я думаю о сыне. Мама всегда говорила, что ничего нет сильнее нашего разума. Бедная мамочка, если бы она знала…

- Может, наконец, необходимо ее позвать? Пусть она приедет к вам? Тебе будет легче.

- Может быть, может быть… Смотри, опять осень. Веточки рябины с ягодами стоят в вазочках на столиках. Это так красиво!

Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова .
- Какие грустные слова, Ирэна? – подбодрила я ее. – Ты же начала новую жизнь!

Мы долго сидели в нашем маленьком кафе и разговаривали обо всем. Ирэна пила кофе с корицей, в зале приятно пахло ванилью, а за окном вовсю царствовала осень.

Кто придумал, что осень
дождями холодными плачет?
Она с душ наших лета беспечного
снова смывает грехи...
Наутро мы с семьей собрались на дачу. Выходные были веселые, солнечные. Осенний воздух наполнился запахом грибов и прелой листвы. Жгли костер, а потом в его угольках вместе с детьми пекли картошку. Нарвали огромные букеты рябины. Один обязательно Ирэнке отвезу.

Вернулись домой шумно, с восторгами.
- Мама, мама, там у тебя автоответчик мигает!
- Сейчас, освобожусь, прослушаю, кто звонил, пока нас не было.

Вспомнила только перед сном. Подошла, попутно погладив рябиновую веточку в букете, улыбнулась своим мыслям, нажала на кнопку.

Голос Андрея:
- Маруся, Ирэны больше нет.
И - пустота телефонной линии – пи, пи, пи… Целая вселенная.

Медленно, с трудом вспоминая цифры, я набрала телефон Андрея.

Все мы погружены в быт своей жизни – в суматоху или привычную размеренность своей лично-социальной жизни. Эта жизнь не предусматривает мыслей о смысле жизни человека, даже той самой, которая происходит у него здесь и сейчас. И уж тем более, о чьей-то еще. Нам специально даются такие минуты, чтобы мы остановились и подумали о том, что дается нам свыше. Но почему, когда человек наконец-таки определился со смыслом жизни, ее у него забирают?

После нашей встречи в кафе Ирэна решила сократить дорогу и побежала через темный парк. Одно мгновение – и, ради нескольких бумажек и перстня на пальце, уже нет человека. Со всеми его радостями и горестями. С его осознанным смыслом жизни. Буквально только-только. Шанс… Сколько дается нам таких шансов изменить свою жизнь? Мы даже не замечаем. Когда обрушивается несчастье, мы спрашиваем: «Почему это со мной?» А надо спросить: «Зачем дано это мне? Что я сделал не так?» Успеть спросить и понять вовремя. Успеть исправить.

Ирэну хоронили теплым погожим днем. Этот тяжелый миг вдруг оказался ярким, как сама наша подружка. Деревья и кусты нарядились в разные цвета: золотисто-желтый, вишнево-красный, темно-зеленый. В солнечный день все это великолепие буквально светится в его лучах! На кладбище – тихо, тихо. Только слышно «шур-шур» под ногами. Это опавшая листва мягко укрывает до весны высохшую, порыжевшую траву. Или еще один лист оторвется от ветки и почти бесшумно опустится вниз, к своим другим собратьям.

Народу собралось много. Была вся наша институтская компания. Родственники, коллеги. И ученики. Ее ученики. Весь Ирэнин класс, который она выпустила этой весной. Все до единого приехали проводить в последний путь любимого учителя. Говорили много. Я ничего не запомнила, кроме одного: такую ответную любовь могла дать только большая любовь. Мне раньше казалось, что Ирэна эгоистично любит только одного Андрея. Как же я ошибалась!

Люди относятся к нам так, как мы относимся к ним. Иногда мы бываем нетерпеливы к недостаткам окружающих, не замечая своих собственных. Ирэна же никогда не осуждала людей, принимала такими, какие они есть, умела прощать. И любила. Каждый из нас часто грелся в лучах этой любви.

Я опустила на свежую могилку рябиновый букет. С памятника мне улыбалась молодая счастливая Ирэнка.

Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль .