Кошка

За что не люблю ментов? За умственную ограниченность. Специфика работы, скажите, не по правилам игра, и всё такое прочее. Но ведь не все ж вокруг преступники. Я вот лично ни одного не знаю, чтоб на свободе разгуливал. А этим везде мерещатся, куда не глянут.

Шёл на электричку, арбуз дорогой прикупил. Ну, скажите, похож был на преступника? Тупорылый сержант откуда-то взялся:

- Ваши документы.
А где хранить паспорт человеку в шортах, тенниске и бейсболке? Сам не видит, что в руке у меня...

Не хотелось вновь встречаться с этим миром, но, в конце-концов, надо же сходить в туалет!

Чарльз Хайман быстрее рассовал мысли по углам своего сознания, пока они не принялись ворчать и жаловаться, впрочем, так же часто он засовывал в карманы брюк пахнущие носки. Он пренебрегал ясностью, отдаваясь во владение потоку из причудливых образов, так далёких от его жалкой жизни, что начинал уже верить в реальность происходящего, как тут же начинал звонить, разрываясь от потуг, будильник, либо...

оглушительно взорвалось, что-то грохнуло в стену, разлетелась гипсовая тарелка, висевшая на ней, - и рикошетом долбануло по непочатой бутылке шампанского - мокрые осколки шипя обдали пригнувшихся гостей...

Посреди стола мирно лежал похожий на картофелину булыжник.

И началось ЭТО.

Мужики зло рванули к окнам: ну как стерпеть такое хамство?

На улице никого не было. Никого.

Отматерились, но закусь испорчена капитально: свинье не кинешь - враз подохнет. Сменили, благо хозяйка...

…Собственно ничего и не произошло, ровным счётом ничего. И, ежели посмотреть в синее глубокое небо, которое перевёрнутой чашей накрывало жёлтое, уже начинающее выгорать поле, разбитую заезженную сельскую дорогу, гнилой мост, перекинутый через неглубокий овраг и округлое озеро с домашними утками, то можно было молвить, что ровным счётом в природе окружающей ничего и не переменилось…

За исключением, пожалуй, самого малого, алой капельки крови, которая странным образом, словно блестящая печатка...

Это давняя история. Я тогда ещё работала в театре кукол.

Всё началось с обычного регионального фестиваля, который проходил в Хабаровске, и на котором председательствовали два режиссёра из Москвы. Григорий Залкинд и Феликс Файнштейн. И они же, после фестиваля, для всех участников дальневосточного форума провели недельный семинар.

И так уж получилось, что сначала они заприметили нас, потом рассказали о нас Сергею Владимировичу Образцову, а Сергей Владимирович, уже в свою очередь, вызвал...

Случалось вам видеть, как в тихом июльском саду расцветает вечерней порою дивный цветок, вытканный из тонкого прозрачного бархата... Или встретить чудесное имя, похожее своим звучаньем на его редкостный цвет… Она была Виолеттой...

Имена ведь, находятся невзначай, как притихшие цветы в уснувшем летнем саду…

Девочка рано осталась без родителей… Беда бывает разной… Может настичь, когда ее добыче совсем еще мало лет…

Ее забрала бабушка… Так она оказалась в его дворе…

Стоял жаркий сухой...

А однажды Сказочник заболел. Простудился. По настоящему, не по сказочному.

Приходили друзья, навещали, помогали кто чем мог.

Солнечный весь день разгоняя тучи согревал кабинет Сказочника, который служил ему и спальней и библиотекой одновременно. Солнечный мог дарить тепло, устроить Радугу, мог развести костер если нужно, но лечить Сказочников он не умел. Поэтому помогал как мог.

По ночам, приходил мягкой поступью Тишка и согревал Сказочника, ложась то в ногах, то на груди чтобы унять...

Тааак... Кажется, заработался...
Олег, покрутив головой, с недоумением уставился на сидящего перед ним небольшого человечка. «Лилипутик. лилигном...» Слова детской песенки назойливо зазвучали в ушах.

- Привет! Ты не рад меня видеть?! Человечек, развалясь в кресле, противно захихикал.

- А я думал, обрадую тебя своим присутствием! Мы так давно не встречались, ты уже и забыл, как я выгляжу...

-Ты кто? Мой глюк?! Олег недоверчиво смотрел на сидящего человечка. Присмотревшись, он с ужасом...

Как бы я не ругала Сашу, ибо не прост был его гнев и волеизъявление, но волею Бога вынесла из жизни с ним плоды немалые, которые ценю и боготворю, ибо тяжело в учении, но как легко становится в понимании и принятии Божественных Законов и следовании им битому и униженному, оскорбленному и обиженному, который, однако, именно здесь, в таком насилии упрочивает силы свои духовные и нравственные, обостряет чувства свои, переплавляет терпение в штиль и тем поднимается над гневом и страхом, и начинает...

Музыка Шопена тихо и нежно звучала в небольшой, погруженной в вечерние сумерки, комнате. Грустная, сомнамбулическая мелодия шопеновского ноктюрна, печально замирала в сонной синеве томного вечера и таяла в сгущающем воздухе.

Чтобы потом, в тишине и полумраке, певуче возродиться из ниоткуда, завораживая своей волшебной мелодией, унося на своей вечерней волне нежнейших звуков в неведомо-прекрасные дали грёз, неуловимых, как обволакивающее дыхание тихих ночей, как прощальные сумерки умирающей...