Коробок

Давно это было. Так давно, что птицы, называемые ныне курицами, сидели в яйцах и жаркий ветер лизал им бока.

В одной лощине, на слиянии рек, жило племя, прозываемое Деями. Это было добродушное племя, не знавшее войны, может потому духи и хранили их от напастей. Люди этого племени растили детей и скот, кормились собирательством, находясь в полном согласии с матушкой Природой.

Так вот. На краю селения, именуемого в народе Деявка, рядом с болотом, была кузница, и был у той кузницы хозяин. Жил он тут же, рядом, в шалаше, с тремя женами. Жил не тужил, с хлеба на квас перебивался. Все у него было хорошо. Да только вот детей ему боги не дали. Нрав у него был крутенек. Чуть что заголосит, замашет ручищами. Вот и остерегался его местный народ, да прозвал Колотухою. Со временем смирился он со своей долею. Ничто не вызывало у него волнения, не тревожило душу.

Да только случилась однажды сильная гроза. Дождь лил три дня и три ночи. Реки вышли из берегов. Разлилось болото, затопив все вокруг. Благо шалаш стоял на высоком месте, да только вода и до него вот-вот доберется. Жены Колотухи скулили тихонечко, а он сам молил богов не губить его и селение. Сулил жертвы им послать богатые, да видно все было понапрасну. На исходе третьей ночи, в огромный кедр, стоявший неподалеку от шалаша, ударила молния. Да так крепко, что разломила его пополам. Грохот был такой, что кузнецу показалось, что земля разверзлась. Выскочил он на волю, посмотреть, что приключилось и видит странную картину. Стоит на старом пне кудесник-волхв. Посох у него светится, в глазах зарево, а сам сух стоит, дождь его словно не трогает. Упал кузнец перед ним ниц прямо в грязь и молвит: “Чем обязан тебе, о великий кудесник! За что почтил ты меня своим присутствием?”.

- Наслали на вас боги порчу неминучую. Хотят Вас изгубить за неправедность. Почто живете замкнуто, другой жизни не видите? Ибо есть у Вас другой исход. Готов ли ты, кузнец, отдать жертву богам?

- Готов ли я? Чем же участь моя оправдана. Что мне в жертву дать? Научи меня, все выполню в точности!

- Одна из жен твоих ныне зачала. Которая, узнаешь в скорости. От бед твоих родится мальчик. Наречешь его Отерёбок. Твоя, ныне в жизни цель, ему служение. Не жалея живота своего веди его к славе. Хотя проклят будешь народом своим, не вини его за это. Ибо нет пророка в своем отечестве, как нет второй луны.

Сказал так и исчез с глаз долой.
Вернулся кузнец в шалаш и не поймет, явь это была или привиделось ему. Смотрит, жены спят давно безмятежным сном. Пора и ему прилечь на боковую. К утру дождь кончился. Тучи расползлись. Выглянуло светило, окончательно стряхивая с листа дерев остатки дождя. Кругом запарило, запели птицы, зажужукали твари земные. Кузнец спал дольше обычного, а когда проснулся, никак не мог понять, было ночное наваждение или нет. Все было, как обычно. Жизнь пошла своим чередом. Но к осени занемогла его младшая жена Лелеюшка. Повивальная бабка Ворожея утвердила: “На сносях”.

На год другой жена его погасла. Тяжелые это были роды, не было в них радости, одна печаль. Родился мальчик. Да боги жестокие взяли дань свою душою матери. Погоревали все, да делать нечего. Взяла на себя заботы кормилицы жена Постоюшка. Так и жили до пяти годин. Лаптем щи хлебали, да ягодой кислицею кору заедали.

Как начал мальчонка ходить, так все, кругом пропасть. За что не возьмется, все ему не так. Измаял семью совсем. Стал уж всем не в радость, да делать нечего. Как подрос, стали за ним замечать одну странность. Не любил он всяких округлостей, да выпуклостей. Все норовил их уровнять, да пригладить. Для родителев прямо напасть, да терпят до поры. А как пятерище подошел, стал его кузнец Колотуха уму-разуму учить, к делу приспосабливать. Да только все не впрок. Одно слово - не в раз ремесло. Есть в нем, Отерёбушке, какая-то чужая сила. Никак с ней предкам не совладать. Одна у него была страсть. Сидьмя-сидючи на берегу реки из глины безделушки лепить. Слепит блин какой, враз все края выровняет, рыбьей костию пообрежет все, сделает не пойми что, да разложит сушить на солнышке. А постарше стал, вообще зачудил. Каменья, что сам натворил, стал к отцу в кузнечный горн подкладывать вместо лемехов железных да бронзовых. Обожжет их, вытащит, сложит их в кучу и ну вокруг их прыгать, гикать, да радоваться. Порешили все, что умом тронутый, грешили на роды тяжелые. Тятюшка в расстройстве весь, а то и слезу пустит, да делать нечего - обвык. Так и прожили они два по пол десятин. Разменял Отерёбушка свои пяти алтын. Да только чудить стал больше прежнего.

Случилось как-то Колотухе в лесу заночевать. Ходил он в ту пору торфу набрать для поддержания огня в горне, да зашел слишком далеко и не успел вернуться засветло. А ночи уже захолодели. Прозяб кузнец, а мысли все об огне, как бы он не затух без торфа, да и обогреться бы не мешало. По утру, чем свет заторопился ближе к жилью и прямым ходом к кузнице. Глянул на нее и обомлел. Горн, что из булыги был выложен, разворочен напрочь, огня в помине нет, одни шесты с навесом остались. Он в крик, ручищами махать, проклятия на ворогов посылать, а потом и вовсе упал на землю матушку и зарыдал.

Вышел тут сын из шалаша да давай его успокаивать.
- Не тужи батюшка. Будет у тебя кузня лучше прежней.

Не поверил ему кузнец, проплакался и решил за огнем идти в соседнее селение. К огню в те времена был особый почет, не всякий для кузнечного дела был пригоден.

А Отерёбушка, не теряя время даром, к делу приступил. Обожженные глиняные безделушки у него давно припасены были, в кустах спрятаны, да валежником забросаны. Очистил он место, углы вымерял, безделицы одну к другой приладил, глиной их вымазал, все неровности выровнял. Получилось славно. Оставил он свое деяние сушить, а на другой день обложил все валежником, искру высек, да все поджог. К вечеру все прогорело, превратив все в монолит. Положил уголь в горн, засыпал торфом, да раздул огонь.

К исходу третьего дня вернулся Колотуха. Глянул на кузню, да так и присел. Никогда он ничего подобного не видывал. Не знал он, что сказать, грустить ему или радоваться.

В ту пору деревья лист стали сбрасывать, трава пожухла, птицы гомон прекратили. Пора к зиме запасы делать. Весь честной народ в делах, от того и зовутся они деями. Только Отерёбку неймется. Он все булыгу из глины лепит, да в огне ее палит. А как ягода отошла, стал он из тех булыг, не пойми что лепить. Все окружности, да неровности он срезывает, углы ищет, да вымеривает. Слепил что-то вроде короба лыкового, только в два роста высоты, да пяти шагов на сторону. Сверху жердей навалил, а на них все те же блины глиняные, только потоньше, укладывать стал. Тут и дожди зарядили, а ему хоть бы что. Народ, любопытства ради, смотреть приходил, да все посмеивался. Так и нарекли его за глаза Коробок. А семье что? Один стыд. Колотуха хмельным медом тоску заливает, беду бедствует.

Людская молва хуже разбою. Жаль Колотухе сына, он его оговаривать, а тот на своем стоит. Да еще чего удумал: «- Давай- говорит- тятя из шалаша перебираться в коробу, в ней и просторней и светлей!» Мамашки в плачь, батяня в голос: “По что род наш позоришь, все и так смеются, а чего доброго осудят. Где это видано чтоб честным людям в каменных коробах жить? Того гляди, боги разгневаются, нашлют порчу. Не к добру все это, не к добру!”.

Только неймется Отерёбку, стоит на своем, никого не слушает. Перебрался в свою коробу с пожитками. Лаз щитом из хвороста прикрыл да рогожу привесил. На утро снег выпал. Дожили. Сверстники по чернотропу за зверем пошли на первую их добычу. Отерёбок же начал хворост в коробу таскать да по ряду укладывать. Посередь коробы у него кузнечный горн был сооружен, только размером помельшее, а рядом с ним лежак. Под лежаком ямка вырыта, а в ней туяски, все больше из глины со всякой снедью. Так и стал жить.

Зима в ту пору выдалась лютая. Напал на селение мор. Люди в землянках да шалашах замерзали насмерть. Скотина какая была пала. Стал народ роптать. А как ярило вышло в зенит собрались старцы, кто остался, на вече. Скорбеть да тосковать долго не пришлось. Порешили всем миром, что всему виной Отерёбок. Он де богов прогневал своей дурью. За то надо наложить ему проклятье. Богам жертву принести, а его изгнать из роду - племени.

На том и сошлись. По утру следующего дня разожгли большой костер и спалили в нем пойманного лесного петуха. Это было последнее предупреждение. Все отвернулись от Отерёбка. Мор продолжался с большей силой. Оставшиеся жители, все как один, от мала до велика, взяв в руки кто что мог, двинулись к жилищу кузнеца. Кричали и шумели на все лады. Требовали урезонить сына, и в его присутствии стали вызывать Отерёбка из коробы. Да только ни кто им не ответил. Самый смелый из молодых деток решился зайти в короб. А в нем пусто. Отерёбка и след простыл. Впервые мирный народ дал волю чувствам. Разломали они коробу и разошлись. Как говорится “С глаз долой из сердца вон”. С весенними птицами забыли про него все. Только старик отец пил хмельной мед пуще прежнего. Да кузню забросил напрочь.

К тому дню Отерёбок был уже далеко. Шел он, куда глаза глядят, через замерзшие болота, непроходимую чащобу не обращая внимания на мороз и снег по колено. Как он выжил только лешим весть. Люди сказывали, будто провалился он в берлогу к медоведу. А то мол, мамка была, да ни как ей оплемениться не давалося. Он же, как рухнул на нее, она и понесла. Отерёбок не робок был, да роженице и сподмог. В благодарность она его не заломала, а до самых вешних вод ублажала да вскармливала. А когда хрущак в разлете был, он к людям вышел. Было то грозное племя Бери. Они все больше войной жили да разбоями. Когда Отерёбок перед ними явил лик свой не мыт, не брит, не чесан, людишки его за грозного Перуна приняли, духа ратного и злонамеренного. Был в том роду вождь по прозванию Финист. Так прозвали его за ум изворотливый, силу - сильную и дикость необузданную. Повелел он Отерёбка к себе призвать на вечевой спрос.

- Ты есть кто? - вопросил он странника. - По что к нам пожаловал, что умеешь творить?

- Я есть мастеровой, по прозванию Коробок - он ему отвечает. Могу горны ставить, каких свет не видывал, могу лемеха да ножи творить. Могу коробу поставить, али еще что. Понравился Финисту Отерёбков сказ. Мыслишки в голове забегали, порешил он его при себе оставить, небось нужда какая приключится. Как в ведовскую воду глядел. А вышло вот что. Племя их в ту пору жило на летнике. К зиме они набег совершили, отбирали урожай у соседей, женщин в полон брали да шли на зимники в леса, где корму было больше и строиться шалашами было легче. Было их на ту зиму семь по семь семей. В каждой семье было по десятку невольников, которых было не прокормить. Убивали их, прогоняли прочь. Так было и на этот раз.

Финист поход задумал давно, да только силенок у него не хватило, людей было много, а воинов с оружием раз, два и обчелся. Вот и говорит он Отерёбку.

- Можешь ли ты, ситный друг, мне оружия наковать?
- Отчего не мочь, могу. Дай только время кузню собрать.

- Из чего ты ее соберешь, ежели булыги кругом нет. До ближайшей реки два дня пути. А весь народец нам с места враз не сдвинуть.

- А мне булыга не нужна. Я давече на озеро ходил, что в двух шагах отсюда. Приметил там глиняный раздел. Вот туда мне тепереча и двигать надо. Людишек подневольных мне по луне дай, и по второй луне я тебе орудия принесу сколько скажешь.

- Мудрено ты изъясняешься. Да делать нечего. Бери. Да чтоб без всякого болосьва. Не то разгневаюсь, невзначай!

На том и порешили.
Собрал Отерёбок людей , что поздоровше. Количеством пальцев по руке и двинулся к озеру. А дальше делом знакомым замаялся. Изготовил глиняный горн . Из трухлявых пней, надрал мякины. Все готовое хозяйство обжог. Опосля послал людишек в жилой стан за металлом. А к исходу первой луны из лемехов наковал топоров, копиев да мечей на всю рать. Ко второй луне поставил себе коробу рядом с кузней, да повелел людишкам из озера рыбы наловить.

Призвал его Финист к себе и спрашивает: “Ты пошто каменну коробу поставил, пошто рыбу ловил. Али есть у тебя, какой секрет? Скажи, покуда я не осерчал”.

- Какой уж тут секрет. Коробу я поставил, чтобы жить не в шалаше да в землянке, а в жилище пристойном, как мне того хочется. Рыбу наловил да высушил, чтобы зимой было, что есть, покуда вы в поход ходите. Я буду для вас короба ставить, вам невольников губить не придется, оне в работе нужны. А прокормить я их прокормлю.

- Так ли это - время покажет. Но мысли мне твои по душе. Так тому и быть. За оружие тебе спасибо, оно нам теперь в пору. В скорости идти походом, мерю брать. Вернусь, поговорим.

Как трава потухла, двинулась рать в поход со всем скарбом, женами и детьми. Остались на прежнем месте только захудалые невольники да Коробок с кузней. Зиму пережили хорошо. Пищи всем хватало. Озеро было щедро. За все время булыги наготовили множество. Обожгли ее как следует и уложили до весны. По вешней воде пришла дурная весть. Весь передовой отряд воинов пал в войне с мерянами. Слишком торопился Финист, слишком был горяч. Войско его устало и было встречено невиданным отпором. Остатки войска меряне стали гнать. Кому удалось спастись, вернулись к озеру. Старейшины собрали вече. Долго судили, рядили, кого вместо павшего Финиста родовым сделать. Порешили позвать Сворога, младшего сына Финиста. Был он по возрасту схож с Отерёбушкой, да недолюбливал он его за норов упрямый и мысли дурацкие. Надо признать, была у него сестрица Снежана, на снегу рождена, от того нравом была покруче братца и завсегда им велела.

Так и стал он править, как мог, да все больше путался, не умел волю показать.

Ему Снежана советует: “Ты братец к Коробку пойди, он головой трезв, норовом упрям, глядишь чего посоветует, все в пользу”. Не хотелось Сворогу к Коробку идти, не мог себя пересилить. А тут молва пошла, что меря хочет возместить лютой местию. Пожечь, порубить обидчиков. В воле то своей «хуже меря нету зверя», это всем племенам было ведано. Забеспокоились люди, забегали. Которые послабей, в леса пошли. Делать неча, пришлось Сворогу идти на поклон к Отерёбку. Он то в то время все короба лепил по всей поляне, и народу даже это нравилось. Еще бы, волки те коробы кругом обходили, деток малых не таскали, не обиживали.

Пришел, речь держит: «- Ты Коробок мне совет дай, как отцу советовал. Что нам наперед делать? Как от врагов спасаться, хорониться. Рати у нас нынче нету ? Что делать, как быть?» Говорит так, а самого воротит.

- Скажу, коли слушать будешь. А послушаешь - делай. Не то всем карачун. Взамен прошу одно. Отдай мне сестру свою в жены.

- Что? Ты видать разум потерял совсем. Где это видано, чтобы пришлый, у вождя жену сватал. Охолонись. Не то людей позову, оне тебе воздадут по заслугам.

- А ты зови. Пусть и вправду народ решит, как нам быть. Только знай, люба она мне. За нее одну готов жизнь отдать.

Осерчал Сворог, созвал народ, схватили они Отерёбка и привязали к позорному столбу. Вождь велел подневольным в лесу поймать медоведа, да вырыть звериную яму. Такой тогда был обычай. Сажали в яму зверя, да три дня и три ночи травили его палками. Виновного держали у позорного столба , все это время увязанного, мошкой поеденного. Потом публично поруганного, по решению старейшин бросали к зверю. После потехи забивали лесного, да вместе обоих закапывали. Так было бы и на сей раз. Да не так сталося, хоть и было все в точности исполнено. Все три ночи не спалось Снежане, все думы думались. Щемило у нее сердце в предчувствии недоброго. Уж давно она жила с братом своим как с мужем, но не чувствовала себя окаянною. Да видно подошел срок быть беде за их оказию. Ночи стояли жаркие, душило ее и щемило грудь. Вышла она из шалыги своей на воздух. Глядь, что за чудо чудное - на небе две луны ясноликие, одна другой больше. Смотрит на нее Снежана дивится. Вдруг затрепетала луна и сделался на ней образ зверя со страшным оскалом, вся пасть в кровавой пене. Рычит зверь, а звука не слышится, а в дали эхом отдает: “Повинись перед Коробком, с тебя станется. Не губи брата своего и свой народ. Не поклонишься, кругом будет смерть, смерть, смерть!!!” Затем выплыл образ брата по луне расписанный. Будто плакал он, говоря в полголоса: «Не губи меня сестрица, я во всем виноват!» и засмеялся смехом недобрым, закрутился веретеном и исчез. Тут уж не выдюжила дева, упала в обморок. Очнулась она на руках у брата своего. Уж было засветло. Вцепилась она и давай уговаривать: “Не губи Коробка, дай ему волю. Отпусти на все четыре стороны. Пусть убирается восвояси. Мы будем жить как жили”.

- Не бывать тому. То позор для меня. Не примет народ такого решения. И ты сестрица принадлежишь мне безраздельно. На том весь мой сказ. Пойдем, время творить суд.

Народ уж вокруг ямы звериной собрался, медоведа подняли, палками травят. Старцы, числом руки, стоят со священными посохами. Все ждут вождя для последнего допроса. Отерёбок опух весь от укусов мошки. Раны кровоточат, мураши ту кровушку подбирают, ядом прыскают. Зрелище жалкое. Да только Отерёбок держится молодцом, страху видом не показывает.

Встал Сворог напротив него, руку поднял, прося слово молвить. Народ затих.

- Даю тебе слово последнее, отрекись от притязаний своих и иди, куда глаза глядят, так и народ решит.

Отвечает ему Отерёбок:
- Отрекаться мне не от чего. Крепко я на своем стою. Хочешь народ свой спасти, одну награду прошу, отдай за меня Снежану. А что народ молчит, так то из-за страху, да не к тебе, а к отцу твоему, Финисту. Добавить мне боле нечего.

- Так будь ты проклят во веки вечные. Пусть пожрет тебя лютый зверь. Умри смертию страшной и позорной. Приступайте.

Отвязали Отерёбка от столба, и давай его палками к краю ямы подгонять. Спрыгнул Коробок в яму, поднялся с колен, стоит, ждет. Зверь было тоже встал на задки, да вдруг стал принюхиваться, потом и вовсе опустился, подошел в перевалочку к Отерёбку и давай его лизать, раны зализывать. Тут уж и Коробок обнял хозяина, давай его за гриву трепать. Право дело, оказалось они молочные братья. Обомлел народ. Ко всему привычные, такого не припомнили. Так и стояли бессловесные. Только Сворог оклемался быстро. Схватил длинную жердину и давай ею медоведа тыкать. Хотелось ему, чтобы тот осерчал да на Коробка кинулся. Не тут- то было. Хозяин развернулся, да как даст по жерди. Та пополам, а вождь за ней кубарем в яму. Никто опомнится не успел, как огромная туша медоведа навалилась на Сворога. Всяк по разу моргнул, а уж от вождя только месиво осталось. Отерёбок, что было сил из ямы долой. Схватил вождёв шестопер и кричит: “Слушай меня народ. Боги отвернулись от вашего рода. Ежели меня не послушаете, да мне не повинитесь - ждет вас та же участь”.

Закивали головами старейшины, застучали посохами.
- Верно говорит. Было нам видение. Да только не смогли мы его правильно толковать. Теперь видим, все сошлось. Командуй нами отче. Вели нам как жить. Прости убогих и сирых. Все почтим для тебя сделать!

- Так тому и быть. Брата моего отпустите на волю. На дно ямы вкопайте вострые копья. Забросайте сверху хворостом. Да все бегом глину месить. Время у нас мало. Враг идет.

Долго ли, коротко, без сна и покою трудились они всем миром. Кто глину месил, кто булыгу лепил, кто обжигом да укладкой время коротал. Только обнесли они всю поляну огромным коробом в три роста высотой, в обхват толщиной. Кое-где дыр бойцовых понаделали. Понастроили полатей да лежаков, проход дубовыми теснинами заделали. Стали ждать.

А ждать не долго пришлось. Враг уж был тут как тут. Подошли воины мерянские к жилью оседлому, что за диво. По-среди леса каменный короб стоит, копиями ощюрился. Подошли было ближе, на них стрелы градом посыпались. Стали меря вход-выход искать. Глядь, ворота тесовые. Обрадовались, глупые, да со всей мочи ну к ним бежать. Да только не тут-то было. Вокурат напротив лаза звериная яма была. Уж тут она послужила службу верную. Враги целой гурьбою в нее повалились, да прямо на копия вострые. Погибло да покалечилось их немало. Таких проклятий лес батюшко не слыхивал. Было атак множество, погибели не числимо. Отступилось меря от войны, которые живы остались, вернулись восвояси. Был тому народ бери очень рад. Уж они мед пили, да песни пели, кто сколько мог. Не был только веселью рад Отерёбушка. Отвергла любовь его, да страсти домогания прелестная Снежана. “Нету мне жизни без тебя, душа моя Снежанушка. Согласись добром. Жить будем век вековать душа в душу ”.

- Не хочу я тебя, не мил ты мне. Будет мил мне вечно Сворог, брат мой. Об нем одном грущу печалюся.

- А коли так, возьму тебя силою.
- Не смей губить души моей. Не то обреку тебя проклятием на муки вечные.

Не послушал ее Отерёбушка. Был он прям и кален, как все дела свои. Взял он Снежану силою. Да победы не одержал. Прокляла она его на веки вечные, укрепив ворожбою тайною, закрепив завет своею кровию. А по утру пошла да утопилася.

Отерёбок погоревал, погоревал да в делах забылся. Стал он тем народом верховодить. Да вскоре наскучило ему одному жить. Повелел он ему из родных краев невесту привезти, и вскоре свадьбу сыграл. Жена его всем приглянулась. Почел народ из его земель себе жен брать, да жить богато. Одна напасть. Стали дети рождаться на манер Отерёбка, все прямотою страдавшие. Никак округлостей да покатостей не признают. Да больше брать привыкшие, ни чем отдавать. Хотя и дельные, конечно, слов нет. От того и прозвали их Беридеями. Живы они и ныне. И все в толк взять не могут, что круглое завсегда проще катать. Ну да на том им бог судья, а не я.

Что любезный, призадумался?
Ты не из их ли роду - племени?